Эффект Копперфилда 8-13

               
   
                Глава 8
    Анжу глубоко вдохнула и нажала кнопку звонка.
    - Анжела Андреевна? – Наташа отступила в глубь тесной прихожей, приглашая войти.
    За ночь она осунулась, лицо было бледным, под глазами залегли темные тени.
    В квартире было тихо, из кухни доносился звук капающей воды. «Почему этот Герман кран не починит?» - с неприязнью подумала вдруг Анжу.
    - Наташа…  – Она не знала, что говорить, с чего начать. – Новости есть какие-нибудь?
    Та лишь головой покачала и пошла в комнату.
    Герман стоял у окна – смазливый, чернявый, сложивший руки на груди и чем-то напоминающий иллюзиониста Дэвида Копперфилда.
    - Мой муж, - тихо произнесла Наташа и присела на диван. – Чаю хотите?
    - Герман, - представился муж и с интересом воззрился на Анжу.
    - Анжела Андреевна Бобровская. – Почему-то ей не захотелось ограничиться именем-отчеством. Да что там! Она бы с удовольствием сказалась просто – Анжу. Какая там Андреевна, право слово! К тому же – Бобровская! Напыщенно как-то, торжественно-официально.  Но для Германа она безотчетно выбрала именно этот тон. – Я хозяйка кафе, в котором работает ваша супруга.
    Этого ей тоже не хотелось произносить. По крайней мере – при Наташе. Но было достаточно одного взгляда на Германа тире Копперфилда, чтобы она закусила удила.
    И почему это бабы так часто бывают падки на таких вот красавчиков? От него же за версту кобелиной несет. Неужели Наташа – обыкновенная, домашняя, тихая – этого не видела, выходя замуж? Где были ее глаза? Впрочем, ясное дело – где. Втюрилась по уши в эти роскошные темные локоны, в эти блестящие, как маслины, средиземноморские миндалевидные очи.
    - Рад знакомству, - галантно произнес Герман и тоже спросил: - Чаю хотите?
    - Спасибо. Чай я дома пила.
    - Тогда, может быть, что-нибудь покрепче? – Видимо, он решил, что своим отказом от чая Анжу намекает на спиртное. – За знакомство?
    Она вдруг разозлилась.
    На Наташу, пребывающую в ступоре и отрешенно вперившую бессмысленный взгляд куда-то в стену. На Копперфилда,  пытающегося быть импозантным и не скрывающим свою заинтересованность гостьей. На капающую в кухне воду.
    - Благодарю вас, но я не знакомиться сюда пришла. Меня мучит один вопрос – где Гриша.
   Наташа посмотрела выплаканными, бесцветными глазами.
    Копперфилд пожал плечами и изобразил скорбную мину:
    - Нам тоже это интересно.
    - Вам… что? Интересно? – Конечно, как она могла сбросить со счетов – ведь Гриша не родной Герману. – Наташа, вы не могли бы мне дать фотографию СВОЕГО СЫНА?
    - Да-да… сейчас принесу… - молодая женщина встрепенулась, кинулась в смежную комнату и вернулась с пухлым альбомом. – Вот… есть совсем недавние снимки… это мы на природе… это в детском саду…
    Она вдруг заплакала, прижав к глазам воротник фланелевого выцветшего халата. Потом, не глядя, опустилась на стул и, прижав ладони к распухшему от слез лицу, завыла с леденящей душу тоской. Жутко, безнадежно, как животное, попавшее в сети, из которых не выпутаться, не уйти.
    Анжу дрожащими руками вытряхнула на журнальный столик предусмотрительно прихваченные пузырьки, шприцы, ампулы:
    - Дайте ей успокоительного… я не знаю… снотворного…  Сделайте что-нибудь, вы же врач!.. Уложите в постель, в конце концов. И не оставляйте одну…  Ваша сестра живет напротив?
    Вики дома не оказалось, наверно, она все еще была на своем пикнике и ни сном ни духом не ведала о произошедшем в семье родственников несчастье…


                Глава 9
    - Анжу! – поднялся ей навстречу из-за стола Юрик, едва она переступила порог кабинета мужа. На мониторе  его компьютера застыли какие-то цифры. – Ты с инспекцией?
    - Мне не до шуток, Юрик. – Она опустилась в кресло и вытащила сигареты. – Во сколько пропал сын Ковалевой?
    - Ты что? Взялась его отыскать?
    - Отвечать вопросом на вопрос невежливо, - она закурила и пошарила глазами: - Минералка есть?
    - Да ладно тебе. Неве-ежливо! – передразнил ее супруг чуть обиженно, доставая из холодильника пластиковую бутылку. – Тебе заняться, что ли, нечем? Или у ребенка родителей нет? Анжу, я серьезно тебе говорю – мало ли кто или что может за всем этим стоять? Мы же ничего не знаем об этой Ковалевой. Я не хочу, чтобы ты совала туда свой нос… В конце концов, на это есть соответствующие органы – пусть они ищут… Ты лучше своим сыном займись.
    Анжу одним махом опустошила стакан – баба Паня потчевала ее утром своими знаменитыми оладьями на сыворотке, пить теперь хотелось ужасно – и посмотрела на мужа заслезившимися от колючей минералки глазами:
    - Юр, мальчик пропал из НАШЕГО кафе, понимаешь? Если б где-нибудь в другом месте – пожалуйста, я бы только руки умыла…
    - Хм, ты бы умыла… - перебил Юрик, - не знаю я тебя, что ли? Вечно тебя в пинкертона поиграть тянет… - и, встретив просящий взгляд жены, добавил, соглашаясь: - Ну, ладно, обойди еще раз дворы, поспрашивай. Успокой свою душеньку. Только, если вдруг запахнет дерьмом – прошу тебя, не лезь, отступись. Пусть менты разгребают…
    Анжу вышла на крыльцо и немного постояла, в задумчивости глядя на отцветающие бордовые хризантемы.
    Если бы мальчик просто ПОТЕРЯЛСЯ, какой-нибудь доброхот давно привел бы его в милицию. Ведь на плачущего одинокого ребенка прохожие обязательно обратили бы внимание – а в том, что Гриша, устав и проголодавшись, стал бы плакать, Анжу была уверена.
    Теплилась, правда, слабая надежда, что свояченица Вика могла прихватить малыша с собой на пикник, не посчитав нужным поставить об этом в известность его мать – судя по рассказу Наташи, была она особой довольно легкомысленной, - но Анжу решила про себя не брать на вооружение данную мысль как несостоятельную. Зачем незамужней раскрепощенной дамочке, отправившейся на природу развлечься в теплой компании беспечных оболтусов, чужой ребенок? К тому же – двухлетний? За ним нужно присматривать, кормить-поить, развлекать – а это лишние хлопоты, которые на отдыхе совсем ни к чему. Ведь даже она, Анжу, отправься они с Юриком куда-нибудь с друзьями на двое суток, непременно оставила бы Стаську на попечение бабы Пани. Будь он хоть двух-, хоть трехлетним. Ночевки в полевых условиях, да еще в конце октября, не для маленького ребенка.
    Она вспомнила вдруг мамину легенду, согласно которой та оставила пятилетнюю Анжелу возле булочной, заскочив туда на пару минут, чтобы купить хлеба. Итог столь невинного на первый взгляд предприятия едва не стал плачевным.
    Выйдя из магазина, мать своей дочери не обнаружила. Женщина заметалась, враз потеряв голову, но Анжелы нигде поблизости не было. Тогда она, по ее собственному выражению, «поскакала» к дому, надеясь найти дочку, мирно играющей в песочнице. Анжу было лет одиннадцать, когда она впервые услышала эту байку, и представляла себе маму почему-то в образе обезумевшей от беспокойства самки кенгуру, совершающей огромные торопливые прыжки.
    Закончилось, правда, все благополучно.
    По дороге мама встретила тетю Галю, свою сестру, которая, отругав родственницу, пояснила, что отобрала Анжелу у какой-то цыганки, которая с уверенным видом вела девочку за руку. Никому из прохожих картина эта не показалась странной – отец Анжу был молдаванином, и смуглая чернявая девочка, очень на него похожая, вполне могла сойти за маленькую цыганочку.
    Иногда ночами, когда не спалось, пятиклассница Анжела Поведа, впечатленная рассказом мамы, представляла себе чудесную жизнь, которая бы наступила, не помешай тетя Галя ее несостоявшемуся счастью.
    Девочке рисовался в мечтах развеселый громкоголосый табор, чудесные странствия по разным городам, зажигательные танцы по вечерам у костра. И она, Анжела, в цветастой пышной юбке, и на руках ее звенят, мерцая во тьме отраженным светом, многочисленные золотые браслеты, и покачиваются в такт ее танца длинные диковинные серьги, и благоухает в волосах багровая роза.  А среди зрителей ее триумфа – Сашка Мымриков из параллельного класса. Он смотрит на преображенную Анжелу восхищенным взглядом, он просто глаз с нее не сводит, и диву дается, как это раньше не замечал, какая она красавица!
    Эх, если бы не эта зануда тетя Галя! И ведь всюду сунет свой длинный нос! Человеку выпал счастливый билетик – так нет же, тетя Галя тут как тут. Конечно, Анжеле никогда в жизни больше так не повезет. Она слышала, как в каком-то сериале героиня говорила, будто каждому человеку обязательно дается судьбой шанс. Свой шанс Анжела уже упустила. И все из-за тети Гали! Девочка ворочалась от злости на постели. И считала какое-то время мамину сестру своим личным врагом…
    Может быть, и Гришу вот так же кто-то увел, взяв за руку, как когда-то цыганка – пятилетнюю Анжелу?
    Метрах в двухстах от себя Анжу заметила ходячий оранжевый короб с джинсовыми ногами и в громадных бутафорских башмаках а-ля Мики Маус. Короб раздавал всем желающим некие рекламные листочки. Головы у него не было. То есть, голова, конечно, была, и, скорее всего, студенческая, но пряталась где-то внутри, и Анжу с сочувствием представила себе, как нелегко приходится ее бедолаге-хозяину. Должно быть, мина кислая-прекислая, и пот льет ручьем, и оборотистый учащийся вуза, решивший таким образом подзаработать деньжат, давно проклял ту минуту, когда дал согласие поучаствовать в данной рекламной акции.
    - Тук-тук, - сказала Анжу, подойдя к коробу. Она, как ни старалась, не могла понять, что именно он олицетворяет – то ли пачку печенья, то ли упаковку с сотовым телефоном.
    Короб немедленно сунул ей цветистую глянцевую листовку и стал раскачиваться из стороны в сторону, довольный. Изнутри не раздалось ни звука.
    - Тук-тук! – уже громче повторила Анжу, не зная, как еще можно подступиться к трудяге-студенту, чтобы задать ему пару-тройку вопросов. Ну не стучать же костяшками пальцев по оранжевому «животу»! – Можно вас кое о чем спросить?
    Взметнулась вверх рука, поднялось «забрало», и в образовавшемся проеме показалась веселая девичья мордашка. Смешливые карие глаза, вздернутый нос, усыпанный веснушками, большой рот, растянувшийся в простоватой улыбке, делавший его обладательницу похожей на лягушонка. Анжу даже отпрянула от неожиданности. Ни тебе взмокшей, изможденной «непосильным трудом» физиономии, ни озлобленного «чего надо?», ни самого студента-трудоголика. Вместо этого – беспечная белозубая улыбка и сплошной позитив.
    - Вам туалет? – радостно вопросила «лягушонка из коробчонки». – Так это только в торговом центре, на втором этаже. – Рука метнулась куда-то в сторону. – Ближе не найдете.
    - Почему… туалет? – опешила Анжу.
    - А все только о нем и спрашивают, я уже привыкла, - бойко отрапортовала девушка.
     Смешливые глаза смотрели миролюбиво, улыбка словно застыла. Может, девчонка рекламирует некие товары, продающиеся в вышеназванном торговом центре, а заодно и приглашает посетить уборную, расположенную там же, тем самым увеличивая количество потенциальных покупателей? Может, это входит в ее обязанности? Уж больно охотно веселый «лягушонок» пускается в объяснения.
    - Вы и вчера здесь стояли?
    - Нет, меня с Таганки перевели, - горделиво ответствовала девушка-короб, словно агитировать прохожих на этой самой Таганке было предметом вожделений всякого уважающего себя пиарщика. – Сегодня я здесь на подмене.
    - А вчера кто… - Анжу поискала подходящее слово, - … работал?
    - Аленка Солончак. Она заболела – зуб, что ли, пошла вырывать. А что? Она вам нужна?
    - Нужна, - торопливо подтвердила Анжу, начиная ощущать, как где-то внутри зарождается что-то будоражащее, безудержное, щекотящее нервы – она выходила на след. И представлялась сама себе сейчас длинноухим спаниелем, наконец-то учуявшим добычу. Возможно, и даже скорее всего, след этот окажется ложным, и страдающая зубами Аленка по фамилии Солончак вряд ли что-то видела, но начало есть – а это главное. – Очень нужна! Где ее можно найти?
    - Так дома и ищите, где ж еще? – удивился «лягушонок», все еще веселясь. – Она где-то то ли в Медведково, то ли в Свиблово живет, но адреса я не знаю…  Ой, постойте, у меня есть ее телефон.
    Руки исчезли в оранжевых недрах, вместо веснушчатой физиономии образовалась рыжеватая макушка. Вероятно, девушка принялась рыться в записной книжке своего мобильника.
     Анжу терпеливо ждала.
    - Записывайте! – наконец-то радостно провозгласила девчонка и продиктовала номер.
    Поблагодарив, Анжу отошла в сторонку и присела на лавочку. Пять раз кряду попыталась соединиться с неведомой ей Аленкой Солончак, но усилия не увенчались успехом – « абонент выключен или находится вне зоны действия сети», монотонно и неустанно втолковывал ей металлический голос.
    Жаль, Аленка эта ох, как нужна Анжу! Ведь она вполне могла что-то видеть, день-деньской отираясь совсем рядом с «Орхидеей». Можно, конечно, разузнать у «лягушонка» местонахождение офиса, возложившего на девичьи плечи проведение рекламной акции, только вряд ли там согласятся дать адрес своей сотрудницы.
    Анжу порылась в сумке, отыскивая сначала сигареты,  затем – зажигалку, прикурила и решила пока немного поразмышлять. Ну должно же прийти на ум что-нибудь ценное относительно дальнейших действий!
   Рядом, у самых ног, бесстрашно разгуливали вездесущие голуби, зорко высматривая, чем бы поживиться. Они только что сытно отобедали у соседней скамейки, где мальчонка лет пяти-шести щедро потчевал птах булкой, отщипывая и бросая изрядные куски и восторженно наблюдая за ходом пиршества. Но булка как-то очень быстро закончилась, последний ломоть был дружно съеден, и голуби, потоптавшись еще немного и сообразив, что званый обед подошел к своему завершению и пора бы и честь знать, перебазировались к лавочке Анжу.
    Мальчонка повертел головой в поисках новых развлечений, заглянул сначала под лавочку, потом – за нее, следом – в набитую цветистыми жестяными банками урну, покосился на углубившегося в свою газету мужчину, видимо, отца, и потянулся за одной из них.
    Он мечтал помять банку в руках – ведь она так здорово, так замечательно хрустит! А какое удовольствие потом пристроить ее на асфальте и несколько раз с силой прихлопнуть сверху башмаком, превращая в пластину! Пластину эту после можно запульнуть куда-нибудь, и смотреть, как она будет лететь, посверкивая яркой своей, блескучей поверхностью, а потом шмякнется в пыль, и можно будет ее подобрать, и снова запульнуть…
    - Антон, сколько тебе говорить, чтобы не трогал всякую дрянь? – осадил юного мечтателя неожиданно оторвавшийся от чтения мужчина.
    Он посмотрел с укоризной на сына, дождался, когда тот, пристыженный, опустит повинную голову, и снова уткнулся в газету.
    - Пап, а что это такое там продается? – завел через минуту мирные переговоры сын.
    - Где? – На солнце блеснули стекла круглых отцовских очков.
    - Ну там, рядом с апельсинами – что это? Коричневое такое, волосатое? – Мальчонка, вытянув шею, во все глаза разглядывал фруктовый лоток, привольно и зазывно раскинувшийся неподалеку.
    - А-а, это, наверное, кокос, - не поворачивая головы и не отрываясь от заинтересовавшей его статьи,  ответствовал отец.
    - Пап, купи мне кокос! – немедленно заканючило чадо. – Пожа-алуйста! Я так его люблю, если б ты только знал! Я никогда в жизни его не пробовал!
    Анжу почувствовала, как губы ее растягиваются в невольной улыбке…
    И выхватила из сумки телефон, и быстро набрала номер Ковалевой,  который успела уже выучить наизусть.
    - Наташа! – проорала она, когда трубку сняли. Проходящие мимо две солидные матроны неодобрительно оглянулись, и Анжу сбавила обороты, заговорила тише. – Наташа, у тебя остались координаты Гришиного отца?
    Воцарилось молчание, словно Наташа не понимала, о чем шла речь.
    - Отца? – наконец раздалось в трубке.
    - Ну да! – от нетерпения Анжу завозилась на своей скамейке. – Номер телефона, адрес – что-нибудь! – Ответом снова было молчание.
    Не решается говорить при своем Копперфилде, что ли? Боится оскорбить в лучших чувствах его ранимую душу? Черт бы ее побрал вместе с этой  ее любовью!
    Анжу представила несчастное заплаканное лицо, поникшие плечи, застиранный халат, стоптанные тапки…
    - Я ничего не знаю о нем, - донеслось, наконец, из трубки, - столько времени прошло… не нужен он мне…
    - Зато мне нужен, - сказала резко, как отрезала, Анжу. – И Грише тоже.
    - Грише тем более ни к чему, - почти прошептала Наташа. – Он бросил нас… понимаете, бросил…
    Ну да, а Копперфилд подобрал, и шарит теперь жадными  глазюками по чужим теткам, водки с утра предлагает, вместо того, чтобы ребенка искать!
    - И тем не менее – я хочу с ним увидеться. Ну же, Наташа! Обещаю, мое общение с ним тебя никак не коснется… если ты сама этого не захочешь.
    - Хорошо… пишите…телефон я стерла, но адрес есть… хотя вряд ли он там сейчас живет…  Записываете?  Максим Матвеев…
    Заполучив координаты бывшего Наташиного возлюбленного и Гришиного отца в одном лице, Анжу рванула к своей «Мазде», терпеливо дожидающейся хозяйку у крыльца «Орхидеи».
    Пусть этот самый Максим самый распоследний  негодяй, пусть ему безразлична судьба Наташи и маленького Гриши, но вдруг – вдруг! - он сможет быть хоть чем-то полезен в поисках малыша. Пути Господни неисповедимы, а потому не стоит открещиваться от любого мало-мальски подходящего варианта.
    Анжу вырулила на проспект.

                Глава 10
    К великому ее удивлению, по адресу, указанному Наташей, располагалось общежитие медицинского института. Вот что имела в виду Наташа, говоря, что Максим Матвеев может и не проживать уже тут. Понятное дело – общага. Но коль уж приехала – попытаться стоит. Анжу потянула дверь и оказалась в мрачноватом прохладном холле. В углу, за стеклом вахтерской каморки, маячил дедок в клетчатой рубахе и душегрее на рыбьем меху. Завидев Анжу и явно не признав в ней свою, дедок распахнул окошечко, высунулся и вопросил строго:
    - Вы к кому?
    - К Максиму Матвееву я, - скромно ответствовала Анжу и посмотрела преданно, заискивающе – вахтеры всех мастей (она это знала)  высоко ценят подобострастие, а значит, быстрее и охотнее идут на контакт.
    Этот на контакт не пошел. Брови сдвинул сердито, напыжился весь, надулся высокомерно:
    - К какому такому Матвееву? Из какой комнаты?
    - Квартира сто шестнадцатая, - продолжая играть роль девушки с Севера, тоненьким голоском отозвалась хозяйка кафе быстрого питания и опустила очи долу.
    Дедок раздулся пуще прежнего, поднял вверх крючковатый палец и нравоучительно изрек:
    - Здесь вам не что-нибудь, здесь вам общежитие, а потому никаких квартир нету. Есть только комнаты. Так из какой, я спрашиваю, комнаты ваш Тимофеев будет?
    - Из сто шестнадцатой, - пискнула Анжу. – Только не Тимофеев он – Матвеев.
    Дед зыркнул подозрительно, словно опасаясь, уж не явилась ли Анжу для того, чтобы сунуть куда-нибудь за батарею бомбу, покачал осуждающе кудлатой головой и, остановив пробегающего мимо очкастого студентика, важно велел тому:
    - Позови-ка Митрофанова из сто восемнадцатой.
    И окошечко свое захлопнул. Аудиенция, мол, закончена.
    Студентик, явно успевший изучить и испытать на себе самом непростой нрав престарелого цербера, с сочувствием и участием поглядел на Анжу.
    - Вам кого? – спросил одними губами и заговорщицки улыбнулся, стрельнув глазами в сторону церберовой будки.
    - Максима Матвеева знаете? Он в сто шестнадцатой живет,- протараторила шепотом Анжу, опасаясь, что ретивый служака-дедок может и взашей прогнать – с такого станется.
    - Матвеева? Не припомню что-то… Ладно, кого-нибудь позову сейчас…
    Через несколько минут явился заспанный длинный парень в джинсах и свитере, на щеке его отпечатался рубец от подушки, в спутанных волосах застряло перышко.
    - Матвеев? Максим? – сонно удивился он и откровенно зевнул. – С какой стати ищете его здесь? Он уж лет сто как защитился – это во-первых. А во-вторых, жил в общаге всего ничего, может, месяца три-четыре от силы, а потом к предкам сбежал, он же у нас из коренных москвичей! Я тогда только поступил, а Матвеев ваш был на последнем курсе.
    Было совершенно очевидно, что помятый парень с пером в волосах отчаянно завидует коренному москвичу Матвееву Максиму, защитившемуся сто лет тому назад.
   - Где его найти теперь, не подскажете? – Анжу заглянула парню в глаза, хорошо зная, что ее собственные всегда действовали на мужчин обезоруживающе.
   - Отчего не подсказать? – Похоже, парень обозлился еще больше. – В престижной клинике трудится Матвеев, с папочкиной подачи. Адресок записать или так запомните?
     …  Анжу забралась в машину, захлопнула дверцу и уставилась в зеркало заднего вида.
    Нет, ну в самом деле, за что мятому хлопцу жаловать счастливчика и баловня судьбы - коренного москвича Матвеева Максима -, когда и папочка у того под боком, и служит-то он в приличном месте, и такие вот раскрасавицы даже через сто лет вспоминают!
    О достоинствах своей внешности Анжу кое-какое представление имела. «С поганой овцы – хоть шерсти клок» - в который уже раз подумала она с неприязнью о своем отце, спившемся импозантном красавчике, на которого была похожа как две капли воды и коего мама терпела до той поры, покуда тот не стал гоняться по дому за чертями.

                Глава 11
    Двор клиники был окружен высоким бетонным забором, решетчатая чугунная калитка запиралась на задвижку, которая, правда, легко открывалась как изнутри, так и снаружи. Нужно было лишь просунуть руку сквозь калиточные прутья и задвижку эту отодвинуть. Зайдя внутрь, засов, вероятно, полагалось вернуть в исходное положение.
    Сумасшедший дом здесь, что ли, подумала Анжу. Или засекреченный объект? Зачем такое громоздкое, уродливое, пугающее мирный люд ограждение?
    Больничный двор, однако, быстро и кардинально менял первое впечатление. Анжу даже приостановилась, залюбовавшись.
    Ровные, выложенные брусчаткой дорожки, вдоль которых тянутся ухоженные газоны с поздними цветами, аккуратные скамеечки с витиеватыми ножками и перильцами, перед входом в корпус – огромная круглая клумба, засаженная по крайней мере десятью сортами благоухающих на все лады растений. Но самое приятное впечатление производил небольшой парк, раскинувшийся за четырехэтажным строением. Он так и манил своей осенней красотой и прохладой, увитыми диким виноградом и хмелем беседками, тропинками, усыпанными разноцветьем опавших листьев.
    Анжу из любопытства и, конечно же, в первую очередь привлеченная очарованием парка, обошла больничный корпус и обозрела ближайшие окрестности. В глубине парка обосновалось еще несколько одноэтажных строений, похожих на дворянские усадьбы – с шикарным крыльцом и неким подобием колонн, ну или полуколонн, по фасаду. По крайней мере, Анжу всегда казалось, что дворянские усадьбы выглядели именно так.
    Нет, это не сумасшедший дом, а, скорее, дом отдыха. Анжу поймала вдруг себя на мысли, как страстно ей, оказывается, хочется поехать куда-нибудь отдохнуть на пару-тройку деньков. Побродить по такому вот, наполненному осенними запахами парку, посидеть с интересной книжкой в прохладной беседке, . И чтобы потом был вкусный обед в столовой, и послеобеденный сладкий сон на мягкой, пахнущей свежестью постели, и ароматные нежные булочки с хрустящей корочкой к теплому молоку на полдник. Никогда ничего подобного в жизни Анжу не было – ни лагерей летнего отдыха в детстве, ни санаториев или турбаз потом.
    Родилась и выросла Анжу в Воскресенске, сразу после школы рванула в Москву на заработки. Мама тогда только-только прогнала своего Алена Делона с чертями к его же чертям собачьим, младшая сестренка была еще школьницей, и надо было на что-то жить. Анжу, как могла, помогала своей семье, работая официанткой и мотаясь по съемным квартирам. Ни на какое «светлое будущее» она и не рассчитывала, иллюзий не строила, покорять столицу не помышляла. Жила себе и жила, день прошел – и слава Богу!
    Но потом судьба преподнесла ей знакомство с Лизой, одарила Юриком и, как следствие, счастливым замужеством и еще более счастливым материнством. Тяжелые времена со съемным жильем остались в прошлом, теперь Анжу жила в центре Москвы, в роскошной четырехкомнатной квартире, принадлежащей, правда, Лизе, но подруга, наблюдая из своего Лондона за успешным развитием бизнеса четы Бобровских, пророчила им в обозримом будущем покупку собственной жилплощади. Анжу и сама была уверена, что так оно и будет…
     Но при этом при всем она никогда нигде не отдыхала! Никогда в ее сознании не всплывало благословенное слово – отпуск. Никогда в ее воспоминаниях не было ни беседок с книжками, ни полдников с теплыми булочками. Только работа и дом. Ну, иногда – юбилейные вечера у Танек Назаровых. Но и те кишмя кишат рыжими стервами.
    Нет, решено, они с Юриком едут в отпуск! Тем более, что баба Паня уже не раз заводила об этом разговор, да только Анжу все лишь отмахивалась досадливо – не до отдыха, мол. Во главе угла – работа! А теперь Анжу вдруг ясно осознала, что работа никогда не кончится, равно как и не денется никуда.
    Вот только бы поскорее отыскался маленький мальчик Гриша!

                Глава 12
    Максима Матвеева она представляла себе этаким хлыщом, франтоватым и почему-то напомаженным, на пример приказчика из лавки.
    Но в холл, уставленный кадушками с пальмами и диковинными длиннолистыми цветами, вышел высокий молодой мужчина в белом халате, крепкий, со спокойным добрым лицом и умными темными глазами.
    Может быть, вышла ошибка, и этот Максим Матвеев - лишь тезка Наташиного кавалера, пронеслось в голове у Анжу. Не очень-то он похож на коварного бросателя собственных  детей на произвол судьбы. Равно как и на бывшего охранника супермаркета, пусть даже и самого престижного.
    Анжу вдруг растерялась. Что она ему скажет? Как начнет разговор?
    Приказчика из лавки она бы осилила, и за пояс наверняка бы заткнула, обязав к завтрашнему дню – ладно, к утру вторника – Гришу разыскать и к матери доставить. Живого и здорового. Должен ведь он,  пусть  и приказчик недалекий, принять хоть какое-то участие в судьбе своего сына!
    А тут – самый настоящий доктор, с самым настоящим высшим образованием, с продвинутым папашей, внимательным терпеливым взглядом и еще кучей всяких разных достоинств. Анжу ЭТОТ Максим Матвеев понравился, а она всегда испытывала некий трепет и долю собственной надуманной ущербности перед теми, кто вызывал у нее симпатию. Злилась на самое себя, но все равно трепет испытывала, и ничего с этим поделать не могла.
    - Добрый день, - кивнул ей мужчина. – Что у вас?
    Пять минут назад Анжу сказала медсестре на посту, что хотела бы увидеться с доктором Матвеевым, и сейчас он, по логике вещей, предполагал у нее несметный багаж всяческих заболеваний, требующих немедленного излечения. Анжу сделалось как-то нехорошо. Ну и положеньице! И принес же черт сюда! Похоже, действительно ошибка вышла. Вечно сначала делаю – потом думаю, в тысяча двадцатый раз отчитала она себя.
    Доктор Матвеев все смотрел.
    Анжу нервно оглянулась.
    - Давайте присядем, - предложил он, указав на мягкий диванчик, обтянутый светлой кожей.
    - Вы Наташу Ковалеву знаете? – выпалила вдруг она.
    Надо сразу, одним махом расставить точки надо всем, что попадется под руку, и не беспокоить достойного (по крайней мере, внешне) человека понапрасну. Это как сигануть с размаху в реку, не дожидаясь, пока тело привыкнет, не брызгая потихоньку на шею, грудь и руки и не покрываясь мучительно мурашками. Будешь ты тянуть время или нет – результат-то все равно один.
    Наташа Ковалева! Не такое уж редкое имя, чтобы его не спутать, не подзабыть, не начать чесать в затылке, припоминая.
    Но доктор Матвеев затылок чесать не стал.
    - Кто вы и чего хотите? – спросил как-то так, что Анжу стало совершенно ясно – Наташу Ковалеву он знает и помнит, и факт этот, увы,  не доставляет ему особой радости.
    - Она попала в беду… вернее… - начала было блеять потерянная Анжу, но собеседник красноречия ее не оценил и бросил, разворачиваясь и уходя по коридору:
    - Рядом с клиникой есть кафе «Эльза». Встретимся там через полчаса.
    - Угу, - сказала Анжу сама себе.

                ***
    Он казался встревоженным и заметно нервничал. Вертел в руках розовую бумажную салфетку, затем ее комкал, тянулся за другой и снова начинал вертеть.
    Анжу, чувствуя теперь себя хозяином, вернее, хозяйкой положения, выложила ему все, что знала. Под занавес хотела было высказать и свое личное мнение о нем (мол, поматросил  – и бросил), но воздержалась, решив про себя, что это всегда успеется.
    С доктора Максима Матвеева, казалось, сошло сто потов, пока он слушал Анжу. Теперь он выглядел каким-то оглушенным и раздавленным, сделавшимся вдруг в одночасье постаревшим и больным.
    - Я ничего не знал, - глухо произнес бедный эскулап. – Понимаю, в это трудно поверить, но – не знал. Ведь Наташа тогда, три года назад, как с цепи сорвалась. Позвонила, наговорила ворох всего… все в кучу свалила… Какие-то давние мелкие обиды припомнила, устроила бурю в стакане воды… Про беременность, сказала, придумала… и что не любила никогда – тоже сказала… Словом, выяснилось, что не нуждалась во мне, просто время проводила от скуки…
    Очередная салфетка превратилась в комок.
    Анжу ушам своим не верила – тихая, безобидная на вид Наташа, и вдруг такое!  Кто из них лжет? Или у каждого своя правда, как принято считать?
    - Пытался я ее образумить – все без толку. А ведь до этого отношения были прекрасные, я подумывал предложение ей сделать… но пришлось расстаться. Я тогда институт заканчивал, ушел от родителей, все самостоятельности хотелось. Жил в общаге, охранником подрабатывал. Ну, а после ссоры с Наташей уволился… сами понимаете…
    Анжу во время этой горестной тирады все раздумывала – показать фотографию Гриши или нет. С одной стороны – Максим Матвеев этого не стоил, а с другой – искать-то мальчика как-то надо, должен же он иметь представление, как выглядит ребенок, если Анжу намерена подключить несостоявшегося папашу к поискам. Определившись, она полезла в сумку, долго шарила там – как всегда! – и, наконец, извлекла снимок. Положила на середину стола и пальчиком аккуратно подвинула к чашке с его остывающим кофе.
    Он сначала не понял, что там ему еще подсовывают, глянул вскользь, с головой опрокинутый в свое безрадостное повествование, потом вновь зацепился взглядом, умолк на полуслове и осторожно, словно драгоценный сосуд, взял карточку.
    И Анжу увидела своего Юрика. Ну, или почти Юрика. Тот с таким же телячьим умилением разглядывал всегда Стаськины фотографии, и казалось, что даже глаза его затягивались влажной поволокой.
  Не знаю, что там у них произошло, подумала Анжу, но, похоже, этот тоже Луну обшарит в поисках сына. Еще и Марс прихватит, чтобы вину загладить. 
   Договорились, что с завтрашнего дня Максим Матвеев берет отпуск за свой счет, и с самого раннего утра развивает бурную деятельность, координируя свои действия с Анжу. ( Полчаса назад Анжу звонила Наташе.  Изменений никаких не было. )
    Она уже собиралась уходить, когда доктор Матвеев окликнул ее.
    - Подождите… одну секунду…  Скажите, это Наташа вас попросила ко мне обратиться?
    - Как сказать… это была моя инициатива. Наташа лишь по моей просьбе дала адрес общежития. Но… видеть она вас вряд ли захочет.  Она замужем, и вообще… Вы же сами все понимаете…
    Она кивнула на прощание и направилась к выходу.
    Она ушла, а он остался.
    В руках он все еще сжимал фотографию сына. На столе стояла нетронутая чашка с совершенно остывшим кофе.

                Глава 13
    Всего лишь три года прошло, а кажется – целая жизнь.
    Максим не ссорился с родителями, нет, просто вышла небольшая размолвка.
   Мать возжелала тогда, чтобы Максим поближе познакомился с дочерью ее подруги, поухаживал за ней, поводил в театры, пригласил на воскресный семейный обед. Мать возжелала, а он – нет. Вот так. Ну не понравилась ему эта долговязая смешливая кривляка с ярким макияжем и длиннющими, загнутыми на концах малиновыми в крапинку ногтями. Это были не ногти даже, а просто когти какие-то. Максим не мог смотреть на них без содрогания.
    Как-то, сдавшись под напором матери, он повел  чертову Эллочку в кондитерскую и потом битых два часа с отвращением наблюдал, как драконовские когти эти ( в тот день они были выкрашены в мертвецкий темно-фиолетовый цвет) плотоядно впиваются в нежные бисквитные кусочки. Эллочка много и громко смеялась, и болтала без умолку о какой-то чепухе, совершенно Максиму неинтересной, и вытирала жеманно пальчики ( и когти тоже) салфеточкой.
   А потом она потащила Максима на крытый каток, где можно было взять коньки напрокат. И они взяли, и принялись кататься, и Эллочка вцепилась в его руку. Ладонь ее была узкой и чуть шершавой, неприятной на ощупь, и Максиму, бросающему косые взгляды на густо подведенные синим глаза, на хохочущий кроваво-красный рот, неожиданно пришло на ум книжное - Эллочка-людоедка.
    Он так и сказал вечером матери, когда та поинтересовалась, как прошел выходной. Мать оскорбилась, будто людоедкой он обозвал не Эллочку, а ее саму.
    - Ты видела ее ко… ногти? – спросил тогда Максим.
    Мать пожала плечами:
    - Конечно. Что в них такого необыкновенного?
    - Да это же монстры какие-то! Если тебе на даче понадобятся услуги экскаватора, ты смело можешь пригласить Эллочку – любую траншею выроет не хуже. Потом еще и поболтать будет с кем, она ж развеселит любого.
    - Если я правильно поняла, тебе и характер ее не понравился? – совсем уж разобиделась мать.
    - Ты все правильно поняла, мам, - примирительно согласился Максим. – И давай договоримся – друзей, а тем более подруг, я как-нибудь сумею выбрать сам.
    Он не хотел ссор и обид. Больше всего на свете он ненавидел положение конфронтации. Но и двусмысленность, недосказанность он ненавидел тоже. И еще – когда его вынуждают делать то, чего он совершенно не хочет и в чем не видит никакой необходимости не только для себя, но и для того, кто вынуждает – тоже.
    Почему-то мать не захотела его понять.
    - Может быть, общежитские тебя больше устраивают? – спросила, распаляясь.
    - Может быть, больше, - спокойно согласился Максим.
    - Так, может, ты и жить туда пойдешь?!
    - Может, и пойду.
    Он покидал в спортивную сумку какие-то вещи, сгреб в охапку учебники – и аккуратно прикрыл за собой входную дверь.
    Мать – он слышал – плакала на кухне.
    Он, конечно, позвонит, извинится и успокоит.
     Но только не теперь.
    Примирение произошло на следующий же день. Когда Максим после лекций вышел из института, у крыльца его уже поджидала отцовская машина. По дороге они купили цветов и торт, мать, со своей стороны, запекла в духовке курицу с яблоками и вытащила из бара бутылку красного вина.
    На семейном совете Максиму удалось убедить родителей (мать долго не соглашалась, делала большие глаза и прикрывала рот надушенной ладошкой), что ему только на пользу пойдет отдельное проживание, да и поработать бы не мешало, сколько же можно на шее-то у предков сидеть! Отец, как всегда, повел политику невмешательства, доверяя мнению сына. Мать же, всплакнув и взяв с Максима обещание ежевечерне звонить, тоже дала свое благословение.
    Шальная общажная жизнь Максиму пришлась по душе, с работой тоже все обошлось без проблем. Сашка Бондарь с параллельного потока, имевший амурную связь с администраторшей супермаркета, замолвил за него словечко, и вскоре Максим был пристроен туда ночным охранником. Днем он исправно посещал лекции (как-никак последний курс!), затем отсыпался, и к восьми вечера ехал на работу. Так продолжалось пару месяцев.
    А потом он увидел ЕЁ. И пропал.
    Она сидела за кассой в красно-белой бейсболке и таком же фартучке. Светлые длинные волосы, свободно струящиеся по плечам, прозрачная нежная кожа, вздернутый нос. И глаза! Боже, что это были за глаза! Огромные, чистые! Она совершенно не пользовалась косметикой, даже губы не подкрашивала, чем сразила с первой же минуты наповал.
    Наташа, хрупкая и нежная, почти девочка еще, вызывала в Максиме неизменное желание опекать, заботиться, ограждать от всякого рода неприятностей. Она так трогательно смущалась и краснела, когда он подходил к ней поболтать. Впрочем, «поболтать» - слишком громко сказано. Максим никогда не отличался краснобайством, а при виде Наташи так и вовсе терял способность к последовательному изложению своих мыслей. Он что-то мямлил, злясь на себя и понимая, что он не только совершенно не похож на супермена ( а ему страсть как хотелось блеснуть перед Наташей остроумием и …), но и поухаживать-то за девушкой как следует не умеет. А как следует? Вот есть такое выражение: ухаживать красиво. Максиму очень хотелось «ухаживать красиво». Но красиво – это как? Дарить цветы и конфеты? Ну не мог же он, в самом деле, притащить букет прямо в торговый зал и сунуть его смущенной до слез Наташе при всех!
   Он долго вынашивал идею пригласить ее куда-нибудь, но останавливала мысль – вдруг она откажется, и каким же идиотом он будет тогда  выглядеть. Идиотом – ладно, это еще полбеды, но как потом снова подойти к Наташе? А не подходить он просто не мог, что-то неотступно влекло его к ней.
    Сидя на лекциях, Максим выстраивал про себя замысловатые монологи, которые во что бы то ни стало должен произнести сегодня вечером, когда поток покупателей схлынет и магазин опустеет. Но заготовленные слова куда-то бесследно улетучивались, едва он только приближался к сидящей за кассой Наташе. Максим имел кое-какой опыт общения с девчонками – на втором курсе встречался какое-то время с Ангелинкой, потом еще Ольга была, про которую он сначала думал, что это любовь всей его жизни, а потом легко и безболезненно с ней расстался, потому что вдруг наскучило и стало неинтересно. Инициатором разрыва отношений, правда, выступила сама Ольга, но Максим, к тому времени уже уставший от нее, только вздохнул с облегчением. Про Эллочку он вообще спокойно вспоминать не мог.
    И никогда, ни с одной девушкой, он не чувствовал себя так неуверенно, когда не знаешь, куда девать руки – то ли в карманы их засунуть, то ли на груди скрестить, то ли еще что – и как перестать переминаться с ноги на ногу, неся при этом несусветную чушь.
    Но он все же решился – предложил Наташе сходить вместе в кино. И она согласилась, вспыхнув. У Максима даже в груди заныло, такой растерянной и беспомощной она показалась ему в тот момент.
    Они пошли на дневной сеанс, так как оба работали в ночную смену. Мучительно поразмышляв, цветов тогда Максим  не принес. Вот куда, спрашивается, она их денет в зале кинотеатра? Будет весь сеанс держать в руках и жутко шелестеть при этом оберткой?  Отдаст Максиму на сохранность, и тогда шелестеть будет он? Нет, цветы будут как-нибудь потом.
    Дожидаясь Наташу у метро, он от нечего делать  разглядывал лоток с сувенирами, и неожиданно взгляд его наткнулся на пушистого розового мышонка с огромными голубыми глазами-бусинами. Мышонок был крохотным, легко умещался в ладони, и вызывал такое чувство умиления, что Максим тут же его купил, уже не раздумывая, как будет вручать Наташе и соответствует ли подарок случаю.
     Этот культпоход положил начало их огромной, небывалой, сказочной любви.
     Наташа жила рядом с супермаркетом, в котором они оба работали, и Максим прибегал к ней почти каждый день. Он прогуливал лекции, когда она была выходная, и тогда они вместе готовили для себя обед, и котлеты обязательно подгорали, и картошка разваривалась до невозможности, потому что они вовсю обнимались на кухне и не в силах были оторваться друг от друга. И Максим не думал почему-то, любовь ли это всей его жизни или нет. Он вообще ни о чем не думал, потому что думать было нечем. Он тогда просто потерял голову. И были цветы, и были конфеты – и все так легко и весело! Он просто хватал с получки все подряд, что попадалось на прилавках и мчался к Наташе, огромными шагами, через две ступеньки, взлетая на пятый этаж и нетерпеливо вдавливая до отказа кнопку звонка. Она распахивала дверь во всю ширь, сияя глазами и хохоча, потому что он немедленно бросал пакеты под ноги, и они мешались, и приходилось их расталкивать ногами по сторонам, чтобы теснее прижаться друг к другу.
    Почему-то – черт его знает, почему! – до поры до времени Максиму не хотелось говорить Наташе, что родители его живут в Москве, не хотелось рассказывать об отце, крупном чиновнике, о матери, всюду имеющей связи. Не то чтобы Наташа не вписывалась во всю эту картину, просто она была… другая какая-то, что ли. Ну живет он, Максим, в общаге и живет. Он не обманывал ее, нет, просто она не спрашивала, а он и не говорил. Время все само расставит по своим местам, так думал он в то время.
    Он намеревался сделать ей предложение и уже представлял себе Наташу в свадебном платье, когда она сообщила о своей беременности. Максим тогда совсем ошалел от счастья, стал трепетно трогать ее живот, словно ожидая, что он прямо сию минуту, буквально на глазах, начнет раздуваться…
    Он решил, что завтра же займет у отца денег, купит Наташе колечко, букет алых роз и бутылку шампанского,  и по всей форме, как полагается, попросит стать его женой. Он очень хотел, чтобы все было не с бухты-барахты, чтобы запомнилось на всю жизнь.
    А на следующий день она позвонила ему на мобильный и злым, истеричным голосом начала кричать, что все было шуткой от начала  до конца, что если он вообразил, будто она влюблена в него – то самое время спуститься с небес на землю и посмотреть на себя в зеркало. И пусть он сегодня же придет и заберет все свои подарки – нет, пускай лучше не появляется, она все равно на порог его не пустит, а подарки выбросит сама. «Ты думал, нашел дурочку с московской пропиской и надеялся потеплее устроиться в жизни? – издевательским тоном вопрошала Наташа. – Поищи теперь другую, может, повезет, и  она вовремя не раскусит тебя. А мне твои конфетки-бараночки даром не нужны. Ишь, обрадовался! Решил, что купил меня своими паршивыми цветочками? Надоел ты мне! Понял?!  На-до-ел!»
    Ничего не понимающий Максим попытался перезвонить ей через какое-то время, но она отключила телефон. Он звонил каждые полчаса, но все безрезультатно. А вечером, придя на работу, он увидел, как Наташа шушукается с соседкой-кассиршей, как они обе хихикают...
    Утром он уволился, сославшись на что-то, он уже не помнит, на что, поехал домой и ничком пролежал в своей комнате сутки. Мать, не на шутку встревоженная, стучалась к нему, просила открыть, сулила горячего чаю, свежеиспеченных плюшек и еще бог знает чего, но пришедший вечером отец, застав ее изнывающей  у двери сына, сказал: оставь его в покое.
    Потом Максим сто раз хотел позвонить Наташе, но сто раз же и одергивал себя, вспоминая ее слова про шутку,  и полный равнодушия взгляд, который она нет-нет да и бросала в его сторону в ту последнюю смену в магазине…
    Со временем боль притупилась, Максим женился через год, еще через год развелся, жизнь шла своим чередом. Он, конечно, встречался с девушками, но того, что было с Наташей, уже не испытывал. Не было того полета, той забористости.
    И вот сегодня эта… как она назвалась? Анжи? Анжу?..  Да, кажется, Анжу.
    И сын! У него есть сын!!!
   Он все сидел перед своей остывшей чашкой (официантка пару раз подходила уже и спрашивала, не принести ли ему другую) и не выпускал из рук  фотографию. На него смотрел светловолосый, большеглазый – весь в Наташу – карапуз. Максим чувствовал, как гулко бьется его сердце, как шумит в голове от мощного выброса адреналина в кровь и понимал, что работать он сегодня уже не в состоянии. Потому что он ни на минуту, ни на секунду не может отложить начало поисков пропавшего Гриши. Ему наплевать было на то, хочет  его видеть Наташа или нет, и пускай она будет хоть трижды замужем, но это ЕГО сын, и он  найдет Гришу во что бы то ни стало.
    Максим позвонил Володьке Пантюхову, попросил подменить его, затем написал заявление на отгулы, сел в машину и помчался к отцу.

                Продолжение  следует.