Курт Воннегут. Сувенир

Джо Бэйн был ростовщик. Толстый, медлительный, лысый, с перекошенной влево физиономией, оттого что всю жизнь смотрел на мир через ювелирную лупу. Был он одинок, звезд с неба не хватал, и жизнь утратила бы для него всякий смысл, если б не его любимая игра - покупать задешево, а продавать втридорога. В этом ему не было равных; лишь бы никто не помешал играть день-деньской, кроме воскресенья. Он был одержим игрой, ведь это было всё, что дала ему природа для облапошивания ближнего своего. Главной тут была именно игра, а деньги – так, побочный эффект, средство подсчета очков.

Когда с утра в понедельник Джо Бэйн открыл свою лавку, всю долину от края до края накрыло потолком из низких черных туч, и весь город будто оказался в кармане, полном мертвого, пропитанного сыростью воздуха. Во мгле со стороны холмов пофыркивал осенний гром. Бэйн успел повесить плащ, шляпу и зонт, снять калоши, включить свет и пристроить телеса на табурет за стойкой, и тут появился худощавый молодой человек сельского вида; если судить по простой одежде, загару и неуверенности во взгляде и движениях - один из тех фермеров, чьи семьи разорились в дым в Депрессию. Он вошел и предложил чудесные карманные часы за пятьсот долларов.

- Нет, сэр, - вежливо уточнил фермер, - не в залог. Я хочу их совсем продать, если получу, сколько надо. - Он немного помешкал, прежде чем бережно - двумя руками - выложил часы на квадрат черного бархата перед Бэйном.– Я вроде как сохранить их хотел, а потом передать старшенькому своему, да только вот деньги больно занадобились.

- Пятьсот долларов – это большие деньги, - сказал Бэйн с видом человека, который натерпелся из-за своей доброты. Ничем не выдавая своего изумления, он рассматривал драгоценные камни, украшавшие часы. Поворачивая их так и эдак, он поймал отблеск электрической лампы в четырех бриллиантах - на трех, шести, девяти и двенадцати часах, - и в рубине, венчавшем заводную головку. Одни только камни, - прикинул Бэйн, - потянут вчетверо больше, чем он просит.

- На такие часы нет спроса, - сказал он вслух. – Если я вложу в эти часы пять сотен, я, может, годами буду ждать, пока объявится любитель, который на них польстится. – Он изучающе посмотрел на фермера, и ему показалось, что в лице того он уловил возможность сбить цену.

- Других таких не сыскать, - заявил фермер в неловкой попытке сойти за профессионального продавца.

- И все-таки, - сказал Бэйн, - ну кому они нужны?

Вообще-то Бэйн их уже сам хотел, более того, рассматривал эти часы как свою собственность. Он нажал кнопку сбоку корпуса, и раздался шорох крохотного механизма, а затем – чарующие звуки колокольчиков, отбивающих ближайший час.

- Так что? Берете или нет? – спросил фермер.

- Сейчас, сейчас, - сказал Бэйн.- На такие сделки не стоит пускаться сломя голову. Прежде чем я соглашусь, мне бы узнать о них побольше.

Уже не особо церемонясь, он открыл крышку часов. Под ней оказалась выгравированная на иностранном языке надпись.

- Что это значит, не знаете?

- Показывал учительнице в школе, - сказал фермер. – Она только сказала, что здорово смахивает на немецкий.

Бэйн взял листик папиросной бумаги, пристроил поверх  гравировки и заштриховал надпись простым карандашом, так что буквы отчетливо скопировались на бумагу. Он вручил копию мальчишке-чистильщику обуви, который околачивался возле лавки, и заплатил ему четвертак, чтобы тот сбегал к хозяину соседнего немецкого ресторана - за переводом.

Первые капли дождя прорисовали чистые полосы в покрытом копотью оконном стекле. Бэйн обронил как бы невзначай:

- Полиция отслеживает товар, который ко мне попадает.

Фермер покраснел:
- С часами всё в порядке, они мои. Я привез их с войны.
- Угу. Пошлину платили?
- Пошлину?
- Ясное дело. Ввозить в страну ювелирные изделия, не оплатив налогов, запрещено. Это контрабанда.
- Чего там, сунул в вещевой мешок, да и привез домой. Все так делали.

Фермер разволновался, а Бэйн как раз этого и добивался.

- С контрабандой хлопот не оберешься, - сказал он. – В точности как с краденым товаром, – Тут он успокаивающе поднял руки. – Поймите правильно, я мог бы их купить, я просто объясняю, сколько с ними будет возни. Если бы вы согласились долларов, скажем, на сто, я бы, может, и рискнул, помог бы вам. Ветеранам я всегда рад помочь.

- Сто долларов? Всего-то?
- Это всё, чего они стоят; выкладывая даже столько, я рискую оказаться в дураках. Но какого черта, ведь это ж легкие деньги, верно? Вы ведь их изъяли у военнопленного? Или нашли в развалинах?
- Нет, сэр, - сказал фермер. – Там все было по-серьезному.

Фермер начал рассказывать, как именно они ему достались, и Бэйн, вообще чувствительный к таким вещам, заметил, что тот вновь обретает твердость и уверенность, утраченные было, когда он покинул деревню и отправился в город продавать часы.

- Мы с моим лучшим дружком Баззером попали в плен, - начал фермер, - и нас держали в каком-то немецком лагере в горах, кто-то нам сказал, что это местечко называется Судетенлянд. Однажды утром Баззер разбудил меня и сказал, что война окончена, охрана снята, а ворота лагеря открыты.

Бэйн поначалу был раздражен тем, что ему придется ещё и историю выслушивать. Однако фермер рассказывал складно и с достоинством, и Бэйн - большой охотник до чужих приключений за неимением собственных, - с завистью заслушался, как наяву представив себе двух солдат: вот они выходят за ворота своей тюрьмы и идут по проселочной дороге среди холмов ранним и ясным утром весной 1945 года, в день, когда в Европе закончилась вторая мировая война.

Молодой фермер, которого звали Эдди, и его лучший дружок Баззер вышли на мирные и вольные просторы тощими, ободранными, грязными и голодными, но в сердцах их не было злобы. Гордость, а не горечь, заставила их отправиться на войну. Теперь война окончилась, дело сделано, им просто хотелось домой. Они целый год служили порознь, но сейчас были похожи друг на друга, как два тополя, посаженных рядышком в одной лесополосе.

Они собирались пройтись немного по окрестностям и осмотреться, а потом вернуться, чтобы вместе с другими заключенными ожидать прихода каких-нибудь официальных освободителей. Но планы эти растаяли как дым, когда двое военнопленных из Канады пригласили приятелей отметить победу бутылочкой бренди, которую они отыскали в разбитом немецком грузовике.

И вот – усохшие желудки согреты до жжения, да с необыкновенной легкостью в головах, полные доверия и любви ко всему человечеству – Эдди с Баззером каким-то образом очутились в тесном и безрадостном потоке немецких беженцев, заполнивших дорогу через холмы; их гнал прочь монотонный грохот моторов русских танков далеко позади и ниже, в долине. Танки шли, чтобы занять последний незащищенный клочок немецкой земли.

- Что ж мы бежим-то? – спросил Баззер. – Война-то, поди, кончилась?
- Все ведь бегут, - сказал Эдди, - так, я думаю, и нам лучше тоже бежать.
- Я даже не знаю, где мы, - сказал Баззер.
- Эти самые канадцы говорили – Судетенлянд.
- Это где ещё?
- Это – где мы. – сказал Эдди. - Чумовые парни – эти самые канадцы.
- Пусть все слышат! Эх, дружище! – сказал Баззер, - я сегодня всех просто обожаю! У-ух! Мне бы сейчас бутылку того бренди, соску на неё надеть, да в постельку на недельку!

Эдди тронул за локоть идущего рядом озабоченного мужчину с короткой стрижкой и в гражданской одежде, которая была ему явно мала:

- Куда мы бежим, сэр? Разве война не окончена?

Тот смерил его взглядом, что-то пробормотал и прибавил шагу.

- Не понимает по-английски, - пояснил Эдди.
- Ну так, черт возьми, дружище! Что ж ты не поговоришь с этими ребятами по-ихнему? Не укрывай свечи своей под спудом, валяй, пошпрехай чего-нибудь.

Они как раз проходили мимо небольшого открытого черного автомобиля, стоявшего у обочины. Мускулистый парень с квадратным лицом пытался на скорую руку починить заглохший двигатель. На кожаном переднем сиденье неподвижно сидел пожилой мужчина; лицо его было покрыто пылью и многодневной щетиной, а черты неразличимы из-за тени от козырька низко надвинутой фуражки.

Эдди с Баззером остановились.
- Лады, - сказал Эдди, - слушай: Ви гейетс? - обратился он к светловолосому парню с единственной фразой, которую знал по-немецки.

- Гут, гут, - ответил парень. Потом, осознав всю нелепость такого обыденного ответа, добавил с ужасным сарказмом:
- Йа. Зер гут.
- Говорит, нормально всё, - сказал Эдди.
- Да уж, мощно, ты прям бегло на немецком-то можешь, - сказал Баззер.
- Ну так, поездил, повидал, - ответил Эдди.

Тут немец, что постарше, вдруг ожил и заорал на парня, возившегося с мотором, - заорал резко и угрожающе. Блондин перепугался и полез под капот с удвоенным отчаянием.

Глаза старшего, минуту назад затуманенные, были теперь широко распахнуты и сверкали. Некоторые из беженцев озирались на него не останавливаясь. Он с вызовом смотрел на них, переводя взгляд с одно лица на другое, даже набрал воздуху в легкие, но передумал орать, вместо этого вздохнул, запал его кончился, и он уронил лицо в ладони.

- Чего он сказал? – спросил Баззер.
- Это редкий диалект, я его не знаю, - ответил Эдди.
- Видать, бедняцкий какой-то диалект, да? – сказал Баззер, - лично я с места не двинусь, пока кто-нибудь нам не объяснит, что тут происходит. Мы же американцы, парень! Наши победили. Чего нам путаться с какими-то фрицами?
- Ах, так вы американцы, - сказал вдруг блондин на чистом английском, - так вот теперь уж вам придется с ними сражаться.
- О! Этот по-английски говорит, - сказал Баззер.
- Да еще и неплохо говорит, - подхватил Эдди.
- Совсем неплохо! – заметил Баззер. – А с кем сражаться-то?
- С русскими, - сказал немец помоложе, как будто наслаждаясь этой своей мыслью. – Вас они тоже прикончат, если поймают. Они уничтожают всех на своем пути.
- Черт возьми, парень! – сказал Баззер, – Да мы ж на их стороне!
- Надолго ли? Бегите, ребята, бегите, - блондин выругался и швырнул гаечным ключом в двигатель. Потом он повернулся к старшему и с опаской стал что-то ему объяснять. Тот разразился немецкой бранью, но быстро вымотался, выбрался из автомобиля и захлопнул дверцу. Оба немца с тревогой глянули туда, откуда слышны были танки, и пошли пешком.

- И куда двинете? – спросил Эдди.
- В Прагу. В Праге американцы.

Эдди и Баззер зашагали за немцами.

- Что-то сегодня география вся поперепуталась, да, Эдди? –спросил Баззер. Он споткнулся, и Эдди поддержал его. – Оп-па, Эдди. Чертова выпивка мне в ноги вдарила, - сказал Баззер.
- Да уж, - у Эдди и самого в голове всё плыло. – А я вот что скажу, к черту Прагу! Пешком не пойду, и точка.
- Верно. Сейчас присядем где-нибудь в тенечке и будем ждать русских. Покажем им наши жетоны, - сказал Баззер, - а они, как увидят их, так, спорим, закатят нам пир! – он запустил палец за воротник и извлек наружу солдатский жетон на шнурке.

- Ну да, конечно, - сказал светловолосый немец – он всё время внимательно прислушивался к их разговору, - Такой уж пир они вам закатят!

А колонна тем временем двигалась всё медленнее и медленнее, постепенно спрессовываясь, и наконец совсем остановилась; голоса людей вокруг сливались в невнятный гомон.

- Видать, баба там впереди с картой мучается, - сказал Баззер.

Далеко впереди люди что-то говорили друг другу, и гул их голосов волной накатывал к тому месту, где остановились Баззер и Эдди. Через пару тревожных минут, все стало понятно: их колонна столкнулась с другой, которая шла, гонимая ужасом, этой же дорогой навстречу. Русские окружили беженцев. Две слившиеся колонны превратились в толпу народа, бесцельно топтавшуюся в какой-то горной деревеньке; люди пытались скрыться, уходя по деревенским улочкам или карабкаясь вверх по горным кручам сбоку дороги.

- Да и всё равно в Праге я никого не знаю, - продолжал Баззер. Он отошел к обнесенному стеной деревенскому двору и присел у ворот.

Эдди сел рядом.

- Да господи, - сказал он, - может, и не надо никуда ходить. Может, надо остаться прямо здесь, да открыть оружейный магазин, - он повел рукой, указывая на разбросанные повсюду ружья и пистолеты. – Патроны и всё такое.
- Знатное место, чтоб оружейный магазин открывать, Европа-то,- сказал Баззер, - они тут все прямо без ума от оружия.

Несмотря на растущую в толпе панику, беготню и возню вокруг, Баззер задремал: бренди сделало свое дело. И Эдди тоже никак не мог удержать глаза открытыми.

- Эй! – донеслось со стороны дороги, - а вот и наши американские друзья!

Эдди поднял глаза и увидел все тех же двоих немцев – крепкого молодого человека и вспыльчивого старика; оба ухмылялись, глядя на друзей.

- Привет, - сказал Эдди. Сладость опьянения от бренди постепенно уходила, Эдди подташнивало.

Немец помоложе толкнул ворота во двор, и те открылись.

- Входите, - обратился он к Эдди, - мы хотим вам сказать кое-что важное.
- Здесь говорите, - сказал Эдди.

Блондин наклонился к нему:
- Мы решили вам сдаться.
- Решили что?
- Мы сдаемся, - сказал блондин, - мы ваши пленники – военнопленные армии Соединенных Штатов.

Эдди рассмеялся.

- Серьезно!
- Баззер! – Эдди ткнул приятеля носком ботинка, - Эй, Баззер, послушай-ка!
- М-м-м-м?
- Мы пленных взяли.

Баззер открыл глаза и покосился на немцев.

- Да ты пьяней меня, Эдди, бога ради, каких ты там пленных взял?– проговорил он наконец, - Дуралей, война-то кончилась! – он великодушно махнул рукой, - Скажи им, пусть проваливают.
- Проведите нас через расположения русских в Прагу как американских военнопленных, и будете героями, - блондин понизил голос, - Это важный немецкий генерал. Сами прикиньте, вы двое можете доставить его своим как пленника.
- Так-таки и генерал? – изумился Баззер, - Хайль Гитлер, папаша!

Старший из немцев поднял руку в кратком приветствии.

- Смотри-ка, перцу в нем еще хватает, - сказал Баззер.
- Из того, что я слышал, - сказал Эдди, - мы с Баззером окажемся героями, если протащим через расположения русских хотя бы самих себя. Я уж не говорю про немецкого генерала.

Грохот колонны танков Красной Армии нарастал.

- Ну, хорошо, хорошо, - заторопился блондин, - тогда продайте нам вашу форму. Жетоны все равно останутся при вас. И мы вам отдадим свою одежду.
- По мне так лучше быть бедным, чем мертвым, - сказал Эдди, - правда, Баззер?
- Постой, - сказал Баззер, - обожди. А что дадите?
- Давайте зайдем за ворота, - сказал блондин, - там и покажем.
- Ага, а я слышал, тут кругом полно нацистов. Бросьте, здесь показывайте.
- Ну, и кто теперь дуралей? – сказал Эдди.
- Ничего, ничего, зато будет, о чем внукам рассказывать, - ответил Баззер.

Блондин рылся в карманах. Потом достал толстую пачку немецких денег.

- Ерунда, - сказал Баззер, - бесполезные бумажки. Еще что есть?

Вот тут-то генерал и достал те самые карманные часы из золота с четырьмя бриллиантами и рубином. И там, в самой гуще толпы немецких беженцев всех мастей, блондин сказал Баззеру и Эдди, что они получат эти часы, если только зайдут за стену и обменяют свою драную американскую форму на гражданские костюмы немцев. Они что же, за идиотов их принимают?

Смех да и только - с ума сойти! Это ж надо так набраться было! Вот так история - будет, что вспомнить дома, когда они вернутся. Да не нужны им эти часы. Им нужно всего-то добраться домой живыми.

И там, в самой гуще толпы немецких беженцев всех мастей, блондин вынул маленький пистолет, как будто они и его могли получить вместе с часами.

Но уже совершенно невозможно стало пошутить вслух так, чтобы кто-то что-то расслышал. Дрожала земля, и рвался воздух от грохота и скрежета бронированных машин победоносного Советского Союза, появившихся на дороге. Кто мог, спешил прочь от этих колесниц Джаганнатхи. Некоторым не повезло скрыться. Их раздавило. Расплющило.

А Эдди, и Баззер, и блондин, и генерал оказались за стеной. В страшном грохоте, когда каждый мог делать что угодно, и всем было плевать, - блондин выстрелил Баззеру в голову. Потом он навел пистолет на Эдди. И выстрелил. И промазал.

Таким, наверное, и был их план с самого начала – прикончить Баззера и Эдди. Вот только как старик, ни слова не говорящий по-английски, собирался выдавать себя за американца? Ничего бы не вышло! Это блондин собирался так спасаться. Обоих должны были вот-вот схватить. И старику ничего не оставалось – только покончить с собой.

Эдди осторожно выглянул из-за стены так, чтобы стена закрывала его от пуль. Но блондину не нужен был Эдди. Все, что ему было нужно, находилось на теле Баззера. Когда Эдди выглянул из-за стены посмотреть, жив ли Баззер, блондин стягивал с тела одежду. А пистолет был теперь в руках старика. И он вложил его в рот и вышиб себе мозги.

Блондин скрылся вместе с одеждой и жетоном Баззера. Баззер остался лежать мертвый, в одном исподнем, без солдатского жетона, по которому только и можно было бы установить, кому когда-то принадлежало это тело. Там, на земле, между стариком и Баззером, Эдди нашел карманные часы. Они шли. Они показывали точное время. Эдди поднял их и спрятал в карман.

Ливень за окнами лавки Джо Бэйна закончился.

- Когда я вернулся домой, - сказал Эдди, - я написал родственникам Баззера. Я сообщил им, что Баззер погиб в сражении с немцами, хотя война уже кончилась. То же самое я сказал и в армии. Я не знал названия той деревеньки, и они никак не смогли бы отыскать тело, чтобы похоронить его честь по чести. Мне пришлось бросить его там. Те, кто похоронил его, вряд ли знали, что он американец, об этом можно было догадаться только по исподнему. Он мог оказаться и немцем. Он мог оказаться кем угодно.

Эдди взял часы со стойки прямо из-под носа ростовщика.

- Спасибо, что разъяснили, чего они стоят. Пусть уж остаются на память. Как сувенир.
- Согласен на пятьсот! – крикнул Бэйн, но Эдди уже выходил из лавки.

Через десять минут вернулся мальчишка-чистильщик и принес перевод надписи на часах. Вот она:

Генералу Гейнцу Гудериану, командующему Генеральным штабом Армии, который не знает покоя, пока хоть один вражеский солдат топчет священную землю Третьего Рейха. АДОЛЬФ ГИТЛЕР.

***

Перевод с английского: Евгений Рахманов, ноябрь 2010