Звон на заре

1
   Быстрее! Марийка бежала, не останавливаясь ни на минуту. Да что там бежала? Она летела стрелой, подгоняемая одной мыслью: быстрее! Ноги её одинаково бойко и резво молотили многолетний хвойный пласт и сухую прошлогоднюю траву, и нынешнюю едва пробившуюся зелень. Быстрее! Старые полуистлевшие ветки и сучья трескались и ломались под её ногами, обиженно похрустывая и попискивая. Ещё быстрее! Единственным ориентиром для неё была изломанная линия лесной речки, которая петляла и вертелась как уж на сковороде, то пропадая из видимости в зарослях кустов и лиственницы, то выныривая из-за поворота, пугая своими крутыми, обрывистыми берегами. Несколько раз Марийка едва успевала схватиться за колючий кустарник, чтобы не свалится вниз. Ещё быстрее! Быстрее!! Быстрее!!! Вот и сейчас она едва не скатилась вниз к воде. На её пути прямо под ногами возник крутой обрывистый берег. Уцепившись за ветки какой-то дикой ягоды, она глянула вниз и обмерла. "Спуск" был внушительным. Метров десять. Сердце Марийки сжалось от страха. Так ведь можно и шею свернуть. Всё. Нужно отдышаться. Передохнуть и идти спокойно. Стараясь не сбиваться с пути и придерживаясь берега реки.
   Она взглянула на часы. Без четверти двенадцать. Ого! Из лагеря она вышла часов в девять. Два с половиной часа уже в дороге. Если предположить, что она бежала со средней скоростью километров пять в час, то сейчас находится на внушительном расстоянии от лагеря. Километров десять - двенадцать. Это хорошо. Плохо другое. Вопреки её ожиданиям тайга не только не редела, но становилась гуще и страшнее. Вдоль берега росли густые колючие заросли, которые ей то и дело приходилось преодолевать или оббегать. Никаких признаков деревни или другого человеческого жилья не было. Тем более сквозь разлапистые лапы елей и лиственниц не было видно никакого храма. А он должен быть... Должен! Ведь не сошла же она с ума. Слышала звон колоколов. Слышала! Должен!
   Достала из рюкзака бутылку с водой. Жадно отпила несколько глотков. Мало. Глотнула ещё. В рюкзаке болтались две пластиковые полторашки. Должно хватить. Сколько ей ещё топать? Час? Два? Если, конечно, она выбрала правильное направление... Собственно, выбор направления был чисто случайным. Или интуитивным. Два слабеньких аргумента маячили где-то в подсознании: из разговоров мужиков она как-то поняла, что за всё время проходки они продвинулись на север километров на тридцать. Так как ранее никаких признаков человеческого жилья им не встречалось, то, стало быть, они к нему приближаются. Значит, бежать надо на север. Другой аргумент был более убедительным: направление ветра: в то утро дул северный ветер. Возможно, он-то и принёс нечёткие обрывки колокольного звона к роднику.
   Марийка осмотрелась. Лес был густой, но линия берега реки просматривалась чётко. Её и надо придерживаться. В какой-то книжке она читала, что звук по воде распространяется очень далеко. Непонятно только: насколько это "очень далеко" выражается в километрах. Десять? Двадцать? Тридцать? Или сто? Бр-р! Она поёжилась. Не хотелось бы, чтобы "сто". На такое расстояние ей не хватит ни продуктов, ни воды. Хотя с водой проще. Спустился к реке и пей, сколько хочешь. Только вода в этой речке без названия почему-то коричнево-чёрная и отдаёт пожухлой горькой листвой. Вдоль русла, правда, встречаются родники с чистой водой, но редко. К тому же родник не так легко заметить сверху. Как правило, он прикрыт кустами и многолетним слоем облетевшей и истлевшей листвы и хвои.
   Марийка решила прислушаться. Обычные звуки леса. Шёпот старых сосен, разморённых от знойного солнца. Разговоры, посвистывания и похрипывания каких-то птиц. Стук дятла. Треск сучьев. Всё это приглушалось жужжанием огромной стаи комаров, готовых обрушиться на неё и поглотить в одну минуту. Тоже кровопийцы ещё те! Одно спасение: жирный тягучий деготь, с добавлением Дэтты. Марийка захватила с собой целую полулитровую банку. На всякий случай... Потому что боялась этих "кровопийц" до чёртиков. Это днём. А вечером их становится в миллион раз больше. Плюс мошкара. Бр-р! Врагу не пожелаешь. Страшнее таёжных "кровопийц" - только люди. Мужики! От них-то и бежала она сломя голову вот уже три часа подряд. Быстрее!
   Снова прибавила ходу. Вдруг где-то слева от неё раздался звук поваленного дерева. Она замерла от страха. Сквозь оглушительные и частые удары сердца попыталась прислушаться. Точно! Кто-то валит деревья. Она бросилась ничком на землю. Неужели наткнулась на тех, от кого бежала. Знала, что и они ведь движутся в направлении на север. Медленно повернула голову в ту сторону, откуда раздавался звук. Всё тихо. Не слышно работы машин, а также звуков характерных для бензопилы. Треск дерева раздался позади. Она отчаянно поползла вперёд - к реке. Если её не заметили, то есть возможность отлежаться в зарослях дикой ягоды. Ободрав лицо и руки, разорвав защитную ветровку на плече, всё-таки смогла устроиться в относительной безопасности и замерла. Треск по-прежнему был где-то рядом. Теперь она поняла: этот "кто-то" идёт к реке. Судя по всему, большой и тяжёлый. Неужели медведь? Или это её ищут? И то, и другое показалось ей одинаково страшно. Или нет! Второе страшнее. Она уткнулась носом в землю, закрыла голову руками и пожалела, что она не гусеница, проворно отползающая в сторонку. Треск прекратился. Этот "кто-то" был совсем рядом. Марийка услышала дыхание, сопение и пофыркивание, похожее на лошадиное. Мягкие, сухие губы коснулись тыльной стороны её ладони. Шершавый липкий язык лизнул её лоб. Животное! От страха она дёрнулась. Животное тоже. Марийка открыла глаза и увидела перед собой любопытную морду молодого лосёнка. Наклонив голову, он пристально глядел на неё. Ему тоже было страшно. Марийка улыбнулась. Вдруг рядом раздался новый треск. Какой-то трубный звук позвал лосёнка. Тот отскочил от Марийки, оглянулся на неё и побежал на зов. Марийка поняла - мать-лосиха. Выползла из кустов, приподнялась и увидела: как лосиха с двумя лосятами спускается к водопою. Какое-то время Марийка наблюдала за ними, потом спохватилась - надо бежать. Если её мучители бросятся её искать и найдут, то... мало не покажется. Она снова припустила бегом. Но вскоре поняла, что запыхалась. Начиналась духота. Сосны, ели и другие деревья стали источать особенный смоляной спёртый дух. Дышать становилось трудно. Ветровка намокла от пота. Пот тяжёлыми липкими каплями стекал со лба по носу, щекам и подбородку. Иногда капли пота в прямом смысле застилали глаза. Она без конца смахивала его рукавом куртки, пока окончательно не расцарапала себе лицо. Тут только сообразила: в вещмешке есть ситцевая косынка. Она сняла башлык, повязала косынку, укрыв лоб и шею, как учила бабуля. Сразу стало легче. Звон в голове исчез. Струйки пота стали реже, а потом и вовсе перестали её беспокоить. Хорошо! Плохо только, что косынка белая и среди густой мрачной зелени тайги её легко заметить преследователям.
   2
   Хотя, не факт... что её будут искать. Эта мысль придавала Марийке уверенности и бодрости. Действительно, зачем им это надо. Подумаешь: сбежало "сомнительное удовольствие". Найдут себе другую наивную дурочку или ещё лучше привезут профессионалку. В конце концов, она им совсем не нравилась. Они постоянно были не довольны. Считали: что она жеманится, строит из себя невинную овечку и набивает цену. А она "не набивала". Просто боялась их до ужаса и брезговала ими. Всеми! Какое уж тут удовольствие. Мерзость!
   Мысли её потекли в сторону лагеря, который она оставила четыре часа назад. Сегодня дежурили два "гомика" Стас и Ник. Вероятно, сейчас они проснулись и двинулись в сторону кухни - узнать: какая ей нужна помощь? Так было заведено. Хозяин давал мужикам один выходной в неделю. На стирку, отдых и прочие личные дела. Так как личных дел у них в тайге было мало, бригадир постановил им - помогать поварихе, а по совместительству бригадной шлюхе, или наоборот, шлюхе, а по совместительству бригадной поварихе. То есть ей. Марийке. Ну, там дров принести и наколоть для крохотной печурки, за водой сходить на ключ, а ближе к вечеру баньку истопить для тех, кто на смене. Конечно, у них и вагончики были благоустроенные, и душ, и даже вагон-кухня со всеми напичканными электроникой прибамбасами, только линию электропередач сюда ещё не провели, а аккумуляторные батареи без конца разряжались. Вот и приходилось возвращаться к дедовским проверенным методам гигиены и приготовления пищи.
   Скорее всего, они сразу её не спохватятся. Решат, что он ушла в лес за травами. Она так частенько делала. Тем более, что для отвода глаз, она утром сварила кисель и борщ, испекла бисквит. Осталось приготовить к ужину только второе. Согласна договора Марийка была обязана готовить завтрак и ужин, который фактически заменял обед. Первое, второе, третье и десерт. Мужики любили съесть что-нибудь печёное. Сволочи! Все они падки на сладенькое. Ничего будет вам сегодня "сладенькое"! Набегаетесь вы у меня. Некогда будет думать о сбежавшей глупой девке. Жаль, что я не увижу, как вы будете занимать очередь в туалет. Ненавижу всех! Она, было, засопела носом, но потом передумала. Нет времени нюни распускать - идти надо. Чтобы не сбиться с пути - не потерять из виду лесную речку, Марийке приходилось лезть сквозь густые колючие заросли напролом. Куртку в нескольких местах разодрала, бутылку воды выпила, принялась за вторую, но никаких признаков человеческого обитания по-прежнему не обнаруживала. Тайга становилась всё мрачнее, заросли всё гуще, ноги всё тяжелее. Она поняла: надо отдохнуть. Выбравшись на небольшую опушку, она села на старый трухлявый пень, огляделась и впервые за день усомнилась в правильности выбранного направления. Она уже пять часов "путешествует". Скорость её заметно снизилась. Но в среднем она не может быть меньше четырёх километров. Стало быть, от лагеря она отошла километров на двадцать. Хотя, если учесть то, что ей приходилось петлять как и вертлявой речке, может, меньше... Она с трудом поднялась. Надо идти! Даже если этот храм находится на расстоянии тридцати километров от лагеря, она дойдёт до него. Дойдёт! Не может не дойти. Не имеет права! У неё ребёнок. Дочка. Доченька. Дочурка. Сейчас находится под присмотром бабули. Марийкиной бабушки по отцу. Которой уже шестьдесят пять лет. Как только органы опеки узнают, что Марийка исчезла, они тут же отправят Лизоньку в детдом. При мысли об этом Марийка всё-таки засопела, пустила слезу, но прибавила шагу. Доченьку свою она любила...
   Она взглянула на часы. Четверть четвёртого. Гомики, по её мнению, ещё ни о чём не догадываются. Играют в карты. Или музыку слушают по МП-3. Они всегда так делали. Вообще-то они неплохие мужики. Хотя слово "мужики" к ним применять странно. Они всегда приходили к ней вдвоём, тоже согласно графику, составленному бригадиром. Заставляли её раздеваться, танцевать, целовать поочередно то одного, то другого. А потом, распалённые, занимались друг другом. Долго. Часа два. Платили исправно. Тысячу "по тарифу", тысячу за молчание. Каждый. Марийка вздохнула. Зарекалась - не вспоминать. Но не могла. Первое время ей было дико наблюдать эту "чисто мужскую любовь". Противно. А потом она стала радоваться их приходу. Пока они занимались "любовью друг с другом", она могла отдыхать или заниматься своими делами. Правда, иногда они требовали, чтобы она попискивала и постанывала. Чтобы мужики, в нетерпении ожидающие своей очереди возле её вагончика, слышали не только их, но и её стоны. Она подыгрывала им с удовольствием, хотя знала, что бригадир и другие уже обо всё догадываются. Но это, как говорится, не её проблема. У неё и своих хватало. Выше головы увязла.
   Кажется, лес стал чуточку реже. Или она желаемое выдаёт за действительное. Снова услышала дробь дятла. Улыбнулась ему как старому знакомому. Прибавила ходу. Четыре часа. Скоро солнце сядет. В тайге темнеет рано. Марийка боялась оставаться на ночь в тайге, но морально себя к этому готовила. Теперь она была уверена, что не зря это делала. Страшно! Но всё лучше, чем оставаться в лагере. Сегодня ей предстояла "жуткая" ночь. Она повторялась с периодичностью раз в пять дней. Когда наступала очередь садиста Мишки и дедка. Мишка, и в самом деле, был садист. Он постоянно бил её, щипал, накручивал на кулак волосы и требовал, требовал, требовал, ублажать его, как ему вздумается. Было больно и обидно. Уходил он всегда недовольный, осыпая её ругательствами и угрозами. Первое время она пыталась подстроиться под него, угодить ему. Не от усердия конечно, и не ради денег, а из чувства самосохранения. Но вскоре поняла: это бесполезно. Пустила всё на самотёк. Результат тоже. Последний раз вообще не заплатил, обозвал погаными словами и пообещал повесить её перед отъездом на первом попавшемся суку. Она пыталась пожаловаться бригадиру. Но тот лишь рукой махнул. Не бери в голову. Он только болтает. Не повесит. А что касается того, что щиплет тебя, так это каждый получает удовольствие, как может. Квёлая ты. Неактивная. Старайся. Не он один. Многие мужики тобой недовольны.
   Вспоминая ехидные слова бригадира, Марийка задрожала от злости. И тогда и сейчас захотелось наброситься на него и задушить. Тварь! Живут же такие на свете. После Мишки наступала очередь дедка. Такое прозвище он получил из-за возраста. Самый старший в бригаде. Кроме того, любил хвастаться и фотографией в нос потыкать: дескать, смотрите какие у меня замечательные дочка и внучка. Зато на Марийке он "пахал" пуще любого молодого. Раньше чем через два часа с неё не слазил. Целовал, целовал, целовал. Везде, где вздумается. Мерзко так, пуская слюни, обсасывая её грудь, живот, бёдра, даже пятки. И всё приговаривал:
   - Давай, доченька! Давай, миленькая! Поворачивайся! Шевелись! Давай ещё! Ещё! И ещё!
   Его слюнявые поцелуи были противнее Мишкиных тумаков и щипков. Доченька! Когда он так её называл, ей хотелось крикнуть: твоей бы дочери хоть раз такое испытать. Козёл старый! Внучку жалеешь, а о моей дочери ты подумал? Кто её-то растить будет, если ты меня до смерти "затрахаешь"? А ещё он её постоянно уговаривал: давай, доченька, по-стариковски (без презерватива, значит). Не люблю я эти "брызговики". Живую плоть хочу чувствовать. Любых денег не пожалею. Марийка категорически не соглашалась. Слышала, как он не раз мужикам распространялся, что баба его (жена, то есть) двадцать шесть абортов от него сделала. В год по три раза ездила на скоблёшку. А что ей сделается? Бабы как кошки - живучи. Только "кошка" эта через десять лет семейной "счастливой" жизни (почему-то?) загнулась. А ещё хвастался: когда в больницу её вёз с кровотечением, два раза в лесок завозил, пользовал. "Допользовал", видно, до бессознательного состояния. Так в больницу и привёз полуживую. Сокрушался долго. Плакал. И как безутешный вдовец "целых сорок дён в дом баб не водил". Скотина. От нахлынувших воспоминаний подступила к горлу тошнота. Она остановилась. А, может, не только воспоминаний, но и голода. Только сейчас сообразила, что ничего сегодня не ела. Она села прямо на тёплую, испаряющую прелый запах, хвою. Сняла рюкзак. И тут же почувствовала, как затекли шея и плечи. Есть расхотелось. Полежать бы. Но нельзя! Идти надо - скоро стемнеет. Скорее всего, сегодня до храма она не доберётся. Надо искать место для ночлега. Вот только где? Ей только один раз пришлось ночевать в лесу: ещё девчонками пошли с подружкой за грибами да заблудились. Плутали, плакали, а потом сели под дерево спина к спине и уснули. Там под деревом и обнаружил их лесничий. Точнее сказать, его пёс по кличке Верный. Добрый он был. Хоть на вид и страшный. Сейчас не было ни Верного, ни хрупкой спины, на которую можно было бы опереться.
   3
   А на стане, должно быть, её уже спохватились. Ник со Стасиком. Но вряд ли сами кинутся искать. Буду ждать остальную бригаду. Бригада приедет часов в семь. Пока суд да дело - темно. Ночью-то в тайгу, поди, не сунутся. Сядут ужинать, борщеца похлебать, киселька попить с бисквитиком. Ах, вы мои миленькие! Как же вы сегодня без второго? Голодненькие! Ничего, тушёнки пожрёте из банок. Вам не привыкать. Сволочи! Ой, нет! Тушёнка-то сегодня не впрок. И без неё животики вспучит. Подсыпала я вам "приправки" лесной. Слабит очень. Всё равно, что касторки испить. Марийка рассмеялась, радуясь своей маленькой мести как ребёнок. Вдруг под ногами чавкнуло. Она вздрогнула. Неужели болото. Присмотрелась и потеплела внутри. Есть всё-таки Бог на свете! Ручеёк небольшой. Шириной с полметра. Вода прозрачная ключевая. Поняла: оставаться на ночлег надо здесь. Тем более вон неподалёку сосна, ветви которой шалашиком вниз растут. Там и спрятаться можно. От посторонних глаз и от зверя лесного. Хотя нет. Зверь, он носом чует. Но есть люди, которые страшнее лютого зверя.
   В ночь после Мишки и дедка она больше не "пользовала" никого. Отлёживалась до следующего раза. Процесс сбоя не давал. Все расписаны по очереди. Каждую ночь по трое. Пятую ночь двое. Самые паскудные. Хотя и другие не лучше... Взять хотя бы этого молдаванина Юрка. В сексе, правда, он бесхитростный и примитивный, но зато "какой вонючий!". И в бане каждый день мылся, и носки, по его утверждению, каждый день менял, но запах источал как смердящий полуистлевший труп какого-либо животного. Даже мужики им брезговали. Поэтому он всегда в ночном Марийкином графике был последним. Обычно после "гомиков". Он и в балке жил за перегородкой, а летом, когда было тепло, спал прямо на улице. Возле печки. Что характерно, его даже мошкара не донимала, а комары и вовсе дохли ещё на подлёте. И жадный, к тому же. Сверх положенной "по тарифу" тысячи никогда не давал. Хотя ей почти никто не давал. Говорили: не за что. Лежишь, колода колодой, хоть бы подмахивала иногда. Марийка "подмахивала", но не всем и не всегда. Без презерватива не давала. Раком не становилась. В рот тоже категорически не соглашалась. Получала за это больно и не только от Мишки. Но зубы сжимала так, что не было на свете силы, способной их разжать. Попытки перекрыть ей кислород, заткнув нос, или нажать какие-то точки на скулах, успеха не имели. Однажды гомики решили её вдвоём "оприходовать". Разогреться, так сказать, по полной. Зажали ей нос так, что она потеряла сознание от нехватки воздуха. Они испугались. Отпоили её водой и больше никогда уже не заставляли делать то, "что, по их мнению, в сексе самое приятное".
   Марийка сняла с себя ветровку и брезентовые штаны. Дышать сразу стало легче, но чёрная туча мошкары только этого и ждала. В ту же секунду она набросились на белую потную футболку и облегающие бриджи. Наскоро умывшись из ручья, Марийка тёплой оставшейся водой из пластиковой полторашки обтерла грудь, подмышки и всё остальное тело. Достала из вещмешка баночку с мазью, натёрлась с головы до ног. Запашок ещё тот. Не как от Юрка. Но всё-таки мошкара насторожилась, образовав вокруг неё плотный ореол. Марийка решила заштопать куртку. А то неловко как-то перед людьми будет показаться оборванкой. Благо, что нитки с иголкой захватила. Пока приводила себя в порядок, густые сумерки распространились среди деревьев. Набрав (на всякий случай!) во все бутылки воды, она пошла, осматривать место для ночлега. Место, и в самом деле, было как по заказу. Под деревом можно было сидеть, прислонившись к стволу спиной, или лежать, положив голову на рюкзак. Марийка не знала: водятся ли здесь змеи, но на всякий случай очертила круг верёвкой. В каком-то кино так делали. Или в "Клубе кинопутешественников". Это от ползучих гадов. Положила рядом нож и замерла. Это от "гадов" других.
   Теперь-то они точно всполошились. Наверняка, уже обрыскали её балок. Догадались, наверное, что она не просто заблудилась, а сбежала. Это не трудно. Часы забрала. Фотографию дочери. Деньги. "Честно заработанные". Вот только паспорт у бригадира в сейфе остался. Это плохо. Но Марийка надеялась, что тайга не столица. Здесь документы не спрашивают на каждом шагу. А потом ей бы только до железной дороги добраться, а там электричками до Омска, на попутке до деревни. Скажет, что украли документы. В деревне все её знают - и в сельском совете, и участковый подтвердят, что она своя. Доберётся до дома, работать пойдёт в столовую, поступит учиться на технолога. Квартиру в городе снимет. Дочку заберёт с бабулей. На первое время денег хватит. Хоть и паскудным путём заработанные, но относительно "честным". Она вздохнула. Только бы выбраться. А если всё-таки не было никакого колокольного звона, и он ей просто почудился. Кажется, в ту ночь Мишка особенно злобствовал. Двинул её так, что она отлетела к стене, ударилась головой о спинку кровати, затем свалилась на пол. После такого "обхождения" мог не только звон "почудится", но могли и черти померещится. Нет. Это не галлюцинация была слуховая. Она явственно слышала: бом, бом, бом, дилинь, дилинь, дилинь, тирилинь, тирилинь, тирилинь, и снова бом, бом, бом-м-м. Она даже мелодию могла бы напеть. Есть он - храм. Есть! Значит, и люди есть. Настоящие люди, а не эти...
   
   4
   Вспомнила, как в начале апреля встречали мужики её и бригадира в день приезда. Все высыпали из балков. Окружили их. С ним здоровались за руку. В её адрес отпускали то ли комплименты, то ли неприличные шутки:
   - Мелковата нынче тара-то. Покрупней ничего не было. Справится с таким грузом-то? Что она умеет-то?
   Бригадир бормотал что-то маловразумительное, а Марийка глупо улыбалась, полагая, что они обсуждают её поварские способности. Мишке она сразу не понравился. Он брезгливо поморщился, глядя на неё, и просипел:
   - Одну что ли привёз? Опять в очередь будем толпиться...
   Марийка хотела сказать, что она расторопная, но её опередил бригадир:
   - Ей деньги очень нужны. Так что будет за двоих пахать.
   Он указал на отдельно стоящий балок:
   - Вот здесь жить будешь. Иди обустраивайся сегодня, а с завтрашнего дня начнёшь.
   Марийка, сопровождаемая пристальными взглядами четырнадцати мужиков, юркнула в вагончик. Что-то в этой ситуации её насторожило, но, не сочтя нужным разбираться "что именно", она стала "обустраивать" своё новое жилище. Кровать огромная. Штор на окнах нет. На стенах какие-то фривольные фотографии обнажённых девиц. Убрать надо. Как-то уж очень странно в сочетании с ними будет смотреться фотография её трёхлетней дочери. Она принялась за уборку, которая затянулась до позднего вечера. Но к ночи её вагончик сиял чистотой. Мужикам это понравилась. Чистоту блюдёшь? Это хорошо. Наскоро поужинав и сполоснувшись в душе, она рухнула в постель. Надо отоспаться - завтра первый рабочий день.
   То ли от нахлынувших воспоминаний, то ли от ночной сырости стало прохладно. Бр-р! Марийка поёжилась. Прислушалась к звукам тайги и удивилась. Вопреки её ожиданиям тайга не спала. В ней что-то шуршало, жужжало, возилось, пыхтело, скрипело и даже ухало. Ей стало смешно. Как в большом городе. Всё живёт своей жизнью. Почувствовав некоторое облегчение, она начала дремать.
   Забыть бы всё как страшный сон. Но сквозь дремоту просачивались новые воспоминания. Да. Первый рабочий день. Она его будет помнить, пока не помрёт. С утра всё было нормально. Мужики тоже обустраивались. Рубили баньку, сооружали навес. Столовую, так сказать на свежем воздухе. Марийка приготовила завтрак. Съели всё до крошки, не подумав даже поблагодарить. Наверное, у них непринято. Решила она. Хотя было обидно. Обедали на ходу. Быстрее надо управиться. Завтра уже в смену. После позднего ужина Марийка едва дотащилась до балка. Устала. Уже раздевалась ко сну, когда без стука ввалил бригадир. Без приглашения сел на кровать. Марийка поняла: зачем пришёл, но сегодня не было сил. Честно! Она умоляюще взглянула на него. Остынь! Дай хоть немного втянуться. Он усмехнулся: я-то подождать могу. А вот мужики-то давно уже из дома. По ласкам соскучились. Кто месяц , кто два - назад... Ещё до конца не понимая смысла всего сказанного им, Марийка забеспокоилась. Мужики? Какие мужики? Причём здесь мужики? Он нервно захохотал. Ты только девочку наивную из себя не строй! Знала: зачем ехала. Марийка занервничала. Знала. Конечно. Ты сказал: вам кухарка нужна. Повариха. Он заржал. Я тебе заработать приглашал. Вот и зарабатывай. У нас тариф такой - тысяча предоплата, а остальное за удовольствие. Здесь уж как постараешься. Могут и озолотить, если угодишь. А могут и морду набить, если будешь кочевряжиться.
   Марийка села на кровать. Это что шутка такая, глупая? Никакая это не шутка. Он протянул ей листок. Вот график. Повесь на дверях, чтобы каждый свою очередь знал и не лез напролом. Сначала, конечно, тяжело будет. Мужики падки на новеньких. Но потом остепенятся. Войдут в нужный ритм. У тебя есть три дня выходных в месяц. Сама понимаешь: когда. Всё. Начинай. Я первый. Марийка опешила настолько, что и не думала сопротивляться его ласкам. Он повалил её на кровать. Сорвал сорочку. Давай быстрее. Там ещё трое ждут. И только тут она закричала:
   - Нет! Не надо! Не смей.
   Он зажал ей рот рукой. Потом заткнул его её же волосами. Набросился на неё и отпустил лишь, когда удовлетворил себя сам. Уничтоженная и разбитая, Марийка долго не могла прийти в себя. Одевшись, он наклонился над ней. Приведи себя в порядок. И давай без фокусов! Сейчас мальчишку приведут - новичка. Не разочаруй его. Сама знаешь: как много зависит от первого сексуального опыта. Марийка схватила его за руку. Олег! Олежек миленький! Мы с тобой друг друга не так поняли. Я же не шлюха. Я не могу. Я не умею. Он удивился: что тут уметь-то. Опыта у тебя достаточно. Замужем была. Дочь имеешь. С хозяином кафе "трахалась"? С Ашотом? Я знаю: было дело. А ещё вспомни: как вы с подругой в бассейне двух "крутых" обслуживали всю ночь. Ты мне сама рассказывала. Хвасталась, что они вам по тысяче баксов отвалили. Так что здесь то же самое. Только расчёт в рублях. Марийка уцепилась ему в рукав. Он попытался вырвать руку и стащил её с кровати на пол. Она ухватила его за ноги. Не уходи! Не отдавай меня им! Я не хочу. Я не за деньгами приехала. Я же за тобой! Он попытался стряхнуть её с ноги. Заткнись, дура! За мной приехала... Вот и слушайся меня. Сказал: будешь спать с мужиками. Значит, будешь. Он расцепил её руки. Схватил за волосы, потащил в душ. Включил холодную воду. Приди в себя! Полчаса тебе на всё про всё. А не сделаешь, как я говорю, натравлю на тебя мужиков. Скопом и бесплатно. Поняла? Марийка не заплакала, она завыла, как раненая волчица. От обиды и безысходности. Бабушка! Бабуля милая! Где же ты? Почему ты не научила меня разбираться в людях.
   Вот и сейчас она стала всхлипывать. Лес притих. Ей показалось, что он стал вслушиваться в непривычные для него звуки. Даже гул комаров и звон мошкары стал глуше. Сочувствуют. Она засопела тише. Что теперь плакать? Сама виновата. Что было в этом Олеге такого, что ты за ним в тайгу бросилась. За счастьем женским погналась? Любви хотела? Получила? На всю жизнь впечатлений набралась. И мужской ласки... Хорошо, что вообще ноги унесла. Если унесла? Она решила лечь поудобнее. Полусидя, затекли спина и поясница. Выпрямила ноги. Потом снова согнула их. Почему-то испугалась. Схватит кто-нибудь за ноги и потащит. Тем более, такое уже было.
   Было. В ту ночь, когда ушёл Олег, она всё-таки закрылась и никого не пустила. Ни уговоры, ни угрозы с улицы на неё не действовали. Да она и не слышала их, потому что просидела до утра в душевой кабине под шумящей струёй ледяной воды. Придя немного в себя, она решила наутро объясниться с остальными. Должны понять. Ведь люди же они. У многих из них семьи. Жёны. Утром она выскользнула из балка и направилась к роднику. Надо накормить их как следует. Сытые мужчины гораздо сговорчивее голодных. Это она по своему ресторанному опыту знала. Покушают вкусненькое, подобреют и отпустят её домой. Отправят с первой машиной в город. Уже у самого родника почувствовала спиной, что за ней кто-то идёт. Остановилась, прислушалась. Точно идёт. И не один. Она вздрогнула и оглянулась. Человек семь мужиков окружали её со всех сторон. Марийка прижала к груди вёдра и замерла. Они наступали, уплотняя круг. Она стала отступать к реке. Вспомнила, что там скользкий берег (ещё снег не полностью сошёл), когда, оступившись, поскользнулась. Вёдра полетели вниз с обрыва. Кто-то из мужиков схватил её за ноги и поволок наверх. Тащил метров пять. Марийка не видела: кто. Белая косынка съехала на лоб, закрыла глаза. Волосы её растрепались и цеплялись за прошлогоднюю сухую траву и колючки. Она закричала. Бесполезно. Мужики распяли её на земле большой буквой Х. Руки и ноги зажали как тисками. Руки их шарили по её телу, словно что-то искали. Срывали с неё одежду. Она завертелась из последних сил. Косынка сбилась теперь на подбородок, и Марийка увидела, как Мишка, уже спустив штаны, двигался на неё. Она не просто закричала, завизжала как тысяча чертей, слегка смутив этим мужиков. Почувствовав, что они ослабили хватку, она захрипела:
   - Пожалуйста. Не надо! Я всё поняла. Я согласна... Только не сейчас, и не все сразу. Я умру... Зачем я вам мёртвая нужна? Пустите. Пожалуйста!
   Но Мишку было уже не остановить. Он навалился на неё. Даже не раздвинул ей ноги, а буквально разбросал их в разные стороны. Вонзился шилом в неё, пригвоздив к земле. Она снова закричала, дёрнулась и потеряла сознание.
   
   5
   Очнулась она в своём вагончике. На кровати, которая с этой ночи стала её голгофой. Рядом сидел Олег. Увидев, что она открыла глаза, он снисходительно хмыкнул:
   - Жива? Что я тебе говорил? Чего ты добилась? Сегодня тебя ещё пожалели... Так что давай - отлёживайся. И будь умницей.
   - Отпусти меня,- снова взмолилась она. - У меня же дочь маленькая. Ты же видел её, Олег! Если я здесь загнусь, кто её растить будет? Олег!
   - Дочка, говоришь? Вот и подумай о ней. С чем приедешь к ней? С реальными деньгами или пустыми карманами. Если вообще приедешь? А мне за тебя свою задницу подставлять не резон. - Он вышел.
   Марийка не заплакала - сил не было.
   Первым привели "мальца". Несмотря на прозвище, малец был достаточно габаритный. Не ниже метра восьмидесяти пяти. Да и плечами широк. Просто ещё молодой - бабы не видел. А осенью в армию. Там таких не уважают. Затолкали в Марийкин вагончик и сели: кто на ступеньках под дверью, кто на заранее заготовленные деревянные чурбаны. Марийка поняла - он и сам не рад такому пристальному вниманию к своей персоне. Приехал с отцом подкалымить на лесоповале перед армией, а мужики, как узнали, что он ещё пацан, на смех подняли. И предоставили ему почётное право "первой борозды" после бригадира, конечно. "Паши", малец. Если что - зови! Поможем. Марийка пыталась вспомнить его имя и не могла. Поэтому начала со знакомства. Он покраснел и прошептал: Лёня. Марийка стала раздеваться.
   - Что стоишь, Лёня? Давай, раздевайся,- тоже шёпотом приказала она.
   Парень смущённо буркнул:
   - Боюсь.
   Марийка зло засмеялась:
   -Я тоже боюсь. Придётся бояться вместе...
   Парень снял ветровку, остался в футболке и джинсах. Она подошла к нему, стянула футболку, расстегнула ремень. Молния на брюках тут же разошлась сама. Ничего себе "малец",- подумала Марийка и толкнула его к кровати. Он полусел - полулёг на постель. Она стащила с него штаны до коленей и уселась верхом. Промахнуться было невозможно. Лёня от неожиданности вскрикнул. За вагончиком заржали. Марийка спохватилась - не прикрыла окна ставнями, но исправить ничего не захотела. Пусть слушают. Ко...лы! Парень потел и покрывался испариной не раз, но молчал. Марийка так и не смогла понять, нравится ему или нет. Только, когда почувствовала, что он обмяк, скатилась с него на белое покрывало и замерла. Он молча лежал рядом несколько минут, потом встал, оделся и уже в дверях, оглянувшись, сказал:
   - Отец рассчитается и за себя, и за меня.
   Марийка захохотала и объявила: перерыв! У неё есть законное право. Полчаса.
   Она поёжилась. Действительно, в тайге ночью прохладно. От земли и хвои потянуло сыростью. Сейчас бы костерок разжечь. Нельзя. Если вдруг надумают её искать, по кострищу могут догадаться, в какую сторону она пошла. Тем более у них следопыт есть. Он, правда, не местный, а Пермяк, но в тайге ориентировался как дикий зверь. Егерь бывший. Нос у него, как здоровенная бульба, и нюх, как у хищника. Он-то и представлял самую большую опасность для Марийки.
   Вторым был папаша "мальца". Тоже бугай дюжий. Ещё и извращенец, к тому же. Попку ему подавай. Счас! Марийка заявила: или бери, что дают, или катись вон. Здесь вам не порносалон. Секс-услуги традиционные. Он обиделся. Что ты ломаешься? Или мало тебя сегодня мы проучили. Можно повторить. Марийка зыркнула на него с такой ненавистью, что он немного присмирел.
   - Я же о тебе забочусь. Ты посмотри, какая штука!
   Он спустил штаны. Марийка замерла. Ничего себе размерчик. Как земля только носит такое уродство? Ей вдруг захотелось убить его или умереть самой. Она обречённо легла на кровать. Делай, что хочешь... Сначала ей показалось, что её хотят натянуть на большой сосновый кол, низ живота сразу отяжелел килограмма на два, острая боль заполнила всё её существо с головы до ног, но, к счастью, всё кончилось очень быстро. Противно. Она кинулась в душевую ещё до того, как он оделся и вышел. Уже в душевой услышала, что мужик недовольно ворчал на бригадира. Ты кого привёз-то. Я в ней и на одну треть не поместился. Мужики заржали. Олег тут же "отбрехался". Да с твоим размером тебе только выхлопная труба подойдёт от "Маза".
   Когда вернулась, увидела в углу на тумбочке деньги. Сто долларов. Это, поняла Марийка, за двоих. Она села на кровать. Вот ты, девушка, и проститутка. Может это всего лишь сон. Страшный сон. Стоит только открыть глаза, и ты дома, в деревне, на бабушкиной кровати с металлическими спинками и скрипящей панцирной сеткой. Цветные вышитые занавески на окнах. Весна. И абсолютно полное ощущение того, что родилась для большого счастья и великой любви... Больше в ту ночь она никого не принимала. Просто захлопнула двери перед носом следующего:
   - Всё. Приём окончен! Спокойной ночи...
   
  6
   Марийку затрясло от холода. Она провела рукой по ветвям дерева. Почувствовала влагу. Роса выпала. Значит, утреет. Так говорила бабуля. По её мнению, слово "утреет" имело полное право на существование рядом со словом "вечереет". Она вылезла из своего убежища. Ещё абсолютно темно. Не видно, где восток, где запад. Взглянула на небо. Сквозь густые мрачные кроны увидела редкие бледные звёзды. Она их не различала. Хотя астрономию знала на пять. Чтобы согреться, стала прыгать и плясать вприсядку. Согреться получилось не очень, но размяться - размялась хорошо. Даже есть захотелось. Она посветила маленьким фонариком в рюкзак. Увидела блестящий пакет. Бутерброды. С колбасой и с сыром. Когда прикусила первый бутерброд, поняла, что голодна, как волк. Но продукты надо экономить. Она сознательно взяла поменьше. Чтобы вещмешок не тянул и не мешал двигаться. Слегка подкрепившись, она снова полезла в своё убежище. Там, по крайней мере, было сухо. Устраиваясь поудобнее, она мечтала. Уснуть бы сейчас до самого рассвета, просто уснуть. Не думать, не вспоминать. Не получалось.
   Далее было всё как в страшном сне. Вторая ночь, третья. Разные лица, разные привычки, разные запросы. Один уродливее другого. Готовить вкусно не получалось. Не высыпалась. Да, к тому же, сама себе была противна. Днём старалась не встречаться ни с кем. Бегала украдкой к роднику. Да за травами в лес. Пришла в себя, когда увидела в списке ненавистную фамилию Мишки, Рыжов. Тогда впервые она принесла в вагончик нож. Решила. Или его. Или себя. Потом передумала. Уж, если себя, то однозначно и его. Мишка - большой любитель орального секса. Марийка показала нож и предупредила: попробуешь силой - откушу! Мишка ударил её, но поверил. Порычал, попсиховал, пнул строптивую бабу пару раз ногой и завалился на неё самым традиционным и банальным способом... Ещё не успела прийти в себя после Мишки, а в дверях уже "дедок". Я грязная. Ещё не мылась. Но он, облизываясь, уже приближался к ней. А мне по-стариковски и так пойдёт. Уж очень спичит. Терпежу нет. Я быстренько. Это "быстренько" затянулось часа на три. После его мерзких ласк и бесконечно повторяющегося "доченька", "дочка" захотелось умереть. Тогда впервые мелькнула мысль. Повеситься. Прямо утром, перед завтраком. На перекладине у печки. Они "кофей" пить, а тут им подарок. С запиской. Приятного аппетита, мальчики.
   Но, опять же, не факт, что это бы их сильно задело, или хотя бы аппетит испортило. А у неё дочка. Лизонька. Она достала фотографию из тумбочки. Со стены убрала, чтобы не видела девочка всего этого безобразия. Доченька улыбалась. Маму ждала. Ручки тянула. Марийка заплакала. Как она дочь одну оставит. Бабуля старенькая. Сколько ей ещё осталось? И потом жить им на что. Эти же сволочи тело её не выдадут. Здесь зароют. Значит, факт её смерти установить не удастся. А раз так, то и пенсию по потере кормильца платить не будут и опекунские не оформят. Это она по себе знала. Когда отец утонул, так всё и случилось. Несмотря на то, что и свидетели были. Видели с берега мужики, как он в лодку сел и поплыл. А через три дня лодку обнаружили рыбаки в пяти километрах от того места, где он собирался рыбачить. Тело не нашли. Да сильно и не искали. Так и жили вдвоём на бабушкины сначала тысячу сто, а затем тысячу триста, пока Марийка не уехала в Москву. В "Фабрике звёзд" поучаствовать. Артисткой стать хотела. И стала... шлюхой!
   Марийка опять продрогла, но к своей радости отметила, что засыпает. Слава Богу! Сладкое томление поглотило её, и она почувствовала, что исчезает с лица Земли. А может и Вселенной.
   Проснулась она от ощущения тревоги. Что-то не так! Прислушалась. Посторонних звуков нет. Птицы радостно щебечут. К чему бы это? Когда вылезла из "шалашика", поняла причину тревоги. Солнце уже почти достигло верхней кроны. Время! Сердце испуганно встрепенулось. Сегодня каждая минута на счету, а она дрыхнет. Если решили искать её, то уже рыщут. Они мужики. Шаг у них шире. Силы больше. Следопыт есть. Могут и догнать. Единственное, что их может задержать - это "очередь в туалет". Травы насыпала им столько, что дня два-три будут животами маяться. С другой стороны, это может придать им дополнительной злости. Бежать! Слегка сполоснув лицо водой из ручейка, Марийка бросилась вперёд. Быстрее!
   Бежала часа два. Не оглядываясь и не прислушиваясь. Пока окончательно не выдохлась. В висках стучало, пот снова градом катился по её лицу. Глаза щипало. Она поняла: если сейчас не остановится, то упадёт замертво. Села под дерево на сухую валежину. Отдышалась. Вытерла косынкой лицо. Попила водички и поднялась. Идти, если не получается бежать. Ползти, если не получается идти. Только подальше от этого места. Где он это чёртов храм?! Марийка вздрогнула. Что это она? Разве так можно? Божий дом чёртом поминает. Прости меня, Господи! Прости! За мою дерзость. За мою глупость. За моё неверие. А ведь бабуля говорила... в храм с собой звала, креститься предлагала. Марийка отнекивалась. Она в школе теорию Дарвина изучала о происхождении видов. И в то, что человек от зверя какого-то произошёл, верила свято. Особенно сейчас после всего пережитого.
   Берега речки заросли густым колючим кустарником. Приходилось обходить, сворачивать вправо. Страшно. Так можно и заблудится. Отрываться от береговой линии нельзя. Марийка вздрогнула - из-под ног выскочила большая серая птица. Перепорхнула на ветку, другую и стала невидимой в густой сосновой зелени. Глухарь? Или тетерев? Мужики говорили: их в лесу много. Марийка присмотрелась, попыталась рассмотреть в ветвях птицу. Забыла одно важное правило: в тайге пуще глаз надо беречь ноги. Пока вертела головой, поскользнулась на пихтовой гнилушке, оступилась и покатилась куда-то вниз. Зарылась в мокрую глину ногами, по самые колени, и только тогда поняла, что свалилась в неглубокий овраг. Попыталась подняться. Ничего не получалось. Вязкая глина засасывала её, как болото. Она испугалась. Неужели топь? В таком случае надо перестать дёргаться. Она осмотрелась. Метрах в пяти от неё росло кривое дерево, неизвестной породы. Если добраться до него, то можно выбраться из оврага. Марийка, осторожно вытаскивая, одну ногу за другой, перевернулась на живот и, цепляясь за листья и стебли мать-и-мачехи, в изобилии растущей на склонах оврага, поползла к дереву. Косынка сбилась, волосы растрепались. Липкая глина набилась в волосы, скрипела на зубах, норовила просочиться в глаза, нос и уши. Марийка чихнула. Эхо откликнулось несколько раз. Пчи! Чи! И! Попыталась подняться на колени и поняла - снова тонет. Выходит, до дерева можно добраться только по-пластунски. Тут ещё почувствовала, как с правой ноги стал сползать кроссовок. Бог с ним! У неё в вещмешке запасная пара обуви. Ну, наконец-то. Правой рукой она ухватила сухую корявую ветку, подтянулась и... снова рухнула вниз. Ветка оказалась гнилой, как Марийкина жизнь. Пришлось начинать всё сначала. Теперь она стала умнее. Подползла ближе, к самому стволу и обхватила дерево обеими руками. Всё! Спасена! Она выбралась из оврага, упала на твёрдую почву лицом вниз. Несколько минут приходила в себя. Потом села, огляделась вокруг себя и вдруг с ужасом осознала, что не понимает: куда нужно идти. Вперёд или назад? По логике вещей - однозначно: вперёд. А на практике "вперёд", может оказаться "назад". От собственной глупости хотелось заплакать. Но нельзя! Да и некогда! Она решила перекусить, попить водички, провести ревизию оставшейся провизии и переобуться. Не мешало бы и помыться. Но воду надо было экономить. Вряд ли на её пути встретится ещё один ручей или родник... Слегка обтёрла лицо косынкой и задумалась.
   В любом случае нужно вернуться к реке. Она шла на север. Против течения реки. Значит, река и подскажет: где север, где юг. Это хорошо! Это правильно! Плохо то, что Марийка потеряла из вида речку. Снова осмотрелась. Тайга везде одинаковая. Никаких признаков береговой линии. Ни густого кустарника. Ни противоположного берега, покрытого жёлто-коричневой глиной. Она прислушалась. Журчания или других "звуков воды" тоже не было. Жутко. Единственным ориентиром оставался овраг. Скорее всего, он ведёт к реке. Именно речная вода заполняет его каждую весну. Отсюда и сырость. И мать-мачеха. Не факт! Но... Пройдя немного вправо, она увидела - овраг сужается. Вскоре стал узкой расщелиной, которую можно было перешагнуть. Она так и сделала и побрела в противоположную сторону, где овраг, по её мнению, должен был сходиться с рекой. Шла долго, пока не поняла, что заблудилась. Оврага не было. Речки тоже. Она села на поваленное дерево и заплакала навзрыд, размазывая липкую грязь вместе с налипшими на лицо кровавыми комариными тельцами.
   
   7
   Вдруг в колени ей упала кедровая шишка. Прошлогодняя, разумеется. Марийка поняла - белки резвятся. Их здесь великое множество. Скачут с ветки на ветку. Радуются жизни и попутно удивляются Марийкиной бестолковости. Зачем плакать? Когда жизнь так прекрасна! Хорошо, вам, белки. Мне бы вашу прыть и способность передвигаться. Я бы уже дома была. На бабушкиной кровати. Прижимала бы к себе Лизоньку и тоже была бы самой счастливой на свете. Почему раньше она не понимала, как хорошо быть "просто дома". Не гоняться за мечтами и розовыми снами, а смотреть сквозь вышитые бабушкой ещё в девичестве занавески в рассадник или хозяйственный двор, наблюдать за курицами, роющимися в навозной куче и за Персиком, который распластал старые лапы и хвост и грел их на солнце. А ведь бабушка говорила: не надо искать счастья. Счастье-то оно тоже по свету ходит. Как бы вам не разминутся. Придёт, а тебя дома нет... Но Марийка не слушала... Характером она в мать, хоть и не помнила её совсем. Бабуля рассказывала: когда отец привёл сноху в дом, той едва исполнилось семнадцать. Вскоре у них родилась девочка. Через год оставили её отцовой матери и оправились по стройкам Сибири - деньги зарабатывать. Приезжали редко, но деньги высылали регулярно. Марийка пошла в школу. По-прежнему, о родителях знала только из рассказов бабушки, да из редких полинялых писем. Однажды, сидя на излюбленном месте у окна, Марийка увидела: калитка отворилась, и во двор вошёл высокий худощавый мужчина. Не то, что узнала, догадалась - отец. Увидела, как засеменила навстречу ему бабуля, и поторопилась сама. Повисла на нём, выглядывая из-за его головы маму. Сердце трепетало, воздуху не хватало. Даже глаза закрыла, не могла видеть, как мама идёт по дорожке. Чтобы потом открыть, а она уже рядом. Марийка закрыла глаза раз, другой. Открыла и закрыла их снова. Мамы не было. Больше не было. Не то, чтобы её не было совсем, просто она перестала быть папиной женой, а, стало быть, и её Марийкиной мамой. Сначала она долго не понимала: почему это произошло. Потом бабуля объяснила. Мама вышла замуж за другого мужчину. У них семья. Дети. Два мальчика. Так бывает...
   И Марийка смирилась. Однажды, разбирая бабушкин сундук, она увидела перетянутые резинкой блестящие новогодние и рождественские открытки, а также блёклую фотографию, на которой незнакомая молодая улыбающаяся женщина обнимала одинаково улыбающихся рыжих мальчиков. Так она узнала, что мама со своей новой семьёй уже пять лет проживает в Германии. Когда утонул отец, Марийка с бабушкой надеялись, что она откликнется. Может, даже приедет. Мама, действительно, откликнулась. Посочувствовала. Пригласила дочь в гости. Но денег на дорогу не выслала... А бабушкиной пенсии едва хватило бы доехать до Москвы... Несколько месяцев Марийка самоотверженно экономила на школьных завтраках. Но как-то однажды вечером, пересчитывая бабушкины "пятирублёвые круглики", она вдруг осознала, что скорее разучится совсем произносить это непривычное для неё слово "мама", нежели накопит денег на поездку. Она достала из сундука все открытки, перечитала их стандартные сухие поздравления и бросила в печку. За ними последовала и фотография. На которой любящая мать в окружении любящих её сыновей.
   Марийка устала плакать. Сидела молча, не решаясь идти. Стало абсолютно всё равно. Найдут - не найдут. Убьют - не убьют. Всё равно в тайге подыхать. А дочка? Что дочка! Вырастет без матери... Ведь она же выросла. Вдруг Марийка вздрогнула. Из темноты леса прямо на неё выскочило какоё-то пушистое рыже-жёлтое пятно. Лисица? Марийка присмотрелась. Точно лисица. Мордочка узенькая. Глазки как будто подведены чёрным карандашом. Взглянула плутовато и побежала от Марийки прочь, заметая огненным хвостом все следы своего недолгого присутствия. Молодая женщина долго смотрела ей вслед, недоумевая и искренне завидуя. К деткам побежала... Рыбку на обед понесла. Марийка дёрнулась. Рыбку? Конечно, рыбку... Она заулыбалась. Раз есть рыба - значит, есть и река. Бежала лисица, скорее всего, от реки. Это оттуда. Марийка подскочила, подхватила рюкзак и бросилась в сторону, откуда пришла лисица. Минут через пять она увидела густой кустарник, а поверх него желтеющий противоположный берег реки. Ура! Спасибо тебе рыжая. Спасибо. Марийка уже улыбалась. Ничего. Мы ещё поживём. Поживём! Она прибавила ходу. Солнце уже показывала часа три. Так и есть. Глина на её брезентовых штанах и куртке засохла. Она приостановилась, почистилась и, приободрённая направилась дальше.
   Как-то по весне в деревню приехали артисты из Омска. Вокально-инструментальный ансамбль. Дали благотворительный концерт в пользу детей Будёновска и остались на ночь. Концерт был так себе. Это понимала даже Марийка. А вот парни в ансамбле довольно симпатичные. Городские. Стильные. Когда один из них пригласил её после танцев прогуляться, она согласилась. Парня звали Валерий. Красивое имя. Он шутил, балагурил, говорил, что Марийка красивая и голос у неё хороший. Ей бы поучиться немного вокалу, манере держаться на сцене и ... готовая певица. Можно даже в Москву, на "Фабрику звёзд". В перерывах между поцелуями рассказал ей о кастинге: как происходит отбор. Куда нужно выслать видео и так далее. А когда Марийка разрешила расстегнуть блузку, вообще разошёлся. Стал говорить, что поможет и песню записать и отправит куда надо. Дескать, пригласит её в студию, запишет профессионально и всё будет "тип-топ". Марийка развесила уши, и чуть было не раздвинула ноги. Но вовремя спохватилась. Что-то в этом Валерии недоставало до того идеального принца на белом коне, ради которого Марийка берегла свою невинность. Парень обиделся, но, как ни странно, слово своё сдержал. В город Марийка уехала вместе с ним, записала несколько песен в сопровождении их ансамбля и отправилась назад в деревню, надеясь на то, что её-то как раз заметят самые "крутые" продюсеры и композиторы. А как же иначе?!
   Впереди что замаячило. Но как ни присматривалась Марийка, не могла понять что. Похоже на какую-то изгородь. Сердце радостно забилось. Однако через несколько шагов разочаровано замерло. Это не изгородь. Через реку был перекинут навесной мост. Вернее то, что от него осталось. Марийка в нерешительности остановилась. Раз есть мост. Значит, есть люди. Хотя, не факт... Мост старый. Судя по всему, по нему не ходили лет десять. Кроме того, его могли навесить охотники. А охотничий сезон в тайге уже кончился. Что же делать? Вдруг храм находится на том берегу. Надо перебираться на тот берег. Река хоть и неширокая, но достаточно глубокая. А Марийка, как и отец, плавала не очень. Решив, что это знак сверху, женщина ухватилась за полуистлевшие поручни моста и вступила на сгнившие шаткие дощечки.
   Голова закружилась сразу, как только она оторвалась от берега. Ужас застыл между животом и сердцем. Ноги не слушались, несколько раз они соскальзывали вниз. Две дощечки, не выдержав её веса, треснули и прахом осыпались в реку. Марийка дрогнула, но руками держалась цепко. Наконец, она добралась до противоположного берега, оглянулась и "зауважала" себя. Молодец! Можешь, когда захочешь. На правом берегу кусты были реже. Берег местами положе. Идти стало легче и безопаснее. На этот берег её преследователи вряд ли сунутся. Хотя совсем расслабляться не стоит. Тот же следопыт-таёжник плавает, как зверь, да и другие тоже. Одна надежда на то, что вряд ли они из-за неё захотят купаться в грязной и холодной воде.
   В конце лета Марийка решила ехать в Москву. Мысль сделаться певицей стала для неё "идеей фикс". Помог тот же Валерий. По выражению её школьной подруги Любки, "мальчик" на неё (Марийку, то есть) запал. Он созвонился с каким-то своим приятелем (тоже непризнанным гением) и попросил приютить девушку на период кастинга. Собрав нехитрые пожитки и сильно этим огорчив бабулю, Марийка двинулась покорять Москву.
   
   8
   Где-то позади Марийки послышались какие-то хлопки. Она приостановилась. Похоже на выстрелы. Прислушалась. Точно. Стреляют из охотничьих ружей. Она непроизвольно присела, гусиным шагом отползла в кусты и замерла. Кто это? Охотники? Те стреляют часто и много. Выстрелы один за другим. Сейчас стреляют одиночными. С длительными паузами. Поняла. Ищут! Испугалась и обрадовалась одновременно. Не то чтобы обрадовалась, а позлорадствовала. Сволочи! Значит, не так уж им всё равно. Боятся, что она до людей доберётся и в милицию... Хотя ... какая в тайге милиция. И опять же её "работать" сюда силой не тянули, сама согласилась без договора, без трудовой. Олег сказал - лишние хлопоты. Что она в милиции скажет? Спала добровольно? А куда деваться... Деньги брала? Разумеется. Что Олег обманул, а Мишка изнасиловал, так это ещё доказать надо. Нет. Ни в какую милицию она не пойдёт. Домой - в деревню! Жалко, что этому Олегу показала, где живёт. Вместе из Москвы дочку бабуле завозили на лето. Ничего, дом можно продать и что-нибудь поближе к городу купить. Чтобы никто из её нынешних "клиентов" не смог её разыскать. И забыть всё! Как кошмарный сон...
   Хлопки раздавались то дальше, то ближе. Это они, видно, между собой перекликаются. Олег, егерь, Серый - бывший мент, Сашка - бульдозерист, и ещё у двух-трёх мужиков ружья были. Они всё смеялись: в тайге побывать и на охоту не сходить... Глупые! Зачем они стреляют? Неужели не понимают, что они этим себя выдают, давая ей возможность затаиться. Или они специально это делают, пугают её, загоняют как зверя лесного, надеясь, что она запаникует и как-то обнаружит себя. А вдруг они ей сигнал подают. Типа: одумайся, вернись, пока в тайге не сгинула. Может они наивно предполагают, что она, в самом деле, заблудилась. Тогда они глупее ещё, чем она думала.
   Егерь тоже жадный. Мало того, что жмотился, так он ещё и мелкими купюрами приносил. Где он их только в тайге менял. Благо Олег, когда аванс и деньги на продукты привозил, соглашался обменять. Общие деньги хранились в сейфе у бригадира. Марийка свои хранила отдельно. Олег уговаривал: если украдут, не обижайся. Но Марийка не соглашалась, потому что в любой момент готова была сорваться в бега. Тот настаивать перестал, но паспорт ей вернуть отказался. По паспорту они её, конечно, вычислить могут. Особенно Серый - бывший милиционер. Тоже фрукт ещё тот. Приходил всегда под утро. Самый сон. Говорил: привычка. Когда в ментуре работал - поедут с друзьями, бабочек ночных надёргают, полный обезьянник набьют. Те сначала галдят. Права качают. А к утру уже на всё согласны. А ты себя неправильно ведёшь. Знаешь поговорку "взялся за гуж, не говори, что не дюж". Потому и злятся мужики. К нам до тебя, веришь, какие бабочки залетали? Ласковые, безотказные. Одна, Марина, у нас три сезона отпахала. Уезжала последний раз - плакала. Теперь замуж вышла. Живёт себе припеваючи. Я её зимой встретил - беременная. Говорит: рожу, снова к вам приеду, тайком от мужа. За ночь, бывало, литра три спермы сплёвывала. Так она за смену зарабатывала больше любого из нас, да что там нас - бригадира, раза в три. А ты счастья своего не понимаешь.
   После его разговоров о "счастье" Марийку начинало тошнить. Его это забавляло. Он отдыхал и снова принимался за неё. Всегда свои "сексуальные потребности" удовлетворял в три захода. Мужики знали, что после Серого завтрак будет состряпан на скорую руку, но не связывались с ним. Иногда ей казалось, что они его уважают больше, чем Олега. Да и побаиваются, конечно, тоже.
   Самым же "нормальным", с её точки зрения, был Сашка -бульдозерист. Правда, по мимо дёгтя, который въелся в каждого из них, от него всегда пахло мазутом и бензином. Да и руки были черны. Но зато он всегда весёлый. Начинал с анекдотов. Знал их великое множество. На все случаи жизни. Приносил ей шоколадки. И хотя на пищевом складе они лежали штабелями, Марийке было приятно. А однажды принёс ей букет шиповника. Смеялся: пока наломал, все руки ободрал. Ещё и нос поцарапал. Зачем? Надо же тебя как-то к себе расположить. Дело в том, что я не могу без взаимности. Мне по-настоящему хорошо делается, только, когда я вижу, что и женщине моей хорошо. Марийке, и в самом деле, с ним было "хорошо". Только с ним, да ещё с Олегом. Чёрт бы его побрал! Нет, любить она его больше не любила. Но тело ещё предательски реагировало на его ласки, вспоминая зов и нежность поцелуев, которые заставляли когда-то трепетать её всю с головы до ног.
   Выстрелы затихли. Марийка поняла: они на том берегу, далеко от неё и, судя по всему, движутся в другую сторону. Отлично. Надо выбираться из убежища и "тикать отседова". Неужели ещё одну ночь придётся ночевать в тайге. А у неё вода уже на исходе и со "жрачкой" напряг. Да! Немного не рассчитала она. При быстрой ходьбе энергии больше тратиться. Значит, и еды и воды больше потребляется. Как назло, ни ручейка, ни родника. И берег, как на грех, обвалился и представляет собой рыжую глиняную да ещё отвесную скалу.
   В Москве Марийка оставила пожитки в камере хранения на Казанском вокзале и позвонила по данному Валерием телефону. Пригласила Эдика. На противоположном конце провода сказали, что его нет и, когда будет, - неизвестно. Марийка спустилась в метро и поехала знакомиться с главной достопримечательностью Москвы и России - Красной Площадью. Вообще-то, в столице Марийка была. Их, лучших учеников школ, победителей олимпиад и конкурсов возили на президентскую ёлку в Кремль. Но дело было зимой. К тому же они были так загружены экскурсиями и поездками, что города не видели совсем. Побродив по городу до вечера, снова позвонила Эдику. Тот оказался дома. Долго не мог вспомнить: кто она такая и почему ему звонит. Спасли два слова: Омск и Валерий. Сообразив в чём дело, он приказал ей находиться на Казанском вокзале и ждать его у входа в камеру хранения. Марийка ждала больше часа. И, когда решила, что её "тупо разыграли" увидела симпатичного молодого человека, по описанию похожего на Эдика. Он озирался по сторонам. Они встретились взглядами, и Марийка поняла - это он. То есть не он - Эдик. А он - принц, на белом коне.
   Дальше было всё как в фантастическом сне. Они сели в машину. Разумеется, самую красивую машину в мире. Это потом она поняла, что это была обычная "Toyota". Таких в Москве тысячи. А тогда ей казалось, что всё, что связано с Эдиком - самое лучшее в мире. Они долго ехали по сверкающей уличными фонарями, рекламными щитами и окнами ночной Москве. Разговаривали мало. В основном о кастинге, записи и Валерке. Как он там поживает? Когда-то после Чечни они здорово "покуролесили". Марийка была потрясена великолепием города, поэтому отвечала невпопад. Особенно о "Валерке". Которого почти не знала.
   Дверь им открыла красивая моложавая женщина с грустными глазами. Глянула вопросительно на Марийку, на её сумку с вещами и посторонилась. Марийка робко поздоровалась и попыталась улыбнуться. Женщина, не дождавшись объяснений от сына, прошла вглубь квартиры. Квартира оказалась большой, но двухкомнатной. Эдик показал ей ванную комнату, диван, на котором ей придётся "перебиваться недельку-другую", и принёс из комнаты матери чистое постельное бельё. Марийка забеспокоилась. Ей неловко было стеснять его. Он хмыкнул: у тебя есть выбор? Нет... Ну, тогда давай без церемоний. Марийка тут же рухнула в постель, но уснула не сразу. Эдик приглушил свет, надел наушники и уткнулся в монитор компьютера, не обращая на неё никакого внимания. Ей стало неуютно. На положении приживалки. Но это ненадолго. Вот пройдёт она кастинг. Её пригласят жить в "звёздный дом". Она будет стараться. Обязательно станет известной на всю страну. Заработает много денег. Купит собственную квартиру. Трёхкомнатную. Нет лучше четырёх... Заберёт бабулю. Тогда этот Эдик не будет относиться к ней так пренебрежительно. Лежит "деревенская колода" на диване... как тряпка или шмотка какая-то, лишняя.
   Проснулась она поздно. На столе у компьютера записка: Без меня никуда не ходи. Я скоро. Эдик. Да, кстати, маму зовут Анна Андреевна. Если будет сильно "пытать", скажи, что ты моя женщина, и мы скоро поженимся. Так она хоть что-то поймёт.
   Марийка просочилась в ванную. Скоренько умылась и юркнула обратно в комнату. Слышала, что в комнате Анны Андреевны телевизор работает. Вспомнила, что бабуля надавала ей всяких баночек с медком и вареньем и трав к чаю ароматному. Она прошла на кухню, вскипятила и заварила бабушкин чай. Приятный медово-липовый аромат распространился по всей квартире. Затем постучала в дверь. Анна Андреевна смотрела сериал под названием "Нина". Удивлённо взглянула на Марийку, прижала палец к губам, (молчи, дескать!) и указала пальцем на пустое кресло. Марийка кивнула. Но сразу не села. Вернулась на кухню. Разлила по чашкам чай и подала его женщине.
   Они ещё распивали чай, когда вернулся Эдик. Не обнаружив Марийки в своей комнате и на кухне, он вошёл к матери. Женщины настолько были сосредоточены на переживаниях героини, что не обратили на него никакого внимания. Когда он попытался заговорить с ними, они одинаково враждебно-недоумённо посмотрели на него. Он смутился, пробурчал что-то и вышел. Нужно ли говорить, что с этого дня женщины подружились. Это было хорошо. В остальном всё плохо. Кастинг на "фабрику звёзд" она не прошла.
   Обидно даже не то, что её не приняли. А то, что никто и не собирался её туда "принимать". Таких равнодушных и вялых лиц Марийка не видела никогда. Долго искали заявку, её диск, перелистывали в компьютере тысячи фамилий. Потом сказали: сожалеем, но вы не прошли. Марийка так растерялась, что улыбнулась и сказала: спасибо. Как будто ей было за что их благодарить. Девушка, равнодушно жующая жвачку, а также два молодых человека удивлённо взглянули на Марийку и хмыкнули: За что спасибо-то. Она пожала плечами и вышла.
   Эдик раздражённо выслушал её отчёт и заметил на ходу:
   - Там всё давно уже решено. Чтобы в этой программе участвовать, знаешь: какого спонсора надо иметь...
   А вечером он ей сделал предложение. Нет. Не замуж, конечно. А выступать с ним в ресторанах и ночных клубах. Он плёнки, отснятые в Омске, тоже просмотрел. Голос хороший, двигаешься хорошо. Одна беда росточком маловата. Ноги "не от ушей". Но зато все остальные пропорции соблюдены. Марийка, недолго думая, согласилась. Домой возвращаться не солоно хлебавши было стыдно. Деньги прокатала и вернулась ни с чем. А деньги-то были не её, а бабулины "смертные". Поверила она в свою внучку, а внучка так её подвела... А в ресторанах реально можно заработать. Бабушке отослать. Да что говорить? И знаменитые артистки в московских ресторанах не гнушались петь. Взять хотя бы Любу Успенскую или Вику Цыганову. А ей сибирской дурёхе, как говорится, это должно быть за счастье...
   
   9
   Марийка вдруг заметила, что густые кусты на противоположном берегу начали редеть. Берег стал пологим. Она уже пожалела, что перебралась сюда. Сейчас можно было бы спуститься к реке и искупнуться. Одежду сполоснуть. В божеский вид себя привести. Да! Остаётся надеяться, что попозже и этот берег станет не таким крутым.
   Конечно, за счастье... Да только главная причина была не в этом, а в том, что ей очень нравился Эдик. Красавец, с длинными русыми волосами, заплетёнными в косу или завязанными хвостом. Безумно талантливый музыкант и композитор. Ну и что, что он малоизвестен? Гений!
   Первое время она тщательно скрывала свои чувства. Но однажды во время перерыва он вошла в подсобку, где они отдыхали, и увидела, как Эдик обнимает красивую барменшу Жанну. Ту самую, у которой ноги от ушей...
   Марийке стало до слёз обидно. Незаметно прикрыв дверь, она проскользнула мимо швейцара, вызвала такси и уехала домой. Ночью он попытался объясниться. Работа есть работа. Всё личное должно отойти на второй план. Марийка недовольно хмыкнула:
   - А сам-то. Только и бежишь каждый перерывчик Жанку свою потискать.
   Эдик удивлённо взглянул на неё. Хотел нахамить, но почему-то промолчал. И впервые за три месяца её присутствия долго не мог уснуть. Марийка слышала, как скрипела под ним раскладушка, которую он разбирал каждую ночь.
   Анна Андреевна была уверена, что они уже давно спят вместе. Мало того, она считала их союз гражданским браком и позволила Марийку временно прописать на её жилплощади. Марийка ей нравилась. Предыдущая девушка Эдика, Ирина, была гордая, высокомерная. К тому же очень ревнивая. Вечерами в комнате сына часто вспыхивали скандалы. А Марийка тихая, как мышь. Хотя и проворная. И квартиру приберёт и готовит вкусно. Это ей от бабушки передалось. Та всю жизнь в колхозной столовой проработала. Её блюда даже на конкурс оправляли в район и область. И телевидение приезжало. Делись, дескать, бабулька своими рецептами. Она делилась и с чужими, но особенно с единственной внучкой. Надеялась, что та после школы в колледж или институт поступит. Где на поваров-кондитеров профессионалы учат. Не то, что она. Самоучка. Да только у внучки ветер в голове. Мечты какие-то. Певицей стать. Разве это профессия. Много ли "плотют" за такую работу? А когда Марийка говорила "много", сомневалась.
   Сама она в жизни признавала только двух певиц: Софию Ротару да Надежду Кадышеву. Поют по-нашенски. По-деревенски. Не то, что эти звёзды - однодневки. Потому и не одобряла внучкиного желания участвовать в "Фабрике звёзд"... Петь-то разве можно научить? Это от Бога... Баловство одно. Хвостом вертеть! Марийке доказать хотелось. Доказала!
   Увлечённая своими мыслями, Марийка не заметила, как в тайге стали сгущаться сумерки. Решила несмотря ни на что идти, придерживаясь берега реки. Пока не станет совсем темно. Пока будут силы. А потом рухнуть и не встать. Бутерброды закончились. Осталось печенье и шоколад. Но после них пить очень хочется. А в рюкзаке половина полторашки... И храма никакого впереди не видно.
   Когда однажды утром Анна Андреевна вошла к ним в комнату и увидела разобранную раскладушку. Она решила - поссорились. Устроила допрос с пристрастием Марийке. Та созналась, что никакой любви между ними нет. И, покраснев, добавила:
   - По крайней мере, с его стороны...
   Анна Андреевна всё поняла, призадумалась и через час предложила Марийке план под кодовым названием "Хочешь замуж - действуй". Не знаешь как?! А я на что? И они стали действовать... Для начала поехали в магазин и купили Марийке полупрозрачную сорочку из дорогостоящего шёлка. Когда после вечернего душа Марийка вошла в их комнату, Эдик прищурил один глаз. Усмехнулся и сквозь зубы просвистел:
   - Что бы это могло значить?
   Марийка растерялась, упала на диван, натянула одеяло на голову и замерла. Больше она эту сорочку не надевала. Но Анну Андрееву остановить было трудно. Зря ты так сразу сдалась. Трусиха! Каждый день за обедом она стала нахваливать блюда, приготовленные Марийкой, намекала: достанется же кому-то жена. Обзавидуешься. Эдик ел много и с удовольствием. Иногда целовал Марийку в щёку. И всё ... больше ничего. Хорошо! Пойдём другим путём. Мне на работе (Анна Андреевна работала в налоговой инспекции) путёвку в дом отдыха предлагают на десять дней. Поеду. Накануне отъезда она подробно инструктировала сына, как нужно (тактично!) вести себя наедине с молодой женщиной, и "очень подробно" инструктировала Марийку по тому же вопросу. Не будь дурочкой. Устрой романтический ужин. Расслабься. Прикинься пьяной. Больной, в конце концов. Дай ему к себе прикоснуться. А там ... поверь моему женскому опыту... всё пойдёт, как по маслу.
   Она уехала. Время шло. Марийка никаких шагов не предпринимала. Так воспитана. Мужчина должен первый сделать шаг навстречу. Как-то вечером во время концерта, она немного перебрала. Иногда им накрывали стол за счёт заведения, и гости присылали им вина и закуски. Марийке цветы. Один из гостей очень назойливо стал приглашать Марийку танцевать. Прижимая её к себе, он нашёптывал ей на ухо плоские и глупые шутки. Но она смеялась. Во-первых, так было заведено. Нельзя дерзить гостям. Особенно богатым... А, во-вторых, очень хотелось дать понять Эдику, что и она может кому-то нравится. Мужчина распоясался. Стал облизывать её ухо, целовать шею. Она кокетничала, но терпела. Но когда он пригласил Марийку "прокатиться" с ним загород, она поняла, что зашла слишком далеко. Умоляюще взглянула на Эдика: выручай, дескать. Но в ответ увидела едкую насмешку в его глазах: доигралась! Сама вляпалась, сама и разбирайся. Тогда она махнула ему рукой на прощание и улыбнулась гостю:
   - Поехали...
   Солнце уже почти село. Лишь кое-где на глади воды отражались его красновато-багровые блики. Река стала намного шире. Она осмотрелась. Опять придётся ночевать в лесу. Надо костёр разжечь. Страшно. Вдруг её преследователи идут за ней. Костёр её выдаст. Уйти вглубь леса, подальше от реки она боялась. Второй лисицы может и не быть... Вдруг ей показалось, что впереди между деревьями что-то блеснуло. Таким ярким золотистым лучиком. Блеснуло и исчезло. Затаив дыхание Марийка прибавила шагу. Ничего. Обман. Солнечный луч. И вдруг опять. Опять. Не может быть, чтобы это просто солнце играло между деревьями. Не может быть. Неожиданно река сделала крутой поворот. Едва не свалившись очередной раз с обрыва, Марийка остановилась. С высоты крутого берега она чётко увидела впереди между деревьями бело-серое строение и играющие в лучах закатного солнца купола. Храм! Она замерла. Сердце остановилось. Действительно храм! Как множество других церквей в России. Но этот самый лучший, самый необходимый для неё храм. Её пристанище. Её надежда. Её спасение. Она заплакала. Не от радости. От накатившего разочарования и обиды. Храм этот стоял на том берегу реки...
   
   10
   Марийка обессилено села, прямо на траву. Сидела, пока не почувствовала, что стало прохладно. Так. Нужно успокоиться и привести свои мысли в порядок. Главное, что храм есть. Там есть люди. Только не докричаться им. Широка река. Вплавь тоже не получится. Был у Марийки один тренер по плаванию. Научил её многому, кроме... плавания. Значит, надо вернуться к этому "проклятому" мосту, перебраться на тот берег и снова проделать этот путь. К храму. Но это завтра. Сегодня она может позволить себе костёр. Нужно согреется. Вряд ли её мучители бродят ночью по лесу. Как бы сейчас бабушкин красный клубочек пригодился. После того случая, когда они заблудились с подружкой в лесу, Марийка не расставалась с ним никогда. Только она в лес - бабушка клубочек в корзину. Привяжи на знакомой опушке и иди. Кончился клубочек - возвращайся. И так до тех пор, пока не изучила Марийка все близлежащие леса и перелески: Шагариху, Лесничество, Петровские, Любинские и даже Гнилой. Хотя ходить в него не осмеливалась. Только с бабулей. За ягодой - клюквой. Зимой. Когда Марийка заикнулась, что хочет поехать в тайгу на заработки, бабуля разворчалась, но клубочек в дорожную сумку сунула. А Марийка украдкой выложила. Дурёха!
   Постой! У тебя же юрок ниток есть, крепких, белых. Не клубочек с суровой ниткой, но всё же...
   Марийка размотала юрок наполовину. Хватит! А то и запутаться можно. Собрала валежник. Разожгла костёр и сразу почувствовала себя не одинокой. Стаи комаров и тучи мошкары окружили её, создавая плотный ореол безопасности. Глупо, конечно, получилось. Зачем потащилась через этот мост. Как бы сказала бабуля:
   - Ходить по жизни нужно прямо, а не кругами.
   А у Марийки вся жизнь кругами. Да ещё какими. Иногда адовыми.
   Первый раз познала "ад", когда уехала назло Эдику с пьяным гостем по имени Сурен. Уже в машине такси тот стал лапать её не на шутку, расстегивать блузку и стягивать колготки. Марийка еле отбилась. Нельзя. Мы в машине. Здесь посторонние люди. Сурен очень удивился:
   - Кто здесь есть кроме нас?
   - Таксист.
   Он рассмеялся:
   -Ну, ты шутница. Таксист "не люди", он "персонал". Он на этом деньги делает. Так что ложись и раздвигай ноги. Его бесцеремонность вывела Марийку из себя:
   - Остановите! - попросила она водителя.
   - Езжай прямо - куда сказал,- заорал Сурен.
   Водитель виновато улыбнулся:
   - Вы уж решайте сами: ехать или останавливаться.
   - Езжай!
   - Остановите! Пожалуйста!
   Машина резко затормозила. Марийка попыталась отыскать ручку двери. Не успела. Сурен схватил её за волосы и потянул на себя. Сиди!
   - Поехали!
   - Нет. Отпустите. Помогите!
   Машина дёрнулась и снова остановилась. Водитель вышел, открыл дверь -выдернул Марийку и бросил:
   - Дура! Сама не знаешь, что хочешь. Тут в трёх километрах кольцевая остановка есть. Там иногда таксисты дежурят.
   Сурен пытался выбраться вслед за ней, почему-то называя её Светочкой. Водитель затолкал его в машину. Поехали. Господин хороший. Вы сильно выпивши. Вам домой! Машина сорвалась с места, и Марийка осталась среди ночи одна. Ближайшие огни какого-то посёлка мерцали далеко позади. Вернее, теперь впереди. Идти предстояло долго. Денег на такси не было.
   Марийка съела полпачки печенья и шоколадку. Запила тремя глотками воды. Больше не могла себе позволить. Завтра топать придётся целый день. Часа четыре до моста, потом от моста и до храма, примерно столько же. Или больше... Не факт, что родник с чистой водой встретится. Да и торопиться надо. А что если её преследователи не вернулись на стан, и снова начнут прочёсывать лес. Можно на них и напороться. Утром, чуть светает, - ноги в руки и бегом. Обидно будет попасть к ним в лапы теперь, когда она почти у цели. Они не пожалеют. Не те люди, чтобы кого-то жалеть. Она ведь неоднократно пыталась объясниться и Лёнчиком и Сашкой - бульдозеристом, и Серым. Они только плечами пожимали. Разве тебе с нами плохо? Поменьше бы ломалась, тебя бы мужики на руках носили. Всё-таки, зачем они её ищут? Время теряют зря. Можно съездить в город, новую привезти. Не такую строптивую. Нет, никому Марийка не пожелала бы оказаться на её месте. Сегодня в её графике ненавистный Олег, Лёнчик и его папаша. Брр! А завтра и того хуже. Вась-Вася. Котяра лысый с гнилыми зубами. А туда же - любитель французских поцелуев. Марийка почувствовала тошноту. Как хорошо, что она одна в тайге, окруженная хоть и кровопийцами, но зато более милосердными, чем те, от которых она бежала. Ещё бы не лезли в голову эти назойливые воспоминания. После Вась-Вася ещё один фрукт - Илья. Тому тоже банального секса было мало. Любил позиции менять. Хвастался: сто позиций знает. На Марийке испробовал уже девяносто девять. Так, по крайней мере, ей казалось. Всё! Надо заставить себя не вспоминать их. Думать о чём-нибудь другом, приятном. О том, например, как замуж выходила за Эдика. Радовалась. Не зная тогда, что вступила на новый виток адского круга.
   Да. Денег на такси не было. Поэтому на кольцо Марийка не пошла. Потопала прямо по дороге. Холодно. Ноябрь. Она в лёгком пальто, концертном платье и тонких колготках. И каблук тринадцать сантиметров. Самая обувь для многокилометровых загородных прогулок. Шла долго, мечтала о своей тёплой постели. Уютной. Хоть и без Эдика. Навстречу ей ехали машины. Некоторые сигналили. Марийка вздыхала. Все они (мужики, то есть) похоже озабочены одним и тем же. Вдруг одна из них резко развернулась и поравнялась с Марийкой. Сердце её радостно дрогнуло. Эдик. Машина, как у него. Toyota. Однако когда стекло опустилась, она увидела жирную ухмыляющуюся физиономию. За ней другую. Третью. Первая заурчала:
   - Смотрите, какая бабочка в наши края залетела.
   Вторая приказала:
   - Садись. Подвезём.
   Марийка не возразила, но настойчиво пыталась идти дальше. Машина, обогнав её, снова затормозила. Дверь распахнулась:
   -Ты чё не въезжаешь? Садись.
   Марийка побежала. Неловко, как курица. На таких каблуках по скользкой обочине далеко не убежишь. Парень нагнал её в два прыжка, схватил за рукав кожаного плаща, потянул. Плащ угрожающе затрещал. Марийка тоже заверещала. Дёрнула руку, не удержала равновесие и навзничь полетела в придорожный кювет. Парни в машине заржали, а тот, который пытался усадить её в машину, стал спускаться к ней. Марийка попыталась встать и почувствовала, как каблуки полностью ушли в землю. Идти стало невозможно. К тому же при падении разодрала колготки и посадила огромную ссадину на бедре. Парень схватил её за воротник и как щенка выбросил на дорогу:
   - Иди в машину, если жить хочешь.
   Марийка хотела. Но в машину "не пошла". Обеими руками схватилась за что-то на переднем капоте. Парень ударил её по рукам, и они сразу онемели.
   Вдруг тот, что сидел за рулём, взвизгнул:
   - Да она, стерва, мне капот поцарапает, смотри: какие у неё ногти. Да и грязная. Всю машину перепачкает. Мой потом. Пошла вон. Поехали!
   Преследователь внимательно оглядел её с ног до головы. Вздохнул. Потом, видимо, всё-таки решил: овчинка выделки не стоит. Оттолкнул Марийку от машины так, что она снова оказалась в положении сидя на самом краю дороги. Взвизгнули тормоза. Машина исчезла. Девушка с трудом поднялась. Сильно ударилась копчиком при очередной неудачной посадке. Идти почти не могла. Мало того, что испытывала болевой шок, ещё и шарахалась от каждой проезжающей мимо машины. Только осознание того, что никто не увидит и никто не пожалеет, удерживало её от потока слёз и шумных рыданий.
   Когда сзади бесшумно подкатила машина, она не слышала. Дёрнулась по сигналу и замерла. Сил на очередное сопротивление уже не было. Дверца открылась, и Марийка узнала таксиста, который вёз её за город с Суреном. Судя по всему, он отвёз клиента по адресу и теперь возвращался в город. Он удивился:
   - Это опять ты? Я же тебе сказал на кольцо идти. А ты?
   Марийка тупо смотрела на него минуты две потом сказала:
   - Отвезите меня домой, я с вами дома рассчитаюсь. У меня с собой денег нет.
   Он покачал головой:
   - Ну, ты даёшь! Мужика отшила, а сама без денег. Поехала бы, заработала хоть на дорогу. Садись...
   Марийка, не веря своему счастью, присела на переднее сиденье. Водитель увидел её ободранные колени и драные колготки и сочувственно поинтересовался:
   - Это кто ж тебя так? Уже попользовались что ли?
   Марийка отрицательно кивнула головой:
   - Нет. Побрезговали.
   Больше они не разговаривали до самого Марийкиного дома. Войдя в квартиру, она с облегчением увидела, что Эдика нет. Прошла в ванную, отмылась, как следует, прижгла ссадины йодом и юркнула в постель. Ура!
   
   11
   Проснулась она, далеко за полдень. Очевидно, действовала лихая доля алкоголя, которую она приняла вчера. Попыталась встать и ойкнула. Боль в нижней части спины тут же дала о себе знать. Стала садиться осторожно и только тут заметила, что прямо напротив неё в глубоком кресле сидит Эдик. Он не спал. Пристально смотрел на неё. Минут пять. Наконец, процедил сквозь зубы:
   - Ну и, где ты была?
   Марийка захотела показаться беспечной и ляпнула первое, что пришло в голову:
   - Гуляла...
   - Гуляла?!
   Он захохотал.
   - Ну, ты даёшь! Я езжу, ищу её по всему городу, а она "гуляет". Ты на лицо своё посмотри. Как ты сегодня петь будешь?
   Марийка испуганно прикоснулась к своему лицу. Щека припухла. Глаз, судя по всему, заплыл. Возле губы ссадина. Это от Сурена.
   Эдик продолжал сердиться:
   - Ведёшь себя, как шалава деревенская. Это тебе не деревня ваша, а Москва. Здесь и голову оторвать могут за такие прогулки.
   Марийка обиделась на слово "шалава" и попыталась сформулировать достойный ответ. Слов быстро не нашлось. Поэтому зыркнула на него "испепеляющим" взглядом и поднялась с постели, делая вид, что не собирается обсуждать с ним свои личные дела. Ссадина на бедре и колене горела сильным огнём, копчик стонал при малейшей попытке сдвинуться с места. Это от того, который в Toyote. Да. Круто ты попала, Машка! Переплёт похлеще "фабрики звёзд". По большому счёту Эдик прав. Но зачем же обзываться? Она молча потащилась в ванную. Глянула в зеркало. В таких случаях отец любил говорить: "ну и рожа у тебя, Шарапов". Кто такой Шарапов, Марийка узнала лет в пятнадцать. Уже после смерти отца. До этого она пребывала в полном недоумении - почему Шарапов. Ведь фамилия отца, как и у неё, и у бабули - Савченко. Сегодня она точно выглядела как легендарный Шарапов. Вот отец бы обрадовался!
   Какой-то шорох в кустах прервал Марийкины воспоминания. Стало страшно. Она подбросила валежника в костёр. Если зверь, то огня испугается - уйдёт. А если человек? Сердце замерло в ожидании. Шорох повторился где-то за спиной. Марийка в нерешительности оглянулась. Всмотрелась в тайгу. Отдохнув от яркого пламени костра, глаза стали различать очертания отдельных предметов. Шорох раздался уже сбоку. Марийка глянула влево и вскрикнула... Из темноты леса на неё смотрели два ярко-жёлтых глаза. Волк! Или... рысь?! Марийка села спиной к огню. Из рассказов отца знала, что звери в лесу нападают со спины. Глаза в глаза - нет. Боятся. Через несколько минут увидела, как зверь развернулся и исчез в тайге. Надолго ли? Дремоту как рукой сняло.
   А на стане сейчас мужики дрыхнут в балках, на мягких постелях. Сволочи. Наелись тушёнки из банок и спят. Как им нынче без ласки-то отдыхается? А у Сашки-бульдозериста - язва. Ему жидкое каждый день надо. Иначе ... беда. И у Федяя гастрит. Ни острого, ни печёного, ни солёного им нельзя. Она каждое утро для них кашу варила, овсянку или манку. Они сначала отказывались её есть, а потом притерпелись. Поняли, что это лучше, чем таблетки глотать. Марийка вдруг поймала себя на мысли, что жалеет своих мучителей. Вот ещё! Так просто мысль за мысль зацепилась. К тому же эти двое были самые безобидные. Федяй. Откуда появилось это прозвище, Марийка так и не поняла. Зовут Николаем, фамилия Деревко. Щупленький, маленький. Для удовлетворения сексуальных потребностей ему хватало десяти минут. Сюда входило всё: раздевание-одевание, покашливание и похрюкивание, короткое ёрзание и повизгивание между Марийкиных ног, и шлепок по попке. Это была его фишка. Чтобы остальные не догадывались о его половом бессилии, он оставался у неё в течение часа. Марийку это вполне устраивало. Все бы так. Первое время было особенно тяжело. Приходили по два-три раза за ночь. Сердились на её несговорчивость. Потом "вошли в ритм". Смирились. Марийка им в чай богородской травки добавляла: успокаивающей, снижающей половую потенцию. Но особого эффекта не наблюдала. Первая ночь: Олег и папаша с сыном. Вторая: "гомики" и Юрко. Третья: Вась-Вася, Илья и Сашка. Четвёртая: Федяй, Пермяк и Серый - мент. Пятая: Мишка и дедок. Фу. Вспомнить страшно! Пятой ночи она боялась, как огня. Последний раз первый пришёл дедок. Сразу предупредил: Мишка тебя сегодня "учить будет", как правильно "клиентов обслуживать". Марийка поняла: хорошего не жди. Олег уехал в город по делам, заступиться совсем некому. Сунула под одеяло ножик. Дедок тоже начал с нравоучений. Раз приехала за большой деньгой, делай всё, что "просют". Чего ты кочевряжишься? Мужики поговаривают, что за такое "удовольствие" платить, вообще, не стоит. Он стал раздевать Марийку. При этом целовал её плечи, груди поочерёдно, облизывал живот. Когда-то Марийке нравилось, как её раздевали мужчины: Эдик, Олег. Даже Ашот. Но дедок вызывал чувство такого омерзения, что Марийка думала о том, как хорошо было бы, если бы всё люди ходили голые. Как в Африке. Тогда, по крайней мере, этих слюнявых прелюдий можно было избежать.
   Мишка уже у порога схватил её за волосы. Бросил на пол между кроватью и тумбочкой. Сел на грудь и стал расстегивать ширинку. Марийка сжала зубы и закрыла глаза. Нет! Мишка приподнял ей голову. Давай! Гадина! Давай! Убью, если не сделаешь. Марийка отчаянно завертела головой и стала шарить рукой под одеялом. Ножа не было. Она поняла - дедок, сволочь, вытащил. С Мишкой сговорился. Мишка зажал ей нос и стал сдавливать коленями Марийкину грудь. Дышать стало нечем, она непроизвольно разжала рот. Мишка тут же оказался в ней. Забил ей рот, нос и горло до самого отказа. Марийка стала царапаться и брыкаться из последних сил. Не помогало. Его это только веселило. Будешь делать, что тебе говорят! Я тебя научу, как родину любить. А то тут некоторые с тобой церемонятся. Это всё из-за бригадира: видите ли, он к ней не равнодушен. А мне по фигу. Под бригадиром ты была или под президентом. Подставляет тебя, значит, делай всё, как надо. Поняла? Марийка моргнула. Мишка обрадовался: ну вот, другое дело. Он освободил ей дыхательное горло и половину рта. Действуй! Марийка резко сжала зубы и тут же услышала дикий рёв и почувствовала, как теплая жидкость заполнила ей рот, горло и ноздри. Желудок её молниеносно среагировал и изрыгнул всё это обратно, по пути прихватив остатки ужина, а заодно обеда и завтрака. Мишка катался по полу, подтянув ноги к животу. Марийка блювала и смеялась одновременно. Услышав её смех, он озверел окончательно. Пнул её ногой: раз - другой. Схватил за волосы, ударил головой о стену, о тумбочку, снова о стену. Марийка поняла: убивает. Она закричала, что было мочи, и отключилась.
   Очнулась она от того, что кто-то брызгал ей в лицо водой. Сашка-бульдозерист. Он облегчённо выдохнул: жива, слава Богу! Марийка попыталась сесть. Поскользнулась на собственных "извержениях" и снова стукнулась головой теперь уже об угол кровати. Услышала, как орал на улице Мишка и как что-то монотонно-спокойно внушал ему Серёга-мент. Сашка уже поднял её с пола и понёс в душ. Включил воду. Марийка стоять не могла, медленно садилась на пол. Сашка подхватил её подмышки, прижал к себе и так стоял в качестве подпорки до тех пор, пока лицо её не стало приобретать осмысленное выражение.
   Утром, оставшись без завтрака, мужики были злы все. Часть на Мишку. Но большинство на неё, на Марийку. А она, дождавшись, пока они уедут на трассу, достала из тумбочки фотографию дочери, положила её в нагрудный карман, написала Олегу записку "Если ты не совсем с..ка, то передашь эти деньги моей дочери, а если совсем, то подавись ими" и пошла к реке. В то утро она твёрдо решила утопиться. Дежурили в лагере Лёнчик и папаша. Чтобы отвлечь их внимание Марийка взяла вёдра и сделала вид, что идёт к роднику. Она спустилась к речке. Вода холодная. Бр-р! В тёплой воде топиться было гораздо приятнее. Отошла от берега и поплыла. Одежда тяжёлая. Скоро намокнет и потянет её ко дну. Долго ждать не придётся...
   Она уже достигла середины реки, когда услышала мелодичный звон: Бом-бом-бом. Дилинь-дилинь-дилинь. Тирилинь-тирилинь-тирилинь. И снова: бом-бом-бом. Тихо-тихо. Но призывно. Она перестала грести, прислушалась: Бом -тирилинь, бом - тирилинь. Динь-дон. Динь-дон. И опять теперь уже медленнее: бом-бом-бом. Она узнала этот звон. Так звенят колокола в Москве по воскресеньям или праздникам. А если есть колокола, то есть и люди, которые в эти колокола звонят. Марийка резко развернулась и поплыла к берегу. Одежда и в самом деле намокла, стала сковывать движения. Она почувствовала, как течение сносит её вниз. Но ей уже умирать расхотелось. Она отчаянно стала грести к берегу. Чуть ли не первый раз в жизни по-настоящему взмолилась: помоги, Господи! Ради дочери моей помоги! И он помог. Она это поняла, как только обрела под ногами глинистое дно. Схватив вёдра с водой, она бросилась к лагерю. И вовремя. Потому что по направлению к реке уже шёл Лёнчик. Увидев мокрую с головы до ног Марийку, она опешил:
   - Ты где была так долго?
   - Купалась, - как можно беспечнее сказала она, сунула вёдра ему в руки и бегом побежала в лагерь. Якобы переодеваться. А на самом деле - ликвидировать дурацкую записку. Не надо, чтобы её видели. Вечером приехал из города Олег, равнодушно выслушал Марийкины жалобы, но Мишке всё-таки внушение сделал. На предмет того, что баба эта, хоть и скверная, но единственная. За неё большие деньги отвалены. Общие. Нет, поучить, конечно, можно, но не до смерти же. Что они с ней мёртвой делать будут. Мёртвую ведь не "потрахаешь". А так, хоть и плохонькая, но живая... Марийке же за перенесённые ночные страдания дали "бесплатный" выходной.
   В ту ночь она и обдумала вариант побега. Готовиться долго не пришлось. Несколько пустых полторашек спрятала в кустах. Для воды. И всё. С остальным проблем не было. День выбрала, когда дежурили Стасик и Ник. Знала, что они, во-первых, любят поспать в свой выходной день, а, во-вторых, им до неё не было никакого дела. Они занимались собой, предоставив ей возможность отлучаться от лагеря надолго. Не то, что остальные, постоянно навязывающие ей своё присутствие, и даже помощь, в надежде, что она позволит им себя потискать "вне графика".
   Она ещё раз в памяти перелистала всех своих клиентов. Как старый исписанный блокнот. Нужно представить, что держишь его в руках. Закрываешь последнюю страницу и ... в огонь. Как тогда с материными открытками и фотографией. Марийка напряглась. Почувствовала в руках предмет, похожий на толстую тетрадь. Брезгливо поморщилась и бросила его в костёр. Это было невероятно. Но она почувствовала облегчение.
   Завтра во что бы то ни стало она дойдёт до этого храма и вернётся к нормальной человеческой жизни.
   
   12
   Она расслабилась настолько, что, забыв об опасности, начала дремать и вспоминать "приятное".
   Чтобы снять опухоль с лица Марийка заварила густого чая, сцедила заварку и сделала примочку. Через полчаса опухоль прошла, но зато краснота стала превращаться в синеву. Вечером группа выступала без неё. Денег срубили естественно меньше. Может, поэтому Эдик приехал под утро с цветами и конфетами. Сказал от ребят и Ашота. Хозяина ресторана. С пожеланиями скорейшего выздоровления. Марийка удивилась. С чего бы это? Раньше такого не было. Эдик засмеялся:
   - Я сам удивился. Оказывается, этот Ашот в тебя давно уже влюблен. Сегодня он мне сделал предложение... насчёт тебя.
   - Какое предложение? - удивлённо произнесла Марийка, садясь на диване.
   - Какое? Какое? Интимное. Сказал, что как только ты мне надоешь (они почему-то все уверены, что ты моя женщина), он тебя с удовольствием "примет". Мол, квартиру сниму и обещаю "самое нежнейшее обращение".
   Марийка с негодованием уставилась на него, съязвила:
   - Ты, конечно, согласился?
   - Нет. Но обещал подумать, - хмыкнул он.
   Марийка кинула в него подушкой и поднялась:
   - Надеюсь, ты объяснил ему, что я не твоя женщина и, тем более, не твоя собственность, которой ты можешь распоряжаться по своему усмотрению.
   - Насчёт собственности ... объяснил. А вот насчёт женщины не стал. Что-то мне подсказало, что буду выглядеть в его глазах дураком.
   Марийка ойкнула и направилась на кухню за водой. Надо поставить цветы в вазу. Когда она вернулась в комнату, увидела картину, всколыхнувшую в ней ярость и одновременно пробудившую сильное желание. Эдик разобрал огромный диван, застелил постель и уже совершенно голый лежал поверх одеяла. Марийка едва не промахнулась, когда ставила вазу на журнальный столик. Постояла несколько минут, делая вид, что разглаживает лепестки роз. Наконец, оглянулась, всем видом изображая немой вопрос: "что бы это могло значить?". Эдик, непринуждённо улыбнувшись, спросил:
   - Ты у стенки любишь спать или с краю?
   Марийка хотела сказать: не знаю, потому что всю жизнь спала одна, но, подумав, решила согласно наставлениям Анны Андреевны "не быть дурой" и смущённо прошептала:
   - Мне без разницы...
   Что происходило потом, она вспоминала с трудом. Помнила только его руки и губы. И снова губы и руки. Желание то отпускало её, то накатывало с новой силой, парализуя её волю, заставляя подчиняться каждому его движению и слову. Когда всё кончилось, она была настолько потрясена, что не сразу расслышала его слова:
   - Ну, ты даёшь! Валерка говорил мне, что ты "недотрога", но чтобы настолько! Девушка в девятнадцать лет. Такое чудо можно сохранить лишь сибирской глухой тайге.
   Марийка отвернулась от него, так и не поняв: обрадован он или раздосадован её "чудом". Он приподнялся, погладил её по спине, затем бёдрам и прошептал:
   - Ты разочарована во мне, малышка?
   Марийка развернулась к нему и сквозь непрошеные слёзы тоже спросила:
   - А ты?
   - Ничуть. Даже польщён, что удостоился "такой чести". Раз ты до сих пор выбирала, значит, для тебя это серьёзно. Так?
   - Так,- прохрипела Марийка. - А для тебя?
   Он слегка смутился:
   - Вообще-то, ты мне давно нравишься, но ... я ничего не обещаю. Он слегка ущипнул её пониже спины. - Не надейся, в ЗАГС завтра с тобой не побегу.
   Марийка и не надеялась, а вот Анна Андреевна...
   Как только глаза Марийки и матери Эдуарда встретились, та всё поняла. Марийку похвалила: молодец. Но на достигнутом не останавливайся: наша цель - ЗАГС, дети. Полноценная семья. Марийке было удивительно, что Анна Андреевна так хочет их поженить. С чего бы это? Обычно мамочки против таких браков: ни кола, ни двора, ни профессии. Короче, ничего кроме миловидной внешности и уступчивого характера. Да. Ещё умение вкусно готовить. Позже Марийка поняла, что будущей свекровью двигало обычное эгоистическое материнское чувство. Любовь... к своему ненаглядному и обожаемому, единственному сыночку. Но совсем не к ней... Марийке.
   Она-то и насоветовала Марийке перестать предохраняться. Надо забеременеть. Не можешь взять его на любовь. Бери на чувство долга. Марийка забеременела ровно через три месяца после того, как "регулярно" стала принимать противозачаточные средства. Анне Андреевне сказала сразу, а вот Эдику говорить не решалась. Тогда инициативу в руки взяла его мать. Утром, когда Марийку слегка затошнило за завтраком, она как бы невзначай произнесла в присутствии сына: такие симптомы обычно бывают на втором-третьем месяце беременности. Марийка замерла, а Эдик поперхнулся. Вопросительно взглянул на неё и произнёс:
   - Маша, что за дела? Это правда?
   Марийка так растерялась, что выскочила из-за стола и убежала в их комнату. О чём в течение получаса разговаривали мать с сыном, она не слышала, но когда он вошёл в комнату - поняла: он готов. Обнял её, поцеловал в макушку и прошептал:
   - Завтра пойдём заявление в ЗАГС подавать. У матери там знакомая. Обещала помочь расписать нас по-быстрому, пока живот не так заметен.
   Марийка поняла, что ей сделали предложение, и почувствовала себя самой счастливой женщиной на свете.
   Стало прохладно. Марийка зябко поёжилась, проснулась. Костёр почти затух. Она подбросила сухих веток. Снова огляделась вокруг. Ощущение чьего присутствия снова передалось ей от кустов и деревьев. Она поняла: зверь не ушёл. Где-то залёг поблизости. Выжидает. А может это самовнушение. Так или иначе, надо быть бдительной, но Марийку, как назло, снова клонило в сон.
   Свадьбу гуляли на День влюблённых в том же ресторане у Ашота. Не слишком роскошно. Но всё достаточно красиво и интеллигентно. Бабуле Марийка написала, что вышла замуж. Беременна. Летом приедут в гости. Первые месяцы своей семейной жизни Марийка была беспечна и счастлива. Муж нежен и заботлив. Даже петь много не разрешает. Только до девяти часов вечера. Потом такси - отдых. Свекровь - всегда готовая выручить, поддержать советом. Поэтому и не замечала насмешливо-ироничных взглядов ребят из группы и откровенно-презрительных улыбок барменши Жанны.
   Прозрение наступило внезапно. После вечернего концерта Марийка должна была уехать домой. Вызвала такси. Эдик с ребятами, как обычно, оставались доигрывать без неё. Неподалёку от ресторана они попали в пробку. Авария какая-то произошла. В машине было душно, звучала блатная пошлятина, поэтому Марийка вышла на улицу. И, ничего умнее не смогла придумать, как вернуться в ресторан. Был перерыв, ребята отдыхали. Марийка проскользнула в бытовку. В полумраке комнаты она увидела два обнажённых тела. Они слились в одну замысловатую композицию и издавали один и тот же похотливый звук. Ничего не соображая, Марийка прикрыла дверь. И вдруг её осенило, что это были Жанна и Эдик. Испугавшись этой дикой мысли, она прошла в зал. Жанны за стойкой не было, Эдика на эстраде тоже. Ребята вяло наигрывали какую-то попсовую мелодию. Марийка вышла на сцену. Поздние посетители ресторана, узнав её, зааплодировали. У гитариста Виктора полезли на лоб глаза, когда он увидел, как она берёт в руки микрофон.
   - Песня "Про стюардессу Жанну", - объявила она сама себя. Дождалась, пока ребята изобразят несколько аккордов, и запела под пьяное ликование зрителей:
   Стюардесса по имени Жанна, обожаема ты и желанна
   Ангел мой неземной, ты повсюду со мной...
   Не успела она спеть и двух куплетов, как в зале появился Эдик. Взъерошенный вид его только подтвердил Марийкины догадки. Он выскочил на сцену, отобрал у неё микрофон, поблагодарил всех за внимание и потащил её со сцены. Зрители недовольно засвистели. Уже на улице, усаживая жену в машину, он заговорил:
   - Ты что дура? Ты что себе позволяешь? У нас нет прав на исполнение этой песни. Или ты хочешь без работы остаться?
   Марийка рассмеялась:
   - Прав на исполнение песни нет... А право тискать эту потаскуху на глазах у всего зала и собственной жены у тебя есть.
   - Никто никого не тискал. Это просто твои взвинченные нервы шалят. У беременных так бывает. И потом, если что-то не устраивает, ты свободна... Хотя тебе и удалось хитростью затащить меня в ЗАГС, это ещё не значит, что это навсегда.
   Марийка прижалась лбом к холодному стеклу машины и заплакала. Спустя несколько часов, она услышала нечто подобное и от свекрови:
   - Не дури! Куда ты пойдёшь? В деревню к бабке вернёшься. Сядешь ей на шею с дитём. Всё образуется. Мужики они все гуляют. Мой тоже (отец Эдика) по молодости сильно любитель был, а потом остепенился. Терпи. И сама активней будь в постели. Что-то его в тебе не устраивает, если на сторону тянет. Я и сама, честно сказать, иной раз прохожу мимо вашей комнаты, прислушаюсь - тишина. Разве так нужно молодожёнам любиться? Я тебе книжку принесу. "Кама-Сутра" называется. Изучи и применяй на практике. Тут глупая Марийка и поняла позицию свекрови по отношению к ней. А куда ты денешься?! Заступиться за тебя некому... Идти тебе некуда. Терпи!
   
   13
   Марийка свернулась клубочком и, измождённая дорогой и воспоминаниями, уснула. Ей ничего не снилось. Мерещилось нечто серое бесформенное, похожее на туман. Проснулась она от накатившего страха. Что-то шуршало рядом с левым ухом. Она приоткрыла глаза. В серой предрассветной мгле разглядела зверя, нюхающего пепел остывшего костра. Боясь пошевелиться, она вгляделась в животное. Поменьше волка, но побольше лисицы. И шерсть цвета неопределённого. Зверь неуклюже повернулся. Неужели медведь?! Нет, размером не вышел. Похоже медвежонок. Если это так, то рядом медведица. Марийка почувствовала, как онемели руки и ноги. Зверь снова повернулся, и она разглядела длинную мордочку, короткие овальные уши и палево-жёлтые боковые полосы, которые сходились на мордочке. Не уж-то росомаха? Вспомнила, как рассказывал отец. Пакостнее зверя в лесу нет. Любую кладку найдёт - выроет, любой силок - разорит, любой капкан - опустошит. В открытую не нападает. Норовит исподтишка. Выжидает, когда жертва станет совсем беспомощной. Марийка потянулась к вещмешку. Хорошо, что подсунула его к себе под голову, а то эта рыже-бурая тварь могла бы и утащить. Она пошевелилась. Зверь насторожился, но не испугался. Хищно взглянул на молодую женщину. Марийка решила не провоцировать. Пусть роет. Кажется, она туда крошки хлеба вытряхнула из рюкзака и кусочки подпортившейся колбасы. Росомаха рылась долго, принюхивалась, но к Марийке не приближалась. Вроде бы у них мирное сосуществование наметилось. Вдруг какой-то подозрительный звук раздался из глубины леса. Что-то среднее между воем и рычанием. Росомаха взметнулась и, смешно взбрыкивая задними ногами, бросилась в кусты. Что бы это могло быть? Волк? Судя потому, как исчезла росомаха, нет. Волка бы она так не испугалась. Медведь! Отец говорил: единственный зверь, которого боится эта пакостница. Марийка поёжилась. Интересно, он давно проснулся. Если давно, то уже наелся. Корешков сладеньких и ... Дальше Марийка задумалась. Чем ещё может питаться медведь в июне месяце, пока не поспела малина и другая ягода? Звук повторился ближе. Она вздрогнула. Ей показалось, что даже неугомонные комары притихли. Она поднялась. Осмотрелась. Куда бежать? Потом сообразила: бежать нельзя. Медведь бегает быстрее. На дерево - тоже нельзя. Остаётся стоять или лежать. Когда-то она сказку читала про то, как медведь лежащего человека не тронул. Она легла головой вниз. Уткнулась лицом в вещмешок. Ждала. Звук раздавался то ближе, то дальше. Наконец, совсем стих в отдалении.
   Ещё не веря своему счастью, Марийка приподняла голову. Стало совсем светло. Она осмотрелась. Ни росомахи, ни медведя не было. Наверное, он шёл к реке пить или купаться. Отец также рассказывал, что медведи большие любители в жару искупнуться. От пережитого страха в горле пересохло. Она достала последнюю бутылку с водой. Меньше половины. Надо идти дальше. Пока не так жарко, и не сильно потеешь.
   Она стала отыскивать глазами ниточку. Бесполезно. Росомаха постаралась? Марийка достала юрок и потихоньку стала сматывать ниточку. Порой приходилось садиться на корточки, порой ползти. Только бы не порвать. Тогда к реке придётся идти наугад. Опять пожалела, что так беспечно выложила бабушкин клубочек. Ниточка всё-таки оборвалась. Но Марийка уже сориентировалась. Вот они кусты, а за ними гнутая ель, а за елью река. Так оно и есть. Берега реки были покрыты туманом. Поэтому храма не было видно, только мерцающие блики крестов над плывущими клубами пара. Марийка вздохнула. Если бы не её глупость - была бы уже в храме, среди людей. Может быть, и домой уже ехала. Ещё раз взглянув в сторону храма, она пошагала в обратном направлении к мосту. Близко к берегу не приближалась. Боялась свалиться в реку. Границы берегов не были видны. Наконец, туман сел. Теперь он уже клубился только в пойме реки. Над всем остальным миром господствовало солнце. Идти стало легче.
   Действительно! Деваться Марийке было некуда. Только теперь она поняла, что попала в хорошо подстроенную ловушку. Москвичка бы такое обхождение терпеть не стала. А у Марийки выбор не богатый: или терпи, или... в Сибирь, в деревню. Она решила "терпеть". Стыдно без мужа, без денег, но зато с брюхом возвращаться к бабуле. Однако постепенно терпение истощалось. После этого случая Эдик и вообще перестал с ней церемониться. Знаешь - знай. Это твои проблемы. Я себе ни в чём отказывать не привык. Вскоре она слегка располнела, и он утратил к ней всякий интерес. Невостребованная "Кама-Сутра" пылилась на полке. А когда она сообщила, что УЗИ высветило девочку, хмыкнул:
   - Что ещё от тебя можно было ждать?
   Марийка страдала, но, ни истерик, ни даже молчаливых слёз себе не позволяла. Вскоре и петь стало невозможно. Стал садиться голос. Возможно от переживаний, возможно по причине беременности.
   И всё-таки уговорила его съездить на недельку-другую к бабуле. Эдик снисходительно согласился и был, надо сказать, безупречен. По хозяйству помогал. Поглаживал Марийку по животу, изображая умиление. И даже пытался её целовать. Но бабушку обмануть было трудно. Она наблюдала эту картину неделю, а потом отозвала Марийку в сторонку и сказала:
   - Не муж он тебе, а ты ему не жена.
   Марийка возмутилась. Как же так. Мы расписаны. Вот паспорт. Я и фамилию его взяла.
   - Фамилию нашу зря сменила. Говорю: не муж он тебе и не отец ребёнку. Чужой он!
   Марийка заплакала. Бабуля погладила её по голове, как в детстве и прошептала:
   - Не плачь, Машенька. Твоя судьба впереди...
   Но Машенька плакала. Потому что чувствовала, что бабуля права...
   Марийка и сейчас зашвыркала носом. Но быстро успокоилась. Чего вдруг она? Это уже давно прошло, отболело. Ничего, кроме обиды и чувства брезгливости, не осталось.
   Когда вернулись в Москву, всё пошло по-старому. Эдик "работал". Марийка сидела дома. Ждала ребёнка. Почти не общались.
   Из роддома Марийку забирала свекровь. На такси. Делала вид, что так и надо. Эдик работает. Приглашён участвовать в каком-то турне. Но глаза отводила. Марийка поняла - врёт. Но ей уже было "всё равно". Когда он "испитый и истасканный" вернулся из турне, равнодушно повела плечами мужу и нежно улыбнулась дочери. Она любила и была любима. Остальное ей было "по барабану".
   Через три месяца Эдик потребовал, чтобы она вышла на работу. Турне не получилось. В ресторане без Марийки много не зарабатывалось. Марийка согласилась и целый год разрывалась между ресторанами, концертами и дочерью, которую видела лишь спящей. Спасибо, ещё свекровь помогала. Отпрашивалась с работы, подменивалась, просила подруг посидеть с девочкой. Не ради Марийки, конечно, а опять же ради сыночка. Не может же он "на износ" работать. А Марийка могла...
   И, в самом деле, могла. Толька стала хитрее. Не все деньги отдавала мужу. Откладывала. Чувствовала: семейная "идиллия" скоро закончится. А ещё поняла, что стала нравиться мужчинам. Видела, какие восхищённые взгляды бросали на неё из глубины ресторана. Как гладили глазами её "попышневшую" грудь и упругие бёдра. Как играли их скулы и влажнели губы, когда она спускалась в зал и "ненароком" присаживалась к ним за столики. Эдик тоже стал более внимателен к жене и иногда требовал выполнения супружеского долга. Марийка послушно исполняла, но прежней страсти к нему уже не испытывала.
   Вот тут-то в ресторане и появился постоянный посетитель. Красавец Дмитрий. Тренер по плаванью. Ухаживал он красиво. Цветы. Недорогие сувениры из разных стран. Ей было сначала "просто приятно", потом "очень приятно", а потом закружило, понесло. Как осенний вихрь. Жаль, что кончилось всё очень быстро. Он подписал какой-то выгодный контракт и уехал в Италию тренировать женскую сборную. А Марийка осталась...
   
   14
   Туман уже почти исчез. Лишь поверхность воды ещё прикрывала сизая дымка. Марийка взглянула на часы. Идёт часа полтора. До моста ходу ещё примерно столько же. Или больше? Больше! Вынужденно признала она и вздохнула. Хотелось пить. Но надо было терпеть. Теперь могла себе позволить лишь по глоточку в час. Напрасно вглядывалась в рыжий извилистый берег. Ничего похожего на родник или ручей не было.
   Она осталась. С любимой доченькой, вечно брюзжащей теперь свекровью и ненавистным мужем, который к тому же начал пить. А будучи пьяным, становился "патологически невменяемым" и опасным. Добрые люди поведали Марийке, что Эдик-то, как с Чечни вернулся сильно запил. Анна Андреевна продала большую трёхкомнатную квартиру в центре, доставшуюся ей от мужа (бывшего партийного босса), купила меньшую в спальном районе, а остальные деньги вложила в лечение сына. По "за границам" возила. Оно и помогло. Да, видимо, ненадолго. Тут только Марийка до конца и осознала замысел свекрови. Спасти она его надеялась через Марийку, через ребёнка. А Марийка этих надежд не оправдала.
   Марийка остановилась. В какое-то мгновение ей показалась, что на том берегу опять стреляют. Далеко. Глухо. Два одиночных выстрела, потом ещё два... Неужели ещё ищут? Сердце который раз сжалось от страха. Надо быть осторожней. А она почти ничего уже не соображает, потому что безумно хочется пить. Два глотка, три. Хватит! Вдруг заметила под ногами траву. Очень похожую на дикий щавель. Наклонилась, сорвала продолговатый листочек, почувствовала вяжуще-кислый привкус. Хорошо! Нарвала побольше. Прошла несколько метров, затем вернулась и вырвала весь оставшийся. Немного полегчало. Жажда отступила. Мысли вернулись к прошлому.
   Она и сама понимала, что не оправдала. Но как только заикнулась, что хочет уйти, свекровь разразилась истерической тирадой. Марийка-изменница, предательница. Её пригрели, пристанище ей дали. Она "чёрной неблагодарностью платит им". В конце концов, та расплакалась и попросила дать ему (Эдику, то есть) ещё один шанс. Марийка тоже расплакалась и согласилась "дать". Но когда через неделю не она, а Эдик дал ей, как следует, Марийка собрала вещи, забрала девочку и ушла. К Наташе. Официантке из их ресторана. Та согласилась приютить их на несколько дней. С Эдиком теперь встречались лишь во время концертов. Он делал вид, что ничего не произошло, и по-прежнему требовал с неё деньги. Как-то поздно вечером к Марийке подошла Наташа и, смущаясь, объяснила ситуацию. Вон видишь: два мужика сидят. Крутые. С Севера откуда-то, денег не меряно. Один запал на тебя, другой на меня. Приглашают отдохнуть вместе. И видя, что Марийка собирается отказаться, добавила:
   - Не бесплатно, конечно, по тонне баксов дают за ночь.
   - По сколько? - опешила Марийка.
   - По тысяче каждой. Давай соглашайся. Деньги-то во как нужны,- она провела рукой по подбородку. И чтобы окончательно уговорить Марийку, добавила:
   - Приличные мужики. Твой вообще - красавец.
   И Марийка согласилась. Деньги и в самом деле нужны были очень. На квартиру. Мужчин звали Георгий и Пётр. Марийке достался Пётр. Помоложе и посимпатичнее. Кому из них пришло в голову снять на ночь финскую сауну с бассейном, она не знала. Да это было и непринципиально. Баня на четверых. И бассейн достаточно глубокий. Вот тут и пригодились те немногие навыки "держания" на воде, которым обучил её Дмитрий. Сначала было неловко, но смелости ей придавали обещанные тысяча долларов. По нынешнему курсу это тридцать шесть тысяч рублей. Вино, ласковые руки и влажные от желания губы сделали своё дело. Марийка расслабилась и стала получать удовольствие "по полной программе". В общем, засыпала она в объятьях Петра, а очнулась в объятиях Георгия. Сколько не пыталась сообразить, как это получилось - не смогла. Впрочем переживала она недолго. Сложив вместе свою заначку и деньги за "шикарное удовольствие", она сняла однокомнатную квартирку и заплатила за полгода вперёд. Но тут возникла новая проблема. Во время очередного запоя Эдик сломал себе руку. Играть не мог. Ашот пригласил в ресторан на постоянную работу другую группу с другой солисткой. Марийка теперь была на подхвате и перебивалась случайными заработками. Тогда-то и уговорила Ашота взять её помощницей на кухню. Тот согласился. А спустя месяц предложил ей поработать официанткой на период отпусков. Работать Марийка могла и любила. Только дочку почти совсем потеряла из виду. То у свекрови, то у Наташиной матери, то в подсобке на кушетке. Той самой, с которой началось крушение её романтических иллюзий. В детский сад дорого. Да и не попасть.
   Хорошо ещё, что Ашот к ней (Марийке) благоволил. Позволял отлучаться, когда надо. Заказы отправлял ей самые дорогие. Банкеты, ужины. Но и она, Марийка, умела его "отблагодарить". Не часто. Но по первому его требованию. Скоро срок оплаты за квартиру. Хозяин затребовал снова за полгода вперёд. Так что не до щепетильности.
   Марийка изжевала последний лист щавеля. Скулы свело. Слюна превратилась в жвачку. Нет, всё-таки без воды не обойтись. Сделала два глотка. Вода тёплая. Тоже показалась вязкой. Взглянула на часы. Полтора часа плюс сорок минут. Примерно полпути до моста протопала. Торопиться надо.
   Ашот, он вообще-то, без особых претензий. К тому же щедрый. Подарки ей делал разные. В том числе и дорогие. Как-то заикнулся, что готов её содержать. Марийка подумывала уже переехать к нему на съёмную квартиру, как на горизонте замаячил Олег...
   Из-под ног Марийки вдруг выскочил заяц. Испуганно оглянулся и рванул вглубь леса. Спустя какое-то время между деревьев замелькал рыжий хвост. Лисица. Это она за зайчиком, - подумала Марийка. Хотела кинуть в неё палкой, но не успела. Хвост проворно исчез в зарослях.
   - Догонит, - почему-то решила Марийка и расстроилась.
   Сравнила себя с этим зайцем. Бежит, бежит. Ищет спасения. А будет ли оно?
   Олег обаял её сразу, когда мило улыбнувшись, предложил подвезти её с дочкой домой. В тот вечер Лизонька была с ней. И к двум часам ночи они обе уже буквально валилась с ног. Окончательно же он завоевал Марийкино сердце после того, как не стал напрашиваться в гости. Не после первой встречи, не после второй, третьей. Марийка впервые почувствовала себя женщиной, которую не хотят, а любят. Любят?! Поэтому, когда предложил вместе поехать в тайгу на заработки, она не раздумывая, согласилась. Знать бы тогда, чем это кончится? Олег! Он уже здесь в балке, когда приходил к ней ночью, согласно составленного им самим же графика, уговаривал её, утешал и обещал, что на их отношениях это ни как не отразится. Вернёмся в Москву с деньгами. Заживём как люди. Квартиру купим. Не век же тебе по чужим углам скитаться. Марийка слушала и ненавидела его с такой же силой, с какой ещё несколько месяцев назад, любила.
   Становилось жарко. Пить захотелось с новой силой. Во рту, горле и даже желудке пересохло. Она вспомнила: для того, чтобы вызвать обильное слюновыделение, надо представить, что ешь лимон. Представила. Не помогло. Судя по всему, уже "выделяться" из организма было нечему. Приложила полторашку к губам. Бутылка охнула и предательски выдала ей четыре капли горячей, как чай, воды. Чай?! Чайку бы сейчас, бабушкиного. И от хворей уберегает и жажду утоляет. Марийка представила себе их неказистый домишко в деревне. Кухню. В кути, у печки, возиться бабуля. Несёт горячий самовар к столу. Марийка разливает чай с душицей. Зимой согревает, летом освежает. Хорошо, что Лизонька теперь с ней. Как же домой хочется. Домой!
   Перед отъездом в тайгу она позвонила Эдику. Сказала: нужно развестись. Он пьяно выматерил её и бросил трубку. Тогда позвонила Анне Андреевне. Договорились встретиться. Ни слёз, ни истерик на сей раз не было. Только несколько раздражённых фраз и обещание поговорить с сыном. Они встретились. Эдик долго тупо слушал Марийку и вдруг словно проснулся. Схватил её за плечи, привлёк к себе и зашипел:
   - Машка, блин, не уезжай! Я загнусь - квартира тебе останется и дочке. Мать завещание написала на Лизоньку.
   И, понимая, что ничто уже её не удержит, умоляюще простонал:
   - Останься...
   Сердце на мгновение дрогнуло, но она решительно протянула ему лист -заявление, дождалась, когда он поставит свою закорючку, и направилась к машине, в которой, волнуясь (вдруг передумаешь!), ждал её Олег.
   Олег! Самая большая и страшная ошибка её жизни. До сих пор не понимала, как могли в одном человеке уживаться такие противоположные качества. Неужели он всё время притворялся, а она этого не чувствовала. Не было никакой любви! Или всё-таки была? Тогда это вообще нечто. Надеяться на то, что после того как он её подставил, а точнее сказать "подложил" под своих товарищей, у них всё будет по-прежнему... Это сверх её понимания.
   Идти стало невыносимо. Она выбрала дерево с густой кроной и легла в тень. Просто рухнула. Ночь спала плохо. Надо отдохнуть. На той стороне отдыхать будет некогда. Эх, попить бы! С это мыслью Марийка уснула.
   
   15
   Проснулась она тоже с ней: пить! Но до моста последнюю воду решила не трогать. Едва передвигая ноги, вяло потащилась вперёд. Где он, этот мост? По времени уже должен быть. Не могла же она пройти мимо. Не должна. Под одной из сосен увидела огромную муравьиную кучу. Её осенило. Она сломила несколько прутиков. Очистила ножиком кору и сунула их в самую кучу. В детстве с подружками всегда так делали. Думали, что муравьи выделяют особую слюну, в которой содержится спирт. Некоторые утверждали, что даже пьянели. Марийка стряхнула муравьёв с одного прутика, облизала. Почувствовала приятно-кисловатый вкус. Ещё. Ещё! Стала легче. Во рту посвежело, в горле тоже. Задержалась у кучи ещё минут на десять. Начистила веточек, "окислила" их муравьиным соком и сунула в полиэтиленовый пакет из-под печенья. На дорогу. Настроение чуточку улучшилось. Теперь бы не пропустить мост, а там и до храма недалеко.
   Олег! А она-то влюбилась, как дура. Больше чем в Эдика, больше, чем в Дмитрия. Поверила ему сразу и во всём. С дочерью познакомила. С бабулей. По дороге на работу заехали в деревню. Марийка решила оставить дочку у бабушки. Та поворчала для приличия: как мать мечешься. Та тоже всё счастья по свету искала. Но в душе обрадовалась: ещё нужна внученьке и правнучке. Тем более Марийка сказала, что с карьерой певицы покончено. Работать будет поварихой. Денег заработает и в институт поступит. Бабуля и совсем оттаяла. Да и Олег ей больше понравился, чем Эдик. "Обходительный такой". И она попала под его обаяние. Обманулась! Хотя клубочек-то на прощание сунула...
   Марийка заметила впереди канат, привязанный к большому согнутому дереву. Мост! Ну, слава Богу! Половину пути сегодня преодолела. Теперь перебраться бы на ту сторону. Ступила на первые доски. Страшно! Главное не смотреть вниз. Вперёд. Верёвки, на которых крепились гнилые дощечки, ходили ходуном. Сегодня сильный ветер. Там в тайге, среди деревьев, он почти не чувствуется. Марийка вцепилась в канат, держащий на весу и крепящий всю эту нехитрую конструкцию, и сделала очередной шаг. Скоро опасный участок. Не хватает четырёх дощечек. Перешагнуть невозможно. Стоять тем более. Сдует сразу. Марийка вспомнила уроки физкультуры. Когда-то она хорошо лазила по канату. Вцепившись в толстую верёвку, как в смысл жизни, подтянулась на руках и перехватами стала передвигать руки. В какой-то момент ей показалось, что она отпустила руки и летит вниз. Плотнее сжала зубы и почувствовала, как по ногам её что-то ударило. Попыталась встать на ноги. Не получилось. Ещё. И ещё! Ну, наконец-то ей удалось зафиксировать левую ногу на досточке. Затем правую. Сделала шаг. Спасена. Вот и противоположный берег. Ура!
   Ноги так дрожали, что Марийка присела отдохнуть. Достала бутылку с водой. Сегодня заслужила целых три глотка кипятка. Она с обидой посмотрела на бутылку. Подозрительно быстро исчезает последняя вода. С трудом поднялась и на подгибающихся ногах продолжила путь. Идти надо! Жарко. Силы на исходе. Но теперь её остановить могла только смерть. Идти!
   Олег! Опять в памяти всплыли его глаза. Когда тот, улыбаясь, смотрел на Марийку, она забывала обо всех проблемах и неприятностях. Он казался таким надёжным, таким верным. Таким нежным. Марийка была счастлива!
   С ним и только с ним связывала свои мечты и представления о будущей жизни. Вспомнила их первую ночь. Это не было похоже ни на ночи, проведённые с Эдиком, ни с Дмитрием, ни тем более с Ашотом. Это напоминало ту безумную ночь в бассейне, когда Марийка забылась и полностью отдалась страсти. Но тогда она много выпила. А в ночь с Олегом была абсолютно трезва. И так стало всегда. Стоило ему только прикоснуться к ней, и мир превращался в рай. Он знал и чувствовал каждую клеточку её тела, угадывал каждое её желание, реагировал на полутон и полустон. Он так заботился о том, чтобы ей было хорошо. Приучил её к таким ласкам, которых она раньше не то, что стеснялась, но видела только в пресловутой "Кама-Сутре". Однажды рассказала ему историю про книгу. Он нежно улыбнулся. Ты ещё совсем девочка. Наивная. В любви главное не теория, а практика. Я тебя научу всему, что пожелаешь. Марийка желала много, он старательно "учил". Смеялся. Называл её очень способной "ученицей". Теперь она понимала: о какой практике он говорил. Очевидно, уже тогда задумал использовать её "способности" таким образом. Здесь в тайге он совсем изменился. Куда делись его весёлость и нежность. Злой, грубый, наглый. Когда Марийка намекнула ему, что он теперь не более чем "очередной клиент" и должен платить как и все, Олег пришёл в бешенство и ударил её. Но деньги на тумбочку положил. Н-да! Анализируя свой женский опыт, Марийка думала: женой, хоть и не любимой, была, любовницей "при живом муже" тоже, содержанкой у Ашота, женщиной на одну ночь. То, что произошло с ней в тайге, теперь представлялось ей логичным продолжением её беспутной жизни. Низшая ступень падения. Бригадная шлюха. Хоть и невольная, но проститутка. Вот так! Марийка заплакала.
   Вдруг где-то справа совсем рядом раздался треск. Что это? Выстрел?
   Она замерла. Треск повторился почти над ухом. Точно стреляют. Страх парализовал её всю. Одна мысль лихорадочно вертелась в голове. Что делать? Что делать?! Бежать. Ну, конечно, бежать. Вперёд к храму. Там спасение. Она рванулась вперёд. Пробежала метров триста. Остановилась. Нет! Надо затаиться и прислушаться. Неподалёку он увидела густой еловый молодняк. Там можно спрятаться. Так и сделала. Вовремя! Треск, похожий на выстрел, снова раздался поблизости. Где-то в районе моста. Через несколько секунд раздался такой же, но намного дальше. Затем ещё и ещё. Марийка поняла: прочёсывают лес. Это у них условный сигнал. Перекличка видимо. Вот к...лы! Зачем она им?! Настырные! А если так и до храма дойдут? Вдруг они знают о нём и туда направляются? Дрожь пробежала между лопаток. Она придёт в храм, а они - уже там. Или устроят засаду, где-нибудь недалеко от храма.
   Надо быть очень осторожной. Выстрелы стали раздаваться за спиной. Дальше. Ещё дальше. Марийка поняла: уходят. Выбралась из чащи, огляделась. Часа два потеряла. Надо идти. На часах без четверти четыре. Времени много. Да и пить хочется - сил нет.
   Олег! Наверное, тоже ищет её с другими вместе. А если найдут, что они с ней сделают. Снова изнасилуют. А он будет стоять и смотреть или сделает вид, что ничего не происходит, как в первый раз. Всё-таки хотелось бы ему как-то "насолить". Ответить взаимностью, так сказать. Но как? В голову не приходило ни одной плодотворной идеи. Да и страшно! Чёрт с ним! Самой бы ноги унести и к бабуле. Точно к бабуле! Как же она забыла! Они сходят в Гнилой лес, на болото. Наберут там травки горчичной. Бабушка пошепчет, и станет его жизнь хуже отравы. Она умеет. Только не делает это никому, но ради внучки... За нанесённую обиду. Может, постарается. Марийка злорадно усмехнулась. Ничего! Каждый из вас свою долю получит. Что-что, но это в моей власти.
   Идти становилось невыносимо тяжело. В голове опять звенело. Ноги без конца спотыкались о бурелом и скользили на прошлогодних гнилушках.
   Двигалась со скоростью черепахи Тартиллы. Время неумолимо мчалось вперёд. Солнце к закату. Неужели ещё одну ночь в лесу! К этому совершенно не готова. Пить! как же хочется пить! Она стала всматриваться в берег. Помнила, скоро он станет положе. Можно спуститься к реке. Напиться. Пусть невкусной, горькой, но зато холодной воды. Но берег по-прежнему был отвесно крутым. И приблизиться к воде не было никакой возможности. Вода только в реке начала спадать после весеннего паводка, поэтому берег был затянут глубоким глинистым илом. Можно увязнуть по самые уши.
   И всё-таки она решилась. Заметила, что берег опустился к воде метра на два-три. Густой кустарник тянулся прямо к воде. Цепляясь за ветки кустарника, стала спускаться вниз. Ноги скользили и проваливались между корявыми ветками деревьев, как и Марийка, тянувшихся к воде. Когда достигла кромки воды, увязла в глине по "самое не хочу". Долго ждала, когда осядет глина, чтобы хотя бы умыться. Наконец, умылась. Намочила волосы, шею грудь. Пить не решалась. Постояла минут пять. Затем набрала две полторашки мутно-жёлтой жидкости и стала выкарабкиваться на берег. На сей раз помогли ветки дико растущей малины, обильно расположившейся вдоль берега. Изрядно поцарапавшись и оборвавшись, Марийка выбралась на берег. Взглянула на содержимое бутылок. Глина слегка осела. Вода приобрела оттенок трижды заваренного чая. Марийка сделала несколько глотков. Вода неприятно отдавала болотистой тиной. Но это лучше, чем совсем без воды.
   Стало легче дышать. Сознание прояснилось. Прибавила ходу. Шесть часов. Скоро стемнеет. Быстрее! Так, на чём она остановилась? На чём-то приятном. Ах, да! Она остановилась на том, как будет мстить своим мучителям, напуская, с помощью бабули, на них порчу. На всех. Кроме Сашки, Федяя и, пожалуй, Серёги-мента. Эти хоть как-то её жалели. И не били. Фу! Блин! Что же, она опять про них думает? А как же тетрадь в руках и костёр. Забыть. Как будто этого никогда не было.
   Берег и в самом деле стал пологим. Значит, храм появиться через час - полтора. Жаль, что кусты мешают ей передвигаться быстро. Приходиться их постоянно обходить. Терять время и ориентир.
   Перечеркнуть легко, а вот забыть... Олег! Ещё долго будут вспоминаться ей его уроки любви. Однажды он устроил ей романтический ужин в ресторане "Арбат". Марийка уже забыла, когда была в ресторане в качестве посетительницы. Столько внимания и заботы к себе никогда не испытывала. Дома он долго не пускал её в ванную. А когда впустил, Марийка ахнула. Ванна была наполнена лепестками роз. Белыми, красными, розовыми и даже жёлтыми. Марийка плюхнулась в это изобилие цвета и запаха и замерла. Хорошо! Не просто хорошо. Ощущение полноценного рая. Всю ночь они не спали. Непослушные лепестки возникали на её теле то там, то здесь, и Олег неутомимо боролся с ними при помощи губ и языка, а самые настырные осторожно подхватывал зубами и тут же съедал их. Марийка жалела лепестки, но он лишьсмеялся.
   Лицемер! Интересно, когда ему в голову пришла эта идея - сделать её шлюхой. Сразу или в процессе общения с ней. Пожалуй, сразу. Угадал в ней наивную дурочку, готовую ради него на всё, и решил поторговать ей. Только непонятно, к чему такая сложная многоходовая комбинация. Сколько профессиональных шлюх. Ни ухаживать не надо, ни уговаривать долго. Хотя, чего там греха таить, её тоже долго уговаривать не пришлось. Влюбилась как похотливая кошка. Мерзко теперь. В сердце боль, а тело волнуется даже после всего пережитого. Очевидно, Олег и в самом деле, думал, что она воспримет всё это, как должное. Заработает денег - купят квартиру. Вместе! Значит, и жить вместе рассчитывал. Бред какой-то! Тошнит.
   Она остановилась, сделала несколько глотков воды. Заметила, что солнце уже почти не отражается в воде. Скоро стемнеет. Да где же он храм-то?! Где? Господи. За грехи мои, видно, и ты не хочешь меня принять. Если это так, то я в храм и не пойду. Не буду тебя гневить. Мне бы только до людей добраться. Помоги. Больше помощи ждать не от кого.
   Всё. Теперь у неё иммунитет на мужчин надолго, если не навсегда. Налюбилась. Навиделась всяких. Никому из них верить нельзя. Совесть у них другая. До дому доберусь. Дочка, бабуля и я. Больше никого не надо. Правы были древние амазонки, истребляющие мужское племя на корню. Так им и надо. Она, Марийка, истреблять, конечно, их не будет, и порчу наводить на них не будет. Пусть живут, как им их совесть позволяет. Вот только Олег. Его так легко не отпустит...
   Он предстал перед ней не так, как в первый раз. Среди деревьев и кустарника. А появился сразу и весь. Теперь он был виден как на ладони. Бело-серое большое здание. Сверху купола. Четыре по бокам, один центральный. Марийка такой в Москве в Кремле видела. Вот только названия не запомнила. Маковки куполов. Кресты. В сгустившихся сумерках она не сразу поняла, что это случилось. А, когда поняла, обессилено рухнула на землю. Храм снова был на противоположном берегу реки.
 
   16
   Она не просто плакала, она рыдала минут двадцать, проклиная свою непутёвую жизнь, свой дурацкий характер, Олега, Эдика и даже мать. Если бы они поступили по-другому, жизнь её сложилась бы иначе. Жила бы сейчас где-нибудь в Мюнхене или Цюрихе. С детства она отвержена. Отвержена собственной матерью. Чего от других-то ожидать? Проклятие на ней лежит какое-то что ли? Даже Бог от неё отказался. А она поверила в спасение, в надежду. А он, как и остальные, поманил и отверг. Поманил и отверг. Рыдать не стало сил, но Марийка ещё долго всхлипывала и размазывала слёзы по лбу, грязным щекам и ободранному хлёсткими ветками подбородку.
   Способность соображать стала возвращаться к ней постепенно. Увидела, что взошла луна и отразилась в мутной воде. Появились первые звёзды. Хотя и солнце ещё зашло не полностью. Кажется, она поняла. Это одна река впадает в другую. А Храм находится на месте слияния двух рек. Если не на острове. Если это остров, то должен быть подъезд к нему. А если нет... То рассчитывать на новый мост было глупо. Она присмотрелась. Берег крутой, но спуститься можно. Эта река не так широка. Метров тридцать - тридцать пять. Такое расстояние она, пожалуй, проплывёт. Вот только течение может снести её в ту большую речку. Значит, надо подняться и пройти по течению реки метров сто - сто пятьдесят. Даже, если её и снесёт, то она успеет зацепиться за осоку или мелкие кусты, торчащие из воды на противоположной стороне реки. Правильно. Надо плыть. Что толку сопли пускать. Спасение утопающих дело рук самих утопающих,- любил говорить её личный тренер по плаванию.
   Она разделась. Брезентовую куртку и штаны сняла и спрятала в дупле старой ели. Следы маскировала. Из вещмешка выложила бутылки с водой. Теперь они ей не понадобятся. Если она утонет, то перед этим уж точно напьётся. Разулась, кроссовки бросила в вещмешок. Переложила фотографию дочери в пакет из-под печенья. Подумала. Туда же положила и ненавистные деньги. Без них она до дома не доберётся. Закрепила лямки пустого почти рюкзака на плечах и спустилась к воде. Холодная вода до судорог обожгла её тело. Марийка слегка подержалась на воде, чтобы привыкнуть. "Навести температурный баланс", как говорил Дмитрий. Потом поплыла. Река сразу угадала в ней неопытного пловца. Поэтому закружила её в лёгком водовороте и понесла вниз по течению. Марийка к этому была готова. Помимо всех имеющихся недостатков она обладала качеством, который каждый трактовал по своему: кто настойчивостью, кто настырностью, а кто и тупостью. Река в этом скоро убедилась. Марийка набрала полные лёгкие воздуха и сделала несколько решительных гребков вперёд. Воронка осталась позади, и Марийка поплыла вверх по течению реки. Скоро руки онемели, но она упорно двигалась вперёд. Ещё раз сделала глубокий вздох и рывок. Подумала: лучше бы ты с Димочкой плаванием занималась, а ни чем попало. Хотя и так ему большое спасибо: в коротких перерывах между долгими ласками, всё-таки научил кое-чему.
   У противоположного берега течение спокойнее. Но Марийку и так уже снесло прилично. Ещё немного, и она окажется в той, большой, реке. Сделала несколько резких рывков и ухватилась руками за высокую траву, торчащую из воды. Больно. Поняла: острая осока порезала ей пальцы и ладони. Ну, и Бог с ними, с ладонями. Главное под водой почувствовала глинистый берег, поросший густой травой. Ступила на траву. Потянулась к веткам кустарника и оказалась на "суше". Вот только подняться в этом месте было не возможно. Берег был очень крут. Вода в течение многих лет омывала этот мыс, и он стал похож на нос большого корабля. Цепляясь за кусты и траву, она стала продвигаться вверх против течения. Кажется, там берег был положе. Солнце уже полностью скрылось за деревьями и даже перестало посылать Марийке свои спасительные лучи. Проваливаясь по колено в болотистое месиво, она всё-таки прошла вперёд метров двести. Берег, и в самом деле, стал не таким крутым. Можно, цепляясь за ветки и траву, подниматься наверх. Марийка так и сделала. Руки обжигало, ноги без конца поскальзывались на мокрой траве, но женщина упорно ползла вверх. Фу! Наконец-то она достигла желаемого. Твёрдая почва под ногами. Она оглянулась на реку. Только теперь ей стало страшно. Неужели она это сделала?! Впору молиться. Спасибо, Боженька. Без твоей милости здесь не обошлось.
   Она обулась, пробралась сквозь густые заросли клёна и уткнулась носом в дощатый забор. Старый, но всё ещё внушительный. Поверху него торчали куски ржавой колючей проволоки. Странно. Зачем здесь забор? Никто ведь не придёт со стороны реки... Разве только, что она, Марийка. Но ей и забор нипочём. Двинулась вдоль него и вскоре увидела старый разлапистый клён, вплотную прижавшийся к забору.
   Влезть на клён было делом минуты. Подтянула намокший, а потому отяжелевший рюкзак и полезла вверх по клёну. Ветки дерева уже почти сгнили и грозили вот-вот сбросить упрямую женщину вниз. Но она уже уцепилась за край доски, подтянулась. Забор угрожающе зашатался, заскрипел и повалился вперёд вместе с Марийкой. И в этом, как она поняла позже, было её счастье. Упавший забор как мост, перекрыл ров, заросший густой крапивой. Нет. От крапивы ей всё-таки досталось, но зато руки - ноги целы. Она шагнула с забора, продралась сквозь крапиву и оказалась на... кладбище.
   Марийка невольно вздрогнула. Минуты три не решалась двинуться с места. Но позади река! Она неуверенно шагнула вперёд. Кладбище тоже было заросшим. Сквозь высокую сухую траву видны были деревянные покосившиеся кресты, покрытые верхней перекладиной. Она пошла по направлению к храму чисто интуитивно, потому что самого храма из-за зарослей рассмотреть не могла. Без конца натыкаясь на давно неухоженные могилы, она стала икать и дрожать от страха. На небе уже полностью утвердилась луна. Она-то одна и освещала Марийкий скорбный путь. На одной из могил крест совсем подломился, Марийка спотыкнулась об него, упала и с ужасом прочитала надпись "сестра Мария 1856 -1928".
   Марийка достала из вещмешка фонарик. Осветила им кресты, находящиеся рядом, и поняла: на этом кладбище уже лет семьдесят никого не хоронят. От обуявшего её ужаса пересохло в горле. Снова захотелось пить. Она открыла рюкзак и только тут сообразила, что воду с собой не взяла. Надеялась утонуть! Надо идти. К храму! Кажется, это в ту сторону. Не хватало ещё, на кладбище заблудится. Так, надо подумать. Бабуля говорила, что православные храмы располагаются с востока на запад. Так же как и могилы. Значит надо идти вдоль могил, ориентируясь на кресты. Крест - это восток. Противоположная сторона - это запад. Она двинулась вперёд. Постепенно могилы стали приобретать более "обжитой" вид. Было видно, что за ними пытались ухаживать. По крайней мере, траву скашивали и кресты подправляли. На одной из могил росли цветы: ирисы. Надо же! Как у нас в деревне. На дедовой могиле, - подумала она и вдруг прямо перед собой увидела неказистые строения, похожие на склады или старые мастерские. А за ними маковки куполов. Обогнув строения, Марийка оказалась на площади, в центре которой белело большое строение. Храм.
   Вблизи он показался ещё более величественным. Даже высоко задрав голову, невозможно было рассмотреть его купола. Однако стены его были выщерблены, глина кое-где потрескалась и отвалилась кусками. Запустение и хаос царили также вокруг него. Похоже было, что последние прихожане этого храма давно почили непробудным сном на этом самом кладбище. Если это так, то здесь уже и службы не проходят. Марийка отогнала от себя эту мысль: кто-то же звонил в колокола. Кто-то - кто-то! Возможно, ветер? Заспорила она сама с собой по привычке. Нет. Ветер не мог бы наигрывать такую мелодию. Марийка и сейчас могла её повторить: благо слух имела музыкальный: Бом-бом-бом, дилинь-дилинь-дилинь, тирилинь-тирилинь-тирилинь, динь-дон, динь-дон, динь-дон. Бом-бом-бом. Так на празднике звонят в Москве все колокола. Она обошла храм. Вход должен быть с запада. Ещё бы сообразить теперь, где он запад-то. Пить хочется сильно. Оттого и башка не варит. Она завернула за угол и увидела большое каменное крыльцо. Девять ступеней. Тишина и пустота вокруг. Она всмотрелась в массивные деревянные двери. Замка не было. Храм был закрыт на щеколду и палочку. Марийка сначала опешила, потом рассмеялась. Бабуля так всегда прикрывает дом, когда возится на огороде. Это значит, в доме меня нет, но я поблизости. Марийка оглянулась. Ничего похожего на человеческое жильё не обнаружила. Она вздохнула и вытащила палочку. Дверь протяжно скрипнула и сама открылась наполовину. Понятно. Петли разболтались. Или косяки от старости не держат. Марийка прошла в храм. Темно. Посветила фонариком. Ещё одни двери. Она потянула их на себя. Не поддались. Марийка резко дёрнула, двери распахнулись, и на молодую женщину пахнуло воском, ладаном и вечностью.
   Марийка переступила порог, осмотрелась. Впереди увидела две лампадки: одна возле образа Христа, а другая у иконы Девы Марии. Марийка взглянула на икону и ахнула. Она узнала её. Такая же точно у бабушки в углу. Глаза, полные скорби и надежды. Перед иконами большие круглые тумбочки - подсвечники. Свечей не было. Марийка осмотрелась по сторонам. Что-либо, напоминающее воду, поискала глазами. Нет. Она прошла вперёд. Двери большие двустворчатые, по бокам маленькие. Марийка толкнула боковые, рядом с образом Божьей Матери. Кажется, это алтарь называется. Темно. Лампада, стол. Распятие. Большой подсвечник. Высокая тумбочка в углу, похожая на бабушкин комод. На ней подсвечник поменьше. Дальше окно. А на подоконнике ... чайник.
   Обыкновенный белый эмалированный чайник. Марийка осторожно прикоснулась к нему рукой. Как будто на ощупь хотела определить, есть ли в нём вода. Попробовала поднять его пальцем. Не получилось. Есть! Она подхватила чайник. Вода! Она приложилась к носику. Такой потрясающе вкусной воды она не пила даже дома из бабушкиного колодца. Какое счастье, что можно пить сколько хочешь. Она оглянулась на распятие. Спасибо, Боженька. И снова огляделась. Ничего, где можно было присесть или прилечь не было. Она взяла чайник. Вспомнила: там, в большом храме перед иконой есть какая-то загородка, а в ней скамья. Она вышла из алтаря, шагнула и чуть не упала. Забыла про ступеньку. Вот и скамья. Как же спать хочется! Ничего не бояться. Просто спать. Она сделала несколько глотков воды. Потом ещё ... и рухнула на скамью, едва успев сунуть мокрый рюкзак под голову. Сон поглотил её сразу и целиком.
   
   17
   Возвращалась из небытия она медленно. В несколько приёмов. Сначала пришла бабуля. Она погладила Марийку по голове и заговорила ласково-укоризненно:
   - Машенька, внученька, ты зачем в алтарь заходила. Разве я тебе не говорила, что нельзя.
   - Забыла, бабуля. Пить очень хотела, соображала плохо. А почему нельзя?
   Но бабушка уже растворилась в предрассветной мгле. Марийка приоткрыла веки и в упор увидела глаза Девы Марии. Странный этот взгляд ещё в детстве парализовал её. Всё в нём можно прочитать: и упрёк, и прощение, и тоску, и бесконечную любовь. Глаза Девы Марии закрылись, и Марийка снова погрузилась в зыбкую дрёму. Окончательно проснулась от скрипа двери. Кто-то вошёл в храм? Не решаясь оглянуться, Марийка смотрела, как ширилась полоска света, бегущая от двери к алтарю. Тихий женский голос спросил:
   - Кто здесь?
   Марийка робко выглянула из-за перегородки, но промолчала.
   Женщина повторила вопрос:
   - Кто здесь есть?
   - Я, - шёпотом, волнуясь, ответила Марийка и поднялась.
   Женщина подошла к высокой тумбочке, которая стояла в центре храма, положила на неё какие-то книги, и, глядя прямо перед собой, снова обратилась к Марийке:
   - Ты кто?
   - Я, Марийка, Маша, - пробормотала молодая женщина и зачем-то добавила,- я заблудилась...
   - Марийка? Мария, значит, - радостно-удивлённо произнесла женщина и приказала:
   - Иди сюда.
   Марийка приблизилась, всмотрелась в лицо женщины и только сейчас поняла, что женщина слепая. Та протянула руку к Марийкиному лицу, провела кончиками пальцев по её губам, носу, векам, лбу и слипшимся волосам, напичканными всякой таёжной шелухой и речной глиной и не то с осуждением, не то с восхищением проговорила:
   - Красивая...
   Марийка не знала, как реагировать на её жест и тон, и поэтому молчала.
   - Ты откуда пришла?
   - Из тайги. Я заблудилась. Шла, шла и вдруг вижу речка, а за ней храм. Я переплыла и пришла. Вот... - она замолчала, устыдившись вдруг того, что невольно лжёт этой женщине.
   Но та обрадовано кивнула:
   - Хорошо, что на храм вышла, а то сгинула бы в тайге. Видишь шкафчик у двери, принеси свечи, сейчас будем "службу служить".
   Марийка принесла несколько свечей. Женщина протянула ей спички:
   - Ты молитвы какие-нибудь знаешь?
   - Нет, - испуганно проговорила Марийка.
   - Ни одной? - уже точно удивилась женщина.
   - Ни одной...
   - Как же ты живёшь без милости Божьей? - улыбнулась её собеседница.
   - Плохо живу, - хотела сказать Марийка, но промолчала.
   - Но читать-то умеешь? Грамотная?
   - Читать? Умею...
   - Вот и отлично, - перебила её женщина, - ты будешь читать, а я по памяти.
   - А что больше никого не будет? - поинтересовалась Марийка.
   - Не будет. Одна я здесь прихожанка... А батюшка в город уехал, приедет лишь к концу недели.
   Она протянула Марийке книгу. Та в сумерках разглядела замысловатые буквы на пожелтевших от времени страницах и неуверенно стала читать:
   - "Царю небесный, утешителю"... Странные слова какие-то, не знаешь, как произнести... "душе истинный" ... Вроде бы и русские и в тоже время... "Иже везде сый"... Что-то подобное проскальзывало в редких бабушкиных молитвах, когда зимними вечерами она тайком от сына и внучки стояла перед иконой и шептала "очисти ны от всякия скверны"... Это про неё, про Марийку, "и спаси, Блаже, души наша". Точно! Она буквально взмокла, пока дочитала страницу до конца. Когда сбивалась, женщина терпеливо поправляла и подсказывала. Глядя невидящими глазами прямо перед собой, она монотонно речитативом проговаривала непонятные для Марийки слова и улыбалась. По мере чтения лицо её делалось спокойнее, одухотвореннее. Морщинки разглаживались, глаза оживлялись.
   - "Пресвятая Троице, помилуй нас". Марийка знала Троицу. Это праздник такой. Бабушка всегда ходила в церковь. В Рождество, в Пасху и в Троицу. Обязательно. "Господи, очисти грехи наша". А ещё учительница истории на уроке показывала им репродукцию картины Андрея Рублёва "Троица". Там три мужчины изображены в разных одеждах. Она говорила "символизируют Бога-отца, Бога-сына и Бога-духа". "Владыко, прости беззакония наша". Это про них, наверное, говорится "Святый, посети и исцели немощи наша имени Твоего ради".
   - Господи, помилуй,- запела женщина низким грудным голосом. Марийка удивлённо замолчала.
   Когда ей было лет семь-восемь, бабушка, было, "наладилась" водить Марийку в церковь. Даже окрестить хотела. Но отец не позволил. Не забивай, дескать, девчонке голову. В этой жизни верить и надеяться можно только в себя и на себя. Бабушка укоризненно взглянула на него, но перечить воле сына не стала.
   - "Отче наш, Иже еси на небесех!". Совсем непонятно. Что значит "Иже". Спросить не решилась. "Да святится имя Твое". Это в книжке она читала, в романе Куприна "Гранатовый браслет". Так вот откуда эта замечательная фраза "да святится имя Твое". Она считала, что это посвящение женщине, а оказывается это цитата из молитвы. "Да будет воля Твоя". Если, действительно, на всё твоя воля, почему ты не сделаешь мир лучше. Людей лучше. Откуда в них эта корысть и жесткость? Откуда в них столько нелюбви. "И остави нам долги наша". Что значит "остави"? Прости, что ли? И мы, выходит, простить должны "должником нашим". И Мишку, и дедка, и ... Олега. Ну, нет. Не дождутся. Мне бы только к бабуле попасть, домой. Там и посмотрим, кто кому будет "долги возвращать". "И не введи нас во искушение". А месть - это тоже искушение? Странная эта молитва. Как будто всё про неё, про Марийку знает, и предугадывает каждую её мысль "но избави нас от лукавого". "Лукавый" - это бес. Бабушка говорила, что его лучше не поминать. Вот и в самой главной молитве сказано "избави". Аминь.
   "Служба" продолжалась часа полтора. Иногда женщина давала Марийке передохнуть и читала сама нараспев, наизусть. Марийка не то чтобы устала, но почувствовала, как с непривычки отекли ноги, спина и шея. Взглядывая на свою собеседницу, она удивлялась. Сколько же ей лет? На вид шестьдесят-шестьдесят пять. А ни тени усталости. И глаза, как будто в них небо опрокинулось. Аминь.
   Марийка облегчённо вздохнула. Ну, наконец-то. Можно попить и расслабиться.
   Они вышли из храма. Марийка невольно зажмурилась. На улице было очень светло. Она украдкой взглянула на часы. Ого, половина одиннадцатого. Надо торопиться. Помыться, привести себя в порядок, а потом искать возможность до города или до станции ближайшей добраться.
   - Меня Агафьей зовут... Матушкой Агафьей,- представилась женщина.- Так и называй.
   -Хорошо, - обрадовалась Марийка, потому что не знала как продолжить разговор.
   - Пойдём ко мне. Ты голодная, небось? Сколько дней в тайге-то плутала?
   - Три.
   - Надо же! Как же так случилось, что ты от людей отбилась?
   Марийка вздохнула:
   - Мне надо в город или на станцию, где железная дорога. Меня родные ждут...
   Агафья повернула за угол, и Марийка увидела несколько старинных построек.
   - На станцию, говоришь? Нет здесь никакой станции... А город есть... Вёрст двести до него будет. Через тайгу.
   Марийка остановилась. А транспорт какой-либо ходит. Автобус или "Газель"?
   Агафья пожала плечами, будто не понимая, что хочет от неё Марийка. Автобуса нет. Здесь ведь никто не живёт давно. Только я да батюшка. У него машина. Он приезжает на выходные, служит. А потом снова уезжает в город. К владыке. Там у него тоже работа. Дела.
   - Как же я до города доберусь, - растерянно прошептала Марийка. - Мне срочно надо. У меня дочка...
   - Вот батюшка приедет в следующие выходные. Отслужит и отвезёт тебя. А раньше никак не получится, - женщина остановилась перед невысоким крыльцом.- Проходи!
   Марийка прошла в тёмную, прохладную комнату. Присмотрелась. По стенам иконы, украшенные поблёкшими от старости цветами и полинялыми рушниками. В комнате стало светлее. Марийка поняла: Агафья открыла ставни.
   - Мне самой-то темно не бывает, - сказала он, входя в комнату. - Вот и не открываю ставни, ради прохлады. Присаживайся.
   Марийка присела на лавку, идущую вдоль всей стены. Агафья засуетилась у шкафчика и печи. Вскоре на столе появились хлеб, молоко, пшённая каша, сырок и печенье. Давай за службу разговеемся. Марийка взглянула на свои руки:
   - Мне бы умыться, матушка Агафья,- робко попросила она.
   - Так вон, в кути, рукомойник. Иди, умывайся, а там и баньку справим.- И, почувствовав замешательство Марийки, добавила. - У меня здесь и банька есть.
   Марийка набросилась на еду без приглашения. Кажется, ничего вкуснее она в своей непутёвой жизни не ела. Агафья прислушивалась к издаваемым ею звукам и удивлённо качала головой:
   - А те, от кого бежала, искать-то не будут? - неожиданно спросила она.
   - В том-то и дело, что ищут... - начала Марийка и пресеклась на полуслове (проболталась!). - А вы как догадались, что я не заблудилась, а...
   Она не закончила. Агафья перебила её:
   - Что ж тут догадываться? Пришла из тайги, а хочешь в город... Если заблудилась, так должна хотеть вернуться к тем от кого "заблудилась". Так?
   - Так,- проглотила Марийка то ли хлеб, то ли отчаяние, застрявшее в горле.
   - А ты, видно, не хочешь?
   - Не хочу, - уже шёпотом произнесла она и заплакала.
   Агафья замолчала. Прислушалась.
   - Чувствую: беда с тобой приключилась, девушка. Большая беда.- Она помолчала. - Ну, раз не сказываешь, на то твоё право. Отдыхай. А я пойду на птичий двор. Мне птицу кормить надо.
   - Я с вами. Я помогу. Я умею,- засуетилась Марийка. Уж очень строгие глаза были у старца на одной из икон. Так и сверлят Марийку. Вытаскивают из неё тайны, мысли, чувства.
   
   18
   До самого обеда они работали на птичьем дворе. Чистили, мели, скребли. Марийка удивлялась. Агафья работала так проворно, что даже зрячей Марийке за ней трудно было угнаться. Затем матушка повела Марийку на родник. Здесь воду берём для питья. А далее для бани и стирки. Там вода мягче. Видишь, как Бог благословил. Из одного места два разных источника вытекает. Раньше, когда люди здесь жили, чистили оба источника, делали купелю и омывались в той воде. Утром и вечером. До самой глубокой зимы тот источник не замерзал.
   -А давно тут людей нет? - спросила Марийка и смутилась. Что значит, людей? А Агафья, что не люди. - В смысле, давно вы тут одна проживаете?
   - Не знаю. Сначала считала зимы и лета, а потом сбилась. Почитай уже годов двадцать, как я матушку схоронила. С тех пор одна. Священники приезжают и уезжают. Иногда гостей привозят, и снова уезжают. А я всегда здесь. Всю жизнь. Вот только отец Андрей задержался. Лет пять уже служит в этом храме.
   - Зачем же служить, если прихожан нет?
   - Положено. Есть храм - надо служить. А потом, почему нет прихожан. Ведь я-то ещё есть,- обиженно пробормотала Агафья. - А вот теперь и ты... А ты как про храм-то узнала? Или на авось бежала?
   - Мне плохо было. Я утопиться хотела. Вошла в воду и вдруг услышала звон колоколов. Где-то с неделю назад. Я такой звон в Москве слышала, во время праздников.
   - Так праздник и был. Троица. В прошлое воскресенье. Батюшка на звонницу залез и так долго звонил, звонил, звонил. Я ещё подумала: словно зовёт кого.- Она помолчала. Потом загадочно улыбнулась. - Может, тебя и звал-то?
   Спасибо ему. Подумала Марийка. А то уже бы рыбы съели или всплыла бы где-нибудь без глаз, распухшая и потрескавшаяся. Бр-р! Ей однажды доводилось видеть такое. После того, как отец утонул, пригласили их с бабулей на опознание. Труп мужчины выловили в низовье реки. Сказали, что в воде пробыл недели две. На лице ни глаз, ни бровей, ни каких-либо других черт, по которым можно было распознать отца, не было. Сплошная трясущаяся, как холодец, масса. И кожа, полопавшаяся во многих местах. Бабушка в этом желейном мужчине сына не признала. А Марийке потом ещё с месяц кошмары виделись.
   Перед обедом Агафья повела её в баню. Марийка никогда так тщательно не мылась. Голову на несколько раз. Тело до красноты. Жаль, что душу и совесть отмыть не так легко. В предбаннике они попили кваску, и жизнь показалась Марийке не такой уж "гнилой" штукой.
   Обед она вызволилась готовить сама. Матушка Агафья была у неё на подхвате. Марийка снова удивилась, как легко и быстро та управлялась с ножом и картошкой. Не вытерпев, она спросила:
   - А вы, матушка, давно не видите?
   Агафья замерла, задумалась. Не вижу глазами - это я с молодости. Любопытна была дюже. Матушка мне наказывала: в алтарь девочкам нельзя. А меня разбирает. Как же так? Войти-то не осмеливалась. А вот дверки приоткрою и всё заглядываю. Вот, видно, Бог и осерчал. Заболели глаза. Слиплись. А когда разлиплись, ничего не вижу.
   - А Бог, он злой? - спросила Марийка.
   - С чего ты взяла? - удивилась Агафья.
   - Но ведь он наказывает. Бывает жестоко...
   - Не жестоко, а строго. А знаешь, для чего он это делает? Чтобы уберечь от пущего зла. Он как родитель. Наказывает во спасение. Чтобы уму-разуму научить.
   - Как родитель?! А у него тоже есть любимые и нелюбимые дети?
   - Как это "нелюбимые"? Да что за мысли у тебя, дочка?
   - Как у людей... Вот у меня мама была... потом меня оставила отцу, а сама снова замуж вышла. Двух мальчиков родила и так полюбила их, что меня забыла... Может, и Бог также? Кого любит, а кого...
   Она недоговорила. Агафья гневно оборвала её:
   - Не может... Для Бога все равны. А если тебя в этой жизни кто обидел, не Он виноват!
   - А кто? - заспорила Марийка. - Мы же сегодня читали "да будет воля Твоя". Что это значит?
   - Это значит, запуталась ты в своей жизни. Заплутала в трёх соснах. Простым вещам ума дать не можешь, а Его виноватишь.
   Марийка замолчала. Откуда эта Агафья всё так точно про неё знает?
   Глаза незрячие, зато сердце хорошо видит... Рассказывай! Приказала она. И Марийка рассказала: про мать, про Эдика, про Олега и про всех остальных. Агафья слушала, не перебивала. Потом вдруг спросила:
   - А ты крещёная? Крест носишь?
   - Нет. Не пришлось...
   - Ну, вот. А на Бога уповаешь. У тебя даже Ангела-хранителя нет. Батюшка приедет - первым делом тебя окрестим. Я твоей крёстной буду. Все твои прошлые грехи на себя возьму, а ты уж дальше смотри. Блюди себя как женщина.
   - А батюшка? Он очень суровый?
   - Совсем несуровый... выдумляешь тоже. Смурной он.
   - Как это "смурной"?
   - А ты думаешь, у одной тебя печалей много. У других тоже хватает.
   - Странно. Какие у священника печали? Он ведь одинок. Бог его любит.
   - Глупости. Не одинок он. Жена у него есть. Только болеет очень. Через то он и печалится.
   Марийка заморгала глазами. Вот те раз! О других молиться, а жене Бог здоровья не дал...
   - За грехи его крест несёт. Он это понимает, потому и переживает сильно.
   - Чем же он согрешил? Священник же!
   - Он ведь не сразу священником был. Сначала на дохтура выучился. Этого... по женской части который. Женщин лечил, а детишек резал. А когда пришла пора самому семьёй обзавестись, оказалось, что жена не может ни одного ребёночка выносить. Два-три месяца и скидывает. Что только не делали. В заморские страны возили. Лечили. Бесполезно. Через это и здесь оказались. У нас при епархии монастырь есть. Там праведница Акулина. Слава о ней ходит большая. Как скажет, так и сбудется. Она-то первая и сказала ему, что не жена его больна, а он сам. Пока вину свою не искупит, душу свою не излечит, Бог детей ему не пошлёт. И определила Акулина быть бывшему дохтуру священником. Так и случилось. Он академию закончил и снова сюда прибыл. Владыка и благословил его настоятелем храма сего. Пять годов уж как...
   - А жена как? Поправилась?
   - И-и-и... Что ты! Ещё больше заболела... после очередного выкидыша умом тронулась. Чуть руки на себя не наложила. Живёт сейчас в лечебнице при монастыре. Уход ей особый требуется. А он разрывается между службой и ей.
   - Выходит и священство не помогло,- задумчиво протянула Марийка.
   - Помогло - не помогло? Не нам судить. Каждый свой крест несёт сам и до конца пути. Его путь ещё впереди.
   После обеда можно отдохнуть. А потом на вечернюю службу. Перед вечерним чаем (завтра среда!) Агафья запела песню про Богородицу, затем про молитву "Господи, помилуй". Слова бесхитростные и такие сердечные. Марийка стала подпевать. Сложился неплохой дуэт. Стало вдруг легко и хорошо, как в детстве. "Какою дивной дышит силой молитва: Господи, помилуй!"
   
   19
   В пятницу они устроили уборку в храме. Почистили подсвечники. Вытерли пыль. Помыли пол. Постирали ветхие коврики. Агафья приготовила для Марийки крестильную рубаху. Свою отдала, которую в замужество себе готовила. Замуж не довелось. Так и лежит эта рубашка нова-новёхонька. Марийка готовилась к крещению как к самому главному событию в своей жизни. Волновалась. Порой ей казалось, что суровый священник глянет на неё глазами старца-праведника и прогонит. Не достойна ты Христова крещения. Поэтому, когда ранним субботним утром Агафья приподняла голову на постели, прислушалась: кажется, машина едет, сердце Марийки сжалось, как от предчувствия новой беды. Снова захотелось стать гусеницей, мышью, забиться в угол за печь и там умереть...
   По мере того, как приближался звук работающего мотора, забеспокоилась и Агафья. У батюшки машина маленькая. А это видно большая, тяжёлая. Кто бы это мог быть? Уж не обидчики ли твои? Марийка, как ужаленная, подскочила с постели. Заметалась. Спрячьте меня матушка. Если это они, то меня живьём не оставят. Агафья прислушалась далеко ещё - время есть. Сховай вещи свои в мешок, посуду прибери - с вечера осталась. Две кружки, две ложки и... в подполье, которое в горнице. Если что, я им это подполье покажу. Им откуда знать, что их несколько. Там доски подогнаны так, что и знающий не найдёт. Едва успели управиться, как послышался стук в дверь. Резко, как будто пинали. Марийка услышала ненавистные голоса Пермяка и Лёнькиного папаши. Точно! Это они на его "МАЗе" прикатили.
   - Есть тут кто живой? Или передохли? - это папаша.
   - Люди, отзовитесь! - это Пермяк.
   Долго ходили по двору. Заходили в храм. Агафья не спешила к ним навстречу. Вдруг снова раздался стук в дверь. Судя по скрипу половиц, они вошли в дом. Где же Агафья? Ходят по избе, половицы скрипят. Переговариваются. Тихо, но Марийке всё слышно. Где люди-то? Печка топлена. Хлеб выпечен, а никого... Есть тут кто? Провалились все что ли? Или сбежали? Вдруг резкий старческий голос прервал их:
   - Вы кто такие и чего "фулюганите" в святом месте?
   Марийка едва узнала Агафью. Как у неё голос постарел, может, от страха...
   После долгой паузы ответил Пермяк:
   - Проезжие мы. Водицы бы нам в машину и самим попить.
   - Вода в бадье, а если много надо, на родник сходите.
   Было слышно, как гремели ковшом о вёдра. Пили. Потом Пермяк вкрадчиво спросил:
   - А вы, бабушка, тут одна живёте?
   - Одна?! Как бы не так! Нас тут много. Работают все, не бездельничают, кто в поле, кто в лесу. А ты почто интересуешься? Или замыслил недоброе.
   - Да, нет, - растерялся егерь.- Мы женщину ищем молодую... Ушла в тайгу и не вернулась.
   Агафья бормотала что-то неразборчиво тихо.
   - Не видели?
   - Видели? Ты кого спрашивашь? Меня? Видели? Я годов сто уже почитай не вижу.
   - Ну, может другие видели? Ты старуха не темни - говори толком,- это уже Лёнькин папаша.
   - Давно потеряли женщину-то?
   - Давно... дней десять назад...
   - И-и-и, - затянула Агафья, - теперь уже сгинула, поди. В тайге больше недели никто не выживает. А женщина-то городская?
   - Городская ... из Москвы.
   - Точно пропала. Городские - они "квёлые", - нарочито спокойно продолжала Агафья.
   - Да ты не врёшь нам, старуха? А то мы живо из тебя душонку вытрясем? - Марийка со страху не могла вспомнить, как зовут этого гнусного мужика.
   - Душонку, ты мил человек, из матери своей трясти будешь. Она заслужила такое обращение, раз таким неучем воспитала тебя. А мне ещё слово скажешь дурное - хворь напущу. Через ту водичку, что ты испил. До зимы не доживёшь...
   - Ты чего, бабка? Чего? - забормотал тот.
   - Оставь её... - это уже Пермяк, - а ты, матушка, не гневайся. Просто женщину жалко нам, если и в самом деле сгинула.
   - Жалко, говоришь? Чего ж не уберегли?
   Пермяк закашлялся. Папаша буркнул что-то неразборчиво. Скрипнула дверь. Всё стихло. Но мотор машины заработал ещё нескоро. Марийка поняла: осматривают двор. Не поверили? Наконец, они уехали, но она ещё долго не решалась покинуть своё убежище. Вдруг вернуться.
   Когда ни в пятницу вечером, ни в субботу утром отец Андрей не приехал, Агафья забеспокоилась. Такое редко бывает. Либо приболел, либо... Она не договорила. Марийка поняла одно, что ей придётся прожить здесь ещё одну неделю. Но почему-то её это не очень расстроило. Только страшно. Да что ж они в неё так вцепились? Могут и на станции караулить. Знают, что ей без паспорта только по электричкам. Или автостопом. Чтобы меньше бояться, она работала. Причём так, как не делала этого никогда. Оказалось у Агафьи есть ещё огород, где она выращивает капусту, морковку и прочие овощи. А это поливка, прополка, прорежка или прорезка? Нет, всё-таки "прорежка" от слова "прореживать". Уборка, побелка, стрика, глажка тяжёлым угольным утюгом (электричества-то здесь отродясь не было). Плюс две молочные козочки. Краса и гордость матушки Агафьи, и одновременно источник молока, сыра масла и сыворотки, на которой получались замечательные пышные лепёшки.
   К тому же в голову Марийке пришло очистить термальный источник. Тот самый, в котором вода без мыла пенится, и температура 40 градусов круглогодично поддерживается. Она догадалась, почему он засорился. Очевидно, весной река разлилась выше обычного. А когда вода сошла, термическая ванна оказалась забитой наглухо илом. Спустя какое-то время лишь слабая струйка тёплой солоноватой на вкус воды пробилась из-под земли и потекла к речке. Марийка трудилась три дня. Наконец из-под толщи глины стали проглядывать куски мраморных мозаичных плит. Марийка поняла, что некогда дно и боковины маленького бассейна были выложены этими плитами. Прекрасно! Главное не повредить. Сохранить первоначальный рисунок. Ещё день она черпала мутно-грязную жидкость напополам с илом. И лишь на пятый день очищенное ею место стало похоже на большую мраморную ванну или маленький бассейн. Здорово!
   Марийка устала. Но была довольна своей работой. Разогнулась. Огляделась по сторонам. Место и, правда, здесь весьма замечательное. Дорога до самого поворота просматривается. Так что, непрошеных гостей издалека приметить можно. Но Бог миловал. Их не было.
   По словам Агафьи, первые люди пришли сюда в далёком 16 веке. Появились поселенцы, а с ними пришли и монахи. Местное население в христианскую веру обращать. Обосновали на мысе монастырь, церковь деревянную построили. А после раскола облюбовали это место староверы. Разбили здесь скит и стали жить - поживать. Во время гонения на староверов пришли солдаты. Староверов похватали, а церковь раскатали по брёвнышкам.
   Ещё спустя сто лет приказал владыка Амвросий каменный храм здесь поставить и основать мужской монастырь. Он просуществовал, судя по всему, до революции 1917 года, которую Агафья называла почему-то "чёрной". Пришли все в чёрном. Монахов поубивали. В братской могиле зарыли. А сюда привезли несовершеннолетних мальцов на исправление. Вроде как острог сделали. Настроили бараков. Храм использовали как школу. Парты там разместили. Тогда-то и ров вырыли, и забор поставили с проволокой. Маршировали целыми днями, трубили, но детей уберечь не могли. Бежали они отсюда пачками. Через реку в тайгу. Бывало, что и тонули. Ну, а кто не тонул, тот в тайге пропадал. Потом их приказали вывести. Подогнали крытые машины с решётками и увезли. Агафья хоть и маленькая была, но помнит, как они ручонки тянули из-за решёток к ним - хлеба просили. А кто постарше - курева. Вскоре после этого в тайге случился пожар и местные жители, в том числе и родители Агафьи, спасаясь от огня, укрылись на мысу. Дивное было зрелище. Тайга кругом полыхает, а вокруг храма огня нет. Господь уберёг. Большинство жителей потом так и остались жить на мысу. В бараках поселились. А сельский староста поехал, привёз откуда-то престарелого священника и стали они службы служить, как в ранешные времена. Только через какое-то время прознали про это "властя" из Лачинска, понаехали. Священника и старосту увезли, а храм закрыли. Открыли храм только в годы Большой войны. Приехали те же "властя", замок сняли, двери открыли, сказали: "Молитесь, люди. Может, поможет..." и уехали. Только молиться уже было некому. Мужчин забрали на войну. Многие не вернулись. А кто вернулся, не захотели снова к дремучему образу жизни возвращаться. В городах, посёлках поселились. Здесь остались старики да старухи. Постепенно все перемёрли. Осталась одна Агафья. Не раз в епархии поговаривали, пора храм прикрыть. Но владыка не велел. Сказал: пока жив хоть один прихожанин, будем служить. И Агафья стала жить назло всем.
   Вечером Марийка привела её на источник. И хотя вода была ещё далеко не прозрачная, они решили искупаться. Надели длинные посконные рубахи и погрузились в бассейн. Агафья сначала улыбалась, а потом вдруг стала серьёзной. Как в детство окунулась. Я ведь последний раз здесь купалась ребёнком... совсем девочкой. Марийка осмелилась спросить:
   - Матушка Агафья, а сколько вам лет?
   Та пожала плечами:
   - Не знаю. Много, видать. Мама говорила, что я на три года младше отца Феофана, и на пять лет старше сестрицы Анастасии. А они давно уже умерли. У батюшки в святцах всё записано.
   - А по документам нельзя посмотреть.
   - По документам? Можно, наверное. Только у меня их нет и не было никогда.
   - Как? Ни паспорта, ни свидетельства о рождении?
   - Нет. А на что мне свидетельство о рождении. Разве так не видно, что я родилась. И пачпорт тоже. Батюшка хотел мне выправить. Дескать, пенсию от государства будешь получать. Да я отказалась. Моя пенсия от Бога.
   Она замолчала. Потом улыбнулась и сказала:
   - Я что хочу тебе сказать. Их ведь тут три таких купели было: мужская, женская и для стирки. Так что тебе ещё работы много... Оставайся.
   Марийка вздохнула:
   - Доченька у меня, Лизонька, три годка ей. С бабулей осталась. Скучает, небось. Да и я тоже.
   Агафья печально, но одобрительно покачала головой:
   - Тебе переждать надо. Они теперь и в город кинулись. Знают, что до дома тебе иначе не добраться. Чем-то шибко ты их обидела?
   Обидела? Это я-то их обидела?! Подумаешь, травки подсыпала слабительной. Побегали дня два в кусты, кишечники очистили. Что ж, за это убивать?! Сами-то надо мной как издевались. Марийка упрямо тряхнула головой. Ненавижу всех.
   Она увидела легковую машину одновременно с тем, как Агафья подняла руку. Чу! Батюшка едет. Его машина. Марийка подтвердила. Легковая. "Жигули" - шестёрка. Тёмно-синего цвета. Кажется, он называется "Валентино".
   -Чудно, - пробормотала Агафья, - цвет женским именем называют.
   И вдруг заторопилась:
   - Ой, что ж мы тут в исподнем. Беги быстрее, приводи себя в порядок. Надень юбку и рубашку вышитую, которую я тебе приготовила. Что есть у нас в печи, всё на стол мечи. Теперь оголодал, небось. Дорога-то дальняя!
   Марийка вприпрыжку, потому что обувалась на ходу, побежала к дому. Едва успела переодеться и прибрать волосы под платок, как услышала шум машины, въезжающей во двор. Ей опять стало страшно. Она взглянула в крохотное зеркальце, которое чудом сохранилось у Агафьи со времён молодости её матери. Лицо белее мела. Глазищи огромные - серые. А в них любопытство и страх.
   Агафья уже разговаривала со священником. Странно. Но голос показался Марийке молодым. Он же батюшка! Должен быть старым... Хотя, если вспомнить, что о нём говорила Агафья... Они уже подошли к крыльцу. Остановились. Было слышно, как вздыхала Агафья, будто о чём-то печалилась. Марийка вышла на крыльцо.
   - А вот она, наша Маша,- сказала старушка так, словно обрадовалась этому обстоятельству.
   - Машенька, спускайся вниз. Поклонись, возьми у батюшки благословение, как я учила.
   Марийка на трясущихся ногах стала спускаться с крыльца. Когда перильца кончились, она едва не упала. Священник взглянул на неё и улыбнулся. Осторожно.
   - Ручки-то сложи крестиком, как я говорила. Левую на правую. Головку-то пониже приклони. - Агафья словно чувствовала, что Марийка всё делает не так. - И скажи: "благословите, батюшка". Ну же! Ну! - она дёрнула Марийку за руку.
   - Благословите, батюшка, - выдохнула, наконец, та, но головы не приклонила и глаз не отвела. Не могла. По мере приближения к нему погружалась в его бездонные синие глаза, пока совсем не утонула.
   Молчали минуты три. Наконец, он положил ей руку на голову и проговорил:
   - Во имя Отца и Сына, и Святого Духа. Аминь.
   - Аминь, - проговорила про себя Марийка и поняла, что влюбилась.
   
   20
   Ну, конечно, влюбилась! Сразу и бесповоротно. Как в Эдика. Как в Олега. Чёрт бы их побрал!
   Нет. Так нельзя! Она укусила себя за язык. Во-первых, нельзя чертыхаться. Во-вторых, нужно взять себя в руки и не смотреть на него взглядом заблудшей овечки, которой только что открылась истина. В-третьих,... Что в третьих? Что... Ах, да! Матушка говорила, что он голодный. Значит, надо кормить. С сожалением оторвав от него взгляд, она вместо поклона присела и прошептала:
   - Я уже и на стол всё собрала.
   Он опять улыбнулся так, как могут улыбаться только священники. Сниходительно-ласкающе и проговорил:
   - Я ненадолго в храм. Помолюсь, приду и будем ужинать. Машенька...
   Машенька! Так её только отец в детстве называл, а ещё бабуля, да вот Агафья. Машенька! Как в сказке. Машенька! Она впорхнула на крыльцо, затем в избу. Всё делала правильно: вот его стул. Агафья говорит: священнику положен отдельный стул. Вот его ложка... А что тут удивительного? У неё отец хоть и не священник был, а всегда за столом на одном месте сидел. Напротив Марийки. Ложки, правда, у него "личной" не было. Зато кружка для чая... И попробуй кто возьми!
   Вошла Агафья. Устало опустилась на лавку. Укоризненно или согласно закачала головой:
   - Умерла наша матушка Ксения. Царство небесное. Освободил Господь милостивый от ноши бренной. Освободил...
   Марийка, всё ещё не понимая, о чём речь, переспросила:
   - А кто эта, матушка Ксения.
   - Жена батюшки. Вишь, приехал. На нём лица нет. Понимает, что Господь милосердно поступил, но всё ж-таки страдает. Мается.
   Марийка тоже присела на лавку. Как же так?! Разве ж Акулина не обещала ему, что жена поправится, если он свой грех искупит. Выходит, не права была праведница. Ошиблась? Матушка Агафья поднялась, перекрестилась на икону и прошептала:
   - Господь всякому посылает столько мук, сколько человек в состоянии вынести. Значит, она свои "муки вынесла", а его ещё впереди.
   На крыльце послышались шаги. Женщины замолчали. Вдруг Марийка спохватилась: что делать-то? Как себя вести? Агафья шепнула: встанем, помолимся и ужинать начнём. Пусть поест хорошо. Он девять дён постовал.
   Когда отец Андрей входил в Агафьину избушку, ему пришлось наклониться, и Марийка заметила седые прядки волос, плавно переходящие от висков в бороду. За ужином, в основном, молчали. Андрей и Агафья перебрасывались немногословными фразами: Что да как? Где похоронил? Долго ли болезная мучилась. Оказалось, нет. Перед кончиной в себя пришла, всех узнала, причастилась. Ему на прощание руку поцеловала, а потом сказала: как же я устала. Ушла в свою келью и умерла во сне. Господь милостив, он такую смерть лишь праведникам посылает. Марийка слушала, понимала, что она здесь абсолютно чужая. Не слушать бы ей всё это. Но подняться и уйти не решилась. Так и просидела, тупо уставившись в одну точку, не имея сил жалеть эту неизвестную ей Ксению. Наконец, разговор пошёл о другом. Андрей встрепенулся, когда взглянул на Марийку, словно только её заметил и спросил:
   - Машенька, Агафья сказывала, что у тебя дочка есть. Как зовут девочку?
   - Лизонька,- будто проглотив что-то, шепнула Марийка.
   - Елизавета, значит. Хорошее имя. В честь кого-то назвала или просто нравится.
   - В честь бабушки... моей.
   Он кивнул:
   - Отличный небесный покровитель у этого имени, как, впрочем, и твоего. Налей-ка мне ещё чайку. Пить хочется.
   Марийка трясущимися руками подала ему чай и почувствовала, как и у самой в горле пересохло.
   - Крещёная? Дочка-то?
   - Нет,- едва выдохнула Марийка. И увидев его сочувствующий взгляд, добавила:
   - И я тоже...
   - Это я уже понял...
   - Как это возможно? Или у меня шишка на лбу?
   - Почему шишка? - он удивлённо вскинул брови.
   - Моя бабуля говорит: некрещёный лоб, он, все шишки собирает...
   Отец Андрей вдруг засмеялся:
   - Вообще-то права твоя бабуля. Но я по другим признакам распознал. В алтарь зашёл, а чайника на привычном месте нет. Значит, кто-то побывал. Знающий не зайдёт...
   - Пить хотелось очень. Меня как магнитом туда потянуло. Если бы ни эта вода, не дожила бы до утра. А это грех?
   - Грех по неведению - небольшой грех. Но впредь остерегайся.
   Марийка кивнула. Он поднялся, перекрестился. Пойду отдыхать, да и вы тоже отдыхайте. Завтра день трудный.
   Марийка прибрала посуду. Повторила вместе с Агафьей "урок" (несколько главных молитв) и вышла на улицу, подышать свежим воздухом перед сном. Знала, что не уснёт. Проходя мимо храма, заметила, что в алтарной части светятся окна. Жаль высоко. Не достать. А то бы подсмотрела. Хотя, что смотреть? И так понятно: он там о жене молится.
   Долго ворочалась с боку на бок. Снова выходила на улицу. Видела: не спит. Молится? Или "мается"? Как она, Марийка... Только она о нём. А он о той... о Ксении.
   
   21
   Утром Агафья поднялась ни свет, ни заря, зашаркала ногами, заскрипела половицами. Марийка поняла: пора вставать. А ведь только уснула. Да кто ж виноват?! Вбила себе голову чёрт знает что! Размечталась...
   Да что же такое! Опять лукавого упомянула в мыслях. Агафья говорит: о нём только подумаешь вскользь, а он уже тут как тут. Марийка оглянулась, поискала глазами. Затем перекрестилась. Зашептала молитву. Отпустило.
   Службу служили втроём. Отец Андрей как положено на амвоне и в алтаре, Агафья в храме, Марийка на клиросе. Пробовала подпевать. Получалось. Несколько раз заметила его благодарно-удивлённые взгляды. Сердце её при этом вздрагивало и замирало. После службы стали готовиться к крещению. Когда босоногую Марийку поставили на самотканое белое полотенце, она почувствовала себя как перед венцом. Батюшка служил долго. Снова и снова читал над ней молитвы, окроплял её водой. Наконец, перекрестил ей голову, надел ей шею крест, предварительно заставив поцеловать его. Сначала Марийке показалось, что крест этот - непосильная ноша. Но вскоре почувствовала облегчение. Агафья объяснила всё просто: бремя грехов с тебя скатилось. Но теперь - помни! За каждый свой поступок ты перед Богом ответишь. Марийка кивнула. Вечером перед ужином долго любовалась маленьким серебряным крестиком. Гладила его пальчиком, целовала. За этим занятием и застал её Андрей, когда вошёл к ним в избу. Марийка смутилась, подскочила с лавки, потом внезапно села и, не моргая, уставилась на него. Он быстро отвёл взгляд, и Марийка поняла, что ведёт себя дерзко. Положение спасла Агафья, которая приказала подавать ужин. За Марийкино крещение сегодня не грех и винца выпить. Настоечки вишнёвой или смородиновой. "Настоечка" оказалось достаточно крепкой. Марийка расслабилась, раскраснелась, и взгляд отца Андрея стал казаться ей не таким уж суровым. Разговаривали обо всём помаленьку: о прополке картофеля, об очистке второй ванны, о том, что нужно качать мёд и везти в город на продажу. Потому как это - единственный источник дохода для храма. О ремонте звонницы, который надо срочно производить (но денег нет!), и уже ни слова о Ксении.
   Но когда Марийка вышла на улицу, снова увидела в алтаре неяркий свет зажженных свечей. Она вздохнула и заплакала. К утру твёрдо решила: как только он поедет в город, она с ним. А там, на поезд и домой, к дочери. Однако отец Андрей в город не собирался. Сказал на ближайшие две недели и тут работы хватит. А потом ей, Марийке, всё-таки без паспорта по железной дороге не добраться. Могут и арестовать. Приятного мало. Надо заявление в местное отделение милиции написать, они сделают запрос по месту жительства, уточнят и дадут ей на время справку об утере паспорта. С этой справкой она и доберётся до дома. А там уже и "выправит" себе новый паспорт. Марийка согласилась с ним во всём. И не только потому, что это было правильно, а больше потому, что это ей давало возможность быть рядом с ним. А быть рядом с ним ей было жизненно необходимо. Теперь она это понимала, как никогда. Просто быть. Помогать ему месить глину, мазать и белить стены, подкрашивать окна. Держать рамки, наполненные желто-коричневым, тёплым мёдом. Не мудрствовать лукаво. Не мечтать о том, чего не может быть. А просто быть рядом.
   Как-то однажды вечером, ложась в постель, она вдруг осознала, что перестала его бояться. Странно! Когда это произошло? Сегодня? Когда поймала на себе его задумчиво-нежный взгляд. Или вчера? Когда выбирала у него из волос и бороды двух запутавшихся пчёлок. Он был так близко, так рядом. Но она не волновалась, как раньше, а просто наслаждалась его близостью. Шальной мыслью о том, что имеет хоть какую-то возможность к нему прикоснуться. А может раньше? Когда наступила на ржавый гвоздь, проткнула ногу, и он профессионально промыл рану и сделал ей перевязку. Или тогда, когда снова назвал её Машенька. Как девочку. Как дочку. Машенька! Все-таки, какое потрясающе-красивое у неё имя.
   Лачинск, городок муниципального значения, располагался в двухстах верстах от областного центра. Там на местном рынке и была у отца Андрея палатка, где он торговал мёдом и прочими продуктами, выращенными им самим и Агафьей на огороде. Деньги шли на свечи, сахар, соль и горючее для трактора и машины. Останавливался он всегда в небольшой гостинице, имеющейся при одном из Ачинских храмов. Туда же он привёз и Марийку.
   Во вторник после похода в милицию, где ей недвусмысленно намекнули, что ждать придётся "очень долго", если она не подсуетится, Марийка вышла расстроенная. Ну почему люди не говорят напрямую, что они хотят. Что значит "подсуетиться"? Дать денег или... ? На "или" она категорически не согласна. Отца Андрея едва отыскала на базаре. Место у него невыгодное, в самом углу. Сюда и знающий не каждый заглянет, а уж "быстрый" покупатель тем более. За полдня он продал несколько вёдер прошлогодней картошки и полтора литра мёда. Базарный день был на исходе. Когда выезжали с рынка, Марийка заметила у центрального входа пустой, заброшенный вагончик с надписью "Тарговый павылён". Она долго соображала, что бы это значило, потом её осенило "павильон". Вот сюда бы им перебраться! Гораздо удобнее...
   На следующий день, увидев отчаяние в глазах Андрея (сегодня совсем ничего!) решилась... Разыскала "офис" директора рынка. Им, разумеется, оказался армянин. Да что же это такое! Ну, ладно в Москве! Но здесь в далёкой Сибири то же самое. Что ни директор рынка или ресторана - обязательно армянин. В "офисе" было шумно и накурено. Курили не только мужчины, находящиеся здесь, но и две женщины. Явление Марийки произвело на них ошеломляющее действие. Они одновременно замолчали и один за другим стали тушить окурки. Что их так потрясло, Марийка не поняла. Она робко потопталась у двери и спросила шёпотом:
   - Мне бы директора.
   Женщина, только что "забычковавшая" половину сигареты, показала на дверь, расположившуюся в центре противоположной стены. Под пристальным взглядом всех присутствующих Марийка прошла в кабинет директора. Директор что-то писал, поэтому не обращал на неё никакого внимания. Она прошла к столу:
   - Здравствуйте!
   Голос её прозвучал видимо так резко, что мужчина вздрогнул, поднял глаза и уставился на Марийку взглядом барана из известной русской поговорки. Наконец, он сообразил придать своему лицу более "приличное" выражение: недоумения и восхищения одновременно.
   -Здравствуйте, - повторила женщина, - мне бы директора.
   Тот подскочил со стула, двинулся ей навстречу, протянул руку. Потом видимо сообразив, что делает неправильно, руку резко одёрнул. Марийка поняла его жест и протянула руку первая. Он с удовольствием схватил её, затряс, но затем, опять поразмыслив, поднёс её к губам. Марийка неодобрительно закивала головой: это уже лишнее. Мужчина с сожалением отпустил руку, при этом сжав Марийкины пальцы так, что ей стало больно. Да что с ними сегодня такое? Почему они на меня так реагируют? Она решила представиться:
   - Мария. Я прихожанка храма Святителя Николая Чудотворца. Мы здесь на рынке местечко арендуем...
   Директор так затряс головой, как будто очень этому обрадовался.
   - А вы христианин?
   - Я?! - Он настолько был потрясён её вопросом, что сразу согласился.
   - Кристианин, кристианин,- забормотал он, едва выговаривая это не совсем привычное для него слово.
   - Отлично... А зовут Вас...?
   Он перебил:
   - Гурген, Григорий по-вашему...
   - А отчество есть?
   - Есть, конечно! Но зачем Вам отчество, говорить его трудно... Называйте Григорием.
   Марийка кивнула:
   - Я поинтересоваться хотела: тот синий павильон, возле центрального входа он же сейчас пустой?
   - Пустой... пустой. Синий, такой синий. Пустой!
   - А кому он принадлежит? Могу я поговорить с хозяином?
   - Можешь, Мария, те... Я есть его хозяин. Мой павильон. В конце лета братья приедут, друзья, торговать будут дынями, арбузами. Хорошо будет. Пальчики оближешь... те, Мария...
   Марийка улыбнулась:.
   - Значит, сейчас он пустует?
   - Пустует... Там у меня весы, мешки сетки хранятся...
   Она снова кивнула:
   - Вы не могли бы сдать нам его в аренду до конца лета? Ну, пока друзья - братья не приехали?
   Он заморгал глазами, закачал головой слева направо и сказал:
   - Почему не могли? Могли...бы...
   Марийка ждала продолжения. Судя по жесту, он собирался отказать. Судя по словам, - разрешить. Наконец, не выдержала и переспросила:
   - Так могли бы или нет?
   - Я могли бы, мы могли бы... - утвердительно закончил он.
   - Хорошо,- успокоилась Марийка.- Какова цена Ваша?
   - Какая цена! Вай, женщина, Мария, что ты говоришь? Чтобы я кристианин брал у такой красавицы деньги за какой-то грязный синий павильон. Обижаешь...
   Марийка напряглась: непонятно, что он хочет. Опустила глаза. Выждала минуты три и попятилась к двери. Ну, их всех! Однако Гурген, снова схватил её за руку:
   - Ты почему уходишь, женщина, Мария? Я тебя обидел? Почему не смотришь..?
   Марийка попыталась выдернуть руку, но не смогла. Он перехватил её за запястье.
   - А может тебя кто другой обидел? Ты мне только скажи... Гургена все знают в этом городе, против меня никто не пойдёт.
   Марийка с трудом левой рукой разжала его пальцы, сжимающие её правое запястье:
   - Извините, я пойду.
   - Почему пойдёшь? Останься...прикажу сейчас нам обед принести. Вина фруктов. Посидим, обсудим условия аренды... Или нет... давай лучше поедем в ресторан. Лучший ресторан... города. Хорошо будет...
   Марийка так решительно-отрицательно замотала головой, что Гурген нервно засмеялся:
   - Почему так головой трясёшь? Боишься меня? Я что похож на зверя?
   - Мне идти надо. Меня ждут,- с тоской проговорила Марийка, мысленно ругая себя за то, что "опять вступила". Зная её потрясающие способности попадать во всякого рода ситуации, отец любил говаривать "как вышла без присмотра, так вступила: не дер... мо, так в комсомол". И хотя в комсомоле Марийка не была, но ощущение того, что это неприятно, осталось.
   Она попятилась к двери, предварительно спрятав руки за спину. Уже у самой двери он окликнул её:
   - Вай! Женщина. Ты почему себя так ведёшь? Приходишь сама -просишь, а потом сама же и убегаешь... Ключи возьми от павильона... Глупая... Приняла меня за ...
   Он не договорил, достал из письменного ящика стола связку ключей, отцепил два и, положив их на край стола, отошёл к окну. Марийка нерешительно направилась к столу. Он пристально смотрел на неё. Она взяла ключи, улыбнулась:
   - Спасибо, Гурген...
   - Ладно, иди уж. Да мужу своему скажи... пусть сам ко мне придёт. Не дело это жену впереди себя пускать...
   Марийка согласно кивнула и бросилась вон, снова приведя в состояние шока, тех, кто сидел в приёмной директора. И только на улице сообразила: какому мужу?! Никакого мужа у неё здесь нет! И нигде нет...
   
   22
   До самого вечера она скребла и чистила синий павильон. Обновила прилавки, небольшое крылечко. Закрасила надпись, а потом подумала и решила полностью сменить окраску. Из грязно-синего он превратился в жёлто-зелёный. Нашла на свалке две грязные урны, побелила их и поставила у входа в магазинчик. Маленькая площадка стала сразу обжитой и уютной. Скамью бы надо поставить рядом. Человек присел отдохнуть, подумал и в магазинчик. Узнать: что - почём. Андрей сказал, что это вполне возможно. При храме у него есть необходимые инструменты и деревообрабатывающий станок.
   На следующий день их павильон был в центре внимания всего рынка. Не только покупателей, но и продавцов. Кому это Гурген место продал? Не продал, а в аренду сдал до августа. Да и не сдал, а так отдал... Священнику, который мёдом торгует. И не священнику вовсе, а жене его молодой. Тогда понятно. Гурген на это дело падкий. Отправив Андрея "договариваться" с Гургеном, Марийка осталась в павильоне одна. Сразу размечталась: вот бы тут полки сделать, тут столик и скамью поставить. Покупатели-то на рынке в основном пожилые. Пенсионеры. Название бы красивое придумать. Например "Ромашка". Хотя, что это карусель что ли? У маленького прилавка толпились любопытные. Чем торгуете? Мёд и картошка... Маловат ассортимент-то. Но всё-таки покупателей заметно прибавилось. К концу дня картошки не осталось. Мёд тоже помаленьку расходился.
   Отец Андрей довольный усмехался: да у тебя талант, Машенька. Ассортимент расширять надо. Надо. Да только нечем. Позже капуста, помидоры, морковь, а пока вот... мёд. Марийка объяснила: при въезде в город есть несколько стихийных рынков, где старушки торгуют зеленью, редисом, яйцами. Цена в два раза ниже, чем на рынке. По дороге закупаем, здесь продаём. Цены чуть ниже среднерыночных сделаем, и нам прибыль и людям хорошо. Андрей задумчиво покачал головой. Правильно рассуждаешь... Только кто этим заниматься будет? Получишь свою справку и уедешь, а мы с Агафьей останемся. Марийка услышала, как дрогнул его голос. Или показалось? Она улыбнулась: но пока-то я здесь. Давай попробуем.
   Попробовали. На следующей неделе скупили всё, что обнаружили на "диких" рынках. Не только прицеп и багажник, но и салон заполнили пучками, пакетами, мешками, коробками. К пятнице успешно распродались и отправились домой. Андрей радовался. У меня катер есть небольшой. Я на нём рыбачил. Ещё и рыбой торговал. Да только мотор забарахлил. Делать надо. Я сам смотрел: ничего не понимаю. Привезу сюда в мастерскую, может, сделают. Сделают, обязательно, - успокоила его Марийка и внезапно подумала: Сашку бы бульдозериста сюда. Мужики говорили: он любой мотор сделает, даже самолётный. Она тут же осеклась. Чур, меня! Чур! Не допусти Господи ещё раз хоть с кем-нибудь из них встретиться.
   Через неделю Марийка наведалась в милицию. Когда открывала дверь, руки дрожали, а вдруг справка готова. Но оказалось до завершения процедуры ещё далеко. Она ведь в Москве прописана. Туда и запрос надо делать. По последнему месту жительства. Марийка улыбнулась, бросила им на ходу: "спасибо" и выпорхнула из отделения. По дороге на рынок поймала себя на мысли: радуешься, а доченька там скучает. Вот если бы Лизоньку сюда перевезти и бабулю. Это бы уже сколько прихожан в храме прибавилось. Хотя бабуля вряд ли поедет. Потому что тайком сына ждёт. Никому не говорит, но Марийка знает: ждёт. Потому и слышать ни о каком переезде не хочет. Она отправилась на почту. Отбила очередную телеграмму с уведомлением. Пишите мне до востребования. Люблю вас.
   У отца Андрея одна нужда. Храм снаружи рушиться: надо ремонтом заниматься. Да всё руки не доходят. Он уже и состав глины изучил. Раньше ведь глину на яйцах месили. Собирали со всего окружного населения оброк яйцами. Потому и стоят эти глиняные храмы веками. Марийка удивилась: это ж сколько яиц надо. Тысячи! В конце концов, он принял решение нижний фундамент укрепить сеткой и цементом, а верхнюю часть храма, как в старину, глиной. Марийка посоветовала нанять рабочих. Одному ведь не под силу. Служба, рынок, огород. Он согласился. На рынке им подсказали: тут неподалёку строили что-то: сейчас простаивают. Строители сначала загнули непомерно высокую цену, но увидев Марийку "подобрели" наполовину. Ладно уж, в церкви не бываем. Может, нам на том свете зачтётся. Зачтётся,- пообещала Марийка. Она поняла, в чём состояла магия её воздействия на людей. В одежде. Она ходила в юбках и кофтах, подаренных ей Агафьей. Приталенных, с оборками. На груди кружево или вышивка. Косынки непременно белые и тоже кружевные. Ни дать, ни взять русская крестьянка с картин знаменитых художников 19 века. Только коса коротковата. Она уже пожалела, что подстригла волосы перед тем, как ехать в тайгу. Олег насоветовал. Тяжело ухаживать в лесу за такими волосами.
   Строители пять человек прожили у них почти месяц. Наели, напили на кругленькую сумму, зато дело своё сделали хорошо. Сказали: лет сто простоит ещё храм. Перед отъездом некоторые покрестились. Обещали в гости наведываться, по праздникам. Церковь забелела белыми стенами, как невеста перед венцом. Купола бы подновить. Позолотить. А потом и изнутри купол отреставрировать. Но для этого специалист нужен, да и дорого очень. В епархии таких денег нет. Самим надо крутиться.
   В городе Марийка наняла продавца. Теперь их павильон под названием "Пчёлка" (главный продукт всё же - мёд) работал, как и все на рынке, с одним выходным в неделю. Женщина-продавец оказалась весёлой и расторопной. К ней покупатели шли с удовольствием. Можно не только дешевле купить, но и пообщаться. Она ещё несколько частных поставщиков привлекла. Прибыль стала стабильной. Андрей снова заговорил о катере. Вверх по реке есть несколько озёр. Там рыба кишмя кишит. Одна другую поедают из-за тесноты. Туда бы подняться. Можно не только на зиму заготовить, но и на продажу пустить. Льда у него в погребе предостаточно. Только тяжело одному с сетями или бреднем управляться. Напарника надо. Марийка напросилась в помощницы. И хотя работа была не из лёгких, но она справлялась. На малых озёрах и реках водился в основном карась, да лещ. Но иногда попадалась стерлядь и хариус. Андрей обещал Марийке:
   - На Дальнее озеро плыть надо. Там за час сеть набивается, что не унесёшь.
   - Надо так надо,- улыбалась Марийка. - Плывём на Дальнее.
   Вверх по большой реке поднимались часа полтора. Потом по протоке ещё час до самого озера. Сети закинули только к обеду. Можно отдохнуть. Андрей начал обустраивать бивуак. Решено было, что они здесь трое суток пробудут. Ночью холодно. У Марийки в избушке полати, тёплый спальник и одеяло. У Андрея в палатке просто спальный мешок. К вечеру Андрей предложил побродить вдоль протоки с большим бреднем. Он по одному берегу, Марийка по другому. Сначала было легко. Она брела в больших резиновых сапогах по самому краю протоки и тянула бредень, похожий на большую сеть. Постепенно руки отяжелели, плечи налились свинцовой тяжестью, спина заныла. Но она молчала. Вдруг сеть стала неуправляемой. Соскользнула с марийкиного плеча и с быстротой молнии стала исчезать в воде. Женщина успела ухватиться за деревянные ручки и почувствовала, как её потащило в воду. Несколько мгновений, и она оказалась на середине протоки. Поняв, что какая-то огромная рыбина тащит её по направлению к большой реке, Марийка расцепила руки. Попыталась подняться на ноги, но не получилось. Протока была достаточно глубока. Огромные тяжёлые сапоги и намокшая одежда потянули её на дно. Поняла, что тонет. Последнее, что увидела, это бегущего по берегу протоки Андрея. Тот что-то кричал, но она уже не слышала.
   Когда пришла в себя и открыла глаза, удивилась: мир был перевёрнут вверх ногами. Что это с ним? Оказалось, не с ним, а с ней. Это она висела головой вниз, и из неё выплёскивалась вода и выплёвывались остатки обеденной пищи. Она зафыркала, закашлялась и замотала головой, давая ему понять, что жива. Андрей перекинул её через колено и надавил ей на живот. Она громко икнула. Этого было достаточно, чтобы окончательно прийти в чувство. Затем он перевернул её, как положено, и поставил на ноги. Лицо его было бледно и строго. Марийка от усталости села прямо на то место, где стояла. Нет! Нет! Сидеть не надо. Он подхватил её на руки. Надо идти к костру и обсушиться. Уже прохладно. Марийка обхватила его за шею и замерла. Пыталась вспомнить: когда последний раз её носили на руках. Никогда! Нет. То есть носили, в детстве. Отец. Однажды, когда она в бане чуть не угорела. Эдик - нет. Дмитрий - тоже. Олег? Ах да, Олег! Да ещё Сашка бульдозерист в ту ночь, когда Мишка едва не убил её.
   Дорога показалась очень короткой. Андрей посадил её перед костром. Снял с неё эти дурацкие сапоги, которые чуть не утопили её. Так, быстро давай в избушку - переодеваться в сухое. Потом снова к костру - чай пить. Когда переодевшаяся Марийка вышла к костру, лицо его уже стало спокойным:
   - Ты же говорила, что умеешь плавать?
   - Немного. Сапоги мешали и юбка поверх штанов.
   Он покачал головой:
   - Напугала ты меня. Кричу, кричу: брось сеть, а она не слышит.
   - Шум в ушах от воды стоял такой...
   Он снова покачал головой:
   - Мария, Мария предупреждать надо и слушаться.
   Марийка виновато и преданно взглянула на него. Знала: раз назвал её Мария, значит, сердится. Он перехватил её взгляд, и голос его тут же потеплел:
   - Пей чай. Не хватало ещё тебе простудиться. А я пойду, может, хоть бредень вытащу.
   Марийка пила чай и чувствовала, как кружилась голова. От пережитого волнения, от страха или от того, что он был так близко. Он вернулся с бреднем, и она увидела штук двадцать крупных осетров. Они-то, видно и потащили её в реку. Пока разбирали, потрошили и укладывали рыбу в специальные деревянные бочки, Марийка чувствовала себя сносно, но, как только оказалась в избушке одна, занемогла. Голова болела, туловище горело, весь организм сотрясался как в припадке. И всё-таки задремала. Ей снился странный сон. Она бредёт по колену в снегу. Ей холодно. Очень холодно. Она ложится в снег, потому что знает - в снегу теплее. Там не просто теплее, там жарко. Марийка проснулась от жажды. Пить. Вышла к костру и сразу почувствовала озноб. Да что же это такое? То жарко, то холодно. Она загремела чайником. Пока пила из носика, перепачкалась в саже. Ну и пусть. Темно ведь. Из палатки показалась голова Андрея:
   - Ты почему не спишь, Маша?
   - Холодно... - прошептала она. Он появился из палатки весь.
   - Да у тебя жар должно быть? - он протянул руку к её лбу, потом потянулся к нему губами. - Конечно, жар, и сильный...
   - Мне холодно, - повторила Марийка и замерла, прижавшись лбом к его губам.
   - Машенька, ты присядь. Я принесу теплые вещи. Он усадил её на брёвнышко у костра и бросился в избушку. Закутал её в одеяло. Сейчас чайку заварю. Здесь неподалёку кусты дикой малины растут.
   Он растворился в темноте. Марийка ждала целую вечность, потом устала. Прилегла рядом с брёвнышком у костра и заплакала: я за ним в тайгу, я за ним на озеро. А он? Всё одно и то же. Чайку с малиной. Дурак! Вот уеду к бабушке, будет знать...
   Он наклонился на ней:
   - Машенька, ты зачем на землю... Вот беда-то!
   Марийка не отвечала. Плакала.
   - Что ж такое-то, душа моя?
   Он поднял её, приобнял:
   - Ты совсем разболелась? Да?
   Марийка сопела носом, не решаясь высказать вслух всё, что сейчас думала о нём.
   - У меня же спирт есть! Сейчас я тебя согрею и разотру.
   Он налил несколько капель спирта в уже заваренный с малиновыми листочками чай. Потом посмотрел на Марийку, добавил столько же:
   - Пей! Не залпом. Но постарайся как можно быстрее.
   Марийка сделала глоток. Внутри зажгло и сразу потеплело. Она допила чай.
   - Пойдём в избушку. Я тебя спиртом разотру и укутаю. Пропотеешь, и хворь как рукой снимет.
   Марийка подчинилась. Он начал растирать ей ступни ног, затем икры. Повернись ко мне спиной. Марийка села, повернулась к нему спиной, целомудренно прикрыв грудь. В голове шумело от выпитого спирта и того, что сердце выбивало какой-то немыслимый такт. Умница! Теперь ложись, я тебя укутаю... Безропотно подчиняясь ему во всём, Марийка нашла в себе силы посмотреть ему в глаза и прошептала:
   - Не уходи...
   Он замер. Потом решительно стал снимать ветровку и брезентовые брюки:
   - И то, правда. Вдвоём мы быстрее согреемся.
   Как только он оказался рядом, Марийка прижалась, уткнулась ему подмышку, вдохнула его запах и поняла: жизнь её имела смысл только ради этого вечера.
   Он долго перебирал рукой её волосы. Потом вдруг попросил:
   - Поднимись чуть выше.
   Марийка поднялась до плеча. Ещё! Губы их встретились, и сознание её окончательно помутилось. Ещё до конца не осознавая, что "это" произошло,  услышала его слова:
   - Маша, Машенька! Что же ты со мной делаешь?
   Марийка приподнялась на локте:
   - Я тебя искушаю... - Не то спросила, не то подсказала она и потянулась к его губам.
   Он ответил жадным долгим поцелуем:
   - Действительно искушаешь...
   И, уже улыбаясь, добавил:
   - Грех ты мой, маленький... Но какой сладкий!
   На сей раз он ласкал её долго и чувственно. Она замирала и таяла от его ласк и поцелуев, от его нежных слов, растворялась в нём и возрождалась для него.
23
   Проснулась она одна и сразу почувствовала пустоту. Пошарила рукой по полатям. Безрезультатно. Всмотрелась в сумрак избушки. Никого! Стало страшно. Что же теперь делать? Как себя с ним вести? Он теперь, наверное, жалеет, что "это произошло". Раскаивается. Молится. А она? Марийка поймала себя на мысли, что ни о чём не жалеет и "грехи замаливать" не собирается. Нет на ней греха. Она его любит. Вот и под иконой в келье у Агафьи написано "Прежде всего, любовь друг к другу имейте". Она имеет...
   Поднялась и почувствовала лёгкое головокружение. Озноб возвращался. Похоже, и в самом деле, заболела. Одевшись, она выползла наружу. Было уже светло. Костёр горел вовсю. Над костром висел чайник. Из носика валил пар. Кипит! Марийка подхватила голой рукой ручку. Обожглась, ойкнула и затрясла рукой. Тут из леса появился Андрей.
   Увидев её жест, он закачал головой:
   - Что же ты делаешь, Маша?
   Марийка отчаянно дула на свою руку. Не помогало. Было стыдно и больно.
   Андрей взял её руку, развернул обожженной ладонью вверх, подул на неё и приложился к ней губами. Марийке сразу полегчало. Исследовав её ладонь, он заявил: до свадьбы заживёт, и улыбнулся. Но вскоре лицо его стало серьёзным. Он коснулся губами её лба:
   - Да ты опять горишь, Машенька?!
   Помолчал, укоризненно глядя на неё, и приказал:
   - Всё, едем домой! Не хватало, чтобы ты окончательно разболелась.
   Марийка пыталось было возразить: а как же сети? Но он и слушать не хотел. Отвезу тебя к Агафье и вернусь за ними. Попьём чайку и в путь.
   Он усадил её в кормовую часть катера. Укутал одеялом. Всю дорогу посматривал на неё. Беспокоился. Марийка тоже. Только совсем по иному поводу. Почему он меня не поцеловал? Сердится? Или чувствует себя неловко после вчерашнего. Интересно, хорошо ему было? Может, я ему чем не угодила? Словно уловив её мысли, он ободряюще улыбнулся и прокричал:
   - Ах, как я себя ругаю!
   - За что? - спросила Марийка и додумала: за "это"!
   - За то, что не уберёг тебя. Душа моя! Теперь Агафья с меня три шкуры спустит.
   Марийке понравились слова "душа моя", и она расплылась в улыбке.
   - Я в баньке веничком попарюсь, и всё пройдёт,- проговорила, не будучи уверенной, что он услышит. Но он услышал. Одобрительно закивал головой:
   - Это правильно. У Агафьи веники есть самые различные: берёзовый от хвори, осиновый от сглазу, пихтовый для приятности тела.
   Катер причалил к маленькой пристани. Марийка поднялась, хотела шагнуть на пристань, но пошатнулась и чуть снова не свалилась в воду. Андрей поддержал её, подставив свою сильную мужскую руку. При этом он так озабоченно-нежно взглянул на Марийку, что сердце её затрепетало, а тело заволновалось.
   Агафья и впрямь напустилась на него с упрёками:
   - Не уберёг! Как же так?! Нашу радость! В воду загнал, небось? Знаю. Помешан на своей рыбалке. В прошлом годе уехал один. Три дни нету, пять дён. Когда является - хворый. Зато рыбы напотрошил целый ворох. Икры два ведра привёз. Сдал в городе на рыбоконсервный комбинат и свалился. Целые две недели пластом лежал. А я отхаживала.
   Марийка слушала и удивлялась. Как она, Агафья, смеет с ним так разговаривать. Он ведь священник! И он ведёт себя странно: молчит да улыбается. Бог их разберёт. Похоже Агафья как мать ему. Или даже бабушка.
   Сдав Марийку на попечение матушки Агафьи, Андрей вернулся за рыбой. Жарко. Лёд быстро тает. Надо в город везти сдавать. Иначе весь труд насмарку. Марийка усиленно прогревалась в бане, испытывая на себе лечебные свойства Агафьиных веников. Сразу стало легче, но к вечеру опять поднялась температура, начался жар. Теперь уже Агафье приходилось делать освежающие компрессы и прикладывать холодное полотенце к Марийкиному воспалённому лбу. Только к концу третьего дня она стала приходить в себя. Попыталась встать, но тут же обессилено села в кровать.
   Агафьи не было. Упираясь в спинку кровати, Марийка всё-таки поднялась и, держась за стенку, сделала несколько шагов к двери. Вдруг дверь горенки распахнулась, и на пороге появился отец Андрей. Он сделал шаг вперёд и сразу заполнил собой половину комнаты. Марийка от неожиданности вздрогнула и тоже шагнула вперёд. Столкнувшись нос к носу, они молчали минуты две. Потом он потянул её к себе за плечи, прижал и проговорил:
   - Машенька, как ты тут, душа моя? Зову, зову Агафью - не откликается. Вот и ворвался сам.
   Марийка, блаженствуя, прижалась к нему и молчала. Что говорить-то? И так всё ясно. Он рядом, и жизнь прекрасна.
   За объятьями их застала Агафья. И хотя глазами та ничего не видела, прекрасно поняла, что между ними происходит, поэтому заворчала:
   - Что ж ты её, хворую, с постели-то поднял? Души в тебе нет... Куды ты её?
   - Я сама... - смущённо попыталась оправдаться Марийка. - Устала лежать... Во двор хотела выйти, на солнышко посмотреть. Да вот не смогла и шагу шагнуть...
   Андрей уже вывел её в переднюю избу, усадил на лавку у печки. Укутал ей тёплым шерстяным платком ноги и сел рядом.
   - Невесёлые новости привёз я Агафьюшка...- начал он, и голос его дрогнул.
   Марийка насторожилась. Агафья тоже встрепенулась.
   - Что за новость, батюшка? Не уж-то, храм закрывают? - со слезами в голосе заговорила она.
   Андрей отрицательно закачал головой:
   - Слава Богу, нет! Другая беда у нас...
   - Да, не томи ты батюшка. Не томи, сказывай...
   - Боюсь я, матушка, что останемся мы скоро опять вдвоём. Уедет наша Машенька.
   И выдержав длительную паузу, добавил:
   - Справку я привёз из милиции взамен паспорта. Так что...
   Не договорил, но в какой-то момент Марийке показалось, что он хотел сказать "скатертью дорога". Она заметалась. Уехать немедленно, сейчас. Его избавить от искушения, самой одуматься. Что она о себе возомнила? Разве ровня она ему? Он священник, а она.... Вспомнить страшно! Ехать домой: к бабуле, к дочери. Они ей любой рады. Она хотела подняться, но не смогла (ноги сильно дрожали) и заплакала. Не громко, а тихонько. Едва всхлипывая. Андрей вопросительно взглянул на неё:
   - Ты чего, Маша? (не Машенька!).
   - От радости,- слукавила Марийка. - По дочери сильно соскучилась...
   Он вдруг резко поднялся и вышел, хлопнув в сенях дверью так, что звякнули припасённые в шкафчике бутылочки с лекарствами. Марийка мельком глянула на Агафью. Та была занята какими-то своими мыслями и улыбалась. Марийка не осмелилась спросить у неё: не показалось ли той, что их батюшка "серчает"?
   За ужином он заметно нервничал. Задумывался, отвечал невпопад на Агафьины вопросы. Наскоро благословив их на ночь, вышел. Спать хочу -устал очень. Марийке же не спалось. Вышла на улицу. Медленно обошла храм и увидела свет в алтаре. Он там! Молится! О чём? Она потянула на себя тяжёлую дверь. Она скрипнула, но поддалась. Марийка вошла в храм, перекрестилась, как учила Агафья: чело-чрево, право-лево. Встала перед иконой Богородицы. Матушка, помоги! Дозволь мне любить его. Я стану послушной. Правда-правда! Помоги...
   Он вышел из алтаря. Очень удивился:
   - Тебе тоже не спится?
   Приблизился к ней. Стараясь уловить выражение его глаз, проговорила:
   - Не спится. Днём много спала. Мне показалось, или ты, в самом деле, сердишься на меня?
   - Сержусь? Нет... Хотя, наверное, сержусь...- он отвёл взгляд в сторону.
   - Почему? Разве я не вольна поступать, как велит мне моё сердце?
   - Вольна, - он уже был так близко, что она заволновалась. - А что "велит тебе твоё сердце"?
   Марийка уставилась на его губы и прошептала:
   - Оно велит мне ехать за дочерью и возвращаться, если ты, конечно, нас примешь...
   Он прижался к ней, положил подбородок на её голову, тоже зашептал:
   - Я-то приму... Только вряд ли ты вернёшься. Уедешь в Москву. Муж, друзья, жизнь другая. Окунёшься в неё и забудешь меня, как мимолётный сон...
   Марийка обиделась:
   - Ты так говоришь, как будто всё знаешь наперёд.
   - Не всё, но... знаю. Многие до тебя отсюда уезжали и говорили, что вернутся. А как видишь...
   Марийку неприятно укололо в сердце:
   - А среди этих многих были женщины?
   - И женщины, и мужчины...- начал он. Но, увидев настороженный взгляд Марийки, усмехнулся:
   - Ты о чём подумала-то? Женщины? Пока Ксения жила, она была моей единственной женщиной. Это я образно говорю. Бывали здесь и мужчины и женщины одинокие, случайно или специально, к Агафье, захаживали. Она ведь лечить может от разных недугов молитвой да травяными настоями. И учёные приезжали, историю здешних мест изучали, и охотники, рыбаки... Наобещают: вернёмся, батюшка, храм поможем восстановить. А как только на поезд посажу.... Прощай. Ни слуху, ни духу.
   Марийка оторвала лицо от его груди:
   - Я немногие. Я одна такая. Вернусь с дочерью, а может и с бабулей, и тебе будет стыдно, что ты подумал, будто всё это для меня "мимолетный сон".
   Андрей улыбнулся и кивнул снисходительно. Поняла: не поверил. Слёзы снова навернулись на глаза. Ах, ты так! Она отступила от него и пошатнулась. Ноги ещё ходили ходуном. Или нервы... Он снова привлёк её к себе:
   - Маша, Машенька... - помолчал. - В любом случае ехать тебе завтра нельзя, нужно отлежаться. Иначе в дороге захвораешь... Я тебе так велю.
   Марийка вдыхала его запах и уже не плакала. Хорошо! Как скажешь!
   Я не спорю. Тут спорь - не спорь, а без него ей до города не добраться.
   Он проводил её до крыльца. Поцеловал в лоб. Спокойной ночи, душа моя. Несмотря на его благословение, ночь для Марийки спокойной не была. То снова кидало в жар, то откуда-то подкрадывался озноб. Обида брала верх или желание доказать ему, только металась до самого утра. Проспала даже утреннюю службу. Проснулась к полудню. Агафья у плиты хлопочет. Сейчас кормить буду. А отец Андрей? Он разве обедать не будет?
   - Нет его, - проговорила Агафья. - В тайгу ушёл. Сказал дня на три.
   Она помолчала:
   - Крепко ты его, видно, зацепила?
   Марийка с тоской посмотрела за окно. В тайгу.
   - Он меня тоже "крепко зацепил"...
   - Не уж-то и впрямь вернёшься, Маша? - Агафья села на лавку.
   - Вернусь! Он мне не поверил, потому и ушёл. А ты поверь, матушка, поверь мне. И жди.
   Марийка увидела, как заблестели небесно-голубые глаза Агафьи:
   - Возвращайся, матушка. Возвращайся. Я за тебя молиться буду и за него. У вас всё сладится. Он добрый, заботливый. Это только с виду суров. Всё сладится. Не зря же Господь тебя привёл в храм этот, когда Ксения умерла. Может, час его искупления настал? Детей ему нарожаешь... А я буду нянчиться. Ещё старый владыка говорил: место это оживёт, когда услышит плач младенца.
   Андрей вернулся из тайги через три дня. Как и обещал. А ещё через два дня он посадил Марийку в машину и повёз в город на станцию. Марийка пыталась объясниться. Поговорить с ним. Но он молчал. Агафья сказала: дал зарок молчания, чтоб ненароком её не обидеть. Словом неосторожным. Поэтому прощались молча. Марийка хотела заплакать, но передумала. Прошла в вагон. Когда глянула на перрон, место, где он только что стоял, было пусто. Даже помахать некому. Она села на полку и с обидой подумала:
   - А, может, и не нужна я ему вовсе? Не простился и не позвал...
   
   24
   Действительно! С чего это она размечталась? Он вед её не приглашал. А что сказал тогда в храме "я-то приму", так сама навязалась. Разве ему такая женщина нужна. Это он о ней мало знает и то уже сомневается. А если бы всё узнал? Представить страшно! Как бы он её презирал!
   Вечером она с наслаждением переоделась в короткие белые бриджи и обтягивающую футболку. Давно так легко не одевалась. Но когда шла в своё купе, увидела вожделённые взгляды мужчин, расположившихся на боковых полках. Из их коротких разговоров поняла: вахтовики - домой возвращаются. Сразу стало стыдно. Выставила свои прелести напоказ. Дура! Она забралась на верхнюю полку и не спускалась с неё до самого утра. Когда перед утренним завтраком снова переоделась, взгляды мужчин сменились на недоумённые, а после и восхищённые. Вот так-то лучше!
   Вначале решила - домой. К бабуле. К дочери. А потом уже можно и в Москву, за паспортом. Бабуля от неожиданности всплеснула руками. Лизонька повисла на шее у матери и не отрывалась до самого вечера. Лишь глубокой ночью Марийке удалось расцепить ручонки дочери и уложить её в постель. Тогда только и появилась возможность, рассказать бабуле всё. Без особых подробностей, конечно. Но по сути. Старушка молчала. Лишь изредка качала головой. Ах, беда - беда!
   - А я ведь чувствовала, что беда приключиться должна. В одну ночь икона Богородицы почернела. Вечером молилась - лик светлый, обычный. А утром глянула и обмерла. Всякое думала. Места себе не находила. Но чтобы такое!
   Когда первую телеграмму от тебя получила, руки дрожали, и глаза не видели. Сердцем чую беда у тебя, а слова правильные, спокойные: "всё хорошо, устроилась нормально, работаю". Это какая телеграмма? Ещё апрельская. Марийка поняла: Олег "позаботился". Обходительный сволочь! Ничего! Бабуля задумалась. Вижу, как ей не понравилось "его обхождение". Он своё получит! Хотя... не по-христиански это. Ведь сказано же в молитве "яко же и мы оставляем должником нашим"... Только не получается ...пока.
   Она задумалась об Андрее. Как он там? Скучает? Или с облегчением вздыхает? Как говорится, с глаз долой из сердца вон. Сказать - не сказать о нём бабуле? Решила этот разговор отложить на завтра. На сегодня ей переживаний хватит.
   Объяснение состоялось через два дня. Вопреки ожиданиям бабуля не обрадовалась, а укоризненно посмотрела на "драгоценную" внучку. Что же это тебя жизнь кидает от одного к другому? От бандита (Олега!) к священнику? Одумайся: в качестве кого ты к нему поедешь. Женой он тебя не сделает... А так "греховодничать". Блуд творить. Нельзя! Марийка понимала, что нельзя, но ничего с собой поделать не могла. Чем дальше и дольше была от него, тем сильнее чувствовала желание вернуться. Да что там желание. Острейшую необходимость! Может быть, поэтому спустя неделю отправилась в Москву. За паспортом. Через местный паспортный стол не получалось. Всё дело было в смене фамилии и штампе о разводе. Лизоньку взяла с собой. Во-первых, доченька не отпускала маму от себя ни на минуту, А во-вторых, когда ещё доведётся там побывать. Эдику-то, конечно, всё равно, а вот Анна Андреевна любила внучку искренне и, стало быть, скучала.
   Москва встретила их шумным перроном Казанского вокзала и баснословно дорогими тарифами такси. Надо было где-то остановиться. Позвонила Наташе. Бывшая подруга обрадовалась, долго расспрашивала: что и как? Но лишь только Марийка намекнула: "перекантоваться где бы недельку - две" дала понять, что дружба дружбой, а проблемы врозь. Делать было нечего. Пришлось звонить Анне Андреевне. Та тоже в восторг не пришла, но услышав в трубку голосок Лизоньки, потеплела. Приезжайте на дачу. Я сейчас здесь. В городской квартире - ремонт затеяла. Да и Эдик там. Вторую неделю пьёт без просыпу. Да что там неделю! С марта месяца не просыхает. Как ты уехала. Видишь, как ты ему жизнь искалечила.
   Марийка насчёт того, что "искалечила" не согласилась, но промолчала. Свекровь с её связями могла помочь быстрее обрести паспорт, а соответственно и все остальные права, положенные Марийке по Конституции Российской Федерации.
   Свекровь болела. Марийка поняла это сразу. По глазам и жёлтым пятнам, расползающимся по её лицу. Однако, увидев внучку, взбодрилась и даже чмокнула Марийку в щёку. Здесь на даче лучше. Да и работы много. Соленья - варенья всякие готовлю. Марийка вызвалась помочь. Я - Вам, вы - мне. Быстрее паспорт получить. Прописаться. Выписаться. И желательно сразу штамп о разводе. Чтобы уже Вас не обременять. Анна Андреевна согласилась. Действительно, сразу и выпишу тебя. А то мало ли что! Только знай: завещание я на Лизоньку написала: и квартиру и дачу. Всё ей. А тебя в случае моей смерти опекуном назначат. Без права продажи. Поняла? Марийка кивнула. Поняла... Спасибо Вам. Только как же Эдик? А что Эдик? Он там живёт. Прописан так сказать. Вот и пусть живёт. Марийка заулыбалась. Поняла замысел "упрямый" своей свекровушки. Эдик прописан. Выписать его нельзя. Квартира дочери. Марийка - опекун. Проживать должна с дочерью. Уж если не сойдётесь, то съедетесь. Всё с Вами понятно! В таком случае, живите долго, мама! Свекровь тоже засмеялась. Жить хочу! Болеть не хочу!
   На минутку заскочила в кафе. Ашота на месте не было. В отъезде. Группа на эстраде опять новая. Из знакомых две официантки и повара. Обрадовались, поболтали о том, о сём, угостили вкусненьким. Уже собиралась уходить, как увидела знакомое лицо. Любка Сёмина. Марийкина одноклассница. Взвизгнули, как полагается. Обнялись. И одновременно:
   - А ты каким образом здесь оказалась?
   Марийка коротко изложила суть проблемы. В Москве по делам. Скоро закончу и домой, к любимому мужчине. Он у меня священник. Любка в шоке! Не может быть! И интим есть? Есть. Усмехнулась Марийка. Ну, и как?
   Марийка развела руками:
   - Божественно!
   Обе засмеялись. Любка также в Москве по делам. Тоже с любимым мужчиной. Он на обследовании в клинике Фёдорова. Почти слепой. Попал в автомобильную катастрофу и вот. Она вздохнула. Марийка посочувствовала.
   Всё будет хорошо. Надо только верить. Он жить не хочет. Сам измучился и меня совсем измучил. А ты привози его к нам. К Агафье. Она если не вылечит, то поможет психологически. Она ведь слепая с юных лет, а жизненной энергии и радости хватит на несколько человек. Любка пожала плечами: не знаю. Как получится? Вдруг операцию назначат в ближайшее время. Давай адрес на всякий случай. Марийка объяснила, как с ней связаться. Эко тебя занесло! Как ты там оказалась? В такой глуши-то?
   Марийка задумалась. Судьба, видно? "Судьба",- повторила Любка голосом Михаила Евдокимова. И обе снова расхохотались.
   Пока Анна Андреевна хлопотала о Марийкином паспорте, та занималась хозяйством на даче. Переварила, пересолила, замариновала и законсервировала всё, что поддавалось подобным процедурам. Их дачный посёлок расположился в десяти километрах от МКАД по Новорязанскому шоссе. Наряду с домами, построенными в годы развитого социализма, здесь возводились новые двух и трёхэтажные коттеджи. Один из них красовался бок о бок с дачным домиком свекрови. За красивым ажурным забором часто мелькала молодая женщина с болезненным мальчиком. Измученная мать, с тёмными кругами под глазами, не знала покоя ни днём, ни ночью. Мальчик, Артёмка, лет пяти был бледен и анемичен. Почти не разговаривал. И при всяком случае вздрагивал, плакал, закрывал лицо руками и бросался матери в подол. Ночами он беспричинно вскакивал, кричал и бился в истерическом припадке. Однажды он увидел Лизу. Глазки его удивлённо расширились. Щёчки покраснели. Они подружились. Мальчик и девочка, Светлана и Марийка. Как-то, прогуливаясь по дачному посёлку, соседка рассказала Марийке историю его болезни.
   Два года назад гостили у родителей на даче. Вечером приехали гости, устроили небольшой пикничок. Всем было весело, и ничто не предвещало беды. А ночью начался сильный пожар. То ли искры от костра разлетелись, то ли другая причина была, только полыхало так, что все жители посёлка сбежались. Светлана была в спальне одна. Артёмка в спальне с няней. Когда выскочили на улицу, не сразу сообразили, что мальчика нет. Он остался в доме. А поглупевшая от страха нянька мычала нечто невразумительное. Светлана бросилась в детскую и среди густого едкого дыма обнаружила полуживого ребёнка у самого окна. Видно он пытался самостоятельно выбраться, но сил не хватило. С тех пор он перестал разговаривать, стал бояться резких звуков и криков, не переносил запаха гари, а при малейшем блеске огня или загоревшейся спички терял сознание или бился в истерике. Ни врачи, ни целители не помогали. С детьми он тоже не общался. Боялся. А вот с Лизонькой находился часами. Он мог долго молча наблюдать за ней, и при этом (так утверждала Светлана) взгляд его становился другим. Прежним. Таким, каким был до пожара.
   Жила Светлана в трёхэтажном особняке. Одна. Муж подарил после развода сыну. Так и не смог простить жене, что за ребёнком тогда не доглядела, но сына любил. Приезжал часто, денег не жалел. За границу везти собирался. Марийка слушала, переживала за новую подругу и её сына, а сама думала: к Агафье бы мальчика отвезти. Она-то сумела бы побороть этот недуг. Но предложить долго не решалась. Ей казалось, что Светлана не поверит в возможность чудесного исцеления при помощи поста и молитвы. Однако та была готова ухватиться за самую бредовую идею. Особенно после очередного приступа, когда мальчик потерял сознание, увидев на соседском огороде большой костёр. В сознание его привели лишь спустя два часа. В реанемобиле по дороге в Москву.
   Марийка ничего конкретного пока не обещала. Съезжу, договорюсь. Если батюшка благословит, дам тебе телеграмму. Вызову. Светлана посветлела лицом. Далеко ехать? Далеко. В Сибирь. В тайгу. Не страшно. Та покачала головой: не страшно. Лишь бы помогло. Да и папка наш где-то в тех местах деньги зарабатывает. Может, свидимся. Артёмка его очень любит.
   В одну из пятниц на дачу заявился Эдик. Очевидно, он про Марийку не знал. Поэтому был крайне удивлён. Сказал, что приехал проведать мать, и тут же попросил у Марийки денег. Она поняла на опохмелку. Марийка уже было протянула деньги, но тут в комнату вбежала Лиза. Не узнав отца, она в нерешительности остановилась у двери, приняв его за "чужого дядю". Потопталась и снова убежала в "другую" комнату. Эдик как-то странно пошатнулся. Лицо его стало пунцовым. Так и не протянув руку за деньгами, он вышел из комнаты. Марийка видела в окно, как долго сидел он на соседской скамье - курил. Потом поднялся и медленно побрёл на остановку рейсового автобуса. Марийка смотрела в спину уходящего мужчины, которого некогда любила, и сама себе удивлялась. Ничего того, что ей нравилось в мужчинах сейчас, в нём не было. Она вздохнула. Снова мысли её потянулись к Андрею. Больше месяца, как они расстались. Думает о ней, вспоминает ли? Или забыл как "мимолётный сон"? Как там Агафья? Справляется ли с хозяйством своим? Убрали картофель или нет? Как они там без неё обходятся? Сердце заныло. Ехать надо. "Паспортная" канитель уже закончилась, а вот с разводом дело затянулось. И хотя свекровь обещала "всё устроить", время шло, а дело не двигалось.
   Наконец, Анна Андреевна приехала, взяла Марийкин паспорт, и через три часа в нём уже красовался свежий штампик. Разведена. Марийка, было, хотела спросить свидетельство о разводе, но так обрадовалась, что забыла, и тут же помчалась на вокзал покупать билеты до Омска. К бабуле дня на три заскочить. Проведать. Поговорить. А там дальше к нему. К Андрею. Провожали их соседка Светлана с Артёмкой. Свекровь "занемогла". Эдик больше не появился. Уже из вагона поезда она увидела на перроне мужчину, чем-то напомнившего ей бывшего мужа. Хотя вряд ли это был он...
   Бабуля на сей раз была не столь категорична. Ехать с Марийкой, конечно, не собиралась, но и ей уже не перечила. Езжай, Машенька. Возможно, это судьба твоя. А я погожу, на всякий случай. Уехать в любой момент можно. Да только вдруг не сладится, не поживётся, надо, чтобы было куда вернуться.
   
   25
   Из Омска она дала Андрею телеграмму. На почту, до востребования. Хотя скорее всего он не догадается... Всю дорогу её мучила тревога. То ей казалось, что опаздывает, то вдруг она задумывалась над тем, что "абсолютно не нужна ему". В подтверждение этому она не увидела на вокзале Андрея. На почте сказали: никто за телеграммой не заходил. Марийка бросилась на рынок. Редкие продавцы (короткий базарный день подходил к концу), увидев её, здоровались. Узнавали. Их павильон снова превратился в грязный склад-сарай, вся площадка перед ним была завалена арбузами и дынями. Понятно. "Братья" приехали. Так толком ничего и не узнав, Марийка с дочерью заночевали в гостинице и рано утром отправились на остановку такси.
   Единственный таксист, дежуривший на стоянке, долго не мог понять куда ехать. После того, как понял, долго не соглашался. Такую даль. Да в один конец. Наконец, заломил такую цену, что Марийка охнула, но, подумав, согласилась. Погрузив сумки, баулы, тюки и коробки, Марийка уселась на заднее сиденье.
   - Ты, матушка, видно надолго в те места?
   Марийка подтвердила:
   - Надолго, - а про себя додумала, - хотелось бы навсегда.
   Лизонька мирно дремала на руках у матери. Марийка тоже клевала носом. Таксист, поглядывая на них в зеркало, всё чаще улыбался и отпускал "вполне приличные" комплименты. Потом не на шутку заинтересовался:
   - А ежели жена священника ему изменяет, что он делает?
   Марийка удивлённо пожала плечами:
   - Не знаю...
   - Ну, да правильно, откуда тебе знать, ты же не изменяешь. Да?
   Он лукаво улыбнулся.
   - Да! - прервала его Марийка. - Да и не жена я ему вовсе...
   - Не жена... А кто?
   - Действительно, кто?- задумалась Марийка, а вслух сказала,- прихожанка.
   Водитель присвистнул. Непонимающе взглянул на Марийку и уставился на дорогу.
   Вид нежилых строений поразил его. Да тут, вообще, люди есть-то? Есть. Да где ж они? В храме все. Сегодня воскресенье. Он помог разгрузить и перетащить вещи в Агафьин домишко и, окончательно решив, что Марийка не в себе, покачал головой:
   -Ладно, давай уж половину того, о чём договаривались. Да помолись за меня, сестрица.
   Марийка кивнула:
   - Помолюсь. Как зовут тебя, братец?
   - Андреем...
   Марийка улыбнулась:
   - Как батюшку нашего. Обязательно помолюсь...
   Наскоро пристроив вещи, она взяла доченьку на руки и отправилась в храм. Дверь тихонько скрипнула, как будто поздоровалась. В храме привычно пахло ладаном и воском. Агафья стояла на клиросе, пела. Отец Андрей читал в алтаре. Марийка подошла к Агафье. Та прислушалась.
   - Здравствуй, матушка Агафья, - сказала Марийка.
   Голос Агафьи дрогнул:
   - Здравствуй, Машенька... Приехала?
   - Приехала... и не одна. Благослови матушка дочку мою. Лизоньку.
   Та положила руку на голову ребёнка. Зашептала. И вдруг спохватилась:
   - А батюшка-то ещё не ведает. Позвать его?
   - Не надо, - шепнула Марийка, - успеется. Пусть служит.
   - И то правда, пусть служит. Успеется. Ты же к нам теперь надолго?
   - Я? - Марийка хмыкнула.- Я к вам "теперь" навсегда... Что читаем?
   - Херувимскую песнь, матушка...
   - Иже Херувимы... - подтянула Марийка. Сначала тихо, затем громче.
   Чуткое ухо её уловило, как в алтаре за ширмой дрогнул голос отца Андрея:
   - Возлюбим друг друга, да единомыслием исповемы.
   Или показалось? Нет, не показалось. Спустя несколько минут, царские врата распахнулись. На амвоне появился Андрей. Служба закончилась, началась проповедь. Марийка, смирённо опустив голову, слушала внимательно и ничего не слышала. Сердце стучало так, что заглушало его слова и её совершенно несмирённые мысли.
   Когда подходили к кресту, подняла доченьку. Та послушно поцеловала крест. Только тогда Марийка осмелилась посмотреть на Андрея. Лицо его было непроницаемым, а глаза сияли.
   - Здравствуй, батюшка,- шепнула она так томно, что он тут же покраснел.
   - Здравствуй, Машенька.
   - Это доченька моя. Лизонька.
   - Елизавета, значит.
   - Благослови, батюшка.
   - Бог благословит. Во имя отца и сыны, и святого духа. Аминь.
   Обед был королевский. Агафья расстаралась. Марийка помогла. Когда сидели за столом, Марийка несколько раз случайно коснулась руки Андрея.
   Дрожь пробежала по её телу и затаилась в кончиках пальцев рук и ног. Только бы он не смотрел на неё так "вопросительно-нежно". Он не смотрел, но нечаянно коснувшись её ладони, сжал пальчики так, что она попыталась высвободить ладонь. Поняв, что сделал ей больно, он прижал её ладонь к губам и вздохнул. Промолчал. Но глаза! Глаза сказали ей всё. Машенька! Я ждал тебя! Я звал тебя! Я скучал! Я ... тебя! Она старалась взглядом выразить примерно тоже. Я торопилась! Я ехала! Я очень соскучилась! Я тоже ... тебя! Сильно-сильно!
   
   Обед плавно перешёл в торжественный ужин. По случаю приезда Марии и Елизаветы. Лизоньке понравилось так её новое имя, что преисполненная чувства собственного достоинства, она держала голову гордо, а спину прямо, как учила мама. И хотя Андрей немного смущал её, было видно, что она в него тоже влюбилась. Сразу и безоговорочно. Как мать!
   Уложив Лизоньку спать, Марийка отправилась в храм. Знала: Андрей там. Молится. О чём? Она тоже взмолилась. Боженька, милый! Прости меня за то, что о греховном думаю, о руках, о губах его вспоминаю. Прости, что искушаю его. Прости, что люблю больше, чем тебя. Прости...
   Андрей вышел из алтаря. Сильный, надёжный. Приблизился к ней. Прижал к себе. И без того "греховные" мысли Марийки стали совсем непристойными. Потянулась к нему губами. Люблю тебя! С трудом контролируя себя, он оторвался от неё. Идём ко мне. Машенька! Идём!
   Они прошли в его дом. Почти такой же, как у Агафьи. Только более новый и более аскетичный. В спальне кровать, тумбочка и иконы на всех стенах. Машенька! Он присел на кровать. Уткнулся носом ей в живот. Как ты чудесно пахнешь! Это розовая вода. Бабуля дала. Если смешать со сливочным маслом, то получится омолаживающий крем для лица и тела. Он хмыкнул:
   - Так это впору мне натираться, а не тебе. Ты и без того молода.
   Марийка улыбнулась:
   - Нельзя, милый. От тебя и так все прихожанки теряют голову. А если помолодеешь, да будешь пахнуть, как розовый куст, тогда ...
   Он искренне удивился:
   - Какие такие прихожанки?
   - Как, какие? Агафья, я и Елизавета. Ты заметил, как она сегодня на тебя смотрела. Как я в первый день. Когда тебя увидела, чуть с крыльца не свалилась. Ну, помнишь?
   Он стал медленно по одной расстегивать крошечные пуговки на её блузке:
   - Помню, конечно. Я ещё тогда подумал: не убилась бы, девочка, со страху.
   - Я не со страху, я от отупения. Знаю, что голову наклонить надо, и не могу. Как будто самого Бога увидела. Понимаю: нельзя смотреть, и глаз не оторву.
   Он уже справился со всеми пуговицами. Стал высвобождать её руки.
   Вскоре она осталась в сорочке. В исподней. Как говорила Агафья. Руки его поползли на талию. Губы зашелестели слова нежные-нежные. Машенька! Душенька! Девочка моя сладкая! Она стала помогать ему. Стянула с него рубашку. Верхнюю, нижнюю. Увидев его широченные обнажённые плечи, ахнула и провела по ним руками. Он вздрогнул, дёрнул крючок на юбке, поднялся. Юбка свалилась к его ногам. Как пушинку, подхватив её на руки, он развернулся и бережно положил её в кровать. Машенька! Губы их снова встретились. Ей тоже хотелось называть его красивыми, нежными словами, но голове вертелось только: Андрей! Милый! Люблю тебя. Это и ещё нечто сумасбродное и трудно воспроизводимое она нашёптывала ему периодически до самого утра.
   
   26
   Как сладко было ночью, также неловко было утром. Проснулась, увидела, что его нет и стремглав бросилась в Агафьин домишко. Та уже проснулась и возилась в кути. Услышав Марийку, она заворчала:
   - Чего ты, матушка, поднялась такую рань? Делов что ли накопилось?
   Отдыхай...
   И, засмеявшись, добавила:
   - Поди ночью-то много потрудилась?
   Марийка со стыда была готова провалиться в подполье. Агафьюшка, милая, что делать-то? Люблю его так, что собой не владею. Вытворяю "срамные" вещи, а потом сама себя стыжусь. Агафья снова рассмеялась:
   - Ему тоже эти "срамные" радости нужны. Сколько лет при живой жене скоромничал...
   На крыльце послышались шаги. Андрей. Марийка потупила голову.
   - Так. Мои любимые женщины уже проснулись? - весело заговорил он. Марийка исподлобья взглянула на него. Вроде, не сердится. По тону его не похоже, что он разочарован. Она ласково-вопросительно уставилась ему в глаза. Он смутился, но глаз не отвёл. Кого-то я не досчитываюсь? Моей младшей прихожанки, Елизаветы. А я ей гостинец принёс. Не успел он произнести эту фразу до конца, как Лизонька уже висела у него на шее. Марийке тоже достался маленький гостинец. И Агафье. По большому красному яблоку. Для поста берёг. Или на всякий радостный случай.
   За завтраком он объявил:
   - Машенька, мне в город надо, в епархию, за благословением. Так что отлучусь на недельку. Не теряйте.
   Марийка растерянно заморгала глазами. Ну, вот! Только приехала, а он тут же уезжает. Но Агафья её опередила:
   - Езжай, батюшка. Не беспокойся. Я за твоими прихожанками "догляжу". Пусть твоя поездка будет удачной. Молиться денно и ночно за тебя будем...
   Очевидно, та на что-то намекала, но Марийка не могла понять, на что.
   Помогая собирать ему вещи, вздыхала. Зачем ехать такую даль?
   Двести километров до Лачинска, затем ещё столько же до областного центра.
   Потом обратно. Да ещё у владыки неизвестно сколько пробудет... Приспичило же ему это благословение.
   Он уехал. Она заскучала и по привычке принялась за работу. Скоро зима. Исследовала, пересортировала все Агафьины запасы на "зиму" и пришла к выводу, что их хватит лет на пять. И то при условии, что семья их резко возрастёт в два, а то и в три раза. Вечером переговорила с матушкой Агафьей насчёт Артёмки. Та задумалась. Стала молиться, а потом сказала:
   - Знаю, что смогу помочь. Батюшка приедет. Благословит. Тогда вызывай свою подругу с дитём. Да ещё предупреди её, что это не быстро делается. Месяца три здесь им жить придётся. Сдюжит она?
   - Сдюжит... Ребёнок же,- проговорила Марийка.
   - И то, правда. Ради дитя мать всё сдюжит.
   "Неделька" тянулась бесконечно долго. Днём ещё туда-сюда, а вечерами Марийка хандрила. Бесконечное число раз всматривалась в маленькое оконце и без конца прислушивалась: не послышится ли шум приближающейся машины. И всё-таки его проглядела. Гремела вёдрами в кути, отмывала, отскребала деревянную дежу, в которой ставили квашню на тесто и квас. Напевала себе под нос несколько слов песни, которую слышала давно по радио: "звон, звон, звон". Так увлеклась, что не только не услышала, но и не увидела, когда он вошёл в избу. Отреагировала лишь тогда, когда босые Лизонькины ножки зашлёпали по полу и раздался визг:
   - Батюшка приехал!
   Марийка вздрогнула и нечаянно порезала себе ладонь. Кровь тонкой струйкой потекла по ладони, затем по запястью. Она облизала кровь и спрятала руку в карман фартука. Андрей уже усаживал Елизавету на скамью и благословлял Агафью. Марийка не решалась подойти. Он сам двинулся к ней. Благословил и притянул к себе. Марийка обняла его одной рукой. Другая всё ещё сильно кровила в кармане. Андрей увидел на белом фартуке кровавое пятно. Машенька, что это? Он потянул на себя её левую руку. Так всё ясно. Порез. Он промыл рану ключевой водой. Агафьюшка, дай-ка сухой травки, кровь останавливающей и бинтик. Сделав лёгкую перевязку, он улыбнулся и проговорил:
   - Ничего. До свадьбы заживёт...
   - А свадьба-то будет? - трепетно спросила Агафья.
   - Будет, матушка, будет, - радостно объявил он. - На Покров... Владыка благословил. Сам приедет и венчать будет...
   Агафья замлела и прослезилась. А Марийка испуганно переспросила:
   - Чья свадьба-то?
   Он удивлённо взглянул на неё:
   - Наша, Машенька, наша...
   Она села на лавку и недоумевающе уставилась на него.
   - Ты почему на меня так смотришь? Я ездил к владыке просить благословение на венчание...
   Не закончил, Марийка перебила:
   - А меня спросить или хотя бы предупредить нельзя было.
   Она произнесла эти слова тихо, но услышали их все. По той молчаливой реакции, которая воцарилась в избе (даже Лизонька перестала шуршать фольгой от шоколадки), поняла, что произносить их не следовало бы. Прикусила язык, но было уже поздно. Андрей сердито глянул ей лицо и заговорил:
   - Как это понимать - спросить? Я решил, раз ты ко мне приехала, значит, жить со мной собираешься как с мужем. Или тебе от меня только "блуд" нужен?
   Марийка хотела как-нибудь возразить, но покраснела и опустила глаза долу. Стыдно! Попыталась взглядом попросить прощения - не получилось. Он отвёл глаза. Пробормотал что-то и вышел на улицу. Марийка хотела было заплакать от собственной глупости, но не осмелилась. Агафья и Лиза с обидой на лице смотрели в её сторону. Марийка поднялась. Сама накосячила, самой и исправлять. Накинув душегрейку, вышла вслед за ним на улицу. Где он в храме? Или у себя? Оказался дома. Войдя в переднюю, Марийка застыла у порога. Никакой реакции. Потопталась. То же самое. Тогда она хрипло сказала:
   - Хм...
   Тишина.
   - Андрюша, прости меня. Ляпнула так, не подумав. Но ведь и ты предупредить бы мог. А то неожиданно всё это...
   Он подошёл к ней:
   - Так я же предупредил: сказал "еду за благословением". Что тут неясного?
   Действительно. Что тут неясного? Подумала Марийка. А вслух сказала:
   - Мне даже и в голову не пришло, что это насчёт свадьбы... Но ты не думай: я - не против. Просто хотелось бы сначала услышать что-нибудь о любви...
   Она выпалила это с такой готовностью, что он улыбнулся и переспросил:
   - О чём?
   - О любви...
   Он приблизился к ней, убрал с её щеки какую-то соринку и прошептал:
   - А разве нужно говорить, о том, что понятно и без слов?
   Марийка прижала его руку к щеке и неуверенно промямлила:
   - Нужно... Для "непонятливых"...
   Он лукаво ухмыльнулся:
   - А ты разве из таких? Вроде ты говорила, что в школе хорошо училась...
   - В школе - да. А в жизни я такая бестолковая. Столько наделала ошибок...
   Он уже прижимал её к себе:
   - Я тоже. Вот и будем "исправлять" их вместе...
   Марийка обхватила его за талию и замерла.
   
   27
   Три последующие недели готовились к Покрову и венчанию. Надо было подготовить старый архирейский дом для владыки и его свиты. При этом доме некогда была большая трапезная, отделанная почерневшим от времени дубом. Пришлось мыть и скоблить стены, столы и лавки. Обновлять подгнившее крыльцо. Андрей свозил Марийку в город, и она заказала себе у портнихи замечательной синевы платье. Андрей сказал, что это цвет Богородицы. Кроме того он нанял двух плотников, которые в течение недели и помогали ему приводить жилые помещения в порядок. Марийка тоже наняла женщину. Вдвоём у них дело пошло быстрее. Подремонтировали и домик Андрея, особенно так называемую "женскую половину", которая никогда таковой не была, потому что все священники, служившие до Андрея, были либо монахами, либо одинокими, а Ксения здесь никогда не была. К концу третьей недели всё было "чинно и прилично". Стали готовится к венчанию и торжественному ужину. Тут уже Агафье не было равных. Даже Марийкиных кулинарных навыков было мало. Готовя всякие вкусности, Марийка жалела только об одном: бабуля никак не отреагировала на её приглашение на свадьбу. Невольно напрашивалось сравнение: на свадьбу с Эдиком та тоже не приезжала.
   Все их наёмные рабочие изъявили желание остаться на венчание. Вот и гости. Это хорошо.
   Владыка с небольшой свитой приехал накануне праздника Покрова Пресвятой Богородицы. Три священника, протодьякон и дьякон, три послушника. Пять хористок. Водитель, охранник, звонарь и повар. Лет двадцать на территории храма не было такого количества народа и оживления. Агафья ликовала. Марийка же наоборот очень нервничала. Страшно! Страшно встретится взглядом с этим похожим на Николая Чудотворца старцем. А общаться с ним выше её сил. Он с первого взгляда вынул из Марийкиной души всё, что там имелось, и потребовал её на "исповедь" и "причастие". Она бормотала что-то маловразумительное, чётко произнося лишь несколько слов: родилась, крестилась, люблю. На вопрос: кого больше Бога или Андрея? лукавить не стала. Он мне и Бог, и муж, мир, созданный Богом. Целуя старческую морщинистую, но ухоженную руку, она вдруг, совершенно не кстати, подумала: хорошо, что я тоже догадалась привести свои ногти в порядок. Значит, Боженька не возбраняет иметь красивые ногти. И перестала его бояться.
   Давно уже стены храмы не слышали такой торжественной службы, такого отличного песнопения. Марийка и Агафья очень удачно влились в архирейский хор, которым руководила достаточно молодая и миловидная женщина, Татьяна, как-то уж чересчур по-мирски, поглядывавшая на Андрея. Но он был поглощен праздником, венчанием и, конечно, ей Марийкой. Чувствовал себя неуверенно и волновался, как и положено молодожёну. Во время венчания он так сжал руку своей наречённой, что та ойкнула, и попытались освободить пальцы. Поняв в чём дело, он ослабил хватку и нежно стал перебирать её пальчики. Марийка забыла обо всём: перестала реагировать на происходящие вокруг неё. Поэтому, когда владыка Кирилл обратился к ней с традиционным вопросом: желает ли она взять в мужья себе раба божьего Андрея, долго молчала, а потом с такой готовностью выпалила:
   - Да! - что все засмеялись.
   Она стала вслушиваться в окружающие её звуки и услышала главные слова:
   - Венчается раб Божий Андрей рабе Божией Марии.
   - Венчается раба Божия Мария рабу Божиему Андрею.
   - Аминь!
   Потом на неё посыпались поздравления, и все женщины с клироса и Агафья стали называть её "матушкой". Странно! "Матушка", а моложе их всех... Впервые за несколько дней она выдохнула. Жена! Матушка! Отыскала глазами Андрея, и, увидев его полный обожания взгляд, улыбнулась. Люблю тебя!
   Застолье получилось шумным и весёлым. Конечно, без игр, танцев и криков: горько. Но зато с тостами, прекрасными песнями и, разумеется, подарками. Однако вопреки ожиданиям молодожёнов владыка не благословил их на ночь, а призвал на всенощную литургию. Снова четыре часа службы, завтрак, проводы владыки... Лишь далеко за полдень Андрей и Марийка оказались в "их" доме. Ей казалось, что устала настолько, что "не способна ни на что". Однако почувствовав на своей талии руки Андрея, лёгкое прикосновение его губ, услышав парализующие её волю слова:
   - Машенька! Душа моя! - встрепенулась, вспыхнула и выплеснула на него всю скопившуюся в ней нежность и страсть. Он заволновался:
   - Машенька, не торопись. Тебя так надолго не хватит.
   Она отрицательно покачала головой:
   - Хватит. Давай поспорим...
   Он кивнул. В общем "спорили" они до самого утра следующего дня, но победителя так и не определили. Пришли к банальному выводу, что в их случае победила "дружба". То есть любовь!
   Наутро к Андрею пришли один из плотников и женщина, которую Марийка наняла на рынке. Решили пожениться и остаться жить при храме. Они уже и домик себе присмотрели, неподалёку от Агафьиного. Андрей благословил и назначил венчание на следующую пятницу. Это был добрый знак. Теперь во время службы в храме было шестеро. Николай стал Андрею помощником и звонарём. Надежда убирала в храме. Так что работы у Марийки поубавилось. Появилось свободное время, которое посвящала чтению. Читала Библию. Для себя и для Лизоньки. Не всё ей было понятно. По каждому непонятному вопросу она приставала к Андрею.
   Однажды ночью с четверга на пятницу задала мужу давно мучающий её вопрос: в чём суть первородного греха. Разве женщина виновата, что "осмелилась" родить. Тем более, в Библии сказано, что Господь, создав землю, подарил её людям со словами: "плодитесь и размножайтесь, и владейте ею". Андрей задумался, но вскоре пояснил:
   - Суть первородного греха не в том, что женщина, как ты выражаешься, "осмелилась родить". А в том, что вкусила запретный плод, осквернив тем самым своё чрево. И вскоре была наказана. Родила сына, который одержим был всеми злобными пороками и убил своего брата. Ведь из осквернённого чрева родятся не только хорошие, но "порченые поды". Это как дерево. Если оно заражено, может вырасти на нём как добрый плод, так и гнилой. Вот Каин такой первый плод. С тех пор и плодятся на земле люди добрые и злые...
   Марийка возроптала:
   - А почему именно женское начало считается "греховным", ведь и Адам "вкусил этот запретный плод". Значит, его семя тоже осквернено. Так?
   - Так. Никто этого не отрицает. Потому и изгнал Господь из Рая обоих, наказав одному трудится "в поте лица", а другой "рожать в муках".
   Марийка вздохнула. Суров Господь. Андрей погладил её по голове - порой суров, порой милостив. Она поцеловала его руку:
   - А это грешно, что тебя я люблю больше, чем Его. Он не обидится?
   Он замялся. По-моему, нет. Ведь его воля была свести нас вместе. Он "обидится" в том случае, если мы захотим его волю "нарушить".
   - А откуда мы узнаем, что свести нас вместе - это была его воля, а "нарушить" - не его?
   - Молиться надо чаще. Беседовать с ним. Через молитвы и придёт осознание истины.
   Марийка молилась. И дома, и в храме, и в машине по дороге в город. Но не ради истины, а всё больше по мирским делам. Чтобы были здоровы её близкие, чтобы дорога ему была лёгкой, чтобы картофель до весны благополучно сохранился (тогда цены на него возрастут, а им звонницу ремонтировать!), чтобы козы благополучно окотились, чтобы зима была не слишком суровой.
   Однажды во время исповеди она призналась:
   - Во время службы меня всякие греховные мысли посещают.
   Андрей попытался скрыть улыбку в бороде:
   - И какие же это мысли?
   - Например, как ты меня сегодня ночью целовал и как я тебя завтра целовать буду. Или руки твои вспоминаются, они такие нежные. Ладони гладкие, прохладные. Моему жаркому телу так приятны их прикосновения.
   То словно слышу, как ты мне нашёптываешь "Машенька, душа моя, радость моя". И так томно мне сделается. Разомлею. Все молитвенные слова из головы вылетают. Еле сдерживаюсь...
   Он одобрительно кивнул:
   - Но ведь сдерживаешься. Это хорошо. Просто ты живёшь ощущением, что жизнь стремительна, мимолётна. Ты ещё молода, вот тебе и "не терпится". А когда поймёшь, что жизнь долгая, мы с тобой навсегда, тогда и станешь сдержанной, и мыслить будешь в храме о Боге, в постели о муже, у печки о борще. Для тебя пока Бог и я в одном лице, но со временем ты научишься нас различать, и всё наладится. Аминь.
   - Аминь, - вторила Марийка и вздыхала.
   Ни сдержанной, ни тем более старой она быть не хотела. А что касается его - уж если не сам Бог, то первый после Бога.
   
   28
   В конце октября приехали Светлана с Артёмкой. Их поселили в домике через стенку с Агафьей. Без городских удобств, но тепло и уютно. Прошла неделя. Светлана поинтересовалась, когда Агафья начнёт "лечить" мальчика. Оказалось, та уже лечит. Молитвами. И действительно стало заметно, как повеселел мальчик. Ночами спал спокойно, не вскрикивал. Лизоньку обожал. А через две недели Агафья как бы ненароком, растопляя печку, попросила принести его спички. Светлана напряглась, дёрнулась навстречу сыну, но Марийка её остановила. Каково же было удивление обеих, когда Артёмка не только подал спички, но и спокойно смотрел, как разгорается в печурке огонь. Светлана прослезилась. Спасибо, матушка! Благодарить не надо. Сама берегись. Не своими страхами живёт малец, а твоими. Ни Светлана, ни Марийка не поняли истинного значения этих слов.
   Решено было, что останутся они на три месяца, до самого Крещения. Светлана втянулась в работу. Тоже повеселела. Никогда не думала, что бесхитростный деревенский труд может быть так приятен. Сама Марийка опекала подругу в храме. Обучала всякого рода премудростям и тонкостям. Где стоять. Как главу приклонить. Как крест целовать.
   В день Казанской иконы Божией Матери выпал обильный снег. Белый рыхлый. Детям - радость. А взрослым работы прибавилось. Крыши и дорожки очищать. Андрей и Николай два дня возились со старым снегоходом. Наконец, сделали его и попеременно катали ребятишек. Восторгу тех не было конца. Артёмка смеялся так звонко, что Светлана вздрагивала. Лизонька обучила его молитве "Отче наш", и тот шёптал её наедине с собой, где бы ни находился.
   После ужина Андрей проводил с ними беседы о чём-либо, а потом, благословив всех, шёл в храм на молитву. Один. Каждый вечер. Марийка ждала. Никогда не засыпала без него. Спев Лизоньке две-три колыбельные, брала в руки книгу и делала вид, что читает. А на самом деле томилась ожиданием и мечтала. О нём. Андрей был прекрасным любовником. Нежным и страстным одновременно. Слова говорил простые: "душа моя", "радость моя", "Машенька". А Марийка таяла от них, как свечной воск, и возносилась до небес. Ласки его были бесхитростные, неприхотливые, но в тоже время настойчивые и блаженно-восхитительные. Теперь-то она поняла простую истину: если мужчина любит женщину, его не надо ни провоцировать (как Эдика), ни извращённо возбуждать (как Олега). Его просто надо ждать...
   Однажды она напросилась с ним в баню. Под предлогом того, что хочет пропариться. Кости, дескать, ломит. Он понял её маленькую хитрость, но не отказал. Расположив её на полке, он стал похлёстывать её вениками: берёзовым, пихтовым, крапивным. Тело жгло, но Марийка терпела. Приятно!
   Затем окатил её прохладной водой. Отдохни. Спустя минут пять продолжил. От духа, от пара или от желания голова у Марийки закружилась, и она запросила пощады. Хотела слезть с полка, но соскользнула и плавно опустилась в его нежные заботливые руки. Он усадил её внизу на скамью. Остынь. А сам продолжил париться. Марийка смотрела на его красивое, упругое тело и млела от предвкушения. Он привёл её в чувство, вылив на неё полный ушат холодной воды. Марийка взвизгнула от неожиданности, как школьница, которую ущипнули на переменке "где нельзя", и выскочила в предбанник. Ну, подожди! Завернувшись в большое полотенце, она села на "канапель" (так Агафья называла старинный деревянный диван) и стала обдумывать план "маленькой мести". Когда он, распаренный и желанный, вышел из парной, протянула ему льняную простыню, делая вид, что хочет помочь ему обтереться. На самом деле слегка подтолкнула его и он, не удержавшись, присел на диван. Она тут же устроилась у него на коленях и выжидательно замерла... Правой рукой он обнял её за талию, а левая заскользила по спине, по груди, по внутренней стороне бедра. Машенька! Последнее, что связно успела подумать Марийка: Наверное, это грех! Вот так в бане, без молитвы...
   Когда она пришла в себя, первое, что увидела, были глаза Андрея. Он смотрел в её лицо так пристально, как будто чего-то не находил в нём. Она смутилась. Уткнулась ему в шею и чуть не плача прошептала:
   Ночью она заговорила с ним о "главном". О посте. А, правда, что во время поста любить друг друга нельзя? Он усмехнулся. Почему нельзя? Можно... Только платонически. Марийка занервничала:
   - И даже молодожёнам?
   - Всем.
   Ответ был настолько лаконичен, что Марийка поняла: это "всем" касается и её тоже.
   - А зачем Господу наш пост. Очередное доказательство любви и преданности.
   Он закачал головой:
   - Пост не Господу нужен, а человеку.
   И, видя, что Марийка готова возразить, продолжил:
   - Человек существо очень эгоистичное. Он живёт и мыслит понятиями: "хочу" и "можно". Совершенно забывая о таком понятии как "нельзя". Так вот пост и заставляет человека уважать это "нельзя". Понимаешь?
   Марийка прикусила губу. Не понимаю...
   - Ну, слушай. Сколько в мире бед и несчастий происходит от того, что человек вовремя не успел сказать себе "нельзя". Грабитель ограбил, потому что забыл, что это "нельзя". Насильник изуродовал женщину, убийца хладнокровно нанёс удар. Почему? Да потому что вовремя не воспитал в себе уважение к этому "нельзя". Ты вот Нагорную проповедь читала? Христос ясно говорит, что человеку "нельзя". Их всего десять заповедей. Десять! А всё остальное можно. Всего остального много! Но так устроен человек, что ему мало того, что можно. Вспомни притчу о первородном грехе. То же самое с Адамом и Евой произошло. Всё "можно". Кроме одного "нельзя". И они не сумели сказать: нет.
   Он внимательно присмотрелся к Марийке. Та слушала его, широко распахнув глаза. Понимала, но... сомневалась. Андрей продолжил:
   - Так вот, человек должен воспитать в себе главное: "нельзя" - это категория неприкосновенная. Если хочешь благоговейная. Святая. А как это сделать? Только при помощи поста и молитвы. Психологи бы сказали, что своего рода, ежедневный глубокий аутотренинг. Самовнушение. Поэтому и приучать к посту надо с детства. Так проще. Постепенно такие вещи, как "нельзя" и "можно" будут чётко разграничены. Это станет устойчивой жизненной позицией. Понятно?
   Марийка кивнула:
   - Да. Но я боюсь, что у меня не получится.
   - Как это не получится? Получится,- улыбнулся он.- Раз у меня получится, значит - и у тебя.
   Действительно... Подумала она. Как же я буду "любить" его без него самого. Волей-неволей стану постовать. Она вздохнула. Украдкой посмотрела на календарь. Пятнадцатое ноября. Если отбросить среды и пятницы остаётся восемь ночей. Мало!
   
   29
   Пост начали, как и подобает, с молитвенного бдения и трёхдневного голодования. Исключение сделали для детей и недавно воцерковлённых. Марийки, Светланы, Николая и Надежды. Им пищи, хоть и постной, предлагалось вволю. А спустя три дня жизнь потекла своим чередом. Всё как обычно. Только спят они в разных комнатах. Марийка скучала, но терпела. Да и как тут не будешь "терпеть", если он даже намёка не допускает. Нельзя! Буду воспитывать в себе это "уважение к нельзя". Как он там сказал: вся беда человека в том, что он ищет врагов вне себя. И не понимает главного: что враг внутри него самого. Его победить трудно, но нужно. И Марийка ежедневно, ежечасно, ежесекундно боролась со своим врагом, попутно зачёркивая в календаре дни. Первое декабря. Второе. Третье. До Рождества ещё тридцать пять дней и одиноких ночей. Много!
   В середине декабря как снег на голову свалилась Любка со своим мужчиной. Зовут Игорь. Фамилия Князев. Он Марийке не понравился. Сразу видно из "крутых". Дёрганый, нервный и "чрезмерно" высокомерный. Хотя подруга от него без ума. Ради него готова на всё. Он этим пользуется.
   Во время службы в храм не пошёл. Стоял на крыльце и молчал. И Любка с ним. В шубке лёгонькой и колготках тоненьких. Жмётся к нему. В глаза заглядывает. А вместо глаз на лице чёрные очки. Попробуй, прочитай в них что - либо.
   К Агафье они вошли перед обедом. Разговор был коротким. После того, как он опустился на стул напротив матушки Агафьи, та спросила:
   - Крест носишь, а в храм не идёшь. Почто?
   Он замялся. Взялся рукой за крест. Откуда она видит-то? Ведь ему сказали, что она совсем слепая... Наконец, глухо и вяло проговорил:
   - Не могу... что-то не пускает...
   Агафья кивнула:
   - А я знаю, что не пускает. Господь тебя к себе не допущает...
   Он усмехнулся:
   - Чем же это я заслужил его такую немилость?
   - Чем заслужил? Тебе виднее. Наверное, тем, что его милостью пренебрёг когда-то.
   - Какой милостью? Что ослеп? Глаз лишился? В этом его "милость"?
   Агафья пристально всмотрелась в его лицо:
   - Нет. Раньше. Прежде чем глаза твои перестали видеть, сердце твоё ослепло. Окружил себя ложью, страхом и глупостью. А они плохие советчики. Так что уезжай! Я тебе ничем не помогу. Когда сердцем "прозреешь", тогда возвращайся... побеседуем.
   Игорь злобно уставился на Агафью, потом на Любку и стал подниматься:
   - Ради чего ты меня такую даль тащила?
   Любка побледнела и вопросительно уставилась на Марийку. Та пожала плечами. Не знаю: что это с матушкой сегодня. Молчаливый диалог перебила Агафья:
   - Ради того и ехал, чтобы я сказала тебе это. Больше-то некому. Ты ведь всех отверг. Прощай!
   Марийке на мгновение стало жалко его и бледную как полотно Любку. Она подскочила, открыла им двери, и уже в сенях услышала усталый голос Агафьи:
   - Маша, денег с них не бери. Никаких..., нисколько.
   Странно! Подумала Марийка. Обычно Агафья от денег не отказывается. Оно и понятно: храм содержать надо, звонницу ремонтировать. Деревянные ступени подгнили, того и гляди рухнут. Но перечить Агафье не посмела. Денег не взяла. Хотя ей никто и не навязывал.
   Вечером Марийка спросила:
   - За что ты так его, матушка? Беда у человека...
   - Беда, говоришь? Да. Беда. Только он сам себе эту беду и создал. Пусть сам и справляет...
   Она помолчала:
   - А подруга твоя дурное задумала. Из-за него...
   
   В конце декабря работы прибавилось. Все готовились к Рождеству. Надежда испросила у Андрея благословения и привезла на зимние каникулы внуков. Мальчика одиннадцати лет и девочку семи. Теснота в городской квартире. Да ещё у матери муж очередной. Папа "новый". Не жалует их. То шумят, телевизор смотреть не дают, то едят много. Дверка холодильника не успевает закрываться. Марийка присмотрелась к детям. Судя по их бледному виду, они и холодильника-то никогда в глаза не видели. Андрей приказал: еды не жалеть. Кормить столько раз в день, сколько захотят. Пища хоть и постная, но дети таких деликатесов отродясь не видали: яблоки, груши, бананы и вообще заморский чудо-фрукт, ананас называется.
   Незадолго до нового года приехал Светланин отец. Дмитрий Сергеевич. Красивый седовласый мужчина. Марийка слегка заволновалась. Знала: он был против этой поездки. Сомневался, что внука можно вылечить таким способом. Однако, увидев смеющегося Артёмку и улыбающуюся дочь, восторженно выдал:
   - Ну, как после этого в чудо не верить!
   В благодарность он сделал благотворительный взнос. Десять тысяч евро. Андрей возликовал. Теперь можно и звонницу ремонтировать. Марийка тоже обрадовалась. Потому что каждый раз, когда он на старую звонницу поднимался, сердце её сжималось от страха. Не убился бы.
   За работой время текло быстро. На Рождество установили в храме ёлку. Лесную красавицу. Украшали вместе с детьми. Давно стены храма так не смеялись вместе с детьми и взрослыми. А в канун Рождества прибыли две женщины из архирейского хора. Сказали: владыка благословил - хор поддержать. Марийка старалась быть радушной, но в душе напрягалась. Одна из них - Татьяна. Чувствовала Марийка, что не воля владыки двигала той в первую очередь.
   Рождественская служба была замечательной. Хор и в самом деле получился славный. Марийка даже перестала ревностно фиксировать все томные, как ей казалось, Татьянины взоры, обращённые к Андрею. Всенощную служили без детей. А наутро устроили праздник для них. Подарки необыкновенные. Колядования с фейерверками. Праздничный стол богатый. Таких праздников в жизни Марийки было немного. Если вообще были...
   После ужина Марийка задержалась в трапезной. Надо помочь убрать Агафье и Надежде. Посуды много. Однако Агафья заворчала:
   - Ступай, матушка. Без тебя управимся... Пора вам разговеться по-настоящему.
   Марийка удивлённо взглянула. Как это разговеться? Но, увидев лукавую усмешку Надежды, поняла, о чём речь, и покраснела.
   - Агафья, - зашептала она,- ты...
   - А что я такого сказала? - прикинулась та невинной овечкой. - Наскучался по ласке твоей наш батюшка-то... А ты нечто нет?
   Забыв о смущении, Марийка накинула шубку и бросилась на улицу. Заскочила к Светлане за Лизонькой, но узнав, что та, умаявшись, спит без задних ног вместе с Артёмкой, побежала домой.
   Когда влетела в дом, громко хлопнув дверью, Андрей сидел за столом - читал. Он испуганно вздрогнул:
   - Ты чего Маша? Что-то случилось?
   - Конечно! - выпалила она.
   - Что?!
   - Пост кончился!
   - И что? - растерянно проговорил он.
   - Как что?! Я соскучилась!
   Он сначала опешил, затем лукаво улыбнулся:
   - Ну, что ж? Давай сначала помолимся...
   Но Марийка тянула его уже в спальню. Сорок дней молились. Пойдём! Он рассмеялся окончательно и перестал сопротивляться.
   Ночь была блаженная. Восхитительная. Он был нежен и ласков. То удивлялся её безудержности, то сам становился напорист и требователен.
   Губы его влажные и горячие. Руки его гладкие и прохладные. Они делали её податливой и мягкой, словно рождественское тесто. В эту ночь он мог вылепить из неё всё. Уже, засыпая, под самое утро, она сделала очень важное для себя открытие, которым тут же поделилась с мужем:
   - Теперь я поняла: зачем придумали пост. Нужно, чтобы муж с женой успели друг за другом соскучиться. Это как после долгой разлуки - любовь ещё крепче становится. Да?
   Он поцеловал её в макушку, затем стал перебирать волосы:
   - Конечно. И это тоже. Ты ведь у меня умница - всё понимаешь...
   Довольная его похвалой, потянулась к его губам и тут же уснула на полпути к поцелую. Андрей закончил поцелуй один. Потом поднялся. Теперь можно и помолиться. О грехах наших бренных.
   
   30
   Святки прошли быстро и весело. Каждый день какое-нибудь новое угощение. Новый сюрприз. Новые подарки. Андрей порадовал Лизоньку и Марийку гребешками, красивыми заколками для волос, серёжками, ладанками и прочими необходимыми женскому организму украшениями.
   На Крещение сделали две купели. Одну на речке. Для мужчин. Другую для женщин и детей. В бассейне с минеральной тёплой водой. Той, которую Марийка очистила первую. Андрей и Николай сколотили деревянную раздевальню, обшили её волчьими и лисьими шкурами. Чтобы женщины и дети могли спокойно вытереться и одеться после купания. Погружаясь в тёплую воду, Марийка с тревогой поглядывала на мужчин, которые раздевались на сорокаградусном морозе. Первый вошёл в купель Андрей. Ни страха, ни сомнения на лице. За ним последовал Николай. Перекрестился, окунулся, снова перекрестился. Дольше всех собирался с духом Дмитрий Сергеевич. Потом понял, чем быстрее это произойдёт, тем меньше он замерзнет сам и заморозит остальных.
   После Крещения прихожан значительно поубавилось. Сначала отправили Надеждиных внуков. Видно было, что уезжать им не хотелось. Но надо. Морозы отпустили и начались занятия в школе. Следом уехали Светлана, Артёмка и Дмитрий Сергеевич, пообещав приехать летом. Дмитрию Сергеевичу рыбалка и охота, а Артёмке лечение. Дольше всех гостили у них женщины-певчие. Татьяна и Анастасия. Наконец после Татьяниного дня, и они к великому облегчению Марийки заявили, что пора двигаться восвояси.
   Жизнь потекла спокойно, размерено и немного скучно. Марийка много читала, а ночами приставала к мужу. Объясни, что де как? Он смеялся. Нашла время для духовной беседы. В постели нужно заниматься другим. И они занимались. Тем более, что это "другое" им обоим очень нравилось.
   Незаметно пролетел февраль. За это время их навестили лишь несколько заплутавших охотников и Благочинный из Лачинска. Он большой любитель зимней рыбалки. С начала марта стали готовится к Великому посту. Марийка чуточку побаивалась этого словосочетания. Без малого пятьдесят дней постной жизни. Но уже знала, что выдержит.
   Однако в первую же неделю Великого поста ей стала мерещиться скоромная пища. Особенно рыба. Так и представляла себе куски жареной сёмги или стерляди. Во время таких мечтаний слюны вырабатывалось столько, что начинало тошнить. Видно, дьявол искушает? - подумала она и поделилась с матушкой Агафьей. Та, внимательно выслушав молодую женщину, посоветовала незамедлительно рассказать всё Андрею. Марийка собиралась с духом целую неделю. Наконец, не выдержала. Сил терпеть не стало.
   - Андрюша, беда у меня, - начала она извиняющимся тоном.
   Он удивлённо вскинул голову:
   - Что за беда, Машенька?
   - Сил нет, как рыбки хочется. Жареной. И чтоб непременно с икрой. Отчего это? Искушение?
   Он внимательно присмотрелся к жене, спросил с тревогой:
   - И давно?
   - Что давно? - не поняла она.
   - Рыбки давно хочется? - кажется, он рассердился.
   Марийка опустила глаза.
   - С самого начала поста. Недели две терпимо было, а сейчас просто сил нет.
   Она готова была разреветься.
   - Раздевайся до пояса, - вдруг приказал он.
   - Как это? Пост же...
   Он улыбнулся:
   - Я же тебя не искушать собираюсь, а только осмотрю.
   Марийка стала расстегивать блузку. Но совсем раздеваться не стала. Осталась в тонкой нательной рубашке. Он ощупал её груди. Они сразу откликнулись на его касание. Отяжелели. Внутри что-то запульсировало. Соски насторожились. Марийка от стыда и желания сделалась пунцовой.
   Разве можно так "осматривать"? Но он уже отстранился от неё и голосом участкового гинеколога произнёс:
   - Месячные когда последний раз были?
   Марийка из пунцовой сделалась фиолетовой. Так растерялась, что промямлила:
   - Не знаю... Не могу сообразить...
   - Так. Ну, сообразить не трудно. Перед Рождеством ты "брала у меня три дня выходных". Помнишь?
   Она кивнула.
   - А потом нет?
   Она снова замотала головой:
   - Нет... То есть, да. Или всё-таки нет.
   Но он лучше неё понял, что она имела в виду.
   - Цикл, насколько я помню, у тебя двадцать один день. Следующие должны были начаться в конце января. Пять дней плюс от начала, пять дней минус от конца цикла. Значит, произойти это могло между десятым и двадцатым января. Если я правильно посчитал, то сейчас недель девять-десять. С чем тебя и поздравляю.
   Марийка, наконец, сообразила, что происходит. Ей опять стало стыдно. В голове мелькнула мысль: наверное, он сердится, потому что я "без спросу" забеременела.
   - Ты думаешь, что я..., - она недоговорила, подыскивая слова.
   - Уверен.
   Марийка присела на кровать, виновато посмотрела на мужа и робко спросила:
   - И... что теперь делать?
   Андрей удивлённо поднял брови:
   - А что ты делала, когда забеременела Лизой?
   Марийка пожала плечами:
   - Ничего. Просто ждала.
   - Ну, вот и сейчас нам остаётся "просто ждать". В таких случаях говорят, что "всё, что могли, мы уже сделали".
   Он попытался улыбнуться. Не получилось. Марийка вгляделась в его лицо. Почему он так суров? Он не хочет этого ребёнка? И вдруг поняла: он боится.
   Да, боится. Боится, что с ней повторится то же, что и с Ксенией. Она взяла его руку, поцеловала. Положила голову на его широкую ладонь и прошептала:
   - Я тебя очень люблю. Всё будет хорошо... Верь мне...
   Он погладил её по голове, как маленькую девочку:
   - Я тебя тоже очень люблю, Машенька. Очень люблю. Ты прости меня. Я пойду в храм. Буду молиться. Должен же Он мне когда-нибудь прощение послать...
   С этого дня жизнь Марийки превратилась в сущий кошмар. Он был рядом с ней постоянно, за исключением службы. Не отпускал от себя ни на шаг. Не позволял ей носить воду и дрова, отгребать снег. Поднимать Лизоньку. И даже в спальню её вернулся. Не на кровать, правда, а на раскладушку. Но для Марийки и это было пыткой. Постоянно чувствовать на себе его беспокойный и в то же время ласкающий взгляд и ... Всё! Хорошо ещё, что время хоть и медленно, но неумолимо истощало календарь. Закончился март. Апрель манил своей серединой. Скоро страстная неделя, а там и Пасха. За подготовкой к великому празднику Андрей немного успокоился. К нему вернулись прежнее самообладание и выдержка. Возможно, ещё и потому, что "критические месяцы" подходили к концу, а Марийка чувствовала себя хорошо. Даже токсикоз не досаждал. Так изредка, когда рыбки жареной переест.
   Перед страстной неделей снова открыли на рынке свой павильон. Торговали всё тем же мёдом, картофелем, овощами и различными приправами. Покупатели вспомнили их, потянулись. Продавец их предложила к Пасхе куличиков наделать. Люди спрашивают. Освещённые в храме, по старинным рецептам выпеченные, с удовольствием разберут за хорошие деньги. Марийка решила попробовать. Агафья и Надежда её поддержали. Андрей слегка занервничал (только не напрягайся!), но потом благословил. Всю неделю женщины выпекали диковинной формы булочки, куличи, калачи и плюшки. К чистому четвергу всё было готово. С утра, помывшись в бане и оставив женщин убирать в храме, Андрей и Марийка нагрузили полную машину и поехали в Лачинск. По холодку, пока дорогу не развезло. Когда приехали на рынок, у павильона уже толпилась очередь. Большинство из своих, рыночных. Брали по многу, не скупились. Некоторые и на общую свечу "скидывались". Директор рынка, Гурген, увидев беременную Марийку, заблестел глазами и тоже расчувствовался. На храм пожертвовал пять тысяч рублей. Андрей деньги взял, но при этом так посмотрел на того, что неутомимый борец за женское внимание, тут же удалился.
   К двум часам торговать стало нечем. Марийка решила пробежаться по рынку. Присмотреть себе что-нибудь посвободнее. Хотелось на Великой службе выглядеть красивой. А Агафьины запасы стали узковаты. В груди и бёдрах. Многие торговцы уже упаковали свой товар, но ради неё, Марийки, не прочь были и разложиться снова. Прикупив кое-что из одежды, она решила порадовать себя, Агафью и Надежду новыми платочками. Выскакивая на ходу из магазинчика (Андрей теперь уже заждался!) поскользнулась на невысоком крылечке и чуть не упала. Какая-то сильная мужская рука поддержала её. Спасибо, - бросила она на ходу, но пробежав несколько шагов, замерла. Что-то знакомое мелькнуло в фигуре мужчины, который не дал ей упасть. Кого-то он ей напомнил? Лёньчик! Не может быть! Хотела оглянуться, но передумала. Чувствуя на себе его пристальный взгляд, неуверенно зашагала в сторону, противоположную от машины Андрея. Стоп! Она всё-таки оглянулась. На крыльце никого не было. Выдохнула, и бегом, в обход, двинулась к мужу. Увидев, что та бежит, Андрей покачал головой. Осторожно, Маша! Чуть живая от страха, она села в машину. Поехали!
   Когда отъехали, он внимательно присмотрелся к ней:
   - Что с тобой, Маша? Вид у тебя: как будто привидение увидела.
   Действительно, привидение! Не может быть! Откуда бы он тут мог быть? Не мог он тут быть? Он ведь в армию должен был уйти. Точно! Ну, конечно. Как же она забыла? Значит, не он это. Просто в фигуре схожесть какая-то. Немного расслабилась, и, чтобы не огорчать Андрея, улыбнулась:
   - Устала, Андрюша.
   Чтобы ничего не объяснять мужу, всю оставшуюся дорогу делала вид, что дремала. На самом деле, молилась. Пронеси, Господи! Пронеси!
   Ночь спала плохо. Точнее сказать, не спала совсем. Ворочалась с боку на бок. Куталась в одеяло - холодно. Под утро не выдержала и прошептала:
   - Андрюша, полежи со мной...
   Он обеспокоенно ощупал её живот. Больно? Нет. А что, Машенька? Тревожно. Но рядом с ним тревога стала забываться, а после и вовсе исчезла.
   В субботу к ним стали приезжать гости. На вечернюю службу и Пасхальную литургию. Кто пикничок решил устроить неподалёку. Кто на знаменитый минеральный источник приехал искупнуться. Андрей не препятствовал. У каждого свой путь к храму. На службе стояло человек двадцать взрослых и пятеро детей. Свершили, как положено, Крестный ход вокруг храма, а потом Андрей возвестил так громко и торжественно:
   - Христос воскресе!
   Что сердце Марийки радостно затрепетало. Она вдруг поверила в чудо:
   - Воистину воскресе!
   После службы всех пригласили в большую трапезную при архирейском доме.
   Застолье удалось на славу. Марийка была счастлива, хотя, что греха таить, устала смертельно. Может быть поэтому, вечером, возвращаясь из трапезной домой, где ждал её Андрей, не сразу рассмотрела в сгущающихся сумерках большую тяжёлую машину, стоящую у храмовых ворот. А когда рассмотрела, не сразу узнала. А даже удивилась: ещё гости! Но когда узнала, поняла: жизнь кончилась.
   
   31
   Первое её желание было - бежать. В тайгу! Как тогда. Но сейчас бежать она не могла. Ребёнок с ней. А там, в доме, Андрей и Лизонька. Еле-еле дрожащей рукой нащупала дверную ручку, дёрнула её на себя и вступила на свою Голгофу.
   В сумраке свечей она увидела: их трое. Сидят за столом. Андрей напротив. Лиц не видно. Но Марийка и без лиц узнала их: дедок, папашка Лёньчика и садист Мишка. Ноги её подкосились. Не решаясь пройти дальше, она прислонилась к дверному косяку и замерла.
   Первым заговорил Мишка. Он подскочил со скамьи, двинулся к ней и зловещим голосом прошипел:
   - А вот и матушка появилась. Еле дождались гости дорогие. Или ты нам не рада?
   Заржал сам, ему повторили дедок и этот (как его?) без имени.
   - Здравствуй, Маша, радость наша, - он снова рассмеялся. - Не чаяла, что свидимся?
   Из всех присутствующих лиц Марийка видела только одно - Андрея. Он был не просто бледен. Он был белее белого. Молчал. Мишка раскланялся:
   - Проходи, милая. Пообщаемся.
   Он было схватил её за руку, но она дёрнулась, резко оторвалась от косяка и мимо него направилась к мужу. Сесть не решилась, поэтому осталась стоять у стола. Помолчали.
   - Нехорошо, дочка, - притворно залебезил дедок. - Не здороваешься. Али мы чем тебя обидели? Вроде любили и холили, как могли...
   Дружный хохот перебил его.
   - Чем обязана? - наконец, выговорила Марийка.
   - Ну, вот узнала! А мы уже думали, что забыла ты ласки наши, Маша.
   Мишка сегодня явно был склонен говорить стихами.
   - Не надейся. Не забыла! - злобно фыркнула женщина. - Трудно такое забыть. Зачем пожаловали?
   - Как зачем? За тобой должок числится. Вот. Нужно отработать.
   - Никакого "должка" за мной нет. Я с вами договор не заключала. Денег заранее не брала. Сами платили по факту "свершившегося". Я своё отработала. Честно!
   При слове "честно" Андрей вздрогнул, удивлённо взглянул на жену, но тут же, презрительно улыбнувшись, отвёл глаза в сторону. Марийка поняла: что бы она сейчас не говорила - он не поверит ей. Потому что уже поверил им. Присела на краешек скамьи. Защищаться нужно самой!
   - Как это денег "заранее не брала"? - это - который без имени. - А задаток? Мы ведь тебе задаток за сезон дали, а ты два с половиной месяца отработала и бежать...
   - Какой задаток? - опешила Марийка. - Не было никакого задатка...
   - Ну, как же не было? - заёрничал дедок. - В Москве ещё от бригадира нашего Олега ты пятьсот тысяч получила? Ведь так?
   - Ничего я не получала...
   - Как же не получала? Бригадир сказал: взяла денежки-то. Он врать не будет. Мы его много лет знаем... А вот ты птаха залётная...
   - Ничего я не брала! А бригадир ваш скотина, которую ещё поискать надо...
   - А может ты из сейфа деньги не брала? - подскочил Мишка.
   - Из какого сейфа? - Марийка почувствовала, как трудно стало дышать.
   - Вот, с..ка! -захрипел тот. - Сейфа она не знает. Бригадирского. Который ты перед побегом обчистила.
   От такой нелепости Марийка совсем обалдела. В голове зашумело:
   - Как бы я его обчистила? Там же код. Я его не знала. Только бригадир...
   - А бригадир сказал: могла знать,- пояснил безымянный. - Ты к нему за несколько дней до побега заходила в балок за паспортом. Могла и подсмотреть, когда он открывал.
   - Заходила. Да только паспорт он мне не отдал, и сейф при мне не открывал. Я и убежала без паспорта. Да вы у него спросите! - Марийка начала кричать.
   - Спросили. А как же! - это дедок.- Когда сейф открыли ни паспорта твоего, ни денег бригадных нет. А там без малого "мильончик" был...
   - Не брала я ваших денег грёбаных. Не брала! - заорала Марийка так, что мужики на время онемели. - Чтоб вы сдохли все, сволочи! Не брала я!
   Марийкин крик прервал "спокойный" голос Андрея:
   - Сколько?
   - Чего сколько? - все ждали продолжения его вопроса.
   - Денег сколько? Она вам должна.
   - Так ведь: задаток - пятьсот, из сейфа девятьсот (бригадир сказал), да ещё простой бы оплатить, - дедок вошёл в раж.- Мы ведь в тайге её неделю искали - не работали. Плюс моральная компенсация. Так ведь?
   Он оглянулся на Мишку. Тот заржал и кивнул:
   - В общем, с тебя священник два миллиона рублей. Да и то считай, что мы вас пожалели.
   - У нас столько нет. Пока полтора. Остальное придётся подождать...
   Марийка опешила. Неужели он и в самом деле отдаст им деньги. Те, которые на ремонт звонницы.
   - Нет. Не давай им денег! Ничего я у них не брала. Врут они всё. Специально сволочи врут, со зла, что сбежала от них. Что "любить" их не хотела, как им вздумается, - не помня себя, снова кричала Марийка.
   Но он поднялся, направился в свою спальню. Марийка за ним:
   - Андрюша! Не верь им! Не брала я! Пожалуйста... - уже шёпотом умоляла она мужа.
   - Сядь! - резко сказал он.
   И она устало опустилась на скамью.
   Андрей вынес деньги. Пересчитал. Полтора миллиона.
   - Остальное когда? - выдохнул Мишка.
   - Не знаю. По осени, после сбора урожая...
   - У-у... Нам ждать недосуг. Да и вы слинять можете. Веры вам нету, - проговорил безымянный.
   - Месяц тебе, святой отец, на всё про всё,- заявил Мишка. - А иначе приедем и жёнушку твою заберём в бригаду. Должок отрабатывать. Мы соскучились по ней. Да и страсть как некоторые из нас охочи до брюхатеньких.
   Он демонстративно почесал себе мошонку.
   - Через месяц! Всё! - подтвердил Андрей. - Уходите!
   Мужики стали собирать деньги. Те самые, которые Агафья и Марийка зарабатывали лечением и огородом. Которые предназначались для звонницы.
   Будьте вы прокляты! Подумала им вслед Марийка и заплакала. Через несколько минут они услышали мотор отъезжающей машины. Андрей вышел на улицу, не удостоив Марийку взглядом. Она ждала его в течение часа. Он не возвращался. Марийка пошла следом. Так и есть в храме. Дёрнула дверь. Храм встретил её настороженным скрипом двери. Христос воскресе!
   Она замерла. Стояла и смотрела в глаза Пресвятой Богородицы. Не молилась. Просто ждала. Он вышел из алтаря спустя час. Вздрогнул, увидев её, но проследовал мимо к свечному шкафчику.
   - Андрюша, - она заговорила первая.- Ты меня, конечно, можешь презирать. Но я, правда, не брала этих денег.
   Он остановился, недобро усмехнулся:
   - Даже, если не брала "тех" денег, брала "другие". Разве это не достойно презрения.
   Марийка поняла его намёк и почувствовала, как заполыхали её щёки.
   - Я... - начала она.
   - Подумать только, жена священника бывшая ш...,- он недоговорил.- Что я теперь владыке скажу?
   Марийке вдруг стало обидно. Ну, это же давно было. В прошлой жизни:
   - Вот именно. Бывшая! А ты-то сам в прошлой жизни кем был? Доктор-убийца.
   В какой-то момент Марийке показалось, что он готов её ударить. Но он только презрительно дёрнулся и заявил:
   - Ты одно с другим не путай. Я это делал в силу своих профессиональных обязанностей...
   - А я это делала в силу того, что жить хотела, а не гнить в этой тайге где-нибудь в овраге. И потом и ты, и Агафья говорили мне об очищающей силе Святого крещения. Так что же получается - это неправда? Не имеет великой очищающей силы Святое крещение? Да? - она уже снова почти кричала. - Или это ты в нём сомневаешься?
   Он снова побледнел как полотно:
   - Иди в дом. Я не готов с тобой сегодня вступать в дискуссии и тем более объяснять очевидные истины. Иди!
   Марийка вышла на крыльцо и услышала звук задвигающейся щеколды. Закрылся изнутри. Даже в храм её не пускает. Заплакав, она направилась к Агафье. Там дочка.
   Войдя в домишко, присела на краешек скамьи, прошептала:
   - Беда у нас Агафья. Большая беда...
   - Знаю, Машенька. Знаю. Я её ещё тогда почувствовала, когда ты из города приехала. Да расспрашивать не стала - душу бередить.
   - Андрей серчает. Деньги им отдал.
   - Деньги-то! Бог с ними. Наживём ещё. А вот помириться вам надо. Объяснится. Ступай. Жди его дома. Он придёт, а тебя нет. Лизоньку оставь у меня. Вдруг браниться начнёт он. Негоже дитёнку это всё слышать.
   Она благословила Марийку. Ступай, милая! Ступай. И не перечь ему, что бы он не говорил. Перетерпи. Смирись. Машенька! Марийка кивнула и потащилась к себе домой.
   Вконец измученная обидой и самобичеваниями задремала. И тут же проснулась снова с ощущением ещё большей беды. Не уж-то с Андреем что? Или Лизонькой? Она подскочила с постели и сразу поняла: не Лизонькой, и не с ним, а с ней беда приключилась. Влажное, липкое, тёплое разлилось между ног. Лихорадочно нашарила на столике свечу, зажгла от лампады. Простыня и сорочка были залиты кровью. Андрей! Она бросилась к храму. Закрыто! Стала стучать и пинать дверь ногами. Бесполезно. Если и слышит, то открывать не хочет. Что делать? Бросилась к Агафье, но потом передумала. Вспомнила, что в Светлую Христову седьмицу можно всем звонить в колокола. Радость возвещать великую! В полной темноте полезла на звонницу. Шаткие деревянные ступени скрипели и ходили ходуном, но она добралась до площадки, отвязала большой колокол и ударила. Звук колокола разлился в ночи и оглушил её. Она плотнее завязала платок и снова ударила в набат. Затем стала дёргать другие канаты и верёвки. Вперемешку с Марийкиными стонами колокола стали вызванивать знакомую мелодию: Бом-бом-бом. За что?! Дилинь-дилинь-дилинь. Христос воскресе! Тирилинь-тирилинь-тирилинь. Бом-бом-бом. Бом -тирилинь, бом - тирилинь. За что, Господи?! Динь-дон. Динь-дон. Помогите! Это был не просто звон. Это был крик боли и отчаяния! По поруганной любви, по несчастной доли, по умирающему внутри её ребёнку.
   Внизу всполошились Николай и Надежда. Забегали. Кто это звонит среди ночи? А звонила Марийка. Звонила, звонила, звонила. Пока Николай не оторвал её окровавленных рук от жёстких верёвок и каната. Когда Марийке помогли спуститься вниз, она обессилено село на крыльцо, и сидела долго, не замечая, как багрово-красная лужа образуется, а затем и растекается вокруг неё.
   Что происходило с ней дальше, она улавливала с трудом. Когда очередной раз сознание вернулось к ней, поняла - едут в машине. Андрей за рулём. Нет, Андрей с ней на заднем сиденье. За рулём Николай. Мы куда? В больницу. Спать хочу. Не надо. Смотри на меня, Маша! Думай о чём-нибудь хорошем. Она усмехнулась. Самое время. Сознание помутилось, и она отключилась до самого Лачинска.
   Резкий свет в больничном коридоре вернул её к жизни. Она лежала на кушетке. Медсестра что-то записывала и спорила с Андреем. Объясняла, что нужно дождаться утра, сделать анализы, и лишь потом доктора решат: нужно ей делать операцию или нет. Андрей нервничал. С беспокойством оглядывался на Марийку, и уже не просил, а умолял. Вызывайте врача немедленно. Обильное кровотечение. Три часа в дороге по рытвинам и ухабам. Медсестра была непреклонна. Оставляйте здесь. В приёмном покое. До утра. И снова: вот доктора придут, назначат анализы. Марийка вдруг рассмеялась так громко, что вздрогнули оба: и Андрей, и медсестра.
   - Вот видите: вы скандалите, а ваша жена абсолютно здорова. Ещё и смеётся... - но, увидев расплывающееся под кушеткой пятно, замолчала.
   - Где у вас операционная? - вдруг спросил Андрей.
   - Какая операционная? - передёрнулась медсестра.
   - Большая или малая? Меня устроит любая, где есть кресло...
   - На третьем этаже, в отделении. А зачем вам собственно это понадобилось знать.
   Подхватив Марийку на руки, он крикнул Николаю: задержи её (очевидно, медсестру) и бросился бегом к лестнице, а там и на третий этаж. Дверь в отделение была закрыта. Он позвонил. Не дав дежурной опомнится, повторил тот же вопрос и уже перед дверью с надписью "Малая операционная" приказал:
   - Помогите мне. Приготовьте кюретку и всё для чистки.
   Последнее, что успело уловить ухо Марийки, слова:
   - Кулачком, Машенька, немножко поработай. Ну!
   Она сжала кулак пару раз, обессилела и снова погрузилась в бессознание.
   
   32
   Очнулась от резкой боли, которая сосредоточилась внизу живота. Услышала звяканье медицинских инструментов о металлическую чашку. Поняла: всё кончено! Боль из резкой превратилась в тупую, ноющую и стала растекаться по всему телу. Услышала голоса. Один узнала - Андрея. Другой, видимо, - доктора, того самого, которого "нельзя было вызвать", потому что "умирающих женщин много, а он один".
   - А вы, батюшка, профи настоящий!
   - Практика большая! Без малого десять лет в клинике акушерства и гинекологии отработал, - устало ответил Андрей.
   Второй хмыкнул:
   - Вот и пригодилось.
   Марийка услышала, как что-то упало, и голос, едва напоминающий голос мужа, проскрипел:
   - Да... пригодилось...
   - По-моему, она очнулась...
   Кто-то похлопал её по щекам:
   - Маша, открой глаза.
   Она могла это сделать, но не хотела. Видеть его не хотела.
   - Маша, не вредничай, открой глаза, - повторил Андрей.
   Открыла глаза, но взгляд сконцентрировала на потолочной люстре, точно такой же, как и в московской клинике, где она рожала Лизоньку. Странно!
   Вошла дежурная медсестра. Мы вам палату приготовили. Можно перевозить?
   - Можно, - кивнул доктор.
   - Я сам,- сказал Андрей и бережно поднял Марийку на руки.
   Они встретились лицом к лицу. Глаза в глаза. Прочитав в его глазах упрёк и боль, она заплакала и отвернулась.
   Последующие несколько часов боролась между сном и явью. Открывала глаза и видела перед собой на стуле Андрея. Закрывала глаза и видела довольную ухмыляющуюся физиономию Мишки. Что страшнее: глаза мужа или улыбка Мишки, так и не решила.
   Раза три в палату заглядывал доктор. Узнав, что "состояние удовлетворительное" исчезал - работы много. Последний раз он просунул голову в дверь и робко спросил:
   - Отец Андрей, мне тут консультация нужна. Не поможешь?
   Андрей удивлённо уставился на него:
   - Я уже лет восемь не работаю...
   - Всё равно опыта-то побольше... Понимаешь, тут у меня женщина одна молодая с самоабортом. Вычитала где-то старинный способ абортирования путём вязальной спицы. Вот и натворила беды. Чуть жива осталась.
   - Я так не могу. Надо смотреть...- проговорил Андрей.
   Доктор сразу отреагировал:
   - Так я прикажу её привести?
   Андрей пожал плечами:
   - Прикажи...
   Голова скрылась, но через секунду появилась снова:
   - А вам это можно? Не грех чужую жену осматривать?
   Андрей поднялся:
   - Чужую жену - грех, а чужую больную женщину - не грех.
   Они вышли из палаты.
   Оставшись одна, Марийка попыталась подняться. Дрожали ноги. Стоять нельзя. Идти страшно. Но сидеть можно. И думать. Только о чём? Появилось ощущение собственной "пустоты" и ненужности. Она снова заплакала.
   Когда через неделю они возвращались домой, Марийка думала о том, что сейчас, пожалуй, их с Андреем ничего не связывает. Любви нет. Ребёнка - тоже. Разве только что клятва, произнесённая у аналоя. Да и то! Всё это не более чем красивый обряд: Крещение, Венчание. Раз Крещение не имеет очистительной силы, то и клятва эта - пустой звук.
   - Отвези меня к Агафье, - попросила она, как только они въехали на территорию храма.
   Он покосился:
   - Маша, мы с тобой венчаны...
   Она отвернулась в окно и продолжила дрожащим голосом:
   - Пожалуйста.
   Он резко затормозил у Агафьиного домишки.
   Агафья всё поняла. Ничего у неё не спросила. Отвела в горницу. Отдыхай, милая, с дороги. И, прикрыв за ней дверь, заговорила с Андреем:
   - Ничего. Перетерпеть надо ей. Обиду и боль. И тебе перебороть надо. Гордыню свою. А Господь - милостив...
   - Милостив, говоришь? И, правда, знаешь какую я не давно от него милость испытал: когда собственного ребёнка своими руками по кускам резал, думал с ума сойду. А не сошёл! Выкинул его тельце крохотное в поддон железный, а оно ещё дышит...
   В наступившей тишине Марийка услышала шум отъезжающей машины и шепоток Агафьи. Поняла: она молится. Зачем?
   В чувство привела Марийку дочь. Лизонька. Она тихонько прошла в горницу, села на пол перед кроватью и запела колыбельную. Спи, мамочка.
   Марийка сквозь дрёму слушала голосок дочери и оживала. Когда открыла глаза, увидела прямо перед собой каре-жёлтые глаза дочери. Та рассмеялась и тут же забралась к матери в постель. Сразу же поведала, что очень соскучилась. Что папа привёз ей гостинец. Вкусный!
   Через несколько дней Марийка поднялась. Поняла. Надо жить. Ради дочери. И просто потому, что ещё не умерла. Май месяц выдался тёплый. Садово-огородные работы начались рано. И хотя Надежда и Агафья берегли её, но Марийка постепенно втянулась. За работой забывались обиды и недомолвки. Она по-прежнему жила у Агафьи. В храм почти не ходила. Андрей не настаивал. Виделись теперь редко. За короткими завтраками и ужинами. Он тоже много работал. Лицо его загорело, руки огрубели. Глаза потускнели. Иногда он смотрел на Марийку и не видел её. Ощущение внутренней пустоты постепенно сменилось чувством полной прозрачности.
   Всё больше и больше ей хотелось домой. К бабуле! Слава Богу, есть у неё дом, в который она может вернуться и в котором ей всегда рады! Но у самой не было денег на поездку, а просить у Андрея не осмеливалась.
   Как-то вечером, купаясь в минеральной ванне, она увидела, как возле ворот остановилась машина. Белые "Жигули". Из машины вышли трое. Марийка присмотрелась и обомлела. На сей раз это были Сашка-бульдозерист, Федяй и Серёга-мент. Видно, за остатком приехали? Пошла им навстречу. Нет денег. Пусть, что хотят, делают. Убивают, насилуют, в бригаду забирают. Нет денег. И к Андрею просить не пойдёт. Мужчины узнали её. Направились в её сторону. Сашка помахал рукой. Марийка вздёрнула нос. Нет. Я ещё с вами не раскланивалась. Остановились друг против друга. Молчали.
   - Здравствуй, Маша, - начал Сашка.
   Тишина.
   - Мы тут по такому делу... - он замялся. - С мужем бы нам твоим потолковать.
   Тишина.
   - Дома он?
   Тишина.
   - Маш, ты не подумай: мы по-хорошему...- почему-то зашептал Федяй.
   - Мария, ты почему, простоволосая, стоишь на ветру? - раздался за спиной голос Андрея. - Иди в дом.
   Марийка оглянулась. Он уже спустился с пригорка и приближался к ним. В руках у него был пакет.
   - Иди в дом, - настойчиво повторил он.
   Марийка, было, послушалась, но потом остановилась. Оглянулась. Увидела: как Андрей протянул пакет Федяю и сказал:
   - Здесь ровно пятьсот. Больше не приходите. Убью каждого, кто приблизится к моей жене или храму.
   - Да мы собственно, наоборот, хотели деньги вернуть и извиниться.
   Рука Андрея с пакетом повисла в воздухе. Молчали минут пять. По лицу Андрея было видно, что он хочет послать всех ... "подальше". Однако вслух он вымолвил с трудом:
   - Что ж коли с миром пришли, пройдемте в дом.
   Они стали подниматься на пригорок. Марийка осталась, не решаясь двинуться следом.
   - Мария, не стой на ветру и... платок надень! - произнёс, оглянувшись на неё, муж. И она приняла это за приглашение.
   Они сели точно так же, как сидели те, трое. Андрей напротив. Марийка на крошечную скамеечку у печки. Молчали. Потом закашлялся Федяй. Очевидно, было оговорено, что "извинительную" речь произносить ему.
   - Мы от имени всей бригады,- начал он как на собрании трудового коллектива,- хотим принести свои извинения Марине, жене Вашей, то есть, за поведение наших бывших (при слове "бывших" он посмотрел на Серёгу-мента, тот кивнул) товарищей...
   Снова наступила тишина. Потом заговорил Андрей:
   - Значит, нашли того, кто деньги из сейфа украл?
   - Нашли, - вздохнул Сашка.- Да их, по правде сказать, никто и не крал.
   То есть, конечно, украли, но не члены бригады, а сам бригадир. Когда Маша убежала, он эти денежки присвоил, а на неё свалил. Мы сразу засомневались. Там же кодовый замок. Но он сказал, что когда ей паспорт давал, она рядом стояла - могла видеть. Да вот Серёга ... разобрался...
   Молчавший до этого Серёга заговорил:
   - Ты, когда, Маша, мне рассказала, что якобы Олег нанял тебя только как кухарку, не предупредив, что тебе придётся выполнять и "другие обязанности", я засомневался. С бригадиром переговорил. Он сначала заюлил, а потом убедил меня, что всё это временно. То есть сказал, что ты только "начинающая". На деньги позарилась, а силы не рассчитала. Но скоро всё образуется. Я поверил, дурак! А тут, когда ты сбежала, я задумался. Что-то нечисто! Чтобы жизнью в тайге рисковать, как же нужно "это дело" всё ненавидеть. А когда он сказал, что ты деньги украла, тут уж я сильно засомневался. Он ведь не сразу объявил это, а только на пятый день. Когда понял, что не найдём. Я спросил: что сразу-то не сказал? А он мне: боялся, что найдёте и убьёте. А спустя примерно месяц во время дежурства (самим же пришлось готовить), меня Илюха подзывает и показывает в золе что-то похожее на сгоревший паспорт. Странички-то выгорели, а корочка осталась. Тогда я всё понял.
   Смена только закончилась. Все разъехались. Я в Москву. Разыскал бригадира. Смотрю у него "Феррари" подержанная, но ещё вполне... Говорю: это ж такие деньги. Он: да, занял. Я вычислил - у кого покупает. Переговорил. Оказывается, предоплату миллион рублей он сделал ещё в прошлом году, в феврале. А по приезде и остальное оплатил. Без малого пять "лимонов". Я так прикинул: сколько он мог здесь заработать. Не хватает. А вот если сложить, якобы Марийкину, предоплату и пропавшие тысячи из сейфа, очень всё удачно в шесть миллионов и складывается. Я его снова разыскал и за яй... - он внезапно поперхнулся, - извините, за жабры взял. Он мне всё как на духу и поведал. Машину эту он давно хотел. Да хозяин не продавал, а тут надумал. Но задаток потребовал. Олег деньги-то бригадные, на проститутку приготовленные, и отдал. А профессионалка-то без предоплаты не поедет. Вот и решил он любимую женщину использовать. Так и сказал: я вам не какую-нибудь "шлюшку" привёз, а свою "любимую женщину". Естественно она и не догадывалась, на какую - такую работу подписывалась. Приехала, а тут началось. Когда сбежала, он сначала испугался. Искал вместе с нами, а потом понял, что, скорее всего, не найдём и придумал, как на неё ещё и бригадные деньги списать.
   Я нашего хозяина разыскал. Всё ему выложил. Он его уволил. Велел мне бригаду принимать. Ну, я пока туда-сюда. Бумаги - документы. В общем подзадержался. Опоздал-то на два дня всего. Приезжаю в бригаду, а Мишка мне всё и выложил. Нашли, дескать, воровку. Ну, я им тоже всё рассказал. Мишка и дедок глазами заблестели. Это ж сколько у нас теперь денег! Но я им сказал: вы своё вернули. А это,- он указал на рюкзак, - решили вам вернуть... А остальное на храм пожервовать. Грехов-то тоже не мало! Мишка возмутился, дедок его поддержал, но другие мужики с нами согласились. Так что!- он поставил рюкзак на стол,- не побрезгуйте.
   Сашка развязал рюкзак. Плотные пачки тысячных купюр одна за другой повалились на стол. Марийка взглянула в лицо Андрея. Он был бледен, как прошлый раз. Руки и подбородок его дрожали. Она подскочила к столу, схватила эти деньги (сколько смогла) и бросилась к уже остывающей печке. Сашка первый сообразил: в чём дело. Маша, ты чего? Он подскочил к ней. Схватил её подмышки. Оттащил от печки. Видя, что "проклятые" деньги не загораются, Марийка снова рванулась к печке. Сашка не удержал её, но на пути уже стоял Андрей. Марийка с размаху так стукнула кулаками его в грудь, что он отступил на шаг. Но следом поймал её и сжал в объятиях.
   - Маша, ты чего? - спросил он испуганно.
   Марийка закричала, но с ужасом осознала, что крик не вышел наружу, а остался где-то внутри её, собираясь разорвать в клочья лёгкие, печень и сердце. Пытаясь что-то выхаркать из себя, она ещё отбивалась от Андрея и теряла сознание.
   - Руку, руку ей держи, - услышала она хрип Андрея.
   Почувствовала укол в предплечье и отключилась.
   
   33
   Когда сознание стало постепенно возвращаться, она поняла, что лежит на кровати. Рядом Андрей, на коленях, гладит её волосы и что-то говорит. Она прислушалась.
   - Маша, Машенька! Посмотри на меня. Очнись, - это шёпотом.
   Потом громко и явственно:
   - Господи, да что же мне вторую хоронить?
   Марийка вздрогнула. Открыла глаза. Хотела шевельнуть рукой и не смогла. Хотела сказать: я жива. Но вместо этого сумела воспроизвести только нечто среднее между:
   - Ы-ы-ы-а-а.
   Он всмотрелся в её лицо. Взял её руку, поднёс к губам. Поцеловал. Она это видела, но прикосновения не почувствовала. В комнату заглянул Сашка:
   - Как она? Очнулась?
   - Кажется. Сколько времени прошло: как они уехали.
   - Два часа пятнадцать минут.
   - Как долго!
   Андрей наклонился к ней:
   - Маша, ты меня слышишь?
   Марийка могла только моргнуть.
   - Если слышишь, сожми пальцами мою руку.
   Марийка попыталась, ничего не получилось.
   - Теперь этой попробуй.
   Он взял её другую руку. Она напряглась. Поняла пальцы с трудом, но шевелятся. Он вздохнул.
   Через два часа привезли из города врача. Невропатолога. Он подтвердил подозрения Андрея. Правосторонний инсульт. Жить будет. Но ходить, говорить и обслуживать себя самостоятельно - нескоро. Да. Десять дней полного покоя. Не шевелить, не напрягать. Массаж конечностей возможен. Но очень щадящий. Уколы: витамины, никотиновая кислота. Да, впрочем, Вы сами всё знаете. Доктор уехал. Мужики тоже. Перед отъездом Сашка заглянул в дверь. Хотел улыбнуться. Но вместо этого только вздохнул, чем ещё больше огорчил Марийку.
   Потекли нудные дни и монотонные вечера. Навещали её все по очереди: Агафья поила своими настоями и чаями, Надежда обтирала тело и втирала в кожу розовое масло. Андрей ставил уколы и делал массаж. Лизонька кормила маму с ложечки, пела ей песенки и "читала" книги. На самом деле она ещё читать не умела. Но многие детские сказки знала наизусть. Поэтому с умным видом смотрела в книгу и делала вид, что читает.
   Николай также заходил проведать матушку и делился с ней. Он тоже когда-то парализованный лежал. Полгода. А потом отошёл.
   Постепенно "отходила" и Марийка. Левой рукой научилась пользоваться как правой. Сама расчёсывала волосы и заплетала косу. Возвращалась и чувствительной правой ноги. Сначала побежали мурашки, потом согнулось колено. Она получила возможность без посторонней помощи переворачиваться с боку на бок. Рука ещё не совсем слушалась, но уже могла держать маленький резиновый мячик. Тренажёр. Хуже всего дело обстояло с лицом. Половина его одеревенела, но бесконечно дёргалась. Вторая половина постоянно болела. В височной, затылочной, теменной областях, в районе уха и мозжечка. Говорить Марийка не могла. Любой звук, который она пыталась воспроизвести, доводил её до жуткой головной боли.
   Через три недели она могла сидеть и самостоятельно двигаться по комнате. Ещё через неделю она впервые вышла на улицу, сопровождаемая Лизонькой. Яркое летнее солнце ослепило ей глаза, обожгло лицо. А ещё через несколько дней она смогла самостоятельно, опираясь на батожок, добраться до минеральной ванны и лежала там, лежала, пока не наступили сумерки.
   Жизнь, а вместе с ней и работоспособность возвращались в Марийкин организм. Лицо разгладилось. Вернулась способность улыбаться и кривиться, если что-то не устраивало. Не вернулась только способность говорить. Марийка онемела. Сначала она ещё пыталась произносить отдельные слова и даже фразы. Но потом, видя как "жалостливо" при этом смотрят на неё собеседники, застеснялась и замолчала совсем. Вскоре она свыклась с мыслью, что вообще можно обходиться без слов. Их вполне могут заменить несколько жестов. С Надеждой и Николаем приветственный кивок головой и подбадривающая улыбка, с Агафьей рукопожатие и поцелуй в щёку. С Андреем: "да", "нет", "не знаю" и "я устала". В храм она ходила редко. И только одна, когда его там не было.
   Труднее всего было "молча" общаться с дочерью. Ту не устраивали ни мамины жесты, ни мамино мычание. Каждое утро она "лечила" мамино горло. Приходила в белом халатике (Надежда ей сшила), заставляла маму открыть рот, при помощи ложечки осматривала нёбо, зубы и язык, требовала сказать "А-а-а", с глубокомысленным видом качала головой и делала вид, будто что-то записывает в маленьком блокноте, который подарил ей папа.
   Как-то приехал Сашка-бульдозерист. Привёз какую-то штуковину и к вечеру уже её опробовали. Оказалось, очень нужная вещь. У Андрея был старый трактор "Белорус", на котором он пахал и культивировал картофельный огород. Сашка усовершенствовал плуг и с удовольствием продемонстрировал своё изобретение Марийке. Смотри, Маша, плуг прокладывает ровную борозду. А вот из этого корытца через желобок в эту борозду сыплется картофель. Когда пашется следующая борозда, через лемеха земля подаётся на первую борозду и картофель засыпается. Осталось вырастить и убрать урожай. Марийка улыбнулась: всего ничего. Сашка ей нравился всё больше. С ним было легко и весело. Тем более он пообещал продумать и то, как этот урожай собрать.
   Их минеральный источник приобретал всё большую известность. Люди ехали, уверенные в том, что "живая" вода способна их вылечить от всех болезней. Поэтому в воскресные дни на территории храма бывало много народу.
   В начале июня появились строители. Понастроили вокруг куполов леса (будут сусальным золотом покрывать), сделали временную лестницу на звонницу. Николай сказал: работы много - на всё лето. К Троице купола уже сверкали на солнце ярким переливающимся огнём. Красиво. К торжественной службе снова прибыла Татьяна с двумя молоденькими певичками - послушницами. Теперь в храме во время каждой службы звучал настоящий хор. Не хуже архирейского. Пели все: Татьяна с девочками, Надежда с внуками (опять забрала их на каникулы), Николай, Агафья и даже Лизонька. У неё оказался прекрасный слух и приятный звонкий голос. Не пела только Марийка. Может быть, поэтому чувствовала себя лишней в храме во время службы. Теперь её предназначение - всем входящим в храм гостям свечки раздавать.
   Однажды расфуфыренная заезжая прихожанка, увидев Марийку и Агафью, съязвила: здесь все, что ли, убогие? Слепые или глухие? Марийка поняла: что производит впечатление убогой дурочки. Вдруг она чётко осознала, что Андрей, должно быть, стыдится её. Жена - немушка. Да и какая она ему жена! Ничто их больше не связывает. Так - видимость одна. Только Лизонька однозначно считает его своим папой. А он? Ласков и нежен с ней. Но доченькой не называет. Всё больше по имени: Елизавета, Лизонька.
   Снова приезжали Сашка и Серёга-бригадир. Сашка шепнул ей по секрету, что бригадир с Андреем обсуждают одну важную проблему: как им сюда электричество провести. Дорога-то проходит всего в двадцати километрах от храма. Вдоль неё уже линию электропередач проложили. Крюк вроде небольшой, но денег стоит немеряно. А ещё они договорились всей бригадой взять над ними шефство. Дорогу подремонтировать. Забор обновить. Тротуары новые настелить. Марийка удивлялась. Откуда такое благородство? Сашка краснел: стыдно.
   Это хорошо, что стыдно! - думала Марийка. Но, когда кто-либо из её "бывших" приезжал, уходила к себе в комнату и читала или молча смотрела в окно. Ей в отличие от её "клиентов" стыдно не было. Противно! Среди скопления всех этих временных посетителей, гостей, строителей, рабочих и туристов она чувствовала себя лишней и ненужной. Нет, уже не прозрачной, которую можно было не замечать, а тяжёлой каменной колодой, которой не могли найти применения и постепенно задвигали в задний угол. Многие из случайных прихожан принимали регентшу Татьяну за жену священника, и та не скрывала, что ей это очень нравится. Как-то так случилось, что Татьяна заняла и Марийкино место в трапезной. По левую руку от Андрея. Марийка же теперь сиротливо сидела у раздаточного окна и вынуждена была стать подавальщицей ложек, вилок, хлеба и всего остального, что двигалось из кухни в обеденный зал.
   Однажды после вечерней службы она вошла в храм. Прошла на своё место к иконе Пресвятой Богородицы и услышала шёпот на клиросе. Там, где обычно размещался во время службы хор, стояли Татьяна и Андрей. Она держала его за руку и что-то тихо говорила. При этом лицо Татьяны выражало такое блаженное удовольствие, что Марийка поняла: застала "интимную" сцену. Андрей молчал всё время, пока та говорила. Потом наклонился, поцеловал Татьяну в макушку и, развернувшись, столкнулся нос к носу с Марийкой. Он покраснел и остановился. Татьяна же наоборот дерзко взглянула на Марийку, и павушкой-лебёдушкой проплыла мимо них.
   Минуты две смотрели друг на друга. Она сказать ничего не могла. Ему, судя по всему, сказать ей было нечего. Затем Марийка развернулась и пошла вон. Он окликнул: Маша! Но она сделала вид, что не услышала и плотно прикрыла за собой дверь. В этот вечер твёрдо для себя решила: как только начнут торговать овощами, подкопит денег и домой. К бабуле!
   
   34
   Все последующие дни старалась быть спокойной. Не получалось. Чувствовала, что начинает ненавидеть эту Татьяну всеми фибрами своей души. Хотя умом всё понимала. Татьяна - действительно могла бы стать достойной женой Андрея. Общие интересы. Общие идеалы. Они понимают друг друга с полуслова. Ей не надо растолковывать "очевидные" истины и библейские притчи. А главное - она чиста. Безгрешна. Агафья сказывала, что та из благочестивой дворянской семьи. Два брата у неё священники. Сестра тоже хористка. Не то, что она, Марийка. Без роду, без племени. С детства собственной матерью покинутая.
   Да. Умом она всё понимала, но в трапезную ходить перестала. Ела урывками, отдельно от всех. На недовольный вопрос Андрея:
   - Почему с нами не обедаешь? Или кем-либо брезгуешь? - пожала плечами и покачала головой: нет. Это означало: ну, что ты, милый, как можно мне, недостойной прелюбодейке, "брезговать" такими "дорогими" гостями. Боюсь своим присутствием осквернить столь "высочайшее" собрание благородных дам и девиц. Вероятно, он кое-что понял, потому что снова покраснел и произнес:
   - Навыдумывала ты себе, Бог знает, что, Маша...
   Спустя месяц была отремонтирована звонница. Новая винтообразная металлическая лестница вела вверх. Деревянные лакированные перила украшали её и делали подъём и спуск не только безопасным, но и приятным.
   Теперь подниматься на звонницу можно было без риска для жизни. Вскоре наверху побывали все, даже Лизонька. Она весь вечер рассказывала, как папа учил её "играть в колокольчики". Вечером муж спросил: не хочет ли Марийка побывать на новой звоннице. Она опять пожала плечами. На сей раз это означало: "не знаю", "возможно, как-нибудь попробую", но не сейчас, "я устала".
   Но на звоннице всё-таки побывала - без него. Впечатляет. Великолепный вид, как со смотровой площадки. Храмовый двор, спуск, дорога, тайга. А над тайгой вечернее заходящее солнце. Уцепившись взглядом за дорогу, Марийка почувствовала острую щемящую тоску. Скоро-скоро пройдёт она этой дорогой последний раз. Когда спустилась вниз, подняла голову вверх, ещё раз взглянула на звонницу. Рабочие убирали деревянное сооружение, которым пользовались во время ремонтных работ. Нужно отойти подальше. Если эта махина свалится на голову - мало не покажется. Из храма на крыльцо вышел Андрей. Он не торопился и ничего не подозревал о грозящей опасности. Марийка дёрнулась вперёд - предупредить. Но поняла, что, вряд ли, успеет. Тогда она набрала в лёгкие воздуха и что было сил, замычала, захрипела и закричала одновременно:
   - А... д...ей!
   Он понял голову, едва соображая, что происходит. Потом бросился к ней, радостно улыбаясь, схватил её за плечи:
   - Маша! Ты заговорила? Маша? Ты заговорила?
   Он несколько раз встряхнул её:
   - Маша?
   - Да, - выдохнула Марийка, испуганно.
   В это время лестница, с грохотом и лязгом, рухнула на то место, где ещё минуту назад стоял Андрей. Марийка вздрогнула, он оглянулся. Несколько секунд не верил своим глазам. Наконец, развернулся к Марийке, заговорил:
   - Так это получается, что ты спасла мне жизнь. Маша?!
   Лицо его было растерянно и растроганно одновременно. Он улыбнулся.
   Марийка тоже попыталась улыбнуться и сказать: "живи, на здоровье", но то ли от страха, то ли с непривычки не смогла до конца разжать рот и сквозь стиснутые зубы прошипела злобно:
   - Ж-ж-живи...
   Улыбка с лица Андрея мгновенно исчезла. Он отшатнулся и, глядя внимательно в глаза жене, тоже коряво ухмыльнулся:
   - Спасибо...
   К ним бежали спустившиеся со звонницы рабочие. Что-то взволнованно спрашивали Андрея. Он им отвечал, что всё в порядке. Её здоровьем и самочувствием никто и не поинтересовался.
   Марийка бросилась в дом. К зеркалу. Зачем-то открыла рот. Долго исследовала его. Затем, волнуясь, произнесла:
   - ...а...ия! (что должно было звучать, как Мария).- Не получилось!
   - ... иза (Лиза). - Уже лучше...
   - Агафья. - Совсем хорошо!
   Она бросилась к Агафье. Та уже "творила" вечернюю молитву.
   - Агафья, я загово...и... а! - заикаясь от волнения, произнесла она.
   Агафья распрямилась:
   - Слава Богу! Машенька. Слава Богу! Я только что Господа об этом молила. Видишь как! А ты сомневаешься в его всесилии.
   Я не сомневаюсь в том, что он может всё. Но я сомневаюсь в том, что он это делает "из любви к нам", - подумала Марийка, но вслух сказала:
   - Я тебя ... юбь... ю, Агафья. Ты хо...ошая!
   Перед сном она повела доченьку купаться. И по дороге шёпотом (чтобы не испугать) поведала ей, что может говорить. Та не поверила. И всю дорогу до источника и обратно приставала к матери:
   - Сказы "солнышко"! Со...ышко...
   - Сказы "девочка"! Это легко - девочка.
   - Сказы "Лизонька". Это сложнее. Но всё-таки - ...изо...ка. Носовые согласные ещё не получались.
   С этого дня Лизонька стала маминым учителем и репетитором в одном лице. Разговоры с ней не прекращались ни на минуту. Исключая только сон и трапезу. Марийка с удовольствием ей подчинялась. Труднее всего восстанавливалась способность произносить сонорные звуки. Верхнее нёбо было пока мертво. Андрей тоже по утрам старался разговорить жену. Но она стеснялась. А вечерами прикидывалась, что сильно устала, и рано уходила спать в свою комнату. Кроме них разговаривала с Агафьей и Пресвятой Богородицей. С остальными предпочитала обходиться привычными жестами.
   Чтобы речь полностью восстановилась, стала читать детям вслух. А потом наперебой с ними говорить скороговорки. Труднее всего ей давалась всем известная "Клара", которая "украла кораллы", да не у кого-нибудь, а у самого "Карла" (будь он не ладен!). Уже "м" и "н" произносить почти получалось. Но "р", "л" - это нечто. Даже не верилось, что раньше она выговаривала их без труда.
   В августе работы прибавилось в городе. На рынке. Марийка много проводила времени там. Во-первых, нужно было денег на дорогу заработать. Во-вторых, их продавцу и правда требовалась помощь. Любимое насиженное место опять пришлось отдавать "братьям" под арбузы и дыни и перебираться в дальние ряды. Но теперь их покупатели уже шли только к ним. Знали и товар хороший, и цены "мягче". На рынок теперь Марийку возил Николай. Андрей всё чаще и чаще предпочитал оставаться дома. С Татьяной. Как-то, рано вернувшись с рынка, снова застала их двоих в храме. Он что-то шёпотом читал. Она благоговейно слушала. Марийка хотела помешать, но потом передумала. Пусть. Она устала ревновать, устала цепляться за призрачную надежду. Смирилась.
   На неделе приехал Сашка. Развлёк Марийку своим рассказом о картофелеуборочной машине, показал принцип действия, пожаловался на обострившийся гастрит и испарился, сказав, "мы тут рядом пока дорогу ведём, я буду часто наведываться. Если вы не против?" Марийка "против" не была. Скорее она была "за". Он единственный, с кем она не чувствовала себя лишней и "грешной". Её дружеские беседы один на один с бульдозеристом не прошли незамеченными. Андрею снаушничали (не трудно догадаться, кто), и он не преминул тем же вечером "позволить себе напомнить" Марийке, что она ему (то есть Андрею) "пока ещё жена". Это "пока" так резануло Марийку по сердцу, что она решила устроить "маленький скандал".
   Дождалась воскресенья. После службы в трапезной больше всего людей. Обедали. Когда приглашённые гости и свои прихожане стали рассаживаться на отведённые им места, Марийка подошла к Татьяне, сидящей по левую руку Андрея, и, слегка картавя, шёпотом (но, чтобы услышали все!) проговорила:
   - Тебе придётся пересесть. Это моё место.
   За столом повисла такая натужная тишина, что казалось, у кого-то вот-вот лопнут нервы. Татьяна покраснела до слёз. Разумеется, у неё появилось много сочувствующих. К ним присоединился и Андрей. Он окатил Марийку взором, который яснее ясного выражал: "Разве это столь важно, кто, где сидит. Зачем же обижать хорошего человека?" Но Марийка не сдвинулась с места. Давая понять: или здесь, или нигде сидеть не будет. И столкнувшись с возмущённым взором мужа, она упрямо задрала подбородок:
   - Ты ведь сам сказал, что я "пока ещё твоя жена".
   Андрей вышел из себя:
   - Мария, я накажу тебя за неуважение и непослушание...
   - Хорошо! - перебила она его. - Но пока позволь мне сесть...
   Татьяна сдвинулась. Марийка села. Трапезничали в полной тишине. Когда Надежда подавала второе, незаметно пожала Марийке руку, как бы давая понять - правильно поступила. Мы с тобой.
   После обеда Андрей попытался вразумить жену словами:
   - Ко всему прочему ты ещё дурно воспитана?
   Марийка согласилась и тут же попробовала использовать этот повод для окончательного объяснения. Поэтому решительно заявила:
   - Это положение "пока" меня больше не устраивает. Найди в себе мужества сказать, что я давно уже тебе не жена. По крайней мере, ты меня таковой не считаешь...
   Он побледнел:
   - Что значит, не считаю, разве я к тебе неуважителен. Или я тебя, чем обидел. Эта история с местом... я мог тебя понять, если бы ты сказала это до обеда, один на один ей. А ещё лучше пришла бы и села раньше. Молча. А ты демонстративно унизила человека! Это - грех!
   - Опять грех?! Ну и что?! На мне грехов много! Грехом больше, грехом меньше! - закричала Марийка. - Мне же всё равно прощения нет... Всем есть, а мне нет!
   Она ещё пыталась сказать ему многое, но поняла, что не в состоянии этого сделать. Вместо слов на него посыпались странные непонятные звуки. Она схватилась за голову руками и стала садиться на пол. Неужели опять?! Андрей подскочил к ней. Поднял. Вглядываясь в её лицо, заговорил:
   - Маша. Успокойся. Машенька. Нельзя так. Успокойся. Прошу тебя.
   Марийке вдруг захотелось повиснуть у него на шее и целовать его, целовать, целовать, как раньше. Но не посмела. Он же прижимал её к себе, гладил по волосам и приговаривал:
   - Нельзя так, девочка моя. Успокойся. Тебе нельзя волноваться. Тебе нужно беречься. Понимаешь?
   Уткнувшись ему в плечо, она плакала. Прости меня. Пожалуйста! Прости! Сама не заметила, как сомкнула руки у него за спиной. Почувствовала его крепкое тело. Вдохнула его запах и замерла. Поняла: нет на свете такой силы, которая смогла бы оторвать её от него. Уже находясь на грани сознательного и бессознательного, она услышала какой-то стук. Стучали в дверь.
   - Да-да,- сказал Андрей, слегка отодвинувшись от Марийки.
   Дверь распахнулась:
   - Доброго здоровья, народ честной... - заговорил входящий.
   Марийка вздрогнула, как если бы прямо над ней раздался раскат грома небесного. На пороге в проёме двери стоял Эдик.
   
   35
   Сказать, что она остолбенела, значит не сказать ничего. Ощущение полного паралича снова овладело Марийкой. Отнялись речь, ноги и руки. Ещё не понимая, что происходит, Андрей усадил её на лавку. Развернулся к гостю. Вопрос, который задал "гость", поверг его в состояние близкое к шоку:
   - Святой отец, я могу поговорить со своей женой?
   - Какой женой? - голос его так сел, что почти затих.
   - С Машей...
   Пауза длилась минут пять. Нарушил её всё тот же Эдик. Осмелившись пройти в комнату, он вгляделся в Марийкино лицо и улыбнулся так, как будто собирался её осчастливить:
   - Здравствуй, Марина! (Ему почему-то нравилось коверкать её имя).
   Марийка молчала. Нет. Скорее всего, она не онемела, как прошлый раз, просто сказать ничего не могла. Лихорадочно перебрав в голове все глупые вопросы, на который был способен её мозг, она задала самый дурацкий:
   - Ты - кто?
   Теперь пришла и его очередь оторопеть.
   - Не узнаёшь меня, Маша? - потрясённо спросил он. - Я муж твой - Эдик.
   Марийка встрепенулась:
   - Бывший муж. Давай называть вещи своими именами...
   Сбросив с себя кратковременное оцепенение, он твёрдо и даже несколько нагло заговорил:
   - Да? И свидетельство о разводе у тебя есть?
   - Нет! Оно же у тебя осталось!
   - У меня ничего нет! - он явно наслаждался тем ошеломляющим впечатлением, которое оказывали его слова на Марийку.
   - Значит, у твоей матери.
   - Его нет у моей матери. Потому что его нет в природе.
   - Как это? Ведь мы разведены...
   - Странно. Что-то я не припомню, чтобы присутствовал на бракоразводном процессе... А ты?
   - Я тоже не присутствовала. Анна Андреевна сказала и не надо. Раз мы друг к другу претензий не имеем, можно без этих формальностей. Да у меня и штамп в паспорте есть.
   Она уже хотела двинуться за паспортом, но Эдик остановил её:
   - Штамп, говоришь? А кто тебе сказал, что я к тебе претензий не имею? Не знаю, что вы там опять "провернули" с моей милой мамочкой, но это незаконно. Стоит мне только обратиться в суд, и... твой "штамп" признают фиктивным.
   Марийка вдруг осознала, что в разговор до сих пор не вмешался Андрей. Она взглянула в его сторону. По выражению его лица она поняла: как ему хочется её задушить!
   - Зачем тебе это? Зачем ты приехал?
   Он развёл руками:
   - У нас ребёнок. Дочь.
   - Дочь! - взвилась Марийка. - Да ты хоть помнишь, как её зовут. Последний раз она даже тебя не узнала...
   - Помню, - перебил он её. - Помню! Её зовут Лиза, как и твою бабушку. И не надо делать из меня монстра. У меня, конечно, есть свои недостатки, но, по крайней мере, я не доводил тебя до инсульта и выкидыша.
   Андрей поднялся так резко, что вздрогнули оба: Марийка и Эдик.
   - Я так понимаю: я тут лишний? - он метнул в сторону Марийки испепеляющий взгляд.
   - Нет, - быстро среагировала Марийка, удержав его за руку. - Он сейчас уйдёт. Поглумится маленько и уйдёт. Он всегда так делает. Правда, Эдик?
   - Почему - "поглумится"? У меня абсолютно серьёзные намерения - забрать тебя и Лизу. Моя дочь в такой берлоге жить не должна.
   - Но я замужем за Андреем, - всё ещё настаивала Марийка. - Мы с ним венчались.
   - Если мне удастся доказать в суде, что развода не было, ваше венчание будет признано "недействительным". Не так ли, отец Андрей?
   Андрей помолчал:
   - Никто не может признать недействительным то, что соединено словом Божиим. Скорее всего, процедуру вашего развода придётся пройти повторно.
   - Вряд ли сейчас это целесообразно. Я знаю, что Маша ещё не совсем оправилась после инсульта. Её лечить надо. Специалистам показать - московским...
   Замолчали все трое.
   Затем опять поднялся Андрей:
   - Я, Мария, своё слово сказал, а там - как знаешь!
   Он хлопнул дверью. Ещё помолчали.
   - Всё-таки, зачем тебе мы понадобились? А? Что случилось?
   - Мама болеет очень... Я как-то подумал, что могу остаться один, так жутко стало. У меня ведь кроме тебя и Лизы родных нет...
   - А Жанна, как поживает? - съехидничала Марийка.
   Он дёрнулся.
   - Не знаю. Мы не общаемся. Я хочу дочь увидеть. Хоть одним глазком.
   Марийка вышла. Лизонька у Надежды. С ребятишками. По дороге она только сказала, что к ним приехал гость. Девочка обрадовалась. Гость - значит, гостинец. Вприпрыжку побежала к дому. Но войдя в горницу, заробела. В нерешительности остановилась на полпути к отцу. Тот занервничал:
   - Здравствуй, Лиза. Ты меня узнала?
   Вопреки ожиданиям та немедленно ответила:
   - Да! Тебя дядя Эдик зовут. Ты был моим папой...
   - Почему был? Я и есть твой папа. Я тебе подарок привёз.
   Он вытащил из пакета маленькую плюшевую собачку. Завёл её ключиком. Собачка залаяла, завиляла хвостиком, затеребила ушами. Смешно! Девочке очень понравилось. Она взяла игрушку, подошла к Эдику и серьёзно, словно решался вопрос жизни и смерти сказала:
   - Ты хороший... Но у меня сейчас другой папа. Андрей. Он меня научил в колокольчики звенеть. Пойдём - покажу.
   Эдик, было, поднялся, но Марийка остановила их. Сейчас не время звонить в колокола. Да, и он вспомнил. Меня же такси ждёт. Ну, вот что, Маша, собирай-ка вещички. Марийка отрицательно замотала головой. Никуда я с тобой не поеду. Обсудим с Андреем: как быть. Если хочешь "не фиктивного развода", будет тебе развод. Он усмехнулся: тогда и ты будь готова - просто так я не сдамся. Процесс будет очень-но долгим!
   Она проводила его до такси. Думай, Маша, думай! И... приезжай. Пока этот медведь тебя не угробил. Что ты здесь увидишь? Хочешь повторить судьбу его первой жены. Второй аборт, третий. А там и до психушки недалеко. Я бы, может, и не насмелился ехать. Но приезжаю к маме на дачу, она плачет. Светлана только что от тебя письмо получила и ей рассказала. Мать в истерике. Бросай пить - езжай! Я взял и бросил! И вот приехал. Прости, если что. И помни: по закону я - твой муж...
   Вечером, уложив Лизоньку, долго металась по комнате в ожидании Андрея. Не дождалась. Уже лёжа в постели, услышала скрип половиц и тихие шаги. Прошёл в свою комнату. Ни поговорить, ни объясниться, ни даже пожелать спокойной ночи не захотел. Марийка заплакала.
   
   36
   За работой Марийка забывалась. Но как только выдавалась свободная минутка, начинала задумываться и всё больше понимала, что сваляла дурака, не уехав с Эдиком. Не в Москву, конечно, а до Омска, а там к бабуле. Зря!
   В отношениях с Андреем ничего не изменилось. На глазах у людей он корректен, сдержан и предупредительно вежлив. Один на один суров и молчалив. Словно дурное затаил или думу какую-то "обдумывает". Никакого намёка на нежность или иное желание не проявлял. Вечером поздно. Утром рано. Дела! Иногда ей казалось: он уже и сам "неоднократно пожалел" о том, что предоставил ей самой решать их дальнейшую судьбу. И она сглупила. Её отъезд развязал бы ему руки.
   Убирали картофель. Сашкина машина работала исправно и значительно облегчала их труд. Провели ревизию: что продать, что оставить в зиму, что подкупить. Здесь Марийка была не заменима. На несколько дней оживилась и заблестела глазами. Как-то за ужином уловила на себе внимательный и, как ей показалось томный взгляд мужа. Заволновалась и покраснела. Когда насмелилась посмотреть на него ещё раз, поняла, что ошиблась. Он спокойно и холодно-вежливо попросил передать ему соль. Она снова почувствовала себя пустой и лишней.
   Не по-октябрьски тёплый вечер вытащил её на улицу. Захотелось прогуляться. Андрея нет и ждать не надо. Уехал в Лачинск и не вернулся. Она дошла до кладбищенской аллеи и повернула направо. К беседке. Эту беседку построили в начале лета. Тёплыми вечерами в ней любили засиживаться и прихожане, и строители. Марийка села на скамью-качели, сделанную специально для Лизы. Задумалась. Умиротворённая мерным покачиванием, начала дремать. Проснулась от ощущения чьего-то присутствия. Испуганно открыла глаза. Напротив неё стояла Татьяна. Глаза той блестели от слёз. Желая избежать объяснений, Марийка поднялась. Хотела пройти мимо. Но Татьяна вдруг схватила её за руку:
   - Останься - поговорим!
   Марийка высвободила руку, но остановилась.
   - Говори...
   Татьяна смотрела на неё минуты три и, наконец, заговорила:
   - Знаешь, что Андрей к владыке поехал?
   - Нет, - испуганно ответила Марийка.
   Во взгляде соперницы она прочла: Да, где уж тебе!
   - Зачем? - она отвела глаза.
   - Затем, что хочет исповедаться. Благословения испросить в Москву ехать, к Святейшему Патриарху.
   - Понятно... - хотя ей абсолютно не было "понятно".
   - За твои грехи отвечать будет. За твой позор страдание на себя примет.
   - Как это?
   - А так, разве ты не знаешь, что муж в семье старший. Ему за всё и отвечать. В том числе и за поступки жены.
   - Я не...
   - Неужто ты, Маша, не понимаешь, в какое положение его поставила. Венчалась при "живом муже". Посмешище на всю епархию. До Святейшего дойдёт, его могут и сана лишить. Получается он с тобой не в законном браке жил, а прелюбодействовал...
   Марийка опустила голову. Стало стыдно и до тошноты противно. Попыталась обойти разгневанную женщину, но та снова перегородила ей дорогу:
   - Пользуешься его мягкосердием. Тем, что жалеет тебя. Да? Висишь камнем у него на шее и не понимаешь, что топишь его? Или понимаешь и делаешь это намеренно?
   Марийка вдруг разозлилась. Что эта Татьяна себе позволяет? Подумаешь, праведница нашлась. Спит и видит, как бы к Андрею в постель забраться. Окружила его заботой и вниманием. Змея!
   - Я не буду с тобой обсуждать эту проблему. Наши отношения - это дело только нас двоих. А тебе, судя по всему, терпения не хватает. Торопишься занять моё место!
   Татьяна отшатнулась. Злобно взглянула на Марийку и зашипела:
   - Я его уже заняла. И в храме и в сердце его. Остальное не так важно.
   Думаешь подолом его удержать? Вряд ли! Подол-то слишком "дешёвый".
   Марийке захотелось наброситься на эту мерзкую бабу, вцепиться ей в волосы, вырвать ей язык. Но она подняла голову, нашла в себе силы усмехнуться и съязвить:
   - Может, мой подол и "дешёвый", но менять его на твой "дорогой" он пока не собирается.
   Уже спиной почувствовала сверлящий, да что там сверлящий, буравящий взгляд соперницы.
   Ночью снова не спала. Бродила неприкаянно туда-сюда. То жалела, что не подвалила этой "святоше" как следует, то приходила к выводу, что та права. Она действительно "камень на шее", от которого он в силу своей тактичности не может избавиться. Всё! Как только он приедет, им придётся объясниться. Хочет он этого или нет. Обязательно! Однако по прошествии недели (Андрей не возвращался) уверенность её в том, что такое объяснение должно "обязательно" состояться поубавилось, а к его приезду и вовсе сошло на нет. Похоже, решать всё придётся ей и только ей! Вот денег ещё немного подкопит. А то стыдно к бабуле на шею свалится. Без копейки в кармане.
   После очередного базарного дня заскочила на почту. Вдруг от бабули какая-то весточка. От бабули ничего. Зато телеграмма от Эдика: "Мама очень болеет. Приезжай сама и привози Лизу. Хочет увидеть вас. Не тяни. Ей с каждым днём всё хуже". Марийка заволновалась. Во-первых, жалко бывшую свекровь. Во-вторых, - это реальный повод разорвать нелепую ситуацию. Жена - не жена. Муж - не муж. Сначала хотела переговорить с Андреем, но не набралась смелости. Додумалась написать ему письмо. Заодно и доказательство будет. Привезёт письмо владыке, где она "чистосердечно" раскается, в том, что обманула Андрея, ввела его в заблуждение своим незаконным разводом, а теперь хочет вернуться к законному супругу, и он - свободен. Агафья говорила как-то, что если жена сильно согрешит против мужа, их могу "развенчать", то есть как бы развести.
   Решила не тянуть и устроить всё в ближайшее воскресенье. Взяла билеты, заказала такси. Утром пораньше, пока идёт служба. Пока суд да дело, они с дочерью в поезде. Когда приобрела билеты, обратила внимание на число -14 октября. Праздник Покрова - день их венчания. Символично, - подумала она, и менять ничего не стала.
   Утром в воскресенье первая пришла в храм. Посмотрела в глаза Пресвятой Деве и заплакала. Слов не находилось. Вскоре пришёл Андрей.
   Увидев Марийку, он искренне обрадовался:
   - Ты, Маша, исповедоваться пришла с утра пораньше.
   Она кивнула. Да. Подошла к нему, наклонила голову. Он терпеливо ждал.
   - Прости меня,- умоляющим голосом попросила она и замолчала.
   Не добившись больше от неё ни слова, он накрыл ей голову епитрахилью и зашептал разрешительную молитву на отпущение грехов: "Господь и Бог наш Иисус Христос"... Голос немного усталый. Тяжело ему с ней. "Благодатию и щедротами". Эта Татьяна теперь на всю епархию растрезвонила. "... прощаю и разрешаю тя от всех грехов твоих". Говорит "разрешаю", прощаю, значит. А сам стыдится её. "...во имя Отца и Сына, и Святаго Духа. Аминь."
   - Аминь,- повторила Марийка и потянулась губами к Евангелию. А про себя добавила: прощай!
   В храме стали появляться люди. Выстраивались в очередь на исповедь. Марийка выскользнула за дверь. Надо собираться. Хотела заскочить к Агафье, но передумала. Раскусит меня в два счёта. Я ей тоже письмо напишу, потом. На пригорке появилась машина с жёлтой шашечкой. Пора. Она одела дочь. Собрала нехитрые пожитки. Перекрестилась на храм и бегом бросилась к машине. Только бы не передумать! Всю дорогу делала вид, что спала. На самом деле, боялась смотреть по сторонам, прощаться глазами с местами, которыми привыкла уже считать своими.
   Оказавшись в поезде, она задумалась. И куда теперь? Билеты взяла до Москвы, но к Эдику, как мужу, возвращаться не собиралась. Навещу свекровь. Выполню свой христианский долг и к бабуле! Жизнь делала очередной виток по "замкнутому кругу". Как карусель! Когда-то Марийка любила исполнять песни Любы Успенской. Сейчас даже этого она была лишена. Способность говорить почти полностью вернулась, а вот голос, а вместе с ним и уникальный музыкальный слух почему-то исчезли. И это ещё была одна из причин, по которой она "уступила" своё место Татьяне. Без голоса Марийка чувствовала себя ущербной.
   
   37
   В Москве опять было шумно, тесно и грязно. Эдика дома не было. Пришлось дожидаться его у соседки. Валентины Дмитриевны. Та рассказала, что свекровь в больнице. Кажется, у неё рак поджелудочной железы. Операция была, облучение было. Немного полегчало и снова. Эдик пить бросил. Вернее, не бросил. Лечила она его опять. Кодировала. Сейчас не пьёт - держится.
   Домой он явился поздно. Опять играет и поёт в ресторане. Увидев Марийку на пороге, оскалился улыбкой победителя и сказал:
   - Заходи. Располагайся. Где дочка?
   - У соседки. Спит уже.
   Он сам пошёл за девочкой. Стал укладывать её на кровать. Она открыла глазки и проговорила:
   - Здравствуй, Эдик. Я твою собачку привезла.
   Он поцеловал её пушистую макушку. Спи, дочка.
   Марийка пояснила: приехали навестить Анну Андреевну. Он кивнул:
   - Плохая мама. Что только уже не делали. Ничего не помогает. Я к ней каждый день езжу. Будет очень рада вас сидеть. Особенно Лизоньку.
   Наутро поехали в больницу. Вид свекрови испугал Марийку. Она едва сдерживалась. Сердцем своим почувствовала: это конец. Сначала хотелось бежать из этой пропахшей гноем и страданиями палаты. Однако она скрепила сердце. На удивление, Лиза ничуть не испугалась. Она взяла бабулю за руку. Рассказала ей сказку про собачку, которую подарил Эдик.
   Спела ей несколько песенок. И в довершении всего заявила, что она будет ходить каждый день и петь им песни.
   Свекровь ожила. Улыбалась бесцветными зрачками и бескровными губами. Внученька. Какое счастье, что ты есть у меня! С этого дня они стали ежедневно посещать бабушку. Марийка решила: останется, пока всё не разрешится. Это "всё" не нравилось Марийке, но оно надвигалось неизбежно.
   В палате, в которой лежала Анна Андреевна, больных было трое. Одна одной краше. Они даже шутили между собой - кто "синее", кто "желтее", кто "белее". Приходилось ухаживать за ними всеми. Преодолевая брезгливость, Марийка выносила за женщинами плевательницы, судна, остатки недоеденной и заплесневелой пищи. Персонала не хватало. Бегала по магазинам за мороженым, звонила родственникам и знакомым. Доктора и медицинские сёстры свыклись с её присутствием и даже Лизоньку пропускали беспрепятственно.
   С Эдиком мирно разошлись по разным комнатам. Она поселилась в комнате свекрови. Он в той, которая некогда была их общей. Хотела затеять с ним разговор о "настоящем" разводе, но передумала. Ему сейчас и так тяжело. Торопиться ей некуда. Пока время терпит. Зима в Москве выдалась тёплая и какая-то слезливая. Казалось, весь мир погрузился в серо-унылую боль и скуку.
   Это случилось в самый канун Рождества. Марийка и Лизонька только что приехали в больницу. Бабушка бодрилась перед внучкой. Но Марийка понимала - из последних сил. Анна Андреевна долго держала ручку Лизоньки в своей руке. Потом поднесла её к своим губам и улыбнулась. Так с улыбкой на лице и умерла. Лиза поняла, что бабушка "уснула". Погладила её волосы и тихонько, по-старушечьи сморщив носик, заплакала.
   Марийка позвонила Эдику. Он зелёный, как больничные стены, наклонился над матерью и поцеловал её в лоб. Появились санитары с носилками. Сказали: если врач позволит, вскрывать не будут. Утром можно тело забрать. Хоронить решили на деревенском кладбище близ дачного посёлка. Как-то проезжая с сыном мимо крошечного, но ухоженного кладбища, она сама указала там место. Да и дешевле. Три дня пронеслись как страшный сон. Больница. Морг. Магазины. Справки. Снова больница. Морг. Столовая. Продукты. Гроб посредине комнаты. Ритуальное агентство. Катафалк. Кладбище. Холодный лоб и ледяная рука свекрови. Рождественские морозы ударили так некстати. Уже стоя над зияющей могилой, в которую опустили, обитый велюром, гроб с телом Анны Андреевны, Марийка пожалела о том, что не нашла в себе ни сил, ни времени по - бабьи посидеть у гроба, поплакать и помолиться.
   Как положено, отвели обед. Народу по городским меркам было много. Человек шестьдесят. Подруги, сослуживцы, соседи, немногочисленные родственники. Говорили только хорошее. И не только потому, что так принято. Человек "Аннушка" была и в самом деле хороший. Лёгкий. Мужа любила. Сына. И внученьку.
   Вечером, провожая назойливую соседку с первого этажа, Марийка падала с ног от усталости. Заглянула в комнату. Эдика там не было. Обнаружила его на кухне. Понуро свесив голову, он уставился в чашку с давно остывшим кофе. Марийке вдруг стало жалко его. Она приблизилась. Забрала холодную чашку из его рук и погладила его по плечу. Он резко развернулся, уткнулся носом ей в живот и заплакал, как ребёнок. Она положила ему на голову руку, он обхватил её за талию, привлёк к себе и сквозь слёзы прошептал:
   - Машка, не оставляй меня. Я ведь без вас не смогу.
   Поднял голову, всмотрелся в растерянное Марийкино лицо и добавил:
   - Ты же любила меня когда-то. Неужели это всё в прошлом... Я согласен... Если ни на любовь, то хотя бы на жалость. Пожалей меня, Маша!
   Марийка наклонилась, чтобы поцеловать его в лоб, но он перехватил её губы:
   - Маша, Машенька, прости меня.
   Услышав такое родное и парализующее её "Машенька", она перестала соображать. На какой-то момент ей показалось, что это Андрей. И только когда оказалась в их брачной постели, всколыхнулась навстречу, но уже не Андрею, а Эдику.
   
   38
   Былые чувства, разумеется, в ней не проснулись. Но шевельнулась жалость, заволновалась плоть. А главное появилось твёрдая уверенность в том, что она, если и недостаточно любима, то, по крайней мере, не является лишней. Она была востребована. Да что там востребована! Необходима! Нужна! Это придавало смысл её жизни.
   Как-то, лёжа в постели, Эдик сделал открытие:
   - Я понял, Маруся, от чего ты заводишься. Когда я тебя называю "Машенька". Наверное, это старый дед - священник тебя так называл? Да?
   - Никакой он не дед. С чего ты взял? Ему чуть больше сорока...
   - Ого! Конечно, дед. Тебе двадцати пяти нет, а ему больше сорока. Двадцать лет разница! Вы о чём-то с ним разговаривали? Он тебя поучал, наставлял? А в постели он как? Что-то ещё мог? Или ему по сану не положено? - продолжал ехидничать Эдик.
   Марийка возмутилась:
   - Разговаривали... С ним обо всё можно поговорить. Он во многих вещах разбирается. Два высших образования имеет. А что касается постели, так он ещё любому молодому фору даст...
   Эдик смутился:
   - Это ты на меня намекаешь?
   - Ни на кого я не намекаю! А ты не смей говорить о нём плохо!
   Она заплакала. Эдик растерянно поднялся. Потянулся за пачкой сигарет. Ушёл курить. Когда вернулся, Марийке показалось, что от него пахнет не только сигаретным дымом, но водочкой. Она забеспокоилась. Как же так? Он же кодировался! Только бы не это!
   Пока она переваривала в себе эту новую информацию, он, отвернувшись к стене, уснул. Засыпая, Марийка всё ещё думала: только бы не это!
   Узнав, что Марийка потеряла голос, Эдик был крайне удивлён. Предложил съездить к врачам-специалистам. Она согласилась. Однако все визиты были бесполезны. Все врачи сходились в одном. Травмы нет. Горло хорошее, связки без патологии. Значит, всё дело в нервах. Последствие какого-либо стресса. Надо у невропатолога обследоваться и психиатра. На дополнительное обследование нужны были деньги. А их не было - зарабатывал теперь один Эдик. Первое время Марийка очень скучала по работе. Но в двухкомнатной квартире на третьем этаже работы было немного. Эдик уверял её, что как только начнётся весна, работы прибавится. Отвезу вас на дачу, в деревню. Опять будете в земле ковыряться. С нетерпением ожидая весны, Марийка сделала ремонт в квартире, за исключением ванной комнаты, перечитала все немногочисленные книги, стоящие в шкафу у свекрови (в основном, это были "женские" романы) и Эдика (это были романы ужасы и боевики) и пересмотрела все сериалы, идущие по первому, второму каналам и НТВ. Больше всего им с Лизой нравился сериал "Возвращение Мухтара". Вот только вкусы у них поделились. Маме больше нравился Артём Колосов (А. Носик), а дочери Максим Жаров (А. Волков).
   Эдик, как и раньше, не пылал к своей законной жене страстью, но супружеские обязанности исполнял регулярно. Марийка так же не сходила с ума от его ласк, не таяла в любовном экстазе, но расслаблялась и получала удовольствие. Как-то по телевизору (он стал для неё главным источником информации и просвещения) услышала, что среднестатистический российский муж занимается сексом со своей среднестатистической супругой два-три раза в неделю. Средняя продолжительность "любовных утех" составляет 25-30 минут. Они с Эдиком до банальности соответствовали всем этим "параметрам". С одной стороны, такая усредненность задела Марийку, но, с другой стороны, это же придавало ей ощущение полноценности и некоторой стабильности.
   Как-то перебирая папки с бумаги, обнаружила бледный листочек с гербовой печатью. Когда вчиталась, похолодела. Свидетельство о разводе. Эдуард Сергеевич, Мария Кирилловна... Недвижно сидела, пока в комнату не вошла Лизонька. Марийка встрепенулась. Обещала дочери сводить в кафе - мороженое. Пока одевалась, напряжённо думала. Значит, есть оно свидетельство о разводе. Никакая это не фальсификация. Не обманула свекровь. А Эдик! Хотя, он о нём мог и не знать. Уж очень убеждённо говорил о том, что они "законные" муж и жена. Эх, знать бы это раньше! Сунула бы в нос этой мерзкой Татьяне. Хотя, не факт, что это изменило бы отношение к ней Андрея. Ещё больше бы всё усложнило... Сначала решила объясниться с Эдиком, но потом передумала. Страшно снова оказаться в положении "жена или не жена?". Пусть идёт, как идёт.
   В конце марта, когда воздух в Москве наполнился грязной сыростью, потом и машинными выхлопами, заболела Лизонька. Марийка решила переезжать на дачу. Благо домик отапливался. Имел газовое отопление, которое на зиму отключали.
   Свежий воздух и встреча с Артёмкой сделали своё дело. Девочка стала быстро поправляться. Работы действительно прибавилось. Высеять рассаду, утеплить парничок, освободить от старого хлама яблоньки, заботливо укутанные осенью ещё самой Анной Андреевной. Со Светланой общалась мало. Не могла простить ей того, что все Марийкины секреты та выдавала свекрови. Примирили их дети, которые постоянно были вместе. Светлана делилась с Марийкой всеми своими женскими проблемами, а Марийка отмалчивалась. Да, и не было у неё никаких "женских" проблем. Муж не пьёт и, кажется, не изменяет.
   А Светлане же, напротив, было чем поделиться. Они с мужем помирились. Не то, что бы совсем. Но ради ребёнка они решили попробовать начать всё сначала. Поэтому разговорам подруги о своём "бывшем" или наоборот "будущем" супруге не было конца. После того, как с мальчиком случилась беда, он её чуть не убил. Видеть не мог. Хотел даже официально развестись и сына забрать. Но потом передумал: за мальчиком уход нужен, врачи, клиники, а он в командировках по полгода. Какой уж тут уход за ребёнком. Деньги давал регулярно. А тут приехал, увидел, что ребёнок поправляется, помягчел и к ней. Несколько раз на ночь оставался. Всколыхнул всю её женскую нежность и страсть. Он такой выдумщик! Она и влюбилась снова. В мужа! Экая дура! Смешно. "Влюбиться в собственного мужа". Марийка была за подругу рада. Но у самой пока не получалось как в песне.
   В город ездила редко. С ребёнком тяжело мотаться по электричкам. Тем более что Эдик регулярно два-три раза в неделю навещал их. Привозил продукты и московские сплетни. Помогал по хозяйству. В общем, всё как у всех. Однажды вечером он приехал очень загадочный. Завтра утром поедем все вместе в Москву. Вчера позвонила женщина. Представилась фрау Мартой. Сказала, что хочет встретиться с Марией и её дочкой. По-моему, она из Германии. Из Германии? Вот новости! Нет у меня ни родственников, ни знакомых в Германии! Эдик удивлённо вздёрнул брови:
   - А мать? Может, это она? Как её зовут?
   Марийка задумалась. К своему стыду забыла, как звали мать. Да и знала ли она вообще её имя? Марта. Вряд ли! Такого она никогда не слышала. Ну, какая же она глупая! Нужно посмотреть в свидетельстве о рождении. Но оно в Москве. Завтра и посмотрим.
   Оказалось, её звали Наталья. Точно. И отец, и бабуля её так называли. Ни Наташа, ни Наташка - Наташенька, всегда полным именем. Как чужую. Договорились встретиться в кафе неподалёку от дома. Сидя за крайним у двери столиком, Марийка к своему удивлению чувствовала, что ничего кроме любопытства не испытывает. Ни волнения, ни смущения, ни тем более радости. В шесть часов, как и было оговорено, в дверях появилась женщина, которая бросила беглый взгляд на их столик и направилась к ним. Представилась:
   - Фрау Марта Розенфельд. Это я вам звонила! - акцента никакого.
   Эдик поднялся, предложил ей стул. Марийка же ни жестом, ни взглядом не выразила отношения к тому, что происходит. Лишь слегка наклонила голову набок и ждала.
   Женщина села, непринуждённо бросив: danke. Марийка узнала её. Да это была она... Та женщина с фотографии. Невольно поискала глазами двух рыжих мальчиков. Их не было. Фрау Марта была одна. Все молчали. Лишь только Лиза через трубочку "с шумом" пила сок. Женщина посмотрела на девочку, хотела сделать замечание, но уловив усмешку в глазах Марийки, отвела глаза в сторону и быстро проговорила:
   - Я на минутку. Проездом. Привезла привет Вам от вашей матери из Германии...
   - Простите, что привезли? - решила издевнуться Марийка.
   - Привет... - акцент всё-таки появился. Уж очень укорочено прозвучали звуки "п", "р,", "т".
   Марийка продолжала делать вид, что ничего не понимает. Женщина занервничала:
   - Вы - Мария Савченко? Да? Ваша мама, которая живёт в Германии, передаёт вам привет, - акцент усилился.
   - Да, я - Мария Савченко! Но здесь какая-то ошибка. У меня нет и никогда (она выделила это "никогда" так категорично, что женщина покраснела) не было матери. А если вы имеете в виду женщину, которая меня родила, давайте называть её как-либо иначе. Скажем, старая бл... или похотливая с...а... Как вам больше нравится?
   Стало тихо. На мгновение замолчали соседние столики. Лиза перестала сосать сок. Или выпила уже? Женщина покрылась красными пятнами. Было видно, что она в бешенстве, но ещё пытается "строить" из себя фрау:
   - Мне говорили, что русские грубияны, но чтобы настолько.
   Она стала подниматься. Ни Марийка, ни Лиза не отреагировали на её движение. Эдик, было, приподнялся, но передумал и тоже сел. Фрау, сопровождаемая тремя парами глаз, проследовала к двери. Уже на улице, за окном оглянусь и, увидев презрительные глаза Марийки, гордо подняла голову. Поняла, что дочь её узнала.
   - Что с тобой, Маша? - вяло отреагировал Эдик. - Она-то здесь причём?
   - Я узнала её! Она действительно "не причём". Пойдёмте отсюда.
   Несколько дней не находила себе места. Под чужим именем, как воровка, ни сувенира, ни гостинца внучке. "Ваша мама, которая живёт в Германии"... Тьфу! Эдик успокаивал жену. Гладил её по голове:
   - Детка. Не бери в голову. Жила столько лет без неё. Не было матери и это не мать. Правильно ты её назвала. Я тобой восхищаюсь...
   Но Марийке от его восхищения легче не становилось. Чтобы как-то забыться, рванула на дачу. В работе можно дать выход энергии. Да и с подругой, Светланой, есть чем поделиться.
   
   39
   Весь вечер дети были предоставлены сами себе. Женщины со всех сторон "обсасывали" проблему материнства. Случай из ряда вон выходящий. Чтобы ради новой семьи бросить своего ребёнка! Это ж какой дрянью нужно быть! Усугублялись их эмоции и переживания изрядно выпитой долей коньяка. В конце концов, в головах зашумело, предметы перед глазами стали приобретать размытые очертания, мысли всё больше и больше цеплялись за назойливое слово "спать". Марийка поднялась: надо ей отправляться восвояси. Пора делить детей. Уже слышалось шлепанье ножек по лестнице, когда дверь гостиной отворилась, и в комнату вошёл мужчина. Светлана бросилась к нему:
   - Олег. Олежек, а мы тебя сегодня и не ждали...
   - Вижу. По какому случаю пьянка?
   - Да, что ты пьянка! Так выпили по чуть-чуть, у Маши такое горе...- она робко поцеловала мужа в щёку. - Да, кстати, познакомьтесь. Маша, это Олег. Олег, это Маша.
   Ещё до конца не распознав интонации его голоса, Марийка поняла - это он! Из тысячи Олегов, которые живут на этом свете, мужем её подруги оказался именно этот - самый ненавистный.
   Она повернулась к нему лицом. Они встретились глазами. Ни тени смущения или неожиданности на его лице.
   - Здравствуй, Маша!
   По пальцам рук и ног побежали мелкие колючие иголки. Хотела шагнуть, поняла: ноги приросли к полу. Увидела, как повис на Олеге Артёмка, и ужаснулась. Этот мальчик - его сын! Мальчик, которого Агафья вылечила по её настоянию - его сын. Единственный ребёнок её нынешней (и чего греха таить, единственной) подруги - его сын. Лучший дружок Лизоньки, так неоднократно в разговоре поминаемый её первым кавалером, - его сын.
   Ход её отчаянных мыслей прервал сам Олег.
   - Ты даже поздороваться со мной не хочешь, Маша? - спросил он, ухмыляясь.
   Окончательно из оцепенения Марийку вывел недоумённый вопрос Светланы:
   - Так, вы что? Знакомы?
   - Знакомы... И очень даже близко,- злорадствовал Олег, наблюдая за состоянием Марийки.
   Повисла напряжённая пауза. Наконец, Марийка собралась с духом и, взглянув в лицо подруги, спокойно, но, слегка охрипнув, сказала:
   - Ничего серьёзного. Не переживай!
   Затем оглянулась по сторонам, ища глазами Лизоньку, и лишь, спустя какое-то время, сообразила, что она стоит рядом с ней, ухватив мать за край платья.
   - Вы извините. Нам идти надо с дочкой. Поздно уже...
   Она взяла Лизу за руку, и, стараясь идти прямо (то ли от коньяка, то ли от волнения ноги подкашивались), проследовала к выходу. На улице схватила Лизоньку на руки и бегом бросилась к своей даче. Быстро собирать вещи и в Москву. Электричка уже ушла. Но если они поторопятся, ещё успеют на последний рейсовый автобус.
   Наскоро побросав вещи в сумку, пересчитав деньги в кошельке, она толкнула дверь от себя, и тут же была отброшена какой-то ударной волной в середину комнаты. В проёме двери стоял Олег. Сказать, что он был в бешенстве, это значит не сказать ничего!
   - Не иначе, ты снова хочешь удрать от меня, подруга?!
   Марийка взглянула на дочь. Та испуганно жалась к материнским коленям.
   - Лизонька, иди в другую комнату, - попросила она.
   Девочка отрицательно закачала головой. Сильнее прижалась к матери. Олег достал из кармана большую шоколадку и голосом доброго дяди проговорил:
   - Иди, Лизонька, нам с мамой поговорить надо...
   Ещё раз взглянув на мать и получив от неё одобрительный кивок, доченька пошла в дальнюю комнату.
   - Телевизор включи. Скоро "Баюшки" начнутся.... - бросила ей в след мать и вздохнула. Судя по всему, на последний автобус они уже не успеют.
   Чтобы дать ему понять, что никуда не торопится, она присела на диван. Вопросительно уставилась на него. Только бы не бил при Лизоньке - напугает девочку.
   - Я спрашиваю, опять сбежать хочешь? - повторил он вопрос, не менее резко.
   Марийка приложила палец к губам.
   - Потише, пожалуйста, Лиза всё слышит...
   Он подскочил к ней. Уставился в лицо и зашипел:
   - Куда собралась? Спрашиваю...
   - К мужу, в Москву,- стараясь не дрожать от страха и негодования, тоже зашептала Марийка.
   - К мужу? Ты своим мужем называешь этого наркомана и алкоголика, Эдика?
   Марийка не сочла нужным отвечать.
   - Я ведь тебя тогда в тайге похоронил. Думал вряд ли выживет, доберётся до людей... А ты оказалась тварь живучая!
   - Что я тебе такого сделала, что ты мне смерти желаешь?
   - Что сделала, говоришь?- он снова повысил голос. - Ты мне график работы сорвала. Мы тебя неделю искали. Ты меня на посмешище перед мужиками выставила и в растраты ввела. Мне срочно пришлось новую бригадную искать. Сезон только начался, а мужики без жрачки хорошей и без бабы работать не могут. Ты-то это должна знать!
   - А когда ты меня "вербовал" на работу, не объяснив всех моих обязанностей, ты на что рассчитывал? Или ты, в самом деле, считал, что я буду этим заниматься? Да я каждый день искала возможность дать дёру и нашла!
   Олег схватил её за волосы. Больно. Притянул к себе. Заговорил в самое ухо:
   - Я тебе шанс дал. Денег заработать. Ты знаешь, сколько эти бригадные шлюхи гребут. Больше президента зарабатывают. Ни тебе рэкетиров, ни тебе сутенёров. Что заработала - всё твоё. Года два-три поездила и - квартира в Москве. Многие так делают...
   - Я не многие! Мне это не нравится!
   - Не ври! Насколько я помню: тебе всё очень нравилось. Ничем не брезговала, когда со мной сексом занималась. Что ж потом завыпендривалась?
   - Ты совсем не понимаешь разницы или прикидываешься? Я с тобой не сексом занималась, я тебя любила...
   Он хмыкнул:
   - А, ну да! По любви всё могу, всё хочу. Бесплатно. А за деньги, видите ли, мне стыдно. Дура!
   - Пусть будет так! Но сейчас-то тебе от меня что нужно? Если боишься, что жене расскажу о твоих делишках... Не расскажу...
   - А мне на....ть, что ты скажешь жене. В нашей семье только я решаю: быть или не быть сексу, или, как ты говоришь, любви. За ночь со мной она родителей готова продать, что уж про тебя говорить. Она за мной за любым побежит, как собачка, и ещё руки целовать будет, когда я ей ошейник на горле затяну... А вот твой муженёк, что скажет, когда узнает... А? Понравится ли ему то, что я расскажу?
   - Зачем тебе это надо? - умоляюще спросила Марийка.
   - Как зачем? Жизнь тебе испортить хочу, как ты мне испортила. Хозяин меня уволил. Бригада моя распалась. Я теперь случайными заработками перебиваюсь, а у меня сын больной... сама знаешь.
   Марийка почувствовала, как слёзы подступают к глазам. Наклонила голову, чтобы он не видел её блестящих ресниц.
   - Хотя, конечно, я человек отходчивый... Ты могла бы прощение и заслужить.
   Руки его потянулись ей под юбку. Марийка непроизвольно сжала ноги. Он засмеялся:
   - Ой, как мне нравится, когда девочки так ломаются. Это возбуждает.
   Марийка соскочила с дивана:
   - Уходи! Убирайся! Пока я... я милицию не вызвала...или соседей на помощь не позвала.
   Он захохотал:
   - Соседи не услышат. А пока твоя милиция приедет, я тебя три раза трахну. А потом скажу: сама пригласила, совратила, подставила. Жена моя подтвердит, как ты к нам в дом приходила и меня зайти приглашала, вроде как бы лампочку посмотреть на кухне... Так что рискни!
   - Уходи! - она почти кричала.
   - Не ори, девчонку напугаешь. Я сейчас уйду. Сыну обещал на ночь сказку рассказать. Жену же опять надо приласкать. Неделю не был. Но ночью, а точнее под утро, часика в четыре приду... А ты двери не запирай, жди. Разденься, простынкой укройся. Беленькой. Вспомним с тобой былые подвиги.
   Он провёл рукой по её щеке, шее, сжал грудь.
   Она дёрнулась. Хотела ударить его по щеке, Но он среагировал мгновенно. Завернул её руку за спину. Очень больно. Опять притянул к себе и зарычал:
   - Будешь делать, как я велю. Приду: дверь закрыта... или ты не под белой простынкой - берегись. Для начала муж про тебя всё узнает, а затем по всей Москве твой адрес и телефон расклею. Дешёвый извращенный секс всех видов и подвидов. Поняла?
   Марийка заплакала. Он отпустил её руку и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
   
   40
   Ночь не спала. Пила пустырник, валерианку. Нашла даже две таблетки снотворного. Бесполезно. Дрожала как с...чий хвост. И ничего с собой поделать не могла. Поэтому сразу услышала шорох за дверью. Пришёл. Дёрнул дверь. Закрыто. Сильнее. Снова закрыто. Стучать не стал. Неужели так легко отделалась? Она подкралась к двери. Тишина. Выглянула в окно. Никого. На всякий случай проверила засовы и шпингалеты. Всё крепко! Несколько успокоенная направилась в постель, и, едва голова её коснулась подушки, отключилась.
   Проснулась поздно. Очевидно, таблетки подействовали. Глянула на часы. Половина первого. Лизонька смотрела телевизор. Марийка подскочила. Ребёнок голодный! Но доченька доедала вчерашнюю шоколадку. Бр-р! Хотела отобрать остатки, но передумала. Всё равно, большая часть съедена, только можно девочку напугать. Попили вместе чаю. Марийка позвонила Эдику. Если свободен, пусть приедет за ними. Он недоступен. Через полчаса всё-таки дозвонилась. Раздалось несколько длинных гудков, затем частые короткие. Сбросил. Странно. Возможно, в машине едет. Придётся добираться самим. Лучше электричкой. От вокзала удобнее, да и дешевле.
   По дороге несколько раз набирала телефон Эдика. Выключен. Чувство тревоги медленно, но верно овладевало всем её существом. Когда открыла дверь своим ключом, поняла муж дома. С кухни доносились пьяные голоса. Отправив Лизу в комнату, которая когда-то принадлежала Анне Андреевне, Марийка вошла на кухню. За столом сидел пьяный Олег и совсем пьяный Эдик. Марийка приросла к косяку. Вот ведь, гад! Опередил. Он словно прочитал её мысли. Поднялся, ухмыляясь:
   - Я же сказал, что буду первым...
   Эдик долго не мог зафиксировать взгляд на Марийке. Наконец, получилось. Он начал медленно вставать:
   - А вот и Машка моя, жена верная! Дрянь подзаборная!
   Марийка оторвалась от косяка. Попятилась в коридор. Эдик кинулся к ней - ударить, но она увернулась. Он не удержался и повалился вперёд. Марийка чисто машинально стала его поднимать. Он поднялся на колени и резко ударил её головой в подбородок. В глазах потемнело. Теперь уже она стала сползать вдоль стенки на пол. Из кухни появился Олег. Было видно, что увиденное ему очень понравилось. Прислонив шатающего Эдика к стене, он наклонился к Марийке, потрепал её по щеке:
   - Ну, ладно. Я пойду. Мне кажется, вам есть о чём поговорить... Милые бранятся, только тешатся.
   Затем повернулся к Эдику:
   - Не убивай её... сразу. Поверь, медленно это делать гораздо приятнее.
   Ещё за ним не закрылась дверь, как Эдик со всего размаха ударил её под дых. В груди что-то лопнуло, раскололось на две половины, и Марийка поняла, что умирает. Уже на полу, она почувствовала пинок в голову, в грудь и снова в голову. Свет окончательно померк. Падая в какую-то бездонную яму, она вдруг услышала крик дочери:
   - Мама!
   Встрепенулась всем существом и открыла глаза. Ощущение падения постепенно стало замедляться. Глаза дочери, наполненные слезами и ужасом, заставляли её возвращаться к жизни. Эдик хватал девочку то за руку, то за плечи, пытаясь оторвать от матери, но это было бесполезно. Она отбивалась, как могла, брыкалась, кусалась и визжала, визжала, визжала. В дверь позвонили. Затем стали стучать. Очевидно, соседи. По голосам слышно - несколько человек. Эдик, испуганный такой реакцией дочери, пытался помочь Марийке подняться, но Лиза опять закричала, завизжала, не подпуская его к матери. В дверь забарабанили так, что у косяков осыпалась штукатурка.
   - Откройте немедленно. Милиция.
   Марийка узнала голос участкового. Эдик открыл дверь. Вслед за участковым ввалилась толпа народа. Эдика скрутили. Марийку подняли. Шатаясь, она перевалила сумку через плечо, взяла Лизу за руку и потащилась к выходу. Сердобольные соседки стали начитывать Эдику типа "что ж ты ирод делаешь. Мать добил, теперь за жену и дочь взялся...", а Марийке "куда же ты сердечная в таком виде, тебе бы отлежаться", но к себе никто не пригласил. Охая и ахая, наблюдали, как на подгибающихся коленях, она тащится вниз с плачущим навзрыд ребёнком.
   Отлежаться, а точнее отсидеться, решила в соседнем дворе на скамейке. Дышать было больно. Скорее всего, Эдик сломал ей ребро. Но, если глубоко не дышать, то терпеть можно. Главное - успокоить дочь. Марийка прижала к себе пушистую головку и зачем-то стала нашёптывать той колыбельную песенку:
   Петя, Петя, Петушок, золотой гребешок.
   Масляна головушка, шёлкова бородушка
   Приди Петя ночевать, мою доченьку качать.
   На удивление Лизонька и вправду задремала. Около часа Марийка сидела, боясь пошевелиться. Не хотелось будить дочь. Осознание реальности происходящего постепенно возвращалось. В квартиру нельзя: там пьяный Эдик, на дачу нельзя: там разъярённый Олег. А вместе с этим осознанием в голове всё назойливее вертелся хрестоматийный вопрос: что делать?
   Хотя, пожалуй, что делать, она знала. Эксперименты с семейной жизнью нужно прекращать. Домой к бабуле. Это однозначно. Но как? Нужно попасть в квартиру, забрать все документы и деньги. В свекровином шкафу она как-то обнаружила денежную заначку. Немного, но на дорогу и первое время хватит. Только идти туда страшно. Решила переждать до утра. А утром, когда Эдик, возможно, уйдёт на работу, проникнуть в квартиру и... на вокзал. Да, вокзал. Там спасение. Увидев, что дочь проснулась и вопросительно смотрит на мать, Марийка встрепенулась, придала своему лицу "бодрое" выражение: ничего, доченька, я с тобой! Вскоре они уже сидели в привокзальном кафе. Лиза ела мороженое. Марийка делала вид, что пьёт кофе. Глотать было больно.
   Поздно вечером в надежде остаться незамеченными они забились в самый тёмный угол Казанского вокзала. Лиза валилась с ног от усталости и пережитого. Марийка тоже смертельно устала. Но не тут-то было. Через час её кто-то дёрнул за плечо. Дорожная милиция. Нельзя! Здесь вам не ночлежка. Пройдёмте. Приезжие. Откуда. Документы. Благо паспорт у Марийки с собой. Милиционеры удивились, увидев Московскую прописку. Что ж это вы женщина таскаетесь с ребёнком? Марийка пояснила: муж пьяный - избил её и дочь. На электричку не успели, а домой возвращаться страшно.
   - Ладно, спите, - сжалился один.- Но, чтобы утром духу вашего здесь не было, иначе в КПЗ посадим за попрошайничество или бродяжничество. Ещё и ребёнка отберём.
   Весь следующий день Марийка с Лизонькой болтались по электропоездам. Выхино, Перово, Люберцы. Химки, Сходня, Крюково. Отсыпались и приходили в себя. К вечеру деньги кончились - надо было что-то решать.
   Оставив Лизоньку у соседки с первого этажа "на несколько минут", Марийка поднялась к себе на этаж. Прислушалась - за дверью тишина. Дрожащими пальцами повернула ключ в двери. По находящейся в прихожей обуви поняла: Эдик дома и не один. Но почему так тихо? Дверь в их комнату была открыта. На некогда их диване, развалившись Х- образно, спал Эдик. Абсолютно голый. Между ног его копошилась чья-то рыже - пегая голова.
   Однако старания её были напрасны. Вялый орган Эдика никак не реагировал ни на какие ухищрения. Марийка узнала её. Это была голова Жанны. Вот уж действительно старая любовь "не ржавеет". Незаметно удалось проскочить в комнату свекрови. На Лизиной кровати спал патлатый мужик. Тоже, видимо, гений! Марийка, стараясь не скрипеть дверцами шкафа, отыскала заначку. Обрадовалась. Рядом с деньгами документ её свободы и независимости. Хорошо, что когда-то догадалась сложить их вместе. Спрятала деньги и свидетельство в сумочку. Мужчина пошевелился, Марийка присела от страха. Как воровка, в собственном доме.
   С остальными документами обстояло сложнее. Они находились в большой комнате. В комоде. Крадучись, она прошла к комоду, выдвинула ящик. Стала выбирать свои и дочерины документы. И только тут заметила, что в кресле сидит ещё один парень. Он не спал, смотрел на Марийку, тупо-тупо раскачиваясь взад-вперёд. Когда Марийка поднялась, парень вдруг резко схватил её за руку. Дёрнул к себе на колени. От неожиданности и боли Марийка вскрикнула. На диване зашевелились. Точнее сказать, зашевелился Эдик, голова же, напротив, замерла в немом упрёке: что за дела?! Узнав Марийку, Жанна захохотала. Эдик сел, расставив ноги, и тоже заулыбался:
   - Машка моя пришла... Ша-ла-ва!
   Марийка пыталась отбиться от "накумаренного" парня, но тот был дьявольски силён. Усадив её к себе на колени, он уже стягивал с Марийки трусы. При этом он даже пытался улыбаться и нашёптывать какие-то комплименты. Марийка рванулась из последних сил. Трусы остались у парня в руках. Вылетая из комнаты, она наткнулась на третьего, который, очевидно, был на кухне или ванной. Он обхватил Марийку за талию и заржал:
   - Что тут за бабочка, порхает? Ещё одна твоя подружка, Эдик?
   Эдик хихикнул.
   - Эта подружка - моя жена! - не то с гордостью, не то с презрением проговорил он. Парень разжал руки и разочаровано произнёс:
   - Жена?! Значит, нельзя?
   - Почему нельзя? Можно! - ехидничал Эдик.
   - Так ведь, жена же! - удивлённо воскликнул парень.
   - Да! Она у меня знаешь кто? - Эдик попытался, что-то изобразить неприличными жестами. - Шлюха!
   Тот, который на кресле, приподнялся. Тот, который в дверях, ещё чего-то не "просекал":
   - Зачем же ты такую красивую женщину называешь бранными словами?
   - Ты - дурак! Я её не браню. Я тебе объясняю - профессия у неё такая - шлюха.
   Тот, с кресла, уже обхватил её сзади:
   - Ты, брат, не прав. Шлюха - это не профессия. Шлюха -это призвание. А вот проститутка - это профессия. Он потянул Марийку на себя. Ещё секунда, и они снова в кресле, она у него на коленях.
   - А у неё редкий случай: профессия по призванию,- пьяно пояснил Эдик, - и деньги имеет и удовольствие. Но сегодня можно всем и без денег, я разрешаю...
   - Эдик, одумайся, у нас дочь, - сквозь слёзы прошептала Марийка. - Меня не жалко, о ней подумай... Отпусти, мы уедем...
   - Молчи, дура! А то убью! Вчера не убил, сегодня убью. Сказал: всем по разу дашь, и можешь сваливать. Я твой муж - имею право...
   Он всё-таки поднялся, но тут же снова сел на диван. Парень, сидящий на кресле, уже расстегнул ширинку и усиленно пытался просунуть Марийке между ног нечто похожее на большой пупырчатый огурец. Она подскочила. Схватила валяющийся на полу некий предмет, замахнулась на парня, затем на Эдика и, не контролируя себя, заорала:
   - Или пустите, или убью!
   Парень в дверях, самый вменяемый из всех, посторонился, давая Марийке проход. Она схватила сумку с деньгами и документами, выскочила в коридор и остановилась только на лестничной площадке первого этажа. Позвонила в дверь. Соседка открыла и с ужасом уставилась на предмет, который Марийка всё ещё держала в правой руке. Только сейчас испуганная женщина сообразила, что держит в руке большой резиновый фаллоимитатор. Она брезгливо откинула его в сторону, выдохнула:
   - Лизонька, быстрее!
   И через пять минут была уже на остановке такси.
   
   41
   В такси почувствовала себя в относительной безопасности. Успокоилась. Вспомнила вытянутые рожи мужиков и открытый рот Жанны, когда угрожала им силиконовым членом. Рассмеялась так, что таксист оглянулся и потом всю дорогу настороженно поглядывал на неё в зеркало. Марийка затихла, но вскоре снова хихикнула. Очередь в кассу была большая, но пассажиры отходили быстро, услышав один и тот же ответ: билетов нет. Лето - пора отпусков. По мере приближения Марийки к окошечку, похоже, билеты остались лишь в восточном направлении. В подтверждение своих размышлений она увидела на электронном табло объявление, в котором перечислялись направления и дни, куда билеты уже проданы. Омск в этом списке отсутствовал. Хорошо! Мысленно перефразировала песню Высоцкого (когда-то им заслушивался отец): Как хорошо, что мне туда не надо.
   Однако билеты купила только на следующий день. На фирменный поезд "Иртыш". В СВ. Дорого получилось, но ехать очень надо. Теперь предстояло определиться на ночь. Обдумала и решила: ближе к вечеру незаметно пробраться на дачу. Во-первых, не факт, что Олег там и сторожит её днями и ночами, а во-вторых, нужно было забрать кое-какие вещи.
   Сходили с дочерью в кино на "Турецкий гамбит". Марийка отметила, что этот Фандорин в исполнении Егора Бероева самый удачный. Настоящий рыцарь. В кино они ещё встречаются. И только! Поболтались по городу. Пора. На последней электричке оправились в дачный посёлок. Прошли по соседней улице. Затем проулком незамеченными проскользнули в дом. Свет не стали зажигать. Только в ванной. И сразу спать. Лиза так устала, что тут же уснула. Марийке тоже на сей раз снотворное не понадобилось.
   Проснулась рано. Упаковала немногочисленные пожитки. Остальные остались в городской квартире. О том, чтобы заехать туда за всеми остальными вещами, не могло быть и речи. Шубы, шапки, куртки придётся "наживать" заново. К одиннадцати часам Марийка вызвала такси. Назвала точный адрес, дом. Объяснила, как подъехать. Просила посигналить. Обязательно! Мол, из зарослей кустарников машину можно не заметить. И стала ждать.
   Проснулась доченька. Позавтракали. Время ещё мало. Включили негромко телевизор и уставились в него. Лиза с интересом, Марийка - без. Все чувства её сконцентрировались на дороге. То ей казалось, что таксист непременно заблудится. То вдруг она бросалась к окну. Возможно, уже приехал и забыл посигналить. Может быть, поэтому услышала шум подъезжающей машины ещё на подъезде к даче. Бросилась одевать Лизоньку, выключать телевизор. Собирать и связывать сумки.
   Когда закрывала дверь, почувствовала, что за спиной кто-то стоит. Оглянулась и обмерла. Олег! Точно караулил, гад! Попыталась столкнуть его с крыльца, но он удержался. Рванув на себя дверь, он втолкал её внутрь, оставив плачущую Лизу на крыльце. От страха и отупения Марийка побежала в дальнюю комнату - хотела бежать через окно. Глупо! Он настиг её посередине, у самого стола. Не уйдёшь! Марийка закричала. Он заткнул ей рот волосами:
   - Тихо, ты дура, дочь перепугаешь! Давай быстренько всё сладим. Ты раздвинешь ножки и постонешь. Тихонечко, протяжненько, как всегда.
   Он, завалившись на неё, буквально распял её на столе. Раздвинул ей ноги. Она изловчилась и укусила его за руку, рвущую волосы на её голове.
   Он ударил её по лицу. Из носу струйкой брызнула кровь. Прямо ему на белую рубашку. Это взбесило его ещё больше. Разорвав на ней блузку, брюки и нижнее бельё, он норовил пристроиться поудобнее. Достигнув цели, втиснулся в неё и похотливо зашептал:
   - Какая сладенькая вишенка! Узенькая, маленькая, как у девочки. За это мы тебя всей бригадой и любили. Не то, что некоторые... Как говорил наш дедок: "пхаешь, пхаешь и краёв не маешь". Помнишь?
   Он облизнулся. Марийка сгруппировалась и толкнула его из последних сил. Он резко качнулся назад и повалился навзничь. Ещё не понимая, что произошло, Марийка соскочила со стола и столкнулась нос к носу с ... Андреем.
   Замерла. Глаза отказывались верить. Мысли лихорадочно заметались: не может быть. Протянула руки, словно хотела на ощупь удостовериться, что это не видение. И только когда он притянул её за руки к себе, поняла - это реально он. Вот тут она и разразилась страшной истерикой. Андрей отнёс её в ванную. Поставил под прохладный душ. Что-то спрашивал про одежду и бельё. Сквозь слёзы и всхлипывания она бессвязно мычала и маячила руками. Как ни странно её жестикуляция была более осмысленная, чем слова. Наконец, удалось остановить кровь. Пытаясь надеть на себя юбку и футболку, она дрожала, как в лихорадке. Андрей помогал застёгивать крючки и мелкие пуговички. Уже одетая, прижалась к нему и заплакала, как плачут женщины и дети, понимая, что опасность уже миновала, но ощущение страшной обиды ещё осталось. Наконец, услышала его слова:
   - Всё, Машенька, всё кончилось. Успокойся, приведи себя в порядок, собери вещи, и идём отсюда.
   Марийка со страхом взглянула в комнату. Олег в непристойном виде, со спущенными штанами, лежал на полу и не подавал признаков жизни. Она не испугалась, а только брезгливо поморщилась:
   - Ты убил его?
   - Нет. Очухается часа через два. Думаю: надо бы его вытащить отсюда. Не оставлять же эту шваль в доме...
   - Пусть лежит. За нами такси скоро приедет,- и вдруг спохватилась,- а где Лиза?
   - Я её на скамейку в саду посадил. Подхожу к дому, она плачет на крыльце. Не сразу узнала. А когда узнала, кинулась ко мне на шею и ревёт, как ты сейчас, ничего не поймёшь. Я дверь дёрнул. Закрыто. Думаю, что-то здесь нечисто. Сорвал дверь. Слышу крики. Еле успел...
   Марийка снова заплакала. Он прижал её к себе. Всё, готова? Иди к Лизе, а я тут немного приберу, он взглянул на полуголого Олега, и дом закрою.
   Уже в саду услышала сигнал машины. Такси. Взглянула на часы. Ровно одиннадцать. Андрей вытащил Олега на крыльцо. Сдвинул его ногой в сторону и занялся дверью. Когда он протянул ключ Марийке, та покачала головой. Мне он больше не нужен: мы уезжаем домой, в Омск, к бабуле. Андрей внимательно посмотрел на неё и, как ей показалось, усмехнулся.
   Хорошо, что приехали на вокзал раньше. Ему ни в какую не хотели продавать билет на тот же поезд, что и им. Мест нет. Наконец, договорились, он поедет на Лизином месте, а Лиза с мамой. Когда поезд дёрнулся, Марийка вздрогнула. Неужели ещё один жизненный кошмар закончился?
   Долгое время молчали. Наконец, она осмелилась задать вопрос:
   - Как ты разыскал нас?
   - Сергей - бригадир помог. Выяснил твой московский адрес. Я вчера вечером приехал - звонил, звонил - тишина. Сегодня утром опять. Тогда соседка мне говорит: он в загуле, пьёт который день, а она, видимо, на даче. Адрес дала...
   - Спасибо, - прошептала Марийка, - если бы не ты, - она замолчала.
   - Насколько я помню, это не Эдик. Кто же?
   Марийка покраснела.
   - Это Олег... Бригадир бывший. Тот самый, который меня в краже обвинил.
   И увидев недоумённый взгляд Андрея, пояснила:
   - Представляешь, он оказался нашим соседом по даче... И не только! Мужем Светланы и отцом Артёмки... Этого самого милого мальчика в мире.
   Её опять затрясло, она зарыдала без слёз, одними всхлипываниями. Он снова прижал её к себе. Крепко.
   - Успокойся, Маша, успокойся. Лиза смотрит... Ведь, всё уже позади. Ты ляг, отдыхай. Думай о чём-нибудь хорошем.
   В этой ситуации самое хорошее, что осталась жива,- подумала Марийка, а вслух внезапно спросила:
   - А зачем?
   Как ни нелепо прозвучал сейчас её вопрос, Андрей понял, о чём он.
   Отстранился, посмотрел ей пристально в глаза и тихо ответил:
   - Ты жена мне, Маша...
   - И всё!- разочаровано произнесла Марийка.
   Он снова уставился ей в лицо:
   - Разве этого мало?! А ты почему так поступила? Тайком... не поговорив...
   Она покраснела так, что почувствовала, как запылали огнём щёки.
   - Хотела тебе шанс дать,- неуверенно пробормотала она.
   - Какой шанс?!
   - Шанс - быть счастливым...
   И, видя его недоумевающий взгляд, добавила:
   - С Татьяной. Подумала, если я тайком убегу, то у тебя будет повод для развода. Ты женишься на Татьяне, создашь полноценную семью. И тебе не придётся стыдиться жены и грехи её замаливать.
   Она замолчала, потому что по лицу его поняла: большей ереси он в своей жизни не слышал.
   - А кто тебе сказал, что я хочу быть счастливым ... с Татьяной именно, а не с тобой?
   - Татьяна. Сказала, что вы любите друг друга, а я как "камень на шее" у тебя.
   Чтобы не видеть его пронизывающего насквозь взгляда, она сделала вид, что ей нужно встать. От резкого движения усилилась боль. Она непроизвольно прижала руку к груди и ойкнула. Медленно, боясь выдохнуть, Марийка снова стала садиться на полку. Андрей осторожно поднял её и стал расстегивать блузку:
   - Дай-ка посмотрю, что там у тебя.
   Пальцы его пробежали по её телу, слегка коснулись груди, живота. Обследовали подмышечные впадины, лопатки, снова вернулись к груди.
   - Кажется, у тебя два ребра сломано. Надо бы бинт эластичный потуже наложить. Подожди - я скоро.
   Он вышел. Марийка задумалась. Она никак не могла понять: рада или нет встрече с ним. Зачем он разыскал их? Из чувства долга, вины или...?
   Дверь купе открылась - Андрей принёс два длинных эластичных бинта. Наложил тугую повязку. Помог ей лечь. Постарайся поменьше двигаться. Отдыхай. До дому доберёмся, а там Агафья тебя быстро поднимет на ноги.
   Марийка отрицательно закивала головой:
   - Мы к бабуле едем, в деревню.
   Он пристально посмотрел на неё и тоном, не терпящим никаких возражений, проговорил:
   - Нет, мы едем домой. И... не спорь, Маша! А попутно заедем к твоей бабуле. Надо же когда-то нам познакомиться!
   Марийка хотела поспорить, но сил не было. Она отвернулась к стене и сделала вид, что дремлет.
   
   42
   Бабушка очень обрадовалась. Ну, наконец-то навестили старушку. А то всё письма, да телеграммы. А Марийка вдруг в одночасье осознала: как постарела её "настоящая" мама. Когда зашла речь о встрече с "фрау Мартой", бабуля достала из сундука письмо, датированное февралём месяцем. Бывшая сноха просила прощения и разрешения увидеться с дочерью. Заодно пожаловалась: у неё страшное горе. Муж и оба сына погибли в автомобильной катастрофе. Горе, действительно, большое, но Марийка не нашла в себе сил для сочувствия. Только подумала: теперь понятно, почему она вспомнила обо мне. "Единственная родная душа на свете". Это цитата из её же письма. Нет! Не прощу! Не родная! Не хочу! Не люблю! И не буду любить! И не надо ей было о себе напоминать. На жизнь жалуется, хочет, чтобы её пожалели. Правильно я её тогда в кафе обозвала погаными словами. Другого обращения она не заслуживает. Сплюнуть с горечью и забыть! Так и сделала. Однако Андрей и бабуля другого мнения. Считают, что Марийка погорячилась. Странно, не смотря на разницу в возрасте, они часто глядят на некоторые вещи одинаково. Сорокалетний мужчина и семидесятилетняя женщина. Хотя, если всмотреться в глаза, Андрей кажется старше.
   Через неделю он объявил, что пора двигаться домой. Бабуля его тут же поддержала. Конечно, поезжайте. Я в лето срываться не буду, но осенью вас навещу. А то и совсем останусь. Дом наш под снос скоро пойдёт - будут тут искусственное озеро делать. Одиноких стариков в дома престарелых расселять будут. Тем, кто помоложе, квартиры дадут. Я в дом престарелых не хочу. Я так и сказала властям: я не одинокая. У меня внучка есть. К ней и поеду. Обещали компенсацию за дом выплатить. Вот получу компенсацию и приеду.
   Марийка загрустила. Дом, в котором она выросла. Её пристанище. Её прибежище. Именно сюда она возвращается каждый раз, чтобы начать жить сначала. Нужно, чтобы было куда вернуться. Так говорила раньше бабуля. А сейчас вроде передумала или храбрится? А как же могила деда? Андрюшенька обещал пособить перезахоронить. И маму и тятьку.
   - Какой Андрюшенька? - не поняла Марийка.
   - Да, Господь с тобой, Маша! Андрюша - муж твой!
   Марийка удивилась. Никого из её мужчин бабушка не называла словом "муж". А тем более так ласково по имени "Андрюшенька". Почему-то сразу захотелось прижаться к нему и прошептать "Андрюша", "Андрюшенька". В глаза ему заглянуть. Как он на это отреагирует? Вдруг рассердится. На столько лет старше и вдруг "Андрюшенька". Она рассмеялась. Захотелось тоже "домой", в их баньку. Уж там она точно скажет ему всё, как хочет. Андрюша, Андрюшечка. Хороший мой! Родной!
   Чем ближе к дому, тем острее желание любить его. Но нельзя. Надо сначала отмыться, исповедаться, причаститься. Не лезть же к нему после Олега и Эдика. Мерзко! Сходу, прямо из машины, они с Лизой ринулись к источнику - купаться. Вода обласкала кожу, и Марийка расчувствовалась. Как хорошо! А она-то, глупая, оставила всё это. Счастье своё кому-то подарить хотела. После бани допоздна говорила с Агафьей. Там и осталась ночевать. Наутро первым делом в храм - к нему на исповедь.
   Он был строг.
   - Рассказывай, Маша, как жила эти дни? Ничего не утаивай...
   Марийка и не думала "утаивать". Рассказала ему всё, начиная с разговора с Татьяной. О телеграмме, о смерти свекрови, о том, как "пожалела" Эдика, как пыталась наладить с ним семейную жизнь, об Олеге, который разрушил всё в одночасье, об Эдике, о его запое, о предательстве.
   Андрей слушал её внимательно. Когда она замолчала, сказав "грешна, батюшка", он долго молчал. Потом накрыл её голову епитрахилью и тихо проговорил:
   - Как священнослужитель и твой духовный наставник я тебе грехи твои отпускаю.
   Он помолчал:
   - А вот, как муж я должен тебя примерно наказать...
   - Как это наказать?! - Марийке показалась, что ослышалась.
   - Плёткой. Устрою тебе вечером порку. За блуд, за измену, за ослушание...
   Марийка удивлённо взглянула на него. Не шутит!
   - Ступай, Маша. У меня дела.
   Он ушёл в алтарь. Прождав его часа два, Марийка вышла на улицу. Не может быть! Не станет же он её и в самом деле плёткой сечь. Конечно - нет!
   Но, когда вечером он вошёл в их домишко, держа в руках тонкую шёлковую плеть, поняла: будет! В панике, было, бросилась на улицу, но он удержал её. Перехватил её руку в области предплечья и подтолкнул её в их спальню. Марийка испуганно взмолилась:
   - Андрюша, не надо... Я больше не буду... Правда - правда.
   - Хорошо! Я тебе верю. Но наказываю-то тебя не за то, что будет, а за то, что было. А этого, к сожалению, уже не исправишь. Повернись.
   Марийка послушно повернулась, всё ещё надеясь, что "этого не может быть". Однако резкая жалящая боль рассекла её спину на две половины. Она вскрикнула и опустилась на колени. Уткнувшись носом в кровать, вцепилась руками в покрывало, ожидая следующего удара. Затем следующего. В голове застучало, слёзы скопились в глазах, не решаясь вырваться наружу. Чтобы не кричать от боли, вцепилась зубами в собственную руку. После пятого удара считать уже не могла. Склонялась всё ниже и ниже, пока совсем не оказалась на полу на скомканном покрывале.
   Стеганув её последний раз, Андрей отбросил плётку и вышел из комнаты.
   Уничтоженная морально и истерзанная физически, Марийка долго лежала на полу. Потом приподнялась, забралась на кровать и замерла. Думать ни о чём не хотелось. Жить тоже.
   
   43
   Он пришёл только под утро. Присел на краешек кровати. Погладил щиколотки её ног.
   - Маша, тебе бы рубашку поменять, а то присохнет... кровь.
   Она не отреагировала.
   - Маша, повернись ко мне, ... пожалуйста...
   Она не шевелилась. Он приподнялся, взял её за плечи, попытался развернуть лицом вверх. Как ей хотелось сейчас быть мёртвой. Чтобы не видеть и не слышать, не молчать и не отвечать.
   - Давай поговорим...
   Сквозь засохшие на ресницах слёзы Марийка увидела белый потолок и противоположную стену. Единственную, на которой не было икон. Легла, было, на спину, но тут же поднялась. Спина горела огнём. Андрей присел на корточки перед кроватью:
   - Я понимаю, тебе больно. Но согласись, ты заслужила эту порку.
   Она тупо уставилась на него. Потом, пережёвывая скопившуюся во рту солёную слюну, хрипло сказала:
   - Ты разыскал меня и привёз за тысячи вёрст, чтобы удовлетворить своё мужское самолюбие? Полегчало?
   Он покраснел:
   - Я привёз тебя, потому что ты моя жена. Мы должны жить вместе. И ещё, потому что я люблю тебя.
   - Люблю,- Марийка злобно засмеялась. - Это ты называешь "люблю". Давай продолжай. Целуй меня, бросай на кровать, тискай. Я же вижу тебе хочется... Ты такой же как все: как Эдик, как Олег, как те, из бригады. Они меня тоже сначала били (наказывали, так сказать, за непослушание), а потом "жалели" всю ночь, в очередь.
   Теперь уже Андрей побелел. Отшатнулся от неё, захрипел:
   - Не смей! Слышишь, не смей меня сравнивать с твоими бывшими мужиками. Я не садист и не насильник. И мне не доставляют удовольствие подобные меры воспитания. Но ты мне изменила и понесла наказание. Так должно быть, и так будет всегда!
   - Не будет! Не надейся! Думаешь: деваться мне теперь некуда - терпеть буду. Не буду! Лучше уж петлю на шею, да на первом суку...
   Она не договорила. Он тряхнул её за плечи и прохрипел:
   - В аду тебе самое и место. Блудница и дрянь. Гнать тебя отсюда поганой метлой надо, а я, дурак, надеялся...
   Не договорив, он хлопнул дверью. Спустя полчаса Марийка услышала звук заведённого мотора. Так работает речной катер.
   Подняться смогла только перед обедом. Однако в трапезную не пошла. Дождалась, когда все разойдутся, и направилась к Агафье. Кто ещё её может понять и пожалеть? Агафья учила Лизу плести кружевные салфетки. Марийка который раз подивилась проворности её пальцев. Лиза тоже делала успехи. Кружочек диаметром сантиметра три лежал перед ней на столе. Радостно она подбежала к маме. Марийка погладила доченьку по голове и, не сдержавшись, заплакала. Та забралась маме на колени и стала целовать её в щёки, глаза, в лоб. Люблю мамочку. Что бы я без неё делала? - подумала Марийка. Это ж сколько моей любви и ласки не дополучила моя мать. Глупая фрау Марта. Как бы я её любила! Она содрогнулась и расплакалась ещё сильнее.
   - Вот ещё! - заговорила Агафья. - Чего сырость развела? Аль поссорились опять?
   Марийка шепнула доченьке, чтобы та сходила к Надежде и спросила, что у них сегодня на ужин. Девочка нехотя слезла с колен, но перечить не посмела. Через минуту её русая головка уже мелькала во дворе по направлению к трапезной.
   - Чего молчишь? Поссорились опять? То-то я слышу: с утра лодочный мотор заревел. Значит, в тайгу батюшка укатил на Дальние озёра...
   Марийка собралась с духом и зашептала (словно стыдно было говорить об этом вслух):
   - Он меня избил...
   Агафья от неожиданности встала:
   - Как это избил?
   - Плёткой... сказал за измену и ослушание...- всхлипывания её стали чаще.
   - А-а, плёткой?! - неожиданно с облегчением произнесла Агафья и снова села. - Так это он не бил. Это он тебя за блуд наказал... А ты как хотела? Блудить и наказание за это не нести. Плёткой! Да это он ещё тебя пожалел. Раньше за такое мужики баб кнутами секли или батогом охаживали. А тут плёткой.
   Марийка не ожидала такой реакции, поэтому молчала, удивлённая и подавленная. Наконец, выдавила сквозь слёзы:
   - Так ведь больно же! И обидно.
   - Больно, говоришь. Так это правильно. Оно и должно быть больно. Это же наказание. Умела блудить, умей и терпеть. Обидно! А ему, думаешь, не больно и не обидно было, когда ты тайком сбежала. Он три дня из алтаря не выходил. Ни ел, ни пил. А когда вышел, подошёл ко мне, я его приласкать хотела. Трогаю лицо, а у него ресницы и щёки мокрые. Плакал?- спрашиваю. Он помолчал, а потом говорит:
   - Снежок мелкий на улице идёт. Вот и растаял.
   А ему:
   - Так ты ж на улицу ещё не выходил...
   А он мне неохотно:
   - Окно в алтаре открывал, воздуху свежего захотелось. Вот и попало...
   Только я знаю точно - плакал. По своей мужицкой гордости постеснялся признаться. Когда Ксению схоронил - не плакал. Когда с больницы тебя привёз без дитя - не плакал. А тут не утерпел. А ты больно. Твои раны через неделю заживут. А ему полгода понадобилось, чтобы оправиться. Потом говорит мне:
   - Буду, матушка, искать Машу. Если ей хорошо живётся, мешать не стану. Тогда мне одна дорога - в монахи. Только сердце изболелось. Видать, плохо ей. Как только бригадир этот адрес ему твой привёз, он сорвался и полетел... А ты ... больно.
   Слушая монотонную, назидательную речь Агафьи, Марийка перестала всхлипывать. Утёрла слёзы. Опёрлась на спинку стула. Больно, но терпеть можно. Молчала.
   Агафья же продолжала:
   - Он ведь в семье глава. Ему и отвечать перед Богом за все свои и твои грехи. А как же! Когда в семье двое детей. Одно малое, неразумное. С кого спрос. Конечно, со старшего. Так и Господь спрашивает со старшего. Призовёт его на Страшный суд и спросит:
   - Блудила ли твоя жена? Наказал ли ты её примерно? Или же блуд поощрял?
   Он ответит:
   - Не поощрял, Господи, наказал, как подобает мужу. Плетью.
   Господь ему скажет:
   - Ну, раз ты её уже наказал, я не буду. Потому что нет греха, за который надо дважды наказывать. Пущай она (жена твоя) пребывает в Раю и ты с ней.
   - Во как! - закончила Агафья, и Марийка рассмеялась.
   - Ты, матушка, на ходу эту картину Страшного суда придумала или давно сочинила?
   Агафья пожала плечами:
   - Ничего, я не придумала. Меня так тятя учил и мама. У меня и жених был. Хороший. Посватался ко мне, когда я уже ослепла. Да не судьба, видно. Убили его в тайге лихие люди: не то атаманцы, не то большаки. А уж как я замуж за него хотела. Сама плётку шёлковую и сплела...
   - Так это...Анлрей... меня... той самой плёткой? - удивлённо переспросила Марийка.
   - Знамо, той. Мне же она не понадобилась. Я уже замуж не пойду. А вот тебе сгодилась... Тебя ещё учить да учить надо...
   - Ну, спасибо, матушка Агафья, за доброту, за щедрость, за сочувствие,- Марийка поднялась уходить.
   - На здоровье, девушка. Только сочувствие не тебе надобно, а ему. Ты знаешь, что он всю зиму хворал. Воспалением лёгочным. Так что сейчас ему простужаться нельзя. Может реквизив быть...
   - Какой реквизив? - не поняла Марийка.
   - Да такой, что с осложнением.
   - Рецидив, - догадалась Марийка.
   - Может оно и так называется. Да только ноги мочить ему нельзя. А он на озёра поехал. Не побережётся - вот беда!
   Марийка тут же забыла про боль в спине и про обиду:
   - Что же делать, матушка?
   - Что ты теперь сделаешь! Жди да молись.
   - Может, поехать к нему. Николай бы меня на простой лодке довёз...
   - И... куда ты в тайгу! Мы же не знаем точно, где он. Сказано, молись!
   Марийка молилась три дня. Но когда он не появился в субботу к вечерней службе, взмолилась уже Николаю. Отвези меня на Дальнее озеро. Я дорогу помню, протоку найду. Николай сначала не решался "без благословения батюшки", но увидев красные заплаканные глаза Марийки, стал готовить лодку.
   
   44
   В воскресенье рано утром они направились на Дальнее озеро. Плыть приходилось против течения, которое в этом году было необычайно сильным. Николай едва управлялся с вёслами. Протоку увидели уже ближе к обеду. Теперь предстояло пересечь реку. Николай поднялся выше на полверсты, стал разворачивать лодку. Когда достигли противоположного берега, течение отнесло их уже к протоке. Вскоре увидели небольшой деревянный настил - пристань, а возле неё маленький белый катер. Марийка с облегчением вздохнула. Её спутник перекрестился.
   Причалили к пристани. Николай помог Марийке выбраться из лодки. Она, было, решила отправить его назад. Но тот запротестовал. Вместе самовольничали, вместе и ответ держать будем. Я тут у пристани погожу. Марийка огляделась. Всё как в прошлый раз. Маленькая неказистая избушка. Кострище. Хотя - нет. Кое-что изменилось: в центре озера, на маленьком островке, появился деревянный сруб. Уж не дом ли он себе строит?! Марийка испугалась. Может, и впрямь хочет монахом-отшельником стать. Преодолевая страх, постучала в двери избёнки.
   Дверь дёрнулась внутрь, и на пороге появился Андрей. Увидев Марийку, он опешил. Заговорил спустя минуты три:
   - Маша! Ты откуда здесь?
   Голос строг и суров. Она молчала, опустив голову.
   - И как ты меня нашла?
   Вжала голову в плечи. Знала, что надо что-то сказать. Не знала: что. Он посмотрел на неё сверху вниз:
   - Разве я звал тебя или велел тебе приехать?
   Она отрицательно покачала головой. Как часто "немые" жесты выручали её в этой жизни!
   - Опять самовольничаешь?
   Голос потеплел, или показалось. Она взглянула на него исподлобья и кивнула головой:
   - Да! - с таким отчаянием, что он не смог скрыть улыбки.
   Понимая, что он уже "почти" не сердится, она в знак покорности протянула ему пресловутую плётку и голосом, полным раскаяния, зашептала:
   - Андрюшенька, если хочешь, побей меня ещё раз... не сильно... только вернись домой.
   Он всё-таки рассмеялся:
   - Значит, согласна, чтобы я тебя поколотил? Но "не сильно"?
   Она опять кивнула. Он вдруг рывком прижал её к себе и втянул в избушку.
   Лицо его стало очень серьёзно:
   - Нет, Маша, бить я тебя больше не буду. Но и ты запомни: я твой муж перед Богом. И ты обязана хранить мне верность. Иначе я прогоню тебя и в монахи постригусь. Поняла?
   Марийка очередной раз кивнула головой, чем снова его рассмешила:
   - Да ты никак онемела опять, Маша?
   Она отрицательно замотала головой и, наконец, вымолвила:
   - Нет!
   Андрей отодвинулся от неё и снова спросил строго:
   - Ну, так зачем ты здесь? Николай привёз?
   Чтобы не подставить Николая, она заговорила:
   - Да. Но это я его упросила. Агафья сказала, что ты болел и тебе нельзя простужаться. Я подумала: вдруг ты ноги промочил и хвораешь... Вода-то холодная. Помнишь, как я после одного купания в протоке, простудилась.
   Она намеренно напомнила ему тот самый день. Их первый день. День их "грехопадения" и блаженства.
   Он усмехнулся:
   - Я что - дитя малое, не знаю, как от простуды уберечься? К тому же, если ты помнишь, я врач... Вы, конечно, там с Агафьей решили, что я расстроен, голову могу потерять, глупостей наделать... Да?
   Марийка покраснела и тут же обиделась. Действительно, с чего это она решила, что он расстроен их размолвкой. Он в порядке. Здоров и абсолютно спокоен. А она, глупая, жизнью рисковала своей и Николая... Махнула рукой и повернула к двери - пора восвояси. Он в ней не нуждается. Если ни сказать большего: она его раздражает.
   Он перехватил её руку:
   - А теперь ты куда?
   Она пристально уставилась ему в глаза.
   - Опять без благословения, Маша?!
   Наклонила голову, сложила руки крестиком и прошептала через обиду:
   - Благословите, батюшка.
   Он склонился к ней, но вместо того, чтобы перекрестить её, поцеловал в макушку. Затем в лоб, в нос и, наконец, впился в её губы. Марийка задрожала. От напряжения, от лёгкого озноба, но более всего от желания. Минута, и он уже сжимал её в своих объятиях, неистово повторяя:
   - Машенька, какая ты умница, что приехала. Я так ждал тебя. Вспоминал, как мы здесь с тобой... и с ума сходил. Спасибо, душа моя!
   Марийка обхватила его голову руками. Тоже набросилась на него с поцелуями. Руки её лихорадочно заметались по его телу в поисках обнажённого "местечка". Бесполезно. Стала снимать с него толстовку, затем расстегивать пуговицы на рубахе. Наконец-то, можно погладить его плечи, талию, грудь. Вдохнуть им. Поцеловать его у самого пупка. Любимый. Андрюшенька. Он, не пытаясь больше сдерживаться, повалил её на полати. Начал раздевать, но сил хватило лишь на две верхние юбки. Тонкая рубашка перестала быть препятствием. Грудь, соски, живот, ножки. Машенька!
   Сколько времени прошло, они не знали. Очевидно, много. Когда пришли в себя, оба смутились. Наконец, Марийка вспомнила:
   - Там же Николай на пристани ждёт... Не брани его строго.
   Николай спокойно дремал в лодке. Андрей пригласил его отобедать. На обед была уха. На второе - рыба, запеченная в углях. Вкуснее Марийка ничего никогда не ела. За обедом Андрей рассказал, что строит на острове маленькую часовню. Сруб уже поставил, а вот крышу одному неудобно. Так что - вы кстати. Хоть и воскресенье, но после обеда решено было поработать.
   Пока Марийка прибирала посуду, мужчины обговаривали фронт работ. Когда пошли по берегу озера, она испугалась. Как же добираться будут до острова? Оказалось, просто! От берега к острову "бегал" механический паром. На вопросительный взгляд Марийки: откуда такое чудо, муж пояснил:
   - Александр помог.
   Лишь спустя несколько минут, Марийка сообразила, что "Александр" - это ни кто иной, как Сашка - бульдозерист. Похоже, они, и правда, шефство организовали. Дорогу асфальтированную ведут к храму. Путь до города сократится на целых тридцать вёрст. А вдоль дороги электрические столбы. Пока без проводов. Но уже стоят. Марийка вздохнула. Как жизнь устроена. Бывшие мучители вдруг становятся благодетелями! А бывшие возлюбленные - насильниками и сутенёрами.
   Вдвоём мужчины управлялись быстро. Уложили перекрытие, установили стропила, закрепили несколько брусков. Вот уже основа для будущей крыши готова. Теперь отверстие для куполка. Сам куполок будет позже. Его в городе мастера делают из резных дощечек. И внутри они часовенку резьбой украсят. Так надо.
   После ужина Андрей заявил, что ему работы здесь ещё дня на два. Торопится, надо крышу поставить. После Троицы могут быть дожди. Николай засобирался в обратный путь. Скоро стемнеет. Сейчас, конечно, по течению путь короче. Но всё-таки... Там уже все всполошились. И Надежда, и Агафья, и Лизонька.
   - А ты, Маша, домой поедешь или со мной останешься, в качестве помощницы?
   - Конечно, останусь, - обрадовалась Марийка.
   Николай хмыкнул:
   - С этакой помощницей Вам, батюшка, не то что к Троице, к Иоану Крестителю не поспеть.
   Марийка сердито взглянула на него. Андрей рассмеялся. Когда лодка Николая скрылась из виду, Андрей лукаво взглянул на жену и сказал:
   - Я тоже думаю, на сегодня работа кончена. Так, Машенька?
   Марийка сделала невинное лицо. Ты сам это предложил! Она приблизилась к нему. В волосах и бороде его запутались мелкие стружки. Она стала заботливо выбирать их. Ах, ты мой деревянненький! Помыться бы тебе надо. Он согласился:
   - У меня всё готово. Только водички согреть бы не мешало...
   Он указал рукой на маленькое деревянное сооружение, которое Марийка приняла за туалет. Смущало её то, что в этом сооружении не было дверей. Не успел навесить, - пояснил Андрей. Оказалось, это душевая кабина. На крыше её располагался железный бак, в который утром набиралась вода. В жаркую погоду вода на солнце нагревалась, и - душ готов. Если солнце подкачало, можно ведро воды на костре согреть. Как сейчас. Я так думаю, что ты тоже захочешь искупнуться. Марийка улыбнулась: я не тоже. Я обязательно! И вместе с тобой.
   Вода действительно согрелась быстро. На всякий случай, подвесили на костёр ещё ведро. Вода без напора, но тоненькими ласкающими струйками потекла по телу Марийки. Она зажмурилась. Почувствовала лёгкое прикосновение его губ. Блаженная истома растеклась по всему телу. Пальцы пробежали по спине и задержались в области поясницы. Машенька! Прошелестели берёзки, растущие на берегу озера. Девочка моя! Эти нежные слова нашептал ветер. Душа моя! Стукнуло его сердце. Сознание стало гаснуть. Состояние лёгкости и полёта захватило её. Волнообразно вздымаясь ввысь, она оказалась в бесконечном пространстве на грани жизни и смерти. Застонала, посылая прощальный привет всему земному.
   - Машенька, - вернул её к реальности голос Андрея,- возвращайся ко мне.
   И она вернулась. К нему. Вода давно кончилась. Лишь редкие струйки стекали по её спине, плечам, груди. Подул свежий ветерок, набежала тучка. Андрей подхватил Марийку на руки и бегом бросился в избушку. Там он уложил её на большое холщовое полотенце и принялся жадно губами собирать оставшиеся драгоценные капли живительной влаги. Когда пальцы его скользнули вниз, она застонала, затребовала, запросила. Наполни меня своей любовью, своей страстью, своей влагой.
   Весь следующий день они крыли крышу. Вернее, крыл он, а Марийка стояла на лестнице, любовалась творением его рук и подавала гвозди, будучи абсолютно уверенной в чрезвычайной важности своей миссии. Часовню он осветил в честь Марии Египетской - Марийкиной тезоименинницы и покровительницы.
   А через месяц она снова захотела жареной икры. И чтобы непременно с корочкой, и обязательно на яйцах. На желтках!
   
   45
   С первыми признаками беременности на неё навалился страх. За себя, за него, за будущего ребёнка. Ему во что бы то ни стало не говорить! Начнёт нервничать, опекать её чрезмерно. Старалась всем видом показать, что всё "как обычно". Однажды вечером за ужином поймала на себе его пристальный взгляд. Как-то сразу поняла, что он уже давно обо всём догадался. Марийка покраснела. От кого она собирается что-либо утаить? Он знает её и всё происходящее в её организме лучше, чем она сама. Чтобы снять напряжение, улыбнулась и подмигнула ему. Он тоже улыбнулся, но она заметила, как нервно сжались его руки в кулаки.
   Перед сном он достал из шкафчика какой-то предмет:
   - Машенька, у меня подарок для тебя...
   - Подарок?
   - Я хотел подарить его тебе на годовщину нашей свадьбы... С тех пор так и лежит.
   Марийка смутилась, но любопытство взяло верх. Умоляюще взглянула на него. Не тяни! Он раскрыл ладонь. Большая серебряная ладанка с изображением Марии Египетской.
   - Она считается покровительницей молодых женщин и рожениц.
   Рядом с крестиком между грудей разместилась ладанка. Андрей наклонился, поцеловал изображение святой.
   - Ну, вот. Теперь у меня две Машеньки. И обеих буду целовать.
   - Так в чём же дело? Её ты уже поцеловал - теперь моя очередь.
   Он стал смаковать её губы. Сладкая! Марийка прямо под рубашкой погладила его плечи. Пощекотала пальцами шею. Запустила руки в его густые волосы. Помассировала затылок. Он расслабился и в изнеможении стал садиться на кровать. Марийка, уловив момент, тут же оказалась у него на коленях. Губы их снова сомкнулись. Кончики языков соприкоснулись. Он вздрогнул. Пока одна его рука лихорадочно пыталась справиться с тоненькими бретельками её новой ночной сорочки, вторая уже ласкала её бёдра, икры, ступни ног. Губы его переключились на её щёки, мочки ушей, шею, грудь. Обласкали - исследовали весь живот и опять вернулись в первоначальное положение. Она же в это время наслаждалась тем, что трогала пальчиком его ноздри, брови, ресницы. То представляла себя лёгким ветерком, заигрывающим прядями его волос, то маленьким ручейком, слюной орошающим его шею и грудь.
   - У меня для тебя тоже подарок...
   Она соскочила с постели. Порылась в бумагах. Достала свидетельство.
   - Видишь, обманул меня тогда Эдик. Есть оно. Значит, развод настоящий...
   Глядя в счастливое лицо жены, Андрей улыбался:
   - Люблю тебя.
   - И я тебя люблю,- эхом отозвалась Марийкина душа.
   С этого дня у них в доме, а потом и при храме поселилась одна большая тайна. Сначала её знали только Андрей и Марийка, но они упрямо молчали, не смея называть вещи своими именами. Вскоре их тайна стала всеобщим достоянием. Но не смотря на это ни Надежда, ни Николай, ни Агафья ни о чём не спрашивали и делали вид, что ничего особенного не происходит. Даже знакомые торговки на базаре поглядывая на выдающийся Марийкин животик, тоже помалкивали. Словно все сговорились о ёё беременности "ни-ни". Первой нарушила негласный обет молчания Лизонька. Как-то после занятий (Марийка занималась с ней и Надеждиными внуками духовным чтением) она "по секрету" во всеуслышание заявила, что её мама скоро родит ей братика, которого назовут Кирилка. Все несколько минут молчали, а потом вдруг единодушно решили: Кирилка - это здорово.
   Чтобы расписаться, пришлось ждать месяц. Глупо, зато по закону. Но теперь и государство вынуждено было признать факт существования их семьи.
   В сентябре состоялось торжественное освещение первой электрической лампочки на территории храмового поселения. В самом храме решено было пока проводку не проводить. Служить по-старинному, при свечах. Этим этот храм и был уникальным. Зато подходы к храму были освещены большими уличными фонарями. В помещение трапезной появился не только свет, но и электрическая духовка и плита. Кроме того одно из помещений переоборудовали под класс и библиотеку, где можно было почитать и позаниматься. Андрей в честь такого праздника купил домашний кинотеатр и несколько дисков к нему. И хотя смотреть его было особенно некогда, но впереди долгая зима. Тёмные вечера. Николай уехал на несколько дней в город и привёз чудо техники - компьютер. На свои сбережения купил. Пока в храме жил и работал - пенсия ему по инвалидности "капала". Вот за год и накапало на целый компьютер. Такая штука интересная, что даже Агафья заинтересовалась и, хотя ничего не видела, но погладила монитор руками, пальцами пробежала по клавишам и осталась довольна. Особенно ей понравилась мышка.
   - Отродясь не думала, что какую-то мышу в руках держать буду. Страх как боюсь их смолоду. А это ничего - смирная,- посмеялась она. - Видеть - не вижу, но слушать буду приходить.
   Марийке пришла в голову идея - купить спутниковую тарелку и подключить интернет. Разместить объявления о необыкновенном храме, о чудо - источнике. Глядишь, люди потянутся. Кто ради истории, кто за здоровьем. Андрей обещал обсудить этот вопрос с митрополитом. Дело серьёзное, без его благословения нельзя.
   У Марийки теперь появилось собственное занятие: заведование библиотекой, кинозалом и компьютерным классом в одном лице. И опять незаменимым помощником оказался Сашка- бульдозерист. Вот голова! Даже Андрей им стал восхищаться. А что касается Марийки, они подружились. Оказалось, он сирота. Воспитывался бабкой и дедом. Женат был, да разбежались. Детей нет. Дома тоже. Все мужики после вахты по домам разъезжаются, а он просто так деньги промотать. То в Японию, то в Турцию. А этой зимой в Грецию собирается. Андрей рассказал ему, что там монастырь есть старинный на горе Афон. Вот ему и загорелось. Свечу поставлю и молиться буду за успешное разрешение от бремени рабы Божией Марии.
   - Чего? Чего? Какого разрешения? - не поняла Марийка.
   Он рассмеялся:
   - Чтобы ты, Маша, родила благополучно.
   Она тоже рассмеялась:
   - Вот, так бы и говорил. А то "беремени"...
   Слово своё он сдержал. Сразу после Рождества растворился в безвестности, а спустя месяц вернулся. Преображённый какой-то. Ни чертыхался, ни выражался. С Андреем долго общался и остался при храме алтарником. Временно. До новой вахты.
   
   46
   Чем ближе подходил срок родов, тем спокойнее становилась Марийка, и тем более нервничал Андрей. Ни на шаг не отпускал жену от себя. Даже во время службы держал её постоянно в поле зрения.
   Как-то совершая послеобеденную прогулку, увидела у домика Агафьи мужчину. Он стоял спиной, но она его узнала. Это Игорь - Любкин хахаль. Она заторопилась к нему, чуть не поскользнулась. Пришлось ухватить его за рукав:
   - Игорь?!
   Мужчина оглянулся и с некоторым недоумением уставился на неё.
   - Я, Мария, жена священника,- пояснила она.
   Он словно спохватился и радостно проговорил:
   - Да. Я узнал теперь. По голосу.
   Марийка вгляделась в его лицо. Тёмных очков нет. Но глаза по-прежнему неподвижны.
   - Вы опять к Агафье приехали? С Любой?
   Она сначала кивнул "да", потом следом "нет". Хрипло сказал:
   - Без Любы. Я с женой...
   - С женой?! - удивилась Марийка. - А Люба?
   - Мы расстались,- сообщил он сухо и замкнулся.
   Марийка поняла: спрашивать что-либо бесполезно. В это время дверь Агафьиного домика распахнулась, и на крыльце появилась женщина. Увидев Марийку, она оценивающим взглядом посмотрела на её живот, и невольно прикоснулась рукой к своему. Она тоже была беременна. Женщины улыбнулись друг другу, как две заговорщицы.
   - Оля, это Мария, жена отца Андрея,- во избежание дальнейших вопросов и недоразумений проговорил Игорь.
   - Очень хорошо. Мария, объясните ему, наконец, что Агафья - очень мудрая и добрая женщина, - она повернулась к Марийке, - сам настоял приехать, а теперь боится...
   Ольга потянула мужа за руку:
   - Игорь! Идём же! Она ждёт.
   Игорь нерешительно отправился за женой. Марийка поняла: он видит, но не слишком хорошо. Тоже взяла его за руку:
   - Идёмте! Не упирайтесь. Две беременные женщины Вас ведут, а Вы трусите.
   Игорь только сейчас увидел Марийкин живот.
   - Уже две? - притворно испугался он и шагнул на крыльцо.
   Ольга благодарно взглянула на Марийку. Та ей подмигнула. Дверь резко открылась, и женщины буквально втолкнули Игоря внутрь. Сами же остались стоять в сенях, прислушивались.
   Сначала была полная тишина. Потом заговорила Агафья:
   - Приехал, значит, опять?
   Тишина.
   - Зачем?
   - Поговорить,- едва слышно проговорил Игорь.
   - Поговорить? Ну, проходи, коли приехал... садись.
   Послышался звук отодвигаемого стула.
   - Прозрел?
   - Есть немного...
   - Сам или люди помогли?
   - Люди помогли... родные. Брат и жена...
   - То-то и оно. Родных любить надо... и верить им...
   Помолчали.
   - Ну, коль приехал говорить - говори!
   И Игорь заговорил. Много и долго! Как на исповеди, как на Страшном суде.
   Марийка и Ольга продрогли. Только теперь Марийка сообразила, что на улице не лето. Пригласила Ольгу к себе в библиотеку. Можно посидеть, пообщаться или просто помолчать. Из несвязного монолога Игоря поняла, что с Любкой случилась беда. Большая беда! Но не расспрашивать же об этом Ольгу. Первой молчание прервала Ольга:
   - Вы, Мария, первого ребёночка ждёте?
   - Нет, второго. У меня уже дочка есть, пятый год. А вы?
   - А я? - Ольга хмыкнула. - Стыдно сказать, четвёртого!
   Обе рассмеялись и расслабились. Что ж тут стыдного? Дети - это хорошо. У нас с Андрюшей тоже мог быть этот ребёнок третьим, но... не получилось.
   Ольга сочувственно взглянула на собеседницу, но тут же улыбнулась:
   - Зато я, как инкубатор. Он меня ещё целует, а я уже беременею.
   Снова рассмеялись. Марийке Ольга понравилась. Красивая, ухоженная, довольная жизнью женщина. Что этому Игорю надо было? Хотя Любка Сёмина тоже была не из дурнушек. Эх, подруга, подруга! Как же ты так? Молиться за тебя буду...
   - Я, Машенька, умудрилась забеременеть от человека, у которого "в принципе" детей быть не должно было, - она вздохнула. - Мне бы тоже на исповедь сходить к отцу Андрею. До сих пор совесть мучит. Поможете?
   Марийка удивилась:
   - Конечно, помогу. С Андреем поговорю. Он после вечерней службы Вас исповедует. А там всё от Вас зависит. Искренне надо раскаяться в грехах...
   - Раскаяться - то, я раскаялась. Да на душе всё равно скверно... По глупости, по недомыслию человека сгубила... И не одного...
   Она замолчала. Марийка с тревогой взглянула на Ольгу. Та собиралась плакать. Этого ещё не хватало! В их-то положении им не о себе думать надо, о детях. Пойдёмте-ка, Оленька, чай пить с Агафьиными травками. Нам полезно.
   Исповедовал Андрей чету Князевых долго. По очереди. Сначала Ольгу, затем Игоря. По лицу мужа Марийка видела, как устал он, как нелегко ему отвечать за чужие грехи. Да. Вот так работа! Хотелось приласкать его, сделать расслабляющий массаж. Потерпи немножко, милый. Эх, люди, люди! Натворят дел, а потом каются. За день не переслушаешь...
   По дороге к дому почувствовала ноющую тяжесть в пояснице и внизу живота. Странно. До положенного срока ещё недели две. От усталости, должно быть. Расслабиться надо и подумать "о чём-нибудь приятном". Расслабилась - боль отступила. Но, когда, через час возобновилась с новой силой, забеспокоилась. Пошла к Агафье - "править" живот. Агафья сказала: править уже ничего не надо. Надо баню наготове держать. Не ночью, так утром родишь.
   Марийка бросилась к Андрею. Тот закончил исповедовать Князевых и, измождённый, выходил их храма. По Марийкиному лицу понял: что-то случилось. По тому, как она держалась за живот, понял - что.
   Он сразу направился к Николаю. Заводи машину. В город надо. В роддом. Быстро. Но, машину пока разогреешь. Тёплого гаража-то нет. Выручила Ольга. Так, у нас машина. Большая, тёплая, на ходу. С водителем. Один авторитет местный дал. На прокат. Погрузились настолько быстро, насколько Марийка смогла собрать заранее заготовленные вещи и добраться до машины. С ними Сашка и Ольга. Вдруг помочь придётся. Сашка, на случай, если на дороге перемёты. Февраль. Ольга, на случай... Так, за ручку подержать. Погладить. Подбодрить. Тем более видно, что Андрей держится из последних сил. Уставился в одну точку. Молится.
   Водитель и в самом деле "ас". Машина на огромной скорости летела по асфальтированному шоссе. Ни одной ямы, ни одной выбоины. Через час с небольшим уже стучали в двери родильного отделения районной лачинской больницы. Медсёстры забегали. Узнали сурового батюшку-гинеколога. Ни в чём не перечили. Пока Марийка корчилась от боли в палате, он находился с ней. Гладил по голове, целовал руки, пытался улыбаться и молился. В короткие минуты отдыха Марийка сжимала его руку и шептала:
   - Всё будет хорошо. Всё идёт по плану. У меня и в первый раз так было.
   Часа через три (или это время тянется бесконечно долго?) Марийку перевели в родильный зал. Начиналось самое главное и ответственное. Андрея не пустили, мотивируя тем, что он "нестерильный". Да он и не настаивал. Было видно, что он вот-вот потеряет самообладание. Доктор был прежний, молодой. А вот акушерка попалась опытная. Минут через сорок общими усилиями они произвели на свет мальчика. Кирилку. Мальчик двигал ножками и ручками, но почему-то молчал. Акушерка повернула его на животик, хлопнула по попке, и раздался достаточно уверенный, но раздражённый крик, смысл которого яснее ясного говорил: это, что ж такое происходит? Не успел родиться, уже бьют!
   Увидев сморщенное обиженное личико такого долгожданного сыночка, Марийка заплакала и заулыбалась одновременно. Первая мысль её была об Андрее: как он там? Жив ли?
   Когда её перевозили в палату, в коридоре увидела мужа. Как ни странно, но большой радости на его лице не было. Он по-прежнему тревожно вглядывался в лицо жены:
   - Машенька, душа моя, как ты?
   Марийка улыбнулась, как могут улыбаться только что родившие женщины:
   - Хорошо. Доктор сказал: два небольших порыва и всё!
   - Порыва? - переспросил Андрей.
   - Да, Вы коллега не беспокойтесь,- раздался позади голос доктора,- заштопали как надо. Будет как девочка.
   - В смысле? - опешил Андрей.
   Доктор понял, что сказал что-то не то и сконфужено пробормотал:
   - Я в смысле, что здорова будет...
   Андрею разрешили остаться в палате. До утра. Утром принесут ребёнка на кормление и оставят с мамой. Уложив жену на постель, он присел на корточки около неё.
   - Ты его видел? - шёпотом спросила Марийка.
   Он утвердительно кивнул головой.
   - Красивый? - она ждала восторгов и комплиментов.
   Но вместо этого услышала хриплый от волнения голос мужа:
   - Обычный...
   - Что?! - фыркнула сердито она. - Да не обычный, а самый лучший.
   Она обиженно отвернулась к стене. С чего это он так? Ребёночек, сказали врачи, здоров. Ничего-то вы мужчины не понимаете в детской красоте. Внезапно её осенило. Вспомнила, как рассказывала Агафья. Последнего ребёночка всё-таки Ксения выносила. До семи месяцев почти доходила. Родила не сама - доктора помогали. А наутро ребёночек умер. После этого Ксения и совсем умом тронулась. Теперь понятно! Он вспоминает, переживает, боится повторения. Марийка развернулась к нему. Он всё так же сидел на корточках и пристально смотрел в окно. Марийка сообразила - окно выходит на восток. Протянула к нему руку. Слегка сжала его ладонь. Он благодарно взглянул на неё. Ей показалось, что на ресницах блеснули слёзы. Вскоре ей подселили соседку. Андрея попросили освободить палату. Бросив на Марийку беспокойно-тревожный взгляд, он поднялся со стула. Марийка успела сжать его руку. Постаралась глазами сказать:
   - Всё хорошо будет! Верь мне!
   
   47
   На первое кормление ребёнка не принесли. Сказали спит. Марийка забеспокоилась. Но детская нянечка её убедила, что это нормально. Рано утром расплакался, ему капельничку поставили, с глюкозкой. Вот и спит. А вы пока отдыхайте, отлёживайтесь. Марийка побродила у детской, пока не нарвалась на медсестру. Поняв беспокойство матери, она приоткрыла дверь палаты. Только вы далеко не проходите. У нас там один недоношенный в кувезе, и один отказник. А Ваш вот с краешку - богатырь! Марийка взглянула на сыночка - спит. Щёчки пухленькие. Переспросила вес. Четыре шестьсот. Удивилась сама себе. Молодец! Уже собиралась выходить заметила, как внимательно смотрит на неё малыш, которого назвали "отказником". Сердце дрогнуло. Как часто всё-таки матери бросают своих детей!
   - А этого малыша чем кормят? - почему-то спросила она.
   - Мамочки молочко сцеживают. А мы через соску...
   - Если он голоден, я могу покормить. У меня молоко есть...
   - Так накормили уже. А вы для своего берегите. Вашему много надо.
   Закрывая дверь, женщина рассуждала:
   - Обидно, конечно, за такого ребёночка. Здоровый, хорошенький. Некоторым людям так тяжело детки достаются, а эти... бросают.
   - А кто его мать? Почему она это сделала?
   - Да финтифлюшка одна, несовершеннолетняя. Рожала не у нас, а у подруги на дому. В ванной. Та в последний момент испугалась и вызвала скорую. Мы приехали - уже родила. Спрашиваем: ребёнка-то куда девать собиралась. Отвечает: подкинуть хотела кому-нибудь. А у самой ни пелёнки, ни распашонки. Мы ребёнка забрали, а она в больницу не поехала. Говорит: мне домой надо, а то мать заругает, если поздно приду...
   - А родственников её искать не пробовали? Бабушку, дедушку? Возможно, они бы взяли на воспитание?
   - Пробовали. Бесполезно. Отца нет. Мать одна. Без этой старшей у неё ещё трое. Сказала: никого не надо... Оформим как подкидыша и отдадим в дом малютки. Найдутся люди добрые...
   - Найдутся ли? - задумалась Марийка и опять вспомнила фрау Марту.
   Кирилка проснулся задолго до положенного часа кормления и сразу объявил всему отделению: хочу есть. Медсестра приготовила кроватку. Всё, кормите и будьте здоровы. Когда малыш зачмокал грудь, блаженная истома, сравнимая разве что с ласками Андрея, разлилась по Марийкиному телу. Внимательно рассмотрела личико. Бровки и реснички белёсые, волосики русые. Глазки голубые. Как у папы. Губы пухлые, как у мамы. На правой щёчке ямочка. Как у Марийкиного отца. Она рассмеялась. Полный комплект. Не из родни - в родню! Слава Богу! Спохватилась. Со вчерашнего дня не молилась. Уложила мальчика в кроватку, повернулась к окну и зашептала все молитвы, которые знала, особенно уповая на Богородицу. Она мать! Она, как никто, понимает чувства матери. Откуда же тогда берутся такие вот "финтифлюшки" и фрау Марты? Мысли её снова вернулись к одинокому малышу, который каждый раз надеялся, что за ним придут и отнесут на кормление к мамочке. Ведь, он так в ней нуждается. Она вышла из палаты. Медсестра как раз несла сцеженное женщинами молочко. Кормить "отказника".
   - Можно я его покормлю? - почему-то шёпотом спросила Марийка.
   Медсестра покачала головой. Туда мамочкам входить нельзя. Там стерильно.
   - Я, в смысле... грудью,- продолжала шептать Марийка, - у меня молока много...
   Медсестра долго и удивлённо смотрела на Марийку, потом тоже шёпотом проговорила:
   - Идите в палату. Я сейчас принесу.
   Малыш впился в Марийкину грудь с такой жадностью, что женщины обе заплакали. Он глотал молоко, а вместе с ним хватал ртом воздух, постоянно оглядываясь назад, на дверь. Словно беспокоился о том, что его скоро заберут, а он так и не наестся, как следует. Медсестра вышла.
   Малыш насытился и тут же засопел, абсолютно уверенный в том, что "он с мамой". Марийка поносила его "столбиком" у плеча, дождалась, когда он отрыгнёт воздух, и положила его на кровать. Она решила... Вот только, что скажет Андрей?
   В палату его пустили лишь через день. Воскресенье. Да и доктор дежурит "то самый". Лицо мужа посветлело. Он ещё боялся радоваться в открытую, но уже не был так напряжён:
   - Я с Благочинным службу служил за здравие твоё и младенца.
   Когда рассматривал мальчика в кроватке, губы его дрожали, глаза лучились, улыбка пряталась в усах. Процедура кормления привела его в такое глубокое потрясение, что он заблестел глазами и вышел.
   Когда вернулся, Марийка уже заканчивала кормить Егорку. Так для себя она назвала "отказника". Андрей удивился.
   - Мальчик - отказник. Я его кормлю... пока,- робея, сообщила Марийка.
   Муж согласно кивнул и сказал, что, вероятнее всего, их завтра - послезавтра выпишут домой. Марийка не слишком уверенно заговорила:
   - Андрюша, может, мы усыновим этого мальчика? Он такой славный! И на Кирилку похож...
   Андрей напрягся. Строго взглянул на жену. Она заторопилась:
   - Просто я его с собой сравниваю. Как подумаю, что ему предстоит пережить, когда он поймёт, что его бросили, ... сердце заходится.
   Увидев, что жена вот-вот расплачется, Андрей взял её руку. Поцеловал.
   - Это же такая ответственность, Маша!
   - Ответственность! Это ты говоришь об ответственности? Да, нам Господь даёт шанс восполнить потерю нашу и добро сотворить...
   Она замолчала. Но тут же умоляюще продолжила:
   - Я ему и имя уже придумала. Егорка. А что? Красиво! Кирилл Андреевич и Егор Андреевич. Звучит.
   Андрей закачал головой и заулыбался. Марийка поняла, что это не категоричное "нет", а, скорее всего, некатегоричное "да". Прижалась к нему:
   - Я справлюсь. Ты не волнуйся. И никто и не узнает. Все будут думать, что они двойняшки. Кроме Агафьи, конечно... Но она ничего не скажет... Я уверена.
   Андрей обнял жену. Что мне с тобой делать? Сама-то как после родов? Здорова? Марийка подбодрилась. Здорова. Что мне сделается-то? И, совсем осмелев, спросила:
   - Ну, так как насчёт Егорки?
   Он вздохнул:
   - Долгая это процедура. Могут и отказать органы опеки. Но я поговорю с доктором, что можно сделать?
   Оказалось можно. Из больницы их выписали с двумя малышами и двумя справками, в которых указывалось, что гражданка Денисова Мария Кирилловна в такой-то день такой-то час родила двух мальчиков: весом четыре килограмма шестьсот граммов и три килограмма восемьсот граммов. Прикинув общий вес, Марийка забеспокоилась. Разве такое бывает? Доктор взглянул на Андрея. Тот поддакнул:
   - В моей практике было: женщина родила четверых, общим весом двенадцать килограммов. И все здоровы были.
   При регистрации детей никаких вопросов не возникло. Только Лиза несколько минут ошарашено смотрела на двух братиков и, наконец, изрекла:
   - А мама у нас плодовитая. Как Нюрка!
   Все засмеялись. Нюрка - это любимая Агафьина козочка, которая каждый год приносила двух козлят. В отличие от Катьки, которая, по мнению матушки Агафьи, "бессовестно ленилась", рожая одного детёныша.
   Теперь жизнь Марийки сосредоточилась вокруг двух маленьких беспомощных существ: Кирилки и Егорки. Все дни были распределены между кормлением, поением, гулянием и сном. Лиза первоначально ревновала мамочку к мальчикам, которые поглощали всё её время и внимание. Но вскоре стала незаменимой помощницей. Вечерами, когда малыши засыпали глубоким сном, мать и дочь могли по-прежнему ласкать друг друга. Мамочка! Доченька моя! Чтобы я без тебя делала?!
   Как-то пытаясь укачать братьев, Лизонька запела. Вдруг песня оборвалась. Она вопросительно взглянула на мать: слова забыла. Увидев наморщенные носики мальчишек (вот-вот разревутся), Марийка срочно подхватила:
   Зыбаю, позыбаю,
   Кот пошёл за рыбою.
   Мимо речки, камыша
   В лавку дедушки ерша.
   Не сразу, а лишь спустя несколько минут, поняла: у неё получается. Петь получается! Она попробовала ещё. Точно поётся! Как раньше! Голос вернулся! Она обняла Лизу. Давай, доченька, споём вместе...
   
   48
   Боясь сглазить самоё себя, Марийка пела лишь вечерами. Малышам. Вспоминала не только колыбельные, но и богородичные песни. Голос стал ниже, чуточку хрипел, но это был тот "настоящий", её голос. Что-то бывшая соперница Татьяна не заезжает к ним больше. Теперь бы Марийка показала ей как нужно петь. А то - "камень на шее"! Не камень, а бриллиант!
   Андрей перед детьми и ней теперь благоговел. Боясь взять кого-либо из мальчиков на руки, он постоянно удивлялся, как ловко Марийка, а затем и Лизонька управляются с малышами. Всё ещё тревожась за них, он каждый час заходил в дом справляться об их самочувствии и здоровье. В тайгу не ходил, в город тоже ездил очень редко. Словно чувствовал, что его присутствие было для них необходимым. Очень. Когда он смотрел на Марийку удивлённо-ласковым взглядом, она чувствовала, что усталость отступает, а на смену ему приходит умиротворение, душевное равновесие и... потаённое желание. Но нельзя. Пост! Да и организм ещё после родов не совсем оправился. Хорошо ещё, что всё это совпало!
   Перед Пасхой, наконец, объявилась бабуля. Пока не сама, а только письмом. Приеду на праздник - встречайте. Слава Богу! Хотя, почему только на праздник? Обещала же - насовсем. Встречать бабушку поехали Николай и Андрей. Так что целый день Марийка скучала, насколько позволяли ей это делать мальчишки. Репетировала с Агафьей и Надеждой в хоре. Хотелось порадовать Андрея во время литургии красивым и слаженным пением.
   Услышав шум въезжающей машины, Лизонька бросилась встречать. Через несколько секунд закричала:
   - Мама, мама, бабушка приехала и ещё какая-то тётя!
   Марийка поспешила навстречу гостям, приговаривая:
   - Тётя. Очень хорошо. Мы гостям всегда рады...
   Сначала из машины "высадили" многочисленные сумки, коробки, пакеты и просто тюки. Марийка поняла: гостинцы. Затем появилась сама бабуля. Пробиваясь через множество вещей, Марийка пыталась обнять бабушку. Та сразу всплакнула. Соскучилась. Но тут же с тревогой посмотрела в глаза внучке. Засуетилась и тихо прошептала:
   - Я не одна, Машенька...
   Марийка обернулась к машине и увидела женщину, которая, робко и как-то виновато улыбаясь, сделала шаг навстречу Марийке. Марийка, было, тоже улыбнулась, но тут же осеклась. Почувствовала, как слиняло её лицо и между лопаток побежали мурашки. Перед ней стояла... фрау Марта.
   Усилием воли сменив радостную улыбку, на вежливо-холодное:
   - Здравствуйте... - она укоризненно посмотрела на бабушку и добавила:
   - Вас разместят в домике у Агафьи. В гостевой половине... А мне пора к детям...
   Направляясь к домику, чувствовала на себе взгляды нескольких пар глаз.
   На крыльце её догнал Андрей. Открыл ей дверь. Когда вошли в избу, взял жену за руку и, оправдываясь, зашептал:
   - Я не знал, Машенька. А когда узнал на вокзале, отказать не посмел. Мать всё-таки...
   - Не мать она мне,- дёрнулась Марийка.- Она - фрау Марта. Чужая -фрау Марта. Понимаешь? И, если хочет остаться здесь, пусть запомнит - она мне никто. Это моё условие!
   Андрей обнял жену. Успокойся, родная! Всё будет, как скажешь.
   Марийка благодарно взглянула на него. Хоть ты меня понимаешь! А бабуля-то какова? Списалась с ней. Сговорилась! Потому и не ехала так долго. Предательница! Забыла, как та обидела её сына. Сменила шила на мыло. Ну, что - счастлива теперь? Андрей погладил жену по голове. Не надо, Машенька, злорадствовать. Прощать надо. Так Господь велит. Я знаю, Андрюша, знаю. Но не могу.
   Перед службой в храме сама подошла к фрау Марте.
   - Фрау Марта, я хотела бы извиниться...
   Женщина обрадовано кивнула:
   - Я не Марта, меня Наталья зовут, по-нашему. Это меня так в Германии перекрестили. Муж лютеранином был...
   - Хорошо,- перебила её Марийка. - Наталья, я хотела бы извиниться за своё поведение в кафе. А заодно и объясниться.
   Женщина выжидательно молчала. Марийка продолжила:
   - Когда-то мне очень не хватало вас. Я долго не знала, чем заполнить эту пустующую категорию: мама. Это было так странно. Особенно в детстве. Когда ребёнку дают фантик от конфет. Он разворачивает, а там пусто. Так и со мной было. Скажу "мама", а за ним пусто. Когда я повзрослела, я постаралась заполнить эту пустующую брешь чем-то другим. Любовью бабушки, отца, позже Лизоньки. Теперь Андрея и мальчиков... Вы не думайте: я не сержусь и не обижаюсь... Просто это место уже занято. Простите за банальность: это как в трамвае: кто не успел, то не сел...
   - Возможно, мне надеяться хотя бы на дружбу?
   Марийка закачала головой:
   - На дружбу вряд ли, а вот на мирное существование можете. В том случае, если не будете навязывать мне своё присутствие.
   Женщина покраснела. Марийке показалось, что она вот-вот расплачется. Что ж! Она сказала, что хотела. Это уже дело фрау Марты - Натальи принимать или не принимать условия "мирного существования".
   После такого объяснения на душе не стало легко. Разве самую чуточку. От того, что не сорвалась. Не прогнала. Как она того заслуживает.
   На пасхальную литургию прибыло много гостей. Торговцы с рынка, паломники, и бывшая Марийкина бригада. В обновлённом составе. Марийка напряглась. Но вскоре поняла: если и не рада их видеть, то уже и не боится.
   Стоя на клиросе, ловила на себе их косые, короткие взгляды. Однако голову держало так высоко, что затекли шея и плечи. Когда выходила из храма проведать малышей, встретилась лицом к лицу с безымянным папашей Лёньчика. Он кивнул и дерзко оскалился. Она сухо поздоровалась, но глаз не отвела. Дерзость его сменилась смущением. Он покраснел и опустил голову.
   Праздник отвели, как и подобает - торжественно. Вот только в колокола звонили по строгому Марийкиному расписанию: пока малыши бодрствуют.
   Недельки через две после Пасхи бабуля засобиралась в обратный путь. Компенсацию от властей так и не получила. Обещали нынче. Наталья спросила у Андрея благословения, остаться. Марийка хотела было по этому поводу расстроиться, но передумала. Пусть живёт. Тем более что условие она выполняет. Не навязывается. Ведёт себя тихо. Никому ни слова о своём родстве с Марийкой. Хотя, если присмотреться, можно и догадаться. Схожесть большая в фигуре, в лице, голос опять же. Как не больно Марийке было признавать, но красивая внешность и замечательный голос ей достался от матери.
   Первым эту схожесть заметил Сашка. Присматривался и к той, и к другой дня три, потом вдруг неожиданно сделал вывод: вы сёстры. Марийка обиделась, но задумалась. Что Наталья в свои сорок "с лишним" выглядит прекрасно, это было видно невооружённым взглядом. А вот, что она, Марийка, в свои двадцать пять "с небольшим" смотрится старше - это плохо.
   Нужно заняться собой. Дети - детьми, но женщина всегда должна быть привлекательной. Перво-наперво подобрать живот и зафиксировать грудь.
   Походка, улыбка. Никаких мрачных платков и тёмных юбок. Кружевные косынки под цвет глаз, юбки с оборками. Блузки непременно приталенные, как в старинном кино. "Тихий Дон" называется.
   Перемены заметили все, кроме Андрея. Он жену обожал настолько, что готов был мириться и с её лёгкой полнотой и с несколько небрежным внешним видом. Ночью короткие часы, которые они урывали между сном, кормлением и баюканьем мальчишек, были полны упоительной страсти, нежности и восхитительного благоговения. Машенька! Жизнь моя! Душа моя! Ночами она могла вить из него верёвки. Днём он принадлежал всем, а ночью лишь ей одной. Только жаль, что летом - дни долгие, а ночи короткие. Ничего. Доживём до зимы. Успокаивала она себя. Уж тогда я его обласкаю.
   Как-то в мае по электронной почте письма. Одно от Ольги Князевой. Та поздравляла Марийку с рождением (двух?!) сыночков, просила прощения за то, что уехали, не дождавшись её из роддома. А ещё просила благословения у Агафьи и Андрея. Скоро едут в Англию: Ольга рожать, а Игорь на операцию. Она хоть перед ним храбрится, а на самом деле боится: за себя, за мужа, за будущего ребёнка. "Молитесь за меня, грешную". Марийка пообещала. Будем молиться. Обязательно!
   Второе письмо было от Светланы. Марийка вздрогнула, предчувствуя беду. Давно бывшая подруга не давала о себе знать. И на долечивание Артёмку не привезла, хотя обещала. Светлана в письме не то жаловалась, не то каялась. Из сумбурного монолога Марийка поняла, что Олег её уже с год как бросил. А месяц назад опять объявился и очень уж ею, то есть Марийкой, интересовался. Сколько, мол, вы знакомы? Где она сейчас может быть? А когда узнал про храм, где Артёмку лечили, про Андрея, засмеялся и сказал:
   - Надо же, как земля тесна. Те места мне хорошо известны.
   А через какое-то время приехал на дачу с каким-то мерзким мужиком - Мишкой. Пили коньяк, матерились, на чём свет, а в конце Светлана услышала, что "не мешало бы эту с...чку проучить", чтобы неповадно было "святошу" из себя корчить. В общем, Машенька, я подслушала - затевает Олег "маленькую войнушку". Да, так и сказал "войнушку" и ещё добавил:
   - Кто там, в тайге, разбираться будет...
   Так что будьте осторожны. Хоть и люблю я его, но знаю: он, подлец, на всё пойдёт.
   Марийка едва смогла дочитать письмо до конца. Страх сжал её сердце, просочился в лёгкие, сконцентрировался внизу живота и плавно стал распространяться по всему организму. Отпечатав письмо, Марийка кинулась на улицу - предупредить Андрея. Андрей находился в храме с Сашкой, который приезжал каждую субботу и помогал Андрею во время службы. Увидев бледную, как полотно, Марийку Андрей бросился к ней:
   - Что-нибудь с мальчиками?! - спросил он испуганно.
   Марийка резко протянула ему письмо и села на Агафьину скамью.
   Андрей перечитал письмо. Протянул Сашке. Они долго молчали. Наконец, Андрей сказал:
   - Иди к детям, Машенька. Нам поговорить нужно.
   Примерно через час он вошёл в дом. Марийка в беспокойстве бросилась ему навстречу. Он улыбнулся непринуждённо:
   - Не переживай. Пробьёмся. Сергей - бригадир сказал: помогут.
   Марийка вздохнула. Не хотелось бы зависеть от них. Но промолчала. Оказалось: бригада расположилась совсем неподалёку. Поэтому решено было, что поочерёдно двое из бригады будут дежурить на территории храма. Сашка сделал рацию. В случае малейшей опасности можно было связаться с остальными. Минут через пятнадцать - двадцать они, по выражению мастера Самоделкина ( так прозвала Сашку Лиза), "тут как тут".
   Пришлось убрать для них два барачных помещения и взять их всех на довольствие. Завтрак и ужин. Серёга практику с поварихами - шлюхами прекратил, так что готовить им приходилось самим. Марийке не очень понравилась эта: идея кормить их завтраком и ужином. Надежде одной тяжело на такую ораву готовить. Но тут неожиданно вызвалась в помощницы Наталья. Марийка сердито взглянула на неё, но уступила. Понимая, насколько приятно жене будет сидеть за одним столом с "бывшими обидчиками", Андрей за завтраком и ужином придумал две смены: мужскую и женскую. Хоть на этом спасибо!
   Со следующего дня они приступили к дежурству. Илья и новенький. Вели себя тихо, пристойно. Не выражались. Помогали Наталье чистить картошку и носить воду. Жизнь потекла по-прежнему спокойно. В трудах и заботах. Вскоре Марийке уже стало казаться, что степень опасности они поспешили преувеличить. Она снова озаботилась воспитанием своих сыночков и погрузилась в одну большую любовь. К детям, мужу и всему окружающему миру. Каждый день начинала с молитвы. Живём же, Господи. Никому не мешаем. Пронеси, Господи, эту "войнушку"!
   
   49
   Как-то вечером, прогуливая малышей, Марийка направилась к беседке.
   На подходе услышала тихий шёпот. Невольно прислушалась. Узнала голоса Натальи и Сашки-бульдозериста. Шепчутся, хихикают. О чём бы это? Что между ними общего? Странно. Хотя... Неужели? Не может быть! Но почему собственно: не может быть. Он одинок, она тоже. Давно Марийка заметила, как поглядывает "Самоделкин" на её "мамашу". Стало смешно. Глядишь, отчимом Марийкиным станет. Всё-таки жизнь - непредсказуемая штука.
   На следующий день утром Надежда обнаружила в бывшем архирейском доме настоящий погром. Старинные сундуки и комоды были выворочены. Постель разбросана по дому. Перина распорота от верха до низа. Пух и перо плавали по всей комнате. Пострадала и большая трапезная. Посуда разбита, продукты смешаны и изгажены. На столе чем-то чёрным написано бранное слово, адресованное лично Марийке. Сразу стало понятно. "Войнушка" началась. Только всё уж как-то по-детски. Пакостно и смешно. Но Серёга так не считал. Скорее всего, налёт был совершён на этот дом по ошибке. Бандиты решили: самый большой - значит, дом священника. А когда поняли, что обманулись, напакостили с досады и для страху. Как бы там ни было, охрана теперь была круглосуточной. Ночью дежурили в карауле. По два часа. Для бдительности. Ждали и гадали, какой будет следующий шаг бандитов. К Марийке и Лизе отношение было особое. Их сопровождали повсюду "личные телохранители". Лиза тут же придумала игру про прекрасную принцессу, которую хочет похитить чудовище. А телохранители - это её рыцари. Ей было весело, а Марийке страшно.
   В воскресенье после службы, улучив момент, Марийка и Лизонька пошли купаться. Теперь они редко бывали вместе. В основном, по очереди. По очереди ели, по очереди спали, по очереди гуляли. Парни - охранники, на сей раз это были новички, тоже проследовали за ними. Марийка привыкла к их молчаливому присутствию. Погода была ветреной и прохладной, поэтому из воды долго не хотелось выходить. Но всё-таки надо. Проснутся Кирилка с Егоркой - мало не покажется. Умодились реветь хором. Один начинает, другой подтягивает. Как на клиросе.
   В детской комнате Марийка нос к носу столкнулась с Натальей. Та оторвалась от кроватки-качалки и растерянно-виновато улыбнулась:
   - Я мимо проходила, слышу - плачут. Зашла. Покачала. По-моему, они мокрые. Один из них точно. Который побольше. А другой, очевидно, за компанию...
   Марийка наклонилась над малышами. Егорка спал. Кирилл и не думал. Значит, надо менять подгузник. Пока переодевала малыша, Наталья стояла рядом, не уходила. Это раздражало Марийку, но прогнать не посмела.
   - Мои тоже всегда вдвоём всё делали. Вдвоём плакали, вдвоём ка...ли. Ели и то одновременно. Один справа, другой слева. Они у меня искусственники были - молока мало было. Только на месяц и хватило. А, уж какие горластые были. Ни на минутку отойти нельзя было, - сбивчиво и, волнуясь, говорила Наталья.
   Марийка оглянулась. Хотела сказать, что ей это мало интересно. Но, увидев на глазах женщины слёзы, промолчала. Лишь внимательно всмотрелась ей в лицо. Наталья покраснела. Смахнула слёзы, улыбнулась:
   - Глупая я. Загружаю тебя своими проблемами... Извини...
   Марийка пожала плечами, давая понять: ничего страшного, а вслух сказала:
   - Ничего. Я вам искренне сочувствую...- И, что бы та не подумала лишнего, добавила,- как женщина женщине.
   Наталья тоже всмотрелась в лицо Марийки, прошептала:
   - Спасибо.
   И вышла. Марийке показалось, что та обиделась. А на что она надеялась? Что Марийка расчувствуется и будет оплакивать судьбу двух её "ненаглядных" сыночков. Скоро два года, как они погибли. Вообще-то, конечно, не дай Бог, такое пережить. Три трупа сразу. Три гроба. Всё, чем жила, - в одну яму. Да жестоко Господь научает нас любви и вере. А видно по-другому нельзя! Не получается!
   За ужином Наталья не появилась. Первым её отсутствие заметил Андрей. Он вопросительно уставился на жену. Марийка стушевалась, но потом дала понять, что она здесь ни причём. Была корректна и предельно вежлива. За неё вступилась и Надежда. Объяснила, что Наталья помогала ей с ужином. А когда всё было готово, взяла вёдра и отправилась на родник. Да ещё сказала: искупнётся в купели, а то "вся тушёной капустой пропахла".
   Все успокоились. Но когда та не появилась до конца трапезы, снова заволновались. Больше всех Сашка, который имел привычку задерживаться за ужином в "женскую" смену, чтобы затем помочь Наталье убрать на кухне.
   Марийке переживать было некогда: оба мальчика сегодня были очень беспокойны. Видимо, у них начинали резаться зубы. После ужина сразу проследовала к детям. Лиза с ней. Лишь спустя час узнала: Натальи нет нигде. Пропала. Сначала Андрей был настроен думать, что она, ослушавшись его приказа: по одному в лес не ходить, ушла по грибы. Возможно, заблудилась. Несмотря на позднее время, приказал звонить в колокола. На звук сориентируется. Но вскоре стало понятно: она не ушла. Её похитили. В доказательство этого у родника были обнаружены вёдра, наполненные родниковой водой и косынка. Очевидно, после купания она не успела подвязать волосы. В женской раздевалке, которой пользовались только зимой, Серёга обнаружил несколько окурков и банки из-под пива. Он тут же предположил, что там находились люди. Скорее всего, двое. Ждали. Вот только кого? Наталью? Чем могла быть интересна бандитам эта тихая, невесёлая женщина, с глазами виноватого ребёнка? О её родстве с Марийкой по-прежнему никто не знал. Да и не догадывались. Если только Сашка! Но его подозревать глупо.
   Из всего перечисленного сложилась одна версия. Не слишком правдоподобная, но зато, хоть как-то логически объяснимая. Бандиты снова "перепутали". Схватили Наталью вместо Марийки. Внешнее сходство было, как говорится, на лицо. А если это так, то похитителями не могли быть Олег или Мишка: они бы не перепутали. Значит, у них сообщники, на которых и было возложено похищение. Это факт. Другое дело: почему они её до сих пор не вернули? Объяснений этому может быть несколько: во-первых, они ещё не знают, что украли "не ту женщину". В таком случае исполнители ещё не встретились с заказчиками. Во-вторых, догадавшись о её родстве с Марийкой, решили использовать её как наживку. В-третьих, её могли уже устранить как невольного, но опасного свидетеля. При этом Серёга искоса глянул на Марийку. Она вздрогнула. Поднялась и ушла в комнату к детям. Слёз не было, лишь сухие спазмы в горле. Через несколько минут отдышалась и прокашлялась. Задышала ровнее. Уставилась в детские лица Кирилки и Егорки. Так. У меня ещё пелёнки не стираны. А вот ворох неглаженого белья. Или книжку Лизе почитать. Срочно! Нужно чем-то заняться. Только бы не думать о третьем варианте. Хотя и два других не лучше. Страшно представить, как поведут себя Мишка-садист и Олег, если поймут, что это не просто внешнее сходство...
   В детскую вошёл Андрей. Обнял жену. Погладил рукой волосы. На сегодня вам лучше перебраться в архирейский дом. Его уже громили. Стало быть, больше не сунутся. Кроме того, из спальни есть потайной ход в нижний, полуподвальный этаж храма. Там иногда Андрей служил во время Великого Поста. Марийка спускалась в нижний храм лишь несколько раз.
   Страшновато, неуютно, сыро. В нижнем храме сохранились кельи, больше похожие на пещеры. Это со времён мужского монастыря. А в одной из келий поземный ход, который связывает все здания между собой. Ходить по нему можно бесконечно. Но всегда поворачивая направо. Иначе можно заблудиться. Это ещё со времён староверов!
   
   50
   Но вопреки ожиданиям, ночь прошла спокойно. Не считая того, что мальчики без конца просыпались и требовали внимания. Досталось всем. И Лизе, и Андрею, и трём ночным сторожам. Утром, обходя двор, Николай заметил на шлагбауме нечто светлое. При ближайшем рассмотрении понял, что это женская юбка. Марийка опознала в ней юбку Натальи. На подоле и оборках были красно-бурые пятна крови. Марийке сделалось дурно. Зная Олега и Мишку, она тут же предположила, что может значить такой подарок: получать будешь свою "мамочку" частями.
   Из дома она почти не выходила. Лиза тоже. В архирейский дом переселились и Надежда с Николаем и внуками. Только Агафья осталась в своём домишке. Она уже ничего не боялась. Связь с внешним миром держали теперь через Андрея и Николая.
   Во время обеда Серёга (он и Сашка остались сегодня на дежурстве) вдруг странно вздрогнул, поднял вверх указательный палец и сказал:
   - Так!
   Все уставились на него.
   - Если у них по плану каждый день предъявлять нам по одной вещи, то у наc есть... сколько дней? - он взглянул на Марийку.
   Та, недоумевая, пожала плечами.
   - Нет, Маша. Ты не поняла. Сколько предметов женского туалета носит на себе каждая православная женщина?
   Марийка покраснела. Каждая по - своему. Но в среднем... Она задумалась. Две юбки: верхняя и нижняя, блузка, сорочка. Ну ещё кое-что... Итого, шесть-семь.
   - Тогда у нас целая неделя впереди, - грустно пошутил бригадир.
   - Какая неделя! - взвилась Марийка. - Вы что Мишку не знаете? Он будет мучить её днём и ночью. Пока не замучит до смерти. А потом привезёт и бросит за шлагбаумом, как юбку!
   Взглянула на Андрея, на Сашку.
   - Ну, этот-то "шутит", ему она никто, а тебе? Сашка?
   Сашка покраснел. Серёга тоже.
   - Извини, Маша, дурацки пошутил, конечно... Но я вот, что думаю... Не собираются же они возить каждую её шмотку за двести вёрст из города. Значит, они где-то неподалёку. И её держат при себе. А если они не в городе, то в тайге... А кто из них тайгу знает хорошо? Никто! Если, конечно, они проводника не наняли. А я думаю: не наняли. Это лишний свидетель. Из этого я делаю вывод, что они... находятся на нашем прошлогоднем стане. Том самом, откуда Маша убежала... А?!
   - Действительно, - заговорил молчавший до этого Сашка, - там ведь старый разломанный балок остался и банька. Мы же не стали разбирать. Охотникам оставили. И место это они хорошо знают...
   За столом повисла выжидательная тишина.
   - Вызывай, Сашка, по рации Илюху и Пермяка. Только пусть будут осторожны. Не исключено, что те за храмом следят. Желательно нам тут не сильно светиться. Можем вспугнуть. Они ведь рассчитывают, что тут мужчин-то всего двое. Уверены в своей безнаказанности.
   Через час появились Илья и Пермяк. План был прост. Дойти до старого стана и осмотреться. Если Серёга прав, то держат они Наталью именно там.
   Чтобы ускорить время, решено было, что Николай на лодке спустит их по течению реки и будет ждать. Наскоро перекусив, мужчины отправились в путь. Время замерло в тревожном ожидании, люди тоже. Даже малыши вели себя непривычно тихо. Выорались за предыдущую ночь? Или к следующей готовились?
   Приехала с вахты остальная бригада. Поужинали. Сашка приказал быть наготове, но сильно во дворе и на источнике не светиться. Сумерки поползли из леса, взошла луна, на деревьях и кустах заблестели капли росы. Хотя, может, это и не роса вовсе... Марийка моргнула ресницами. Капли побежали по щекам к подбородку, к шее. Снова вошёл Андрей. Просто прижал жену к себе. Молчали. Затем Андрей почти силой уложил жену в постель. Подоткнул её со всех сторон одеялом, словно было холодно, и прилёг рядом, не раздеваясь. Не спали.
   Солнце уже золотило верхушки леса, когда скрипнула входная дверь. Андрей приложил палец к её губам и вышел. Напряжение стало не выносимым. Она выглянула в трапезную. За столом сидели мужчины: Андрей, Сашка, Серёга, Илья и Пермяк. Марийка прислушалась. Шептал Илья:
   - Там они... Её держат в баньке. У них машина. Охранники говорили между собой про "весёленькую ночку", которую готовят Олег и Мишка. Не понятно только: кому? Наталье или Марийке. Ни того, ни другого на стане нет, но завтра к вечеру прибудут все. Мы дождались, когда охранники (или кто там они?) уснут, и в баньку. Она связанная. Рот заклеен. Говорит: Олег и Мишка были в бешенстве, когда увидел, что это не Марийка. Давай её пытать: кто такая? Мишка набросился: изнасиловал, охранникам приказал убрать как ненужного свидетеля. Те заартачились. Мы, дескать, на мокруху не подписывались. Ты удовольствие "поимел", ты и кончай бабу. Но тут Олег вмешался. Сказал: пока пусть живёт. Пригодится. Кажется, он догадался, кто она такая, или подозревает. Хочет кое-что проверить. Мы хотели её забрать с собой. Но Серёга предложил "взять их с поличным". Завтра. Когда будут все вместе. А с утра в милицию...
   Марийка ахнула. Лишь сейчас мужчины увидели её в проёме дверей. Замолчали, как заговорщики. Женщина подошла к столу и гневно зашипела:
   - Вы что, оставили её в руках бандитов?
   Серёга стал оправдываться:
   - Ну, во-первых, бандитов там сейчас нет. Только охранники. Ей до вечера ничего не угрожает. Во-вторых, ребята (он показал на Илью и Пермяка) после завтрака туда вернуться. В случае чего примут меры. А в-третьих, нам нужно их всех в милицию сдать. Хорошие сроки им светят. Похищение, избиение, насилие, плюс преступный сговор. А иначе, как бы мы доказали, что они все в деле. Ну, Мишка, тот дурак, а Олег точно "отбрехался" бы. Ищи его потом. К тому же мы её не неволили. Она сама согласилась...
   Марийку затрясло от негодования:
   - Вы все садисты и убийцы. Оставить человека в руках преступников. Вдруг они передумают? Перевезут куда-нибудь? Планы поменяют? Что тогда?
   Мужчины молчали. Потом Серёга пожал плечами:
   - Риск, конечно, есть. Но иначе как нам с ними бороться. Не убивать же! Ну, вернём её. Пугнём их как следует. А через месяц-два они опять что-либо затеют. А в зиму, когда мы уедем, как вам одним оставаться? А так факт преступления на лицо. Не отвертятся. Лет на десять загремят...
   Андрей поднялся жене навстречу.
   - Успокойся, радость моя. Сергей прав. Их надо брать с поличным. Мы с тобой с утра едем в милицию. Заявление подавать о пропавшей родственнице. Есть предположение, что она находится там-то. Сергей нам поможет, а Александр и ребята Наталью подстрахуют.
   И чтобы Марийка не возражала, подтолкнул её в соседнюю комнату.
   - Иди, приводи себя в порядок. Детей возьмём с собой. Вдруг дело затянется.
   Дело и в самом деле затянулось. Благодаря стараниям Серёги заявление всё-таки приняли. Но время уже перевалило далеко за полдень. Следователь долго выслушивал Андрея, потом вяло заметил, что заявления принимаются только от ближайших родственников.
   - А Вы, батюшка, собственно кем приходитесь пропавшей?
   Андрей слегка растерялся, но тут к следователю подскочила Марийка:
   - Он зятем приходится. Понимаете? А я дочерью. Если он не ближайший родственник, то ближе меня у неё никого нет.
   Следователь согласно кивнул и протянул Андрею лист бумаги. Узнав же, что Андрей знает предполагаемых преступников и место, где прячут пленницу, повеселел. Ещё бы! Такое дело раскрутить в один день! Он и ещё один оперативник решили выехать на место происшествия, осмотреться и затем уже вызывать группу захвата.
   Марийке казалось, что всё происходит, как в замедленной киносъёмке. Медленно идут. Медленно едут. Медленно рассматривают место похищения и улики: косынку и юбку. Составляют протоколы осмотра, опрашивают свидетелей. Накормив и уложив детей спать, Марийка ушла в храм - молиться. Встала перед иконой Пресвятой Матери и заплакала. Неужели Господь вернул мне маму для того, чтобы снова лишить меня её. Впервые за всё время подумала о Наталье как о своей матери. Вот ведь как натура устроена человеческая: что имеем не храним, потерявши плачем, а бывает и того хуже - Господа обвиняем. Проводив следователей, в храм вошёл Андрей. Остаётся ждать и молиться. От напряжённого ожидания все словно онемели. Говорили жестами или шёпотом. Даже Кирилка с Егоркой и те вторую ночь подозрительно молчали. Весь вечер Лизонька не отходила от матери. Интуитивно чувствуя, что это их общая беда. Общая потеря.
   
   51
   Наступила ночь. Ожидание превратилось в тихий кошмар. Уже не паника, а состояние полнейшего ужаса овладели Марийкой. Она не двигалась. Тупо уставилась в одну точку и, кажется, даже не дышала. Поэтому не услышала и не увидела света фар и шума въезжающей на территорию храма вахтовой машины. Из неё устало выбирались мужчины. Слушая глухие голоса, Марийка стала приходить в себя. С трудом поднялась и, еле ворочая ногами, потащилась на улицу. С ней здоровались, но тут же отводили глаза. Наконец, она увидела Андрея и Серёгу-мента. Натальи с ними не было. Нервы её были на пределе. Схватив Серёгу за рукав, она закричала:
   - Где она?! Что с ней? Где моя мама?
   Сергей растерянно пытался улыбнуться. Андрей перехватил руку Марийки и притянул её к себе:
   - Маша, успокойся. Всё прошло нормально... Верь мне!
   - Где она?! - уже шёпотом простонала Марийка.
   - Она в больнице, - проговорил Серёга. - Её в Лачинск увезли...
   Марийка снова онемела и с ужасом уставилась на него.
   - Да, ты не подумай. Состояние её удовлетворительное. Ей же освидетельствование надо пройти. Снять побои, экспертизу сделать. Ты не переживай. С ней Сашка...
   По его извиняющемуся тону Марийка поняла, что "что-то не так". И даже знала, что.
   - Так я вам и поверила. Утешители тоже мне. Говорите, что произошло. Мишка "перестарался"?
   Серёга гмыкнул дважды и потёр подбородок.
   - Группа захвата подзадержалась. Ждали-ждали. Уже оперативник и следователь давай их по рации вызывать. Оказалось, заблудились. Пока по бетонке ехали ничего. А свернули не на ту просеку. Пришлось их по рации вести...
   - А вы, значит, ждали? Сколько вас было здоровенных мужиков? Слушали, как это садист измывается над женщиной, и ждали?
   - Так сначала тихо было. Видим: Мишка приехал и в баньку. Потом туда Олег. Но тот недолго. Ушёл и их один на один оставил. Наталья, видимо, спровоцировала его чем-то... В общем, когда группа захвата ворвались в баньку, она без сознания была. Избита сильно... Оперативники её тотчас в больницу, и Сашка с ней... А этих сразу в СИЗО. Теперь им не отвертеться. Там у них два ствола обнаружили незарегистрированных. Два ружья охотничьих, а ещё взрывчатку. Говорят: рыбу глушить собирались. Но они что-то другое затевали.... Разберутся...
   Марийка начала дрожать. Андрей повёл её в дом, приговаривая:
   - Пойдём. Здесь прохладно. Ветер. Можно простудиться. А тебе деток кормить. Пойдём. Всё будет хорошо...
   И уже укладывая её в постель, он прошептал:
   - Спи, душа моя. Отдыхай. Думай о чём-нибудь приятном... А утром мы обязательно съездим в больницу. Ты убедишься, что всё нормально... Спи.
   Но Марийка обхватила руками его шею. Останься. Господь с тобой, Машенька, среда нынче. Она ахнула и отвернулась. Ему показалось, что она плачет. Не плачь, душа моя. Не плачь. Я с тобой. Он нежно погладил ей плечи, потом спину. Руки скользнули ниже. Душенька, повернись ко мне. Она послушно развернулись. Два нежнейших поцелуя, и она снова оказалась в Раю. Прости, Господи, что мужа в грех ввожу. Мы один разочек.
   Руки его сомкнулись у неё на груди. Сначала лёгкий массаж. Затем поглаживание сосков. Из набухших сосков струйкой побежало молочко. Он лизнул. Сладко! Она запротестовала. Нет. Это не для тебя. Это малышам. А тебе всё самое "сладкое" чуть ниже. Язык его обследовал её живот. Задержался у пупочной скважины и продолжил своё движение вниз. Вот теперь действительно сладко. И тебе и мне.
   Марийка задремала, но с первым лучом солнца подскочила. Мальчишек кормить и в путь. В больницу. В палату её долго не пускали. Там при ней есть уже человек, а пропуск на одного выписан. Пришлось ждать лечащего врача. Который, узнав, что Марийка - дочь, тут же выписал пропуск "на двоих". Пустили их (вернее одну Марийку) лишь после обхода.
   Войдя в палату, он замерла. Безжизненная рука Натальи свисала с кровати, лицо было синим, не считая тех мест, где просматривалась смертельная бледность. Возле кровати суетилась медсестра. Судя по всему, она переустанавливала систему. Увидев ужас в глазах вошедшей женщины, та посторонилась и прошептала:
   - Мама ваша? Похожа.
   - Она без сознания до сих пор? - язык ворочался сам по себе, отдельно от горла и зубов.
   - Нет. Она спит. Да вы успокойтесь. Её сейчас доктор смотрел. Сотрясение мозга средней тяжести. Ссадины, потёки. Два пальца сломано. А так ничего страшного. Заживёт через недельки две-три.
   Медсестра ушла. Марийка в нерешительности присела на краешек кровати. Женщина, лежащая напротив, убрала со стула остатки своего завтрака. Сипло сказала:
   - Стул возьми. А то (кивнула на дверь) заругают.
   Марийка взяла стул, села. Невольно потянулась рукой, поправила разметавшиеся по подушке волосы. Всмотрелась в отёкшее лицо и неожиданно для самой себя произнесла:
   - Мама.
   Улыбнулась. Смотри-ка, получилось. Сколько лет старалась это слово не употреблять, а не забылось. Ма-ма. Здорово! Почему-то, как в детстве, ей захотелось запрыгать и похвастать перед всеми: ко мне мама приехала! По лицу Натальи пробежала лёгкая судорога. А ну-ка ещё разок. Ма-ма! Наталья открыла глаза. Сначала взгляд её блуждал по потолку, стенам, остановился на флаконе с раствором, и Марийка поняла - хочет пить. Она достала бутылочку родниковой воды, облагороженной Агафьиными молитвами, и поднесла к губам Натальи. Та сделала несколько жадных глотков и снова закрыла глаза. В полной тишине Марийка и сама уже начала дремать, когда услышала:
   - Здравствуй, Маша.
   Она вздрогнула. Наталья смотрела на неё из-под опухших век.
   - Здравствуй, ма-ма,- тихо проговорила Марийка, не отводя глаз.
   Обе улыбнулись.
   - Как дела? - спросила Марийка.
   - Sheer gut!
   - Ничего себе "sheer". По-нашему это уже звучит несколько иначе... Зачем ты осталась? Почему не ушла сразу, как тебя нашли?
   - Я хотела помочь... тебе. Хоть в чём-то оказаться полезной.
   Марийка занервничала. Подвиг захотела совершить! Жизнью пожертвовать ради дочери.
   - Глупая ты, мама...- произнесла она вслух и разревелась.
   Вошёл Сашка. Ну-ка, ну-ка, истерики прекратить! Здесь вам пока что больница, а не морг. Оплакивать некого. Я тебе, Маша, привет принёс снизу.
   Там три мужчины тебя ждут. Двое из них очень нервничают. Наверное, проголодались. Марийка спохватилась. Я же не одна, а с внуками. Жаль, что их не пропустили. Уж эти точно и умирающих оживили бы. Доктора будущие... Она погладила Наталью по руке:
   - Пойду я, мама, внуков твоих кормить. А ты поправляйся скорее... сил нет: одной с ними управляться...
   Наталья пыталась улыбаться, не получилось. Может быть, поэтому тоже начала плакать. Марийка наклонилась, поцеловала мать и на прощание шепнула:
   - Я люблю тебя. Спасибо тебе, мама.
   Выписали Наталью, как и говорила медсестра, через четырнадцать дней. Встречали её всей "семьёй". Даже бабуля к этому времени подкатила. Надоело ждать милости от властей. Продала свой домик под дачу (чтобы не было, значит, куда возвращаться) за копейки и приехала к снохе и внучке.
   Осенью на праздник Покрова Наталья и Сашка (раб Божий Александр) обвенчались. А ещё через пару месяцев все узнали, что она беременна. Марийка, кстати, тоже. Агафья, когда правила им животы, сказала: будут девочки. Оно и лучше! Будет кому в хоре первыми голосами петь!
   
 
Это всё ... Буду благодарна за отзывы.


Рецензии
Жизненно и в то же время хэппи-энд. Хотя так и должно быть для честных, достойных людей, пусть им и пришлось пройти (а может, благодаря этому "пришлось" приставка "хэппи" заслужена) немало трудностей на пути...

Публий Валерий   16.02.2011 05:53     Заявить о нарушении
Здравствуйте, Валерий. Да кто их знает! Хеппи он или нет. Это ж только начало. Жизнь долгая!

Екатерина Бережная   18.02.2011 13:39   Заявить о нарушении