Подарок отшельника

            



                Г л а в а   п е р в а я

        ... Стоявшие непроглядной стеной высокие деревья вдруг расступились и путники оказались на небольшой поляне. Полная луна  в темно-синем небе  освещала часть поляны,  высветив заросшие травой холмики с покосившимися крестами.
          - Пропали мы, Пантелей! – Дрогнувшим голосом сказал один из путников. – Леший нас водит. На кладбище завел...Слыханное ли дело – посередь тайги!
         -Заплутали мы, Савушка. Не туда пришли. Все же лучше было остаться у костра, заночевать там...- Негромко сказал другой, бросив хмурый взгляд на испуганное лицо спутника. Потом полез в карман и достал кисет с махоркой.
          -Вестимо! У костра-то лучше, чем в полночь по тайге бродить. Так ведь ты все – близко, мол, рядом! Выйдем к избушке! Ох, не зря мне Якимар-то снился под утро...Навел на беду, черт полосатый...
         -Это кто ж такой – Якимар-то? Вроде не слышал про такого... – Пантелей неспеша набил трубку, придавил махру большим пальцем и чиркнул спичкой.
       -А я знаю?! – Искренне удивился Савелий. – Такой...пузатый, полосатый, с рогами... У нас, когда еще пацаном был, тетка придурковатая ходила по деревням, побиралась. Вот дашь ей хлеба кусман или картошку – тогда ты хороший. Перекрестит...А не дашь – ругается, палкой машет. Кричит – «Чтобы тебе Якимар приснился!». И вот приснился же, гад...
           -Ладно...-Пантелей жадно затянулся дымом, пустил его через ноздри крупного носа и осмотрелся, щуря глаза. – Ты лучше прикинь башкой-то. Раз могилки здесь, значит деревня или поселок какой-то есть рядом. А вон и просека, тропка, по которой ходят сюда...Вот туда и пойдем. Вот только примут ли нас, да еще ночью. Ты на кресты глянь – староверы такие ставят...       
       Сыроватая, давно не хоженая тропинка вывела на просторную поляну, густо заросшую травой, призрачной жемчужной россыпью отсвечивали на ней капельки росы в лунном свете. На другой стороне поляны виднелись темные бревенчатые постройки, покосившиеся изгороди... Пантелей с недоумением осмотрелся, бросил хмурый взгляд на спутника.
        -Тут, похоже, деревенька какая-то...Только свету не видно и собак не слыхать...- Ответил тот, испуганно оглядываясь. – Ох, уйдем-ка отсюда подобру, Пантелей. Нечистое место...
       -В полночь-то кто же со светом сидит в деревне-то. А вот насчет собак ты прав – должны были почуять нас....
       Они подошли к одному из домов, вернее – к старенькой бревенчатой избенке с ветхим крыльцом. Она выглядела заброшенной, но все же, при внимательном взгляде, чувствовалось, что еще недавно здесь кто-то жил. Трава возле крыльца была вытоптана и не успела зарасти после теплых летних дождей, на покосившемся плетне висело какое-то тряпье, как бы вывешенное после стирки, но так и не убранное. В огороде, за избой, виднелись в лунном свете кустики картошки и грядки с луком...
       Пантелей осмотрелся, снял с плеча охотничью двустволку, вынул из кармана брезентовой куртки фонарь и осторожно поднялся на прогнившее крыльцо. Оно заскрипело – неприятно, предостерегающе...Потемневшая от времени и дождей грубо сколоченная дверь была закрыта, но замка в петлях не было. Пантелей постучал в дверь, подождал и постучал сильнее. Никто не откликнулся, не шевельнулся внутри. Он сошел с крыльца и еще сильнее постучал в закрытые ставни окна. Подождал и не дождавшись ответа, решительно поднялся на крыльцо и рывком отворил дверь, потянув ее на себя за железную скобу. Тяжелым тошнотворным смрадом обдало Пантелея и вошедшего следом Савелия в небольшой темной комнате, освещенной фонарем. Направо от них была обычная деревенская печь, посередине комнаты – стол с миской и остатками какой-то еды вокруг керосинового фонаря «летучая мышь». За печью, у стены, стояла лавка, а на ней темный, из неструганых досок, гроб без крышки. В нем виднелось темное изможденное лицо, заросшее седой бородой, конец которой был прикрыт, как и все тело, изношенным до дыр, зашитым кое-где полушубком. Лежавший на половичке возле лавки огромный кот вдруг проснулся, блеснул зелеными глазами в свете фонаря и душераздирающе мяукнув, метнулся к печи.
       Старик в гробу вдруг открыл мутные слезящиеся глаза и моргнул ими несколько раз, затем слегка пошевелился.
       -Это кто ко мне пришел-то? Отзвовись, коли не сатана...- Через силу прохрипел он. – Тяжко мне, Господи...Ты кто, вот рядом стоишь? Не вижу уже ничего, а чувствую...
       -Пантелей я, охотник. А рядом со мной Савелий, тоже охотник. Заплутали мы ночью, вышли сюда, к деревеньке...Ты один, что ли в ней остался? Помирать улегся?
       -Один я здесь, уже третий год маюсь, смерти жду. Уже и гроб сколотил – кто же обо мне позаботится. Дожди были, вымок я в лесу, травы собирал – ну и захворал сильно. Язва у меня желудочная к тому же. Давно. Видать прорвало ее, кровью изошел... Трясло, знобило, а теперь уж все равно...
       -Тебя как зовут-то? - Cпросил Савелий. Он уже все понял и успокоился. – И вот что – тяжко дышать тут у тебя. Окно-то можно открыть? Тебе же и легче станет...
       -Николай я...Открой окно, да садись рядом. Поговорить надо. Чувствую – до утра мне не дожить...Я уж думал – архангел ко мне пришел с мечом огненным... Все расскажу, как попу на исповеди. Под лавкой вода должна быть в ведерке, - сказал он вдруг. – Зачерпни ковшиком, дай напиться....
       Пантелей подал ему воды и помог отпить из ковша. Затем встал и приоткрыл окно, сразу потянуло свежим воздухом с лесной поляны. Он постоял у окна, осматриваясь, к нему подошел Савелий и с наслаждением вдохнул широко открытым ртом этот воздух. Пантелей зажег фонарь на столе, затем оба вернулись к собеседнику. Тот лежал с открытыми глазами и как бы набирался сил для своего рассказа.
       -Эта деревенька – скит староверцев.- Начал он шелестящим голосом, часто делая передышки. - Люди здесь жили, которые молились по старой вере, как до царя Петра еще молились. Да...Вы, конечно, слышали про таких, да не видели, небось. А я с ними жил много лет...Они не пьют, не курят – это грех большой. В городе почти не бывают – только когда нужно купить что-нибудь,без чего не обойтись – тогда уходят два-три человека за покупками. А так – жили своим хозяйством. Пшеницу сеяли и рожь на вырубках, огороды, сено косили, коров держали да овец, кур.. Опять же пчелы, пасеки... Вот. Лет десять назад бежал я из лагеря, прямо с лесоповала. Со мной были еще двое – корешек мой лагерный, Кеша-самурай и мужик один, бухгалтер бывший. Вот он, бухгалтер-то, и подбил нас на побег. Сидел он за растрату громадную, расстрелять его хотели, а все же отмазали адвокаты, заменили сроком на всю катушку. Рассказал он нам, что в городе припрятаны у него деньги большие, золотишко, камушки драгоценные...И очень горевал, что пропадет это все без толку, потому как, если доживет он до воли, то выйдет совсем стариком немощным и никчему ему будут сокровища эти...Стали мы сухари сушить да прятать, к побегу готовиться...И вот выбрали момент подходящий и драпанули в лес в чем были, с топорами в руках.. Весь день бежали, по ручьям, по речкам норовили, чтобы собак со следа сбить. Потом стали в чащу забирать, подальше от дорог хоженых, от рек больших – там-то нас быстро схватили бы. Сухари быстро кончились и как-то под вечер Кеша-самурай говорит мне шепотом, что надо кончать бухгалтера, рубить на куски и жрать. Иначе, мол, не выйти нам из леса к жилью, подохнем. Ну, я воспротивился. Не по мне такое зверство, хоть и жрать хочется. Давай, говорю, подождем, должны избушки охотничьи появиться и скиты кержаков....
       Ну, Кеша согласился, но, говорит, все-таки прижму этого счетовода, узнаю адрес, где деньги прячет и все прочее, что нужно. Связал он ему руки, штаны снял и камень подложил под яйца. Господи, помилуй! Берет в руку другой камень и говорит бухгалтеру – а тот белый весь, трясется... – рассказывай, гад, про сокровища свои! А то сейчас яичницу делать буду! И размахивается камнем...Кеша – ох, он ведь жестокий был... Тот заорал дурным голосом – все, мол, расскажу и адрес напишу на листочке и какие трамваи туда ходят. Только руки развяжите...Ладно. Развязали и он все рассказал и написал. Да ведь как проверишь – правду или нет? А утром проснулись – нет его. Сбежал. Ладно, пошли мы дальше и к вечеру вышли к этой деревеньке...Кеша мне толкует – давай-ка будем говорить, что, мол, добрались мы сюда издалека, аж из-под Москвы, чтобы жить по-честному, по старой вере. Мол, много горя и притеснений вытерпели из-за этого, а все же добрались вот...
       Старик замолчал и долго хрипел в изнеможении, потом прошелестел чуть слышно.
       -Дай-ка мне еще водицы глотнуть...
       Пантелей опять помог ему напиться из ковша и спросил.
       -Ты говоришь – за покупками они ходили. А откуда же у них деньги-то были? Ведь зарплату, поди, не получали и пенсий им не давали...
       -Так ведь перекупщики сюда приходили. Тоже кержаки, только из других мест. Скупали мед, воск, травы лечебные, ягоды, грибы сушеные, посуду, поделки разные из дерева, овчины выделанные...Может и золотишко в речках намытое...Ладно. Приняли они нас и стали мы здесь жить и делать все, что и они делали, стали работать вместе с ними. Мне здесь понравилось – тихо, воздух чистый, только работай да молись. Мне и бабенку сосватали, немолодую, правда, вдовую, так ведь и сам не молодой. И Кеше девку сватали из соседнего скита, да только не нравилось ему здесь. Он молодой, грамотный, его в город тянуло...Стал он уходить на таежные речки, золото мыть. А когда намыл сколько смог, то насушил сухарей и ушел от нас. И – ни слуху о нем, ни духу. Прошло сколько-то лет и вернулись как-то наши ходоки из города с новостью – нет больше советской власти, нет большевиков! И каждый может молиться как хочет и торговать чем может. Тут началось волнение, засуетился народ, митинги пошли, ей-богу...И решили уйти отсюда на новое место, поближе к городу. И ушли...А я не пошел, зачем мне, беглому из лагерей, к городу стремиться? Остался один доживать свой век здесь. Я да пес мой, друг и охранник. Помер он этой зимой, околел от старости...
       Старик опять часто задышал с натужным хрипом, шевельнулся под полушубком.
       -Вот что, ребята...Как помру, положьте мне на грудь иконку из угла, да забейте крышку – она под иконкой стоит. За домами тропка есть, на полянку выходит с крестами – это кладбище местное. Там и схороните меня. И крест поставьте. А как в город вернетесь, то зайдите в церковь, свечу зажгите в память раба божия Николая. А я вам за это подарок сейчас сделаю...Ты, Пантелей, возьми-ка у меня из-под подушки тот подарок...
       Пантелей бросил взгляд на встревоженное лицо Савелия, подошедшего ближе, взял со стола зажженый фонарь и поднес его к изголовью старика. Затем осторожно просунул руку под темную засаленную подушку и вынул из - под нее туго набитый чем-то мешочек. Очень тяжелый, крепко завязанный и опутанный тонким сыромятным ремешком.
       -Золото это, ребята. Сам намыл по речкам. – Сказал старик. – Мне оно уже ник чему, а вам пригодится...
       Пантелей подержал мешочек на ладони, как бы взвешивая, глянул повеселевшими глазами на Савелия, затем положил золото на стол и достал из кармана кисет с махоркой, закурил и передал кисет приятелю.
       -Отойдем-ка к окну, чтобы не дымить на старика - спохватился тот, скрутив «козью ножку». – Вот ведь как обернулось...
       Они курили у окна, глядя на расстилавшуюся перед ними лесную поляну, залитую лунным светом, и обоим было не по себе от случившегося.
       -Как во сне, ей-богу...- В раздумье сказал Пантелей. –Вот она – судьба-то. Сбились с пути и набрели на золотишко. Расскажи людям – не поверят.
       -Да ты что?! – Испуганно вскинулся Савелий. – Разве можно такое рассказывать! Молчать мы должны....
       -Ребята! – Едва слышно позвал их старик. – Вы курите, что ли? Дайте и мне покурить напоследок. Сколько уж лет не курил, маялся, во сне видел...Нельзя ведь курить у староверов...
       Савелий торопливо подал ему свою самокрутку, но у старика не было уже сил, чтобы взять ее в руку. Пришлось вставить самокрутку в рот и Николай, втянув и без того впалые щеки, затянулся дымом, потом еще раз и, задохнувшись, зашелся в кашле, приподнимая голову и выпучив глаза. Потом вдруг откинулся бессильно и затих.
       Пантелей взял его иссохшую руку и попытался нащупать пульс.
       -Помер. – Тихо сказал он. – Отмаялся...Ну что же, Савушка, пойдем искать другую избу для ночлега. Спать уж давно пора...А утром надо исполнить его волю, сделать как просил...
               
                Г л а в а   в т о р а я

    
           ...Прелая хвоя стала разъезжаться под ногами, чаще стали попадаться поваленные деревья и кустарники, потянуло сыростью. Двое мужчин с заросшими усталыми лицами пробирались этой малохоженной тропой, время от времени отдирая об пересекавшую тропу корни слоистую грязь вперемешку с хвоей, налипавшую на подошвы сапог. Оба были одеты в потертые, кое-где в подпалинах от костров, брезентовые куртки, оба несли рюкзаки с подвязанными к ним спальными мешками, и охотничьи ружья.
       -Близко, стало быть, река-то, -негромко сказал шагавший впереди среднего роста путник лет сорока, рыжебородый, круглолицый, крепкого сложения. – Ночевать будем, как бы не простыть к утру – земля сырая. Осень как-никак. Дождь бы еще не пошел. Ночью-то...Как думаешь, Пантелей?
       -И пора уже к воде-то выйти, Савушка. А то все идем-идем, вроде как в потемках пробираемся. Теперь пойдем по-над берегом, там дорога светлее станет, свободнее...Дождя не обещают – я приемничек послушал. А вот веток еловых да сосновых надо порубить побольше да постелить под себя на ночь – глядишь и сохранит Господь от хвори. – Ответил его попутчик, мужик постарше, лет под пятьдесят. Повыше ростом, сухощавый жилистый, с темным большеносым лицом с запавшими щеками, прикрытыми седеющей бородой.
       Они вышли через поредевшие деревья на пологий глинистый откос, переходивший в прибрежную полосу, усыпанную мокрыми камнями и галечником. Дальше бурлила и пенилась на торчавших из воды валунах таежная речка. Каменистый перекат был неглубок и не очень широк, а дальше речка становилась шире и спокойнее, в дымке вечернего тумана был виден ее левый берег, переходивший в широкий луг, как бы оттесняя стену леса...Путники набрали воды в закопченный котелок и в чайник, почерневший от таежных костров, затем стали искать место для привала и ночлега.
       Искать пришлось недолго. Огромное старое дерево когда-то вывернуло с корнем в глинисто-песчаном берегу и оно легло, образуя стенку и удобную для ночлега выемку. Путники укрыли ее дно нарубленными сосновыми ветками, положили на них ружья и спальники и занялись приготовлением ужина.
       -Овсяную кашу ели вчера, гречка еще есть, рис...- Сказал Пантелей, перебирая запасы в рюкзаке.-Тушенки осталась одна банка. Сухари кончаются...Вот пшена осталось на раз – вот пшенную и сварим.
       -Так и не поохотились мы, Пантелей. – Сказал Савелий, бросив взгляд на ружья. – Выходит, зря тащили ружьишки-то, спины натирали. А ведь могли добыть лося в тот раз. Стоял на поляне, как мишень на стрельбище - с одного выстрела можно было взять. Жаканом-то...Жаль...
       -Жаль! Лося жаль, Савушка! Красивый зверь, благородный! Мало его осталось. Ну, прикинь – много ли мяса мы могли унести? Полпуда, не больше. Да и то бы испортилось в дороге...- Пантелей покачал головой и высыпал крупу в закипевший котелок, потом насыпал горсточку сушеной черники в чайник, закипевший рядом с котелком. – Поохотимся еще, коли живы будем...А сейчас, сам понимаешь, не до забав нам. С золотишком идем...
       Уже стемнело, когда оба стали есть кашу, приправленную подсолнечныс маслом, и запивать ее черничным чаем. От реки тянуло сыростью и холодом, оба залезли в спальные мешки и вскоре уснули под монотонный шум реки.
       Первым проснулся утром Савелий. Он, ежась, вылез из отсыревшего спальника, помочился за деревом, взял котелок и чайник и пошел на речку – отмывать котелок и набрать воды. Вскоре прибежал обратно со встревоженным лицом и взволнованно сказал Пантелею, который, не вылезая еще из спальника, курил махорочную самокрутку.
       -Там...Медведь на реке! Рыбу ловит...
       -Да ну -у!...- Спокойно изумился Пантелей. – Вроде не пили вчера...И много наловил? Может и нам перепадет...
       -Не знаю! А только – ловит, гад! Прямо выхватывает из воды лапой и бросает на берег...
       Вскоре оба, прячась за деревьями, подошли ближе к четвероногому рыболову. Бурый медведь сидел на прибрежном валуне, опустив задние лапы в воду и, пригнувшись, время от времени загребал когтистой передней лапой речную воду. Иногда на длинных когтях появлялась трепещущая серебристая рыбина, которую медвель отбрасывал за спину, на прибрежные камни. Там уже лежало с десяток рыбин...
       -Ну, так что будем делать, Пантелей.! Валить надо Топтыгина! – Савелий возбужденно поглядывал то на приятеля, то на медведя-рыболова. – Мясо, окорока медвежьи, зажарим на углях. Опять же шкура...
       Пантелей слушал его, прикидывая – мясо и правда можно донести до города, куда они направлялись, но главное – шкура. В городе жил его родственник, дядя, старый промысловик, умевший выделывать шкуры и делать чучела. Он уже давно просил племянника добыть при случае шкуру молодого медведя. Но завалить этого медведя – значит день потерять. Надо будет снимать шкуру, очищать ее, натирать золой от костра и сушить потом, натянув на раму из ветвей. Да и с мясом будет возня...Но с другой стороны – приятно будет придти к дяде не с пустыми руками, порадовать надо старика, много было от него помощи...
       -Бери-ка ружье! – Сказал он Савелию, сразу радостно засуетившемуся. – Да не шуми! Медведь – он ведь нервный...
       Пантелей вынул из рюкзака патронташ и старенький бинокль, внимательно рассмотрел из него медведя – тот продолжал ловить рыбу и, похоже, всерьез увлекся этим делом. Ловил с расчетом на запас, чтобы наесться и закопать остаток - медведи любят мясо и рыбу с душком....Пантелей с усмешкой покачал головой, рассматривая зверя. Молодой, шкура с густой шерстью, сам упитанный, отъедается сейчас, готовится к зимней спячке. В общем, повезло – сам пришел под пулю, да еще и рыбы наловил... Пантелей вынул из патронташа несколько патронов и внимательно осмотрел латунные гильзы. Пометки на пыжах говорили о том, что патроны заряжены тяжелыми свинцовыми пулями особой формы – жаканами, рассчитанными на крупного зверя.
       Зарядив свою старенькую двустволку этими патронами, он подал ружье приятелю, а себе взял его охотничий карабин с нарезным стволом, проверил его.
       -Вот что, Савушка. Я стреляю первый, - он покосился на собеседника, - а ты держишь его на прицеле. Ударю-ка я его между лопаток, по хребту, поближе к сердцу. Должен завалить...Но ты будь наготове – если поднимется он на ноги и к нам обернется – вот тут и бей его аккурат посередине, между передних лап. Он их поднять должен вверх...Никуда он не денется – завалим! Главное – чтобы он вперед не бросился, на быстрину, там его подхватит, понесет и лови потом, вытаскивай...
       Пантелей припал на колено за поваленным деревом, старательно прицелился и, поймав момент, когда мушка прочно утвердилась посередине прорези прицела, а медведь разогнулся, отбрасывая назад пойманную рыбу, задержал дыхание и плавно спустил курок. Медведь вскинул лапы, с хриплым ревом подался вверх и встал было на ноги, но обернуться, посмотреть – откуда прилетела смерть, уже не смог. Пуля прошла рядом с сердцем и он, пошатнувшись, как пьяный, рухнул спиной в воду.
       Охотники подбежали к берегу и рассмотрели свою добычу. Медведь с оскаленным ртом лежал, прижав передние лапы к груди, между валуном в реке и камнями на ее берегу. Он был мертв. Пантелей сходил к рюкзаку и принес тонкую крепкую веревку, завязал петли на ее концах. Затем затянул эти петли на задних лапах зверя и кивнул приятелю.
       -Давай-ка запряжемся, вытянем Топтыгина на берег. Шкуру бы не порвать о камни...
       Оттащив тушу подальше, на ровное место, они оттянули лапы и придавили концы плоскими валунами. Пантелей, снял куртку и засучил рукава старенькой клетчатой ковбойки, затем вынул из-за пояса острый нож, выточенный из автомобильной рессоры, готовясь сделать продольный разрез на туше.
       -Ну, господи, благослови....А ты, Савушка, не стой, как памятник – сходи-ка к лесу, да ямку выкопай, чтобы кишки-потроха закопать. Стой...Сперва рыбу собери, которую медведь наловил, уху сварим...
       Занятые этими делами, они не заметили, что из лесу, к месту их ночлега, тихо подошел лесной объездчик в форменной фуражке. Свою лошадь он оставил подальше, на лесной поляне, а сам, услышав выстрел, стал подбираться поближе к охотникам. Прячась за деревом, рассмотрел их в бинокль, затем торопливо проверил их рюкзаки. В одном из них обнаружился очень тяжелый мешочек, похожий на кисет для махорки. Объездчик не стал развязывать мешочек, по весу и наощупь поняв, что это золотой песок, намытый в таежных речках. Он еще раз осмотрелся, запоминая место, и зашагал обратно к своей лошади, чтобы побыстрее добраться до города и сообщить милиции о двух браконьерах, застреливших медведя. А про золото можно и промолчать – оно ему самому пригодится...
      
               
                Г л а в а   т р е т ь я
    
 
            ...Солнце повисло над темной стеной тайги позади двух путников, устало двигавшихся берегом реки к железнодорожному мосту. Дойдя до него, они зашагали быстрее  вдоль насыпи, торопясь дойти засветло до поселка возле железнодорожной станции. Уже видна была верхушка водонапорной башни и крыши домов, освещенные закатом.
           -Вот что, Савушка...- Заговорил путник, выглядевший постарше. – Как придем к Кузьмичу,  он, конечно, баньку истопит. Я его знаю...Попаримся в каменке, с кваском, с березовыми вениками. Он потом стол накроет, с кедровой настойкой, с грибочками, сала нарежет копченого. А мы, стало быть, медвежатинки добавим, не зря ведь охотились...- Он поправил тяжелый рюкзак за спиной. – Так вот, выпьем, закусим, разговоры пойдут...Но ты про золотишко наше пропавшее, про скит этот раскольничий – молчи. Наша эта беда – не сберегли подарок. Знаешь ведь закон, нашел – молчи, потерял – молчи...Знать не судьба нам разбогатеть...
            Кузьмич, крепкий жилистый старик-вдовец лет семидесяти, гостям обрадовался. Засуетился и, одев очки, рассмотрел подарок – медвежью шкуру.
          -Ну, утешили, ребята! Сделаю  чучело, в город отвезу, в музей краеведческий. Там давно уже просят, коллекцию собирают – животный мир тайги. Так и говорят – сделаем «уголок Кузьмича» из твоих чучел. Смеются, черти...А все же хочется оставить добрую память о себе. Ладно, ребята, располагайтесь, отдыхайте, а я баньку налажу. Дрова у мнея давно припасены, березовые, сухие. И венички отборные душистые...
          Кузьмич жил в крепком деревянном доме из бруса на кирпичном фундаменте, за которым почти до самой тайги тянулся обширный огород. В конце его стояла бревенчатая банька. Далековато от дома, но выгодно – там весело журчал, выбегая из тайги, чистый родниковый ручей. Старик сделал запруду из камней с деревянным помостом и получился пруд с проточной водой, в которой плавали листья кувшинок.
            Гости, напарившись до красного каления, ныряли раз за разом в тот пруд, пока над тайгой не появилась луна. Тогда старик пригласил их за стол. Возле чугунка с отварной картошкой стояла бутылка кедровой настойки, деревянные миски с солеными груздями и рыжиками, нарезанное  пластами копченое сало...Кузьмич показал гостям новое ружье, купленное в городе.
          -Вот, обнова у меня. Называется – «Белка». Снизу ствол под тридцать второй калибр, отсюда хоть пулей бей, хоть дробью, а сверху – только пулей малого калибра. Аккурат для пушного зверя, чтобы шкурку не портить...- Кузьмич передернул затвор и бросил довольный взгляд на разомлевших гостей. – Ложитесь-ка спать, ребята, а завтра в тайгу сходим, поохотимся. Тут недалеко озерцо есть в лесу. Сейчас там дичь перелетная плавает, постреляем уток, заодно и рыбки наловим, карасей...
            На следующий день гости проснулись поздно. Умылись под бодрые шутки давно хлопотавшего Кузьмича, напились крепкого чаю, взяли ружья,  рыболовную снасть и отправились вслед за Кузьмичем в лес. Благо, начинался он рядом, за огородом. Старик уверенно вел их знакомой тропой, ныряя порой под смыкавшиеся над головой хвойные ветви.
           Обходя появившийся на пути кустарник, Кузьмич вдруг замер и осторожно снял с плеча ружье. Полосатый зверек мелькнул среди кустов, сжимая в зубах какую-то добычу,  птичку или мышь.
              -Бурундук! - Удивленно вскинулся Кузьмич. – Давно его не видел в лесу, на воле. Вот и его бы надо добыть для музея...
            Старый охотник пригнулся и скользнул между кустов, раздвигая перед собой ветки новым ружьем. Савелий тоже стал было снимать двустволку с плеча, но Пантелей хмыкнул и придержал его за руку.
             -У тебя патроны дробью заряжены, на уток. А тут зверек меньше кошки. Попадешь – разнесет в клочья...
              Они пошли следом за Кузьмичем через кусты и услышали впереди сухой щелчок выстрела мелкокалиберной пулей. За кустами оказалась небольшая поляна, на краю которой  стоял Кузьмич, разглядывая огромное засохшее дерево. В покосившемся стволе с обломанной верхушкой и с облезлой корой виднелось дупло на высоте примерно трех метров от оголившихся узловатых корней.
             -Кажись, зацепил  его все-таки, - сказал старик, осматриваясь. – В дупло спрятался...И вот прикиньте – сколько лет хожу по этим местам, а вот полянку эту раньше не видел. А ведь кто-то бывает здесь, ребята! Трава притоптана и вон вещички чьи-то лежат...
               Кузьмич подошел к подножию одного из деревьев, где лежали расседланное кожаное седло и кожаная сумка с ружьем-берданкой. Старик внимательно рассмотрел эти вещи и озадаченно развел руками. Пантелей шагнул ближе, заметив обрывки  ремня, привязанного к нижней ветви.
               -Лошадь здесь стояла...топталась.- Уверенно сказал он, показывая на конский навоз и следы от подкованных копыт. – Перегрызла поводья и ускакакла. А вот седок-то куда делся?!
              Все трое стали обходить поляну, ища новые следы и пытаясь понять загадочное исчезновение лошади и всадника. Савелий, проходя под  засохшим деревом с дуплом, вдруг замер, подняв руку, потом повернулся к товарищам.
            -Кто-то стонет там...внутри...- Он показал на дупло. Кузьмич и Пантелей подошли ближе и встали под дуплом, напрягая слух. Дерево было настоящим лесным великаном, около двух метров в поперечнике. Оно сильно покосилось, но еще прочно стояло на переплетении толстых оголившихся корней. Что-то похожее на тяжкий вздох послышалось из дупла в наступившей тишине...
           -Господи, помилуй...- Кузьмич перекрестился, переложив ружье в левую руку. – Бурундучок раненый в дупло залез, это я видел. Но неужто он будет стонать так тяжко...
             Пантелей решительно шагнул к дереву, встал под дуплом и обернулся к Савелию.
             -Ну-ка, Савушка, снимай сапоги да полезай мне на плечи! Дотянись до дупла и загляни туда. Надо узнать, что там творится...
            Савелий проворно вскарабкался на плечи приятеля, ухватился за край дупла и просунул в него голову.  Долго рассматривал там что-то,  потом  вдруг спрыгнул вниз и повернул к спутникам лицо с выпученными глазами.
             -Там человек какой-то! Руки вытянул вверх и пальцами шевелит...А головы, лица не видно. Он как в трубе там застрял...
            Кузьмич, слушая это, потрясенно перекрестился опять. Потом покачал головой, как бы сообразив что-то.
           -Видать, полез он в дупло зачем-то, а дерево-то гнилое внутри! Труха...Вот и провалился, как в трубу, вылезти не может!
          -Что делать-то будем, Кузьмич? – Спросил Пантелей. – Спасать надо его, живой ведь еще, раз стонет и пальцами шевелит...
            -Веревку бы ему бросить, чтобы ухватился, да вытащить оттуда. – Предложил Савелий.
            -Надо попробовать, - согласился Кузьмич. – Веревки у нас нет, так ведь можно связать ремни от штанов да от ружей...
            Так и сделали. Савелий опять залез на плечи приятеля и кинул конец ремня в руки незнакомца. Но вытащить его из таежной ловушки не удалось. Ремень выскальзывал из ослабевших рук измученного страдальца, крепко увязшего в древесной трухе. Кузьмич махнул рукой, поняв бесполезность этих усилий.
            -Вот что, Савелий, ты побудь здесь, а мы с Пантелеем сходим ко мне домой. Возьмем топоры и пилу. Подрубим корни и свалим дерево. Гнилое оно, осилим как-нибудь...
           Свалить дерево удалось не сразу. Оно медленно рухнуло с подрубленных высохших корней, скользнув по ветвям соседних деревьев. Ствол перепилили на уровне дупла и вытащили незнакомца из трухлявой сердцевины. Он был в обморочном состоянии, изможден и ослаблен настолько, что не мог стоять на ногах и не мог что-либо внятно сказать. Лишь промычал что-то, закатывая глаза... Его положили на траву под деревом и рассмотрели внимательнее, отворачивая носы от резкой вони, исходившей от него.  Он был в яловых сапогах и форменной гимнастерке с петлицами, трудно было судить о его возрасте по изможденному грязному лицу, но бородка и волосы на голове были седые...
            -Лесной объездчик вроде, - Кузьмич присмотрелся к петлицам на гимнастерке. – Да только не видел я среди них такого седенького старичка...Вот что, ребята, давайте сделаем носилки из веток и ремней, да отнесем его ко мне. Отмоем, отпоим, сам все расскажет...
              Носилки связали быстро, уложили на них страдальца и когда уже собрались уходить, Кузьмич заглянул в дупло поваленного дерева – не осталось ли там чего. И не зря. Там обнаружилась большая круглая жестяная банка, вроде тех, в каких киномеханики перевозят пленки с фильмами. А в банке обнаружился запас продуктов – пшено, сахар, соль, чай, несколько банок тушенки и с десяток пачек махорки. Отдельно лежал тяжелый, туго набитый чем-то холщовый мешочек, обмотанный сыромятным ремешком. Увидев его, Пантелей переглянулся с Савелием...
               -А ведь это золото, ребята! – Сказал Кузьмич, прикинув вес находки. – Золото! Неужто сам он намыл? Значит, места знает...
                У себя в доме многоопытный Кузьмич стал отпаивать незнакомца горячим молоком с медом, добавляя растертые в муку сухари, зарубил курицу и сварил крепкий бульон. Уложив его спать, сказал своим гостям.
              -Пусть отоспится. Бог даст, завтра оклемается, начнет говорить...
              Утром незнакомец выглядел  лучше, мог уже ходить, смотрел боязливо, с оттенком недоумения, как бы вспоминая этот мир. Торопливо ел кашу, щедро заправленную маслом, пил крепкий сладкий чай с молоком.  Потом поинтересовался – какой сегодня день. Ему ответили и он покачал головой в тягостном раздумье.
             -Беда со мной случилась, мужики...Лошадь мою не видели? – Спохватился вдруг он. – Она там привязана была, на поляне...
             -Только обрывок ремня остался от нее, да навоз, - ответил Кузьмич. – Убежала твоя лошадь. Быть может домой к тебе побежала, а может оседлал ее кто-нибудь по дороге...Ты где живешь-то, где работаешь?
            -Работаю объездчиком в лесничестве и живу там же, рядом, - ответил  незнакомец, всматриваясь в лицо Кузьмича. – А ведь я тебя видел в лесничестве! – Сказал он вдруг со слабой улыбкой. – Год назад там была встреча с ветеранами-промысловиками и ты там был...
            -Был! -  Согласился Кузьмич, - а вот тебя там не видел, не помню...Слушай, мужик, а давай я тебя побрею, а?!  - Неожиданно предложил он. – Тебя как зовут?
           - Прохором звали...А на кой оно тебе, брить-то меня? - удивился собеседник .
           -Похудел ты сильно, Проша, почернел лицом и зарос. Неделю простоял в дупле... Вот и думаю - а если побрить, то может быть и узнаю тебя. У меня бритва есть импортная, и стрижет и бреет...
          Он усадил Прохора поближе к окну, вынул из шкафчика электробритву и стал стричь и брить гостя, придерживая его левой рукой за подбородок под внимательными взглядами Пантелея и Савелия, которым тоже давно пора было побриться...Закончив эту работу, Кузьмич снял со стены зеркало и поднес к чисто выбритому лицу таежного клиента, ставшего вдруг заметно моложе.
         -Ну как?- С довольным видом спросил он Прохора, который не отрывал потрясенного взгляда от зеркала. – Ты чего?! Не узнаешь себя? Сейчас ты, брат, стал похож на честного человека. А то ведь был натуральный призрак...
         -Не узнаю! – Со страхом в дрогнувшем голосе ответил тот. – Я ведь седой весь теперь! Волос был черный на голове, потому и звали Прошей Черным...Мне ведь сорок лет всего-то ...
           -А  это узнаешь? - Пантелей нахмурился и показал ему мешочек с золотом.
          -Узнаю! –  Торопливо ответил тот, пряча взгляд.  – Браконьеров увидел в лесу, они медведя застрелили у реки. Ну, пока они возились с ним на берегу, осмотрел их мешки. Вижу - золото несут намытое...Забрал, обязан сообщить начальству...
         -Обязан сообщить...- Хмыкнул Пантелей. – Припрятать ты его хотел! В дупло полез и в банку положил.  Да только ведь золото – тяжелый металл. Вот и не выдержало трухлявое дерево, заглотило тебя... 
                * * * * * * *