Жизнь потом

    Возможно, любовь иной раз можно определить, как желание делиться всем только с одним человеком. 
/Ф. Саган/ 


Я вернулся домой из недельной командировки, нехотя и обреченно. Привычно глянул на наши окна - темно. Нет смысла звонить. Своим ключом сам открываю замок...
В квартире тихо, закрыты окна и пылью припорошен пол. Все на своих привычных местах, только джезвы нет на плите, нет книги на уголке стола. Нет тебя. Нет твоего запаха в доме.
Но ты всегда во мне.
   Бесцельно хожу по комнатам. Спальня холодна без тебя, опустела столешница твоей  прикроватной тумбочки, и ваза без цветов (кому мне их дарить?).
Кровать, словно по ошибке, в этой комнате. Как на ней спать одному? Не раздеваясь, ложусь поверх покрывала, машинально засовываю руку под подушку. (Раньше, уезжая, ты оставляла мне записочки в разных местах - коротенькие шутливые приветы, чтобы я не скучал).
Вытаскиваю конверт. Не ошибся: ты-таки оставила мне письмо. Прочесть бы сию минуту.
Но не могу. Я боюсь того, что в нем написано.
Нарочно медлю. Варю ненужный кофе. Наливаю ненужный коньяк. Режу ненужный лимон.
Открываю окна и устраиваюсь на балконе.
   Конверт не заклеен, но мне все еще трудно вынуть вложенные в него листочки. Знакомый почерк, почти не изменившийся со школьных лет (как же давно я знаком с тобой)...
Мысленно благодарю, что письмо от руки, не распечатанное на принтере, живое.
Ты писала мне - я должен прочесть, что бы там ни было.
Читаю медленно, останавливаясь и отвлекаясь на воспоминания.

* * *

   Вечер, и ты вернулся домой? Нашел письмо.
Не напрягайся: не стану здесь выяснять, кто из нас был неправ...
Просто расскажу тебе историю. Давно пора, не было бы недоразумений, непонимания и обид.
   Пишу не для того, чтобы «выжать скупые мужские слезы». Не для того, чтобы вызвать вновь интерес или сострадание. Не для того, чтобы нагнетать драматизм. И уж тем более не для того, чтобы ты возмущался. Все честно. Значит, все слова настоящие. Веришь?
Просто так бывает в реальной жизни.
Это моя женская доля, которую не изменишь, но и от которой не отказалась бы, будь еще одна жизнь сначала...

   Провинциальный город в центре Украины, со статусом областной. Вокруг степь, лесополосы, древние курганы. Ветер в любую пору года, и много солнца летом.
Детство послевоенное, с  доступными радостями. Кукла, сшитая мамой и  расписанная ею, с одежками, тоже сшитыми мамиными руками.
   Длинные толстые косы с крепдешиновыми бантами и нарядные платья, которые умело шила мама.
Валенки – чесанки с калошами. Теплые носки и варежки из овечьей шерсти, которую бабушка сама пряла, и сучила пряжу сама. Это деревянное веретено внучка  видела с детства и гладила ладошкой отполированную «луковку». Палец бабушки, отмеченный концом этой нехитрой деревяшки, как наяву...

   Плохо было одно: старшая сестренка умерла во младенчестве, о ней она только слышала, и вместе с мамой и бабушкой ходили на кладбище, где маленькая могилка почти не видна за высокой чугунной оградой…
   Она помнила, как приезжала большая машина с красным крестом и увезла маму. То с папой, то с бабушкой, вместе ходили в какой-то страшноватого вида длинный двухэтажный дом. Видела маму за высоким окном, и опять они одни возвращались домой, а она все оглядывалась на окно. Ей сказали, что мама заболела.
   Лишь через несколько дней мама спустилась в вестибюль, в байковом темном халате, очень бледная, с грустными глазами. Мама как-то бочком присела на стул и прижала девочку к себе, и от мамы повеяло теплом и покоем, но пахло чем-то чужим, не домашним. 
- Мамочка, от тебя бледностью пахнет. – Прошептала она маме в ухо. А та еще крепче обняла ее, но на колени так и не посадила.
   Папа о чем–то говорил с мамой и все гладил и гладил ее по золотистым волосам. Так они сидели втроем. Потом мама ушла наверх - в "палату". Опять «носили передачу» - этими  странными словами называли то, что готовила бабушка, – для мамы, т.к. ей было нужно «усиленное питание».
   Это продолжалось долго, и бабушка или папа читали ей сказки перед сном, подтыкали одеяло и целовали на ночь, оставляя свет включенным. Но без мамы все было не так, а вечером уж совсем страшно, и она прижимала к себе плюшевого мишку, дыша в его брюшко.
Когда папа привез маму домой, он сказал, что с ней нужно обращаться очень бережно и ничем не расстраивать. И пятилетняя девочка изо всех силенок старалась слушать маму, помогать ей, кушать до чистой тарелки, рассказывать сказки и стихи, которые она знала во множестве.
Но мама, несмотря на это, часто плакала, стоя у окна. Девочка, обожавшая маму, не понимала, почему прежде веселая, мамочка вдруг стала другой, печальной, неулыбчивой.
   Позже она узнала, что у нее должен был родиться братик…  Вот чего бы ей больше всего хотелось – так чтобы и у нее был брат или сестра, как у подружек. Но…
Это было так несправедливо. Она помнила, как сказала тогда маме, что когда она станет взрослой, то у нее будет обязательно не один ребенок, а трое...
   
   Так и росла девочка, единственный ребенок в семье, среди любящих ее взрослых. Часто болела в детстве, и в памяти остались прикрытые летом ставни, горячее молоко с запахом скипидара, множество пузырьков  и настоящий стеклянный шприц, подаренный тетей  Зоей, медсестрой.
   Еще была этажерка, только с ее книгами, которые к пяти годам она уже  читала самостоятельно. Мама часто давала ей новые книги, их становилось все больше и все интереснее. «Каштанка», «Белый пудель», «Гуттаперчевый мальчик», «Мальчик с пальчик», «Двенадцать месяцев», «Конек – Горбунок», Маршак и Михалков, Агния Барто и Андерсен, Братья Гримм и Виталий Бианки, Борис Житков, «Приключения Карика и Вали». Сказки, стихи.
Все любимые герои были добрыми, ей хотелось походить на них и помогать обиженным и слабым, быть доброй и справедливой. Да и вообще мечтала прожить какую-то не простую, а полную трудностей жизнь.
   Школу она ожидала с нетерпением – все подружки были старше и важничали, став школьницами. Однако, оказалось, ничего необыкновенного там не было. Читать – считать она давно умела. Писать красивые, «правильные» буквы научилась быстро и без клякс.
Вот только учительница была какая-то злая: чуть что, била провинившегося учебником по голове, вызывала родителей, водила виновных к директору. Да, школа, о которой она мечтала, оказалась совсем не такой, как в книгах.
   Запомнились пионерские костры да старшие классы, потому что тогда ей открылась Литература – вечная благодарность Ольге Львовне. И, конечно, помнится, как пришел новичок в их 10-Б, перед самым Новым годом. Полгода промелькнули, был выпускной, они танцевали вместе - сначала в зале,а потом, уединившись в классе, во всю отплясывали запрещенный директором шейк, и он провожал ее на рассвете... После школы дороги их разошлись, казалось бы навсегда. И кто предположил бы, что вновь пересекутся они, спустя 30 лет?

***

   Из-за глупой жалости и тяги к самопожертвованию ради другого, она рано "выскочила"  замуж, хотя понимала, что не «за того». Если бы родители так не отговаривали ее и не сопротивлялись этому, она, по здравому рассуждению, не кинулась бы в брак ради спасения парня. Несмотря на то, что они встречались год, она не считала их отношения серьезными и все ждала, что это как-то само закончится ничем. Но… Поссорилась с родителями и, заупрямившись, поменяла фамилию на чужую. Судьба?
   Еще несколько лет ненужных ожиданий «лучшего», раздумий, как жить дальше, напряженные отношения с родителями, с мнением  которых все чаще соглашалась.
Свекровь уговаривала родить наконец-то ребенка - и «все будет иначе», муж остепенится, станет «хорошим семьянином».
Апрельской холодной ночью он отвез ее в роддом, и она осталась одна со своими страхами…
Девочка родилась преждевременно, маленькая и легонькая. В день ее рождения новоявленный отец так напраздновался, что заночевал в милиции.
   Надежды свекрови не сбылись… Все стало еще хуже. Тот человек стал ей абсолютно чужим, она устала возиться с ним, быть спасательным кругом, слышать пьяные обещания, заклинания, что без нее он пропадет.
Она устала жить так: начинается утро, и не знаешь, чем закончится день, каким муж вернется домой. Но больше всего она боялась, что с годами дочь устыдится отца.
Когда малышке еще и года не исполнилось, она решилась подать заявление на развод.
   Заседание было тяжелым для нее (чужим людям рассказывать о своей неудавшейся жизни), и отец сидел в коридоре, ожидая ее после завершения суда.
Личный позор был пережит - развод состоялся. Она вернула свою девичью фамилию, а заодно и дочери.
После «декрета» сменила работу. Жизнь постепенно стабилизировалась…

   В мае 78-го жильцы их дома были потрясены смертью молодой 30-летней женщины, «Сашиной жены», как говорили соседи.
Она не знала их даже на уровне «здравствуйте», но сама трагедия сближает даже детей.
Так и получилось – две девочки стали все чаще играть вместе во дворе, потом ходить друг к другу в гости. Естественно, благодаря детям познакомились и родители – одинокий отец и одинокая мать… 
   Были их дети: семилетняя девочка, которая давно не произносила слово «мама»,  и трехлетняя дочь, которая называла дедушку … папой.
Как-то вечером она зашла за дочкой, заигравшейся у подружки. Мужчина, молодой вдовец,  пригласил ее в кухню – стол был сервирован на двоих. Чай, конфеты, торт. Они пили чай, подливали снова и говорили, говорили – каждый про свое.
   Потом они встречались, проводя вместе с детьми выходные. И однажды он сказал то, что она помнит много лет: «Давай попробуем, чтобы все было хорошо».
И они попробовали! И получилось!
Была счастливая семья, в которой через два года появилась еще сестренка.
Старших удочерили, и у всех была одна фамилия и отчество.
   Многие им завидовали, особенно ей – какой муж достался! И на работе незаменимый, уважаемый, и дома хозяин, и не пьет, и не гуляет, предан семье. А ведь она и вправду чувствовала себя счастливой, любимой и любящей женщиной. Рядом с ним, вместе с ним.
И, естественно, не ждала беды. Впрочем, это банально: никто не ждет беду, она врывается в жизнь неожиданно, ломая все, что было до нее. Апокалипсис в масштабах одной семьи...

   Она помнит все инфаркты мужа: первый и последний и те, что между ними.
«Скорые», реанимационные палаты, ожидание и надежда, бессилие чем-то помочь, спасти, удержать...
Долгая беседа с лечащим врачом после третьего инфаркта, когда тот, слегка завуалировав фразу, признал, что муж  ее ходит по острию ножа – между жизнью и смертью, и спасти его может только операция, но гарантий никаких.
К мужу в палату ее не пустили, она сидела под корпусом кардиоцентра и плакала...
   Еще несколько лет она жила, зная, что горе может прийти в любой день.
Но нужно было улыбаться дома, чтобы не тревожить детей. Нужно было улыбаться знакомым – не рассказывать же им о неизлечимой болезни мужа. Она улыбалась по привычке – и чужие люди восхищались, какая она жизнерадостная (ну, еще бы, при таком муже!).
Все, что обычно считалось мужской работой, делала теперь она.
Плакала в одиночку и молила небо – спасти любимого, оставить детям отца.
Ходила в церковь (в три, как наставляли ее), ставила свечи во здравие.
Не вымолила, не удержала…
   Последнюю неделю их жизни помнит и может пересказать по часам, по событиям.
И помнит газеты с некрологами и соболезнованиями семье покойного, т.е. ее семье.
   ...Ранний вечер, голос из кухни: «Все, это конец»...
Он не дошел, и она не добежала – муж упал поперек прихожей. Дети испуганно прижались к ней.
   Конечно, и «Скорая», и реанимационная тут же приехали. Родственники столпились в кухне – никому, кроме жены, не разрешили остаться рядом с ним.
Последняя просьба:
- Поднимите меня, поднимите меня...
Последние слова:
- Как же ты будешь жить одна?
Не помог ни массаж сердца, ни искусственное дыхание, ни дефибриллятор. Все закончилось в течение 15 минут, когда врач констатировал смерть. Врачи ко всему привыкшие. На вопрос:
-Что же нам делать? - ответ простой:
- Пить валерьянку.

   Кто, скажи, к этому готов? Как осознать, что утром у тебя был муж, любимый и любящий, твой единственный мужчина, а на вечер дети  - сироты, а ты – вдова?
Все три дня - как один длинный. Только пахнущий смертью гроб посреди комнаты, открытая настежь дверь, венки, цветы, чужие люди, перешептывающиеся между собой. Конечно, все они ценили, уважали ее мужа, и все говорили что-то хорошее о нем, думая, что так они могут выразить соболезнование.

   Но что слова? Когда его нет, и уже не будет. Навсегда.
   Никогда ничего не поправить, не изменить, и жизнь ее продолжится, но совсем другая, неизвестная. Ночью невозможно больно засыпать, просыпаться одной и натыкаться на холодную подушку. Она спала в кресле, в котором он просидел свою последнюю ночь. Вдыхала родной, оставшийся запах...
Никогда и навсегда – эти слова она слышала в себе. 
Уже никогда он не обнимет ее и не скажет:
- Золка, все будет хорошо, обещаю. Я с тобой!
Невозможно не помнить его тепло и его смех, не помнить, как в грозовую ночь он крепко прижимал ее к себе, словно защищая. Впрочем, она так привыкла, что он всегда оберегает и защищает ее, что могла позволить себе быть просто женщиной, которой посчастливилось встретить именно «своего» мужчину.
   Как свыкнуться с тем, что уже никогда ничего не будет из той, прожитой ими вместе жизни?
Не будет вечеров и рассветов у костра. Не будет поездок за грибами. Не будет ухи и шашлыков в день строителя на даче, вместе с соседями и деревенской Кузьмовной.
Не будет их разговоров по вечерам, когда засыпают дети, и никто не мешает говорить о своем. Не будет горячих ночей и утренней истомы.
Не будет цветов, которые он дарил по поводу и без, не будет запаха его сигарет и его туалетной воды, не будет его туфель, брошенных под вешалкой.
Как жить без него?
Как? Жить? Без него?
   Потребность в человеке не уходит вместе с его смертью. Наоборот, только болезненнее  ощущения. Вспоминаются разные мелочи, ее слова, которые, возможно, были напрасными, ненужными и обидными. Остается непреходящее чувство вины: что–то не успела сделать, что-то не успела сказать…

   В похоронах всегда скорбь. Но когда это твой родной человек –  бездна и горе.
Сотни людей собрались у подъезда. Мороз под тридцать, ветер. Жмутся друг к другу дочери.
Кладбище и гражданская панихида, которую она слушала отстранено, думая о том, как несправедливы люди друг к другу. Такие слова при жизни нужно слушать. Для кого они сейчас, когда его нет? Он их не слышит. Тогда и пришло прозрение: добрые слова нужно говорить всегда - по поводу и без оного, успеть сказать при жизни, а не вдогонку.
   Ветер  сдувал покрывало, и она поправляла его замерзшими пальцами.
Слетал снег с деревьев, и не таял на лице...
Она помнила его теплые, мягкие губы, как он улыбался заразительно. А теперь его друзья ставят гроб у вырубленной могилы, готовят крышку, гвозди, молоток…  Происходящее было лишено реальности для нее. Только беспокойно искала глазами: где дочери, как они?
Прощаясь, она не могла оторваться от него, от остывших губ, оглаживала воротник на костюме, в котором он был на свадьбе старшей дочери. Совсем недавно, одеваясь в гости на Новый год, Сашка шутил:
- В этом костюме еще двоих дочерей выдам замуж…
   Ее опять кто-то поит лекарствами, кто-то поднимал рукав, шприц, укол.
Мерзлые комья глины падают вниз, слишком громко. Люди идут и идут, и все глуше стук.
Ее насильно уводят от могилы. Что было потом - ничего не смогла вспомнить: ни обратную дорогу, ни поминки, ни то, как вернулись домой.
Помнит утро следующего дня, у могилы… За ночь намело снега – лишь верхушки венков из сугроба…
   Прошло много лет, и каждый год это самая трудная неделя в году и самый длинный февральский день.
«Вечна память и безутешна скорбь о тебе, наш дорогой».
Через несколько лет почти рядом – родительские могилы.  Осталась крайней: за спиной никого…

   Да, жизнь продолжается. Но в тот день она разорвалась надвое, остался рубец навсегда.
Говорят, что незаменимых нет.
Не правда: есть такие, которых встретишь лишь однажды, но помнишь всю оставшуюся жизнь.  И, теряя, недоумеваешь: ну почему это со мной случилось? Почему?
«Не верь, не бойся, не проси!» - На годы это стало жизненным принципом, которому она следовала, защищая себя, и за которым пряталась от боли...

п.с.
   Мы никогда не расспрашивали друг друга о прошлом, старательно обходя эту тему.
Я щадила тебя и оберегала свою память, и мы жили только в сегодняшнем дне. Напрасно.
У каждого за спиной свой "багаж". Наши корни - в прошлом.
   Теперь можно все рассказать тебе - в письме. Если бы ты все знал раньше...
Надеюсь, ты поймешь: хочу лишь одного - спасти наши отношения. Верить - любить - понимать друг друга. И еще: снова бы вернуться к себе прежней, мягкой, нежной, защищенной любимым мужчиной.

   Ты прочел... Наверное, на твоем лице удивление и растерянность. Да, это обо мне, хотя сейчас ты знаешь другую, не похожую женщину, чуть что занимающую оборону, уверенную в себе, самостоятельную во всем, не допускающую поучений и ненужных советов.
- Я сама!
Да, возможно, переоцениваю свои силы. Но! Чтобы защитить детей, чтобы выжить и снова летать, я должна была стать сильной. Это аксиома.

   Вчера была дата, которую помню много лет, но душа не отболела, и слезы не выплаканы,
и все добрые слова о Саше не досказаны… Наша жизнь продолжается, но без него. Навсегда.
И ничего не изменить, потому что все можно – только при жизни.

П.с.
   Любимый мой, очень жаль, что у нас с тобой сложные отношения, во всяком случае на сегодняшний день. Есть и моя вина - боюсь стать просто женщиной, слабой, как принято говорить.
   Не стоит ревновать меня к прошлому: не оно между нами.
Говорят, что женщине обычно мешает негативный опыт прошлого. Видимо, у меня с точностью до "наоборот": вольно или невольно, но мешает опыт счастливой женской судьбы.
Да, умом понимаю, что не вернуть ушедшее, и действительно давно живу сегодняшним. Но!  Боюсь поверить, что ты любишь меня, и все может быть замечательно, хотя совсем иначе, чем когда-то.
Не сердись. Позволь побыть сейчас одной, и, надеюсь, все встанет на места свои. Пожалуйста, будь великодушен к моей просьбе.
   Я люблю тебя, уважаю, дорожу, и как личностью, и как мужчиной, выбранным мною.
Это важно.
Но! Я не одалиска, мой мир - не только наша спальня, мне интересно многое вне ее стен.
Не нужно из-за этого обижаться, не стоит ломать друг друга через колено. Понимаешь?
И еще: если не смогу тебе верить, как прежде, уважать, как прежде, жизнь вместе потеряет смысл. Без доверия не может быть будущего, ты сам это знаешь.
Не хочу принимать поспешных решений: ты один у меня. Не хочу скатиться до бытовых "разборок". Поездка "домой" весьма кстати. Но я вернусь! А пока давай остановимся и подумаем.

Сможем ли мы друг без друга? И нужно ли?

4.02.10.