И вновь Санкт- Петербург

И вновь Санкт- Петербург

       Мать и крыши

       Дождь в который раз уже забарабанил по крышам, вновь стало темно и сыро. Только теперь мать заметила густую сочнозелёную траву возле водосточной трубы и удивилась, как быстро заявляет своё право на существование живое существо, со всех сторон замурованное в асфальт и камень. Надо же! Наверное, что-то подобное поразило белогрудую кошечку в окне напротив. Как и мать, она часто смотрела сквозь оконное стекло во двор, только стекло у неё было почище, виднелась белая занавесочка, и какой-то цветочек в горшке стоял рядом. "Уют и покой",- подумала мать с горечью.

       А утром был страшный град. Весь двор внизу покрылся белыми упругими шариками, и ветер сдувал их со средины асфальта, прижимал к стенам и углам. Град исчез как-то вдруг, стоило выглянуть солнцу. Вот и сейчас ярко заблестела крыша дома напротив и солнечный свет нагрел стекло, подоконник и залил своим сиянием Маленького Кролика. На самом деле это был не кролик, а небольшая карликовая крыса по имени Марк, Марконя. Крыса доживала свои последние месяцы жизни (век грызунов недолог!), почти всё время спала, собравшись в комочек, и несколько раз в день выходила поесть, попить и пообщаться с матерью. "Марк, Марконя, выходи",- говорила мать и в жилище Марка начиналась возня и шевеление. Потом Марк высовывал мордочку из убежища и шевелил носом и усами. Удостоверившись, что ему ничто не угрожает, он высовывался весь, хватал семечку из кормушки и тотчас же шмыгал обратно, оставляя снаружи длинный хвост. Сейчас хвост был синим. "Замёрз",- подумала мать и не стала больше тревожить Марка.

       Прилетел воробей, мокрый и жалкий. Он поддался обману солнца и вылетел из укрытия. Вот тут-то и настиг его новый шквал дождя и ветра. Как колибри, он бултыхал крылышками, зависнув над карнизом, но сесть не решился - человек рядом. Улетел. А мать смотрела ему вслед и жалела. Он был один в небе над дворовыми крышами, и дождь стегал его что было мочи.

       Прошлый раз прилетела ворона. И не было никакого дождя. Она появилась в окне внезапно, большая и грозная, с огромной головой и выпуклыми глазами. "Не к добру",- мелькнуло в голове у матери. Она вспомнила NEVЕR МОRЕ, испугалась чего-то, но тут же постаралась отогнать от себя мрачные мысли. Ворон, говорят, живёт триста лет. А ворона? На набережной мать встречала очень больших ворон, с кошку величиною, старых, хохлатых и важных хозяев набережных. Нисколечко не боясь человека, они разгуливали по гранитному тротуару, не прыгали в сторону и не улетали, всем своим видом давая понять, кто здесь, на Фонтанке, настоящий хозяин. Не ты, человек, не чайка над водою, не селезень, плывущий на волне в залив, а я, я, старая мудрая ворона, прожившая весь свой век на берегу этой свинцовой реки, видевшая многих и многое, потому не боюсь ни тебя, ни автомобилей, мчащихся с шумом и грохотом по своим делам. Да, как много значит время. Вспоминались слова старой песни, которую часто пела в молодости. Мелкий дождь моросит, до чего он хорош, я по лужам брожу без пальто, без галош... Вспомнила и свои первые стихи о любимом городе. Город любимый, в сетке дождя, мокрый асфальт, пронзительный ветер..." Что же ты грустишь? Вот он, твой любимый мокрый город, твой мокрый асфальт, твой дождь и ветер. Почему же ты вспоминаешь NEVER МОRЕ, жалеешь воробья и пытаешься установить виртуальный контакт с кошечкой и крыской?     Одиночество. Надвигающаяся нищета, болезни, старость, забвение. Вся прошлая жизнь ни к чему. Была или не была - всё равно. Твои стихи, твои статьи, твои взлеты и прозрения- всё это ни к чему. Слушаешь дождь, смотришь на кошечку, и над тобой кружит чёрный ворон. Твой я или не твой? Скажи мне, чёрный ворон. Нет ответа. Прилетал воробей, улетел. Может быть, я ещё кому-то нужна? Может быть, собрать силы- и в последний раз? Очень мокро за окном. Темно и сыро.

Маленький кролик

        Маленький Кролик был живучим. Всё своё время он проводил, болезненно сжавшись в комочек, уткнув свою полуслепую мордочку куда-нибудь в клочки бумаги, быстро-быстро вздрагивая всем тельцем и приподнимая больной зад, от которого фактически осталась только левая половина и длинный голый хвост. Правая сторона некрасиво обнажилась, зияла пустым пространством между анусом и длинным синим бедром, похожим на общипанную куриную ножку. Маленький кролик болел какой-то старческой мышиной болезнью, отнявшей у него семенник и ещё бог знает что, грязно торчащее на колтуне шерсти. Если бы не синтомициновая мазь, которой мать смазывала крыску несколько раз в день, приподняв её двумя пальцами за "подмышки", зверёк давно бы издох. А так, дрыгая лапками, дёргая надутым животиком, он постепенно замирал от прикосновения холодного лекарства. Видимо, чувствовал, что ему помогают пережить боль. Назойливая муха в который уже раз присаживалась к кормушке кролика и сердито гудела, когда её отгоняли. "Ах ты, дрянь такая,"- говорила мать, замахиваясь на муху, но та ловко увёртывалась и вновь приближалась к больному зверьку - урвать чего-либо. Крысёнок очень любил сырые семечки. Уцепив одно семечко ртом, он забивался в укромный уголок, брал семечко передними лапками и, как белка, начинал лузгать его и лакомиться мягкой мякотью. Ещё он любил сметану и ряженку, но сейчас, наверное, ему это было нельзя. В хорошие времена он с аппетитом поедал кусочки блинов или оладий, не гнушался гречневой или рисовой каши, любил хлебные палочки - соломку. И если в юности своей в любое время дня и ночи с удовольствием лакомился сметаной, то в старости любил выискивать в кормушке чёрные семена подсолнечника и наслаждаться ими в тёмном закутке своего шерстяного домика. Других удовольствий в его жизни не было.

                ****
Третий день, входя в комнату с половой тряпкой, чтобы вымыть пол, мать каким-то боковым чутьём ощущала пустоту второй полки бельевого шкафчика, где обычно стояла коробка с Маленьким Кроликом. Пусто. Кролика нет. С каким-то неловким ощущением вины перед ним мать вспоминала, как он судорожно прыгал в смертельной агонии, укусил дочь, которая с перепугу взяла его на руки и наивно старалась "передать ему своё биополе", как он, наконец, по какому-то ему одному свойственному инстинкту уселся больным задом в блюдце с водою (видимо, пекло ему раны смертельно!) да так и застыл, окаменев и закрыв глаза навеки.

                ***
Мать и дочь плакали, а потом дочь положила Кролика в пакет с его "личными вещами" - кормушкой, блюдцем, опилками, оставшимися зёрнышками и семечками, завязала узелок и пошла на Фонтанку. Привязала камень, чтобы не всплыл. Но Кролик всплыл-таки. И медленно-медленно поплыл по Фонтанке в сторону залива. Где-нибудь прибьёт его к берегу и чайки растребушат пакет и выбросят из него мёртвого Кролика. Ну, а о дальнейшем мать старалась не думать, а прочитав свой рассказ о нём, плакала горько и навзрыд, приговаривая: "Ой, как же жалко Кролика! Бедный, бедный Кролик! О-О-О!".


P.S. Свой комментарий по поводу:
писалось давно, десять  лет назад, когда мы продали квартиру в Ставрополе и приехали в Питер искать новую жизнь. Таково было желание дочери. Но время шло, квартиры, что попадались, были либо дорогие, либо криминальные, либо очень-очень плохие. Деньги уходили, дочь уходила к подругам на недели, мать болела и не могла сходить к врачу из-за отсутствия прописки, пенсию не давали по той же причине, и мать сутками лежала на 4 этаже малюсенькой съемной комнатки, слушала шансон или читала. А когда совсем ехала крыша, разговаривала с птицами, кошечками и кроликами. Вот почему получилось такое слезливое МАКРО.



Маниакальный синдром

В темноте нашарила рукой гвоздь на стене, повесила халат. Спать не хотелось, вернее, хотелось, но не спалось. Часы в коридоре показывали удручающе позднее время: три часа. Проснулась мать оттого, что кто-то ей громко представился: " Николай". Мать вздрогнула. Проснулась и тут же вспомнила. Что так зовут сантехника, что обещал, когда позовут, поставить новые трубы в ванной и сменить арматуру у туалетного бачка. Всё было давно куплено, но сначала всё не шёл другой, первый, слесарь, всегда бывший навеселе, брызгающий слюной и обнажавший гнилые зубы. Потом дочь взялась наводить глянец в кухне и не хотела связываться с трубами и канализацией, пока не закончит выстилать пол плиткой, не отмоет масло, не покроет пол лаком, который, о ужас, стоит аж по 160 рублей за банку.


Мать нутром чувствовала, что грядёт авария, что дыра в трубе была давно, что сырой пол и плесень в коридоре объяснялись именно этой дырой, и что, пожалуй, менять надо всю чугунную перемычку, замурованную в цемент и гниющую там в темноте и сырости. Пугали масштабы предстоящей работы и, что ещё хуже, отсутствие уверенности, что кто-либо возьмётся за это. А пока... Пока набухал и серел свежий цемент стены, пугая мать надвигающейся неизбежностью прорыва, плескалась под душем Саша, посвящая водным процедурам часы своего досуга, чего-то выжидала Анна, стараясь закончить одно трудное дело и начать другое. Временами мать охватывала унылая тоска, стоило ей ненароком взглянуть на вздувшийся местами пол в коридоре, на отставшие от стен обои и пятна сырости на цементе. А за дверью гоготали балбесы- школьники, смачно сплёвывая слюну на только что вымытый пол, выкидывали из глоток матерные слова, щёлкали самодельными фишками, играя в какую-то изобретённую ими игру и вдыхая аромат пьяного подъезда и забытого богом подвала. Порой успокаивала мысль, что у других - ещё хуже. А у некоторых и этого нет. А лучше ли тебе было, когда ты в одиночестве и тоске лежала на чужом диване в девятиметровке и у тебя не было просвета, заканчивались деньги, а у тебя не было ни пенсии, ни работы, ни прописки? Сейчас ты, слава богу, имеешь учеников, спишь на своей территории и раз в месяц ходишь на почту-государство содержит как может.


За окном начал таять снег, и мать прислушивалась к мерному постукиванию капель о карнизы- капли ли это или кто-то крадётся к окну? Смешно, но, оставаясь одна, мать всегда боялась тёмных окон, не спала часами и регулярно поднималась с постели, чтобы посмотреть, нет ли кого за окном, хотя понимала, что там нет никого и бояться не надо. Сосед за стеной заскрипел кроватью, судя по всему, поднялся и загремел какими-то банками. Тоже не спит. Хорошо, что мать заклеила липучей лентой щели у электрической розетки, через которые всё время проникал в комнату запах никотина. Прошёл ещё один час, мать сварила молоко из сухого порошка и съела булочку. За стеной охала или стонала соседка, Наверное, муж её ублажал или она его. Матери не было завидно, она только подумала, что у соседки есть ещё и ребёнок и что все они живут в одной комнате. А сосед справа опять вернулся поздно, опять стучал в окно и в дверь, и опять жена не пускала его в дом. На окнах в кухне не было занавесок, мать не включала свет, и ей хорошо было видно заснеженное пространство с пушистыми стволами деревьев , синими тенями на снегу и фигуры двух пацанов, устроивших пляску на дороге. Это в четыре-то ночи! Сосед за стеной всё шевелился, и мать решила, что это из-за неё он не спит. Это она разбудила его своей бессонницей, и он теперь мается тоже. Подумав так, она успокоилась и легла спать, решив, что первым делом. Когда приедет дочь, они позовут Николая и начнут канитель с трубами. Должно же всё уладиться, в конце-то концов.


В голове настойчиво билась мысль о создании очень тонкого, умного психологического романа, в котором уместились бы все её размышления над смыслом собственной жизни и жизни её дочери, ей хотелось оставить дочери все её измышления, которые не были сказаны вслух, но всегда где- то прятались, не будучи облачены в словесную форму. В конце-концов, она прожила интересную, как ей казалось, интеллектуальную жизнь, так не похожую на жизнь других женщин и матерей. И ей хотелось рассказать об этой её жизни, проанализировать и вплести её в сложный, запутанный орнамент жизни близких, друзей, дочери. Удастся ли? Успеет ли?
Вновь посторонние звуки и движения насторожили слух, мать была как чуткая собака, лежащая на коврике у кровати и вздрагивающая при любом постороннем шорохе. Комнат было три, и надо было реагировать на все далёкие звуки и шорохи. Таков смысл бессонницы. Мать знала, что вряд ли кто-то будет ходить по молодому снегу ночью под окнами. Кому это надо? Но сосед слева вёл себя беспокойно, и это передавалось матери. В пятом часу она заснула.
Господи, пронеси!


Без работы,2001. UNEMPLOYED

        Мельком   просмотрела   дешевую    газету   объявлений   и рекламы. Грузоперевозки    стоили от  1100 до  16оо рублей, можно было заказывать двери и решётки стальные и кованые, простые и ажурные. Людям предлагались красивые потолки и стены, жалюзи защитные горизонтальные, европодоконники,   стеклопакеты,   паркет,   душевые   кабины   и   разборные
ванные комнаты. Всё старое выбрасывалось на помойку, весь старый русский хлам с допотопными рамами и шпингалетами, бумажными обоями и, о ужас, дедовской извёсткой на потолке и мастикой на полу. Сейчас паркет был ла- ми-ни-ро-ван-ным а обои- саморастворяющимися (вечером поклеил, утром встал-   нет   обоев!).   Неизменными   оставались   гранитные   и   мраморные памятники,   которые   поставлялись   почему-   то   вместе   с   документами военкомата.   Наверное,   это   тоже   был   еврокомплект-   встал   на   учёт   в  военкомате,   сразу   закажи   себе   памятник.   На   всякий   случай-   вдруг родственников не окажется или, чего доброго, денег пожалеют. Для работы за рубежом требовались девушки не старше..., а на родине в дефиците были грузчики, слесари, кровельщики, агенты по недвижимости (почему-то в цене
были только женщины) , швеи и строители. Прежний обыватель обрастал имуществом, строился, ремонтировал своё жильё, освобождался от старых квартир, старой мебели и одежды. Филологи, доценты и кандидаты наук не котировались. Иностранный язык изучался за 24 часа в " полном объёме " через Интернет , видеокассеты и общение с зарубежным преподавателем. Функционировали " скандинавские и европейские школы " и чётко было измерено время для овладения языком- 59 часов! Мать так и не поняла, почему для  круглого  счёта не  добавить  ещё  час.  Или  у  иностранного специалиста виза заканчивалась так быстро? В обменных пунктах меняли доллары по 29. 20, а на Невском- аж по 29. 35. Сбербанк не сдавался и покупал валюту дёшево- почти на два рубля дешевле. Клиентов, конечно, было мало.

Последний приют,2002.  The final shelter

Ветер и сырость забирались глубоко под тоненькую спинку плаща. С удивлением от подлинности происходящего (не сон, не сон, это явь!) мать торопливо и путаясь ногами шла вперёд. А впереди ничего не было. Вот кончится тропинка, в обход пойдёт другая, под ногами грязь и слякоть, пронизывает ветер и пути вперёд нет. Куда идти? В Питере были каналы, сырые  набережные  и   невидимые   призраки  Достоевского,   мятущиеся  в сумраке. Здесь не было ничего. Грязная дорога, изъезженная тракторами с прицепами, редкие деревья, строем посаженные когда-то первопроходцами Лесного,  детский  стадион и обрамляющие  его  канавы  с  водой.  Глушь. Последний приют матери. И это тоже явь. Скамейки для болельщиков, всего три, притулившиеся к тополям, были сырыми и грязными. Сидеть на них не хотелось. Мать прошла к прозрачным зарослям репейника, сунула руки в карманы плаща и так застыла, бессмысленно вглядываясь в далёкий простор. Не привыкшая плыть по течению, мать упорно цеплялась за мысль: Что же делать? Пойти было некуда, не к кому. И это было самое ужасное.,

У Никольского собора. Close to Nickolsky Cathedral.

             Но вот опять поздний вечер, и опять она одна. Одна- со своей депрессией и нехорошими мыслями. День назад бросилась на Крюков канал, прошла по мостам и спускам. Воняло пивом, мочой и ещё какой- то дрянью. Иностранец  фотографировал свинцовую мёртвую воду , в углу у Никольского собора в водорослях канала плавала кисть. Верно, обронил художник. И вот этот незатейливый      символ      искусства,      брошенный      поверх      растений, распластавшихся по воде, вернул её к жизни. Есть кроме печали великая сила искусства, поэзии, романтики. Отвлекись, мать, от обид и горестей. Забудь.


Сорок капель корвалола. 40 drops of the drug

 Ночью внезапно почувствовала сильнейшее биение справа под черепом. Почти у самой шеи что-то поворачивалось , переливалось, дёргалось, как нарыв. В ушах звенело и гудело, монотонный шум ослеплял, не давал двигать головой. Можно было бы лечь и постараться заснуть. А вдруг давление? С неохотой поднялась с дивана, достала тонометр. Так и есть: двести тридцать. Впереди инсульт, Это мать знала точно. Что ж , попытаемся сбить таблетками. Кордафлекс, кавинтон, энам... Разобрала постель, легла. Внутри, у сердца и под черепом, стало широко и просторно, только не двигаться, чтобы не разбудить спазмированные сосуды.  Через час вновь тонометр, толку от таблеток было мало. Нужны уколы. Увы, кто их будет делать? Телефона нет, за окном - тьма- тьмущая, тихо спят соседи-алкоголики, да и телефона у них тоже нет. На четвёртый этаж к Г.Ф. не подняться, да и будить их в столь поздний час стыдно. Правая половина головы вела себя очень беспокойно. Внезапно, как-то вдруг, появилась резкая боль в травмированной ноге, пошла кверху и угасла где-то в тазобедренном суставе, резко заныл большой палец, который уже месяца два не давал покоя. Тошнота поднималась откуда-то из желудка к глазам.

Что же делать? Налицо признаки надвигающейся катастрофы. Было очень обидно, что вот так бесславно, в одиночестве, без участия и сочувствия родных и близких, кончится её жизнь. Нашла в себе силы подняться, вынула ключи из входной двери: если она будет лежать здесь, в этом раздвинутом кресле, затихшая и скрючившаяся, дочери будет легче дня через три открыть своим ключом дверь. Соседи беспокоиться не будут. Им это не надо, она для них чужая и ненужная. Взяла под язык ещё две таблетки коринфара, разжевала. Если появится позыв, значит давление снижается. Господи, хоть бы пронесло и на этот раз! Ей вспомнилось, как году в 86- м у неё остановилось сердце и нечем было дышать. Единственной страшной мыслью было: А как же дочь? Я не оставляю ей ничего. Она остаётся одна. Без денег, без богатства, без родных. Сейчас, через 15 лет после того дня, тоже была мысль, единственная и страшная - о дочери. Но была эта мысль горькая и обидная. Помираешь одна, и неизвестно, сколько ещё будешь лежать в этой комнате, пока не откроется дверь и не войдёт ОНА.  Хотелось встать, спрятать куда- либо оставшиеся деньги, квартирные бумаги, написать предсмертное письмо о том, как глупо она умирает - от отсутствия цивилизации,  от  глухого одиночества и от беспощадности и напрасности всей предыдущей жизни.

Кажется, в голове шума поубавилось, тошнота спала, очень хотелось спать, и сил не было вновь измерить давление. Минутные приступы мешались с кошмарами, мать стонала и плакала во сне, а наяву вытирала крупные слёзы и переворачивалась с боку на бок, ибо сердце заходилось, задыхалось от того, что несли в себе эти кошмары. Мотив расставания, потери, именно потери дочери, преследовал её в сновидениях. Написать письмо, излить душу этому Володе с ростом 160 сантиметров или Олегу Е., блокаднику и вдовцу с 1996 года? Не делай очередной глупости, говорил ей кто-то внутри неё, сколько раз ты пыталась высказаться, и что из этого получалось? Ничего хорошего. Один отнял у тебя квартиру и лишил имущества, другой чуть не прикончил тебя в твоей квартире, третий уже строил планы развернуть в твоей квартире производство бастурмы и собрать под крышей всех неприкаянных армян Ставрополя, четвёртый.... Ах, что их вспоминать! Всем им надо было от неё что-то выгодное, своё, и наплевали они на твою боль и искренность. Вот и эти двое - а что им надо? Втереться в доверие, прописаться, урвать долю жилплощади, да ещё и прикончить старуху. Она уже не верила в добрых людей и чистые помыслы. Зря вот адрес сообщила, поспешила. Дочь не такая уж простая, не то что ты.

        Боль всей тяжестью наваливалась на грудь, прижимала к подушке гудящую голову. Мать натужно кашляла, раздирая бронхи, и боялась пошевелить головой, чтобы не лопнул какой-нибудь сосуд. Спать, забыться. Убежать от этой мучительной тревоги, от страха не быть похороненной вовсе или быть найденной в грязной чужой комнате, на чужом матрасе, среди старых засаленных кофт и халатов. Бомжиха, старая и никому не нужная интеллектуальная бомжиха , у которой нет ни работы, ни жилья, ни прописки, очень мало денег и нет ни друзей , ни родных.  Понимаешь, почему и твоя мать хотела броситься с лестницы, потому как крестец весь синий был, когда обмывали.

Мать гнала от себя серые картины своей будущей смерти, бесславной и плебейской. Может быть, выбрать место, подальше от людей, где-нибудь на канале? Нет, не надо, чтобы хандра тебя победила. Соберись, мать, с силами. Будь добра. Поспать бы. Лицо опухло от слёз и лекарств. Всё-таки эналаприл дает отечность. И кашель из-за него. Нужны уколы, капельница. Увы. Уколов не будет. Иди на канал. Смотри в воду и размышляй - быть или не быть.

    Тени. Shadows

Всё настойчивее возникает образ Набокова. Вот он сидит в неуютной лондонской квартире, курит дешёвые папиросы (турецкие) , бросает в урну скомканные листы исписанной бумаги, корчится от одолевающей его "болезни беременных женщин " (судороги икроножных мышц?). А по ночам из трубы его камина вылетают огненные, сказочно красивые птицы (листы лакированных журналов) и пугают полицейских. Что заставило его скитаться в чужом краю, бедствовать и зарабатывать на жизнь случайным интеллектуальным трудом? Эмиграция? Бегство от обстоятельств жизни? Неприятие или непризнание? В этом разбираются поклонники и ценители его таланта. А кто разберётся в тебе? Может быть, ты тоже талантлива и чувствительна. И в тебе замечали искру божию. Так борись и не хнычь. Стол бы вот только письменный заиметь, не сидеть в этой камере на четвёртом этаже и не паниковать от инсультного давления и отсутствия света в конце туннеля. Пока туннель длинен и тёмен. Дай Бог, чтобы кончился! Дай Бог!
      
25 мая 2001  г., С-Петербург, переулок Макаренко, 6, 4 этаж и очень крутая лестница.

Инфернальное

Нескончаемым белым столбом откуда-то изнутри - к бровям и дальше, круто под череп поднималось " что-то". Оно состояло из волокон. Оно пульсировало и не прекращалось. Болела голова, хотелось спать, заснуть, забыться. Пульс на запястье затих, голубая тонкая жилка молчала. " «Так приходит смерть,» -подумалось – «надо перевернуться, размять онемевшую руку, потом подняться, поставить чайник, согреться. Нельзя же так глупо. Надо взять себя в руки.»

Не забыть бы свой сон. Что же там было? Рыжий, только что покрашенный и ещё липкий пол. Сквозь краску проступают чёрные пятна - или не прокрашено, или уже наследили. Много народу. Входят ко мне, хотят говорить и пережидают друг дружку в пустяшных фразах. Но мне нужен только один из них. Остаётся, садится на краешек стула, хочет говорить.

Что ещё? Два аквариума, большой и маленький. Одинаковые рыбки - кажется, меченосцы, красные с чёрными спинами и яркосиними хребтами. За большим, гигантским аквариумом - толпа. Кто они? Им всем что-то нужно, кричат, суетятся. Перед процессией - большое блюдо со стеарином, три высоких свечи, две из них падают и падают, ломаются, я переворачиваю их и надеваю на острые наконечники, но свечи всё равно падают, пламя не гаснет и всё время тоненьким пузырьком поднимается кверху.

Большой столб, часть ограждения. Толпа теснится, чтобы пройти узким потоком. Вытаскиваю за рукав кого-то. Это Анна, в фуфайке, неуклюжая, серая. "Не ходи, дочь, они тебя раздавят". Послушала. Показывает свои хлипкие, дряблые бёдра - вот эта линия, глубокая и рваная, вот ещё - это вены, запали, исчезли. Но ничего. Мы их потренируем и всё образуется.

Кто-то собирается из автомата расстрелять меня. Я должна выбрать - гибель сразу, без надежды, или возможность выжить, спастись. Надо только спрятаться в огромный ящик - ларь и постараться лечь там так, чтобы тебя не было в начале, в конце ларя и внизу. Как же там сжаться, как умудриться лечь, чтобы очередь из автомата не коснулась твоего черепа? Руки, ноги - пусть.

Стреляют. Кажется, мимо. Да, мимо. Но что это? Открытый ларь зияет холодом, лёд в конце, в начале и внизу, а сверху - чёрная, свалявшаяся в лохмотья собачья шкура, мокрая и неподвижная. Это Чип, моя бедная, любимая собака. Чип давно погиб, это его останки под грязным, мокрым льдом. " Чип! Это ты, Чип! " - душа рвётся наружу. О чудо! Из-под корки льда поднимается голова - светлая, кудрявая, глупая мордаха - мой Чип! Ты жив! Беру на руки - грязного, мокрого, но - живого! (LIVE!) Собака моя, ты жив! Несу в комнату, укутываю одеялом, потом белыми простынями. Не хочет, рвётся на волю.


Ты плачешь. Почему ты плачешь? Впрочем, я знаю, почему. Твой сон- это твоя жизнь, обозначенная символами. Кто-то там наверху, на своём языке картин и образов, пишет о тебе рассказ и даёт тебе возможность немножечко подсмотреть написанное.


Примечание автора:
 конечно, здесь нужен Фрейд. Но и без него знаю, что в подсознании навечно остались самые дорогие существа - любимый и несчастный пёс, любимая и несчастная дочь. Чип погиб, дочь терялась, исчезала в реальности, её отбирали, нас разлучали. Мне приходилось обращаться к психиатрам , психотерапевтам и даже целительницам. Отсюда - образы падающих свечей. Был у нас и аквариум с рыбками когда-то, автомата вот не было. Всё смешалось , но странное дело- возник сюжет, есть эмоции, есть смысл. Вообще, смысл произведения всегда лучше всех понимает сам автор, потому что ему известно всё, что может быть скрыто от других .

Медицинские миниатюры

На фоне своих волдырей и язв, полученных от укусов москитов или слепней, в надежде не заболеть сибирской язвой или лейшманиозом сельским, вспомнила несколько случаев , бывших в Афганистане со мною и с друзьями.

Случай первый.
Ровно в 12 часов ночи в течение примерно месяца я покрывалась возвышенными лепешками белого цвета с красной каймой. Лепешки располагались на интимных местах- на обеих грудях параллельно, на ягодицах параллельльно и на животе. Края лепех чесались неимоверно. Зуд не давал покоя. я вставала с постели и мазала и мазала лепехи водкой и спиртом. Как только высохнет, опять зуд. Антигистаминов никаких не было. Ходила в медпункт, но поскольку днем лепех не было, врач ничего сказать не могла. Ровно в 6 утра лепехи исчезали. Какое-то необычное растение в саду давало такую аллергию. Я осмотрела все растения- шелковица, белая акация, розовые кусты, сирень, трава. Более- ничего. Через месяц все прошло.

Случай второй
Вызывют меня как переводчицу к дипломатическому работнику . Русскому. Нашему. Пока меня доставили на машине в его апартаменты за городом , вокруг него собрались столпы афганской медицины. Стоят, базарят, но не приближаются. Бедный дипломат лежит на кровати совершенно голый, раскинув руки и ноги , прямо как на рисунке Леонардо, и не шевелится. Малейшее движение причиняет ему боль. Тело покрыто багровыми пятнами и сыпью. Поскольку я не совсем владела медицинской терминологией, было трудно поначалу определить, что же ему надо делать, как устранить зуд и боль. Сошлись на марганцовке. Надо было наполнять водою ванну, лить туда крепкий раствор марганцовки и лежать в ней. Это сколько же воды надо было нацедить с гор и сколько марганцовки потратить !!! Медики-афганцы решили. что виною аллергии- американские консервы.

Случай третий.
Во время эпидемии холеры , когда каждый день привозили в рогожах трупы умерших крестьян, я заболела. Свет был не мил. Болел живот и поясница, ходить не могла, не вылезала из туалета, простите. Надо было много пить. А где бы я взяла воду в достаточном количестве. если из крана во дворе текла все та же холерная жидкость с гор !!! Укололи меня левомицетином и подарили мне микоз и лейкоз, от которых не могу избавиться всю жизнь. Вот они, тропические болезни. Слава Богу, что не умерла.

Случай четвертый
Был у нас преподаватель из Свердловска по фамилии Костогрыз. Маленький, щупленький, обещал жене и дочерям привезти машину из-за рубежа и подарки дорогие. Как купец в Аленьком цветочке. Ну, Костогрыз оправдал свою фамилию. Однажды стало ему плохо. Валится мужик с ног и слова сказать не может. Отвезли в чешскую клинику, положили на холерную двухэтажную кровать, стали жидкости всякие вводить и глюкозой поить. Поставили диагноз- Истощение от недостатка питания. Диагноз , наверное, был правильный. Когда врачи уносили бедолагу из дома на носилках, он пальцем поманил меня. молодую и красивую, и произнес "Галя, съешьте мой ужин в кастрюльке, чтоб не пропал" Вечером я открыла его кастрюльку. Там лежала сморщенная морковная котлетка. Но на машину бедняга заработал. И шубки дочерям купил. Уж не знаю, из какого меха. С мехом в Афганистане напряг был.

Случай пятый
За продуктами ходили мы на рынок в районе Шахри нау- Новый город. Рынок большой, есть все фрукты, овощи, орехи, изюм, мясо. Молоко не продавали, рыбу не продавали, кому надо было, покупал консервы. Я молока не пила три года. И селедки очень хотелось. Ну так вот, я покупала баранину, уже остатки , потому что утром, когда я уходила на работу, все хорошие куски раскупали наши женщины- домохозяйки. Дуканщики меня любили, потому что я не торговалась и покупала кости . А в мясе часто были круглые черви. Хорошо, что я его не покупала. Иду это я мимо одного дукана ,чтобы помидоров купить, а возле дукана- пес огромный. Вышел парень и решил поиграть- стал пса на меня натравливать. Ума-то нет. Я заругалась на него, он не ожидал речи афганской и выпустил пса. Пес, конечно, бросился на меня, а я упала в канаву. Арык называется. Камнями поранила руку. Кровь течет, рука грязная. Парень испугался и вынес кувшинчик с водою , стал поливать мне на рану. Грязь убрал, а утром у меня опухла вся рука, огнем горит. Пошла к врачу в посольство. Далеко надо было идти.  А инфекция уже до подмышки добралась. Сепсис начался. Гангрена. От водички в кувшинчике. И опять- левомицетин , повязки и т. д. Вот и маюсь с тех пор всякими бяками. Одно пройдет, другое вскочит. . Извините за натурализм.

Степанова

По длинному узкому коридору отделения медленно, держась за стенку одной рукой, движется женщина. Я сижу в кресле с шалью на плечах и впитываю в себя все вирусы и бактерии, которые пролетают мимо, как шлейф, когда прямо перед носом проходят посетители, врачи , медсестры с капельницами и др. Женщина приближается. На ней нет тапочек, одни коричневые х/б чулки , уже чуть -чуть подмокшие, ибо, увы, женщина была в туалете. " Садитесь, посидите,-" говорю я и показываю на место рядом с собой. Женщина садится. "А где же Ваши тапочки? "-спрашиваю. ". --"Степанова!!!- кричит медсестра и сердито добавляет- " Надоела уже эта Степанова". Я поднимаюсь из кресла, иду в палату 405, в коей ,по всем признакам, должна обитать эта женщина, и приношу добротные теплые тапочки, которые мы вместе и надеваем на полумокрые ноги Степановой. Именно тут тут я узнаю, что есть выражение СТЕПАНОВА -СКВОРЦОВА. Так называют дурдома в Питере.

"Как же Вас зовут?"- любопытствую я. Степанова отвечает :" Антонина". "О, какое хорошее имя! Мою тетю звали Антонина. А отчество-то какое? " "Хорошее,"- отвечает Степанова и я поражаюсь её филологическому чутью. Когда-то в студенческие годы один из поклонников моей подружки спросил " А до сколька вы сегодня будете в общежитии?" и подружка , не задумываесь, ответила как истинный филолог- " До восьмА". Вот и сейчас я удивилась меткости ответа Степановой. Антонина с отчеством Хорошая. Я смотрю на длинные тонкие пальцы Степановой, это пальцы интеллигента, на стриженые, подобранные под гребенку, седые волосы- это тоже стрижка интеллигентной барышни прошлого века. . Степанова поднимается и говорит мне ясно и отчетливо- тоже как интеллигент-! Пойдемте со мной, я Вас приглашаю". Поскольку взгляд Степановой всегда устремлен куда-то в пространство, не останавливаясь ни на какой детали интерьера, я понимаю, что мне нужно отвести её в палату, ибо она не помнит, где её обитель и боится заблудиться. Я беру Степанову под руку, и мы медленно, но верно движемся к палате № 405 и я успешно передаю эстафету другим женщинам.

По вечерам Степанова сама совершает обход. Она останавливается почти у каждой двери, открывает её, но не входит, На вопрос, что же ей нужно, тихо отвечает, что ей нужно отвести мальчика в детский сад . Она ищет мальчика( сына, внука???), которого когда-то отводила в детский сад по утрам. Мне стали говорить , что Степанова иногда садится перед нашей палатой или перед туалетом и ждет, когда появлюсь я. Понравилась я ей почему-то. Господи, не дай Бог ещё одного недуга- потери памяти...

И мне представляется сценка на автобусной остановке в Пушкине. Автобус должен прибыть минут через 30-40. Пассажиров много. Ждут. Ждут и собаки, свернувшиеся на холоде прямо на ледяном асфальте. под ногами пассажиров. Я смотрю на одну черную, сжавшуюся в комок собаку и в голове моей мелькают мысли о том, как несчастна эта собака, как мне её жалко и как хорошо было бы посадить её с собой в автобус и увезти в поселок, где и без того много приблудных собак. Наши взгляды встретились. Наверное, собаки умеют читать мысли по глазам. Собака тяжело поднимается с нагретого места , идет в мою сторону и ложится прямо у моих ног , свернувшись калачиком.

Странно, что мозг объединил в этом небольшом рассказике образ Степановой, помнящей о мальчике, которого надо вести в детский сад, и несчастной собаке, которая нутром чувствует доброту и ласку одного человека и с опаской сторонится других.

Два галчонка, голуби и мороз

Холодно. Термометр за окном остановился на 23 градусах, если смотреть сверху, ниже нуля. Но ехать в Пушкин надо. Промедление смерти подобно. Сделав все дела и промёрзнув окончательно, стою на автобусной остановке. Ждать придётся час с небольшим. Сесть некуда, потому стою и приплясываю. Поясница отваливается , потому что холодно и потому что много ходила. А ещё- взбиралась в автобус, как карга с клюкою, еле-еле туловише подняла. Пересадок много. Дядечка один помог взойти, так ,наверное, синяк на руке остался. Больно тяжелая стала. Неуклюжая. А на морозе- и совсем пугало огородное.

За стеклом автобусной стойки - ровная дорожка, проложенная бульдозером. По бокам - пышные сугробы, закрывшие собою кусты шиповника, на которых сохранились крупные красные ягоды, чуть-чуть припорошенные снегом. Дорожку облюбовали птицы. Здесь нет ветра, лапки не утопают в снегу, валяются кусочки хлеба, печенья и даже остатки чьей-то каши. Всё это замёрзло и потому птички напрасно бьют клювами в заледеневшую еду, такую близкую и такую недоступную. Голуби ходят важно, переворачиваясь туловищем вправо-влево, как маленькие утки, их много и потому, наверное, это их территория. Прилетели две большие вороны. Клювы-то у них длинные, крепкие. Тюкнула одна такая по замерзшему хлебу и отколупала его. Дробить не стала. Целиком проглотила!!! Как индюк. За второй кусок принялась. Голуби заволновались, закрутили хвостами. Ворона насторожилась - а вдруг атакуют?? Атаковать-не атаковали, но агрессивны были чрезвычайно. Вторая ворона, ухватив мерзлый кусок, тут же взлетела и была такова.

Но кто это идёт такой чёрный-чёрный и такой весь красивый?? Пухленький, как мячик. Это галчонок. Или взрослая, но маленького росточку галка. Никого не боится. Ни ворон, ни голубей. Прохаживается по дорожке и пробует клевать кусочки. Не поддаются. Галка уходит. Красивой, танцующей походкой приближается вторая . Черная, как смоль, без единого серого или белого пятнышка. Пробует на вкус кашу. Не понравилось. Один из голубей вытягивает вперед голову, весь скукоживается и мелкой трусцой бежит к галке. Жадина. Сам не может ухватить и другому не даёт. Галка презрительно отступает и улетает. Ешьте, мол , сами, если сможете. И вот появляется Кормилица. Это старая старушка, с сумкой и горячей густой жижей какого-то продукта, сваренного специально для животных. Она выливает месиво на дорожку, и мгновенно появляются собаки. Они все одинаковые, чернявые с рыжими подпалинами. Их много и , конечно, птицы взмывают вверх, сметая снег с поверхности сугроба.
Виляя хвостами, выстроившись в шеренгу, собаки лижут горячий снег с кашей. Картинку озаглавила " Кормление животных". Жаль, не было с собою фотоаппарата.


Прогулка

Боль чуть отпустила. Можно ходить, стоять. Хватит лентяйничать. Вспомнила, что несколько раз встречала цветение земли, глядя из окна больничной палаты. А однажды и мухи белые полетели, не заметила, как лето прошло. И дожди лили за стеклом, а в палате сухо, скучно и пахнет хлоркой. Выйдешь на свежий воздух- красота. Ноздри унюхивают  запахи сырой земли, травы, уши улавливают малейший писк далекой пичужки, ноги слегка дрожат от непривычности, но слушаются.

Вот и сейчас, полагая, что виною гиподинамии – лень, а не болезнь, надеваю старую зимнюю куртку, благо никто внимания обращать не будет на старушенцию, гуляющую окрест (это Вам не Питер и не Москва!) , повязываю голову платком под подбородком, беру в правую руку костыль и иду гулять. Времени - восемь вечера. Светло. Белые ночи под Питером, однако комары достают. Прямо в рот летят, паразиты. Разговаривать не с кем, потому рот закрыт.

 Маршрут обычный. Небольшая тропинка в недавно обустроенном детском городке с широкой аллеей и уже старыми  деревьями. Деревья облюбовали для себя грачи. Кругом полно молодых , ветвистых красавиц, а они вот который год вьют гнёзда на старых ободранных тополях, посаженных когда-то первопроходцами  слева от церкви. Грачи орут постоянно, то ли гнезда поделить не могут, то ли птенцы у них глухие, то ли у них просто такая натура- орливая. Внизу под гнездами - сухие ветки, обломанные прутья, белые фекалии , которые могут и не долететь до земли, а шлёпнуться вам на голову или плечи. Убивать грачей нельзя. Божьи птицы. Были смельчаки, стреляли по грачам из духовых ружей. Всей стаей набрасывались птицы на смельчаков, и те отступали. Вот где А. Хичкок брал сюжеты для своих первых фильмов!!! Однажды я фотографировала гнезда снизу вверх и для выбора хорошего кадра несколько раз прицеливалась объективом. Нападать стали. Ушла подобру-поздорову. А вот когда птенцы из гнезд вываливаться станут и ты захочешь помочь птенцу подняться, посадить его на куст или ветку дерева, начнется гам     непрекращаемый. Не смей подходить к птенцу. А мамаша будет летать или сидеть рядом, но птенцу всё равно хана. Не взлетит. Побродит-побродит он по траве зеленой, а потом исчезнет. То ли кошка съест, то ли сам от голода погибнет.

От тропинки через асфальтовую дорогу перебираюсь на любимую аллею. Любимую, потому что мало на ней людей. Иногда мамы с колясками пройдут, иногда - бабушки или внуки с собачками. А породы собачек я знаю. Увлекалась когда-то. И собачки меня не боятся, и я их не трогаю. Однажды в другом городе подбежала ко мне на огромной скорости  большая собачка, овчарка называется, но вместо того, чтобы сбить с ног , положила мне лапы огромные на плечи и язык высунула. Хозяева перепугались, извинялись, а у меня ни один мускул не дрогнул. Приятно стало, что за своего приняла меня собачка. Мелкие собачки бывают злющие. Но я обхожу их стороной.

Аллея всего два года назад была украшена по краям красными кустами шиповника. Сейчас облысела, остались заросли бузины да боярышника. Сейчас как раз их белое цветение. Хотела веточку сорвать для кролика, но подумала, что отравится он бузиною. Лучше березку поищу. А дальше- шествие по совершенно чудесной плоскости. Под ногами- асфальтовая тропа, справа- , за редкими деревьями – шоссе с редкими машинами, слева- зеленое поле травы вплоть до здания школы, рощицы густых кустов незнакомого растения, а ещё дальше- дома, многоэтажки, с машинами  во дворах. Но это далеко, и мне нет до них дела. Впереди вьется тропа до самого поворота, шоссе скрыто густыми кронами деревьев, изредка мелькают уже зажженные фары автомобилей и белеет бок рейсового автобуса. Дочь приедет в одиннадцать и у меня есть возможность гулять ещё, а потом похвастать, что, вот, мол, дышала свежим воздухом. Здесь тоже есть птицы. Большие, с красной плотной  грудью, и маленькие- стрижи или ласточки, и совсем мелкие пичужки- меньше воробья. Но удивительно!! Они молчат. Летают активно, стригут воздух, нападают друг на дружку в воздухе. И всё это - молча!!!!  Всё-таки, грачи, хоть и воспеты художником, глупые птицы!! Чего орать-то!!!

Возвращаюсь по той же дороге, дав обещание завтра удвоить расстояние . Набираю веточек для кролика, листьев одуванчика, складываю в карман и иду домой. Мимо на полной скорости проезжают две машины скорой помощи. Опять какой-то бабуле плохо, думаю.. Ан нет. На этот раз- мальчик 11 лет. Катался на дверях заброшенного клуба и свалил дверь на себя. Дружки ,конечно, разбежались. Случайно вышел из гаража Олег, молодой парень, мой ученик когда-то. Вытащил парнишку из-под тяжелой металлической двери и вызвал скорую. Скорая приехала удивительно быстро- через 15 минут. Мальчика увезли в больницу- перелом бедра. Постояли, поговорили, попрощались, пошли по своим делам. У дома- опять собачки. Такса-мама. Вышла на прогулку. Детки дома, спрашиваю, большие ли? Большие- отвечает хозяйка и показывает согнутую ладошку.

Вот и погуляла. Отдала кролику веточки. Есть не стал. А утром сегодня уже их не было. Съел. А у меня настроение поднялось. Хорошо все-таки жить в ладу с природой!!!!   


Пожар

Был у нас огородик. На самом краю посёлка, почти у железнодорожной линии. Размером с двухкомнатную квартиру. Подарил нам с Аней его сосед. Огородик был весь заросший травой, почва сухая и неплодородная. А нам в охотку. Интересно, что на ней можно посадить и что вырастет. Вскопали мы лопатой землю, разделали грядки, я почитала в литературе кое-что, купили семена укропа, петрушки, кабачков, патиссонов, свеклы и др. Кабачки сначала на окошке прорастали в земле , потом мы их высадили. Лук мелкий тоже на окне проклюнулся, высадили. Воды поблизости не было. Ходили с ведрами и лейкой на ближайший прудик, носили воду для полива посаженных растений. Но поначалу было вот что.

Травы с осени осталось много. Когда она чуть подсохла, мы её решили сжечь, как это делают все на огородах. Подожгли. а трава как вспыхнула, огонь как пошёл лизать поле и кустики, мы и опомниться не успели, как он стал подбираться к чужим огородам и кустам смородины и малины. И, как на грех, воды-то нет!! Моя куртка на ветках дерева вспыхнула и превратилась в комок синтетической смолы. Хорошо, я успела сотовый из кармана вытащить !! Пока Аня бегала заводой, я тяпкой сбивала огонь и пожгла все башмаки, Огонь -он такой! Шустрый !!! Короче, потушили. Дыму много было, На пожарище- пепел и горелые кусты. Задели чуть-чуть соседские кусты малины. Но соседа долго не было на огороде, потому не заметил.

А на пожарище понаделали грядок и вырастили кабачки и патиссоны. Была и капуста , два кочана, но мальчишки или алкаши срезали. Кабачки были знатные !! Понаделала я икры, замариновала. Но самое радостное было - приходить на участок и смотреть , нет ли новых плодов. А они были всегда- толстенькие, пузатенькие, блестящие. Мы срывали молодые, не оставляли их стариться. Молоденькие кабачки и патиссоны - самое то !!! и свёкла была хорошая. Потому что я в каждую. лунку при посадке клала навоз, соль и ещё что-то( по книжке).

Аня сделала скамеечку и я усаживалась отдыхать в знойные дни, покуда Аня ездила к подругам в Питер. По краям участка посадили малину, цветы бессмертники и рядом- фасольку длинную. Урожай стручковой фасоли был отменный. Хорошо всё-таки на огороде. Отдыхаешь душой и телом, хоть и приходится наклоняться и воду носить. Однажды в баке для воды нашли ежа. Он, бедолага, залез туда, а вылезти не мог. и лягушки запрыгивали, и мыши. а потом стал наведываться крот . Дыры большущие делал. Иногда я побаивалась оставаться одна на огороде. Люди далековато, а рядом - лесок и железная дорога. Но всё обходилось. теперь уже огородика нет. Анне некогда, у меня давление и нога больная. Участок зарос, только плугом можно землю поднять. И малина заглохла. Одичала и разрослась . Её же подрезать надо. А когда ветки вверх тянутся, ягоды мало бывает.

   


Рецензии
Здравствуйте, Галина Дмитриевна! Понравилось повествование про Санкт-Петербург. Здоровья вам! Хотела написать в ЛС, но не нашла вашего электронного адреса.

Светлана Тишкова   10.12.2013 12:00     Заявить о нарушении
Светлана! Здравствуйте!
Я просто автор. Галина умерла в 2011 году.

Спасибо тем, кто ведёт её страницу!

Елена Ительсон   14.09.2014 14:29   Заявить о нарушении
Царство небесное! Вечная память.

Светлана Тишкова   14.09.2014 15:12   Заявить о нарушении
На это произведение написаны 3 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.