придумай правила игры

ПРИДУМАЙ ПРАВИЛА ИГРЫ.
Я думаю о тебе днем и ночью, веду с тобой нескончаемый мысленный разговор, рассказываю тебе разные истории. Все эти истории в основном обо мне самом, и не для того, чтобы приукрасить себя. Мне хочется, чтобы ты поняла меня. В который раз замелькала иллюзия, что я, наконец, встретил человека, который захочет и сможет понять меня.  Понимаю, этого не будет, по тещу себя„ хотя бы в мечтах. Сама мысль, что кто-то понимает тебя, сопереживает тебе, опьяняет. Я просыпаюсь ночью и разговариваю с тобой,  с собой, конечно, но и  с тобой, вспоминаю твои слова, прикосновения, гримасы, твои губы, глаза, когда они одурманены нежностью. Я должен был стать добрее, а стал раздражителен и зол, наверное, оттого, что давно тебя не видел. Жалею о том, что случилось, и радуюсь, что это случилось. С того мгновения, когда мы заметили друг друга, пути наши начали стремительно пересекаться, и оставалось только отдаться на волю случая.
Я не помню, как это началось. Не в том я возрасте, когда теряют голову от одного взгляда. В тот момент, когда мы встретились, не состоялась любовь с первого взгляда, не было и мыслей об интрижке. Мимолетный оценивающий взгляд, как всегда мы смотрим на впервые увиденную женщину, мимолетный разговор, а, оказывается, течение уже неудержимо несло нас. В других обстоятельствах, мы, может быть, и не вспомнили друг друга,  но мы оказались в слишком сжатом пространстве,   чтобы пути наши могли разойтись.
Я считал, что жизнь моя катилась как паровоз по рельсам - только по рельсам и никуда в сторону – хотя злость иногда брала от этой предопределенности бытия, безысходной направленности движения, потряхивания на стыках быта. И вот меня снова замотало на стрелках-перепутьях. Понимаю, нам не быть вместе, ты не откажешься от устроенности своей жизни, да и я, наверное, вернусь на путь свой, но сейчас горечь нашей  краткотечной  любви пронизывает меня.
Мы целовались на скамейке в саду, и я спросил тебя:
- Что ты любишь?
- Зачем тебе это?
- Скажи, мне интересно.
- Дочь свою люблю, музыку, веселую компанию, хороших веселых людей,  мужа люблю.
- Жаль, - сказал я.
- Чего жаль?
- Жаль, нет  меня в твоем списке.
- Разве? - говоришь ты. - Я сказала, люблю хороших людей.
- Это не про меня. Хорошие люди не целуются с чужими женами.
- Значит  и я  нехорошая, целуюсь с чужим мужем.
Мы уже тогда понимали невозможность продолжения, и лишь крепче целовались, отгоняя горечь. Горечь от ощущения невозможности сделать это состояние влюбленности вечным, от невозможности свернуть со своих путей.
В тот день мы устроили небольшой пикник. Трава еще пахла зноем, а от земли шла прохлада. Мы пили водку и закусывали зеленым луком. Твоя спина опиралась о мои колени, и, когда я наклонялся, волосы щекотали мне лицо. Обалдев от водки и  жары, Генка вдруг понесся в воспоминания.
- Был у меня однажды случай, до сих пор все вспоминаю. И не знаю, правильно тогда я сделал, или нет.
Может, жизнь моя пошла бы совсем по - другому, и не сидел бы я сейчас с вами. Нет, я доволен своей жизнью, и жена у меня хорошая. Но ведь могло бытъ совсем по - другому, не знаю лучше или хуже. И что я мог сделать? Я тогда думал уже жениться, пора уже было, надоело одному, и присматривался, какая из женщин могла стать моей женой. А было так, значит. С работы я ехал в автобусе и дремал, а рядом девчонка садится, и я, засыпая, голову ей на плечо положил. Не специально, а в полусне, не думая ни о чем. Она не отстранилась, сидит, держит мою голову, не шевелится. С меня сразу сон слетел, как почувствовал я это. Смотрю на нее, она на меня, лицо ее рядом, так близко, что расплывается. И губы ее вижу, и сделать ничего не могу, тянусь к ним, а ее губы вдруг навстречу, слились, меня, как обожгло, оторваться не можем друг от друга, а кругом то люди. Подруга ее толкает, ты что делаешь, мол. Оторвались мы друг от друга, в конце концов. Сидим и молчим, а тут конечная. Вышел я, оборачиваюсь, а она стоит и смотрит на меня, подруга ее за руку тащит, что-то говорит, а она ни с места, и глаза у нее такие... и все смотрит, смотрит на меня... а я на нее. Потом она пошла, и я пошел. И как стукнуло, обернулся, и она обернулась ко мне, стоим и смотрим, и чувствую; ждет она, и тут я повернулся и ушел.  Забыть этого не могу. Ведь подойди я к ней тогда» все могло быть по - другому. Сейчас у меня все хорошо, я жизнью доволен. Но могло ведь быть... Так ли я тогда сделал?
- Гена, да ты, оказывается, гусаром был. Мы хохотали, разве не смешно. Генка ведь просто пошутил, ну не мог же он такое всерьез, совсем ни к чему откровенничать, лезть в душу.
А ты прижалась ко мне, и твоя голова на моей груди, и волосы щекочут губы, я потихоньку целую твой затылок. Вроде бы незаметно, но все начинают вставать и: и мы пойдем",  оставляют нас. Мы совсем одни, ты прильнула ко мне, я готов обнять тебя, а ты вскакиваешь: « Эй, куда же вы уходите". Шутка, в которую все равно никто не поверит. Мы догоняем компанию, и я потихоньку завожусь, потому, что временами я перестаю тебя понимать, хотя чаще мне кажется, что я тебя понимаю. Непонимание раздражает. Я успокаиваю себя: не заводись, терпение, это только игра, все, что между нами происходит - это только игра, в которой правила игры придумывает она. Неужели тебе трудно сыграть в игру, главное пойми, что здесь нет ничего серьезного. И мы играли. И доигрались. И вот уже у черты,  за которой драма. Лучше ли было бы Генке,   если бы он вернулся к той девушке?
Я не видел тебя больше месяца, и теперь готов ко всему. Я готов свернуть со своей колеи и пуститься в неизвестность. Впрочем, почему неизвестность? Мы ведь прекрасно знаем, чем это кончится. Теми же рельсами,   той же укатанностью пути,   с  погашенными чувствами.
Но сейчас мне плохо. Я молчу, ухожу в себя, а жена, предчувствуя или понимая, замкнулась, закрылась, как моллюск в створки, и напряженно ждет. Чего она ждет? Разрядки или конца этого молчания? Разрыва иди примирения? Мы не можем сделать и шага в жизни, чтобы кого-то ни толкнуть, не можем совершить поступок, ни сделав кому-то больно. И эту боль причинять женщине? Женщины с детства мне казались существами беззащитными, полностью зависящими от мужчин. Обмануть женщину, казалось мне тогда немыслимо. Как же она потом будет, после того, как доверилась тебе, полюбила тебя. Когда в книжках, читанных в детстве, погибал герой, мне казалось несправедливой и невозможной его смерть потому, что у него оставалась любимая. Ее было жаль больше, чем погибшего героя. Как она останется жить без него, как ей жить после этого? И хотя потом, повзрослев, я понял, что женщина, как правило, и более практична в жизни и лучше приспособлена к ней, и зачастую лжива и жестока, жалость к женщинам всегда оставалась во мне. Мне всегда было тяжело расставаться с женщинами, поэтому я с трудом шел на романы.
Глупее не придумаешь - влюбиться в мои годы, расхожая фраза, словно влюбиться привилегия молодости. Но ведь твердят эту фразу именно те, кто влюбляется. Остальные молчат, и или завидуют, или осуждают. Может, с возрастом мы реже влюбляемся, потому что стараемся избежать неспокойствия, неупорядоченности. Старик, ты идешь на ловленный мизер, - сказал ты себе, когда она подошла и сказала решительно: пойдем. И ты пошел на глазах у всех, ждущих сенсации, скандала. Идиоты, это же надо додуматься - на глазах у всех, как будто нельзя было сделать это тихо, аккуратно, чтобы  мышка не подкопалась.
Ты спиной ловил эти мысли, словно твое тело стало микрофоном, А утром Генка сказал: " Если и не было ничего, наговорят теперь в три короба", - и в голосе у него была такая тоска. Он,  наверное,  вспомнил_ девушку из автобуса
-Что нам делать? - говорю я.
Ты пожимаешь плечами: - Не знаю. Зачем я тебе нужна? - говоришь ты.
- Не знаю, знаю только, что нужна, разве этого мало?
- Совсем мало.
Я понимаю, ты хочешь, чтобы я начал клясться в любви, но если я сделаю это, ты тут же скажешь - вранье, и будешь права. Если я начну говорить, слова превратят все в ложь, в несерьезность, а это тебе и нужно подсознательно. Ты нелогична, как любая женщина.
Ты хочешь, чтобы тебе объяснялись в любви, и понимаешь дежурную обманчивость этих объяснений, ты хочешь - чтобы тебя любили, но не хочешь верить в серьезность чувства, которое полутреп должен превратить в банальность. То, что я не пытаюсь объясниться, обескураживает  тебя.
- Я знаю одно, мне будет плохо, тебе будет плохо. Но ты мне нужна, очень нужна, ты даже не поймешь, как ты мне нужна.
- Ничего не будет, ничего не будет, - твердишь ты.
- Да, наверное, но не в этом дело.
Не в том дело, будет или не будет. Как тебе объяснить, что человеку нужно это состояние влюбленности, это неспокойствие, смятение, потому что оно рушит в твоей душе бастионы обыденщины.
- Я тебе вправду  нужна?
- Да, вправду.
- Спасибо тебе...
Это тебе спасибо. Мы с тобой как два бойца в кулачной драке под перекрестными взглядами. Глупцы, они не понимают, что своим осуждением они толкают нас еще ближе друг к другу, мы ищем опору друг в друге, одни против всех. " Что им делать, таким двоим, мы не ведаем, что творим". Твои глаза у моих глаз. Какого цвета у тебя глаза? Я совсем не помню этого, зато я помню ощущение, когда твои глаза у моих глаз, когда мы смотрим друг в друга. Я не обольщаюсь в тебе, я через многое прошел, чтобы обманываться слепо. Но это не имеет значения. Ты не станешь такой, как я хочу - никто этого в жизни еще не смог сделать. Я не строю иллюзий. Я знаю, кто ты есть. Я вижу и твою вульгарность, и легкомысленность, которая не от легкости ума, а от неразвитости его. И я знаю, чем все это кончится. Если все пойдет путем своим, я сменю одну тюрьму на другую. Но скажи мне слово, позови, и я пойду за тобой. Не в неизвестность, как поется, а через неизвестность к тому состоянию, в котором я находился до встречи с тобой. И спасибо тебе за все то, что я сейчас чувствую. Когда ты касаешься меня, когда смотришь мне в глаза, за то щемящее радостное чувство свободы и нежности, которое охватывает меня.
Я шел сзади и видел овал твоей щеки, и меня заливало нежностью, когда я смотрел на него. А потом мы стояли в коридорной толчее, и ты ласково касалась меня рукой, а я торопливо нес какую-то чушь и знал, что через мгновенье нас разнесет по своим делам, и знал, что ничего другого не будет, кроме этих кратких, случайных встреч в институтском коридоре. Мы потеряли момент, тот единственный момент, когда у нас хватило бы сил, чтобы решиться на поступок. А теперь нас втянули в себя у каждого свои водовороты быта, и растаскивает нас в разные стороны. И потихоньку в таких мимолетных встречах догорит наша любовь, любовь, которой могло бы и не быть. Случай свел нас в той поездка, а порядок жизни разводит нас снова по местам. Мы избежали жестокого выбора. Мы, счастливчики, легко отделались приятными воспоминаниями о недослучившейся любви. Мы побалансировали на краешке и вернулись каждый к своему, и теперь чувство жалости о том, что не случилось, останется в нас. Мы стоим уже на разных берегах реки. Но я вспомнил, что кроме устойчивости берега, ест еще и радость плавания. Да нет, никуда я не поплыву. Я потрогаю воду кончиком ноги и испугаюсь, не решусь. Все останется на своих местах. Нет, внешне все останется по-старому. А вот внутри, Не воспоминания о тебе, а моя нерешительность - вот что травит меня. Я должен был сделать это. Броситься, как в омут, а я думал, как бы не замочить ботинки. Боишься причинить боль другим и уничтожаешь себя.
А нужен ли был я тебе? Пошла бы ты на все ради меня? Думаю, нет. А может быть и да. Но стоит ли думать о том, что не состоялось, стоит ли мучить себя этим? Я обокрал себя. Не признавался себе в том, но подсознательно быт, устойчивость жизни держат меня мертвой удавкой. А в общем-то, какая разница - пришла  бы ты ко мне или нет. Легкой связью, необязательностью мы бы не отделались. И ты, и я поняли это сразу. Поняли и испугались, и сопротивлялись влечению, тянувшему нас друг к другу. Дитя детдома и общежитий, она только что устроилась в жизни. Семья, квартира - ты ощутила под собой твердую почву. И вот она закачалась, готовая выскользнуть из - под твоих ног. И может не моя нерешительность всему виной,  а все та же проклятая жалость. Две судьбы висели  на  мне,   и я сдался.
Твои  глаза совсем рядом,  как когда-то,  уже давным-давно.
- Я не мог дождаться, когда кончится отпуск. Впервые мне так не терпелось выйти скорее на работу.
- Такой плохой отпуск?
- Я хотел увидеть тебя, я не мог дождаться.
- Это правда?
- Да, правда.
- Спасибо тебе.
Я касаюсь твоей руки и понимаю, что случай - он не профессиональный сводник. Он может случайно столкнуть нас однажды, но постоянно заниматься этим он не будет. А мы продолжаем ждать случая, и ничего не делаем сами. Мы несемся в потоке и молим, столкни нас снова. А впрочем, в этом ли дело. Просто мы до конца не верим друг другу. И ты, и я не верим, что другой захочет вырваться из своей колеи. " Я не хочу разрушать твою семью", - говорю я себе. Я не могу предложить ей ничего, кроме той серой обыденности, к которой мы придем с ней вдвоем, и в которой живет сейчас каждый из нас в своей раковине. Стоит ли менять?
- А, вообще, у меня все хорошо, - говоришь ты - только нежности немножко хочется и хочется, чтобы ты дочку мою увидел.
 В твоих словах закат. Спокойный, тихий закат в бледных тонах. Ты все понимаешь. А может, и любовь твоя была лишь порывом к нежности и ласке.
2
В саду пахло осенью. Все еще зеленело, плодоносило, но он чувствовал запах осени. Может быть, от дыма тлеющих листьев, на которых коптили рыбу. Этот дым напоминал ему кучи листьев, сжигаемых осенью в скверах. Костин принес патефон. Зеленый потертый ящик с лебедино изогнутым звукоснимателем. Сквозь шипение, потрескивание с трудом пробивалась музыка. Музыка била приторно - слащава, но напоминала о  неких добрых временах. Когда все были гораздо моложе, и жизнь волновала их. Костин крутил ручку патефона, ублажая себя в который раз удивлением присутствующих такой экзотикой Шеф вывалил на стол рыбу, золоченную от осинового дыма, пахнущую смородиновым листом. Рыба была фирменным блюдом шефа.
- Все готово, - сказал он.
- Приступаем, - тут же засуетился Пронов.-  Дамы и господа к столу, рыбка остывает, водка выдыхается, время золотое уходит.
 У шефа был день рождения, и отдел сорвался с работы пораньше на дачу шефа. Дача была построена недавно, и доски золотились тем же оттенком, что и рыба. Пронов следил, чтобы рюмки не пустели, чтобы закусывали все исправно, не тянулись вместо закуски к сигаретам. Горлышки бутылок целились в желтого лака потолок, патефон нахрипывал "Рио-Риту", шеф сидел, как Будда, молчаливый и улыбчивый. " Хороший ты парень, - думал Барятьев - но неужели тебе не скучно в этом суррогате праздника. Сколько лет мы знаем друг друга, а ты все прячешься в маску доброжелательности и бесстрастия. Неужели тебе не хочется вырваться в настоящее, не разыгранное... или ты, в самом деле, принимаешь это за подлинное".
Барятьеву вдруг захотелось поговорить с ним по душам.
- Да, оставь ты сигарету, - повернулся к нему Пронов.- Давай - ко лучше по  маленькой.
Пронов любил обо всех заботиться, всех опекать. Он плеснул из бутылки и поднял рюмку:
- Ну, поехали, а то ты что-то загрустил.
- Это что там за индивидуалисты, пьют, понимаешь, одни, и никому не предлагают - возмутился Кузин.
- Молчи, - сказал Пронов, - хочешь, наливай, и закусить не забудь.
- Хорошо сидим, - сказал Кузин, - почаще бы вот так нам собираться.
- Что, так и будем сидеть? - вылезла Светка. - Совсем что - ли постарели. А ну пошли танцевать. Вас скоро уже совсем от стула не оторвешь.
Барятьеву танцевать не хотелось, он сидел в сторонке, курил.
- Барятьев, - окликнула его Светка, - у нас не хватает кавалеров, а ты прохлаждаешься.
-Я сейчас подойду,- ему не хотелось ничего объяснять.
- Слушай, что-то ты сегодня у нас действительно молчалив?
- Сколько тут шума, - он показал на всех, - неужели не хватает еще одного голоса?
- Праздничный салют, понимать надо.
- Я добросовестно салютую наполненными рюмками.
- Смотри, не дай лишнего залпа.
Светка играла в отделе роль своего в доску парня, а, в общем, она была баба неглупая. Барятьев знал, что она не отцепится от него, и пошел танцевать. Он еще выпил с Проновым, а когда все начали петь, вышел в сад, сказав:
- Пойду, посмотрю самовар.
А ведь скоро действительно, осень, и все это... Он махнул рукой по веткам, в ладони остались зажатые листья. Медленно разжав ладонь, он стряхнул листья на землю. В душе были пустота и отчаяние. Что-то плохо со мной в последнее время, иду как по лезвию и не знаю, в какую сторону сорвусь, то ли скачусь назад, то ли улечу в пропасть неизвестности. Самовар уже начинал пыхтеть. Барятьев подбросил углей, подул, дым попал в глаза, и они заслезились.
Подошел шеф.
- Ну, как?
- Скоро закипит.
- Ты что ушел?
- Так... что-то на одиночество тянет.
- А. - а,  - а, - протянул шеф,  и наклонился над самоваром. Надо выговориться, и будет легче, - подумал Барятьев, - иначе я с ума сойду.
 - Что-то со мной творится, а может, как раз то, что и должно. Может все так и надо. Надоело все,  до некуда.
- Депрессия. Это бывает со всеми время от времени.
- Да нет, не совсем то.
 Из провалов по имени "депрессия" я давно научился выбираться. У меня есть десяток проверенных способов, начиная с самого банального -  напиться.
- А не влюбился ли ты?
- Что – то есть, не надо было посылать меня в ту поездку. Но только это была последняя рюмка, которая с ног валит.
- Значит, зря ты ее выпил.
- А что было делать с выпитыми до этого. Они требовали добавки. У меня дикое желание забросить все и ринуться в приключение, каким бы глупым и нелепым оно ни казалось.
- Ну, ну, - сказал шеф. - Только не выкинь какой-нибудь фортель на работе. С тебя станется.
- Жизнь наша бессмысленна, вот в чем дело. Когда это осознаешь - еще все нормально, а вот, когда это прочувствуешь, тут все.
- В конце концов, все возвращается на круги свои, не переживай. Все равно придешь к тому же, все дороги одинаковы.
- Но зато некоторое время чувствуешь себя удовлетворенным.
- Все дороги приводят к одному.
 Вот тебе и оправдание подкинуто, чтобы вернуть все к старому. Все хотят, чтобы я вернулся на прежний путь: и жена, и шеф, и сам я, наверное.
- Пойдем-ка,  лучше выпьем еще по рюмочке. У меня в заначке есть хороший коньяк.
- Универсальное лекарство от всех недугов, в том числе и психических. Пойдем, полечимся.
Шеф явно уходил от разговора, к чему все эти откровенности, своих сложностей хватает. Шеф сдвинул рюмки.
- Желающие к столу.
Женщины отмахнулись. Подошел Кузин, до этого что-то выяснявший с Костиным, затеребил Барятьева за рукав.
- Не могу я его больше слушать. Эта паскуда мне на работе все нервы вымотал, теперь твердит, как он меня ценит.
-Брось, - сказал Барятьев, - ты что, только понял, кто он такой?
- До той подлянки, что он мне выкинул на днях, я, все-таки считая его порядочным человеком.
- Не бери в голову, ты его не изменишь.
- Хороша у тебя дачка, шеф - сказал Пронов. - Теперь тебе колеса надо заводить, без колес пропадешь.
- Да, - процедил Барятьев, - без колес нельзя. Мужчине нужны игрушки, без игрушек ему не выжить.
- Ты о чем? - спросил Пронов.
- Да о том. Напридумывали чего угодно, лишь бы жизнь заменить. Жизни у нас нет настоящей, вот и заменяем ее разными суррогатами: дачами, машинами, хобби, работой, пьянством. Жить мы должны как-то иначе, а как не знаем. Вот и получается: не живем, а имитируем жизнь. А все равно в душе понимаем - неправильно живем. Что-то не так все происходит, ложь кругом, и внутри нас какая-то пустота, и эту пустоту заполняем суррогатами жизни; дачами, вещами. А вещи то ведь еще не жизнь. Жизнь - это приключение, праздник и неуспокоенность. А мы стали бояться нестабильности. А ведь в мужчине должен быть дух авантюры, готовности к приключению, к переменам. Это главное в мужчине. А стабильность это уже  женское свойство.
- И ты предлагаешь всем броситься в авантюры?
- Хуже не будет, а если всерьез, то не знаю, Не знаю, как нужно жить, знаю одно, нельзя жить так, как мы живем.
- Ну, понесло тебя, - сказал Пронов.
Разъехались поздно. Сойдя с электрички, Барятьев шел по улице, хрустел зеленым огурцом. Затихший город обволакивал своей успокоенностью.
 Поживем- увидим, - думал он. - Пусть все идет своим ходом. Куда-нибудь и вывезет. Жизнь все равно мудрее нас,  просто  мы не всегда ее понимаем.   Над  домами  уже тлели   звезды.
3
Не скажу, что я всегда была верной женой. И не потому, что не люблю мужа. Конечно это уже не та страсть, когда не можешь, кажется, дышать, не видя его. И потом он отец моей дочери, и я не хочу, чтобы у моей дочки было такое безотцовское детство,  как у меня. Но какой-то бес вселяется в меня, и я не могу удержаться от приключений. И еще нежности хочется и ласки. В прошлом году у меня была любовь. Он совсем был мальчишка и смотрел на меня такими грустными глазами. Мы целовались с ним и, когда он обнимал меня, у него дрожали руки. У тебя совсем не такие руки, у тебя уверенные руки, и обнимаешь ты так, что еще мгновенье, и я не устою, я вырываюсь, а потом вспоминаю твои руки и хочу, чтобы они снова обнимали меня, А тот мальчишка так робко касался меня и каменел, когда трогал мою грудь, и я чувствовала себя, словно я еще школьница и задыхаюсь от томления, когда меня трогает мужская рука. В тебе столько мальчишеского, но когда ты обнимаешь меня - ты мужчина, который хочет меня и не скрывает этого. Мне нравится, когда меня желает мужчина, да и какой женщине не нравится это. Все склоки у женщин, по-моему, только из-за того, что одна из них нравится мужчинам больше, чем другие, и тогда ей все завидуют.
Я сделала все, чтобы ты в меня влюбился, пускай мне завидуют. Ты влюбился, а я напугалась. Я хотела отдаться тебе, я думала о том, как отдамся тебе. Я люблю любовь, люблю быть с мужчиной, которому  нравлюсь, и который нравится мне. И перед тем мальчиком, в конце концов, развела колени в колкой траве, еще хранившей дневной жар. А с тобой? Стоило бы позволить тебе касаться меня вволю, и поток бы понес меня, и не выплыть бы мне. У меня соски звенели, когда ты трогал меня. Я уходила от тебя, я - не позволяла тебе ничего, а потом ночью вспоминала тебя, твои губы, руки и готова была бежать к тебе сейчас же, немедленно, затем я решала, что это произойдет в следующий вечер, но наступал следующий, и меня словно бы парализовало. Когда тебя не было рядом, мне все казалось возможным, а когда я была с тобой, я понимала, что ничего у нас с тобой не будет. Не сможем мы с тобой так: полежали на травке, полюбились, потом погордились победой и весело, но с легким налетом грусти, вспоминали бы нашу любовь. С тобой бы так у нас не получилось. Мне нравится вызывать на себя желание, влюбленность. Это такая заманчивая игра, но почти всегда она кончается одним и тем же, я сама теряю голову и оказываюсь в постели, А муж спрашивает: " Ну что, опять влюбилась". " Ага, - говорю я, - там был такой мальчик" Если я не скажу ему сама, до него, наверняка дойдут слухи. Я рассказываю мужу все, кроме того последнего, если оно случалось. Я говорю, это была всего лишь игра, и он верит, что это игра, игра без выигрыша и проигрыша, но на всякий случай предупреждает: " Смотри, доиграешься когда - нибудь". Он знает, что я не могу без влюбленности, приключений. И вот я доигралась. Ты был в отпуске, и я ходила под окнами твоего дома, набирала твой телефон и молчала в него. Иногда мне везло, и я слушала, как ты нетерпеливо и раздраженно кричал: " Алле, кто это, я не слышу вас". И если бы тогда я встретила тебя, не знаю, чем бы все это кончилось. А когда ты появился, я уже взяла себя в руки. Когда я тебя вижу, когда ты рядом, я лучше владею собой, чем в твое отсутствие. Я часто думаю, что ты напридумывал обо мне. Я ведь совсем не такая, какой ты меня, наверное, представляешь. И я не хочу, чтобы ты знал меня такой, какая я есть. И этот страх, а не добродетель, сдерживает меня с тобой. А иногда мне хочется, чтобы ты знал обо мне все. Но стоит мне расслабиться и рухнет преграда между нами, тогда нет мне спасенья, а мне о дочке надо думать. Я слишком трудно жила, ты ведь этого не знаешь. Что ты вообще, знаешь о моей жизни? У меня семья, и дочурка моя, мой кукленок, а с тобой не будет мне покоя, что я потом скажу дочурке, как ей объясню? Сколько лет пройдет, пока она сможет меня понять. Зачем ей переживать все то, что пережила я. А я знаю, если я сделаю хоть шаг тебе навстречу, тебя уже ничто не остановит. Ты не можешь не понимать, что нас ждет, и все равно тебя это не остановит. Жалости в тебе нет к самому себе. Меня ты будешь жалеть, а себя нет. Я жизнь тебе испорчу, а ты меня будешь благодарить. Мне нежности хотелось, доброты, а ты добрый. Я глаза твои увидела и сразу почувствовала, что ты добрый. А потом вдруг поняла, что обожгусь об тебя. Нельзя мне как мотыльку на огонь, и испугалась. Я боюсь тебя, я жалею тебя, не хочу ничего ломать в твоей жизни и хочу быть с тобой. " Что ты делаешь, - говорили мне - опомнись”.  Скажи ты мне тогда слово, и я пошла бы за тобой на край света. Ты не сказал, может так и лучше. Да и не пошла бы я. Нельзя нам обоим терять голову, я должна удерживать тебя, но видит бог как мне это трудно. Мне хочется обнимать тебя. Когда твои руки, там, в саду, обнимали меня, как нелегко мне было оттолкнуть тебя. Я могла целоваться с кем угодно, а с тобой не могу. Ты не думай, я тех не любила, с кем целовалась. Когда не любишь, это ведь легко. Как ты разозлился, когда я целовалась с Сережкой. А я ужасно обрадовалась, когда увидела, как ты  злишься, и весь вечер  ходила такая счастливая, что плакать хотелось.
Я может и не та, какой тебе кажусь, но и не дура совсем. А знаешь, с тем мальчиком в прошлом году у меня все было не случайно. И ты мне понравился потому, что, в сущности, ты – мальчишка. Сережка, как почувствовал, что я к тебе тянусь, говорит: " Ты хоть знаешь, сколько ему лет?" А я говорю: " Он моложе тебя, моложе вас всех вместе взятых.  Ты сумел сохранить в себе столько детства, что от тебя женщины без ума. Нам в жизни нужны расчетливые,  деловые мужчины, а в любви нам; нужны мальчики, забывающие обо всем. Я тянулась к тебе, и сама себя обманывала. Я говорила: мне просто нужно, чтобы он влюбился в меня, чтобы доказать всем, что я такая оторви, что я самая желанная, а потом стало так, что мне было все равно, что думают обо мне другие. Я свою недолюбленную молодость в тебе долюбливала.
А после отпуска, когда я встретила тебя,, я увидела твои грустные глаза, и такая в них растерянность, у меня сердце сжалось. Я касалась, тебя рукой, славно ты елочная игрушка и любое неосторожное движение разобьет тебя. Я знала, что ничего больше не будет. Я так ждала этой встречи, а когда встретила, то поняла, что все уже позади, все кончилось, словно болезнь оставила меня. Я все еще вялая, разбитая, но болезнь позади, и я ухожу от нее. С каждым словом, с каждым поцелуем мы расходились все дальше и больше. А может и хорошо, что все так кончилось.