Старые Сказки Синей Раковины-3

                Старик у моря.

     Он сидел уже давно. На каменистый берег обрушивались волны, брызгая пеной. Ветерок подхватывал брызги, бросая их в лицо старого человека. Монотонный шум прибоя сначала обострял чувства  Акито. Потом притупилось чувство голода, ушло нетерпенье. Перестало казаться, что он человек. Старик стал частью берега, частью прибоя, частью моря, которое было главным в его жизни с самого детства. Высокая скала с загадочным пятном казалась на солнце большим полотнищем, на котором он удиви- тельным образом наблюдал эпизоды из жизни. Просто сидел и смотрел, как трещины, углубления и выступы складываются в изображения, в которых он узнавал знакомые лица и пейзажи.  И живой воздух моря, как всегда, колебал или двигал эти изобра-жения, придавая им большую достоверность. Это было занятно. От нахлынувших чувств, впору было заплакать, поэтому Акито коротко рассмеялся отвратительным и грубым смехом. Не было привычки смеяться, не было красивого смеха. Чаще приходилось сдерживать себя. Молчать, всецело отдаваясь зрению, слуху и обонянию.
     Чуть скрипнуло кресло под натиском  сильного тела. Акито едва скосил глаз в сторону слуги, тот немедленно подошёл, подав ему  воду для питья. Несколько листиков ароматических трав плавали в чаше: небо отражалось на поверхности Последней воды. Жёсткий взгляд  старика скользнул по лицам самураев. Они спокойно стояли в полном боевом облачении, и их лица были просто продолжением вооружения. Скажем, частью шлема.
   Старик выбрал Томо-доно Токугаву и кивнул ему. Самурай подошёл и поклонился. Глаза их встретились, и сердце Акиты наполнилось гордостью и пламенной яростью. Вот они – глаза тигра, которые прошли сквозь огонь и реки крови.  Глаза вечности, которые не знают и тени страха, как не ведают и  сомнения. Как раз такой взгляд нужен ему сейчас больше всего.
Старик перевёл взгляд на меч Токугавы. Лучшая работа лучших кузнецов, а кто лучше самурая знает свой меч? Ведь он сам его делал, сам ковал свою славу, свой Путь и свою смерть! Смуглые, ужасно сильные руки Томо-доно, о которых ходили разговоры даже среди самураев, покоились на его поясе, готовые в любой момент  сомкнуться на рукояти катаны. Как хорошо, что у него  есть такие руки! Сердце благодарно дрогнуло – именно такие сейчас и понадобятся.
    Акито Симадзу одобрительно кивнул,  получилось совсем незаметно. Снова перевёл взгляд на море и небо. Флаги, которые полукругом  позади  него держали воины, красиво трепетали и хлопали. Он сам выбрал это место для своего последнего обряда. Не должен самурай умирать в постели. Такого позора ему не пережить. И никто из присутствующих не согласился бы на это. Вся жизнь прошла в сражениях. Но получилось так, что он остался целым и живым. И его час настал. Уже не до новых войн: пусть другие укрепляют отвагу в своём сердце, его сердце переполнено.
Тот, кто придумал, что самурай в конце жизни должен убить себя  своим же мечом, который сам выковал в молодости, с которым воевал всю жизнь – был сто раз прав. Эта традиция согревала сердце. От такой смерти разве откажешься!
   Совсем близко кричали чайки. Одна метнулась неподалёку, и у самых ног Симадзу выронила свою рыбу. Он сам выбрал это место. Неделю назад стало казаться, что во время ритуала, ему  будет не хватать воздуха  и воды. На берегу всего было в избытке. Но самым важным было  само море. Его синий цвет заменял ему в жизни нежность и радость. Волны, и только они, могли ласкать его израненное тело, превращая железные мышцы и волю в подобие нежности. Куда без моря? Сколько же он проплыл на кораблях? Сколько битв было на воде??  Без моря -  нельзя.
     Пришло время для последних воспоминаний. Он вспомнил отца, который ему, малышу в самурайском облачении, давал советы, обучал священному кодексу. Властный взгляд единственного глаза сверлил его душу. Маленький Акито стоял в трёх шагах от отца, но этого расстояния было достаточно, чтобы чувствовать страх и трепет, похожий на ужас. А ненавидящий и кровавый глаз леденил душу маленького существа. Резкий и страшный голос отца выкри- кивал необходимые для него наставления.
     Это происходило на горе, возле дома Симадзу. Сверху открывался чудесный вид на синее море. Заманчива и прекрасна жизнь. Но в этот день его душа была наполнена огненным волнением,  непонятным и отчаянным азартом. То, что он слышал, ему уже было знакомо: об этом говорилось время от времени всеми, кто бывал у отца. Об этом можно было услышать от матери и от сенсея, учителя-наставника маленького Акито. Он пытался понять долг и честь самурая, его путь и цель, но детство мешало. Детство никак не могло понять жажду смерти. Ведь человек смертен. Зачем же надо было стремиться ускорить её приход? Почему убивать – это хорошо? Совершенно непонятны были слова отца о необходимости  харакири в конце жизни самурая. Он говорил, что это укрепляет дух и поддерживает дисциплину. Он говорил, что тот, кто знает о своей неминуемой смерти, тот себя не жалеет в бою. Он говорил и о том, что если ты своими руками режешь свой живот, то ещё чудесней они будут вспарывать чужие животы и глотки.
Акито узнал, что меч – это ничем незаменимая и сила, и помощь, и надежда, и судьба. Что мечём нужно владеть так, чтобы он стал продолжением  обеих  рук. А так же и то, что здоровое  тело будет проводником духа  до двадцати лет. Но потом дух должен будет вести тело до самого последнего дня, а затем прекратить его жизнь.
   В маленького мальчика навсегда вбивалась мысль, что все чужеземцы ему враги; кого считать чужеземцами; кто твой повелитель, и как ему служить наилучшим образом; смерть за своего повелителя – цель самурая и самая лучшая награда, самая высокая мечта,  какую только может себе позволить человек….
           Волна с грохотом разбилась у старых ног. Акито неожиданно для себя с нежностью посмотрел на облака и море. Наклонился и взял несколько скользких голышей прямо из морской пены. Полной грудью вздохнул горьковатый запах темно-зелёных водорослей, выкинутых волнами на пологий  берег. Раздался его короткий и грубый смех, камни полетели в сторону. Минуту он стоял на коленях на  низеньком деревянном помосте красного цвета. Потом раздвинул  полы кимоно, обнажив живот.  Встал коленями на подогнутые края одежды. Сосредоточился, собираясь сделать последние усилия. Случайным взглядом окинул на прощанье боевых товарищей и слуг. Говорят, что его глаза уже не выражали ничего. Это не так. Они потеплели, когда увидели, стоящего с мечом наготове, Томо-доно Токугаву. В его мыслях вихрем пронеслась улыбка: «Томо – это значит «друг»!»
      В следующий момент он рывком, но одним движением, вонзил специальный нож себе вниз живота и протянул его кверху. Помедлил мгновение, и, повернув острый, как бритва, нож вправо, с силой протащил его в сторону печени. После этого он, уже не видя перед собой ничего, остался сидеть на ногах, поддерживаемый полами ритуального кимоно. Видимо от боли, он тянул подбородок вверх, задрав неестественно свою голову. Стоящие в окружении самураи, беззвучно отдали честь. Акито, по-прежнему, не издал ни звука. Строго выждав положенные ритуалом секунды, катана Томо-доно сверкнула молнией, отрубив голову Акито. Раздались резкие команды, площадка моментально опустела. Унесли все вещи, а так же  помост, тело и отрубленную голову. Закончился путь Акито Симадзу: вечная слава ждёт самурая в чертогах богини Аматэрасу!
   Море прощалось с ним, накатываясь на берег и шелестя камешками. Резкий крик чаек усилился. И вскоре всё побережье Японского моря голосом чаек прославляло ушедшего навсегда человека, закончившего путь самурая. Эта слава улетала в синее высокое небо. Далеко-далеко, за белыми облаками, плывущими на горизонте, ещё слышался птичий гомон, рассказывающий о недавнем событии на их родном берегу.