Threelives

Ночи напролет жгут глаза солью слёзы. Она уже давно не спит, может, полгода, может, год. Ведь это не так уж и важно. Его больше нет. Она одна на всём белом свете.
А всё было так просто. Тогда как и сегодня шёл тёплый сильный летний ливень. Он был в новом белоснежном костюме двойке от Armani с кровавым букетом роз. Дым от сигареты резал глаза, как будто где-то далеко в тумане его красивое лицо отражало тусклые блики жаркого июльского солнца, уходящего за кучевые облака, тянущиеся бесконечными рядами по блеклому небу.
Она сидела на холодной металлической скамейке насквозь промокшая, но домой идти не хотелось из-за бесконечных семейных ссор с родителями, которые не хотели никак понять, что она уже давно не девочка, и в праве сделать свой собственный выбор, никак не основанный на их жизненном опыте и традициях приличного общества.
Парк, тёплый летний ливень и красивый парень с зелёными глазами и ярким багровым букетом. Он точно кого-то ждал. Ждал до конца. Он посмотрел на часы, потеребил уставшие цветы, осмотрелся раза три, подошёл к ней, мило улыбнулся и вручил букет, словно ненужный никому подарок. И ушёл. Просто ушёл, ничего не сказав.
В надежде увидеть его ещё раз, на следующий день он сидела в том же парке на той же самой скамейке. Но он не пришёл. Было душно, солнце нестерпимо плавило асфальт и трескало вековые камни. Она вернулась домой только ночью с мыслью, что обязательно встретит его в ближайшем будущем. Так и получилось.
Они встретились в грязном подъезде. Ни в каком-то там неизвестном, а именно в её сером подъезде, как дальше стало ясно, и его тоже. Он жил этажом ниже прямо под ней. Как обычно бывает в жизни, они с ней ни разу не встречались, может, и встречались, но не обращали ни малейшего внимания друг на друга. Как-то так вышло, что их пути расходились альтернативными волнами по существующей реальности.
Потом были прекрасные ухаживания: различные цветы, дорогие шоколадные конфеты, шампанское «Кристалл», клубы, кафе, рестораны, выставки, театры, кино… они целовались каждые пять минут и не могли друг от друга оторваться ни на секунду. Утром он ждал её у двери с двумя чашками свежесваренного кофе. Где-то через месяц она узнала, что тогда в парке под летним ливнем он ждал свою невесту, которая уехала с другим на новеньком Porshe Kaenna под песенку Bon Jovi It’s my life. Как обычно говорится в нашем мире, встретились два одиночества.
Месяц, два, год пролетели как одна внезапная секунда безудержного счастья и любви. Он работал, она училась. Вскоре она переехала к нему. Всё было замечательно. Но вскоре что-то начало его тревожить. Она поняла, что он всё ещё любит ту, ту, которая так давно и так подло его предала. Было жаль, ужасно больно и беспредельно страшно. А вдруг… он мог просто уйти, не оставив и следа своего существования в этом городе, лишь рваные жгучие раны в душе и бесконечно глубокие чёрные дыры в душе. Однако он ждал, он хотел забыть, она это чувствовала и была благодарна. Но этого не получалось сделать или получалось, но совсем плохо. Каждый раз, когда они оставались наедине. Он пытался стереть мысли о той, что сделала его неспособным любить других, а она тихо плакала отвернувшись у окну. Он этого не знал или просто не хотел вникать.
А она каждый день переживала за него, рвала себя на мелкие кусочки, молилась за то, чтобы он был счастлив, чтобы всё было, как два года назад в тот прекрасный день, а всё потому что ей было плевать на себя, жертва в его сторону покрывала всё. Но она не показывала этого, он даже не подозревал как ей противно и бесполезно больно видеть, как он мучается. Она терпела, молча. Каждый момент иглами врезался в её сердце, молотом бил по душе, сжимал её в стальные тиски, разрывал разум в мельчайшие клочья с кровавыми рубцами. Но он этого не видел, ведь нельзя залезть человеку в душу и всё просто так узнать. Он не видел ту настоящую её, которая готова была вынести любые муки ради него.
Он всё реже стал возвращаться в их общий дом, всё чаще стал приходить по ночам в стельку пьяный и злой, бил посуду и крошил оставшуюся мебель, вёл себя по-свински. Она это терпела, ведь он по-настоящему любила его. Любовь – это боль, кто столкнулся с ней, никогда не забудет последних слов перед разлукой и стук шагов перед раскрытой настежь дверью. А потом они занимались сексом. Именно так. Это были уже не занятия любовью, никак нельзя было назвать любовью то, что происходило в эти моменты между ними. Она любила его, но не умела играть в неё, а ему было всё равно. На этой почве вспыхивает боль, а она в свою очередь порождает ненависть.
Наутро она просыпалась и просто уходила куда-нибудь, она не хотела его видеть. Казалось, что это уже навсегда, и она больше никогда не вернётся, но на деле она возвращалась вечером и снова тихо страдала. Просто надо было поставить жирную точку, а она ставила троеточие длиной в бесконечность.
Но однажды он вдруг не пришёл, исчез. Она звонила ему каждые пять минут, но абонент был снова и снова недоступен. Через неделю, когда она уже совсем отчаялась его найти и готова была на крайние меры, она узнала, что он лежит в реанимации без сознания. Она сорвалась, в истерике собрала всё необходимое и помчалась в больницу. Там она просидела трое суток возле его кровати, а он как пришёл в себя позвал Свету. Но ведь её зовут совсем не Света! Даже общих букв в именах нет! Она ведь совсем не Света! Она ушла. Через два дня он умер. А ещё через день она узнала, что её номер был вторым, который он назвал врачам перед тем, как потерять сознание. По первому номеру, медсестре ответили, что это уже не их дело. Света отказалась приехать, а ведь только её он так долго ждал и верил…

Вот она сидит в своих четырёх стенах, задвинув тёмные шторы, и просто не может из них выти. Её сковал абсолютный холодный панический страх. Даже в подъезде ей становилось не по себе и хотелось убежать обратно в комнату, спрятаться там и забыться. Она не могла ступить на лестницу, ведь через два пролёта была его квартира, которая сейчас абсолютно пуста, а он сам уже давно гниёт в могиле на одном из московских кладбищ. Она также боялась встретить его знакомых и выслушивать их бесконечные бестолковые и уже точно никому ненужные соболезнования. Эти страхи давили на неё. Не давали сдвинуться с места, сковывали сознание, выворачивали душу наизнанку.
Она выключила все телефоны, удалилась со всех сайтов. Просто исчезла, а никто и не заметил. Никому не было до этого дела, потому что у всех своя жизнь, свои проблемы. А существование одного человека – это ведь такие пустяки.
Иногда на неё находило ощущение, что это всего лишь страшный сон, что ничего не случилось. Утром, когда ей хотелось проснуться после столь множественных болезненных бессонных ночей, она просто желала снять его руку со своей талии, перевернуться на левый бок, нежно поцеловать его в губы и сказать такие лёгкие слова: «Доброе утро, милый… Я так по тебе соскучилась за эту бесконечно долгую ночь. Я так сильно тебя люблю!» Но, к сожалению, это всё было реальностью: слева от неё было морозно, скрипел пронзительно сухой снег, там была совершенная тёмная до глубины нереального пустота.
Она перестала слушать музыку. Песни были или о любви, или о боли – и то, и другое медленно сжигало её уже и без того слабую душу. Окно она хотела закрасить, но на это действие не хватало воли и сил, так что она просто его зашторила. Она не хотела видеть тот мир за стеклом, ведь там не было его и больше никогда не будет, , значит, и самого мира тоже не существовало для неё. Календарь повис на дате его смерти, часы остановились навсегда и не починить, многодневная пыль покрыла все предметы бытия, захватив её в свои мягко-грязные объятия. Апатия, страх, боль, разочарование и пустота царили в этой комнате.
Родители ничего не смогли для неё сделать. Все попытки вывести её из этого жуткого состояния были тщетны, так что они просто оставили её одну наедине со своим горем, лишь изредка заходя проведать её и поговорить с мёртвым манекеном её тела и с холодными стенами её темницы.
Со стороны она не видела, как она выглядит, да ей ровным счётом было на это наплевать. Она стала похожа на египетскую мумию, такая же сухая, такая же пустая. Зеркало уже давно валялось разбитым недалеко от шкафа. Она не раз ранила себе об осколки, рассыпанные практически по всему полу, и, не чувствуя боли, плелась к кровати, чтобы на короткое время провалиться в лихорадочную дрёму. В таком состоянии она ничего не понимала, а родители пользовались выданной им судьбой минутой и старательно кормили её, мыли, плакали навзрыд и уходили из ее комнаты. А она приходила в себя и совсем ничего не помнила.
Сегодня он умер уже в 183 или 365 раз. Сегодня его уже нет несколько длинных тысяч часов. Сегодня она плачет в миллионный раз. Сегодня всё закончится. Она сделает всё, чтобы разорвать этот жуткий круг боли и печали.
Судя по всему, уже ночь. Часа два. Она выходит в подъезд. Своими огромными клешнями её сковывает панический страх, но она из последних сил перебарывает себя и идёт к лифту. Поднимается на четырнадцатый этаж, но дверь на крышу заперта, а замок такой большой, что его не сломать, да и куда ей в таком состоянии, когда сама еле держишься на ногах, атрофированных от полугодового/годового сидения в мрачной комнате. Она не смогла бы сломать этот замок в любом случае, ей бы лишь сделать один маленький последний шажок в пропасть, чтобы хотя бы на миг увидеть его красивое лицо с зелёными глазами, обвести взглядом белоснежный костюм и кровавый букет.
Она спускается на тринадцатый этаж и выходит на балкон, соединяющий лестничный проход с холлом для лифтов. Без единой мысли она перелазит через ограду балкона. Косой дождь с силой ударяет ей в грудь, ветер бьёт по лицу, как будто сама природа не хочет её отпускать. Она поскальзывается. Ещё пять минут мыслей о нём и всё., ведь если она его уже совсем никогда не увидит, мыслей о нём больше не будет. Ведь то мир не для грусти.
Нога повисла в воздухе. Вторая. Раз, два…
Холодный асфальт впитывает жгучую кровь девушки лет двадцати. Её глаза устремлены в никуда, а губы улыбаются, обнажая правильный ряд передних зубов. Это её первая и последняя улыбка за год, а может, и больше. Вот только он жив, а её больше нет.

Сегодня я узнал, что её больше нет. Во т был человек, а теперь его просто нет. Она покончила с собой из-за меня, но я не чувствую вины. У меня прекрасная семья: маленькая дочурка и красивая, заботливая жена. Каждому своё, как говорится.. да, конечно, я ей многим обязан и очень благодарен: именно она меня вытащила из ямы, когда моя любовь, забыв про меня, уехала с другим. Да. Я помню тот день, когда я собирался сделать Свете предложение, стоял как дурак, прождал её два часа и теребил этот проклятый багровый букет роз. А тут она – красивая, одинокая, безусловно печальная. Вдобавок ещё и соседка сверху. Я думал всё пройдёт, с ней было прекрасно, если не сказать что вообще просто восхитительно. Она мне нравилась, но не больше, на её любовь я не мог дать ничего взамен. А моя любовь рвала на части и не давала спать. Она плакала, я слышал, но ничего не мог сделать с этим. Иногда так случается, а ведь всё бесповоротно, прошлое нельзя вернуть, нельзя исправить.
Реанимация, уколы, капельницы, чёрные стены, белые палаты, красные от боли глаза, потолок, сигарета, спирт, кровь и иглы.
Через полгода я вышел, а она исчезла из моей жизни навсегда. Но вернулась Света, также навсегда. Я был на седьмом небе от счастья. Всё как в первый раз. Через год была свадьба. Я обязательно пойду на похороны.
Дождь, слякоть, какое-то хмурое лето, больше похожее на раннюю осень. Её родители с ненавистью смотрят на меня. А я счастлив. Хотя грусть и заполняет мою душу. Ну ничего, когда-нибудь они меня поймут и простят.
Прошёл месяц. Я возвращаюсь с работы. Моих любимых всё ещё нет, хотя они уже как час должны были вернуться из бассейна. Звонит мобильный телефон. Их больше нет на этом свете. Машина залетела под «Камаз», а их просто разорвало на части. Сразу. Насмерть.
Боль. Адская. Жгучая. Сильная. Невыносимая. Слёзы. Едкие. Кислотные. Горькие. Бесполезные. Сердце. Пустое. Усталое. Слабое. Ночь. Бессонная. Яркая. Звёздная. Руки. Трясутся. Берут стакан за стаканом. Не могут успокоиться. Душа. Её больше нет. Огромная чёрная дыра.
Вторые похороны за год. Похороны близких мне людей. Солнце, поют соловьи, как будто ничего не случилось. Жизнь идёт, ни на минуту не замедляя свой бесконечный бег. Вот только моей жизни больше нет, она исчезла, испарилась как дым в вентиляционных трубах кафе. Это конец. Один пустой телесный сосуд. Так не должно быть, так не может быть! Это всё неправда.
Руки. Берут стакан за стаканом. Не могут остановиться. Газ. Спички. Кухня. Я. Больше нет меня. Кафель, стёкла, кости, ложка.я всё время был один. Она не вернулась. Она забыла про меня. Ей было совершенно плевать.. точка. Пламя без свечи.

З.Ы.
Я просто уехала и не жалею ни о чём. Кокс, трава, камень, героин, СПИД, сифилис, виски, водка, спирт.
Уже давно не твоя.
Свет-А.
P.S. Прощай, любовь не моя…

По заказу Маши из Томска [BerliN]