Отрывки из романа моя бабушка из россии, том 2-й

ЮЗЕФ БРОНФМАН                YUZEF BRONFMAN

МОЯ БАБУШКА ИЗ РОССИИ                MY GRANDMA IS FROM RUSSIA

                ЗАГРАНИЦА

                ЧАСТЬ II

                ОТРЫВКИ ИЗ РОМАНА
               
   
         Издательствo LIVING ART PUBLISHER (livingartpublisher.com), USA, 636 стр.

               Library of Congress Catalog Card Number: 2007930193

                ISBN   9780982724019

Страница 85
                * * *
Вдруг неожиданно кто-то постучал в дверь. Оба, удивившись, переглянулись.
– Неужели перекупщик? Так поздно? Зачем их пускают в гостиницу? – Лёня даже разозлился, а когда открыл дверь, совсем растерялся: перед ним стоял молодой мужчина в рабочем, но чистом костюме с галстуком и в защитной каске на голове.
– Чао! – весело поздоровался он, и, сняв каску, на ломаном английском представился: – Меня зовут Джузеппе.


Это было, как с ньютоновским яблоком! Бац по голове! Симпатичный итальяшка, с зачёсанными наверх волосами, как когда-то у Лёни, подвижный и жизнерадостный, как в итальянских фильмах, стоял перед Лёней и приветливо улыбался. Глазами он явно намекал, что неплохо бы зайти, а когда краем глаз увидел Соню, элегантно воодушевился. Смешивая английские и итальянские слова, а иногда даже употребляя к месту и не к месту русские, он продолжал потешно тараторить:

   
– Джузеппе, я Джузеппе, я работаю менеджером, строительным менеджером. Ремонт. Норма, норма... Пермессо? – И он, медленно входя в комнату, показывал на окно, где проглядывались трубы и рабочие леса. – Как вам тут живётся? Хоросо? Хоросо? – Взгляд его бегал по комнате, но чаще всего останавливался на Соне. – Я рад познакомиться, если очень шумно, скажете мне. – И протянул руку для знакомства, разумеется, сначала Соне, а потом Лёне.
– Соня. – Она совсем не растерялась, а наоборот, ей понравился такой напор и элегантность итальянского мужчины. – О, очень приятно.
Лёня тоже растаял, наконец, заговорив за долгие дни не с эмигрантом. В голове забегали какие-то комбинации будущей пользы от такого знакомства – живой итальянец, знающий Рим и командующий ремонтом в гостинице.
– А я Лео! Лео я! – Кажется Лёне начинало нравится его заграничное имя. – Москоу, фром Москоу...
– Я здесь уже больше года. Большой ремонт. Норма, норма нет. Ван ир, один год, – хохотал он. – Знаю много иммигрантов. Ебрео, джу, еврей. Ноу, ай эм Италия. Буду приходить, спрашивать. Мне жалуйтесь. Я главный. – И так же элегантно стал прощаться. – Арривэдэрчи! А домани! – Последний раз улыбнувшись и радостно, как старой знакомой, подмигнув Соне, он всё так же весело вышел.

 
– Вот мы и в Италии! Марчелло Мастрояни.
– Да, как я – дед Мороз! – усмехнулся Лёня. – Он глаз с тебя не сводил, как австриец в Вене, помнишь?
Он настоящий джентльмен! Неужели они все здесь такие? Южный, горячий, как одесситы.



На следующий день, придя опять в номер к Лёне, Джузеппе обрадовался. Весело, как и в первый раз, поздоровался с Лёней и опять, на всех возможных языках, заговорил.
– Veritas! Veritas! – много раз повторял Джузеппе, покручивая рукой и издавая какие-то звуки. – Тц-тц-тц-тц-тц... Meccanico? Elettricista? Но работ... – Понять его было невозможно. Они смотрели на Джузеппе и даже стали волноваться.
– Speak English, говорите по-английски.
– Ай бот Веритас, эмигрант, доллар, хотэл, но работ...


Ребята продолжали не понимать его, тогда Джузеппе стал им демонстрировать руками, оставаясь таким же весёлым, как в итальянских фильмах. Он подбежал к простыне, и, как будто взяв её к столу, сел на стул и опять стал крутить одной рукой, а второй, толкая простынь, издавал звуки: «Тц-тц-тц-тц-тц...»
– Veritas! Qui, qui, in hotel… – И, нарисовав пальцами на столе цифру «1978», стал показывать руками на комнату. – Qui, qui, in hotel… Ай бот... доллар...Но гуд, но работ... Immigrante, Russki immigrante… – Он грустно обхватывал своё лицо руками и качал головой. – Но гуд...
– Я, кажется, начинаю его понимать. Он купил здесь год назад швейную машину «Veritas» у эмигрантов, и она не работает. Давай, я попробую выяснить подробней.
И применяя все свои знания английского и итальянского, который успела нахватать в ресторане, стала медленно и подробно переспрашивать Джузеппе. Он обрадовался и от восторга стал подпрыгивать.


– Yes, yes, dollar, no good…
Постепенно выяснилось, что купленная им у эмигрантов год назад швейная машина не работает, его обманули. Он очень огорчён, так как машинка не строчит, а инструкция – на русском языке.
– Надо же! – воскликнул Лёня. – Сомневаюсь, что его обманули, эмигранты не могли везти на продажу поломанную машинку. Он просто не разбирается в ней. Я уверен, машинка работает. У Яши тоже был «Веритас», это очень хорошая машинка.
– Так что ему сказать?
– Так и скажи, что она работает, что у меня такая же машинка отправлена в Америку в багаже, и, что это очень хорошая машинка.
Джузеппе обрадовался ещё больше, стал кричать и показывать на Лёню пальцем:
– Ingegnere, Ingegnere!
– Он говорит, что ты инженер!
– Скажи ему, что он тоже инженер.
– Он спрашивает, не можешь ли ты помочь ему?


После длительных переговоров на всех языках, они договорились, что он заберёт их в среду к себе домой, и Лёня посмотрит, что он сможет сделать.
– Он ещё просит не ходить в ресторан на обед в среду, так как он приглашает к себе.
Итальянец был просто счастлив. Стал обнимать Лёню и, конечно, синьору. Впрочем, кажется, он обнял Лёню, только для того, чтобы было приличным обнять и синьору.


– А когда должен Джузеппе за тобой заехать?
– Он уже, наверное, давно здесь. Он ведь на работе. Потом, что значит «за мной заехать»? Разве ты не поедешь с нами?
– Как не поеду? Конечно, поеду. Посмотрим, как итальянцы дома живут. Наверное, у него там своя София Лорен ждёт. А ты не волнуешься насчёт машинки?
– Как тебе сказать? Там есть инструкция на русском языке. Это первое. Потом, я ведь всё-таки шил на «Veritas». И третье, я не думаю, что ему эмигранты подсунули поломанную машинку. Разберёмся, в крайнем случае, я никаких на себя обязательств не беру.
Потом сидели в номере и ждали Джузеппе. В какой-то момент он влетел, как вихрь. Стал лепетать на своём «интернациональном», размахивать руками, радостно обнимая то Лёню, то Соню. С трудом поняли, что он сейчас немного занят, а попозже зайдёт к ним опять и они поедут к нему домой.


– Я покажу вам, какое барахло мне подсунули ваши иммигранты. За доллары! Я купил машинку своей сестре, она зарабатывает этим деньги. Подарок! – Лёня корректно поддакивал, разводя руками, а Джузеппе продолжал бегать по комнате. – Целый год машинка стоит, и сестра с женой насмехаются надо мной.
Соня тоже участливо кивала головой.
– Надо же! Даже не верится... Неужели так могли обмануть?! Ты такой весёлый и доверчивый, Джузеппе. Не нервничай, Лёня поможет разобраться.
Она даже подошла и как-то прижалась к Джузеппе, заигрывая с ним. Джузеппе растерялся, но обрадовался и на всякий случай подмигнул Лёне: 
– У тебя красивая жена...
– А я не его жена, – продолжая кокетничать, сказала Соня.
– Как так?
– Он мой фиктивный муж. Женился на мне, чтоб вывезти меня в Америку. Как приедем в Америку, так сразу и разведёмся.


Лёня настороженно молчал. Джузеппе тоже забеспокоился, не разыгрывает ли его Соня, и, не зная, как реагировать на её шутку, быстро затараторил опять:
– Я пойду и скоро вернусь. Через десять минут едем ко мне домой! – И убежал.
А когда Джузеппе ушёл, Лёня удивлённо спросил Соню:
– Что это ты вдруг разыграла такую историю?
– А женщина всегда должна нравиться всем мужчинам, тогда мужу будет нравиться ещё больше.
– Антону ты и так достаточно нравишься...
– Я сказала мужу...
– Если ты имеешь в виду меня, то ты только что первому встречному призналась, что я – фиктивный муж.
– А я всегда об этом помню... и думаю. Прилетим в Сан-Франциско, и ты сам мне об этом напомнишь...
– Иногда ты меня ставишь в тупик.
– Это хорошо...
– Соня...
– Я всё время в тупике. А ты этого не понимаешь...
– Соня...
– Погоди, не объясняй. Я пойду немного пройдусь у гостиницы. А ты подожди Джузеппе. Вы найдёте меня внизу, если я не вернусь до его прихода... – И Соня, захватив куртку, вышла.


Лёне, наверное, даже стало легче от того, что не нужно продолжать этот изломанный разговор.
В дверь постучали, это был Джузеппе. 
– Вэри гуд, вэри гуд, – обрадовался Джузеппе, – всё, я готов, поехали.
И когда они шли по гостинице, не переставляли удивляться. Джузеппе знали почти все, и он, проходя мимо каждой эмигрантки и зная их всех по имени, заигрывал с ними.
– Джузеппе, Джузеппе, – кокетничали молодые русские синьоры, – когда ты закончишь свой ремонт?
– Скору, скору, – улыбался им в ответ Джузеппе, он был героем, настоящий ловелас, сбежавший из итальянского кино прямо к ним в гостиницу.
Еле-еле они выбрались на улицу. К их большому удивлению, у Джузеппе оказалась собственная машина. Он галантно открыл заднюю дверцу для Сони и пригласил Лёню на переднее сиденье. Но лучше бы они не садились!


– Он нас убьет! – истошно кричала Соня, впервые столкнувшись с манерой вождения автомобилей на римских улицах.
Почти не касаясь руля, Джузеппе размахивал руками и орал на всех водителей слева и справа. Его машина виляла и он, стараясь обойти каждого из них, даже используя тротуары, объезжал бесчисленное количество стоящих там машин и шарахающихся пешеходов. Но самое удивительное, что увидели Лёня и Соня и потом запомнили на всю жизнь, это то, что все водители вокруг автомобиля Джузеппе вытворяли то же самое. Особенно, когда чья-то машина была с откидным верхом и в ней неистово веселилась большая компания подростков, они все горланили, свистели, кривлялись, потешаясь над другими водителями, хлопали в ладоши и подпрыгивали так, что казалось, вот-вот кто-то из них вывалится на проезжую часть. К этому добавлялся страшный рёв быстро мчащихся бесконечных машин «Скорой помощи» и вой полицейских автомобилей. Казалось, что весь город состоит из больных, которых нужно спасать, и из преступников, которых догоняют. Видимо, это и была знаменитая езда в Риме.


– Ой, Джузеппе, ой, Джузеппе! – неистово кричала Соня, хватаясь за спинки сидений и за ручки, то левой, то правой двери. – Остановись или я умру... Держи руль руками! – На самом деле испуганная, она истерично хохотала.
А это ещё больше подбадривало Джузеппе, и он, довольный, оглядываясь на Соню, продолжал влезать в малюсенькие пространства между машинами, без устали лупя кулаком по клаксону своего «Фиата». Лёня не только устал от такой бешеной езды, он от криков и воя сирен закрывал уши руками, волновался за Соню, а ещё больше за Джузеппе.   
– Зачем ему ремонтировать «Veritas»?! Он ведь не доживёт до этого. Ты думаешь, мы доедем? – Лёня тоже кричал, стараясь перекричать необузданный визг римской езды.
– Если кому-то опасна моя езда, пусть спокойно ездит со мной в машине, а не гуляет по тротуару! – весело орал Джузеппе.


Но они доехали! Как ни в чём не бывало, Джузеппе резко затормозил возле пятиэтажного дома и, стремительно выскочив из машины, опять галантно открыл дверцу для Сони. Продолжая размахивать руками, он также галантно открыл двери лифта, нажал на кнопку третьего этажа и подвёл их к двери своей квартиры.
В эти несколько секунд, которые разделили их от момента, когда они подошли к двери и до момента, когда он открыл дверь, Джузеппе полностью изменился. В мгновение он стал взрослым мужчиной, главой семейства.


После всех виденных фильмов об Италии и о страстных итальянских женщинах, Лёня и Соня не сомневались, что дома у Джузеппе они встретят его прекрасную Софию Лорен. Перед ними стояли две женщины, обе полные, одна из которых оказалась женой Джузеппе – типичная хлопотливая домашняя хозяйка, выглядевшая старше мужа, и совсем не страстная. Другая, ещё полнее и ещё старше, была его сестрой. Рядом с ними стояла девчонка, как потом оказалось, дочь Джузеппе, чуть-чуть говорившая по-английски, при этом стесняясь и краснея.

 
– Мими, Кончетта, Эмилиа, – торжественно произнёс Джузеппе, представляя по очереди жену, сестру и дочь. – Дочь у меня отличница, она в девятом классе и говорит по-английски, – он обнял её, и она смутилась ещё больше, – так что нам теперь легко будет объясняться.
– Софи, – назвала себя по-итальянски Соня, наверное, вдруг почувствовав что-то щекотливо близкое с Софи Лорен.
– Лео, – тоже запросто назвал себя Лёня итальянским именем и вдруг, увидев на столе электрический вариант «Veritas», воскликнул: – Здравствуй, моя куколка! Знаешь ли ты, что твоя сестричка болтается где-то в океане? – А им всем на ломаном английском, русском и итальянском, помогая руками и стуча себе в грудь: – Точно такую машину я отправил в Америку. Получу ли я её? Ну, давайте посмотрим, что там у вас случилось.
Женщины засуетились, не понимая, что сказал Лео, быстро заитальянили по-своему, а Кончетта забегала по комнате, что-то ища, и все хором давали ей совет. Наконец найдя то, что искала, она, застенчиво вспыхнув, протянула Лёне кусочек белого ситца и стала пальцем показывать на швы чёрных ниток.

 
– Signor ingegnere, синьор инженер, вот тут, вот тут, – и вся компания, поддержав её, тыкала пальцами на строчку шва и, размахивая ими влево и вправо, показывала, какой он кривой.
Лёня, для начала иронично удивившись такому внушительному обращению к себе, никак не мог понять, чем они недовольны. Шов как шов, только строчка шва была не прямой, а шла зигзагом. Всё нормально. Но тут не выдержала Соня, и, хохоча, сказала ему по-русски:
– Синьор инженер, ну что ж ты стоишь, как синьор столб? Подойди к машинке, посмотри и попробуй.
– И то, правда! Я никак не могу понять, чем они недовольны.
Итальянская половина нетерпеливо нервничала, слушая незнакомую русскую речь, но опять обрадованно замычала, когда увидела, что «Signor ingegnere» направился к «Veritas». Они застыли, наблюдая, как Лёня осмотрел машинку, щупая её и проверяя натянутую нитку, сел на стул, подложил под иголку тот же кусочек сложенного ситца и нажал на кнопку. И когда иголка зигзагом побежала по материалу, все опять зычно затарахтели:
– Zig-zag! Зигзаг! Curve, криво!


Лёня всё ещё не понимал, что происходит, почему они так неистово кричат. Он посмотрел на Соню, как бы ища объяснений, но, видимо, Соня тоже не могла разобраться в происходящем. Тогда она позвала дочь Джузеппе и стала с ней говорить по-английски. Эмилиа зарделась, неуверенно посмотрела на отца, но Джузеппе бодрыми жестами поддержал её:
– Расскажи Софи, что машинка не шьёт прямо, шьёт только зигзагом. Покажи ей.
Девочка, с трудом подбирая английские слова и помогая себе руками, стала объяснять Соне проблему швейной машинки. Но тут вдруг Лёня сам понял, в чём дело. Он подозвал Эмилию к себе и показал стальную блестящую планку на корпусе машинки.

 
– Хочу вас всех очень обрадовать. Тот шов, который вы видите, это один из 16-ти разных швов, которые эта великолепная машинка может делать! Смотри сюда, – говорил он ей, а Соня переводила на английский, – здесь, на планке, нарисованы шестнадцать позиций, которые может занимать иголка. Они все пронумерованы: восемь рисунков для швов, которыми обычно шьют, и восемь фасонных швов! Всего шестнадцать! И зигзаг – один из них. Сейчас игла установлена на позиции зигзага, видите – номер 2. Due! – Итальянские числа, чтоб считать милли и доллары, были выучены в первые же дни. – Поняла? Потому и шьёт зигзагом. А стоит перевести вот этот рычажок на другую позицию и переключить машинку на прямой шов, на номер 1, uno, и смотрите, – Лёня передвинул рычажок на планке с нарисованной линии зигзага на прямую линию.


Все застыли. Лёня опять подложил ситец под иголку и включил машинку. Игла аккуратно побежала, не виляя ни влево, ни вправо, и прострочила ровную линию шва.
Что тут началось! Все бросились на Лёню и заорали одновременно, потом стали весело обнимать друг друга. А когда Лёня дополнительно объяснил и другие позиции иглы, радостям не было конца. Теперь они понимали, что машинка не просто исправна, что Джузеппе не только не оказался обманутым, а наоборот, приобрёл такую современную электрическую швейную машинку с набором разных позиций для строчки швов почти задаром.
– Grazie mille! Grazie ancora! Большое спасибо! Вы просто спасли нас, ещё раз спасибо! Signor ingegnere! – Женщины восхищались инженерными способностями иностранца.
А Кончетта, как-то преодолевая свою полноту, грациозно подошла к брату, обняла его и поцеловала.
– Giuseppe, grazie! Grazie tante! Большое спасибо за такой подарок! Ты замечательный брат!


– А вы все волновались! – Нужно видеть лицо Джузеппе, чтобы понять всю гамму блаженств гомо сапиенс и чувства собственного достоинства. Он подошёл к Лёне и крепко пожал ему руку. – А теперь – за стол!
Тут уж заволновалась Мими, хозяйка дома. Соня была в восторге, наблюдая, как эта тяжеловесная женщина с внушительным пузом моментально переключила внимание на себя.
– Signor ingegnere, e lei, signora, vi chiedo per il vostro tavolo. Per favore! Очень вкусный обед для наших дорогих гостей! Прошу вас.
– Con piacere! – широко улыбнулась Соня, отвечая заученным словом по-итальянски, а потом добавила уже для себя по-русски, предвкушая удовольствие от итальянской еды: – С большой охотой! – И обращаясь к Лёне, с усмешкой спросила: – Неужели такая женщина может быть его женой? 
– Как видишь... А ты, кажется, что-то затевала...
– Я тебе покажу «затевала»! С таким же успехом ты можешь прижаться к этой пузатенькой.


Когда подали на стол, все радостно закричали: «Паста-а-а, Паста-а!», а Лёня с Соней, не понимая, что это значит, переглянулись от удивления: вроде бы такой торжественный ужин по поводу швейной машины, а их кормят макаронами.
– Опять макароны? Нас ведь каждый день в гостинице кормят макаронами... – растерялась Соня, но сказала это с интонацией, поддерживающей общий восторг. – Теперь я понимаю, почему Антон терпеть не мог макароны.
Но отказаться, разумеется, было невозможно. Пропустив свой макаронный обед в гостинице, они нашли его в гостях у итальянской семьи. Ели с натугой, запивая красным вином, что, в общем-то, сгладило привкус досады.

 
За столом завязалась беседа, содержание которой будет преследовать советских эмигрантов ещё долго. Скажем, первые три года пребывания в Америке. Всем было интересно узнать, что за страна Советский Союз.
– А что у вас кушают на ужин? – робко спрашивала Кончетта. – Я видела в кино, как в продовольственных магазинах стоят длинные очереди.


– Почему, – Мими замолчала, видимо, испугавшись своего вопроса, но все ждали, и она продолжила: – почему в Советском Союзе не разрешают верить в Бога?

 
– Все иммигранты, с которыми я больше года встречаюсь в гостинице, жалуются, что их могли посадить в тюрьму за то, что они решили уехать из страны. – Джузеппе сейчас не был похож на того Джузеппе, который так дьявольски вёл автомобиль. – Почему Советский Союз запрещает людям ехать туда, куда они хотят?


– У нас иногда показывают по телевизору документальные передачи из вашей страны. – Эмилиа, всегда стеснительная, сейчас выглядела сосредоточенной. – Когда наши корреспонденты задают вопросы вашим детям, школьники никогда не расскажут о себе, а все до единого, что в первом классе, что в десятом, повторяют одну и ту же фразу: «Мы хотим, чтоб над нами всегда было мирное небо». Кого они боятся?


Лёня старался, как мог, он не ожидал, что, кроме ремонта швейной машинки, ему придётся провести политинформацию с итальянской семьёй. Он и сам удивлялся существованию таких вопросов. Действительно, почему любой итальянец может ехать куда угодно, были бы только деньги, а там... а там Фаня с Антоном опять попали в запрещённый круг. Почему не верить в Бога тем, кому это нравится? Нелегко было бы ответить на такие вопросы и по-русски, а тут ещё... языковый барьер, стена. «Берлинская стена», – подумал Лёня.
Как-то подытоживая, он сумел закруглить политический разговор:
– Ну, если коротко вам объяснить, что это за страна Советский Союз, то я бы сказал так: никто в стране не имеет свободу. Никто! Одни страдают от этого, другие приспособились к этому, а третьи – научились использовать это для себя. Вот мы с ней, – Лёня показал на Соню, – приспособились, а её брат, например, использовал это.
Соня вопросительно подняла брови, но промолчала об этом неожиданном заявлении Лёни. Просто ей захотелось тоже добавить что-то своё к рассказу о жизни в Союзе.


– Очереди не только в продовольственных. Вы бы видели очереди, когда в магазинах появляется итальянская обувь! Огромные очереди, особенно, если продают женские туфли на шпильках и сапоги.
Все удивились, но кажется, им понравилось, что в Советском Союзе итальянская обувь пользуется таким успехом.


Когда прощались, лица у синьор отражали удовлетворённость. Обратно мчались с такой же скоростью и с не меньшей опасностью. Учитывая, что Джузеппе от вина не отказывался, криков в машине было намного больше, чем когда они ехали к нему домой. Но и Лёня с Соней тоже были возбуждены и успехом поездки, знакомством с настоящей итальянской семьёй, вином и, может быть, началом «Римских каникул»... Уже у гостиницы, прощаясь с Джузеппе, Соня напомнила Лёне о завтрашнем дне:
– Ты не забыл договориться с ним, когда он повезёт нас искать квартиру?
– Забыл! – воскликнул Лёня. – Всё забыл... Джузеппе, помнишь, завтра мы едем в фашистский район?
– О-ля-ля! Помню, всё помню. Вы позавтракайте и ждите в номере, я заеду за вами. Нет проблем! Спасибо, Grazie tante! Вы для меня сделали много.
И они попрощались.


Страница 93

                ***
Когда собрались все, ведущая обратилась к эмигрантам:
– После завтрака зайдите ко мне в комнату на втором этаже. На каждую семью я выдам итальянские деньги. Но самое главное вот что, – она дружески улыбнулась и глаза у неё засверкали, – завтра, может быть, вы не все знаете, большой еврейский праздник – иудейская Пасха. Вас приглашают отметить этот праздник всем вместе. В большом клубе. Вместе с деньгами я дам вам адрес и объясню, как туда доехать. Начало праздника завтра в шесть часов.
И назавтра лишь вечернее празднование Пасхи заставило их собраться.


Еле нашли это здание. Сразу поняли, что опоздали, так как у входа толпы не было. Робко, с оглядкой, стали искать вход вовнутрь, потом вход в зал. Когда заглянули, зал был битком забит, народу было много.
Эмигранты, празднично настроенные и разодетые, уже в не советских, а в импортных нарядах, наслаждались принадлежностью к чему-то совсем новому, ранее неизведанному. Большинство из них были всего лишь евреями по паспорту, краем уха слышали о пасхальном сейдере, о маце, о зажигании праздничных свечей. А здесь их объединило что-то необъяснимое, давно забытое: древнее, иудейское, религиозное. Никто в этом зале не мог унизить их за их еврейство, а даже наоборот, незнакомое чувство гордости охватывало этих людей именно по этой причине.


Здесь были старики и старушки, маленькие дети и их родители, молодёжь и подростки, женатые и неженатые, и сладкое чувство блаженства и собственного достоинства наполняло их из-за понимания, почему они сюда приглашены, почему они здесь все вместе, что это всё ради них, и только лишь потому, что они евреи. У многих из них были на глазах слезы, и многие из них впервые, может быть, не стесняясь своей принадлежности к еврейству, счастливо улыбались и веселились.


При входе в зал в отдельном ящике лежали ермолки, и каждый, кто желал, мог надеть их. Желающих оказалось много, и Лёня, увидев в зале мужчин в ермолках, взял для себя тоже.
Рядом с ермолками лежали отпечатанные листочки с историей исхода евреев из Египта и празднования Пасхи в честь этого исхода. Поэтому уже почти каждый из них знал, что исход был много веков назад, в XIV веке до н.э., что начался он в четверг, как и сегодня, что Пасха – это первый из праздников еврейского народа, что до исхода не было еврейского народа, а были потомки Авраама, и что евреи странствовали по пустыне сорок лет, питались только мацой. И все они знали, что, когда закончится сейдер, они все вместе благоговейно произнесут традиционные молитвенные слова: «В будущем году — в Иерусалиме!», хотя никто им не мешал быть там уже и в этом году.


Но торжественная часть ещё не началась. Они растерялись, даже не зная как быть, где сесть, к кому обратиться. Вдруг Лёня заметил, как сидящие в самых близких рядах сбоку от входа на сцену, увидев их, опоздавших, стали махать руками и приглашать к себе. Там, прямо рядом со сценой оказалось два свободных места. Лёня обрадовался и быстренько потащил туда Соню.
– Спасибо, спасибо, – налево и направо раздавал Лёня.
– Как нам повезло! – шепнула ему Соня.
Оглядевшись немного, они тоже стали читать листочки. Соня читала с интересом.
– Как интересно! Теперь я знаю, что ты тут делаешь, а причём здесь я? – тихо сказала ему на ухо.
– Где здесь? В зале или в Италии?
– Причём в зале? Я в зале, потому что с тобой, – продолжала она шептаться, – а зачем я в Италии? У меня тоже исход?
– Ты забыла, как в Вене дурила их, настаивая, что ты еврейка. Теперь держись за Моисея, он выведет.


Но вдруг зал стал затихать. На сцене появился мужчина с бородой, в праздничной бархатной кипе с красивым узором, в чёрном костюме с накинутым на него белым талесом. Он дружелюбно улыбался, расставил на столе молитвенники и поздравил всех присутствующих с праздником Пасхи. Он говорил по-английски, иногда вставляя русские слова и идиш. А когда он запевал молитвы красивым баритоном, переходил с английского на иврит и, раскачиваясь взад и вперёд, руками подавал знак всем встать. Лёня легонечко подтолкнул Соню, показывая на тех евреев в зале, которые тоже, зная эти молитвы, эмоционально подпевали.
Между молитвами мужчина коротко объяснял на английском русским евреям, о чём он молится, о правилах встречи Пасхи, о семейных ритуалах и обычаях. Рассказал о себе.


– Я – раввин, такое слово по-русски вы знаете. А по-английски – rabbi. Попробую сказать это по-русски: рабай... – стараясь, выговорил он.
Люди слушали его внимательно, послушно вставали и повторяли за ним незнакомые слова молитв, но у тех, которые знали эти молитвы, глаза светились радостью и блаженством.
– Амейн! – говорил раввин на иврите русское слово «Аминь», и зал гулко вторил ему, и многие в зале, может быть впервые в жизни, не по-уличному, а в религиозном смысле произносили это слово.
Соня, крепко сжимая руку Лёни, с интересом смотрела то на евреев в зале, то на мужчину на сцене.

 
– А сейчас мы подошли к моменту, когда нужно зажечь праздничные свечи. – Раввин с улыбкой посмотрел в зал. – По традиции это делает женщина. Я попрошу кого-нибудь из женщин подойти ко мне на сцену.
В этот момент его глаза встретились с глазами Сони. А в зале произошло какое-то движение, и кто-то решился подняться, но rabbi взмахом руки остановил всех и сказал:
– Подождите, я нашёл. – И он глазами и рукой пригласил Соню.
Соня вначале ничего не поняла и продолжала сидеть, а Лёня испугался, не поверив, что такое может произойти: «Не еврейка Соня будет зажигать пасхальные свечи?»
– Идите сюда, поднимайтесь. – Раввин сделал несколько шагов в сторону Сони.
Но теперь Соня, сообразив, что от неё хотят, испугалась и умоляюще посмотрела на Лёню. Rabbi воспринял это, как её стеснение и приветливо опять помахал ей рукой.
– Не стесняйтесь, идите сюда. Вы прочитаете молитву и зажжёте свечи. – Он поправил стоящие на столе два высоких подсвечника со свечами.


Соня чуть не плакала, не зная, как избежать такого недоразумения. Она понимала, что это нелепая ошибка, но ведь сказать этому человеку, что она не еврейка, нельзя было никак. Она продолжала сидеть и смогла только выдавить из себя:
– Я ведь молитвы не знаю и читать на еврейском и английском не могу...
– Не беспокойтесь, всё будет нормально. Russian transcription. Do not say “Net”, say “Da”. – Он широко улыбнулся и сам сошёл со сцены по ступенькам, направился к ней, подошёл и взял её за руку. – Пойдёмте.


У Сони подгибались ноги, но уже ничего нельзя было сделать. Лёня сидел в предынфарктном состоянии. А раввин помог ей подняться по ступеням на сцену. Эффект был потрясающий: красивая блондинка с длинными ногами на высоких каблуках, покрасневшая от стыда, стоит позади двух посеребренных подсвечников. Rabbi протянул ей спички и листок с отпечатанным текстом, и сказал:
– Зажгите обе свечи и читайте благословение. – И когда Соня зажгла свечи, он попросил всех встать и, подбадривая её, махнул головой.
Соня, всё ещё продолжая стесняться, сначала тихо, а потом отчетливо и с чувством стала читать молитву по слогам:


                БАРУХ АТА АДО-НАЙ
                ЭЛО-ЕЙНУ МЕЛЕХ А-ОЛАМ,
                АШЕР КИДШАНУ БЭМИЦ-ВОТАВ
                ВЕЦИВАНУ ЛЕАД-ЛИК НЕР
                ШЕЛЬ ЙОМ ТОВ.


Медленно, но аккуратно слог за слогом читала Соня, и на лице раввина светилась радостная улыбка, а Лёня, всё ещё испуганный, стоял в напряжении.

 
                БАРУХ АТА АДО-НАЙ,
                ЭЛО-ЕЙНУ МЕЛЕХ А-ОЛАМ
                ШЕГЕ-ХЕЯНУ ВЕКИЙ-МАНУ
                ВЭИГИ-АНУ ЛАЗМАН АЗЕ.

 
Закончив, Соня отложила листок и посмотрела на раввина. А зал в это время грохнул аплодисментами, восхищаясь ею. Rabbi поднял руку, попросил зал успокоиться, поблагодарил Соню и проводил её до ступенек.
Смущённая и переполненная эмоциями Соня стала рядом и радостно обняла Лёню. Она всё ещё волновалась, и щёки её пылали. А rabbi, подождав тишину в зале, сказал:
– Теперь мы завершаем наше благословение фразой, которую произносим все вместе: «Ле-шана га-баа б-Ирушалаим» (в будущем году отпразднуем Пасху в Иерусалиме!)
На прощанье им всем раздали по пачке мацы. Эмигранты были довольны, довольны всем. Стали знакомиться, делиться впечатлениями, веселиться. У всех у них была предпоследняя остановка – Италия.


– Ты когда-нибудь ела мацу? – спросил Лёня по дороге «домой».
– Ты что? Я даже не знала, что это такое. А ты?
– Когда мама доставала. Ведь её трудно было достать. Евреи как-то снабжали, но мало и не всегда. Мы не справляли праздники, как положено, так, по-светски... То есть теперь можно сказать, по-свински. Понимаешь, на Пасху нельзя есть хлеб, там много чего нельзя, а мы ели мацу и хлеб. Кощунство... Кстати, я очень любил есть куриный бульон с мацой...
– Еврейчик! А щи ты тоже любишь?
– Московские щи? Гм... Не очень, бульончик лучше.
Так, болтая о всякой ерунде, они добрались до гостиницы. И только однажды Соня неуверенно, спохватившись, сказала:
– А ведь сегодня четверг... мы не звонили в Москву... Наверное, они все втроём ждали нашего звонка.
Лёня помолчал. Ему было тяжело думать об этом.


Страница 217


                ***
Римма с удовольствием приняла приглашение на чай.
– Я уложу Инночку и приду. Так соскучилась по вас! И столько новостей.
– Начнём с новостей, – сказала Соня, когда уселись за столик. – Хорошие, плохие?
– Ну, во-первых, вчера было два больших взрыва бомб в Риме. Прямо где-то в центре. Говорят, несколько человек раненых. Стало совсем опасно ходить.
– Надо же, сволочи, – не сдержался Лёня. – Голубей мира на каждой площади полно, а взрываются бомбы.
– И у нас новость. К нам поселилась приятная пара. В комнату Давида. У них девочка, пять лет. Одесситы, весёлые, вам понравятся.
– А почему они нам понравятся?
– Ну, во-первых, они почти вашего возраста. А во-вторых, у них был долгий телефонный роман.
– Не понял. Что значит телефонный роман?
– Я не буду рассказывать. Вы как-нибудь вечером, когда мы все за столом общаемся, спросите их. Эту историю вы должны слышать из их уст.  Они познакомились, по телефону. И влюбились. Мы тут без вас сделали приём, чуть выпили, они и рассказали.



... А вечером, когда жильцы собрались за большим столом в гостиной, Лёня предложил:
– Нет, нет подождите. Давайте выпьем за любовь! И может быть, нам расскажут красивую любовную историю наши новые соседи... – Лёня как будто бы разговорился не в меру. Все чокнулись и выпили. – Римма нам немного рассказала о вас. – Он обратился к ребятам, которые тут же посмотрели на Римму.
– Её очень тронула наша история. Она учительница и ей бы написать рассказ.
– Наташа, – Римма, довольная, замахала руками, – это вам нужно написать. Пусть Юра напишет, где такое услышишь? Давайте, начинайте рассказывать.
Вот так, за чаем, в далёкой Италии,  в странной «Casa emigranti», прозвучал телефонный роман влюблённых соотечественников.

 
– Хорошо. Хорошо, что все в сборе, больше не придётся повторять. Дело было так: мы с Юрой учились в институте в одной группе.
– Правда, учились – это только она, а я ещё хорошо вкалывал, так как нужно было есть, а стипендия – сами понимаете.
– Да, жил он в общежитии, учился в Институте связи, подрабатывал ночами на молочном заводе.
– Влюбился в Наташу сразу, на первом курсе. Но она была одесской принцессой, а я – провинциальный еврей из Жмеринки. Что-либо предпринять было бесполезно.
– Ну, вы представляете, мои подружки и я, и ... кто-то из Жмеринки! Я его не замечала до четвёртого курса.


– Ей нужен был  принц. Он должен был быть хотя бы Олег Стриженов, или второй космонавт после Юрия Гагарина. Или Марчелло Мастрояни, и так далее. У меня не было никаких шансов.
– Никаких. Я даже не представляла, кто они такие, как они попадают в Одессу, кто их принимает в институт... За нами бегали, или, если угодно, ухаживали такие ребята, что сопоставить их нельзя было бы даже в страшном сне.
– Я это понимал, но сдаваться не хотел. Работая в ночной, я как-то вечером, узнав по справочной её домашний телефон, позвонил ей. И стал разыгрывать, что ошибся номером.
– Я подняла трубку, и какой-то приятный, – Наташа застенчиво посмотрела на мужа, – мужской голос попросил Викторию. Я сказала, что Виктории здесь нет, наверное, неправильно набран номер.


– Я тут же извинился, попросил сверить номера телефонов, чтобы я не ошибся ещё один раз, сделал комплимент её прекрасному голосу, – Юра тоже мягко посмотрел на жену, – и успел ввернуть, что я звоню с корабля и может оператор ошибся номером. Это моментально произвело впечатление.
– Ну, в Одессе всё связано с кораблями. Тем более что звучал он так элегантно, звонил какой-то Виктории, а не Груньке, и не из молочного подвала, а с корабля!
– В этот вечер кефир, который мы разводили в бассейне и готовили на утро в магазины и за которым я был поставлен наблюдать, получил завышенную и недозволенную порцию воды. Вся ночная бригада во главе с начальником думала, что нас уволят и посадят в тюрьму, так как вода из трубы в молочный бассейн поступала без моего присмотра. Зато я успел, отвечая на её вопросы, рассказать ей, что я плаваю, хожу в загранку, работаю доктором на сухогрузе, что это очень интересная работа.
– Он даже успел рассказать парочку историй с больными на его пароходе, которых он спас, будучи в заграничных портах.


– Потом я изредка звонил ей, якобы когда возвращался в Одессу из далёкого плавания, рассказывал ей  о Рио-де-Жанейро, Вальпараисо, Антверпене, Гаване, правда, судьбе было угодно ничего не упоминать тогда об Италии.  Пока, так сказать, стоял пароход в Одессе, звонил чаще. Вот она и поплыла: доктор, пароход, загранплавание.
– А на самом деле бегал в библиотеку вычитывать об этих городах. Беседовать было интересно, он закручивал гайки, придумывал всякие истории, делал комплименты, но встречи не назначал. Это интриговало.
– Не мог решиться. Я фактически видел её каждый день, но она не только не догадывалась, а, наверное, повесилась бы, если бы узнала, что это я.


– Ушло три года. Загадка стала давить меня. Может, я даже заочно влюбилась. Подруги мне завидовали, а он всё свидания не назначал. Я стала чуть настойчивей...
– А я не знал, что делать... Мне было абсолютно понятно, если она узнает, что её принц – это я, всё моментально прекратится. Принцесса так разгневается, что я опозорюсь на всю жизнь.
– Он до последней минуты дурил меня. И вот, это произошло! Сказал, что на встречу придёт и будет «держать газету «Знамя коммунизма» в правой руке». Это главная одесская газета, дескать, чтоб я его узнала.
– Я знал, что иду на эшафот. Когда я пришёл и был от неё в двух шагах, она всё поняла, что её разыгрывали три года, что это я, что в руке газета, она даже не улыбнулась такому юмору. Как угорелая, как подстреленная птица, как раненая пантера – дочь знаменитого одесского гинеколога, красавица Наташа, за которой бегал весь институт, презрительно выстрелила глазами в жмеринское сельпо, забыв, что три года наслаждалась долгожданными звонками.


– Мне казалось, что такого позора я никогда не испытывала. Как посмел этот представитель тундры, делегат Урюпинской глухомани, так меня обмануть...
– Последний курс института для меня был как... «Ленин в Шушенском», в ссылке, в изгнании. Я боялся попасться ей на глаза.
– Как же всё-таки вы оказались вместе? – увлеклась рассказом Римма.
– Я закалился. Я знал, что принцесса лишилась принца. А этого принцессы не любят. Прошло много времени, когда я однажды подошёл к ней на Дерибасовской.
– У меня никогда больше такого не повторялось. Никто мне не напоминал моей телефонной любви. Я мучилась и страдала, я соскучилась по нему. Он знал столько, что равных я не находила.
– Я удивился, что она тут же не убежала от меня.
– Могу сказать уверенно, что к моему жизненному счастью добавилась вечная радость: я не оказалась дурой! Если бы он не подошёл ко мне, какая судьба не предназначалась бы мне, я всегда знала бы, что я – дура.


– Она говорит «к моему жизненному счастью», но на самом деле, если бы я не подошёл, то тоже всю жизнь считал бы себя дураком.
– Теперь мы знаем, что оба умные. И не стесняемся говорить об этом. Мы знаем, мы уверены, что проживём всю жизнь вместе. Без всяких сомнений, потому что мы – родные.
– На нашей золотой свадьбе мы вам докажем это. Приглашаем вас. У нас дочка, Наташка-младшая, а Наташа-старшая вывезла телефон из Одессы, по которому она со мной говорила. В Чопе удивлялись, но поверили, что везём с собой сувенир Родины.
– С вашим упорством, вы многого добьетесь в Америке. – Лёне очень понравилась история телефонной любви.