Ольга Моисеевна Наппельбаум-Грудцова

Замечательный фотограф Моисей Соломонович Наппельбаум (Петербург) любил фотографировать немолодых и некрасивых женщин. "Главное в лице - мысль", - говорил он. Это мне рассказала его дочь Ольга Моисеевна Грудцова. Поэт Арсений Александрович Тарковский познакомил меня с ней.

Я в гостях у Ольги Моисеевны Наппельбаум. Она была любима Михаилом Светловым, Юрием Олешой, Владимиром Луговским, К.И. Чуковским и многими другими. Мужчин Ольга Моисеевна не любит: “Не люблю я их. Думают только о себе. Говорят о еде, о тряпках”. Я: “А о чём бы Вам хотелось, чтобы они говорили?”. Ольга Моисеевна: “О философии, о музыке, о литературе... Я резкий человек. Если мне кто-нибудь не нравится, его для меня не существует.... Руки больше лица говорят о твёрдости или мягкости души... У Грина перед смертью было прекрасное лицо, глубокие скорбные глаза.”

Ольга Моисеевна рассказывает мне о поэте Владимире Луговском: “Я хотел жить десятью жизнями и в десяти жизнях. Всё моё несчастье, что я заключён в одну жизнь, да и то наполовину”. Володя дурачился, песни пел. Остроты любил. Легко ранимый был. От каждого плохого слова страдал. Они вообще слабые – мужчины, особенно интеллигенты... Рефлексия – когда человек что-то сделал и проверяет – правильно ли, это контроль над собой, отсюда неуверенность, правильно ли я сделал...

Об отце Моисее Соломоновиче : "Он был очень энергичный человек, не любил, когда пьют. Он говорил: “Как это здоровый нормальный человек может ходить на кладбище?” Он был человек необыкновенной энергии. Мне бы такую энергию, я бы стала председателем Союза писателей.

Ольга Моисеевнаговорит об Ахматовой: “У таких женщин не может быть семейного счастья. Она слишком интересна, недоступна, она была занята стихами, а не их штанами... Красятся только кухарки”. Я: “А в XIX веке женщины пушкинской эпохи красились?” Ольга Моисеевна: “Больше белила и румяна. Глаз не красили..."

Она рассказывает мне: "В руках Блока была обострённая чувствительность. Он очень привлекал к себе внимание, очень занятный, необычный”. Ольга Моисеевна, беседуя со мной, оживилась и стала очень хороша.

К Ольге Моисеевне Грудцовой ненадолго приходил Лев Ефимович Рубинштейн, он воспитывает сына Ксении Некрасовой. У него доброе лицо, очень хороший взгляд, густые седые волосы, он естественен, говорит ясно и умно. Он мне понравился.

Меня посетили Ольга Моисеевна Грудцова( Наппельбаум) и Лев Ефимович Рубинштейн. Я им играла на фортепьяно и пела. Лев Ефимович сказал: "Вы – чудо. Вы делаете великое дело, что поёте". Он вспомнил портрет С. Прокофьева работы Кончаловского, в глазах Прокофьева колоссальная сила. Он сравнил этот портрет со мной, потом сказал Ольге Моисеевне: "Как Галя может после того, что было – ходить, разговаривать, заниматься хозяйством?"

Ольга Моисеевна не разделяла его восторгов, но заметила, что если бы я была официальной певицей, я пользовалась бы большим успехом. Ей понравился тембр моего голоса.

"Нужно ли молиться, быть просителем, унижаться перед Богом?," - спросил Лев Ефимович . Я ответила: "У человека есть потребность обращаться к Богу. Кто начинает молиться, тот уже не может оторваться от молитвы". Лев Ефимович: "А нужно ли это Ему?" Я: "Бог устами Своего апостола сказал в Евангелие: "Непрестанно молитесь, всегда радуйтесь, за всё благодарите". Молитва это встреча с Богом. Он хочет нашего блага. А наше благо – быть с Ним".

Мы с Ольгой Моисеевной Наппельбаум ходили к её знакомым. Приняли нас радушно, мы слушали замечательный голос Окуджавы. Разговоры литераторов мне были неинтересны, оценки их не показались глубокими, вкус – строгим. Все говорили громко, несдержанно. Тепла между людьми я не ощутила.

Красиво в доме, много старинных вещей, но холодно. Приходила художница Вера Мухтар. Характеров людей я не поняла. Для меня это были седые дети. Ольга Моисеевна плакала от песни Высоцкого "Привередливые кони". Я почувствовала огонь в этой песне, была потрясена.

Ольга Моисеевна Грудцова-Наппельбаум не любит, когда я её перебиваю. Она говорила о том, что есть писатели хорошие, а люди дурные. То светлое, что они пишут, это их идеал, то, чем они хотели бы стать.

 У О. М. была особенность после того, как она была в гостях, она утром просыпалась с чувством тоски оттого, что накануне не то говорила и не так себя вела. У неё хороший вкус.

Ольга Моисеевна познакомила меня с Александром Мишавиным. У него внешность интеллигента 19 века, дворянина, а повадки весьма современные. "Я из приказчиков", - шутит он. Говорлив, раскрепощен, любит водку и вино. В глазах грусть. Усердно звал меня на кухню пить вино, я отказывалась. Он читал стихи Ахматовой, Тарковского. Помог мне одеть пальто, держал его, как матадор держит плащ. Трижды поцеловал мне руку. Ему 38 лет.

Зашла к Льву Ефимовичу Рубинштейну, другу Ольги Моисеевны Грудцовой-Наппельбаум, он рассказывал мне о Чичерине, о царевиче Димитрии, об Эрио.

В доме Ольги Моисеевны познакомилась с Майей Луговской (она жена поэта Владимира Луговского), она нервна, возбуждена, напомнила мне внешне внучку художника В.Д. Поленова Ёлочку Поленову. Владимира Луговского отпевали.

Я была в гостях у племянника Ольги Моисеевны Эрика, его жена Наташа – красавица, мама Эрика Людмила Константиновна сказала мне, что чувствует меня своим человеком, Эрик сказал обо мне: “Милая девушка”. Эрик в детстве очень стремился к Богу, ходил в храм, читал Евангелие. Недавно он читал святого Августина. Он неспокоен.

Я прочитала книгу воспоминаний Ольги Моисеевны Грудцовой, ощутила чувство потрясения от её книги, слёзы полились из души и из глаз. Я была охвачена стремлением немедленно ехать к О.М. и говорить с ней о её книге. Я так и сделала, примчалась к ней. Мы поговорили. О.М. была рада, что книга мне понравилась.

Ольга Моисеевна Грудцова–Наппельбаум просила переписать для неё “Символ веры” - православный.

У Ольги Моисеевны Грудцовой-Наппелбаум в гостях была Анастасия Павловна Потоцкая, жена актера Михоэлса. Умная, интересная женщина, очень много страдавшая. Обе женщины были ласковы ко мне, я чувствовала себя легко, естественно.
Пост/скриптум:

  Тарковский Арсений

    О.М. Грудцовой

В сердце дунет ветер тонкий,
И летишь, летишь стремглав,
А любовь на фотопленке
Душу держит за рукав,

У забвения, как птица,
По зерну крадет - и что ж?
Не пускает распылиться,
Хоть и умер, а живешь -

Не вовсю, а в сотой доле,
Под сурдинку и во сне,
Словно бродишь где-то в поле
В запредельной стороне.

Все, что мило, зримо, живо,
Повторяет свой полет,
Если ангел объектива
Под крыло твой мир берет.

1957

Я рисовала О.М. Наппельбаум-Грудцову.