Чертовщинка в Финском заливе

Сам случай занял несколько минут. За несколько минут и я смог бы о нём рассказать, но это было бы неинтересно, потому что очень важную роль в нашем восприятии этого случая сыграли обстоятельства. Стояло лето 1983 года. У меня был шикарный двухмесячный университетский отпуск. Незадолго до того мы возродили из руин старую гоночную яхту, превратили её в лёгкий крейсер «Билли Бонс» и регулярно бороздили воды Финского залива.

Мы вышли в море во второй половине воскресного дня. Было солнечно, но дул нервозный западный ветер, и там, откуда он дул, была видна какая-то мгла. Мы шли на островной форт Тотлебен. Он располагается в заливе на северо-запад от западного кончика острова Котлин (Кронштадта), и чтобы попасть в него, нам надо было выйти из устья Стрельны, обогнуть Котлин с востока,  потом с севера, пройти сквозь цепочку номерных островных фортов, выйти на простор, увидеть Тотлебен и дальше уже держать курс прямо на него.

Ветер крепчал. В заливе виднелось множество парусов - все возвращались в гавани, и только мы - самые опытные и смелые – уходили от земли всё дальше и дальше.  Встречные яхтсмены задумчиво смотрели на нас. Нас было трое: кроме меня, ещё моя молоденькая жена  и двенадцатилетний сын Юрка (Юп). Я был на румпеле, они – на шкотах. Сначала мы красиво шли на север в галфвинд левого галса. Без проблем. Но ветер крепчал, болтанка усиливалась, и когда настал момент повернуть на запад, нам пришлось столкнуться с настоящим бейдевиндом-«мордотыком», ведь ветер дул именно оттуда, куда нам было нужно.

Когда идёшь в бейдевинд, только кажется, что идёшь быстро. Трепещет вытянувшийся в струнку вымпел, завывает ветер в вантах, ты то взлетаешь на гребень волны носом вверх, то проваливаешься во впадину, поднимаешь тучу брызг, и ветер несёт их горизонтально от носа к корме и куда-то дальше, мелькает пена за бортом – её тоже несёт ветер…  А если посмотреть с берега, то ты еле тащишься.

Мне казалось, что большинство брызг метили (и успешно!) в меня. Но на мне был наглухо застёгнутый плащ из плотного чёрного полиэтилена с абсолютно непроницаемыми термически обработанными швами, так что брызги были мне не страшны. Кроме тех, что сползали по лицу за шиворот и за пазуху.

Навстречу нам двигалась мгла, но уже ясно было, что это просто плотная туча, зачем-то опустившаяся прямо на воду. Не доходя миль трёх до цепочки номерных фортов, мы вошли в неё, и сразу же светлый летний вечер превратился в густые сумерки. Все ориентиры исчезли, и нам приходилось ориентироваться только по ветру: в правую скулу градусов под 30, поворот оверштаг, в левую тридцать градусов, снова оверштаг и так почти до бесконечности… Каждый из нас в душе молился, чтобы только не изменилось направление ветра, а то, чего доброго, напорешься на какой-нибудь номерной форт и потопишь его, а это – историческая реликвия. Чтобы не было страшно, мы орали песни:

На шхуне сэра Джима всех было пять матросов.
И плыли все на север проведать эскимосов…
Пааааааааслушай, что пропели….

И так шли очень, очень долго… Но вдруг как-то внезапно оказалось, что стена мглы уже за кормой, за кормой осталась и цепочка едва различимых фортов, а впереди открылся морской простор – бурный, свистящий, тёмно-свинцовый и пенный, но свободный.

Ветер воет, море злится,
Мы, корсары, не сдаём.
Мы – спина к спине у мачты –
Против тысячи вдвоём!

А вдали слева показался форт Тотлебен. Таких фортов около Кронштадта несколько. Все они были покинуты военными лет за двадцать до нашего визита. Все были необитаемыми. Большинство из их имеет в плане вид полумесяца, обращённого выпуклой, боевой стороной на запад или северо-запад. Это бетонные сооружения, пронизанные лабиринтами коридоров, шахт, колодцев, казематов и камер с гнёздами для орудий громадного калибра по верху. И всё это засыпано землёй. А с вогнутой стороны располагаются уютные, достаточно глубоководные гавани, отгороженные от открытого моря волноломами из гранитных глыб. В такую тихую гавань Тотлебена мы и стремились – все измотанные долгим штормовым переходом, охрипшие от ветра и песен.

Но нас ждало разочарование. Никак нельзя было назвать эту гавань тихой! Ветер перелетал через гребень форта, завихрялся вниз и высекал то там, то здесь из поверхности воды вертикальные всплески, которые лупили по корпусу, как тяжёлые кувалды – абсолютно неритмично и неожиданно. Ночёвка на борту была бы просто пыткой. Решили надёжно закрепить яхту и ночевать на берегу.

Метрах в пятидесяти от места высадки нашли вход в сухой просторный каземат и стали перетаскивать всё необходимое под шумящими и скрипящими старыми осинами. Старались работать быстро – насколько позволяла ходившая ходуном под нашими ногами земля. Дождя не было, и я сбросил плащ прямо у причальной стенки. Ходки за три всё перенесли, и я пошёл забрать плащ. Наклонился… и надолго застыл в такой позе. У плаща не было рукава. Правого.

Я смотрел и смотрел на то место, где некогда был рукав. Присел на корточки. Он был не оторван, не отрезан, не отклеен, не отжёван… Его просто не было, как будто не было вообще никогда. Пришёл мой экипаж, обеспокоенный моим долгим отсутствием. Все тоже молча уставились на плащ.  Юп оглянулся и сказал дрожащим голосом: «Папа, здесь кто-то есть…» Но никого, кроме нас, на форте не было. Тут особенно остро почувствовалось, что мы одни в наступающей темноте среди бушующего моря на крохотном необитаемом островке, где в амбразурах и колодцах завывал ветер, грохотал полуоторванный лист железа и стонали старые деревья. Да и кто вообще мог так… отминусовать, что-ли, этот рукав?..

Мы молча вернулись в каземат. Я нёс плащ двумя пальцами – нести его как-нибудь иначе не хотелось. Швырнул в дальний угол. Но тут усталость дала о себе знать. Слегка перекусили и завалились спать. Все спали мертвецким сном, и все видели во сне, как мечется под ногами палуба яхты.

А утро встретило нас ярким солнцем и почти безветрием. Только море всё ещё было тёмно-синим и сердитым после ночного шторма. Мы прекрасно провели на форте несколько дней – ловили рыбу, купались, загорали, собирали чаячьи яйца. О плаще никто не заговаривал, но я заметил, как то Юп, то жена, воровато оглянувшись, иногда садились у плаща на корточки и подолгу его разглядывали.

Искалеченный, пугающий плащ можно было бы там и оставить, но я взял его в Питер (опять двумя пальцами). Строил какие-то неясные планы, чтобы отнести его куда-нибудь на анализы… Но куда? На какие анализы? Что я скажу? И не отправят ли после этого меня самого на какие-нибудь принудительные анализы?

Плащ долго валялся в гараже, а потом куда-то исчез при переездах.

Вот такой анекдот. И всё-таки…

                *******************

Ряд читателей высказал пожелание, чтобы я "расшифровал" использованные в рассказе
морские термины. Приношу свои извинения. Мне они известны с незапямятного детства, и казалось, что их знают все. Исправляю свою оплошность:

    У парусной яхты имеется мачта (бывает, и больше одной). Понятно,что это очень    ответственная часть судна. Чтобы мачта вела себя прилично (вдруг ей в клотик придёт дурацкая мысль завалиться и  полежать!), её с боков поддерживают верёвочками - вантами. В них любит завывать ветер. Верёвочка, поддерживающая её спереди (от носа к верху
мачты), называется ШТАГ (кстати, прямо на ней поднимается передний  треугольный парус СТАКСЕЛЬ). К заднему нижнему углу треугольного паруса крепятся по две верёвочки - это ШКОТЫ. Один протянут к левому, другой -  к правому бортам. Там за ними следят шкотовые матросы. Их задача - с  помощью шкотов перетягивать парус с борта на борт, когда это нужно.
   У небольших яхт обычно нет  штурвала (рулевого колеса). Вместо него - такая горизонталная палочка, задний конец которой крепится к верху пера руля (того, что в воде), а за передний держится рулевой. Это РУМПЕЛЬ. (Этим же словом у знающих людей принято называть далеко выдающиеся вперёд мужские носы).
   Если ветер дует на паруса слева, говорят, что яхта идёт ЛЕВЫМ ГАЛСОМ.  Дальше - понятно. Если при этом ещё ветер атакует яхту слева под 90  (+ -) градусов, она идёт в ГАЛФВИНД (half wind) ЛЕВОГО ГАЛСА. Это очень приятный и стабильный курс. Шкотовые могут отдыхать (конечно, закрепив левые шкоты). Но иногда приходится двигаться туда, откуда дует ветер. Если повернёшься носом прямо в ветер - это вообще никакой не галс, это
ЛЕВЕНТиК. В таком положении яхта остановится и паруса начнут полоскать. Но если туда всё-таки нужно, приходится идти в БЕЙДЕВИНД. Для этого приходится УВАЛИТЬСЯ, чтобы подставить ветру какую-то сторону носа (скулу) и  идти в бейдевинд то левого, то правого галса. Это называется ИДТИ В ЛАВИРОВКУ. Понятно, что в этом случае при смене галсов (при поворотах) приходится пересекать ШТАГОМ линию ветра, предварительно разогнав яхту,
чтобы не застряла в положении ЛЕВЕНТИК. Это поворот ОВЕРШТАГ.
   А вымпел - это такой длинный узкий флажок на самом верху мачты. Он фактически
играет роль флюгера.

   Ещё раз простите за неудобство.