Всегда живой

  День рождения комсомола в школе отмечали торжественным собранием. Смертельно скучавший зал глухо гудел, томился, хотел домой, и приставленный к своим классам безоружный учительский конвой с трудом обуздывал стихию. Как вдруг из-за тяжёлой портьеры на сцену стремительно выбежал маленький человек и выбросил руку вперёд. «Ленин!» - радостно угадали из зала. Все принялись придирчиво разглядывать вождя.
  Галстук, синий в белую крапинку, коротковатые брюки, не снятая при входе в помещение кепка, жилетка с заложенным за пройму большим пальцем были похожи. «Ща семь сорок сбацает!» - привычно паясничал продвинутый Вовчик по кличке Буги-вуги. Но Ленин с грубыми нашлёпками грима на одутловатом лице ничего такого не сбацал, а принялся, старательно картавя, излагать свою речь на третьем съезде комсомола. Пафос затёртых до тошноты слов был так же навязчиво-фальшив, как ярко-розовый поросячий грим, а когда дошло до «учиться, учиться и ещё газ учиться», кто-то в задних рядах запричитал: «Ой-ё-ёй, мама родная, таперича на третий год точно оставят!..» Конвой в лице географички Марьи Даниловны, в просторечии Мадриды, напрягся, но речь, к счастью, закончилась, и вождь под оглушительные овации благополучно покинул сцену.
  После школы Нина поступила в педагогический институт имени вождя. Как-то на перемене девушки толпились возле туалета. Тогда, на исходе шестидесятых, вольный дух «оттепели» ещё витал под знаменитым стеклянным сводом, поднимаясь вверх сизыми пластами дыма, - студенты курили отчаянно и повсеместно. Набрав лихой разгон на гладких серо-белых шашечках пола, в их стайку ввинтился малорослый и щуплый, как пацан, однако всегда державший грудь колесом дядя Саша в синем рабочем халате. Со студентками он был запанибрата, любил щегольнуть цитатой – всё-таки на филфаке служил - и иногда стрелял рубль до получки, но забывал, у кого. Ходил потом и всех опрашивал – долги отдавал неукоснительно.
  - Ну, девчат, - сделал он круглые глаза, - вчера тут такое... Не слыхали?
  - А что случилось-то?
  - А то. Я уж домой собрался, иду вот здесь как раз. Народу никого. Только в Ленинской аудитории у вечерников муроприятие какое-то. Слышу – захлопали. И - выбегает… в кепке… Сам. И, етитская сила, прямо на меня. «Товаищ, - картавенько так, - где тут у вас убогная? Не пговодите?» Вежливый. А у меня язык одервенел. Махнул ему – туда, мол, туда - и ходу, к бабке. В койку залёг, все члены ватные, мотор глохнет. Ну, грю, что же ты, моя старушка, приумолкла тут одна? Давай чекушку скорей либо в дурку звони. Призрак бродит по Европе… Едва моя меня откачала. Девчат, рупчик есть у кого?
  Нине стало весело. Значит, вождь мирового пролетариата всё ещё промышляет!.. Вся Москва знала, что под партийным псевдонимом скрывался артист Блинников из Малого, кажется, театра. То ли за какие-то специальные заслуги, то ли планида его была такая, но получил он ярлык на кормление - и пошёл шуровать по школам, институтам, партактивам, санаториям для ветеранов. Конкурентов у него в Москве, скорее всего, тогда не было. Знаменитый ленинский двойник вышел на Красную площадь фотографироваться с обнаглевшей публикой только в «перестройку» (он и сейчас там стоит). Но это - совсем другой жанр, а для сцены особый склад нужен. Одно дело Дедом Морозом на ёлке подрабатывать или даже Бабой Ягой и совсем другое – зубрить какие-нибудь «Апрельские тезисы», лезть на кое-как сколоченный фанерный броневичок, картавить, щуриться хитро, руку вперёд выбрасывать не забывать с отставленным большим пальцем… Нет, это не каждому доверят.
  Кто-то рассказывал, в Ульяновске Лениным работал тамошний артист по фамилии Устюжанинов. Лет двадцать с лишним! Так сначала его портрет, анфас и в профиль, посылали, как положено, в ЦК КПСС на утверждение. Потом голос артиста, записанный на плёнку, сличали с подлинником, анкету пристально исследовали известно где и только тогда дали «добро». Однако с условием: никогда не играть не то что отрицательных, а даже недостаточно положительных ролей. Чтобы не пала тень на Главный образ. Но где же такие роли взять-то? У Шекспира герои жестокие, у Достоевского – психопаты, у Чехова – никчёмные и вялые, у Островского – вообще тёмное царство, прохиндеи одни… Вот тебе, бабушка, и живой труп. Съел артиста вождь мирового пролетариата.
  И всё же - какая была золотая жила! Верный кусок хлеба. С маслом и колбасой. Жаль вот, Союз развалился.
  А недавно зашла Нина к подруге, у них дачи по соседству. Зашла и узнала, что Катерине Заслуженную дали (она артистка во МХАТе у Табакова). Поскромничала Катя, не позвонила даже… Ну, Заслуженная так Заслуженная – и в самом деле, заслужила. Сели отметить по-домашнему. И тут в разговоре случайно выясняется: тот самый Блинников в их посёлке живёт, Катерина с мужем к нему изредка захаживают. Добрый, симпатичный человек, говорят. У них с женой кошки-собаки, цветочки-огурчики… Ну и на здоровье! Хоть и не Горки у нас, а так, Загорянка.
  Правда, некоторое время спустя оказалось, что кое-какое головокружение от успехов у Катерины всё-таки произошло: её знакомый не Блинников вовсе, а просто Блинник и, стало быть, с Лениным дела никогда не имел. Нина сперва огорчилась немного, но и легко утешилась. Для рассказа это, может, и хуже, зато для человека – лучше. Целей будет.