отпуск

сценарий рекламы саспенс

" ...и если остался на земле рай, – думал Павел, – то вход в него где-то здесь, наверняка". Он шагал по заледенелой дороге от пустой вмерзшей в сугробы автостанции, где вышел последним из полуразвалившегося, чудом передвигавшегося маршрутного автобуса. Откровенно очумелым распахнутым взглядом он ловил чистое серебро прозрачной речки, втягивал ноздрями пьяный запах хвои и прелости, горный просторный дух. Вокруг него высились грандиозные, слепящие хребты с ледниками и темными бесконечными лесами. И тоскливые позавчерашние московские сумерки, заполненные бесцветными людьми без лиц и звуков, таяли в его голове, как дымчатые облака в ослепительном утреннем небе над ним. Он все решил правильно, все правильно, неделя на вершине мира – какая цена за это может быть слишком высокой?

На короткой кривой улочке горного поселка были расставлены лотки с навесами, базар только открывался, и темнолицые ширококостные говорливые женщины развешивали на перекладинах широкие вязаные пуховые платки, бараньи шкуры, толстые пестрые свитера, добротные носки из овчиной пряжи, одинаковые сувенирные керамические блюдца с идиллическими горными картинками, где аляповатый пик был укрыт снежным верхом, как сахарной присыпкой, с золотыми буквами на голубом. «Па-адхади, па-акупай! Па-ачти даром! Бери падарки жене и другу!» - зазывали они Павла резкими гортанными голосами. Павел улыбался смущенно, еще не сбросив с напряженной спины городскую затравленность, замаскированную под надменность. Ни жены ни друга у него не водилось и, видимо, в здешнем мире это было невероятнее, чем вечное лето где-то в странах экватора. «Мне бы жилье, квартирку снять», - обратился он к ближней из похожих друг на друга как семечки в арбузе горных жительниц. «Квартиру? А ты один приехал или с кем? Фатима, эй!.. Клиент приехал!» Тут же рядом обрисовалась Фатима с серо-лунным лицом, изрытым мелкими оспинами. «Долго хочешь быть здесь? У меня двухкомнатна квартира, чистая, тибе понравится». Сговорились быстро и Фатима увела Павла за собой. Суровые темнолицые женщины смотрели вслед Павлу, качали головами и цокали языками. «Совсем еще молодой», - сказала та, что позвала Фатиму. «Значит судьба у него такая, сам выбрал», - сказала ее соседка и стала рассыпать по пакетикам сушеные травы из холщового мешка.

Бросив в просторной солнечной комнате, пахнущей свежим деревом и отсвечивающей новыми обоями, свой рюкзак, пакет с остатками дорожных припасов (огрызок ветчины, полбанки лечо, орехи, изюм) и пустой термос, Павел решил было подремать с дороги, но тут же передумал - жаль было терять свой первый день на ленивое валяние, когда вокруг настоящая сказка. «Сходи посмотри новую канатку. Быстрая, на самый верх поднимает за десять минут!» - посоветовала ему Фатима не прощанье, пряча в карман на большой бесформенной, колышущейся как встряхнутый студень груди пачки тысячных купюр, которые Павел заплатил за неделю вперед, и махнув рукой в сторону мостика через небольшую речушку, которая виднелась из окна.
Канатка, в самом деле, оказалась первоклассная, с электронным турникетом и прозрачными кабинками-пузырями, такие Павел видел в Австрии пару лет назад. Она уже работала, но кабинки шли наверх полупустыми, видимо большинство приезжих вставали позже. Недалеко от лоснящихся хромированным металлом и стеклом дверей стояла девушка в короткой потертой дубленке и старых высоких черных сапогах. На вид ей было около семнадцати. Она была непохожа на здешних – светлые волосы, тонкие черты, розовые пухлые губы. Только глаза, как у всех прочих обитателей горных местностей, густо-коричневые, просвечивающие темным бутылочным стеклом от косого луча солнца. Это придавало ей особенную прелесть – карие глаза на светлом лице с оливковым загаром. Она улыбнулась незнакомому мужчине с очевидным намеком, чуть приоткрыла дубленку, под которой показалось крохотное вязаное миниплатье с глубоким декольте. Худое, почти детское колено в прозрачном чулочке призывно приподнялось. «Наверное, кто-то из родителей был русским. Может, мать местная нагуляла с приезжим туристом. А заботиться о девушке некому - живет, как может, зарабатывает, чем бог послал», - подумалось Павлу мимолетно. Впрочем – какая разница, плод любви или случайности. Или, что тоже бывает, насилия. От худощавой девушки полу-подростка исходил откровенный призыв и нежность, отчего у Павла немедленно сладко заныло внизу живота.
- Привет, - как можно более непринужденно сказал он девушке. Она повернулась к нему всем телом и улыбнулась широко и ласково, чуть склонив голову и прищурившись, при этом разглядывая Павла в упор. У Павла под джинсами дрогнуло и плотно натянулось. - Ты местная или приезжая?
- Я здесь живу, работаю в кафе. Только два года. А раньше жила в Ставрополе, - она говорила почти без акцента, голос был ниже, чем можно было ожидать от такого хрупкого существа. Она вынула из кармана пачку сигарет, ловко двумя пальцами выхватила белую трубочку и ожидающе взглянула на Павла. Он хлопнул себя по боковому карману новенькой ярко-зеленой лыжной курточки Columbia, купленной три дня назад в теперь невозможно далеком городе и еще не привыкшей к его телу, как прочие, старые удобные вещи. Хорошо, что прихватил зажигалку на всякий случай, похвалил он себя, хотя сам не имел привычки дымить. Протянул горной нимфе огонек в ладони, та нарочито склонилась, открыв напоказ грудь до крупных бежевых окружностей сосков.
- Хорошо тебе здесь живется, да? - продолжил Павел, насильно отводя глаза от светлых выпуклостей и тонких теней. - Горы, солнце, воздух какой. В Москве сейчас противно, слякоть, все бегают, мельтешат, а куда, зачем?.. Говоря это, он подошел ближе, она курила, пуская в сторону тонкие струи дыма, беря сигарету крупным розовым ртом, похотливо и артистично, и вместо ответа только улыбалась уголками губ и карими всплесками глаз. Они стояли в пятне солнца и было почти жарко, сосульки скапывали с крыши подъемника, как весной, хотя из тени поддувало стужей, подсказывая, что доверять теплу не стоило. Он протянул руку и взялся за отворот ее дубленки, бездумно прикрывая ее голую шею от зимнего воздуха, как укутывают детей, и также бездумно запустил ладонь под тонкую вязаную ткань, накрыв небольшую грудь, скользя глазами за отлетающим дымом. Девушка продолжала улыбаться и курить, будто не заметив его движения. Павел придвинулся к ней вплотную и второй рукой обнял ее и торопливо провел по ее спине вниз, ощутив, как под его ладонью напряглись круглые крепкие ягодицы. Девушка чуть прикрыла глаза и выбросила окурок под сугроб.
- Пойдем ко мне? – предложил Павел, почувствовав, как с него легко опадают вязкие хлопья дорожной усталости. Свободной рукой он достал несколько купюр и сунул девушке в вырез платья, между теплыми бугорками.
- А давай лучше поедем наверх? - девушка простым движением вынула деньги, переложила их в карман, затем игриво завела руку за спину, нащупала там ладонь Павла и вытащила ее перед собой, переплетая свои и его пальцы. -  Там сейчас людей мало, я покажу тебе одно место среди гор, сказка, никогда не забудешь.
Над разогретой на солнце скалой, куда их донес прозрачный бесшумный шар-вагончик, парил громадный орел, под ними обрывались лесистые стены неприступных отрогов и провалы со змеящимися речушками. Павел кончил ей в рот слишком быстро, наконец-то расслабившись и делая все так, как хотелось, не заботясь о чужих чувствах, правилах, не считая минут. Только дни. "Осталось еще целых семь дней, - произнес монотонный голос внутри. - Почти целых. И ты уже не вершине".
- А как тебя зовут хоть? - спросил он без особого впрочем интереса. Девушка улыбнулась своей тихой улыбкой, и мотнула головой. Наверное, ей нравилось оставаться без имени, получалась такая игра, где все могут быть кем угодно, пока не назовут себя и волшебство закончится. И вдруг спросила невпопад:
- А ты никому не расскажешь про это? У нас маленький городок, если узнают, будут меня позорить, - на ее детском лице образовалось трогательное испуганное выражение, и Павла охватила странная нежность, смесь наивности и бесстыдства этого существа кружила ему голову. – Я? Расскажу? Плохо ты про меня думаешь. Разве я похож на трепло какое-то? - он в шуточном возмущении ударил себя по лицу, девушка захихикала, схватила его руку и крепко сжала, будто сожалея о глупых подозрениях. Потом прижалась к его щеке виском, а рукой опустилась ниже и стала гладить его член, который снова наливался силой. "У тебя красивый ***", - сказала она шепотом, или, может, ему послышалось.

И бездонные безвременные праздничные дни считались обратно сами собой - шесть, пять, четыре. Как вспышки стробоскопа, думал Павел. Яркие и мгновенные.

Внизу возле большого моста, где был самый центр городка, вечерами зажигались огни и костры, оживлялись кафе, гостиницы и игровые автоматы. Он ел хычин и шашлык с новыми знакомыми, которые за пару дней успели рассказать ему не только о себе, но и о своих дальних и ближних сородичах. Это была супружеская пара лет тридцати с двумя сыновьями-погодками. Мальчики были шустрые и фотографически походили на краснощекого плотного русоволосого и уже лысеющего здоровяка отца, пацаны постоянно бегали вокруг столиков, то и дело падали, переворачивали подносы с едой, натыкались на официантов, отчего отец прикрикивал на них грубовато: "Еб вашу мать, а ну вон отсюда, идите на горку катайтесь", и они без возражений по-солдатски разворачивались и неслись к ближайшему сугробу. Мать смотрела на их возню с покорной усталостью привыкшего к бытовому однообразию стирально-кухонного комбайна, переводила тусклый взгляд на панораму вечереющих гор, которая казалась нереальной, фантастической картинкой из каталога чудес света, и вяло перебивала мужчин, обсуждающих состояние мировой экономики, ничего не значащими фразами, скорее, чтоб напомнить о своем присутствии: «Повезло нам с погодкой-то. Днем на солнце так вообще лето, обгореть можно. Надо завтра будет крем купить защитный и тебе и детям. А снегу-то, снегу, скажи, как навалило, Валера?» Валера, который пунцовыми щеками и раскрасневшимся лбом был похож на отварного рака после целого дня под горным солнцем, кивал на все, что она говорила, одновременно не выпуская из виду своих отпрысков. Они как раз прибежали, вконец запыхавшись, чтоб наперебой выпрашивать покататься на снегоходе, который рядом сдавали напрокат: "Один на двоих, пап, всего на полчасика", и он вынимал бумажник и протягивал им деньги и говорил Павлу: "Вот это и есть счастье: семья, дети, путешествия. Тебе-то небось скучновато самому?" - и он пихал Павла локтем в бок, и Павел вежливо хмыкал, и подмигивал ему двусмысленно, мол, что-то пока скучать не получается. И Валера косился на блеклую жену и заговорщицки кривился, мол, завидую тебе, вольному стрелку, были когда-то и мы рысаками. Уж погуляй вволю за себя и за того, знаешь, парня. Они давно перешли на водку после глинтвейна и понимали друг друга на исконном питейном языке за пределом слов.
Загорелые старички и старушки в пуховых горнолыжных комбинезонах и трекинговых толстых ботинках за соседними столиками ели дымящуюся шурпу, пили айран, широко кукольно улыбались очень белыми пластмассовыми зубами. Время от времени они подзывали молодого быстроглазого официанта и громко говорили ему: «****ый ***!», беззаботно смеясь и тыча пальцами в его оторопелую физиономию.

Четыре, три, два. Вспышек было ровно столько, сколько зарядов было заложено в устройство с самого начала, и ожидать случайной смены порядка или подарков от равнодушного мироздания было тупо и наивно. Тупым Павел себя не считал, это точно, равно как и наивным. Он знал, что за зимой приходит весна. За первым днем обязательно будет последний. Он найдет тебя в любом месте мира, хоть под землей, хоть в собственной спальне. Так не лучше ли, чтоб это случилось на вершине, среди снегов, птиц и лесов?

В последний день погода как назло испортилась, за ночь резко похолодало и наутро с мутного ледяного неба секло мокрым снегом и скукой. Одевшись потеплее Павел пришел к подъемнику чуть раньше назначенного срока - не хватало, чтобы его ждали, и ненароком в чем-то заподозрили. Но он оказался далеко не первым. У входа уже собралась небольшая яркая толпа в разноцветных горных костюмах лучших спортивных брендов, в лыжных и бордических ботинках от Solomon и Burton, непромокающих перчатках на гортексе. Один из стоявших ближе к Павлу немолодой, но мужественный и подтянутый мужчина с рубленым обветренным лицом тоже был в куртке Columbia, как и у Павла, но только фиолетового цвета. «Коламбия пикчерс не представляет как хорошо нам с тобою бывает", - с ходу завелась в голове Павла жвачная эрэнбишная песенка, мысленно он взялся за руки с твердолицым спортсменом и сделал с ним красочную проходку в стиле танго. Отменно идиотская картинка зависла на его внутреннем экране, пока он заходил вместе с остальными в стеклянную кабинку, пока несся к самой вершине, и отключилась, только когда он вышел на вершине с белым пронизывающим вихрем и все стало настоящим. Вот он стоит под серым небом среди невидимых за сыпучей пургой скал. Какие скалы - даже кисть протянутой руки не разглядеть из-за плотной завесы ледяной крупы. Наверху дуло резко и жестко, порывы ветра швырялись комьями снега ему в лицо, будто проверяя на прочность его решимость и веру. Павел поднял воротник полара до самых глаз и подошел к обрыву. Сбоку от обрыва в два ряда стояли закрытые масками и одетые в камуфляж люди с автоматами. Хотя лиц не было видно, Павел отчетливо представил себе их суровые кавказские черты. «Это еще зачем?» - спросил он у мужчины в фиолетовом. Тот пожал плечами: «Не знаю. Наверное – для безопасности. Или если кто-то не сможет сам, хотя такого здесь еще не бывало». После чего он без спешки подошел к обрыву, подтянул перчатки и красиво прыгнул в пропасть. Павлу показалось, что он услышал негромкое последнее «Ы-ы-ых!», но он не мог быть уверенным в достоверности долетавших звуков, поскольку ветер завывал все сильнее. Сбоку раздался отчаянный визг - визжал один из детей Валеры, помладше, который что-то вдруг понял и пытался вырваться из жестких объятий отца. Но вырваться было невозможно, старший брат, зажатый второй сильной рукой, не делал ни единой попытки высвободиться. Жены Валеры уже не было видно, похоже, она прыгнула первой, и Павел на секунду испытал к ней что-то вроде уважения. Валера негромко сказал несколько слов орущему пацану, и, чуть повернувшись, указал ему на суровый ряд людей с автоматами на взводе, громко пояснив это зрелище. Его слова не подействовали на сына, тот продолжал биться в истерике, и тогда он с орущим сыном под мышкой нервно подошел к краю, непривычно было видеть его таким неуверенным и неловким, и прыгнул вниз, согнувшись под бременем отцовства. Детский вопль не отразился эхом по горам, снегопад намертво глушил любой звук.

Павел бросил последний взгляд на мятущуюся белую пелену вместо роскошных бесконечных вершин перед ним, подумал, что так, возможно, даже легче - не видеть перед глазами неземное величие и счастье. Сделал несколько глубоких вдохов и выдохов. Хотел еще помолиться, но времени для этого явно не хватало, он физически чувствовал десятки чужих ожидающих взглядов на своей спине, которую он все время пытался расправить, но она обвисала безвольным мешком, как только он переставал ее контролировать. Бегло и без чувства он произнес три раза «Господи помоги!», подошел к краю и без остановки шагнул перед собой.