Когда не было войны 9 - Первое увольнение

                Это мои армейские воспоминания одного из периодов в нашей стране, КОГДА РЕАЛЬНО НЕ БЫЛО ВОЙНЫ. Венгерские события уже прошли в 1956 г., а Чешские ещё только будут в 1968 г.

              Кстати, моя дивизия, в которой я так мирно прослужил три года,  была участником и тех прошедших и этих будущих событий по причине близости расположения к этим двум границам. Я же, действительно, совершенно мирно прослужил в этой опасной точке, без всяких поездок в соседние страны.
              В основу этого мемуарного повествования положены письма, присланные мне в армию моей первой женой Ириной, за период службы с 1963 г. по 1966 г.


9 глава.  ПЕРВОЕ УВОЛЬНЕНИЕ

          Прослужив месяца два, я впервые попал в увольнение в город Виноградов. Увольнения в армии являются наградой за хорошую службу, и поэтому для некоторых - довольно редкое явление. Во-первых, увольнения бывают только по выходным и по праздникам, а во-вторых, в увольнение может пойти только ограниченное число солдат, процентов 25, не более. В результате несложных вычислений получается - один раз в месяц каждому, и то при самых благоприятных стечениях обстоятельств. Любые незначительные нарушения - и об увольнении можно забыть. Правда, нарушители дисциплины косвенно дают возможность чаще бывать в увольнении другим.

          Увольнительная выписывается на время «от и до», и обычно на несколько часов. Самое лучшее время, когда в городском клубе танцы, это на вечер, хотя бы до отбоя. Днём в увольнении практически делать нечего, можно просто походить по центральной улице, поглазеть на людей. Моё первое увольнение вот таким и было. Я уже упоминал о своей ностальгии просто по людям в гражданке, а эта «зелень в глазах» от гимнастёрок в пределах части - самое тяжкое испытание для человека, привыкшего к уличной толпе.

           И вот однажды меня выпустили, я вырвался, и я среди людей. Надо заметить, несмотря на небольшие размеры города, центральная улица не такая уж маленькая - с километр, а то и больше. Где-то по середине улицы - площадь, а на ней администрация города и, конечно, главное - городской клуб (дом культуры). Днём в клубе жизни нет, а вечером танцы, но это не для меня, увольнение вечером - другим постарше, а мне, салаге, хотя бы на людей поглазеть.

           По причине того, что улица одна, народу на ней много, не как на Тверской (Горького) в Москве, но вполне достаточно для ощущения толпы. Народ разных национальностей, в основном, Венгры, Украинцы, Румыны, Чехи, Солдаты и немного Русских. Отношение к солдатам скорее недоброжелательное, девушек, гуляющих с солдатами, практически не видно, пренебрежение окружающих и косые взгляды они не хотят испытывать. Причём пренебрежение местных только к форме солдат, переодетый в гражданку - ходи сколько хочешь и с кем хочешь. Вот такая нескрываемая любовь к русскому солдату в форме. Если разобраться, то мы практически действительно оккупанты в их глазах, Венгерские события 1956 года для них были совсем недавно.

           Все понимали, что в гражданке ходить лучше, но делать этого в открытую нельзя по причине слишком малого города, где все практически знают друг друга. Во-вторых, гулянье по центральной улице совершенно отличалось от Московского пешеходного движения. В Москве народ просто толпой идёт по улице туда, куда ему нужно, здесь же народ никуда не шёл, он просто ходил по этой центральной улице туда-сюда практически по кругу. Они действительно просто гуляли под руку, неоднократно приветствуя друг друга при встречных направлениях. Молодому, стриженому под ноль, да ещё одному, вообще невозможно при таких обстоятельствах спрятаться, но зато в дальнейшем я освоил самоволку на отлично, подтверждение тому - за всё время службы я ни разу не попался в руки патрулю. На то было две причины, и о них я расскажу попозже.
 
           Совсем упустил кроме глазения на толпу ещё одну немаловажную деталь полезности увольнения. На центральной площади, помимо перечисленных достопримечательностей, стояли Почта и Телеграф с переговорным пунктом. Конечно, позвонить домой родителям, а главное Иришке, это просто фантастика, воплощённая в реальность прямо во время этого первого увольнения. И я это сделал!!! Правда, поговорить удалось только с мамой, к сожалению, у Ирины на тот момент ещё не было телефона, и это несмотря на то, что её родители были преподавателями очень престижных институтов. Мама в Архитектурном, а Папа с Строгановке,  но телефон в то время являлся мечтой для очень многих.

           А если учесть, что в новой квартире они жили лишь третий год, то это считалось совсем недавно для телефонных очередников того времени. Правда, продвижение очереди очень сильно зависело от ввода новых АТС. Если такое случалось поблизости от вашего дома, то тогда телефонизировались все желающие. Кстати, такое у них случится, и тогда у Иры появится телефон, но до этого момента ещё года два, а пока была возможность позвонить лишь к себе домой и услышать тех, кого совсем недавно слушать не хотел. Теперь же, несмотря на последние истраченные солдатские деньги, счёл за счастье услышать родной голос, параллельно осознавая, что это и есть правильное осмысление житейских ценностей.

Фрагменты из писем Иры (с 10-го по 12-е письмо).

            Здравствуй, Эдька, родной мой! Так хочется посмотреть на тебя хотя бы 5 минут или поговорить. Вчера у меня были Женька и Алка, и опять никого нас не было дома, т.к. у тёти Зины был день рождения. Так они оставили мне записку, где говорят, что ты звонил Вере Осиповне. (Моя мама). Как я ей завидую! Мне бы хоть услышать одно-единственное слово, услышать твой голос. Для посылки я всё купила, и ещё две английские книжки. Читай, какую хочешь. Эдгара ты читал на русском, и он тебе не особенно понравился. А про что другая книга, я не знаю.
 
       Да, в школе перемены. У Татьяны Дмитриевны (наша замечательная учительница по математике - самый лучший преподаватель в моей жизни)  умерла дочь, а дядю Изю (нашего директора школы - Исаака Израилевич) увезли с инфарктом. Вот!

        ((Татьяна Дмитриевна - учитель по математике, очень сильно отличалась от других учителей. Её в обучении волновало не формальное знание предмета, а понимание того, чему тебя учат. Такой подход к обучению как ни странно, но не так часто встречается среди учителей. Учителя в нашей школе все были не плохие и даже скорей хорошие, и это, конечно, заслуга нашего директора Исаака Израйлевича, и то, что его увезли с инфарктом - нет ничего удивительного, он действительно всё принимал близко к сердцу. Лично наш класс в своё время попортил ему много крови. Из-за одного нашего театра его неоднократно вызывали в райком партии, а это совсем не шутка для руководителя, который пытается поступать самостоятельно. И очень жалко Татьяну Дмитриевну, потея ребёнка - это самое страшное несчастье.))

        Это мне сообщили Сотская и Вайнберг. А ещё Лилька (Пронина) сказала, что ты служишь недалеко от Яна, «топиного мужа» (Маринка Топаз также наша школьная подруга). Ну, а больше писать пока не о чем.

      Воспользуюсь моментом и добавлю от себя. Дело в том, что у нас был не только очень дружный класс, но и в целом очень дружная вся школа, перечисляя столь часто школьных друзей, Ирина как я, и как мы все, продолжала жить жизнью школы, хотя уже училась в Архитектурном институте. Многие из друзей учились в других институтах, а некоторые, как я, вообще в армию загремели. Тем не менее, благодаря тому, что школа была с художественным уклоном, учились в ней ребята со всех концов Москвы,  и как оказалось не самые бесталанные. Практически половина из них поступила именно в архитектурный, вот Ирина и оказалась среди своих «старых», нет, конечно, молодых школьных друзей.

       Я вчера вдруг очень остро почувствовала, как тяжело бывает, когда теряешь человека, близкого, такого родного. Ведь со дня твоего отъезда у меня ни только не было ни одного счастливого дня, но даже просто хорошего. Понимаешь? Жизнь стала какая-то скучная, серая. И вообще…
       Сегодня я пойду к твоим. Возьму этюдник и оставлю одну твою карточку для твоей бабушки. Первую я уже отдала твоей маме.


        ((Моя самая лучшая бабушка на свете Матрёна Фёдоровна. На фотографии Ира с моей бабушкой.  Я не знаю насколько правильно сравнивать своих бабушек с кормилицей Пушкина Ариной Родионовной, но мою бабушку сравнить можно. Одно то, что моя бабушка действительно была по народному очень мудрой, хотя и такой же безграмотной как няня поэта. Они обе не умели читать и тем более писать, и это говорит о связывающем их времени.

          В том числе, это говорит о связи наших времён, как всё то, что кажется небывало далёким практически вот, рядом. Мой внук Антон полноправный представитель века электроники и роботизации всех процессов, моя бабушка безграмотный представитель девятнадцатого позапрошлого столетия и даже другого тысячелетия, а я вот связующее звено между ними. Оказывается, всё это так близко, буквально, вот есть представитель в моём лице, за которого можно физически подержаться и ощутить эту связь.))

       Ну, вот и всё. Совсем не о чем писать. Но меня очень беспокоит, что мои письма так долго идут. А те, которые я писала в Хуст, так и не возвращаются. Что такое?

       Да, Эдька! Я хотела заказать телефонный разговор с тобой, но подумала, что этого нельзя делать. Ведь в город ты вырываешься случайно. Если всё же можно как-то это сделать, то напиши. Мне очень хочется поговорить с тобой.
       Да, ты писал про твоё, «принадлежащее только тебе моё время». Так вот, я его коплю и приберегаю для встречи. Хорошо? Тогда у нас будет уйма времени.
       Вот, а ещё папа у нас полон идей. Он ходит, и всё время твердит о перестановке мебели. Причём даже хочет пилить софу. Здорово, да?
       Ну ладно. Привет тебе от тёти Зины и дяди Васи. И от моих.
       Целую. Твоя девчонка.

      Эдька! Получила сразу два твоих письма. Как хорошо, что мои дошли к тебе, а то я уже стала волноваться. Вчера ещё был Ярков. Так вот они с мамой вдвоём стали издеваться надо мной. Сказали, что существует цензура, и она не пропускает мои письма. Я страшно удивилась, думаю: «Ведь я ничего такого не пишу?».  А мама говорит, что это из-за английского, ведь не будут же на почте переводить все мои английские предложения. Гораздо легче выкинуть их все. Да этого ещё мало. Борька говорит: «Не только выкинут, да ещё какой-то спец. отдел возьмёт тебя на заметку». (Не меня, а тебя, Эдька). Я им говорю, что раз мои не пропускают, почему тогда твои пропускают. А мама говорит, что у тебя такой почерк, что те, кто проверяют письма, не могут разобрать ни по-русски, ни по-английски.  Вот.  Так, что я совсем расстроилась. А сейчас поняла, что они просто смеялись надо мной. Это письмо я пишу на истории КПСС, а лектор, видимо, думает, что я очень прилежно конспектирую. Хорошо!
 
       Эдька! Ты просишь, чтобы я рассказала тебе о Москве. В ней ничего не изменилось. Совсем ничего, если не считать того, что:
1) по утрам два хлюпика и гнуса уже не учат английский на Садовом кольце,
2) что этих же двух гнусов уже нет на заднем сидении 12-го, и они не мёрзнут в очереди на его конечной остановке,
3) что все жители нашего двора уже не видят две тени в окне на площадке между 2-м и 3-м или 3-м и 4-м этажами,
4) да ещё перестало звучать в кв. 83, к. 2 дома 49 по Ленинградскому проспекту «Какая разница!».
А остальное – всё то же. Правда, погода очень плохая. Стало совсем холодно. У нас во дворе на деревьях нет уже ни одного листика. А сегодня идёт дождь и твой хлюпик пижонит. Отправился в институт с новым зонтиком. А сегодня ему, бедненькому, ещё надо будет бегать и прыгать под дождём на стадионе. «Это результат эксплуатации, а не прогресса» - это говорит лектор о войне, кажется.

       Да, ещё о Яркове. Вчера сижу я, пишу тебе письмо. На софе у меня разложены краски, кисти и бумага. Вдруг звонок. Я быстрее убирать, думаю, что папа. А он всегда ругается, что чем я так много трачу время зря, я бы лучше поспала подольше. Бегу скорее, открываю. Смотрю, стоит кто-то длинный, в шляпе. Оказывается, Борька. Купил себе шляпу и новые ботинки. Конечно, страшные, коричневые. Сказал, что был у Юрки Муралёва и рассказал ему, что тебя взяли. И знаешь, какая у него была реакция? «Как жалко, я хотел списать у него три вещи. А теперь ждать 3 года».

       Да, впереди меня сидят: Макеев, Колотов (комсорг), Кирсанов (староста) и Рубаненко (физорг). Так вот. Макеев повернулся, чтобы показать какой-то рисунок под Леже, и видит, что у меня исписан целый лист. Он сразу с таким уважением и немножечко удивлённо спрашивает: «Конспектируешь»? Я: «Нет». Тогда он ещё более удивлённо спрашивает: «А что же это»? Я ему: « Письмо»! Видел бы ты его разочарование. Я даже засмеялась так, что лектор посмотрела на меня.
       Так вот. С Рубаненко была такая хохма. Он – один сын у родителей. Отец его – известный архитектор, мать не работает, есть домработница. В общем, жизнь у него прекрасная, ничего его не волнует, ни в чём нет отказа. Так вот однажды он, Колотов и Макеев собрались выпить.  Были они у Алика Макеева. Но им не хватило денег. Алик давай искать посуду (бутылки), чтобы сдать. Но нашел молочные. И так радостно кричит: « Рубаненко, смотри как их много. Здорово, да»? Рубаненко подходит, смотрит на бутылки удивлёнными глазами, нюхает их и говорит: «Алик, слушай, а из-под чего эти странные бутылки»? Алька был просто поражён. Ему, видимо, даже в голову не могло прийти, что человек в 19 лет ни разу не видел молочных бутылок. Ничего себе, воспитание, да?

       Ну, ещё о Москве. Сейчас идёт в «Центральном» и ещё во многих кинотеатрах «Улица Ньютона. Дом 1». Не знаю, хорошее или нет, а смотреть его мне не хочется. Да, за нашим домом, помнишь, была вырыта яма для нового дома? Так там уже стоит какой-то подъёмный кран. Какой-то страшный, не пустотелый (из металлических конструкций), а из целой трубы. Покрашен в ярко-жёлтый цвет. Так красиво на сером фоне неба и голых веток. Просто чудо!

       Мне очень хочется пописать, но некогда. И я очень довольна, что ты хочешь этого же. Я тебе посылаю белой бумаги для акварели и темперы, серой ( тонкими листами) для карандаша (лучше красного или чёрного) толстого, маленький альбом для набросков с ребят. Да, ещё серая бумага хороша для угля (карандаши угольные) с темперой. Представляешь? Черный с охрой, красной или светлой. Здорово должно получиться.

       Посылаю тебе две вещи. Одна – Леже, другая – Левитана. У Леже эта, по-моему, неплохая штука. А у Левитана мне очень нравится. Она такая лиричная, грустная, и очень красиво написана. Особенно хорошо небо.  Я бы с удовольствием послала бы тебе ещё свои работы (конечно, они не идут в сравнение с Левитаном и Леже), но у меня только старые. На новые нет времени. Если не очень стыдно получить их, и если ты этого хочешь, то напиши, какую из них. И я пришлю. А вообще пиши и рисуй побольше сам.

       Теперь о задаче. Её ты решил правильно. Молодец. И то, что ты ответил на занятиях, тоже молодец. Вообще ты у меня очень хороший и умница. А дядя Вася сказал. Что ты, значит, совсем молодец, если тебя оставили. А он то уж знает. И вообще тебе от них привет.

       Сейчас я уже продолжаю письмо на теор. механике. Мне надо кончить его на этих двух лекциях. Но он всё время ходит и проверяет, кто чем занят. Он сказал, что на нашем столе слишком много всяких вещей, и он не уверен, что мы занимаемся теор. механикой.

       Вот. Я хочу написать ещё о телефонном разговоре. Сейчас напишу расписание своих дней, а ты уже сам думай, когда тебе удобней.
       В понедельник и четверг у нас проектирование. Я кончаю в 4 часа.
       Во вторник и в пятницу у меня занятия на стадионе, которые кончаются в 5 или в 5.30.
       В субботу у меня английский кружок до 5 (приблизительно).
       Только в среду я кончаю в 3 часа.
       Так что выбирай, когда тебе будет удобнее, моё время ты знаешь. Но поговорить мне очень хочется. Просто ужас как хочется. Я собиралась зайти к Вере Осиповне и вместе с ней послать посылку, а заодно отнести карточку.

       Да, ещё ты меня извини, что я пишу не на таком же формате, как раньше. Просто я не успела напечатать штампы. В следующий раз буду писать на таких же.
       Вот, ну, я писать кончаю, так как уже очень много написала и боюсь, что не успею кончить. А я хочу опустить письмо в перерыв, когда мы пойдём в лабораторию на Кировскую.

       А вообще я тебя очень очень люблю и ни на кого не смотрю из ребят. Так что, пожалуйста, не волнуйся и не слушай тех ребят, которые говорят, что девчонки не ждут. Плохие это ребята, которые не верят своим девчонкам. Как же они собираются жить с ними всю жизнь, если уже через 3 года (даже раньше) они не верят в их любовь. Если они действительно любят, они будут ждать. И я обязательно буду ждать тебя.

       Ты знаешь, у Симонова (по-моему) есть очень хорошее стихотворение о том, как любовь и вера в возвращение любимого спасла его от пули. Я не помню точно этих строк, так что пишу по памяти.

Я вернусь к тебе, родная,
Только очень жди.
Я вернусь, когда наступят
Сильные дожди.
Я вернусь, когда наступит
Зимняя пора.
Жди, когда других не ждут уж,
Позабыв вчера.

       Дальше я не помню, да и звонок через 3 минуты.
       Целую тебя, мой родной.
       Твоя невеста.

            Как я вернулся в часть, я, конечно, не помню, но удовлетворение в виде отдушины я получил, безусловно. В дальнейшем я ходил в увольнение много раз, но ещё больше я ходил в самоволку.  Как я начал это делать, вряд ли вспомню, скорее всего, как раз побудителем явилась потребность в телефонных звонках домой. Между прочим, если в часть приходило извещение с вызовом на переговорный пункт, то без проблем выписывалась специальная увольнительная  на телеграф в город, также и на почту за посылкой при наличии извещения солдаты ходили сами, без всяких ограничений. Получение посылки - практически дело общее, в особенности  всё, что касается съестного - то это точно, на сто процентов - достояние всей роты, а то и дивизиона, и это правильно. Правда, по этой причине посылок приходило мало, посылать на всех многим родителям было не под силу.

ПРОДОЛЖЕНИЕ. Когда не было войны 10 - Караул!!!
 http://www.proza.ru/2010/10/27/644