Глава 1

Небо было необыкновенное: затянутое свинцовыми тучами, без малейшего проблеска голубого, словно это было не небо, а целлофановая пленка. На горизонте оно освещалось редкими вспышками молнии и оттого казалось, будто небо все ближе и ближе к земле. Ветер с запада ветер принес едкий запах гари и тревоги. Из густого леса доносилось редкое, встревоженное посвистывание птиц. Земля, после целой череды дождей размокла и поплыла. Чтобы сделать шаг, приходилось тянуть за голенище резинового сапога надетого на босую ногу. По двору и огороду, ветер разметал солому, которую Поля старательно собирала граблями и относила в сарай, где мычала чудом уцелевшая корова.

Полина остановилась посреди двора, вытирая кончиком платка мокрый лоб. До войны двор, дом и сад были ухоженными. Отец любил порядок во всем: делах, хозяйстве, семье. Будучи председателем колхоза, он пристально следил за всем, что было в округе.

Андрон сделал двор своего дома настолько нарядным, что полюбоваться им приезжали из соседних сел и деревень. А главное; никакого лишнего стройматериала потрачено не было, что и ставилось в пример другим. Плетень из ивовых веток – аккуратный, ровный. Зольные тропинки шириной в два шага пересекали двор: от калитки к дому, от дома к бане и сараю, от сарая к калитке ведущей в сад и огород. Перемешанная с древесной золой земля, утаптывалась ровно и в период обильных дождей, не расплывалась.
 
Красиво было до войны. Теперь же, от сарая осталась только дальняя правая стена, за которой черный выжженный пустырь, да куски крыши, валяющиеся неподалеку. Но все это ничего, лишь бы войну пережить, живым остаться. Люди жили уже не первую неделю в страхе, что вот-вот немцы войдут в деревню. В каждом дворе готовились, как могли. Вот и Анна – молодая жена председателя колхоза, начала приготовления.

Андрона – мужа Анны в деревне Мячеславке любили и уважали. Но не все. Были и такие, кто желал ему смерти в мирное время, не говоря уже о войне. Кому Андрон запретил лишнего сена скосить, кого обругал за спрятанную в кармане жменю пшеницы, кому за пьянку подзатыльников надавал. Анна боялась, что именно сейчас, некогда обиженные люди могут свести с ними счеты. И вправду, чего стоило навести на их хату подозрение? Дальше, немцы сделают сами…

Не за себя боялась Анна, а за одиннадцатилетнюю дочь Полину. Дочь рано встретила женскую весну: уже начала набухать грудь, истончалась талия. Роста она была высокого почти вровень с тридцатилетней матерью. На себя и дочь надела какие-то лохмотья, ноги обвязала портянками и, перевязав их бечевкой, едва смогла засунуть эти колтуны в калоши. Себе под пятку положила острый камень, так, будет сильней прихрамывать, авось немцы на хромоножку не позарятся. Вымазав себя и дочь жидким коровьим навозом, зажгла свечу.

- Поди сюда, - позвала Полину, и приложила к ее лицу расплавленный воск. Растопила жарко печь и, смочив в воде муку, поставила на плиту сероватое варево, добавив туда картофельные очистки и пару капель тертой свеклы. Густым сварившимся клейстером смазала засохшие на теле капли воска.

Через несколько минут, на их телах проступили страшные «наросты». Гниющие, красноватые «фурункулы», из которых, того и гляди, гной засочится.

Расчет был правильным: немцы погнушались даже войти в хату, откуда доносился смрадный запах. Связали свинью с поросятами, забрали из амбара всю муку, что лежала в деревянном коробе, сало, завернутое в полотняный мешочек, овец, картофель. Правда, еще по двору порыскали, все дрова на улицу выкинули: люди часто прятали продукты именно там, в надежде, что немцы не найдут.
Но Андрон в свой последний «приход» научил жену, как обхитрить немцев. Благо большая железная бочка в хозяйстве была. В нее спрятали все съестное и муку, и масло и картофель с крупами. Бочку опустили в погреб, завалили досками и другим хламом, который в хозяйстве мог опосля пригодиться, и стали воду в погреб наливать. Немцы, пришедшие с полицаями, приказали погреб открыть, поглядели на серую, мутную воду в погребе, да и пошли рыскать по двору и амбару. Один из фашистов убил прикладом автомата собаку, приказал откинуть в сторону будку и рыть под ней землю.

Анна ходила за полицаями, не забывая сильно припадать на ногу и голосила:

- Родіменькие ви мої, не забирайте! Це все, що ми маємо, і як же ми сироти залишимося?  – правда плакала без слез, стараясь не переусердствовать, а то мало ли чего…

- Проживете як нібудь, - усмехнулся Сергий, житель местной деревни ставший полицаем при первом призыве немцев. – Ти Ганна, по-доброму все віддай, бо скажу, що Андрон твій в партизанах гуляє.

- Сережа, - зарыдала Анна, трясясь от страха, - все, що маємо в коморі, але і нам залиш. Хотяби на тиждень.

Сергий кивнул головой.

- Скажи спасибі, що пам'ять у мене довга. Я добро пам'ятаю. Виручала ти мене не раз. Через це лише і промовчу.
Анна поспешно закивала головой. Так что же получается, права была она, а не Андрон. Пришло время, когда Сергий расплатился по счетам.

Сергий был молодым парнем, лет двадцать, двадцать пять. На войну его не забрали потому, что не было левой ноги, и на правой руке отсутствовали пальцы. Сергий еще был мальчиком, когда упал с лошади, да так неудачно, что долго гадали, останется ли в живых.
И внешность у Сергия была отталкивающая и характер омерзительным. С годами, он сильно озлобился, задирал без надобности хлопцев, грубил женщинам, и они ему отвечали тем же.

Был нелюдимым, ни с кем дружбу не водил, обращался только по надобности. С теткой Анной Сергий работал на полях. Она жалела паренька и через то лишь была с ним ласкова. Помогала когда могла, подкармливала, как собачонку бездомную, из рук. Пирогами, да варениками каждый раз как вместе работали, угощала. Не раз, заступалась за него перед Андроном:

- Калека, - разводила руки в сторону и пожимала плечами. Мол, что с него взять? Ну что поделаешь с ним и так судьба наказала. А собачится он через то лишь, что обижен на весь белый свет.
Андрон махал рукой и плевал на пол. – Сердобольная, ты моя! Нельзя к людям так относится, как ты не понимаешь? У меня есть жесткий план, а этот убогий, если работает с людьми так обязательно ссора какая выйдет. Устал я от него уже.

- Андрон, но и ты войди в его положение. Пострадал он и так….
При первом же призыве немцев, Сергий предложил свою помощь. Поглядев на него, фрицы похохотали, уж больно неприятная внешность была у Сергия: на щеках и губах – большие шрамы, один глаз выпученный, словно рыбий, волосы на голове жиденькие, часто взъерошенные, рыжие, и взяли к себе. Чувствовал, что неприятен людям, что сторонятся его, и тем слаще была власть, полученная от немцев.

- А навіщо під будкою риють? – спросила Полина. Ей было жаль собаку, верный был пес, долго жил у них. Поля помнила его много лет. Достался он им еще щеночком, от соседей: серый комочек с черными опалинами на лапках и кончиках ушей. Кто бы мог подумать тогда, что из маленького мохнатого клубочка, вырастет огромная и злая псина, которую все время приходилось держать на цепи, чтобы людей не покусала.

- Да мы в суседнему селе у хозяев одних спросили, есть ли продукты? Те головами замотали, мол немае. А я побачив, что ребенок хозяйский довольный. Бегае по двору, смеется. И одежда на нем не латанная. Не такой как другие дети. Те - тощие, плаксивые и глаза у них – голодные. А у этого - щечки румяные, сам товстенький, улыбка до ушей и глаза счастливые. Я сразу сообразил, що где-то у них еда спрятана, бо голодне дитя счастливым не будет. И я малыша ткнул в живит и говорю ему: пузо наел. Кашею? Он мне: - нет, бычиной. А где бычина? У собаки под хвостом. Стали рыть по собачей будкой, а там мясо! Целый теленок зарыт, - Сергий рассмеялся по всей вероятности, довольный своей находчивостью.

Порыскали по двору, забрали все и ушли. Аня с Полиной вздохнули свободно, полной грудью.

- Мама, як же ми здорово сделали, що спрятали, - Поля улыбнулась матери и обняла ее за плечи.

Анна покачала головой и погладила дочь по голове. От отца Степана умершего незадолго до начала войны, осталось несколько старинных икон и Библия. Их, завернув бережно в тряпку, зарыли в землю под разрушенной при первой же бомбежке, баней. Чудом остался целым дом и живы хозяева.

«Внимание! Говорит Москва. Говорит Москва. Заявление Советского Правительства. Граждане и гражданки Советского Союза. Сегодня, двадцать второго июня, в четыре часа утра, без объявления войны германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбардировке города - Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и другие» - как выстрел прозвучало сообщение, навсегда расколовшее жизнь на «до» и «после».
Андрон ушел к партизанам. Большой отряд, прятался в лесах. Помогали разведчикам, так как знали в лесу все тропы, поляны, кустики. Боролись с бандами, появившимися в этих местах, уничтожали немцев-одиночек, полицаев, да и мало ли полезного приносили Красной Армии, защищая вместе с ними, родную землю. Иногда, Андрону удавалось придти домой. Целовал жену, дочь, прижимал обеих к груди и шептал, что любит.

- Единствение мои, любимые, дорогие. Сердце за вас и день и ночь болит.

Поля прижималась к небритой отцовой щеке:
- Тату, рідний ти мій. Бережи себе. Бережи. Ми з мамою за тебе щодня молимося. Господь почує наші молитви і ми знову будемо разом.

Иной раз, Андрону удавалось принести в дом муки. Анна вместе с другими женами партизан, пекла хлеб. Чтобы мужьям их, в лесах было не так голодно. Но делать это приходилось тайком, чтобы ни дымом печным, ни делом себя не выдать.

Андрон забивал вещевой мешок хлебом и другой провизией, снова целовал жену и дочь и скрывался в лесах.

В сорок втором, его поймали.

- Тітка Ганна дядьків Андрона поліцаї зловили і на міській площі публічну страту вирішили влаштувати – истошно закричала через забор соседка Клава. - Хтось недавно машину перехопив із зброєю і патронами. Вночі і перехопили. Двох німців на складі убитими знайшли. Говорять, що ваш дядьків Андрон був призвідником. Вранці його повісити, або розстріляти збираються. Його побили сильно, весь в крові, особа опухла, місиво, а не особа. За руки підвісили, аж лопатки на спині вкрутилися. Голова донизу висить, він не ворушиться вже. 

Анна упала на землю, и ее пронзительный крик разрезал тишину.
Закружилась голова у Полины. В глазах потемнело. О том, как полицаи публичную казнь устраивали, было известно. Кожу с живого человека сдирали, руки, ноги дробили, гвозди вколачивали. И теперь, батьку там. Не шевелится. Больно ему. А она помочь ничем не может. Расстреляют их с мамкой, ежели вступятся. За себя, Поля не боялась, а вот мама… даже представить, что своими криками она родную мать выдаст, не могла. Сердце сжималось и горячая волна боли, дикой, безумной казалось, сжигала нутро. Батько говорил, что чтобы не случилось, они не должны себя выдавать. Убьют его и они ничем не смогут помочь ему – мертвому. А партизаны из его отряда знают, что Анна проверенная, в трудную минуту может, кого надо вылечить, спрятать, еды достать, одежды.
Мама, собрав последние силы, поднялась с земли и села на скамью перед домом. Руки, безвольно повисшие вдоль тела, отказались ее слушаться. Подняла голову и мутным взглядом, посмотрев на тяжелые, свинцовые тучи, произнесла:

- Дождь скоро буде.

Полина, обутая в резиновые сапоги стояла перед матерью и не знала, что сказать, чем помочь. Матери, потемневшей в раз от беды, отцу которого убьют завтра утром. Ветер резкими рывками трепыхал летний сарафан словно пытался сорвать одежду с девочки. Губы у Полины тряслись.

- Батько ти мій коханий, - зашлась в истерике и побежала в стойло, к корове.

Платок на голове сбился, и ветер растрепал косы. Но Поле было не до того. Кинула корове соломы, погладила ее по шее, рогам, спине. Горячие слезы текли по щекам, капая на сарафан. Быть может, можно еще что-то изменить? Спасти? Она что угодно готова сделать, в ноги кинуться полицаям, не звери же они, должны понять, что батька – единственный на всем белом свете! «Так, та в ноги! На коленях до них приповзти, руки целувать, чтоб отпустили»– билась мысль. Сорвав с головы платок, Полина выбежала со двора.

Позади, осталась деревня. Чавкая под ногами грязь, не давала возможности бежать быстро. К лесу! Там партизаны им надо рассказать об отце, должны же они что-то сделать.

Ветки били по лицу, телу, оставляя кровавые ссадины, но в этот миг девочка ни на что не обращала внимание. В груди пекло, словно она сглотнула красных угольев из печи. Замедляя шаг, из последних сил бежала по узкой тропинке. Полуистлевшая листва покрыла землю толстым слоем. Несколько раз, поскользнувшись, Полина падала, царапая колени и ладони. Где-то здесь, должно быть болото, а там, партизаны.

Смесь страха с желанием все изменить, остановить и в то же время, понимание бесполезности предпринимаемых шагов мешали Полине. Бег замедлялся. Тяжелая, свинцовая усталость вдруг сковала все тело. Какие странные здесь деревья, не останавливая бега, подумала девочка, корни на земле лежат, а не как положено.
Из кустов выскочил серый, здоровый заяц. Остановился, встал в стойку, но увидев Полину шмыгнул в кусты.

– Отче наш сущий… Спаси, Господи, отца моего! – молилась в голос, глотая комок слез застрявший в горле.

Тишина, какая необычная тишина в этом лесу, - посмотрела по сторонам, пытаясь по толстому перекинутому на другой берег бревну, перебраться через узкую канавку по которой весной в поля стекала талая вода. Краем глаза Полина увидела движение и замерла. Нет, показалось. Перейдя на другую сторону канавы, девочка стала оглядываться в поисках того места, где она рассчитывала встретить партизан. Но местность была совершенно иной. И никаких партизан тут не было.

Полина побежала вглубь леса, к болоту.

Но лес внезапно кончился. Слева осталась круглая поляна со следами костра. Не иначе немцы были, свои таких следов не оставляют. Поля знала, что разведчики, даже траву примять боялись, все по упавшим деревьям ходили, чтобы не осталось даже следа.

Лес остался позади. Полина увидела перед собой город, он словно вырос из-под земли. На высоком пригорке стояло огромных размеров деревянное колесо, а рядом на виселице, подвешенный за руки, отец. Его хотят четвертовать. Вокруг колеса уже собрались люди. Больше, здесь было зевак, нежели тех, кого силою пригнали полицаи.

Поля подняла голову вверх и с удивлением обнаружила, что небо прояснилось. Тучи ушли не пролив на землю ни одной капли дождя. Значит, пытать будут долго. Вот если бы дождь… - Поля кусала губы и беззвучно рыдала… они ограничились бы выстрелом… или виселицей.

Закрыв лицо руками, дышала часто-часто, готовясь преодолеть последнее расстояние к отцу. Ей казалось, что она слышит его голос: Поленька, дочка беги!

…И снова гул, этот ненавистный гул, уничтожающий все звуки на земле. Гул приближающихся самолетов. Один, два, три, четыре…. Полина насчитала больше десяти немецких самолетов, словно вынырнувших из-за горизонта. Сейчас начнется, - подумала она.
Где-то вдалеке, частой дробью застрочил автомат.

- Тату, - закричала, что есть силы Полина и побежала к пригорку…
- Поля, Поля, проснись! – голос мужа вырвал Полину из плена.
- А? Что? – она открыла глаза. Тело трясло частой крупной дрожью. – Опять этот проклятый сон, - села на кровати и закрыла лицо руками. «Куда ночь, туда и сон», - прошептала присказку, которой ее научила еще бабушка Лукия.

Этот сон, в разных вариациях, снился Полине часто. Она всегда бежала, пытаясь придти отцу на помощь, но никогда не успевала.
В реальности же все сложилось иначе. Поля действительно выбежала со двора, стянув с головы платок, но дикий крик мамы помешал ей бежать.

- Поля, повернися! Повернися дочка! Вони батька твого не пощадять і тебе уб'ють! – Анна догнала дочь и, упав перед ней на колени, зарыдала. - Господи, як же ми тепер жити будемо?
Поля дотронулась рукой до седых волос молодой еще мамы и не шелохнулась. Только слезы все текли и текли, частой капелью падая на грудь.

Они не спали в ту ночь. Поля лежала на кровати за русской печкой и слушала, как часто вздыхает мама. Вот она встала с табурета, он протяжно скрипнул, слышно как зачерпнула воды из ведра. Кап-кап, с железной кружки капли в ведро. Мелко стучат зубы о кружку. Вздохнула глубоко и снова, протяжно, шепотом: - Андрон!
Ненависть к фашистам все сильней, ярче разгоралась в груди девочки. И если бы не было матери, Поля ушла бы к партизанам. Выпросила бы автомат и стреляла без устали и день и ночь.

 Сколько горя и смерти они принесли! Сколько слез и страданий. Поля скрипела зубами: ненавижу, ненавижу, ненавижу!

И только утром, мать, и дочь узнали новость сделавшую в один миг их счастливыми: ночью, партизаны отбили Андрона.

Спустя два месяца, отцу удалось пробраться в дом ночью. Всего на несколько минут. Счастливых минут. Поля припала к груди отца и зарыдала. А он, спешно целовал то жену, то дочь по очереди, часто-часто. Поцелуями покрывал их лица.

- Нічого, прорвемося, - улыбался он, - ми ще їм задамо жару! – помахал кулаком куда-то в окно и сообщил, что отряд снимается с места. - Вирушаємо, але ви не горюйте, ми ще свідемся. Обов'язково, мої кохані, - улыбнулся на прощание.

Но увидеть Андрона так больше и не довелось. В сорок четвертом пришло извещение о том, что его убили под Будапештом. «Похоронен в братской могиле», - значилось в бумажной треуголке, которую Анна берегла всю жизнь.

Спустя лет пять после войны, Анна смогла навестить братскую могилу, поплакать над большим холмиком и встретить мужниного друга, воевавшего с Андроном до последнего. Именно Максим рассказал, что Андрона убили выстрелом в спину, когда он схватился с немцем в рукопашную. Убили подло, как и все, что творили немцы на русской земле.

Полина опустила руки вниз. Расцвело. За окном, хлопая крыльями, звонко прокукарекал петух. Ему вторили другие, с соседних дворов.

- День начался и, Слава Богу, - Полина встала с кровати, перекрестилась перед иконой и вышла на кухню.

Посмотрела на термометр за окошком, вынула из холодильника маленькое ведерко с вареным пшеном, накинула платок на плечи и сунула босые ноги в резиновые калоши. Небо было белым. Ни единой прожилки голубого, так только, если приглядеться несколько серых, похожих на хлопчатник тучек можно распознать. И то только потому, что на горизонте, бока у них порозовели от лучей восходящего солнца. А солнце красное только на первый взгляд, та сторона, что ближе к земле, больше фиолетовым нежели кроваво красным, как по бокам отдает. А вверх у солнца желтый. Глаза стали слезится и болеть. «И почему мне иногда кажется, что солнце не круглое, а как блин растянутое бывает?» - подумала Полина. И тут же: - Холодно буде.

Погоду она угадывала по тому, как ведет себя природа. Какие тучи на небе, какого цвета солнышко, откуда дует ветерок, как прибита росой трава летом, и как клубится из печной трубы дым зимой.
Она любила раннее утро. Именно ту минуту, когда можно выйти во двор из теплой хранящей теплоту и сон избы, в начинающийся свежий, прохладный день. Любила постоять на крыльце минуту, другую, вдыхая аромат мокрой земли, прислушиваясь к пению птиц.
Перебежав двор, умылась холодной водой, звеня рукомойником, почистила зубы и сладко потянулась. Именно в эти минуты ей удавалось почувствовать жизнь, подумать о том, что сегодняшний день не похож на вчерашний, а завтрашний…. каждое утро ей приходила в голову эта мысль и каждый раз она благодарила Бога, за созданную красоту. 

Войдя в дом и переодевшись, захлопотала на кухне: вскипятила воду, поставила опару на хлеб, занесла в ведерке дробленки и смешала ее с теплыми помоями. Толик налил кипяток в синий ковшик и пошел бриться. Эту многолетнюю привычку мужа, бриться каждый день, Полина любила. Всегда подтянутый, опрятный, красивый.
Заправив постель, налила в ведро теплой воды, чтобы вымя коровам вымыть, ушла в сарай. Толик, тем временем взял ведерко с помоями и пошел чистить клетки у свиней.

Начался новый день.

Четыре коровы, два телка, два бычка, лошадь с жеребенком, штук шесть свиней, да свиноматка с поросятами, - большое хозяйство.
Полина заканчивала доить вторую корову, когда в сарай вошла сноха.
- Что ж вы меня не разбудили? – спросила виновато, - Славка опять всю ночь не спал, вот я и не смогла проснуться.
- Да мы слыхали, - отозвался свекор. Вилами он раскидывал по клетке сухую солому, в которую тут же, зарываясь пятачками, полезли поросята.

- Вова встал? – спросила Полина, смазывая после дойки вымя коровы собачьи жиром. - Нехай поможет отцу вытягнуть из амбара картошку, перебрать на посев нужно.

Кенжешь кивнула головой и вышла из сарая.

- Эх, годы молодые. Помнишь какие мы с тобою были?

- Помню, - Полина улыбнулась, - по молодости так спать охота, лишней минуте рад. А в старости сну ни в одному глазу.

Управившись по хозяйству, вошли в дом. Кенжешь собирала завтрак на стол. Проснулась и Анна, уже переодетая в летнее платье, она сидела на кровати, держа трехмесячного Славика на руках. В углу бурчал телевизор. Вова – младший сын Полины, вывел кобылу с жеребенком на поле за огород. Там, перевязал им передние ноги, чтоб не ушли далеко, и отпустил пастись на целый день.
Вскоре вся семья – большая и дружная, собралась за столом. Толику с Володей нужно ехать на работу - в поля, а женщины останутся на хозяйстве. Дел немало: и огород и палисадник, и хозяйство и дом – все на женских плечах.