Сад

Летом сад обжигало зноем, зимой засыпало снегом. Несколько яблонь темнели утром, когда он просыпаясь смотрел в окно. А ему так не хотелось быть песчинкой на пыльных многолюдных улицах Москвы, и совсем не хотелось туда ехать. Рассветы превращались в сумерки, зима в лето, всё было как-то сразу. Листья в саду-то опадали, то вновь вырастали. Жизни не было ни конца, ни краю. Так казалось иногда всем, а он не был исключением. Каждый день постепенно становился счастьем. Каждая ночь была сладкой радостью. Книги казались интересными, а еда-вкусной. Хотелось жить долго. Только поздней осенью ему было тоскливо и одиноко. Он как-будто хотел умереть в это время. Но не умирал, ждал первый снег, смотрел в сад, где ветер спешил оборвать последние листья. Одинокие автобусы пыхтели по утрам. Жизнь не кончалась. Телевизор всё время что-то показывал и говорил. Как всегда, в мире творилось что-то интересное. Яичница шипела на сковородке. Печка была белой свежепобеленной. Время исподволь уносило жизнь, но это было не тягостно и не больно. Люди умирали, рождались другие, город обновлялся-старые деревянные дома всё чаще заменялись кирпичными. Но тишина улиц оставалась прежней. Яблони в саду старели и чернели. Их сучья по-японски торчали зимними днями. Солнце стало редко заглядывать в сад. В феврале в сад невозможно было войти-сугробы распухли, беседку в середине сада замело так, что видна была только крыша. Ветер злился, пытался сдвинуть сугробы, но потом, ближе к вечеру, затихал недовольный. Бабушка умерла, соседи переехали, одиночество превратилось в март и началась капель. Звонкий перестук капель радовал, но был болезненным и возбуждающим. Ничего не начиналось зря. Сад заплыл водой, стал теперь серым и тихим, хотя казалось, что он чему-то радуется. Прилетевшие птицы ничему не удивились. Воздух расцвёл синим цветом и тут растаял наконец несчастный старый  снег. Стало как обычно. Уже не казалось странным появление первых цветов. Крыльцо весело скрипело. Солнце пронзало дом. Оно стало яростным и почти майским. Он перестал читать газеты, потому что уже не находил в них ничего нового. В газете,где он работал,ему заказали очерк о городских кладбищах. Нужно было осветить тему вместе с недостатками. Это почему-то развлекало. Он погрузился в особую атмосферу-памяти, детства и далёкой смерти. Ему стало жалко каждое дерево, каждую собаку и любого человека. Ему было жалко даже утренние автобусы. Потом его сын вспомнил о нём. Это был любимый сын, хотя и не единственный. И это было хорошо, потому что каждая минута ещё не стала равнодушной к нему, ещё не стала совсем быстрой. В мае он подолгу сидел в саду, пока его не поглощали сумерки, которые приходили очень естественно, как по расписанию. Время шло и не умирало. Ветер теперь был ласковый и липкий, как почки на деревьях. Иногда вдруг озабоченно пролетал майский жук. Но он не собирался ему завидовать. Время и не надо было останавливать. На рынке, где он иногда шатался, многие торговали мясом. Свиные головы весело и безжалостно смотрели на солнце. Сад зазеленел, зацвёл. Церковь рядом радостно звенела колоколами. Люди шли по улице и улыбались. Весна была очень тёплая. Нужен был дождь. Речка, весело изгибаясь, убегала под железнодорожный мост. Стареть не хотелось. Страшила предстоящая летняя жара. Дом решили красить, потому что уже было пора. День становился всё больше и сумерки долго не наступали. Сад теперь неугомонно шумел и раскачивался от ветра.