Гл. 3 Одиннадцать часов. Дурацкие идеи

   
        Письменный стол! Как это она не посмотрела? Впрочем, она не привыкла там шарить, муж этого не любит. Говорит, что творческий человек должен иметь хотя бы немного личного пространства и персональной свободы.

       В первом ящике обнаружились пара чистых блокнотов, старый номер «Аргументов и фактов» и прозрачная папка с   распечатками писем Гришиной электронной почты.  Кстати, он всегда много времени проводил у компьютера – играл, загружал музыку, шарил в дебрях интернета, общался с людьми.

       Эти разговоры по интернету неизвестно с кем – на самом деле не такая уж и безобидная вещь, пришло в голову Марианне. Сегодня просто ни о чем болтают, завтра общие темы найдут, послезавтра и о встрече договориться ничего не стоит. А там уже и все остальное, причем с такой же скоростью, как в кино. Стоит присмотреться повнимательнее, что он там пишет.

       Однако писал он нечто совершенно невнятное:

     "Что остается нам, бичам, делать? Жизнь стала дигитальной. Раньше она была как пластинка: играла точно по процарапанной дорожке, изнашивалась, а потом –  все, можно выбрасывать. А теперь такое ощущение, что диск не снашивается, никакой смерти нет, потому что можно с любого момента включить снова. А на самом деле жизнь идет, и все - мимо тебя, а ты - заигранная пластинка, снова не поставишь. У тебя нет ощущения, что мы - потерянное поколение? Ведь мы тоже как бы  пережили войну, по крайней мере, все потеряли и ничего не приобрели."

      Кто-то неизвестный отвечал ему:

      "Ну ты уж совсем скажешь- потерянное поколение, война! И вообще, не вешай нос, не все так плохо, как кажется! Хандришь с безделья.

       -Будешь тут хандрить, посади тебя на мое место! Что делать, черт побери?

        -Как что? Раз рисовать не хочешь – за что-то другое возьмись. Роман напиши, что ли.

        -О чем тут писать, скажи на милость? Тебе хорошо говорить, ты чего только не видывал, где только не бывал,  а я?

         -Да о чем угодно. Если хочешь наверняка, чтобы издали,  то лучше «паровозик». Помнишь, в Союзе при коммунистах народ стряпал опусы про Ленина и партию? Это и были паровозики, на них и въезжали в литературу...

          -Какой теперь «паровозик»  прикажешь писать? Партии давно нет, Ленина из классиков в простые  покойники разжаловали...

        -Как что?  Нынче паровозики пишут про жертвы. Коммунизма, фашизма, колониализма, неоглобализма – выбирай по вкусу! Страдания,  язвы и рубища всегда идут хорошо, только ленивый не поднимет ногу у какой-нибудь темы пожалостней. Креативная журналистика под девизом «то, что было не со мной, помню», нынче в моде. И ты напиши про кого-нибудь, кто пострадал в твоей семье - про бабушку, дедушку, внучку, Жучку, кошку и мышку, или хоть репку!

          -Никто ни от чего не пострадал, разве я сам  от собственной глупости!"

         И так далее, и тому подобное, заумное копание в чувствах пополам с рассуждениями об искусстве и прочей скуке. Но главное – он пишет мужчине, вздохнула с облегчением Марианна, добравшись до последних маловразумительных строчек: 

      "Ты прав,  литература в этом плане как изящные рукоделия – раньше умели делать тончайшие кружева и изображать тончайшие чувства, а теперь вяжут спицами толщиной с палец и могут описать только то, что может увидеть даже слепой и услышать глухой.
      
      -Вот именно..."

        Зачем он распечатал всю эту ахинею, хотела бы она знать?  Ах да, помнится, он  как-то говорил: все, чего коснется художник - это документ души, предмет искусства. И вся его жизнь – тоже объект искусства...
      
     -Интересно, это только художников касается, или и нормальных людей тоже? А если, скажем, я пишу письмо брату, то это искусство или как? - спросила она его тогда. - А с готовкой, уборкой и стиркой? Кто мешает и мне назвать себя художником и каждый свой обед или выстиранную рубашку на выставку представлять?
    
      Муж в ответ только саркастически улыбнулся. И она поняла: мешать-то не мешает, да кто пустит? Спрашивать о том, как они там – сами себя в художники назначают, или так какая-то комиссия есть, она уже не стала. Ясно, что для этого надо знать много нужных людей в нужных местах, а также много разных слов и выражений, как про искусство, так и вообще.

      Гриша знал их бесчисленное множество. И ее, дурочку, охмурял именно такими словами безумной красоты. От них терялись в туманной дали толкавшиеся у порога магазина алкаши и забывалась соляная слякоть на улице, насмерть испортившая только что купленные  сапоги. И уже не казались трагедией колготки, что один раз одень, и сразу дырка. И тем более ничего не значили такие неаппетитные в плане любовной романтики вещи, как соленые огурцы и кислая капуста на полке с консервами с одной стороны, и холодильный прилавок, от которого разит не слишком свежими рыбопродуктами, с другой. Конечно, она уже не помнит в точности, что именно он говорил, но зато отлично помнит его глаза и то, как  себя чувствовала. Как героиня в кино, а может, ангел на седьмом небе. Словом, полный кайф, отпад и отключка по всем статьям.
 
     Конечно, Марианне было куда привычнее без затей, как говорили все вокруг: «А что она сказала? А он? А она? Ну, и правильно, так ему и надо, мерзавцу!». Имена «Мальборо» и «Мак-Дональдс» говорили ей куда больше, чем «Евгений Онегин» или «Чацкий», Содом и Гоморра отчего-то казались ей мужем и женой, а «Отелло» и «Дездемона» - марками импортных товаров.

       Не говоря уже о том что  трагедия несчастной Анны Карениной или госпожи Бовари для нее и вовсе не существовала по той простой причине, что чтение книг всегда казалось Марианне напрасной тратой времени. Она разве газеты порой просматривала, но, в основном, из-за рубрик типа: «Гороскоп на все случаи жизни», «Уголовная хроника» или «Советы хозяйкам», которые она тоже воспринимала не слишком-то буквально.

        Какое отношение имели все эти книги или газеты к ее жизни и что в ней меняли? Абсолютно ничего! Так что и читать их незачем, тем более что тот же Гриша как-то говорил про  писателей, мол, у них души, как консервы, что пролежали на складах НЗ полвека, когда они их открывают читателю, стоит такая вонь, что дышать невозможно. Да и все, что хоть сколько-нибудь достойно внимания, давно попало на экран.

            Хотя и к кино, в отличие от той же Таньки, она относилась не слишком серьезно. Мир на экране всегда был либо куда чернее, либо куда розовее, чем окружавшая ее жизнь. И в нем не практически было ничего, что она видела каждый день: плохо одетых, рано состарившихся женщин, спивающихся от безнадеги мужиков и растерянных в житейском бардаке последних лет стариков. Супер-красотки и мега-удачливые бизнесмены ей практически не встречались. Иногда разве возникали перед прилавком местные предприниматели средней руки, покупавшие импортный коньяк, да ухоженная дама с колючими глазами, рассеянно платившая за дорогие консервы мелочью.

            Многие мужчины, расплачиваясь за пару бутылок пива или пачку сигарет,  пытались еще и познакомиться, искренне полагая, что девушка за прилавком – тоже товар, отчего бы не прицениться?
               
                *****
             Однако с Гришей они впервые встретились не в магазине, а совсем в другом месте, причем благодаря Витькиной жене Дарье. И что он только в ней нашел? Дарья не понравилась Марианне с первого взгляда – этакая одномерная коломенская верста, неухоженная, как детдомовский ребенок, и наглая, как продавщица винного отдела. У нее были обломанные грязные ногти, не говоря уже о том, как она одевалась. С ней рядом было просто стыдно стоять.
 
         На это еще вполне можно было бы закрыть глаза, не веди себя Дарья, как та самая приехавшая из Киева тетя, что нагло требует освободить для нее жилплощадь. Едва появившись у них с Витькой, она окинула неодобрительным взглядом их квартиру - мол, неважно живете, тут же прямым ходом двинулась на кухню, открыла холодильник и с брезгливым видом осмотрела его содержимое. А потом выудила из него банку консервированной свинины с горохом, и, взяв ее с таким видом, как будто это был яд, демонстративно выбросила в мусорное ведро.
 
       Марианна возмутилась, но Дарья, злобно нацелившись на нее глазами, как на таракана, выползающего из-под шкафа, заявила, что есть мясо – это трупоедение и позор для цивилизованного человека, а все жареное, консервированное, и в особенности сделанное промышленным способом, особенно консервы, даже овощные, - чистый яд, они  загрязняют наше сознание и мешает правильно жить.

        Дарья была из тех, кто считает, что только они одни на свете знают истину, и ее святой долг – железной рукой вбить эту истину в головы остальным. А истина состояла в том, чтобы питаться биологически чистыми овощами и фруктами, выращенными своими руками. Причем не просто на первом попавшемся под руку куске земли, а в так называемом «родовом поместье», где земля и прочие условия соответствуют каким-то особым правилам. Эти «родовые поместья» должны выбирать по неведомым признакам особые знатоки-специалисты. Жить в таком поместье придется, само собой, в полезном для здоровья деревянном доме,  построенном своими руками, рассуждала Дарья с энтузиазмом. На этой идее - завести свое «родовое поместье» с домом – она совершенно спятила и постоянно пилила брата:

         -Давай, продадим квартиру в городе, купим землю и построим дом на природе!

        -А Марианна? – спрашивал он.

        -Она должна непременно найти себе мужа и тоже поселиться в деревне, если хочет себе добра, - отвечала Дарья тоном, что не оставлял места для возражений. – И вообще, вы и так виноваты перед природой!

          Это был любимый прием Дарьи– внушать, что они во всем виноваты, начиная с какой-то дыры в небесах и кончая голодом в Африке. Марианна себя ни в чем таком виноватой не чувствовала, разве в том, что пустила эту ведьму в квартиру, а вот брат, похоже, поймался на эту удочку и старался угождать жене во всем. Она командовала им, как сухим сеном и кормила одной вареной картошкой с капустой, читая на десерт лекции о том, вредно все мясное.

            Правда, однажды, видно, совсем обессилев от травоедения, брат осмелился намекнуть супруге что мужчине его размеров неплохо бы хоть иногда и кусочек мясца на стол подать. В результате разразился самый жуткий скандал, какой Марианне доводилось пережить в своей жизни. Дарья орала так злобно, что казалось – она сейчас накинется на них с Витькой, разорвет голыми руками на куски и сожрет сырыми. Матерным оборотам, что летели из ее узенького рыбьего ротика, позавидовала бы даже Танька.

            Жалея брата, Марианна на первых порах молчала и не связывалась, но, как и все прирожденные ведьмы, Дарья от их смирения только больше стервенела. Например, в один прекрасный день она потребовала, чтобы Марианна поехала с ними деревню, посмотреть на тех, кто уже обзавелся своим «родовым поместьем». Марианне этого вовсе не хотелось, но брат очень просил, так что пришлось согласиться. Настроение у нее к началу поездки у нее было мерзкое, тем более что Дарья велела обуться в резиновые сапоги, а в них любая девушка чувствует себя огородным пугалом, будь она хоть «Мисс Вселенная».

         Пригородный автобус довез их до деревни, а там пришлось шлепать по колено в грязи мимо заброшенных колхозных полей, кустов и бурьяна. Марианна быстро устала, ноги в резиновых сапогах замерзли, потому что она забыла одеть шерстяные носки, да еще Дарья прикрепила ей на грудь красное бумажное сердечко – мол, тут так принято, по ним узнают своих, но себе отчего-то такого не нацепила.

         Они уже успели основательно промокнуть и набрать на сапоги по тонне грязи, как их нагнала старая «Нива». Из нее высунулся заросший дремучей рыжей щетиной мужик:

         -Вы не к нам? Подвезти?
          Разумеется, они с удовольствием забились в машину, потеснив весьма увесистую тетку и двух пацанов младшего школьного возраста, сопливых, замурзанных и худосочных.

          Когда они подъехали к полю, на котором тут и там торчали разметочные столбики и стояли несколько недостроенных домов, тетка с энтузиазмом прокомментировала:

         - На этом участке все гектары выкуплены, народ уже за дело взялся!

          А потом ткнула пальцем на незаконченный сруб с затянутыми полиэтиленом окнами и жалкий ряд тощеньких  саженцев непонятной породы:

         -И мы, слава богу, уже начали, даже кедры посадили. Воды, правда, пока нет, ее приходится возить из деревни за десять километров.  Говорят, скоро дорогу построят, а там, может, и водопровод подведут. Хотя дело пять лет тянется... Но мы не теряем оптимизма. Так вам к кому? Ах, к Курниковым?  Знаю, знаю...

          Машина остановилась и все вышли. Тут тетка неожиданно пихнула локтем в бок водителя  и, даже не понижая голоса, сказала, кивая на Марианну:

         -Что же ты стоишь, как дурак? Сейчас она уйдет – и поминай, как звали!

         Заметив удивленный взгляд Марианны, тетка сочла нужным пояснить:

         -Это мой брат Санька, он сейчас помогает мне со строительством усадьбы. А вообще он пока одинокий, подругу себе ищет! Вы же тоже, кажется, одна? Смотри, не упусти свое счастье! Ну, я пошла! Желаю успеха!

         Не успела Марианна ничего сказать, как Санька, перекосив обветренную физиономию в радостную улыбку, протянул ей свою огромную несвежую лапу и пробормотал нечто невнятное.

          Многозначительно глянув на Саньку, Дарья скомандовала:

          -Вы тут поговорите, а нас люди ждут!

          И потянула Витьку в сторону недостроенных домов. Марианна выдернула свою  руку из Санькиной ладони и двинулась за ними. Саньку, однако, это не смутило, и он  поплелся вслед, что-то бормоча.

         Дарья остановилась около недостроенного бревенчатого «теремка», смотревшемся скорее как гибрид деревянной церкви с рыночной палаткой. Вокруг  валялись доски, кирпичи, мешки с цементом, ведра, носилки и просто мусор, а у грубо сколоченного дощатого стола сидели за трапезой человек десять. На женщинах были вязаные шапки и платки, мужчины щеголяли в  защитного цвета ватниках и шапках из армейских запасов, какие нынче носили в этих краях многие. Все дружно черпали деревянными ложками гречку из большой общей миски и запивали чаем из эмалированных кружек.

          Тощая тетка неопределенного возраста, поздоровавшись, пригласила к столу:

            -Присоединяйтесь!

             К чему там присоединяться, усмехнулась про себя Марианна: гречки было на самом донышке, а кружек для гостей и тем более не хватало. Саньку, как назло, усадили рядом с Марианной. Покосившись на нее, он отыскал на столе ложку и принялся скрести по дну миски. С набитым ртом говорить ему было несподручно, да и Марианна не делала никаких попыток разговориться, ей интереснее было рассматривать тех, кто сидел за столом.

          Вид у всей компании был изрядно замученный и неухоженный, лица обветренные, руки – заскорузлые от тяжелой работы, с грязными обломанными ногтями. Кашу без масла и простой черный хлеб они наворачивали, аж за ушами пищало.

       Голый чумазый малыш – годика полтора-два, не больше, синеватый от холода и не по-детски тощий, ползал прямо по холодной земле, подбирал под столом огуречные попки и жевал их.  Кто его родители, Марианна определить не могла, никто за столом не обращал на него внимания. Взрослым, видно, было куда важнее обсудить наиважнейший для них вопрос: какое поселение лучше выбрать и где найти родственные души для совместной жизни по святым природоохранным заветам.

        Марианна было попыталась взять малыша на руки, ей хотелось согреть и покормить остатками каши, но он зашипел, как дикий котенок, и быстро-быстро уполз на четвереньках к той самой старообразной тетке, которая так приветливо встретила Дарью.

        Снисходительно зыркнув на Марианну, она сказала:

        -Он у нас хорошо воспитан, к чужим не идет!

       Но и не подумала взять ребенка на руки. Больше ничего интересного за столом не происходило, и Марианне захотелось стать, немного походить и согреться. Едва она поднялась, как Санька тоже вскочил и неожиданно выдал целую речь:
 
      -Сходим, посмотрим, а? Тут одни живут уже несколько лет, героические люди, даже зимуют здесь без электричества. В феврале третьего ребенка родили, и жуть, как счастливы!

       При этих словах Марианна только глянула на голого малыша под столом, но ничего не сказала. Впрочем, отчего бы и не посмотреть, раз уж приехала...

       По дороге Санька косноязычно, но с воодушевлением принялся рисовать картины будущей жизни на природе:

           -Свой гектар я уже выбрал. Надеюсь, тебе понравится. Конечно, далековато, во Владимирской области. Посадим в своем родовом поместье сад, кедры. Представляешь, как здорово – детей под ними будем зачинать и там же рожать! А на огороде огурцы будем по анастасийской науке растить!

            -Как это – по анастасийской науке?

            -Разве ты не знаешь? – как будто даже возмутился Санька. - Надо подержать немытые семена 15 минут перед посадкой во рту, а лунки раскапывать и закапывать босыми ногами. Поливать ростки нужно водой, в которой мылись сами, а главное - каждый день с ними разговаривать. Никаких удобрений, само собой, даже коровьих! Представляешь - будем выращивать ценные огурцы, заряженные силой нашей мысли, и продавать их на Запад, долларов по сто за банку. Заработаем, поедем к Анастасии. Может, и нам пожелает явиться.

           Удивившись не столько Санькиным коммерческим фантазиям про стодолларовые банки с огурцами, сколько этой неведомой Анастасии, Марианна спросила, кто это такая.
         
          -Как что? Ты разве не знаешь?  - Санька возмутился еще больше. - Анастасийцы мы!

        И он с жаром принялся рассказывать про святую Анастасию. Младенцем ее потеряли в тайге родители, но случайно нашла и вырастила медведица. С той поры Анастасия постоянно живет в тайге, питается орехами и грибами, которые ей приносят добрые звери, спит с медведицей и ходит в сорокаградусный мороз нагишом. Жизнь в полном согласии с природой пробудила у нее особые дарования. Например, Анастасия может из тайги наблюдать за людьми в городах, поскольку у нее радарное зрение вроде рентгена. По мере сил она старается исправлять ошибки человечества, объясняет, как вредны для людей все достижения цивилизации, все техническое, неживое и консервное. Кроме того, силой мысли она способна создавать различные предметы и даже как-то раз помогла случайно залетевшим в лес инопланетянам починить летающую тарелку.

        -А откуда ты все это знаешь? Она что, книги о себе пишет? Интересно, как, если она в школе не училась? – не без ехидства спросила Марианна. – Ну, и про выращивание огурцов тоже как-то непонятно. Если она с людьми дела никогда не имела, то где семена взяла, лопату и прочее? Медведь подарил? И что, она их прямо так в тайге среди елок и растила, деревья не корчевала?
Санька на минуту замялся, видно, ему такие незатейливые вопросы в голову  не забредали. Малость поразмыслив, он ответил:

       -Ну, она сообщает это телепатически своим сторонникам, кто писать умеет, наверное, они и семена прислали. А может, она и так все про природу знает, без книг. Она говорит - нужно стремиться к  единству со всем живым, так сказать, ну, как это раньше, типа «пролетарии всех стран соединяйтесь». И тогда будет мир во всем мире и полное счастье.

         Марианна только поморщилась, взглянув на его руки, по которым было четко видно, что с микробами Санька живет в полном мире и согласии. Да и остальные анастасийцы, судя запахам, что веяли вокруг, вопросами гигиены себе голову не забивали.

          Санька, не замечая выражения ее лица, продолжал с энтузиазмом
нести чепуху:

        -Анастасия говорит, чтобы стать счастливым, горожанам следует продавать свое непригодное жилье среди камней и бетона и селиться на природе. Но не абы где, а исключительно на тех земельных участках, что выбраны самим пророком святой Анастасии. Переселяться в чистое поле нужно с семьей и детьми. Лечить их следует только кореньями и травами, а воспитывать по анастасийским заветам. То есть уже младенцами надо приносить детей к диким зверям, волкам и медведям, учить его общаться с живой природой.

         Марианне представился голенький младенец, вроде того, что ползал под столом. Один, в лесу, криком заходится от страха, вокруг столпились волки, готовясь сытно подзакусить, и скудоумные родители тем временем рассуждают о заветах святой Анастасии. И ей окончательно стало ясно, что  анастасийцы – это психи-сектанты, повернутые по части природы, поэтому больше ничего спрашивать не стала.

        Тем более, что они уже подошли к тому самому дому и постучали в дверь. Но им никто не открыл, хотя в доме были люди - явственно слышался плач ребенка, да и труба на крыше курилась дымком. Не помогли даже многократные вопли Саньки:

       -Эй, есть кто дома? Мы передовой опыт пришли перенимать!

       Поняв в конце концов, что хозяева не только делиться опытом, но и вовсе общаться ни с кем не желают, он со вздохом предложил Марианне:

      -Давай, что ли, сядем здесь на пригорке, настроим на них свои волшебные лучики.  Может, они почувствуют нашу волшебную добрую энергетику и станут добрее!

    -Что еще за лучики?
    
     -Лучики,- пояснил Санька - это такие невидимые глазу умственные штучки вроде рентгена, благодаря которым Анастасия и ее продвинутые поклонники могут проникать куда угодно. К примеру, смотреть концерты Аллы Пугачевой, путешествовать по другим планетам, а также спасать неразумное человечество.

     Марианне стало даже смешно. Хоть бы поразмыслил, дурачок, какой женщине нужен муж с рентгеном вместо глаз? И она сказала, что эти самые лучики настоятельно велят ей возвращаться домой.

      -Ну, тогда встретимся еще раз в следующую субботу? – предложил в ответ Санька. - Я тебе книгу об Анастасии принесу, о родовых поместьях,  вместе почитаем. Я ее чем больше читаю, тем больше умнею.

      Когда Санька, наконец, отправился восвояси, Марианна вздохнула с облегчением и подошла к брату с Дарьей, что все еще выясняли какие-то подробности купли-продажи «родового поместья» с той самой тощей теткой. Какое-то время она топталась рядом, чувствуя себя последней дурочкой, а потом присела у  стола, где так и стояла неубранная грязная посуда, и задумалась.

     Как бы она жила в таком «родовом поместье»? Вставала бы утром в нетопленой избе и первым делом бежала в будочку-сортир на дворе, меся огородную грязь резиновыми сапогами. Потом умывалась ледяной водой из  рукомойника и начинала растапливать плиту, чтобы приготовить завтрак. Дрова для плиты, кстати, нужно было напилить и наколоть, да и воду принести из колодца, как это она забыла?
Это не говоря уже о том, что до магазинов сто верст, и дорога такая, что только на тракторе и проедешь, выйти «в люди» можно разве в резиновых сапогах. Веселенькая жизнь получается: руки с «цыпками» и мозолями от работы до колена висят, спина от радикулита не разгибается, не говоря уже о застуженном в холодном сортире мочевом пузыре. Нет уж, вся эта анастасийская пользительность имеет с настоящим здоровьем не больше общего, чем благородный французский коньяк с «паленой» водкой, которой у них в Недорайске отравилась куча народу!

      От этих  размышлений ее оторвал незнакомый мужской голос:

      -Что, так никого и не нашли?

       Марианна подняла глаза и увидела невысокого полноватого мужчину лет тридцати, который  приветливо улыбался ей. Это и был Гриша. В тот момент он понравился ей разве чуть больше Саньки, да и одет был немногим лучше – те же неизбежные резиновые сапоги и армейский ватник. Но глаза из-за сильных очков смотрели на нее с куда более интеллигентным выражением, чем у гопников и вахлаков, что постоянно вились около прилавка, набиваясь в ухажеры, да и улыбка была приятная. Только тут Марианна вспомнила про то самое гнусное бумажное сердечко, что все еще было у нее на груди, сорвала его и сказала в сердцах:

       -Да я и искать никого тут не стану! Я тут по ошибке оказалась, так что не приставайте!

       -И я тоже по ошибке...

       -И как, понравилось вам тут? – не удержалась она от вопроса.

        -Только одно. Вернее, одна.

        Его взгляд не оставлял никаких сомнений, кто именно имеется в виду. Но тут подошли брат с женой и Гриша сказал:

        -Так как Вас найти?

        Марианна в ответ только пожала плечами и отвернулась, а когда он отошел подальше, спросила у тощей тетки, кто это такой.

        -Художник какой-то, шляется тут непонятно зачем, - ответила та с явной непрязнью.  – Толку с него никакого, и тебе с ним связываться не советую! Вот Санька – парень что надо!

         После этой поездки жена брата усилила свой напор по части покупки «родового поместья». Но Марианна не собиралась поддаваться, тем более что Танька, когда узнала обо всем, сказала:

        -Не слушай ты ее! У меня одна дура знакомая была, пару лет назад ее с работы уволили, а тут анастасийцы случились, предложили в своем центре всякую чепуху продавать. И так ее охмурили, что она совершенно к их жизни склонилась, свою квартиру продала, купила гектар земли, причем одна, с маленькой дочкой! Планы строила – заживу в общине и найду там мужика! А там ни общиной, ни толковыми мужиками даже не пахнет, сплошной бардак, сборище таких же наивных идиоток, что в руках никогда ничего тяжелей ложки и ручки не держали. От этого все друг с другом переругались, осатанели, а потом народ и вовсе разбегаться стал. Только ей с дочкой идти некуда, вот она и грузит всех знакомых по очереди – купи участок да купи участок! Она и меня уговаривала. Там так устроено:  влез к ним – втяни в это дело другого, то же самое МММ. Ничем хорошим это дело у них не кончится!

       И Марианна решила: раз Дарье так хочется – пусть мучается на холоде и в грязи, но без нее. Брата, конечно, было жалко. Тем более что кончилась все именно так, как предсказывала Танька. Когда Марианна вышла замуж и уехала, Дарья продала квартиру и купила себе участок у черта на куличках. И в первую же осень брат, корчуя на нем корни, получил такую грыжу, что ни о каком освоении поместья в ближайшие пару лет и речи быть не могло. Поначалу их пустили пожить к себе Дарьины родители, но на двадцати квадратных метрах всем явно места мало, так что потом пришлось мыкаться по углам. Зато у них, как у всяких порядочных анастасийцев, было свое «родовое поместье».  Только вот пользоваться им они пока не могли... 
                *****
     Да уж, рядом с этой Дарьей даже свекровь могла показаться почти ангелом божьим, хотя Марианна всегда ощущала в ее присутствии какое-то странное чувство, названия которому не находила. Было ли это стеснение, беспомощность, ощущение собственное неполноценности или того, что она не оправдывает ожиданий? Трудно сказать, да Марианна и не привыкла называть свои ощущения словами.
 Танька утешала ее – так и должно быть, сама подумай - какой даме с претензиями понравится невестка без высшего образования, из простой семьи, будь она хоть трижды хорошенькая, не скандальная и даже хозяйственная? Хотя в Танькиных устах «дама с претензиями» звучало скорее, как ругательство, свекровь именно такая и была в самом прямом смысле.

      До перестройки она вполне успешно управляла финансами большого предприятия в Недорайске и своим мужем, тоже человеком не маленьким. Причем обращалась с ним, как со скудоумным малолеткой, по любому поводу делая замечания на людях: «Не ешь так много, чего расселся, как стоишь», и так далее. Марианне иногда было даже жалко бедного свекра, хотя он, похоже, и не замечал, что его унижают. Да и заметь он, свекровь просто не обратила бы внимания на его возражения. Она никогда не обращала внимания на то, что противоречило ее желаниям – например,  на то, что Марианне вовсе не хочется называть ее «мамой».
И все равно, в тот момент свекровь показалась Марианне куда лучше Дарьи, хотя про первую встречу с ней лучше не вспоминать. Равно как и про свадьбу, устроенную в точности, как и хотелось свекрови – с соблюдением всех обрядов, начиная с выкупа невесты и кончая наемным лимузином и банкетом в ресторане.

    Несмелое предложение Марианны  сделать все попроще и подешевле свекровь отмела с ходу:

    -У меня не каждый день сын женится! Пусть ему этот день навсегда  запомнится!

     Он и запомнился, только не совсем в том ключе, каком ей хотелось бы. Начиная с загса, везде были недоразумения, неувязки и нестыковки, везде приходилось ждать, ругаться и нервничать, хотя свекровь рассчитывала, что уж ей-то все будет без всякой очереди. Раньше, может быть, так оно и было, но теперь, когда всему Недорайску стало известно, что она уезжает в Германию, ее норовили ободрать на полную катушку. За все, начиная с лимузина, пришлось по ходу свадьбы доплачивать, даже часть еды для банкета, включая спиртное, покупать самим. И все равно, хотя стоил банкет несусветно дорого, еда была бедноватая.

     Зато тамада старался, как мог,и каждые пять минут командовал, как воспитательница в детском саду: «Все встали, налили чего-нибудь, все кричим горько, все, хватит, теперь все выпили, садитесь, едим дальше», «все, стоп, молодожены потанцевали, теперь пусть они уйдут, чтобы не думали, что они здесь одни, теперь мы потанцуем!». От волнения и голода у Марианны разболелась голова, но какая уж там еда, она и куска до рта не успевала донести. Гриша тоже чувствовал себя, как последний дурак, но молчал, не хотел обижать мать. Кстати, он изрядно испортил желудок свадебными яствами, потом недели две не мог есть ничего, кроме куриного бульона.

    Гостей было полно, и все с Гришиной стороны, а от нее – почти никого, только брат с Дарьей. Новая родня приветствовала ее разными словами, но в одном смысле: «Смотри, не оскандалься, ты в такую семью попала! А уж когда Гриша станет великим...» и тому подобное.
 
      Окончательно испортил ей свадебное настроение случайно услышанный разговор свекрови с двумя какими-то старухами-родственницами, имен которых она не запомнила:

    -Розочка, я тебя просто не понимаю! Гриша такой элитный мальчик, а у этой девочки индивидуальности не больше, чем в пластиковом пакетике, - сказала рослая и тощая старуха. Тон не оставлял сомнений –  Гришин выбор она не одобряет. –Этакое среднеарифметическое существо! 

     -Нет, ты не права, - возразила другая старуха, маленькая и толстенькая. – Это как раз большое достоинство! Никакого самомнения, это сейчас это такая редкость! Ее не стоит портить!

     -Ах, я уже не знаю, что и думать, - отвечала свекровь. – Гришенька от всех, кого я ему предлагала, отказался, вот и с твоей Иветточкой ничего не вышло. Марианна, кажется, девушка неплохая, но не понимает, как это непросто – быть женой художника. Не осознает свою ответственность перед ним... Разве может такая быть музой художника?

     И тяжело вздохнула. Марианна никогда не задумывалась о том, что такое «индивидуальность», и ее совершенно не волновало, что таковая у нее отсутствует – жить это не мешало. И тем более ее совершенно не беспокоил вопрос, может ли она быть Музой или нет. Но вздох свекрови и слова про ответственность запомнила на всю жизнь.

     С этого момента ей стало совершенно ясно, что в глазах свекрови она - самозванка, нагло занимающая место жены будущего гения. Кстати,  после свадьбы Марианна поинтересовалась у Гриши, что такое «элита» и кому в ней позволено состоять. Он долго и путано объяснял, и в итоге она поняла только одно: в столице каждый дурак может объявить, что он относится к этой самой «элите», независимо от денег или способностей, главное – побольше нахальства и связей.
Остальные воспоминания о свадьбе были примерно в таком же духе. Зал был снят до одиннадцати, но сразу после десяти появилась заведующая и заявила, что, поскольку они начали раньше, то пора выметаться. Свекровь пыталась возражать – мол, за все уплачено, но та не слушала, орала и грозила бандитами м физической расправой. На свадебный торт гостям осталось не больше пяти минут, его доедали уже на ходу.

     -Нахалка какая! – возмущалась свекровь. – Я же ее хорошо знаю, она у нас в свое время в комбинатской столовой работала! Раньше бы она у меня бы и не пикнула!

     Разумеется, после свадьбы молодые поселились у Гришиных родителей - а где же еще? Жить там, хоть и в отдельной комнате, с собственным телевизором, было примерно также, как купаться в густом клюквенном киселе – вроде бы и сладко, и еда под носом, ешь, не хочу, но вот двигаться в нем трудно, почти невозможно. Свекровь была просто, мать родная: «Ты уже погладила Грише брюки? Давай, я поглажу», «Ой, как ты чистишь картошку! Я это по-другому делаю...», но ее заботливое внимание как-то уж очень явно смахивало на тотальный контроль.
Лучше бы свекровь скандалила, порой думала Марианна, по крайней мере, тогда она не чувствовала бы себя, как в гостинице. Тем более что квартира была на два порядка лучше их с братом родительской «хрущевки» и обставлена, как полагалось во времена расцвета застоя социализма – ковры, рижская мебельная «стенка», полная хрусталя, финские обои, сирийские портьеры, чешская сантехника и прочее.

    -Говорю матери – выбрось ты эту заваль, а она жалеет, - повторял регулярно Гриша. – Мол, дефицит ведь когда-то был, все по блату доставали!

    Марианна была из того поколения, что уже привыкло к полным магазинам –были бы деньги. Только в квартире мужа она осознала, что во времена ее детства рядом с тем миром, в котором всю жизнь прожили ее родители и где все, начиная с дивана и кончая колбасой, было просто так не достать, существовал и другой - тот, в котором жила Роза Павловна с  мужем. У них в любом конце страны были свои люди, что всегда и во всем помогут: поступить в институт, найти теплое местечко, раздобыть птичье молоко, звезды с неба и все остальное по мере надобности. Если свекрови что-нибудь требовалось, нужную вещь непременно находили и присылали, аж с другого конца страны. Как-то, к примеру, ей в свое время добывали дверные ручки особой формы к стенке вместо сломанных. Хотя стенку давно сняли с производства, знакомые из Риги по ее просьбе добрались до руководства мебельного комбината и ручки были найдены. А вот ее родителям такую стенку было не достать, даже если бы были деньги, сказал брат Витька, когда Марианна рассказала ему про эти несчастные ручки.

     И во всем остальном Роза Павловна была человеком совсем другого пошиба, чем ее родители. Она кучу времени уделяла своей внешности и здоровью и старалась следовать всем последним веяниям по этой части. Не было, наверное, крема и диеты, которые она не опробовала бы на себе, хоть медаль «Почетный испытатель» ей выдавай, смеялся Гриша. Из тех килограммов, что она сбавила и прибавила в ходе своих диет, вышел бы, надо думать, не один человек.
Не минула ее и волна интереса ко всему потусторонне-полезному, что захлестнула народ в девяностые годы. Например,  одно время Роза Павловна усиленно занималась энергетическим очищением окружающего пространства от всего подряд, а также искала у себя в организме какие-то непонятные не то «чакры», не то «шанкры». Уже здесь, в Германии, сначала увлеклась пирамидами и утверждала, что они оказывают на нее лечебное действие, а потом – очищением помещений от злых энергий и расстановкой мебели по какой-то особой китайской науке.
Словом, такая многосторонняя дама, что с какой стороны подойти, и не знаешь. Но лучше вообще-то держаться подальше... 
                *****
     Однако сейчас не время думать о всяких ненужных вещах, одернула себя Марианна, нельзя отвлекаться от главного. Что еще спрятано у него на самом дне ящика, хотела бы она знать?