На завалинке

Тут на днях, почти вчера несколько лет назад, ко мне сосед пожаловал с дружеским визитом. От его хаты до моей  путь не близкий, метров тридцать, три часа ходу. Пожаловал не один, а с любимицей своей, трёх литровой бутылочкой горячительного охлаждённого, приятно бирюзового отлива. Сели мы на завалинке самокат горынычем чаёвничать, да семечками подхрустывая закусывать, да беседу неторопливую забалтывать.

Сидим, вечереет, приятный озёрный бриз с местного болотца с характерным запашком потягивает, мы разгорячились, потеем, словечками перебрасываемся. Щёки красные, мухи шальные нашей беседе в тон подпевают. Тут он мне и гововит:

- А тут у нас одна дама в деревне завеласи, знатная дама, видная. Поселилась тута прямо у пятого двора налево, ну домик ты знаешь. Не высок, ни мал, ни худ, ни богат, так себе домик. Но всё при нём, крыша, чердак, подпол, сарай и сортир, и участочек с гулькин нос.

Вот это дама, как то сидит по вечеру, скучанием озадачивается, огляделась вокруг. Ой. Как то мусорно у меня в хате, надо бы прибраться. А поскольку она зрением немного того, подхрамывала, и оно у неё было лоскутно фрагментарное, она крошки эти с полу то, под лавки веничком подмахнула и сидит любуется. Ой как чисто.

- Ну брат, ты это загнул, брешешь, от кель те знать, чего у ней в халупе, да в голове ейной.

- Не брат, не имею такой привычки, как брехать, она же меня в гости к себе водила, чаём поила, да всё рассказывала.

- А, ну тады, дальше бай, в чём смысл этой байки то?

- Ну, сидит она любуется чистоте своей своеобразной. Да, опять заскучала. Дай, думает, я украшу свою халупу. На базар слетала птицей лёгкой на четыре пуда, поди будет. Купила вазу одну, аляповатую, диковинную. Там у ней с одной стороны дядька полуголый изображён, сидит то он как то странно, наши так сидеть не могут, ноги поломать можно. С другой стороны, другой дядька, с бородкой такой, в каком то мешке вышагивает. А с третьей стороны всё звёзды, но не красно армейские. А на дне, представляешь себе, свастика. Вот фашисты и суда добралися, ишь как закамуфлировались. Так вот, поставила она эту вазу, тьфу её неладно на стол свой пластиковый, цветов туды напихала, а себе корону из фольги на голову напялила, и ану, вокруг нея хороводы водить, со странными заунывными причитаниями.

Да наскучило ей и это. А телек смотреть нельзя, это же зомби ящик. Да и книги с журналами читать нельзя, это же зомби СМИ печатные. Правда у ней были ещё три толстые книжки, к которым она хорошо относилась. Первая это «Домоводство», вторая «Как нам обустроить наш дом Россию», а третья, как его там, тфю забыл. Наливай.

…. А, вспомнил «Психоанализ переписки Троцкого с Каутцим», она ещё счас её читает.

Правда, она их оригинально читает, наискосок, или, накривень, ну не разберу, у ней своя метода чтения.

Так вот, начиталась она этих книжек и ей в голову нечаянно ударило, особливо, апосля того как она красоту чистоты комнаты своей в очередной раз узрела, а может быть от тугой короны. На мозг то давит. Ну шут с ним. Короче. Решила она открыть курсы с громким названием «Чистота в доме, чистота в душе вашей». Объявлений она не давала, а так, светиться начала в деревне, идёт по нашей пыльной дороге в халатике, на голове корона, а в руках веничек. Она им помахивает и всем как бы намекает, мол, посмотрите, какая чистюля, хотите и вас научу. Ну и в разговорах постоянно на это указывает, мол, ну что вы тут всё по провинциальному, у нас вот в Мухосранске, всё по другому было, по столичному, хотите я вас научу. А надо сказать, она до нашей провинции в самом Мухосранске жила, но чего-то у ней там не заладилось, так она к нам и ломонулась.

А народ то у нас, ты сам знаешь, дикий, тупой, не образованный, академиев не кончавший, сторониться её начал. Мало ли дама в порыве учительском веничком то этим перепаяет. А она настырная, сама в избу ломится, к кому силком, благо комплекция позволяет, к кому на чай. И айда, их учить. Вот здесь не прибрано, там не вытерто, здесь не дочищено. Некоторые и слушают и слушаются. Один очень послушный в комнате прибрал всё и у ней спрашивает, а в подпол и на чердак когда полезем. А она, какой подпол, какой чердак? Этот послушный аж офонарел. Руками развел, глаза выпучил, не въезжает, что за дама такая диковинная. Ну и её потихонечку за порог оттеснил, да с расстройства самокат горыныча немеренно употребил, того, что я ему намедни одолжил, т.е. от своей бабы прятал. Его ещё потом долго из свинарника выковыривали, где он сон свой встретил.

О, а ты говоришь, у нас такие дамы бывают, всем загляденье и на удивление. Побаиваюсь я её что-то, вдруг ко мне вломиться, уже несколько раз пыталась. Да у меня жена, знаешь какая, валькирия! Быстро любой башку отвертит, и не смотри что маленькая и стройненькая, разозлит кто, и пипец, образно говоря, таким бывает. Да и братанов позвать можно если что.

Вот такие диковинные рассказы можно услышать в нашей задрипанной деревушке о бесконечности проявлений нашей щедрой русской души. Угостились мы ещё по стаканчику его ладного самокатыча, бутылку в поленницу уложили до следующего саммита следующего дня, что бы наши валькирии не откопали случайно настойчиво после тщательного обнюхивания. Да и по хатам своим засобирались, тем более смеркалось, солнце уже об елки и сосны чесаться начало.