Печальная быль о Мурломе. Сказка-быль

Глава первая (историческая).
 История Мурлома.

Давно ли, недавно ли, жили  или просто небо коптили, в одном селе семья. Село было небольшое и неухоженное: всюду кучи мусора и свалки, бетонные балки и ямы с отходами. Не было там много садов или даже огородов. А всё потому, что люди жили в нём ленивые. Но были они, несмотря на это, весьма гордые, так как село находилось на перепутье четырёх дорог. Много товару проходило через тот край, вот и жил люд перекупкой. Подешевле купить, подороже продать. Деньги у них были пустые, как ветер, оттого только гордость в людях тех рождали.
 И считали они себя мудрее и хитрее всех на свете. Что, мол, все великие люди мира в тех краях родились, хитростью да смекалкой в большие паны выбились, советниками да министрами при государях и правителях стали. Даже Бога обманули. Ибо самый главный папа на земле в то время родом из тех краёв был.
Собаки в том селе были злые, может оттого, что голодные, заборы высокие, всё от чужого глаза прятали. Каждый перед соседом прибеднялся, что, мол, жизнь трудная, всё в убыток. А тем временем многие копили в каменных погребах и подвалах приобретённые капиталы. Рублик за рубликом складывали, копеечку за копеечкой, от чужих глаз боронили. И чем больше тех рубликов было, тем сильнее они стонали и прибеднялись, на судьбу жаловались. А сосед от зависти зеленел, ибо сам такую же природу имел. Хотел богатства другого сосчитать, и плохо ему делалось от мысли, что тот его обошёл в чём-то.
Именно в этом месте жила наша семья: муж с женой и два сына. Жили так же, как все: денежку копили, да всё старались, как бы лицом в грязь перед соседями не ударить, хуже и беднее их не оказаться. Женщина была молчаливой, зато многие заклинания знала, и шептала их по разным поводам. Чтоб лук и огурцы на огороде росли, чтоб куры хорошо неслись, да яйца большие были, чтоб дождей летом вдоволь было, а зимою снега. И чтоб все проклёны соседей не сбылись, а обернулись на их голову большим злом. Мужичок же был хитрый и лукавый, крутился, как вьюн на сковородке. Соседям по мелочам не отказывал, на образа перед вечерею крестился, в праздники прилежно постился и на храм не забывал давать. Чтоб поп о его душе неустанно молился. А сам своего никогда не упускал. Только делал это так, чтоб никто придраться не мог, в жадности его обвинить.
И было у них два сына. Ненавидели они друг друга люто, но перед родителями таились, чтобы битыми не быть. Однако в делах были заодно, друг друга прикрывали, чтобы своего не упустить и силою перед остальными казаться. Младший был попроще, всё у него было наружу. Как подрос, начал промышлять прибыльным делом, часто подворовывал, и все свои богатства, вместо того, чтобы копить и прятать, тратил на красивую жизнь. Гулянки шумные для своих сотоварищей устраивал, многих одаривал щедро. И всё для того, чтобы его уважали и боялись. Ничего не жалел, даже, казалось, жизнью своей не дорожил.
Старший же всё в себе держал, хитрый был и жадный до невозможности. Казалось, самого себя за кусок съеденного хлеба готов был удушить, не то, чтобы с кем-то поделиться. Деньги только в рост давал с процентами, даже брату своему, который со своей разгульной жизнью скоро прогорел и остался ни с чем. А ещё на себя работать того заставлял, и всё прибеднялся, что последнее отдаёт, от себя отрывает.
Меньшой брат в селе остался жить, тяжело работал, да жизнь свою на чём свет проклинал. А старший решил в люди выбиваться, хитростью да лестью другой жизни да власти искать. И пошёл ни куда-нибудь, а в столицу. И родители ему в этом решили подсобить, выучить сыночка.
Пришёл старший брат в столицу, а там жизнь кипит, людей тьма тьмущая, аж растерялся попервах. А потом присмотрелся к людям повнимательнее и понял, что в столице они будут понаивнее, и что он своей хитростью далеко их превосходит. Понял это и успокоился, превосходство своё почувствовал и начал планировать, как бы всех перехитрить, и своих целей добиться. А цели у него были немалые. В доме хотел жить, да чтобы полная чаша. Чтобы самому не строить, но никем обязанному не быть. Славу и почёт от людей иметь, да власть, чтобы  не самому спину гнуть, а помыкать другими. А ещё хотел, чтобы люди узнали о его уме и признали его превосходство во всем. Ибо считал он себя человеком необыкновенным, исключительным, которые редко рождаются на земле. И здесь нам нужно поговорить о великой тайне, которую нес в себе старший брат.
С детских лет, предоставленный сам себе, снедаемый жадностью, страхами и одиночеством, старший сын открыл для себя потаенный, невидимый никому мир. Это был мир бестелесных существ, в котором царил неукоснительный закон и порядок.
Нижним небом руководил жестокий бог Яшинега. Он ненавидел людей и пытался всячески угнетать и контролировать их. На втором небе правил Нишенега. Этот бог был более величественным и хитрым. Он разрабатывал планы и строил коварные замыслы, чтобы улавливать в сети. Но главным был царь третьего неба Зубоглот. Это был очень страшный и злой бог. Он правил всем миром, а также Нишенегой и Яшинегой. Зубоглот ненавидел людей и просто хотел уничтожить всё живое. Он считал себя величественным,  могущественным, не подчинялся никому и пренебрегал законами, устанавливая свои. Мурлом, а именно так звали старшего брата, хорошо знал правителей бестелесного мира. Он считался, уважал и заискивал перед ними. Был ли тайный мир реальный или воображаемый, Мурлом до конца не знал. Но это был его мир, в котором он жил, имел вес и значимость. Тайной сладостной мечтой Мурлома было достичь такого влияния среди людей, чтобы подчинить многих власти своих богов.
Но Мурлом был очень ленив. Он считал, что всё должно совершаться как бы само собою, без особых усилий. Поэтому, попав в стольный град, не прошёл экзаменов, и не был зачислен на учёбу. Так случилось и во второй год. Только на третью весну родителям Мурлома пришлось сильно потратиться и  посуетиться, чтобы устроить своего сынка на учёбу. Но учился Мурлом кое-как. Всё ждал праздников и выходных, чтобы поехать домой и отъестся вдоволь. А ещё, набрать провизии побольше. Свою копейку тратить он не хотел, начал копить, ибо полагал так положить начало своей пусть малой власти над другими.
Жил Мурлом вместе с другими учениками. По ночам подворовывал у них еду да потешался про себя, ожидая часа своего величия. Однако совместное житиё не очень нравилось Мурлому. И он начал подумывать о том, как найти себе жильё потеплее да посытнее. Вскоре подвернулась такая возможность.
Ничего не делая, слоняясь днями и вечерами по улицам, однажды он увидел группу необычных молодых людей. Они имели вид не обремененных тяготами жизни и быта мечтателей, распевающих песни. Мурлом заинтересовался.
- Присоединяйтесь к нам, и вы обретёте славу, власть и богатства, - приветливо улыбаясь прохожим, повторяли они.
Мурлом остановился поодаль и стал наблюдать. Вскоре на него обратили внимание и подошли, чтобы обнять.
- Ты наш брат, по всему видно, - приветливо протянул руки высокий худощавый юноша. – Мы узнаём тех, кто не от мира сего. Кто не сеет, не жнёт, но надеется на щедрый урожай.
Странная речь подействовала на Мурлома почти магически. Улыбающийся парень, казалось, обладал невероятными способностями, силой и очарованием. Всё внутри перевернулось.  «Неужели и правда это возможно: не сеять, ни жать, но быть сытым и счастливым?» - промелькнула мысль.
- Да, да, только верь, - будто  ответил парень. - Наше царство не от этого мира. И наш господин славный и богатый, даёт нам силу и власть над многими.
Через мгновенье к Мурлому подошли другие юноши и девушки. Они обступили его и приветливо обнимали, пожимали руки.
-Мы очень рады встретить тебя, - наперебой повторяли они.
В тот же вечер Мурлом собрал свои вещи  и перебрался к новым знакомым. К его большому удивлению, жили они очень скромно, даже бедно. Потом он узнал, что они вовсе не бездельничают, а целыми днями просят подаяние на улицах, а все деньги отдают тем, кто стоит над ними, и называются «святыми» или «ангелами».
«Святые» были наглые и упитанные, хорошо одевались, сытно ели, много пили, и именно это давало им вдохновение говорить о прекрасном невидимом мире, в котором они имеют власть и славу. На самом же деле, безграничную власть они имели только над своими последователями, которые были худые и изнеможенные, но казались счастливыми, так как искренно верили, что служат целям царства света и истины на земле. Они давно уже отдали все свои драгоценности, жилища «ангелам», чтобы ничего не обременяло и не держало их на этой земле. И теперь ежедневным трудом, унижениями пополняли сокровищницу своих наставников.
Каждый из последователей был, несомненно, гордым человеком. Они были гордыми по образу того монашеского отречения и самопожертвования, которое так часто встречается на земле и принимает вид кротости, смирения и способности отказываться от самых необходимых для человека вещей. Каждый считал себя сильным, свободным, добровольно подчинившимся истине.
Но жизнь их была жалкой и ничтожной, чего Мурлом не мог не заметить. Это сильно оттолкнуло его от новых знакомых, и он сразу решил уйти, но, во-первых, идти ему было особо некуда (тут было хоть тесно, и бедно, но каждый, как мог пытался выразить свою заботу и щедрость по отношению к нему), а во-вторых, странная мысль потихоньку начала закрадываться в жадный и расчётливый умишко нашего героя: а что, если и правда, этот мир существует, и вскоре он станет сопричастником славы и сокровищ, для которых не нужно трудиться? Ведь существует же царство Яшинеги, Нишенеги и Зубоглота. К тому же, этот невидимый мир казался ему гораздо более славным, могущественным и величественным.
Мурлом остался, и со временем даже стал ревностным последователем. Он тщательно записывал все наставления и откровения  «святых», которые те вдохновенно изрекали в пьяном угаре, старался следовать им, даже начал ущемлять себя, по подобию других, во всех благах. И, если его сотоварищи получали славу в самих себе от самого процесса смирения и величайшего самопожертвования, то Мурлом стал ожидать обещанных сокровищ, славы, благ и решения всех проблем.
Но это длилось не очень долго. Проблемы скапливались и нарастали как снежный ком. И не было никакого намёка, что они решатся. К тому времени Мурлом заканчивал учебу, ему по сути негде было жить. Существовать до конца дней нищим, обогащая святых унизительными подаяниями, он не хотел. Обзаводиться семьёй и рождать в нищете многочисленных, вечно орущих, грязных и голодных детей по примеру остальных последователей, было тоже не для него. И внутри Мурлома поднимались ненависть и протест. Он вдруг начал замечать, что непогрешимые «святые» почти всегда пьяны, что они слабые ничтожные люди, а все, что они говорят и обещают, больные фантазии, которые никогда не исполнятся. Но уйти просто так из общины было нелегко, даже для Мурлома. «Ангелы» были очень подозрительными и мстительными, к тому же наш герой прожил в этом сообществе людей не один год, был пропитан новыми привычками, законами. Он и до этого совсем не понимал, как ему жить вне общины. Единственные люди, которых он знал, и которых мог использовать, были последователи.
И Мурлом начал бороться. Он всё больше проникался ненавистью ко всему, что его окружало, и не скрывал её, наполняя уши других последователей ядом неверия и сомнений в деле и словах святых. Наш герой снова вспомнил на время забытых Яшинегу, Нишенегу и Зубоглота, и решил прибегнуть к их помощи. На удивление, его боги оказались ничуть не слабее богов  «святых», а даже наоборот. «Ангелы» сразу почуяли неладное и поняли, что угроза исходит от Мурлома, который всегда казался им подозрительным, не до конца посвящённым.  Они хотели избавиться от него немедленно, но Мурлом не желал уходить побеждённым. Почувствовав свою силу и власть над «святыми», увидев их слабость и уязвимость, он упивался новыми ощущениями и ролью. Решил превзойти «святых» во всём: видел сны и видения, предупреждал об опасности последователей, которые начали доверять и прислушиваться к его мнению, предсказывал будущие события. Это был миг триумфа Мурлома. Он почувствовал силу и мощь своего невидимого мира, способность с его помощью управлять событиями. Ему верили и уважали. Он даже приобрел некие славу,  почитание в глазах сотоварищей и стал реальной угрозой и достойным противником для своих врагов.
Через некоторое время Мурлома выкинули из общины, а вместе с ним некоторых последователей, которые окончательно усомнились и разуверились в своих наставниках. Это Мурлому и было нужно: он был не одинок.
Последователи, выброшенные из привычного для них мира, чувствовали себя пришельцами в среде обычных людей. Они были напуганы и растеряны, и долгое время старались держаться вместе. Продолжали собираться тесным кругом, только теперь высмеивали «ангелов», с улыбкой вспоминали свою наивность и доверчивость, перечитывали послания и откровения «святых», поражаясь их абсурдности.
 Мурлом жил то у одной, то у другой семьи, всегда был накормлен и радушно встречен. Среди этих людей он чувствовал себя весомым, значимым.
Потихоньку бывшие последователи начали адаптироваться в новом для них мире. Благодаря приобретённым трудолюбию, терпению, смирению, способности к лишениям и нечувствительности  к унижениям, они начали приспосабливаться жить в новом сообществе. Никому и ничему не веря, чувствуя себя везде чужими, навсегда лишённые иллюзий и идеалов, они были мудрее и прозорливее окружающих. Как все, перенёсшие беду и лишения, были эгоистичны и тщеславны менее других, не испытывали иллюзий, а заботились лишь о том, как прокормить себя и семьи, чтобы никогда не вернуться в то унизительное положение нищих попрошаек, которым пресытились сполна. Они были как бы чужими для всех, хотя внешне оказались принятыми и востребованными. Только среди своих они могли свободно дышать, выражать чувства и мысли.
Мурлому тоже нужно было устраивать свою жизнь. Как уже было сказано, он жил приживалом то у одних, то у других последователей, но чувствовал, что это не будет продолжаться вечно. Среди его сотоварищей постепенно начало расти понимание преимущества и силы денег в новом мире: они теряли наивность и бескорыстие. Теперь за всё нужно было платить, старые узы тоже постепенно подчинялись этим законам.
Труд и усердие всегда были ненавистны Мурлому. Он пошел работать из-за необходимости, но никогда не горел желанием прилагать хоть какие-то усилия. За это его не любили хозяева, к которым он нанимался, упрекали и ругали за лень и халатность. Мурлом же ненавидел их в тысячу раз сильнее. Желчь и злость ядовитыми огненными реками растекались по его жилам. Он проклинал их и желал ужаснейших мучений, но ничего не происходило. Власть Яшинеги и Зубоглота не действовала в новом мире, где всё двигалось и существовало по иным законам. К тому же он начал ненавидеть своих бывших товарищей, у которых всё получалось лучше, чем у него. Он ненавидел их за то, что те имели семьи, дома, а у него по-прежнему не было ничего своего. Ненавидел, но скрывал, исподволь пуская ядовитые замечания по поводу того, что дети являются самым страшным злом на свете, что, чем мучаться в семье из-за непонимания и скандалов, лучше всю жизнь оставаться одному, что он никогда не будет служить ценностям этого мира. С ним по привычке соглашались, кивая головами и приглашая на холостяцкие вечеринки.
 Мурлом, чтобы укрепить своё положение и прибрести вес, начал копить капитал. Некоторое время он отказывал себе во всём, и скоро стал в состоянии одалживать своим бывшим сотоварищам, которые тратили всё заработанное на семьи и детей и время от времени нуждались в деньгах. Хоть иногда Мурлом чувствовал себя на коне. Но в остальном его жизнь напоминала кошмар, наполненным страхами, ненавистью, завистью и одиночеством.



 Как-то Мурлом тоже захотел устроить свою личную жизнь. Для выбора спутницы он пошёл в общину, наподобие той, в которой был недавно, только более безобидную и менее изолированную. Там не правили такие жестокие  законы выживания, как в окружающем мире. Люди были лишены жадности и корыстолюбия, по крайней мере, очень сильно старались создать о себе подобное мнение. К тому же считали себя обязанными быть внимательными и всячески помогать собратьям. Он хотел найти девушку без особых требований, приданное и достаток родителей которой обеспечили бы ему беззаботную жизнь и безбедное существование, а также дом полную чашу, о котором он мечтал уже столько лет. Мурлом внимательно осматривался по сторонам, пытаясь найти ту, которая бы ему подошла.
Лия была невысокого роста (что совершенно подходило Мурлому, так как он был весьма мал) с большим грубоватым лицом и слегка тяжёлой фигурой. Но её светлые вьющиеся волосы скрашивали эти недостатки, делая её весьма привлекательной. Она пользовалась популярностью среди парней, что тоже было совершенно необходимым условием для Мурлома, ведь он считал себя самым лучшим, и у него должно было быть всё самое лучшее, то, что одобряли и принимали окружающие. И, что самое главное, Лия имела отдельные хоромы в стольном граде, которые достались по наследству и принадлежали только ей.
Наш герой решил, что влюблён в Лию, и погрузился в совершенно другой мир, раннее незнакомый ему. Он горел в сладостной лихорадке, мечтал, старался посещать все собрания и вечеринки, где мог встретить девушку. Ему даже казалось, что Лия испытывает к нему взаимные чувства, и это наполняло Мурлома таким экстазом, что он готов был сделать для девушки многое, чего никогда не случалось с ним раньше. Мурлом провожал Лию домой, с трепетом волнуясь, когда их руки случайно соприкасались. Он часами стоял под её окнами, ожидая, пока за шторами погаснет свет. Потом шёл через весь город пешком, и так снова и снова. Иногда Лия приглашала Мурлома на чашку чая, и это было для него абсолютным подтверждением взаимности. Девушка по большей части молчала, иногда улыбалась. Она никогда не высказывала своего мнения, не начинала и не поддерживала разговор, только уклончиво отвечала. И непонятно было, что она имеет в виду.
Мурлом летал на крыльях. Он, склонный к экзальтации, которая заменяла ему истинные чувства, рисовал радужные картины ближайшего будущего. Казалось, весь мир улыбается ему, солнечные лучи щекочут нос и лицо, а люди так благосклонны,  удивляются: какой он удивительный, умный и красивый. Как это они  раньше не замечали, что он самый лучший! Только он знает, как оно должно быть на самом деле: обеспеченная жизнь, устроенный дом, идеальные отношения, которые держаться его мудростью. Он никогда не позволит себе жить в нищете или недостатке, рожать бесконечных детей, которые будут только отравлять его существование. Неблагодарные уроды, вырастут, и даже не вспомнят о нём! О, он насмотрелся на это вдоволь, снимая угол у своих собратьев по общине. Кричащие, сопливые, требующие есть маленькие дьявольские существа, которые лезут повсюду и ломают, гадят, которым нужно отдавать всё самое лучшее, часто отказывая себе. Пусть лучше вовсе не будет детей, ведь он ненавидит их. Пусть жизнь будет размеренной, сытой, наполненной покоем и блаженством. Так думал Мурлом, уже жил в этом прекрасном мире.
Пробуждение от грёз было внезапным. Сначала Лия начала избегать нашего героя, потом куда-то исчезла, а через какое-то он время узнал, что его избранница успешно вышла замуж. Она никогда на самом деле и не собиралась связывать своё будущее с Мурломом, а улыбалась не только ему, всем. Лия была приземлённой прагматичной особой,  которая хотела получше выйти замуж и устроить свою жизнь, и вовсе не была склонна к романтике. Она никогда не имела видов на жалкого, странного Мурлома, у которого не было ни кола, ни двора, и поступки которого были ей совершенно непонятны и даже пугали.
Мурлом был обескуражен, смущен, опозорен. Он долго не мог прийти в себя, понять, где же он просчитался, кто его обманул? Счастье было так близко, он почти уже жил в придуманном им мире, и вдруг, всё рассеялось, как туман. Мурлом снова был одинок, отвергнут, без жилища и будущего, без мира, в котором он был царём и господином, где всё двигалось и существовало по его желаниям и законам. А потом ярость накатилась на него. Неудержимая ненависть ко всему, что его окружало, живому, двигающемуся и существующему. Он проклинал и ненавидел всё вокруг, обливал ядом девушек, которых видел, надругивался над отношениями, которые встречал, хулил небеса и угрожал им мщением. Многие тогда с удивлением посмотрели на него и постарались держаться подальше. Мурлом остался один. И весь яд, ненависть возвратились в него, испепеляя и сжигая дотла.
Да, наш герой возненавидел гораздо больше, чем любил, думал, что любил. Он попытался выжечь в себе всякие чувства и воспоминания. Когда ему говорили о Лии или передавали какие-то новости, он торопился высмеять, опорочить всё, что было связано с ней.
Мурлом в то время жил  одиноко в маленькой каморке, неуютной и не обустроенной. Скоро о нём все забыли, даже бывшие сотоварищи по общине, которые всё больше отдалялись друг от друга, поглощённые новыми заботами и проблемами. Конечно, они продолжали иногда видеться, но теперь больше рассказывали о сегодняшних буднях, чем вспоминали прошлые дни. Мурлому нечем было хвалиться, разве что излить жёлчь, или одолжить кому-то денег под проценты. Встречи Мурлома не радовали. Он жил затворником, ненавидел всех и считал, что люди могут только использовать его. Поэтому немногочисленные гости, которые заглядывали к нему время от времени, чувствуя настроение хозяина, быстро покидали пыльную неубранную  каморку, а скоро совсем исчезли.
Дни, блёклые и серые, текли вяло и мучительно. Каждый был до боли похож на предыдущий. Иногда отчаяние, безнадёжность и одиночество с такой силой начинали поедать Мурлома, что он выл от боли. Иногда он нырял под воду в тазу и кричал там, иногда качался по полу или бился головой о стену. В дождь он выходил на балкон своей  маленькой  норы  и плевал или мочился на людей сверху. В злобе и ярости на жизнь он мог даже мочиться под себя или в посуду, из которой употреблял пищу. Часто напивался бражки до беспамятства. Но наступало утро, и спасительное забытьё уходило. Очередной серый день безысходностью вставал за окном, а боль в голове и всём теле напоминала о невозможности уйти от себя и жизни, которая была неумолима и безжалостна к нему. Временами Мурлому казалось, что он может умереть от этой безысходности и безнадёжности. Но внезапно произошло событие, настолько неожиданное и сверхъестественное, что он долго не мог поверить, не сон ли это.
;

Глава вторая (фантастическая).
 Мурлом и Жар-птица.


В то время добрых людей на земле осталось очень мало, только злые, вроде Мурлома.
 Зло бывает разнообразным и принимает множество непохожих форм. Мать, что растит троих детей, по определению не может быть злым человеком. Она блюдёт свою нравственность, носит приличные одежды, не позволяет себе излишеств ни в еде, ни в развлечениях, радеет о воспитании чад, уважает мужа. Услышав грубое слово, краснеет и закрывает уши своим отпрыскам. Готовя еду на большое семейство, или, перемывая горы посуды, вздыхая, говорит о падении нравственности в современном мире и росте цен.
 Или же мужчина средних лет, который кормит семью, работает в поте лица, заботиться о будущем детей. Пусть имеет любовницу, никто не без греха, пусть подворовывает или ворует, или обманывает. Благосостояние его и его семьи оправдает и покроет всё. Такие люди есть нормальными членами общества, живут по его правилам и законам.
А вот другая категория – люди творческие. Здесь правят совершенно иные законы. Они пьют, курят травку, живут и спят с кем хотят, причём на глазах друг у друга и своих детей. А потом, например, пишут картины, или играют музыку. Всё, что происходит до этого, называют муками творчества, и это оправдано. Их картины никто не понимает, в них вообще нет смысла, но все умно качают головами: живопись, постмодернизм. Ну, не рождаться же Баху или Босху каждые пятьдесят лет!  Вообще, искусство - это не сфера неискушённых, простых умов. Обычные люди ходят на выставки или в концертные залы, чтобы слыть просвещёнными и образованными. А искусствоведы, давая оценку творчеству таких художников, глубокомысленно заключают: всё здесь дышит вечностью и тайной.
Вообще, живописцы сегодня измельчали, обленились до невозможности. Вместо портретов одни кривые линии – кусок носа или полглаза. И все говорят – недосказанность, эта линия говорит о человеке больше, чем сказал бы законченный портрет. Какое искусство! А что может сказать одна линия? Кому она принадлежит? Так называемому художнику  просто лень нарисовать не то, что портрет - закончить глаз. Он отучился работать. А о творчестве, которое подобно парению или горячке, которое гораздо выше и мудрее человека, на которого сходит, и подобно озарению и высочайшему чуду, но всё таки требует титанического труда, терпения, зрелости, честности в первую очередь перед самим собою, и вовсе ни слухом,  ни духом.
А вот, например, театральный критик. Он живёт в городе, где нет театра. Что же он критикует?  Историю чего и кого хранит и оберегает? Двадцать лет повторяет одни и те же фразы, сцены из спектаклей, которых сам никогда не видел. При этом погружается в клубы сигаретного дыма, довольно улыбается, считая себе умным и образованным человеком, гордясь собою, как островком культуры в меркантильный прагматичный век. Разве он зол? Кто обвинит его в этом? С отеческой заботой растит себе подобных критиков, и это тоже является предметом его гордости. По пять-шесть штук каждые четыре года выпускает в пространство, где нет и никогда не было ни культуры, ни театра. А только, по большим праздникам, нарядно одетые, при всех своих побрякушках и регалиях, глупые, глухие и довольные собою люди, чтобы прослыть тонкими, ходят в здание с маленькой сценой и тяжёлым занавесом, где раскрашенные актёры говорят непонятные слова, ведут себя надрывно экзальтированно, смеются громко и громко плачут подобно умалишённым.
Или вот, религиозный деятель. Он провозглашает себя посланником и наместником Бога на земле. Заботиться о бездомных, кормит голодных, спасает потерянных, говорит, что его судьба – любовь к людям. Назвать его злым было бы верхом безумия и бесстыдства.
Где критерии добра и зла? Они утеряны не только в обществе, но и в сердцах людей.
 А, если допустить безумную и опасную мысль, что все люди злы? Доказательство? Они отлично уживаются друг с другом. Не считая моментов борьбы интересов,  периодов передела территорий, смены власти и трансформации моральных устоев.
Ещё одно доказательство: если бы среди этого разношёрстного множества появился реально добрый человек, уверяю вас, многие набросились бы на него с ненавистью, уничтожили бы своим презрением и отвержением, заклеймили безумием и аморальностью. Они преследовали бы не только его, но его детей, даже его собаку. Потому, что только своим существованием он ставил бы под сомнение их благочестивость, порядочность, моральность. Можете не сомневаться. Не дай Бог вам пережить такое испытание, когда вы будете уличены в том, что вы злой, никчемный, трусливый человечек, который прячется за широкую спину общественного мнения, семейных традиций, прикрывается моральностью и чувством долга, заглушая голос совести.
Итак, в то время добрых людей на земле было очень мало. И все они превращались в птиц, которые жили между небом и землёй, питались, чем Бог пошлёт,   не заботились о завтрашнем дне, не соизмеряли свои жизни с общественными устоями и ценностями. Они ловили потоки тёплого ветра, который витал на достаточно большом расстоянии от земли, ложились на него и думали о вечности. 
Все птицы особенные, ни одна из них не похожа на людей, которые все делятся на определённые группы и виды. Люди бывают женского и мужского пола, старые и молодые, богатые и бедные, несчастные, отбросы общества, и успешные. Птицы же все разные. Их растят потоки воздуха и света, и поэтому они большие и сильные, как гиганты, о которых раньше слагали легенды и сказки. Возраст птиц тоже определяется по-особенному. Не количеством прожитых лет, густотой волос или дряхлостью кожи. Они, по-сути, всегда остаются детьми, но иные достигают мудрости и просветления духа, которые так редки на земле.
  А ещё, в сердце каждой птицы живёт мечта. Она огромная и всеобъемлющая, как вселенная, с её морями и горами, чистыми глубокими озёрами и полями, покрытыми цветами. С высоты полёта земля кажется маленькая, люди и дела, которыми они заняты, ничтожными и смешными. На высоте птицы находятся в безопасности, покое и силе. Но, приближаясь к земле, они чувствуют, что теряют  красоту и безмятежность. Их охватывает волнение и тревога, странные мысли, что они делают что-то не то. Но они вовсе ничего не делают, просто остаются сами собою, пребывают в бытие и полёте, ожидая новые потоки воздуха, чтобы покоиться и возрастать в них.
Приближаясь к земле, птицы будто теряют рассудок и здравомыслие. Но, на самом деле, это не земля так влияет на них, ибо земля и небо едины, а законы, правящие на ней. Законы, установленные маленькими карликовыми людьми – уродцами, у которых нет крыльев, кожа которых дряблая и пересохшая, ибо не знает силы солнца и прохлады небесного простора, чистой живительной влаги высоко над поверхностью.
 Карлики тычут в них пальцами, а их пересохшие, безжизненные рты –  дырки в маленькие пустые бездны, расплываются в злых ухмылках: «Опять эти бесполезные негодные твари разлетались. Мало у нас проблем, хотят беду накликать. Это от них все несчастья на земле: наводнения, разрушающие наши дома, что построены такими усилиями, грады и ураганы, губящие урожаи,  обеспечивающие сытость наших желудков и спокойствие душ».
Люди хватают в руки камни, чтобы бросать в птиц, а иногда упавшую и раненую птицу запирают в клетку, начинают ставить над ней эксперименты. Уродцы скрещивают птиц с другими видами существ, даже с людскими индивидами. Ничего не получается. Пленённые птицы скоро умирают, а если нет, то превращаются в жалких калек с оторванными лапами или перебитыми крыльями, над которыми все потешаются, и каждый считает своим долгом унизить, посмеяться или упрекнуть малой крошкой: «Всё жрёте? А работать за вас должны другие? Из-за таких вот нахлебников… Глаза наши вас не видели бы. Это же нужно родиться такими тварями!»

Эта птица не упала с небес. Она была ещё маленькая и неопытная, и не вполне осознавала, что может жить только в вольном просторе, вдали от людей. Небо было у неё в сердце. Она дышала, жила им. «Если солнечные лучи достигают земли и согревают сердца людей, то они добрые, а если их глаза смотрят в небо, значит, они умеют мечтать. Людям не хватает искренности, потому что обстоятельства их жизни были злы, и не дали раскрыться тому, что живёт в их сердцах. Люди как дети. Маленькие обиженные потерянные дети», - так думала птица и очень ошибалась.
Когда она впервые увидела Мурлома, то очень удивилась. Она показался ей неглупым, только вот во всех словах, которые он говорил, не было ни капли смысла. Это было оттого, что Мурлом врал. Встречая нового человека, Мурлом обычно изучал его и приспосабливался, чтобы услаждать ухо или тешить самолюбие. Это был беспроигрышный приём, доведённый до автоматизма, благодаря которому наш герой завоёвывал расположение других, втирался  в доверие. Мурлом начинал ненавидеть то, что ненавидел этот человек, и будто невзначай восхвалял его достоинства, в которых тот был уверен.
 Но в тот вечер он не знал, в чьём обществе находится, и поэтому сильно нервничал.
Зайчик, девушка, в гостях у которой Мурлом встретился с Анноной, а именно так звали птицу, гостеприимно разносила чай с печеньем, вовсе не подозревая о смущении Мурлома. Аннона чай не пила, а внимательно старалась вслушиваться в слова незнакомца, который был ей совершенно непонятен.
- Не напрягайся так, - смеялась Зайчик. – И не морщи лоб. Мурлом просто шутит. Он всегда шутит, ты скоро это поймёшь.
- Да, я всегда шучу, - хмыкал Мурлом, продолжая нести всякую околесицу.
Но Анноне так не казалось, и было совсем не весело.
- Ты как запутанный клубок без хвостика. Если найдёшь конец нитки, можно будет распутать весь клубок, а пока ничего не понятно.
Нужно сказать, что Аннона была неглупой и очень наблюдательной девушкой. Она доверяла своим ощущениям и всегда пыталась проанализировать их. Одного не хватало Анноне – опыта. Она долгое время жила в полном одиночестве.
Это случилось после того, как однажды, гуляя по осеннему вечернему саду, где деревья в золоте выстроились в стройную аллею, теряющуюся в багряном зареве севшего за горизонт солнца, тёплый поток воздуха достиг Анону, и она, закрыв глаза, неожиданно оторвалась от земли и превратилась в птицу. С того самого случая, окрылённая в прямом и переносном смысле, Аннона, позабыв о привычных занятиях, каждый вечер приходила на то же самое место, и чудо повторялось снова и снова.

С детства Аннона была совершенно необычным ребёнком. Маленькая и худенькая, словно игрушечная, с внимательными, серьёзными, грустными глазами. Откуда в глазах маленькой девочки было столько грусти? Аннона часто смотрела на небо, в котором для неё таилась какая-то загадка, но не могла разгадать её. Небо казалось далёким и чужим, холодным, но, всё равно, она могла смотреть только туда. Иногда, не в силах прикоснутся к тайне, что была сокрыта от неё, Аннона хотела, чтобы разразился страшная непогода. Гром, молния, град, ураган, - пусть всё сразу обрушится на землю и уничтожит или очистит её. Именно очистит. От несвободы и задушливости, от каких-то нечистот, которым Аннона ещё не могла дать определение.
Дождь лил как из ведра, иногда блистала молния, гремел гром, но ничего с землёй и с людьми не происходило. Непогода заканчивалась, и всё возвращалось на круги своя. Было душно и тесно даже зимой, даже там, где не было людей.
Игрушки Аннону не привлекали, да их и попросту у неё не было. Общения в компаниях она панически боялась. Знала, что там  правят жестокие законы, которые для неё  враждебны. Чтобы спастись от одиночества, Аннона всегда заводила одну подружку, которой поверяла все тайны своего сердца. Говорила много и необычно, и в конце слышала привычное:
- Странная ты всё-таки какая-то.
Аннона и сама не понимала себя, не могла объяснить ощущения, которые никто не разделял. Но она была незлой и верной в дружбе, поэтому почти всегда имела такую-вот слушальницу. Ещё её считали красивой. Много мальчиков, а после и парней, жаждали и мечтали о ней втайне. Но Аноне нужны были отношения, чтобы быть понятой, или разобраться в себе, а ещё, чуть-чуть согреться в  кромешной тьме и жестоком холоде. Поэтому, многие сердца были разбиты, но вряд ли только Аннону в этом можно было винить.
 Казалось, взрослые гораздо больше понимали Аннону, чем сверстники. Они уважали и ценили девочку со всеми её необычными размышлениями и взглядами, с заботой и скрытой тревогой качали головами: «Пусть Бог сохранит тебя, дитя, защитит от злых людей. Не будь такой доверчивой!»
Когда Аннона выросла, ей стало гораздо сложнее. Взрослый мир захотел сомкнуться вокруг неё железным обручём ответственности, которую ей надлежало принять за свою жизнь. Нужно было учиться дальше, работать, достигать материальных ценностей, вливаться в жизнь социума, который казался ей непонятным и враждебным. Её необычностью больше никто не восхищался, а принимали за странность, опасное отличие, ненормальность. Многие заговорили о  слабости, неприспособленности, убеждали образумиться и стать как все. Особенно преуспели в этом родственники девушки, которые считали, что им нужно жёстко взять под контроль и опеку жизнь «гадкого утёнка», чтобы из неё получилось хоть что-то путное. Зло, которое Аннона интуитивно ощущала с детства, теперь приняло конкретные очертания и агрессивный характер. Оно пыталось упростить, сломить девушку, навязать ей серую усреднённость. Зло кричало и угрожало, оскорбляло и пыталось выбить почву из под ног, запугивало безумием и изгнанием. Аннона была неопытной, а самое главное, она пока не могла ни понять, ни объяснить своей особенности. Под давлением зла, что одевало маски заботы и попечения о её жизни, она не единожды начинала делать то, что было ей навязано, и каждый раз оказывалась на краю гибели. В конце концов, отчаявшись, допустила мысль, что, может быть, она и вправду ненормальная, и ей нужно лечиться. К тому же, изнуряющее противостояние истощило Аннону до предела.
 Психиатры осмотрели девушку и нашли её совершенно нормальной - здоровой. Больше того, признали её умственные способности далеко превосходящие средние. И посоветовали больше никогда не обращаться в подобные заведения за помощью.
Но никто не смог объяснить Анноне, что же всё-таки с ней не так. А сама она была ещё слишком мала, чтобы понять это.
Аннона была не одинока, несмотря на то, что она сама совершенно не догадывалась об этом. Что-то хранило её, не давая злу и пустоте сбросить её жизнь в пропасть, по краю которой, кажется, она постоянно ходила. Девушка получила тайм-аут, передышку, которая была ей жизненно необходима, чтобы отдохнуть и немного подрасти. Она вышла замуж, поступила в художественный институт, в котором быть не таким как все считалось нормой, а поэтому, было гораздо больше свободы, чем в другом месте. Это дало ей на некоторое время оправдание перед обществом, социумом - злом, которое пыталось её уловить. Тиски разжались. Её признали нормальной, даже талантливой. Все её особенности начали приниматься, потому что  нашли свою нишу. Родственники перестали уничтожать Анону, даже пытались делать вид, будто гордятся дочерью. На самом же деле, настороженно затаились, предчувствуя, что добром это всё равно не закончиться.
Брак Анноны тайком называли не иначе как неудачным. Ибо он не был заключён по законам выгоды или расчёта. Насчет будущей профессии тоже были большие сомнения, ибо она казалась абсолютно непрактичной. Но внешние правила были соблюдены, хотя и ненарочно. Только на время девушка оказалась защищённой.
Появилось ещё одно обстоятельство, которое защищало девушку, пожалуй, больше  остальных. Аннона, которая всё время находилась в поисках, попала в общину религиозного характера. Здесь действовали совершенно иные законы, что ограждали её членов от мира непроницаемой стеной. Осуждения и обвинения извне таяли в атмосфере непоколебимой убеждённости в правоте собственных взглядов и верований. Как известно, любая секта имеет агрессивный характер по отношению к внешнему миру, который зачастую вынужден защищаться, поэтому сдаёт свои наступательные позиции. Так Аннона была надёжно укрыта от внешнего мира. Она ещё не знала, что находиться в среде своих врагов, и это укрытие однажды превратиться для неё в ужасную темницу, где её жизни будет угрожать реальная опасность.
Всё по порядку. В общине Аннона чувствовала себя  хорошо. Она могла быть открытой, весёлой, не скрывать малости и  весёлого нрава, доверчивости, отсутствия хватки касаемо материальных ценностей. Впервые жила, как ей казалось, в атмосфере искренности и простоты, - детства.
Община была молодая, состояла почти из сверстников Анноны. Все они пришли из внешнего враждебного мира по совершенно разным причинам. Но каждый получил шанс как бы на второе рождение, жизнь, которая была невозможна, но желанна. Детство –  пора невинности и чистоты, неотягощенности заботами. Детство общины начало проходить очень быстро. Её грехопадение оказалось неизбежным, и не заставило себя  ждать.
 Люди, что стремились стать руководящей верхушкой, оказались вовсе не лишёнными пороков.  Тщеславные, они стремились удовлетворить свои желания, амбиции, которые не могли реализовать во внешнем мире. Стоило им только найти друг друга и объединиться, чтобы начать строить своё царство. Они помогали друг другу в достижении целей, будто негласно договорились обманывать всех. Единство обеспечило силу и уверенность. Лгали нагло и бессовестно, в жестокости, надмении, гордости, глупости и бесстыдстве вскоре превзошли даже осуждаемый ими мир. Это стало возможно, так как они «творили» новый мир, на ходу сочиняли законы, которым должны были подчиниться остальные. И всё это «совершенно искренно», при полной уверенности в собственной правоте, бескорыстии и чистоте мотивов. Возникало целое царство, в котором всё насаждалось силой и угрозами, (только пугали здесь совершенно другими понятиями: отчуждением и смертью, адом и проклятьем), а поддержание порядка осуществлялось путём жёсткой дисциплины, неукоснительного подчинения. Всё то, от чего бежала Аннона, что было для неё чуждо и гибельно, начало приходить в силу.
Аннона снова оказалась в единственном числе, в противостоянии всем. Страшная угроза нависла над её жизнью. Для доверчивой Анноны эта угроза казалась смертельной, ужасной. Будь девушка чуть постарше, она бы просто улыбнулась в лицо этой «страшной опасности», развернулась и покинула бы горстку  обезумевших в своей наглости и безнаказанности людей.  «Гордая», «отступница», «бунтовщица», «пребывающая в  заблуждении», - такими обвинениями теперь увенчали её.
Аннона начала искать ответы на вопросы. И в это время небо открыло свою тайну. Оно вдруг стало нежным и ласковым, заплакало от любви и сострадания к Аноне, к её сиротству на земле, а потом подхватило девушку потоком тёплого воздуха. Небо оказалось таким живым и добрым. Это не был мир бездушных облаков и палящего солнца, губительного града и огромных холодных звёзд. Небо знало и любило девушку уже давно, и только ждало момента, чтобы открыть Анноне, что она птица.
Любовь оказалась подобной огню. Только он не сжигал, а грел. Это было то тепло, которое Аннона искала всю жизнь. Она сразу узнала его. Но ещё большим чудом было принятие. Принятие такой, какая она есть. Никто никогда не принимал, не узнавал Аннону такой, какой она была. Небо оказалось таким, каким была сама девушка. Оно приняло и восхитилось её всею, до последнеё мечты и тайного желания. И Аннона приняла небо сразу, без колебаний и сомнений. Она обрела дом и родину.
Крылья росли очень быстро. Аннона летала всё время, до изнеможения. Поднималась высоко-высоко, куда боялись взлетать даже зрелые птицы. Она без страха и сомнения готова была бы сразу улететь, навсегда преодолев земное притяжение, ибо сердцем поняла, что атмосфера вокруг земли – несовершенное место. Пребывая в полёте, Аннона узнавала множество тайн, таких, что были сокрыты от мудрецов и старцев земли. Но это не удовлетворяло её. Мудрость не была её жаждой, только высота и любовь, которая звала  всё выше, требовала полного соединения и растворения в самой сути неба.
При этом Аннона никогда не видела других птиц. Она знала, что они существуют, существовали раньше и всегда. Но в своём небе она была совершенно одинока. Это могло бы родить страх или сомнения, что всё, что с ней происходит – опасное безумие. Только Аннону это нисколько не интересовало. Она бы не отдала свои полёты никому и никогда. Небо стало любовью и сладким безумием, которое сразу отделило её от всех людей и земли. Она не отпустила бы его ни из страха, ни под угрозами. К тому же, Аннона уже давно привыкла, что она не такая: отвержение стало её судьбой.
Была, однако, проблема, которая могла бы обернуться трагедией, если бы Аннона не была такой, какой была. Огромная пропасть между тем, кем девушка-птица была в небе, и жизнью на земле. Аннона была так мала, что могла бы погибнуть, возвращаясь с заоблачных высот на твёрдую поверхность, которая была ей чуждой и враждебной, просто сойти с ума. Но любовь принесла с собой смирение и мужество, готовность перенести всё, что от неё потребуется, чтобы остаться верной небу.
Спускаясь на землю, девушка-птица тихо засыпала, улыбаясь звёздам, которые знали её тайну. Жила  так, будто продолжала летать. Улыбалась старикам и детям, не боясь быть открытой и наивной. Очень скоро она поняла о существовании зла, которое тяжёлым покрывалом окутало землю. Вот почему жить на ней было так мучительно. Аннона боялась зла, но знала, что сама она не может защититься от него. Зло было всеобъемлющим и могущественным, и девушка стала терпеливо ждать, пока небо возрастит её до зрелости, раз не забрало  сразу.
Злые люди, среди которых долгое время прожила Аннона, которые называли себя правителями и властелинами неба, но ни разу не поднимались над землёй, хватались твёрдую  поверхность когтями и зубами, обнаглели и обезумили до такой степени, что решили погубить девушку-птицу. Долгое время уже они издевались и глумились над ней, так как её полёты, а также крылья, которых невозможно было не заметить, обличали их. И ещё, песни. Все они пели о небе, его красоте и невесомости, но когда Аннона в простоте сердца присоединялась к поющим, само небо сходило на землю в своей силе и великолепии. Но оно не восхищало, а обескураживало, судило  бескрылость остальных.
- Ты сеешь смуту и безумие! Мы все должны держаться земного притяжения, простор и свобода, о которых ты поёшь – просто беззаконие, наглость и гордость. Ты должна быть наказана сурово, в пример остальным. Чтобы никому не было повадно взлетать так высоко!
Они боялись потерять власть и влияние, а вместе с ними материальное богатство и безнаказанность, к которой уже начали привыкать. Злые люди сплели силки, построили тесную клетку, чтобы уловить птицу, изувечить и задушить её.
 Аннона смотрела на мир, простирающийся за пределами тесной общины с надеждой и вожделением, думая, что там её встретит  понимание и участие. Она не знала законов, по которым живёт и существует тот мир.
Аннона встретилась с Мурломом в  момент, когда её земная жизнь была в полном тупике и смертельной опасности. Он же, увидев Аннону, сразу понял её неопытность и доверчивость. Решил воспользоваться  беззащитностью и безвыходным положением, в котором  находилась девушка.
Что такое птица? Вроде бы и не человек вовсе: безобидная,  несущая надежду и радость, похожая на сказку. Мурлом не мог подняться к звёздам, а Аннона несла восхитительный мир в самой себе. И Мурлом решил приручить птицу. Просто так, ради забавы, чтобы она скрасила его дни, разделила его одиночество и ночные кошмары, в которых он жил, не мог проснуться.
- Ты такая несчастная, одинокая и уставшая, одна в своём высоком небе! – начал Мурлом плести свои сети.
- Ты знаешь о небе? – изумилась и обрадовалась девушка-птица.
- О, небо! Оно бывает жестоким, сбрасывает на землю, - с болью простонал Мурлом.
- Что ты! – испугалась Аннона. – Ты не понял его законы, или, может быть, кто-то обманул тебя.
- Я тоже хотел летать. Хотел больше жизни. Не могу жить на земле, не мыслю. Но не будем об этом, - лицо Мурлома снова перекосилось от боли.
- Нет, это единственное, о чём стоит говорить, мечтать, пытаться, - настаивала Аннона.
- В любом случае, мне очень жаль, что ты так одинока в своём небе. Я  бы хотел быть с тобою рядом. Но не стоит и начинать. Новая попытка принесёт только боль и разочарование. Я буду ждать тебя на земле, наслаждаться тем, что ты свободна и счастлива.

Откуда Мурлом узнал, что Аннона птица? Может быть, она сама проговорилась. Он не мог даже видеть небо, так как был слеп и жесток. Он ненавидел небо, как и всё, что его окружало. Просто понял, на какую приманку её можно поймать, и начал свою бессовестную игру.
- Небо ответственно перед теми, кто не может летать. Оно дразнит, манит своими сказками и невесомостью.
- Ты не должен так говорить, - Аннона была смущена. Она ещё никогда не слышала таких слов, и не знала, как на них ответить.
- Но я могу подарить тебе земную любовь, - спохватился Мурлом. Он боялся спугнуть птицу. – Ты будешь летать и возвращаться в дом, где тебя всегда ждут.
Он начал сочинять свою сказку, которой был очень доволен. Неспособный ни на что, мелочный и ничтожный, Мурлом аж трясся от волнения при мысли, что может обрести власть над столь доверчивым созданием.
- Ты обязательно однажды взлетишь вместе со мною, - со слезами на глазах сказала Аннона. – Я не вижу причин, почему это невозможно.

Если бы она только знала, каким чудовищем был Мурлом! Кто простирал к ней руки, обещая покой и счастье. Аннона  не могла этого знать. С тех пор, как она стала птицей, её жизнь будто началась заново, а душа превратилась в чистый лист, на котором солнечные лучи высоко над землёй писали свою историю. Но страниц было так мало! Каждое слово стоило всех жемчугов и драгоценностей земли. Когда Аннона взлетала высоко в небо, они сверкали и искрились подобно огромным бриллиантам, но не объясняли, как жить на земле среди людей.
Мурлом врал, рисуя себя добрым. Он врал всю свою жизнь, сам был воплощением лжи и коварства. Обещал Анноне дом, которого у него самого никогда не было, теплоту и заботу, хотя вся его сущность была воплощением эгоизма, бездонной пропастью мрака, мучений и злобных изрыганий.
- Дай мне свои руки-крылья, я согрею их, - умолял Мурлом, втайне наслаждаясь своей игрой.
Тепло человеческих рук было таким приятным. Оно не было похоже на жар солнечных лучей, на силу ветра, несущего высоко над землёй. Кожа на руках была мягкой, и под ней пульсировали жилки и капилляры, наполненные током жизни, текущей через сердце, что билось то тихо, то взволнованно. Жизни трепетной и беззащитной, что могла оборваться, забрав с собою тепло и тайну, принадлежащую только ей. Аннона будто впервые соприкоснулась с другой человеческой жизнью, которая, как ей казалось, простиралась к неё.
Теперь девушка-птица могла не только парить в небе, но и ходить по земле. Трава оказалась мягкой, а земля дышала теплом. Деревья тихо вздыхали во сне, а летние вечера таили в себе столько ароматов, от которых голова шла кругом, а душа трепетала и замирала. Это была любовь. Только любовь могла заставить девушку-птицу спуститься на землю и принять её. Только любви, которую открыло Анноне небо, она и верила. Впервые на земле появилось место, где девушка-птица могла чувствовать себя в безопасности, как в небе.
Так ей казалось. Так ей казалось миг. Миг, который приручил девушку-птицу к земле. Миг, в который она приняла тщёславное и преступное, воровское желание Мурлома обладать чудом, не принадлежащим ему, за любовь, понимание и сострадание.

Она вошла в его жизнь подобно солнечному лучу после долгой полярной ночи. Так может войти в жизнь человека только небо. Нет, такого света и тепла никогда не было. Он даже не знал, что такое чудо может существовать.
Это было настоящее. Мурлом чувствовал, знал это. Не было и тени страха и сомнений, что она предаст, поступит вероломно или обманет.
Некоторое время Мурлом словно летал на крыльях. Он мог не спать ночами, а потом, встречать с ней рассвет где-то на берегу озера. Не было ни усталости, ни злости. И всё, что его окружало, не казалось таким ненавистным. Эти чувства возникли  естественно и непринуждённо, и были такими сильными, что Мурлом не мог и не хотел им сопротивляться. Они захлестнули его целиком и полностью.
Разве Аннона могла знать, что для него они ничего не значат? Что в мелочных меркантильных планах Мурлома вовсе нет для неё места. И быть не может. Ибо она не могла бы принести ему богатство, обеспеченность. А если и могла, то совершенно особым, её путём, в котором не было ни тщеславия, ни воровства. Она никогда бы не разделила его страсть к сребролюбию, жажду пьяных гульбищ до забытья, потребность во всякого рода нечистотах: душевных и моральных. Конечно, Аннона никогда не видела, не знала эту сторону личности Мурлома – он тщательно скрывал её, рисуя о себе совершенно другую картину. Девушка-птица готова была разделить с ним всё, что давало ей небо. Но он ненавидел небо. Мурлом был даже не человеком земли, но мрачного подземелья, где правят уродливые гоблины и орки. Его боги: мерзкие Яшинега, Нишенега и Зубоглод были безобразными богами жестокости и растления.

И вскоре началась боль. Всепоглощающая, рвущая сердце и внутренности на части. Боль рождали предательства: маленькие и большие. Аннона думала, что Мурлом чего-то не понимает, ошибается, не знает, что любовь нужно хранить, иначе она умрёт, как цветок, исчезнет, так что невозможно будет ни вернуть, ни воскресить её. Она не хотела упрекать его, но не знала, как справиться с болью. Анона верила в любовь, которая сильна, может преодолеть всё. Поэтому не понимала, к чему эти страдания? Девушка-птица не могла допустить, что тот, кто являлся причиной её любви, может быть мелочен и ничтожен.
- Я собираюсь жениться, - однажды сообщил ей Мурлом. – Но обещаю, что буду приходить к тебе каждый вечер. Мы всё так же будем сидеть и смотреть на звёзды, и я буду целовать твои руки. Я навсегда останусь твоим лучшим другом, к которому ты сможешь обратиться.
Это прозвучало как гром среди ясного дня.
- А как же твои слова, что я единственная родная душа, которую ты встретил под небом? – ноги Анноны подкосились, в горле пересохло, твердь под ней пошатнулась.
- Это всё правда, всё, что я тебе говорил до единого слова, - переминался с ноги на ногу Мурлом. – Она - прекрасная девушка, та, которой я хочу тоже подарить счастье. Но ты единственная, кто будет в моём сердце до конца дней. И в вечности я буду только с тобой.
Ей бы сказать тогда, что вечности нет для таких наглых предателей и лжецов, как он. Что никого никогда он не сможет осчастливить. Напомнить бы о недавнем времени, когда Мурлом был на грани безумия от отчаяния и одиночества, что поглотили его жизнь. Но Аннона не могла вымолвить больше не слова. Она хотела  взлететь и раствориться  в невесомости облаков, навсегда позабыв обо всём. И не возвращаться. Никогда больше не возвращаться. Но вдруг обнаружила, что не может летать.
Тяжесть окутала сердце птицы. Страшная тяжесть камнем давила к земле. Не то, чтобы крылья исчезли. Нет, они висели безжизненно по бокам, тяжёлые и бесполезные, напоминая о её позоре. Нужно было куда-то бежать. Но куда, если для девушки-птицы никогда не было места на земле. Она побежала быстро, не оглядываясь, но её боль была в ней.
Через несколько лет, которые оказались для неё целой жизнью, уже близкая к разгадке лжи и коварства Мурлома, Аннона напишет:


И я замолчу, и я улечу
Ты помнишь, летать я умею?

Мой тихий уход, внезапный полет
Я знаю, не скоро заметишь.
Твой сон так глубок, ты был так далёк.
Но, выйдя однажды, не встретишь
Ты сердце моё.

И снова уснёшь, но скоро поймешь,
Что дом опустел твой внезапно.
Меня позовёшь, и вздрогнешь,
И ложь разрушится.

Тогда у неё уже будут силы, чтобы снова подняться ввысь. Но это будет через целую вечность. А пока девушка-птица находилась в страшном смятении и растерянности. Хорошо, что для неё нашлось маленькое пристанище, где она смогла чуть успокоиться и привести в порядок мысли.
Это была больница. Среди маленьких бездомных искалеченных детей Аннона почувствовала себя в безопасности. Только с ними она могла разговаривать. Они казались безобидными и доверчивыми. Несколько дней Аннона провела в безмолвии и горячке. Мысли путались, бродя по кругу, от любви к безысходности, а потом неизменно возвращались к невыносимой боли, которая разрывала внутренности. Это продолжалось до тех пор, пока Аннона, пришедши в полное изнеможение, не отпустила своё сердце. И оно полилось рекой, каждая капля которой пела о любви. Любовь затопила всё вокруг половодьем запахов и звуков, принеся покой. Это была новая песнь, раннее незнакомая девушке-птице. Она поднималась к небу трепетным живым цветком, полным силы и невыразимой нежности. К небу, высота, простор и сила которого на какое-то время стали для Анноны недостижимыми.
 - Какой прекрасный цветок, - восхитилось небо и заплакало от любви и сострадания к Анноне.
- Боль и любовь перемешались во мне в смертельной схватке, - со слезами на глазах шептала обессиленная девушка-птица.
- Любовь- это твоё сердце, не убивай её. Боль пройдёт, когда твоё сердце вырастет, а любовь останется. Она будет принадлежать тем, кому предназначается. Всё живое под небом растёт и приходит в силу. Таков закон. Ты вернёшься в небо уже совсем другая. Но сможешь жить и на земле.
- Скорее бы пришло завтра! – всхлипывала Аннона, успокаиваясь.

Женитьба Мурлома была под большим вопросом. Точнее сказать, это была его очередная иллюзия, которой он упивался какое-то время. Мурлом был, конечно, не против жениться, потому что избранница оказалась богатой, известной особой. Только вот он был ей не нужен вовсе. Она считала его приспособленцем и нахлебником, ни на что не способным, ничтожным типом. И совершенно в этом не ошибалась.
- Где вы прятали от меня такое сокровище? – умилённо улыбался Мурлом, и солнце, казалось, снова щекотало нос, глаза, а весь мир улыбался, завидуя и восхищаясь его мудрости и правильному расчёту.
Он, по обыкновению, носил избраннице корзины роз, считая каждую копейку, которую потратил, но успокаивая себя скорой выгодой: огромной квартирой в центре стольного града, сбережениями, принадлежащими «будущей невесте». Аннону же отпускать вовсе не собирался. Ибо это было единственное реальное, что случилось в его жизни.
Он бежал туда и бежал сюда, его маленькое тельце тряслось от волнения, что он что-то не успеет. Мурлом стригся и брился, высчипывал свою гаденькую рыже-красную поросль и волосы в носу, полировал зубы, которые считал достоянием, брызгался парфюмами. Он казался Анноне таким омерзительным, жалким и ничтожным, что она с болью и стыдом отводила взгляд.
Но когда растраты на ухаживание за новой невестой зашкаливали, Мурлом сильно озлоблялся. Его лицо перекашивалось от ненависти и жёлчи, и он называл будущую избранницу старой, распутной, злой и даже страшной. Он также злился на Аннону, что, несмотря на её присутствие в его жизни, у него снова ничего не получается, надежда на осуществление всего тает как туман. В такие моменты Анноне становилось легче: она понимала, что справедливость существует, и она не противоречит её сердцу.  Ещё далеко было до того, чтобы Аннона могла полностью отвергнуть ложь Мурлома о его любви к ней, но страшная боль, которую переживала девушка-птица, сыграла свою роль. Аннона просто ждала, - и не ждала. Жила, наблюдая, как её мечта о доме, покое и счастье тает, боль притупляется, а любовь уходит – остается, превращается во что-то другое, что существует уже отдельно от Мурлома, и вовсе не принадлежит ему.
Мурлом – уродец из уродцев, наглый в уверенности своей безнаказанности и лжи. Он был родом из ужасной земли, на которой ничего уже не росло, из выродившегося лживого рода. В том краю люди не стеснялись походить на безобразных тупых существ. Они заливались бражкой, и их глаза становились красными и бессмысленными. Они мычали и водили своими тупыми выпученными глазами в поисках предмета удовлетворения похотей. Устраивали гульбища, на которых икали и рыгали, пускались в пляс под звуки жуткой музыки. Хватали друг друга за талии и бедра засаленными жирными руками. Забывались в демонической вакханалии, стучали по полу копытами и били хвостами, которые будто вырастали у них.
Как Аннона и Мурлом могли встретиться? Что связало их, совершенно противоположных, можно сказать, врагов, до срока? Небо хранило эту тайну от Анноны до времени. Небо, которое спустилось на землю, чтобы быть рядом с девушкой-птицей во всех её горестях и бедах, учило Аннону мудрости, взращивало и хранило её. Напрасно Мурлом в своей наглости полагал, что пленил птицу ложью и болью, сломал её крылья. Аннона ни на миг не принадлежала ему, и обманывал он только самого себя.
Люди давно уже обезумели в своей слепоте и жестокости. Они возомнили себя богами, полагают, что реально только то, что они видят и чувствуют, а справедливо лишь то, что они считают правильным,  что удовлетворяет их интересы. «Сколько людей – столько правд» - вот их закон. Но это не так. Есть непоколебимые законы неба и земли. Если их познать и подчиниться, то станешь птицей. «Чистые сердцем небо узрят», - так сказано в книге.
Если вам скажут, что птиц много, и у каждой своё небо, - не верьте. Птица – самое большое чудо на земле. Только её сердце никогда не разочарует призрачным миражём, напоит влагой и правдой. Жизни людей редко судятся на земле. Они так и умирают в своей слепоте, жестокости и нечистотах. Не так происходит с людьми, которые оказались рядом с птицами. Вспомните Содом и Гоморру, Египет, потоп. Всё потому, что рядом жила птица. Ибо нет Духу, сотворившему небо и твердь, места на земле. Он может почивать только на птицах. Именно Он возносит птиц в небо, и судит, сжигая и опустошая то на земле, что исказило первоначальный смысл и суть творения, что посягнуло на жизнь птицы, надругалось над ней, а значит, и над её Творцом. «Народы и племена отдам за тебя, и волос не упадёт с головы ни одной из малых птиц моих»,- сказано в той книге.

Итак, встреча с Мурломом была пока что тайной для Анноны. Её жизнь была невыносимо тяжела, ибо губительно птице жить рядом со злом. Она страдала и умирала, при этом постигая коварство, мелочность и лживую природу Мурлома, а вместе с этим, и всего мира бескрылых людей. И чем больше понимала, тем невыносимее было дышать с ним просто одним воздухом. Кем только не чувствовала себя Аннона рядом с Мурломом. Уродливым безобразным существом, тупым  и даже душевно больным.
Аннона родилась на земле, отягощенной злом. Не только небо, но и земля, была её судьбою. Она бы не познала себя до конца, если бы не познала зло. Небо не забрало девушку сразу, ибо она была очень сильной птицей, о чём конечно не догадывалась. Может ли быть путь лёгким?
Могла ли Аннона подумать, что её жизнь будет столь трудной и славной впоследствии? Что, познав небо и землю, она постигнет тайны веков и народов, и будет жить, как жили мудрые и славные земли? Мурлом был лишь мигом её жизни.
Для Мурлома же девушка-птица была единственным мгновением его мрачного ничтожного существования. Хотя, может быть, он и не понял этого? Разгадка тайны зла принесла за собою суд над его злодейством и ложью, а также, решение его судьбы:

Ты никогда и не менялся,
Хоть клялся, что уже иной.
Над простотой моей смеялся
И злился скудною порой.

Ты никогда не был счастливым,
Хоть песни пел, что клад нашёл.
И тем путём неторопливо
Ты никогда со мной не шёл.

Ты никогда и не влюблялся,
Хоть бормотал: «Горю в огне».
Своей игрою наслаждался,
Не помышляя о вине.

Ты никогда не был спасённым,
Хоть повторял: блаженным рай.
Своею ложью упоённый,
Не поняв, где терпенью край

Настал, и ветром унесённый
Вдруг стал. Прощай, прощай, прощай!



Мурлом был выброшен порывом гнева на край земли, и те грязные чудовища, которым он предавался, в ярости накинулись на него, чтобы разорвать на части. Он обезумел, хотя всегда был безумен.
А Аннона прожила на земле много-много лет, и стала очень мудрой. Небо излило на неё славу, чтобы её мудрость могла стать достоянием тех, кто в ней нуждался.
Никто не понимал её путь, её прошлого, настоящёго и будущёго. Ибо никто не видёл её полётов, которые она не оставляла до последнего дыхания. А, если бы кто и увидел, всё равно бы не вместил, ибо для этого нужно стать человеком-птицей. Однажды Аннона взлетела высоко-высоко, и больше не вернулась.
И вот мудрость, которую она оставила после себя. А, нужно сказать, что Аннона говорила только то, что знала наверняка, поэтому ей можно верить: «Не «молитвами святых» - это слишком самоуверенное заявление, держится мир. Но благоволением Святого и Благого к птицам, парящим над землёй, всё ещё существует. Они - сильные и верные, часто невидимы, среди нас, но неузнаны. Отвергаемы, но неистребимы. Они – подобие Его.
Однажды все птицы будут забраны от земли, ибо их притяжение – не вниз, а вверх. Ветер соберёт их в огромную стаю и вернёт на родину. Никто и ничто не удержит их. И тогда придёт конец. Конец всякого добра среди людей, чистоты и правды. Земля свернётся подобно свитку и сбросит всех живущих, ибо земля утомлена и истощена злом.
Но пока птицы парят. Посмотри вверх, может, ты увидишь некоторых. Может быть, не туча защищает тебя от зноя, а крыло белой птицы. Может, это не снег, а лёгкие пух, что сорвал порыв ветра. Может, ты услышишь их беззаботный смех и захочешь, поправ законы притяжения, воспарить, присоединившись к стае. Может быть, ты тоже птица?»