Мне довелось прожить несколько недель (в купе поезда, каюте, гостинице) с очень интересным человеком. Герой Советского Союза, один из самых популярных и любимых в армии военачальников ( я никогда не слышал о нём никаких отзывов, кроме очень хороших), Генерал-Полковник Иван Михайлович Чистяков выступал перед военными и их семьями, а мы-артисты затем давали концерт.
На сцене Иван Михайлович, в основном, повторял то, что было написано о нём в книгах, а мне он часто рассказывал истории, которые тогда напечатать было нельзя, да, наверное, и рассказывать не рекомендовалось. И если я уже, признаюсь, забыл: с какого именно плацдарма и в котором часу утра началось то или иное наступление (можно посмотреть в книге), то вот все эти истории помню, как будто бы опять слышу голос рассказчика:
«Приносит мне председатель трибунала бумагу: «Подпишите, Иван Михайлович! Завтра в 09:00 хотим новобранца у Вас тут перед строем расстрелять». – За что, спрашиваю, расстрелять? – «Бежал с поля боя. Всем другим трусам в назидание».
А я эти расстрелы, скажу тебе, терпеть не мог. Я же понимаю, что этот молокосос вчера за материну юбку держался, дальше соседней деревни никогда не путешествовал. А тут его вдруг схватили, привезли на фронт, не обучив как следует, и сразу под огонь.
Я ведь тоже (даже в книжке своей об этом пишу) с поля боя по молодости бегал. И не раз, пока дядя (я под его началом был) своими руками пристрелить не пообещал – и я был уверен, что пристрелит. Это же стра-а –ашно! Взрывы, огонь, вокруг тебя людей убивают, они кричат: с разорванными животами, с оторванными ногами-руками... Вроде и мысли в голове о бегстве не было, а ноги тебя сами несут, и всё дальше и дальше. Ох, как же трудно со своим страхом справиться! Огромная воля нужна, самообладание, а они с опытом только приходят. С ними люди не родятся.
И вот этого мальчишку завтра в 09:00 возле моего КП убьют перед строем...
Спрашиваю председателя трибунала: «А вы разобрались во всех деталях его воинского преступления?» Тот мне: «А чего тут разбираться? Бежал – значит, расстрел, о чём тут ещё можно разговаривать? Всё ясно.»
Говорю: «А вот мне не ясно из твоей бумаги: куда он бежал? Направо бежал, налево бежал? А, может быть, он на врага бежал и хотел других за собой увлечь! А ну, сажай свой трибунал в машину и следуй за мной – поедем в эту часть разбираться».
А чтобы в эту часть проехать, нужно было обязательно пересечь лощину, которая немцем простреливалась. Но мы уже приспособились и знали, что если скорость резко менять, то немецкий артиллерист не сможет правильно снаряд положить: один обычно разрывается позади тебя, другой впереди, а третий он не успевает – ты уже проскочил.
Ну вот выскочили мы из-за бугра и вперёд. Бах-бах, - пронесло и на этот раз. Остановились в перелеске, ждём – а трибунала-то нашего нет, не едут и не едут.
Спрашиваю шофёра: «Ты точно видел, что немец мимо попал?» - «Точно,- говорит – оба разрыва даже не на дороге были!»
Подождали мы их с полчаса и поехали дальше сами. Ну всё я там выяснил, насчёт новобранца: бежал в тыл, кричал «Мама», сеял панику итд. Поехали обратно.
Приезжаем на КП. «Что случилось с трибуналом?»,- спрашиваю. – «Ничего не случилось»,- мне говорят. «Они сейчас в столовой чай пьют».
Вызываю командира комендантского взвода, приказываю немедленно доставить трибунал ко мне. Через пять минут приводят ко мне эту троицу. Один ещё печенье дожёвывает. Спрашиваю: «Куда вы делись? Почему не ехали за мной, как я приказал?»
-«Так ведь обстрел начался, товарищ Генерал-Полковник, поэтому мы назад и повернули.»
Говорю им: «Обстрел начался, значит, бой начался. А вы меня бросили в этом бою, струсили. Кто из вас законы военного времени знает? Что полагается за оставление командира в бою и бегство с поля боя?»
Побелели. Молчат. Приказываю командиру комендантского взвода: «Отберите у этих дезертиров оружие! Под усиленную охрану, а завтра в 09:00 расстреляйте всех этих троих перед строем!» Тот: «Есть! Сдать оружие! На выход!»
В 3 часа ночи звонит Хрущёв (член Военного Совета нашего фронта). «Иван Михайлович, ты что вправду собираешься завтра трибунал расстреливать? Не делай этого. Они там уже Сталину собрались докладывать. Я тебе прямо завтра других пришлю взамен этого трибунала».
«Ну уж нет, - я Хрущёву говорю. – Мне теперь никаких других не нужно! Только этих же хочу.» Тот засмеялся, говорит: «Ладно, держи их у себя, раз хочешь».
И вот аж до самого конца войны мне ни одного смертного приговора больше на подпись не приносили. А командир комендантского взвода мне после доложил, что все трое в ту ночь просили часового, чтоб им чистые штаны дали.
PS Читатели моего рассказа часто присылают мне вопросы вроде:
"Скажите пожалуйста, а того парня расстреляли который с криком "Мама!" кинулся бежать? А тех трех членов трибунала судили и что с ними стало?"
Иван Михайлович говорил, что больше уже НИ ОДНОГО расстрела "своих своими" в его 21-й армии (с 22 апреля 1943 — 6-я гвардейская армия) до конца войны не было. Он с явным одобрением говорил о своём (так хорошо проученном им) трибунале:
"Еврею не нужно двух уроков. Он после первого урока сразу всё понимает и правильные выводы делает".
Все три члена "его" трибунала, как это обычно практиковалось во время ВОВ, были евреями. Сочувствия и сострадания к подсудимым от них не ожидалось.
Почему военному трибуналу чистые штаны вдруг...
© Copyright: Владимир Дунин, 2010
Свидетельство о публикации №210102800383
Свидетельство о публикации №210102800383
Рецензии
Интересно написано, Владимир... Я хочу, чтобы вы написали мне рецензию. Прочтите эпизоды из разных глав моего романа - и сравните. Я Саша.
http://proza.ru/2020/12/06/854
...Зато прадед Максима ещё перед войной, Отечественной, разумеется, в 1940 году, был большим чином НКВД – действительно, что в этом плохого, ведь если человек умеет делать карьеру, это говорит о его уме и вообще лишь в его пользу, в начале 41-го он получил приличную квартиру в Москве в районе нынешнего Кутузовского проспекта (кажется, он тогда назывался как-то по-другому) аккурат 21 июня – да и во время войны его карьера складывалась как нельзя лучше. Он по-прежнему получал большую зарплату, был подполковником, членом военного трибунала и, без всякого сомнения, закончил бы войну генералом и остался бы служить в Германии, забрав туда всю семью или по крайней мере присылая им оттуда трофейные подарки, если бы не досадное обстоятельство – в начале победного сорок пятого года во время исполнения одного из подписанных им стандартных приговоров какой-то гад-солдат (может, бывший шпионом у немцев, а скорее всего – просто псих, ведь выгодно продаться иностранцам, особенно по теперешним понятиям, это не сумасшествие, а напротив, признак большого ума!) – короче, вместо того, чтобы застрелить из винтовки, как положено, другого солдата из его же батальона, приговорённого трибуналом к расстрелу за измену Родине (то есть за непродолжительную самовольную отлучку по каким-то мелким личным делишкам) – расстрелял бедного подполковника из той же самой винтовки предназначенной совсем не для него пулей. Да ещё успел как-то неприлично обозвать его перед расстрелом; впрочем, не как-то, а вполне конкретно, и Максим знал, как именно, потому что прочёл собственными глазами эту чисто русскую фразу ни более ни менее как в архивах бывшего КГБ, в пожелтевших от времени, однако сохранившихся протоколах этого неслыханного для эпохи советского тоталитаризма ЧП, когда был в одной из своих частых поездок в Москве. Так что благородный, гладко выбритый, одетый в безукоризненный мундир энкаведешник, привыкший к абсолютному и беспрекословному подчинению со стороны нижележащей серой массы, от неожиданности даже не успел выхватить из кобуры свой заряженный и хорошо смазанный ТТ, из которого до этого был застрелен уже не один такой же бедолага-дезертир из Красной Армии, однако – ни одного солдата и тем более офицера вермахта... Единственное утешение – это то, что сумасшедший солдат был немедленно застрелен. При этих словах Света испуганно передёрнулась, очевидно, испытав жалость к прадедушке своего жениха, а может быть, вспомнила и что-то своё, и уже раскрыла хорошенький ротик, желая рассказать, но Максим уже перевёл разговор на совершенно другую тему. Не то чтобы ему было совсем неинтересна биография Светки и её родственников, но согласитесь, что вряд ли в роду у простой деревенской девчонки могли быть выдающиеся исторические личности, да и просто незаурядные люди…
http://proza.ru/2020/12/13/229
...Она колебалась – стоит ли доводить до конца свою жестокую шутку. Вероятнее всего, он убьёт её после этого, но… стоит ли дальше жить? Вот он и наступил, тот момент, который она ждала. Теперь точно не стоит.
Он совсем рядом, Глеб. Он зовёт её. Стоит только сделать шаг, единственный шаг.
-Ну? Что же ты стоишь? – надул губы Максим, как капризный избалованный ребёнок. – Нас давно ждут. И в ЗАГСе, и в «Лолите». Поцелуй меня, раз ты меня любишь, и идём.
-Забавные, - наконец оторвала глаза от баксов девушка. Жаль, что нет у неё при себе ни бензина, ни зажигалки для курева, неплохо было бы, если бы он всё-таки купил ей дамские сигареты... Но – ничего. – Сейчас поцелую, – сказала она. – Только вначале – один фокус. Раз, два, три… Гляди! – И она молниеносно, как ослепительная иллюзионистка на арене цирка, легчайшим движением руки изорвала пачку баксов в клочья и подбросила в воздух.
Потеряв дар речи, Максим глядел на Свету и на порхающие клочки выпученными, почти как у изувеченного Франклина, глазами и с раскрытым ртом. Часть зелёных клочков, на которые распался президент, осели ему на волосы и на костюм, другие – на асфальт. Обиженно и неслышно попискивал уже не ухмылявшийся надменно Франклин, с которым ещё никто не проделывал таких штук, как эта русская дикарка, устроившая такой неслыханный фейерверк. Какая-то дворняжка, пробегавшая мимо, остановилась, вильнув хвостиком, подняла лапку и пустила струйку жидкости прямо на разорванные баксы… Он был невероятно, до уморительности смешон, этот зам. всех на свете генеральных имиджмейкеров, этот начальник адмирально-межрегиональных холдингов, этот оберштурмбанфюрер глобальных технологий или как там ещё он назывался, что, собственно говоря, уже и не важно. На его несчастье, до него слишком поздно дошло, что и доллары, и он сам, и много других вещей, не подлежащих, казалось бы, никакому осмеянию – очень даже могут быть смешными. И Света расхохоталась так звонко и весело, как не смеялась ещё никогда, словно долго давившая её тяжесть в одно мгновение свалилась у неё с плеч:
-Ха-ха-ха! Ой, не могу… Слушай, я никогда тебя раньше таким не видела, честное слово. Между прочим, не хочешь ли ты случайно узнать, кто замочил твоего любимого прадедушку-энкаведешника в сорок пятом году? Я думаю, тебе будет интересно. Мой прадедушка! И я даже знаю, что он при этом сказал, - слегка покраснев, потому что почти никогда в жизни не произносила таких неприличных слов, Света повторила слово в слово ту самую историческую фразу, до сих пор пылившуюся в архивах бывших ГПУ, НКВД и КГБ, хотя сама сроду даже не ступала на порог этих уважаемых заведений.
В ответ послышалось какое-то нечленораздельное мычание или рычание.
-Гудбай, мой бывший френд, - сказала на прощание Света. – Я не люблю тебя, козёл ты глупый. Это была просто шутка, что я тебя люблю. Я люблю Глеба.
-Сволочь! Сука! – диким, нечеловеческим голосом заорал Максим, срываясь с места и бросаясь, как зверь, на девушку, стоявшую почти у самого края тротуара, мимо которого одна за другой мчались машины…
…Дальнейшее можно пересказать лишь отрывочно.
Был страшный визг тормозов, перекрывший на мгновение обычный уличный шум. Были крики Лёхи и прочих, приглашённых на свадьбу и прибежавших к месту происшествия. Была толпа, глазевшая на битое стекло, на изуродованную машину, из которой вытекал бензин, на лужу крови на асфальте, пялившая глаза не столько на пострадавшую девушку, сколько на её изодранное ударом об асфальт и окровавленное платье: не каждый день попадают под машину девушки в свадебном платье...
http://proza.ru/2020/12/14/77
...А теперь лишними оказались – все, кто считал меня лишним! Они, как выяснилось, совершенно непригодны быть полноценными членами высокоразвитой галактической цивилизации, они годятся быть интегрированными в неё разве что в качестве экспонатов для зоопарка… Что ж – это их проблемы. Тебе, я вижу, теперь жаль тех людей, которые пострадали в войне с инопланетянами. Даже тех, которые тебя мучили, и кто тебя даже убил, из-за чего инопланетянам пришлось тебя оживлять… Как бы тебе объяснить… Земная цивилизация была слишком значительным отклонением от нормы, от стандарта, принятого для разумных существ во всей вселенной… Отклонением прямо-таки вопиющим. Она нуждалась в серьёзнейшем капитальном ремонте, в срочном спасении. Да что там говорить, если (отвлечёмся даже от социальной несправедливости, а рассмотрим лишь экологию) человечество было способно лишь сжигать до одурения нефтепродукты в своих многочисленных автомобилях, заваливать свою планету отходами производства и пластиковыми упаковками и не желало себя ограничить хоть самую малость, поскольку ограничивать необходимо было в первую очередь аппетиты его «элиты», а потом уже простых людей… Прости, - сказал Глеб Свете, - что я использовал тебя без твоего ведома как орудие, что-то вроде секс-бомбы особой конструкции, чтобы при помощи твоей красоты спасти мир. Боюсь, что никаким другим способом его переделать было невозможно. Есть вещи, которые можно спасти, лишь предварительно взорвав их до основания. Конечно, это был шок. Свет – ясный и ослепительный от этого ужасного, потрясающего взрыва и сейчас стоит у меня перед глазами…»
Ответом на эту длинную речь Глеба было молчание. Света не произносила ни слова, внимательно слушая через ракушку то, что он говорит. Ей захотелось бросить ракушку на землю. Но она почему-то этого не делала и продолжала прижимать её к уху...
Принц Андромеды 23.05.2022 00:49 • Заявить о нарушении
http://proza.ru/2020/12/06/854
...Зато прадед Максима ещё перед войной, Отечественной, разумеется, в 1940 году, был большим чином НКВД – действительно, что в этом плохого, ведь если человек умеет делать карьеру, это говорит о его уме и вообще лишь в его пользу, в начале 41-го он получил приличную квартиру в Москве в районе нынешнего Кутузовского проспекта (кажется, он тогда назывался как-то по-другому) аккурат 21 июня – да и во время войны его карьера складывалась как нельзя лучше. Он по-прежнему получал большую зарплату, был подполковником, членом военного трибунала и, без всякого сомнения, закончил бы войну генералом и остался бы служить в Германии, забрав туда всю семью или по крайней мере присылая им оттуда трофейные подарки, если бы не досадное обстоятельство – в начале победного сорок пятого года во время исполнения одного из подписанных им стандартных приговоров какой-то гад-солдат (может, бывший шпионом у немцев, а скорее всего – просто псих, ведь выгодно продаться иностранцам, особенно по теперешним понятиям, это не сумасшествие, а напротив, признак большого ума!) – короче, вместо того, чтобы застрелить из винтовки, как положено, другого солдата из его же батальона, приговорённого трибуналом к расстрелу за измену Родине (то есть за непродолжительную самовольную отлучку по каким-то мелким личным делишкам) – расстрелял бедного подполковника из той же самой винтовки предназначенной совсем не для него пулей. Да ещё успел как-то неприлично обозвать его перед расстрелом; впрочем, не как-то, а вполне конкретно, и Максим знал, как именно, потому что прочёл собственными глазами эту чисто русскую фразу ни более ни менее как в архивах бывшего КГБ, в пожелтевших от времени, однако сохранившихся протоколах этого неслыханного для эпохи советского тоталитаризма ЧП, когда был в одной из своих частых поездок в Москве. Так что благородный, гладко выбритый, одетый в безукоризненный мундир энкаведешник, привыкший к абсолютному и беспрекословному подчинению со стороны нижележащей серой массы, от неожиданности даже не успел выхватить из кобуры свой заряженный и хорошо смазанный ТТ, из которого до этого был застрелен уже не один такой же бедолага-дезертир из Красной Армии, однако – ни одного солдата и тем более офицера вермахта... Единственное утешение – это то, что сумасшедший солдат был немедленно застрелен. При этих словах Света испуганно передёрнулась, очевидно, испытав жалость к прадедушке своего жениха, а может быть, вспомнила и что-то своё, и уже раскрыла хорошенький ротик, желая рассказать, но Максим уже перевёл разговор на совершенно другую тему. Не то чтобы ему было совсем неинтересна биография Светки и её родственников, но согласитесь, что вряд ли в роду у простой деревенской девчонки могли быть выдающиеся исторические личности, да и просто незаурядные люди…
http://proza.ru/2020/12/13/229
...Она колебалась – стоит ли доводить до конца свою жестокую шутку. Вероятнее всего, он убьёт её после этого, но… стоит ли дальше жить? Вот он и наступил, тот момент, который она ждала. Теперь точно не стоит.
Он совсем рядом, Глеб. Он зовёт её. Стоит только сделать шаг, единственный шаг.
-Ну? Что же ты стоишь? – надул губы Максим, как капризный избалованный ребёнок. – Нас давно ждут. И в ЗАГСе, и в «Лолите». Поцелуй меня, раз ты меня любишь, и идём.
-Забавные, - наконец оторвала глаза от баксов девушка. Жаль, что нет у неё при себе ни бензина, ни зажигалки для курева, неплохо было бы, если бы он всё-таки купил ей дамские сигареты... Но – ничего. – Сейчас поцелую, – сказала она. – Только вначале – один фокус. Раз, два, три… Гляди! – И она молниеносно, как ослепительная иллюзионистка на арене цирка, легчайшим движением руки изорвала пачку баксов в клочья и подбросила в воздух.
Потеряв дар речи, Максим глядел на Свету и на порхающие клочки выпученными, почти как у изувеченного Франклина, глазами и с раскрытым ртом. Часть зелёных клочков, на которые распался президент, осели ему на волосы и на костюм, другие – на асфальт. Обиженно и неслышно попискивал уже не ухмылявшийся надменно Франклин, с которым ещё никто не проделывал таких штук, как эта русская дикарка, устроившая такой неслыханный фейерверк. Какая-то дворняжка, пробегавшая мимо, остановилась, вильнув хвостиком, подняла лапку и пустила струйку жидкости прямо на разорванные баксы… Он был невероятно, до уморительности смешон, этот зам. всех на свете генеральных имиджмейкеров, этот начальник адмирально-межрегиональных холдингов, этот оберштурмбанфюрер глобальных технологий или как там ещё он назывался, что, собственно говоря, уже и не важно. На его несчастье, до него слишком поздно дошло, что и доллары, и он сам, и много других вещей, не подлежащих, казалось бы, никакому осмеянию – очень даже могут быть смешными. И Света расхохоталась так звонко и весело, как не смеялась ещё никогда, словно долго давившая её тяжесть в одно мгновение свалилась у неё с плеч:
-Ха-ха-ха! Ой, не могу… Слушай, я никогда тебя раньше таким не видела, честное слово. Между прочим, не хочешь ли ты случайно узнать, кто замочил твоего любимого прадедушку-энкаведешника в сорок пятом году? Я думаю, тебе будет интересно. Мой прадедушка! И я даже знаю, что он при этом сказал, - слегка покраснев, потому что почти никогда в жизни не произносила таких неприличных слов, Света повторила слово в слово ту самую историческую фразу, до сих пор пылившуюся в архивах бывших ГПУ, НКВД и КГБ, хотя сама сроду даже не ступала на порог этих уважаемых заведений.
В ответ послышалось какое-то нечленораздельное мычание или рычание.
-Гудбай, мой бывший френд, - сказала на прощание Света. – Я не люблю тебя, козёл ты глупый. Это была просто шутка, что я тебя люблю. Я люблю Глеба.
-Сволочь! Сука! – диким, нечеловеческим голосом заорал Максим, срываясь с места и бросаясь, как зверь, на девушку, стоявшую почти у самого края тротуара, мимо которого одна за другой мчались машины…
…Дальнейшее можно пересказать лишь отрывочно.
Был страшный визг тормозов, перекрывший на мгновение обычный уличный шум. Были крики Лёхи и прочих, приглашённых на свадьбу и прибежавших к месту происшествия. Была толпа, глазевшая на битое стекло, на изуродованную машину, из которой вытекал бензин, на лужу крови на асфальте, пялившая глаза не столько на пострадавшую девушку, сколько на её изодранное ударом об асфальт и окровавленное платье: не каждый день попадают под машину девушки в свадебном платье...
http://proza.ru/2020/12/14/77
...А теперь лишними оказались – все, кто считал меня лишним! Они, как выяснилось, совершенно непригодны быть полноценными членами высокоразвитой галактической цивилизации, они годятся быть интегрированными в неё разве что в качестве экспонатов для зоопарка… Что ж – это их проблемы. Тебе, я вижу, теперь жаль тех людей, которые пострадали в войне с инопланетянами. Даже тех, которые тебя мучили, и кто тебя даже убил, из-за чего инопланетянам пришлось тебя оживлять… Как бы тебе объяснить… Земная цивилизация была слишком значительным отклонением от нормы, от стандарта, принятого для разумных существ во всей вселенной… Отклонением прямо-таки вопиющим. Она нуждалась в серьёзнейшем капитальном ремонте, в срочном спасении. Да что там говорить, если (отвлечёмся даже от социальной несправедливости, а рассмотрим лишь экологию) человечество было способно лишь сжигать до одурения нефтепродукты в своих многочисленных автомобилях, заваливать свою планету отходами производства и пластиковыми упаковками и не желало себя ограничить хоть самую малость, поскольку ограничивать необходимо было в первую очередь аппетиты его «элиты», а потом уже простых людей… Прости, - сказал Глеб Свете, - что я использовал тебя без твоего ведома как орудие, что-то вроде секс-бомбы особой конструкции, чтобы при помощи твоей красоты спасти мир. Боюсь, что никаким другим способом его переделать было невозможно. Есть вещи, которые можно спасти, лишь предварительно взорвав их до основания. Конечно, это был шок. Свет – ясный и ослепительный от этого ужасного, потрясающего взрыва и сейчас стоит у меня перед глазами…»
Ответом на эту длинную речь Глеба было молчание. Света не произносила ни слова, внимательно слушая через ракушку то, что он говорит. Ей захотелось бросить ракушку на землю. Но она почему-то этого не делала и продолжала прижимать её к уху...
Принц Андромеды 23.05.2022 00:49 • Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.