Туман в сапоге. А. Залогин
Когда-то Пенёк принадлежал к партии деревьев, поклонялся солнцу, ветрам, дождям Днями напролёт с собратьями шумел о свободе существования и развития, о том, что всем прямостоящим надобно сплотиться и тогда не страшны им будут хулиганства стихий – ураганный треп, снегопадный гнет, разные прочие действия природных сил, враждебных лесному братству. «Все – ерунда пред силой дружества», - выкрикивал он, молодцевато потрясая пышной кроной. Какой-то особенной нарядности и стойкости была его листва, загляденье, и даже среди единокровных он слыл щеголем, правда, за это его и осуждали иные родичи.
Но вот однажды утром прохожий с корзиной приметил стройное, казистое дерево, потоптался вокруг, повздыхал и ушел прочь, оглядываясь. А к вечеру объявился снова и… железным зубом перегрыз ствол. Человек помочился на темечко Пеньку, крякнул и поволок добычу к своему логову.
От такой сокрушительной напасти Пенек, разменявший всего-то пятый десяток годовых колец, оправиться не смог.
Он сделался совершенно равнодушен к одежде, зачастую бывал неопрятен, неряшлив даже, но не нахально, не вызывающе, а так просто, как бы согласно новому положению. Он уж более не шумел о разных утопиях – свободе существования и развития, братстве и прочее, а все больше ворчал по самым незначительным поводам, как-то: замусоренность территории, недостаток освещенности в низовом ярусе леса – да мало ли о чем можно поворчать в обычности дней, если к тому явится охота.
-Кхе-кхе, - откашлялся Пенек. – Опять светло. – Он потянулся и затяжно зевнул. Одежка его была волглая от росы. – Ну и сырь пошла. Сейчас туберкулез схватишь. Никому дела нет, никому ничего не надо,- бурчал себе под нос Пенек, подвигаясь к солнечному пятну, чтобы обогреться и обсохнуть - никакой заботы о ветеранах.
Он безразборно плюхнулся в самую середину земляничной куртины и сомкнул было вежды, но тут услышал:
- Эй, Пенек, кого ты тут чертохвостишь?
- А?.. Что?.. Никого! – С полусонья Пенек не вдруг узрел подле себя Крота. - Никого я не чертохвостю.
- Да не дрейфь. Я свой. При мне хоть самого Волка понось.
- Почем я знаю. С каждым днем все хуже и хуже жизнь делается. Никакого порядка не стало…
- Это ты самое зернышко колупнул,- подхватил Крот.- И прежде порядка было мало, а нынче хоть совсем из подземелья морду не кажи.
-Ой, ой, ой! Чья бы корова мычала, а твоя бы молчала. Знаем, знаем,- заверещала Сорока, важно восседавшая на еловой лапе.
- Вот еще вертихвостку леший занес, - негромко сказал Крот и, сложив лапки на груди, заговорил с достоинством. – Вот не смыслите в бизнесе, так и помалкивайте. Это в нашем лесу провозгласили, что ремесло мое вредное, а в других местностях, в джунглях, к примеру, - оно считается полезным, там почетят нашего брата, не слыхали!? Надо бы следить, что в природе происходит, интересоваться, как в других краях поживают-промышляют.
- Заливаешь,- пробормотал Пенек и уснул. Сорока же спрыгнула на траву и крикнула
- Ты ж спекулянт первостатейный, на тебе ж пробы негде ставить…
- меня за что гоняют, за что хают шарамыжником, скварыгой, вообще всякой дрянью крестят? За мое же доброе и отзывчивое к вам отношение, за мою же вхожесть в положение нуждающихся. Рыщешь-рыщешь, роешь-роешь, света белого не видишь, чтобы только услужить, ублагостить всякого, кто нужду в чем имеет. Тебя, Сорока, я хоть единственный раз продинамил, а?
- Попробовал бы! – брякнула Сорока.
- Да что б у меня все ходы водой залило! Я и пробовать не намерен. Я ведь профессионал, я ведь бизнесмен! Мне репутация дороже злата-барыша….
Сорока не дослушала речи Крота, потому что не переносила ораторства других, и улетела. А Крот принялся тормошить дрыхнувшего Пенька.
- Слышь, друг, пойдем со мной, развеешься, - уламывал Крот Пенька. Но тот кряхтел и отмахивался:
- Да ты хоть послушай куда зову, - не унимался Крот. Он притиснулся к Пеньку и заворковал сладкозвучно:
- Нынче у Божьей Коровки именины. Не знал!? Всем известно, она дамочка скромная, чистоплотная, гостям всегда рада-радешенька. А тут такое дело – именины. Пойдем, поздравим. Знаешь, как она возликует одиноким сердцем! Пропоем ей: « Хеппи бёфдей ту ю! Хеппи бёфдей ту ю! Хеппи бёфдей, хеппи бёфдей, хеппи бёфдей ту – у – ю!»
Пенек шевельнулся, но не за тем, чтобы встать и идти с поздравлением. Ему под солнышком сделалось парко, и он немного разбалахонился. Тяжкий дух шибанул в Крота. Он поморщился, задержал дыхание, сколько хватило терпежа, подумал: «Фу, гнилушка, разэдакая». Кроту Пенек нужен был в компанию, как собаке пятая нога. Но Божья Коровка намекнула намедни, когда Крот как бы случайно заглянул к ней и получил выгодный заказец, что Пенек был бы желанным гостем. Вот Крот и усердствовал.
Наконец, хоть Пеньку и лень было куда бы то ни было идти, но того менее было способности препираться с зазывалой, он и согласился.
Крот извлек из сумки флакон туалетной воды и сказал:
- Вот сейчас свежесть облика наведем, и взыграешь духом, - и щедро опрыскал Пенька пахнувшей гвоздичкой влагой. Пенек и в самом деле повеселел, приосанился.
-Что это? – вдруг воскликнул он. Крот глянул себе под ноги.
- Ах, растяпа, обронил,- ответил он и бережно поднял с земли сверток. – Ла – н – ды – ши. Божья Коровка слезно молила добыть ей к празднику пучок ландышей (этот как раз и был тот самый выгодный заказец, что получил Крот от именинницы). Говорит, обожаю ландыши. Говорит, сыщи, голубчик, век не забуду.
- Брешешь! Я уж не упомню, когда в последний раз ландыши видел в наших палестинах.
-Ну это – места знать надо, - с удовольствием ответил Крот, заворачивая бумажный кулек и пряча его обратно в сумку.
- Слышь, Крот - зашептал Пенек, озираясь,- они ж в охранный реестр вписаны, где и есть – не тронь!
- Ба! Ты не мне, Лисе скажи про то. Она с Волком указов не читает, даже когда сами подписывают, должно быть, по слабости зрения. У них в дому, если хочешь знать, ландышевая водичка из водопроводного крана капает. Кап-кап-кап.
- Ишь куда закинулся. Волк и Лиса! Эк тебя метнуло… А насчет того, чтоб у них краны подтекали – это ты наблекотал.
-Я ж образно выражаюсь, вникать надо.
-Наблекотал насчет кранов, точно. Я хоть и не бывал зван к таким важным персонам, да уж без промаха знаю, что в их резиденции такого недогляда не допустят. У них пылинке не дадут присесть. Взашей гонят. А ты про краны врешь бессовестно.
Крот готовно поддакнул:
- Известно, не нам чета, в райских кущах пасутся. Своя рука – владыка.
Они продвигались медленно. Обогнули пышный ельник, похожий на валы кучевых облаков, выбрели на борозду, прорытую для пресечения низовых пожаров, и пошли по ней, совершенно не примечая трепета движений в природе и красоту жизни.
Переправившись через круглогодично журчащий сточный ручей, чернявой жидкостью которого лесное население остерегалось пользоваться даже и для мытьевых нужд, они полезли нетореным путем в чащу. Пенек тут же загрустил вслух о запущенности леса, но не артачился, продирался вслед за поводырем.
У полуистлевшей валежины Крот встал и, цыкнув на отдувающегося Пенька, проприслушался, поозирался шпионским манером. Убедившись в отсутствии доглядчиков, он поволок приятеля куда-то вниз.
Кабаниха встретила незваных гостей глухо. Крот приветствовал ее, она же сопела и тучилась. Пенек затаился в уголке, не смекнув вникать в намерения Крота. А тот извлек из-за пазухи склянку и, поставив перед Кабанихой, сказал:
- Как обещал. От сердца, можно сказать, отрываю. Хай-фай бродило. Высший сорт. С пол-коготка на флягу – куда с добром!
Хозяйка пояснела глазками, но вцепилась в банку молчком, откупорила, понюхала. Ой, как кстати была ей подрука Крота. Не то вот-вот грозило стопорнуться подпольное производство хмельного зелья, и все ввиду недохватки бродильного компонента. Но ни один лучик внутреннего ликования самогонщицы не проник наружу. По обыкновению она хмыкнула, не глядя сунула банку в сторону и прогнусавила простудно:
- Хи-фи не хи-фи, а пахнет вроде, чем надоть.
- Ну, слепому очков не подберешь, - сыграл в обиду Крот.
Кабаниха развернула свое кряжистое тело тылом к гостям и зазвякала в углу перебираемой посудой. Потом предстала с бутылью.
-А вот это хи-фи знатное, огонек столбиком. Сам знаешь, не балую водичкой.
Крот с поклоном принял ошеломляющую сознание жидкость и вдруг решил укорно пощекотать хозяйку:
- Слышь, Кабаниха, а ты хоть сознаешь в дремучести своей, что недоброе дело совершаешь. Спаиваешь лесной народ! Вчера вот Уж наклюкался твоей фирмы и лягушек гонял по долам, а потом умаялся и уснул, спутав ноги Цапле. Само собой, барсуки замели его и по-свойски приструнили. Но кто ж не знает, что Ужик существо безобидное. В облике когда, никого не тронет, не заденет хвостом. А тут руководство разума утратил и нате.
Приобыкшая к увещеваниям и административным неприятностям Кабаниха не огрызнулась. Она только просительно промямлила:
- Еще-то добудь бродила. Надо шибко.
- Ладно, будет! – великодушно посулил Крот.
Он навесил спиртную фляжку Пеньку на ощеп коры и на выходе сердобольно промолвил товарищу:
- Да. Нудит Кабаниху судьбина. Многодетная. Поди-ка, прокорми честно дюжинный приплод. Повертишься. Рисковая жизнь, и доходец не ахти какой. А что попишешь!?
Пенек вслух присочувствовал:
- Куда только глядят компетентные органы! Никакой поддержки матери-героине. Никакой опеки. – Но мысленно приговорил другое: « Расплодилась. Нищеты настрогали, а обеспечивать кому, обществу? Если все так пойдут простаться ежегодно, что же тогда? Не напасешься на прорву».
Тем сроком Божья Коровка хлопотала с готовкой угощения. В погребке на задворках ее жилища многомесячно собиралось продуктовое «энзе» к праздничному столу. Как всякая хлебосольная хозяйка, Божья Коровка тревожилась о достатке застолья. Не приведи господи, чтоб недохватка блюд случилось. Что тогда скажут, что подумают гости!? Лучше сквозь землю рухнуть, чем перенести такой стыд в яви.
Словом, при твердом ожидании пяти-шести гостей, званых и напросившихся, Божья Коровка накухаривала, как на Маланьину свадьбу. По солнышку, взошедшему на полдень, она видела, что не успевает. Но авось и гости запоздают, как водится.
В минутные паузы она мечтательно застывала, чему-то отрадно улыбалась и вздыхала. Несколько раз пролетом объявлялась Сорока. Из сора ее трескотни пала в сердце Божьей Коровки весточка о грядущем посещении Пенька, ведомого Кротом. « Ах, неужели исполнил чудодей», - кланялась она мысленно Кроту. Суховей былых разочарований Божьей Коровки, не назойливавшей сердечному полюсу – Пеньку, однако тяжко стывшей в безответности чувств, иссякнул. Вот-вот должен был на пороге ее дома предстать собственной персоной предмет желанный. Божью Коровку непостижимо влекло к Пеньку. Что? Почему? Может быть, игра природного жанра, как выражаются в таких случаях муравьи – лесные летописцы.
Между тем гости и впрямь давали хозяйке временную фору. Благодаря чему Божья Коровка почти окончательно управилась. Оставалось там да сям кинуть последний штрих и торжественно возгласить: «Кушать подано, друзья. Пожалуйте к столу».
На полянке в окружении поющих незабудок, непоклонных колокольчиков, кудрявого зверобоя-целителя нешуточно серчал Крот. Уже виделась крыша лачуги любвенесчастной Божьей Коровки, когда Пенек просто сел на земле, упехался. Крот, разумеется, сознавал, что надо бы обождать, пусть трухлявая колода отдышится, взбодриться и в способности самостоятельно дойдет по назначению. Но было бы опрометчиво оставить Пенька здесь одного. Разомлеет, не стронется без понуждения. Однако и томиться в преддверии Кроту совсем не улыбалось. В его нутре уж давно кишка кишке марш играла. Он прохаживался взад-вперед, расшугивая музицирующих кузнечиков, и вдруг осветился: «Ах я недотыка. Тяпну-ка кабанихиного пойла и этому приложиться впору, зарядится». Подумано – сделано. По хлебку, другому ошпарили глотки. Пенек оживился, выкарабкался из шахты молчания.
- Интересно, Крот, сколько у Коровки пятнышек? Не знаешь?! Сейчас приду и считать стану родинки ее. Занимательно. Прелюбопытно.
У порога обители ненаглядной и дражайшей Божьей Коровки топтался Еж. Он прижимал к груди букетик опавших листьев, собранных в разных местах с любовным тщанием. Завидев его, Крот хмыкнул в сторону:
- Тоже кадр. Вздыхатель млечный.
К Ежу Крот испытывал природное презрение. По всем статьям «клубок колючек» есть ничтожество – вот! Комментариев Крот не давал за очевидностью факта. О чем толковать, любезные, когда, извольте, наглядность перед носом: даме сердца приносить лиственный веник. Умора. Даже в баню не годится. Даже пол таким не выметешь.
-День добрый, - сказал Еж подошедшим.
Крот хотел было ответить положительно, как вдруг расчихался.
-Надраился наждачкой, хоть бы пыль отряхнул. В нос прет, - очухавшись, наскочил он на Ежа. Тот смущенно-мирно извинился. Он действительно прошелся кусочком средней зернистости шкуркой по своим иголкам, чтобы невзначай кого-нибудь не поколоть в доме именинницы, к которой, впрочем, шел лишь с поздравлением, без намерения гостевать, хотя и был зван. Еж, некрикливо называвший себя гражданином леса, был упористым, неотступным существом во всем, что касалось общественных дел. Подвижничество поглощало его целиком, и потому, верно, о личном обустройстве, о сотворении семейного очага, к примеру, заботиться было ему недосуг. О его многогодичном неумелом ухаживании за Божьей Коровкой сочиняли анекдоты. Крот намедни состряпал такой: дескать, Еж – таки объяснился с Божьей Коровкой, сговорились, открутили « потешную» свадебку, чинную, как поминки, а на ночь глядя, жених-молодец удрал на дежурство в природоохранный пикет и с неделю не объявлялся. Божья Коровка заказала заупокойную службу и нареклась вдовицей, а тут…
Хмельной настой Кабанихи подзуживал Крота потузить Ежа словесно. И вместе с тем Крот, по роду деятельности привыкший к приемам благорасположительности со всяким существом по вероятию рано ли, поздно ли обращавшимся в клиента, дальновидно прикусил язычок.
Божья Коровка услыхала говоры у крыльца, скинула передничек и предстала в отворенной двери.
- Здравствуйте, гости дорогие, - задорно воскликнула она. – Проходите, проходите. Добро пожаловать!
Крот, самодовольно осклабясь, вручил имениннице сверток с ландышами и, кивнув через плечо на Пенька, проговорил:
- Все, как заказано, хозяюшка. В полной комплекции. Принимай!
-Ах, унежил душу, - шепнула ему Божья Коровка и благодарно пожала Кротову лапку.
Пенек шатко ступил на порог и привалился к спине Крота. И они провыли поздравление: «Хеппи бефдей ту ю…» Божья Коровка сделала им книксен.
Еж, вручив свой гербарий, хотел ретироваться, но хозяйка удержала его бархатным взглядом своим и ласковым словом.
Крот, не ожидая приглашения, занял центральное место у прямоугольного стола и, сказав –« по-моему, кворум наличиствует», принялся разливать кабанихину горькуху.
- Неужели нельзя без этого, - укорно заметил Еж.
- А без «этого» кровь стынет, - возразил Крот и потянулся бутылкой к стаканчику сугубого трезвенника Ежа, но тот накрыл его ладонью.
-Ладно. Глухим дважды не читают молебен, - сказал крот и возгласил подобающую случаю здравицу виновнице торжества.
Вскоре застолье расширилось. Сначала влетела заполошная Сорока и сама себя обслужила на предмет «штрафной». А следом припорхала парочка мотыльков, являвшихся дальними родственниками хозяйки, тихохонько усевшихся рядом с Ежом и не открывши рта для речи в продолжении всего празднества.
Пиршество потекло заведенным порядком. Пили, желали, говорили.
Прикладные беседные темы всякого рода застолий неизменно гаснут, отступают перед насущнейшими проблемами бытия, что у каждого гражданина в печени бродят. Давно началась болезнь леса. По стариковским заметкам и обмолвкам никак не позже тех сроков началось, когда невесть куда сгинули в одночасье спокон веков слывшие неистребимыми Кикимора, леший, Старичок Лесовичок, присная честь и нечисть лесная. Обывательский сквозной погляд на природу не вдруг разглядел, как организация лесной жизни стала походить на перегруженный перекресток дорог, где вышла из строя эксплуатации светофорная система и на беду не случилось поблизости ни одного служебного лица, по предписанному ли долгу или вдохновенно свышерангового способного упорядочить мельтешение транспортов. Сделалась пробка, неразбериха, хаос, все лезут проскочить и потому стоят запорно и только орут клаксонами, да рычат холостыми двигателями.
Формально лесную республику возглавлял серо-рыжий альянс, опиравшийся на природную конституцию, исходные положения которой от века не сыскомы. Но Волк и Лиса едва ли не первыми обнаружили крушение ветхозаветных устоев, и, не прокламируя своей политической линии в новейших условиях, исподволь подготавливали отступление в заповедные территории, где специальными заботами худо-бедно сохранялись возможность жить – поживать, размножаться – почивать.
Углядливые граждане леса всплеснули руками и всеми четырьмя. Надо же что-то делать! Надо же спасать лес и себя, и главное – потомство! Ведь всем-всем карачун будет, если не пошевелиться…
…Сорока ораторствовала с пеной у клюва, себя забрызгивала и стольников орошала слюной:
- Это ж как дважды два очевидится. Сгибнем все. Попомните мое слово – сгибнем внеочередь и чохом. Помните, провели поперек леса энергетическую жилу, высоковольтку? Никто ничего не знал, ни с кем ни о чем не советовались, а взяли и сделали. У них, видишь ли, индустриализация народного хозяйства – сама видела прокламации – а нам тут под сотенными напряжениями летай. Они протянули свою жилу, а мы мирнехонько сглотнули дулю. Ладно, чего там, лес большой. На той просеке уж второе поколение подлеска в стволы входить стало, и тут новое новшество удумали. Им пространство под высоковольткой заселить понадобилось, будто иных территорий не бывает. Участки, огородики нарезали, задницами в небо уперлись и давай – сажать, растить продукты. Пусть бы прокорм выизрастал – овощ, фрукт какой родился. А то ведь какую пакость вывели?! А!!! Колорадский жук !!! ну отрава!.. Компетентно заявляю. Попробовала было одного. Батюшки, чуть не загнулась. И нет ему супротивника средь нашинских. Ни одного гиганта нет. А он и нахальничает напропалую. Да-да. Сгибнем все. Вот Увидите…
- Полно тебе кликушествовать, - ехидно заметил Крот. – Природы-матушки всем вдосталь будет.
- Тут вы, пожалуй, заблуждаетесь, - очень-очень серьезно сказал Еж и, глотнув черничного крюшона, продолжил: - Поблагодушествовали мы довольно. Дела лесные, в самом деле, предкризисные, а может и хуже того. К катастрофе движемся!
- Неужели? – удивился Пенек.
- Пужают, - сказал Крот. – Начальство зорко дозорит, не допустят.
- Какое начальство!? – заверещала Сорока, - Волк и Лисица?! Ха! Разевай пасть, раскрывай клешни. Они ж первыми пятки смазали. Если им в заповеднике житье не покажется, так они в зоопарк сдадутся, на даровые харчи, Знаем, знаем…
Бедная Божья Коровка! Как она жаждала встречи с Пеньком. Ей столько раз грезились танцы на этой вечеринке, ритмические колыхания в объятиях мил дружка… А вместо чаемого опять – опять политические дебаты. Скучно, гости! Когда же жить-то? Не митинг, чай. День моего ангела. А у вас – ползущая с языков канитель….
Гости не слышали немой мольбы хозяйки, загорюневшей в укромном месте. Не одумывались гости. Бурлили.
Крот, конечно, просто озорничал в беседе, потому что не тяготился общими проблемами леса. По его взгляду все доморощенное в лесу вообще никуда не годится и надо бы перенять сполна законы джунглей – там-то дело сумели поставить, всяк сыт и присосуществует.
Сорока…- этой что на язык сядет, то она и пушит. Уж такая у Сороки специализация сознания.
Еж истово увлекался разъяснением резонов за переустроение лесного общества, агитировал всех вступить в некий союз.
Очень странным выглядел Пенек. Что-то небывалое происходило с ним. В бытность свою Деревом он привык обращаться с идеями, как иные пользуются отрывным календарем – сорвут текущий листок, прочитают развлекательно-поучительную информацию, скомкают и – в мусор. Когда же Пенек стал пеньком, то словно впал в летаргию. И вот сейчас, слушая
апокалиптическую трескотню Сороки, анализирующие состояние момента речи Ежа, Пенек сильно разволновывался. Сам-то он почти и не высказывался. Раз-другой о чем-то наивно спросил, потом вдруг в сердцах воскликнул: «И я на опушку выйду. Заслоню собой лес от приступа», - и надолго замолк…
Никто не заметил, как Пенек задымился. Произошло самовозгорание. Поднялась паника. Крот кинулся плевать на чадящие участки тела Пенька. Сорока, покружив бесплодно, унеслась в окно разносить по окрестностям весть о факте, приключившемся с Пеньком на именинах Божьей Коровки. Мотыльки забились в угол. Божья Коровка потеряла сознание.
Один лишь Еж сравнительно скоро нашелся и стал действовать сообразно обстоятельствам, то есть схватил ведро с дождевой водой и приступил к ликвидации очага пожара.
Дыма было невпродых, но живого огня никто не видел…
Прибывшие через час на место трагедии любопытствующие и прочие лица ахали и вздыхали, разглядывая несколько крупных головешек и кучу древесной трухи – все, что осталось от несчастного Пенька.
Свидетельство о публикации №210102800394
Александр Самоваров 29.10.2010 17:44 Заявить о нарушении
Я с огромным интересом читаю Ваши произведения! Они удивительны!
Давно не читала такой...ммм...такой добротной(мне кажется, это слово очень ёмким и выразительным, правда!?)..такой фантастической(!!!) фантастики!
У Вас стало одной поклонницей больше!
Желаю Вам творческих успехов!
С уважением, Галина.
Анатоль Залогин 29.10.2010 21:28 Заявить о нарушении
Александр Самоваров 29.10.2010 22:13 Заявить о нарушении