венские каникулы

 
   Ночью  Вену  засыпало  снегом.  Я  просыпаюсь  рано,  еще  на  рассвете,  и,  подойдя  к  окну,  наблюдаю  за  высадкой  небесного  десанта  на  крыши,  улицы,  мосты,  и  в  воду.  Стоило  бы  дать  волю  Моцарту,  но  еще  слишком  рано,  а  мне  не  хочется  никого  будить.  Торжество  ликует  лишь  внутри  меня – и  остается  там  же.  Сам  Амадей  перебирает  клавиши  клавесина  в  моей  голове,  но  я  возвращаюсь  в  постель.  Нина  спит,  отвернувшись  к  стене  и  тихонько  посапывая.  Чувствую  под  одеялом  ее  тепло.  Я  дарю  улыбку  потолку  и  закрываю  глаза.
 
   Днем  мы  отправляемся  на  прогулку.  Завтракаем  в  центре  города,  в  современном  кафе  из  стекла  и  гипсокартона,  нелепой  коробкой  распластавшемся  среди  всей  этой  готики,  упадочного  барокко  и  югендстиля.  Но  тем  и  примечателен  этот  карточный  домик,  что  он,  как  и  мы,  не  вписывается  в  интерьер  кукольного  городка,  но,  как  и  мы,  неизбежен  в  этом  герметичном  мире.  Оранжевые  снегоуборочные  машины,  пестрящие  за  большим  окном,  еще  один  тому  пример  в  подтверждение.
   После  завтрака  заходим  к  портному – забрать  заказ.  Старик  приветлив  и  улыбается  еще  шире,  и  еще  ярче  сверкает  его  новенькая  вставная  челюсть,  чем  неделю  назад,  когда  мы  были  у  него  в  прошлый  раз.  Пока  Нина  пропадает  в  примерочной,  мы  болтаем  с  ним  о  старых – добрых  временах.  Портной  решает,  что  я  англичанин.  Не  пытаюсь  его  переубедить.  Когда  Нина  возвращается  и  говорит,  что  все  в  порядке,  я  расплачиваюсь,  и  мы  уходим.
 
   Вечер  наступает  незаметно,  но  зажженные  гирлянды  фонарей  застают  нас  в  номере.  Снова  идет  снег.  Вместо  Моцарта  все  звуки  в  комнате  поглощает  Joy  Division.  Их  музыка  в  большей  степени  подходит  нашему  сегодняшнему  настроению.
   Мы  занимаемся  любовью.  На  что  это  похоже?  Наверно  это  то  же  самое,  что  предпринять  побег.  Сам  акт  нашей  любви  есть  попытка  к  бегству:  внезапная,  поначалу  растерянная  на  незнакомой  местности,  но  столь  же  необходимая  и  неминуемая,  как  этот  день  в  чужом  городе,  как  снег,  сошедший  с  гор  и  растворившийся  в  Дунае,  как  голос  мертвого  мальчика  Яна  Кетриса  вместе  с  венским  сумраком.  Все  взаимосвязано.  Невозможно  разрушить  старый  мир,  не  создав  себя.  Невозможно  создать  себя  без  любви  к  другому.  Любовь  к  себе  лишь  тешит  наше  эго,  но  не  она  есть  главная,  основополагающая  сила.
 
   "Возлюби ближнего своего как самого себя" - настаивал Иисус. Возможно ли это? Возможно. Но только если это касается двоих. Сын Божий был неисправимый романтик: если ближних становится больше хотя бы на одного, заповедь обращается в насмешку. Но когда есть ты и я, и есть где укрыться от снегопада, и от рыбьих взглядов туристов с их дурацкими фотоаппаратами, широта и долгота не играют уже никакой роли, как и твердое убеждение в том, что только ты сам способен принять и осознать самого себя таким, каков ты на самом деле. Только так возможно преодолеть ужас перед открытой дверью, чередой одинаковых дней и неизвестностью того лабиринта, которому сто имен. У меня получилось, и я знаю, что и у тебя получится.
   И тогда можно сделать следующий шаг.
   Приходит время, и мы вскрываем пакеты от портного. Внутри офицерская форма SS: фуражки с орлом,  образца 1929 года, черные мундиры с серебряным кантом на воротнике, черные галстуки, галифе, сапоги. Белые рубашки по торжественному случаю. Старик потрудился на славу, даже проставил на каждом предмете фирменное клеймо "bеstе Mаssаrbеit". На левый рукав мундира обычно повязывалась свастика, но нам она ни к чему. Кожаные плащи поверх мундиров.
   Глядя на тебя, я понимаю, что не видел женщины прекрасней. И пусть Третий Рейх никогда бы не допустил подобного (я не слышал, и не думаю, что такое было возможно, чтобы женщинам  позволяли облачаться в форму высшего командного состава SS), но, в конце концов, это совсем не важно. У нас свои игры.
Боюсь, что и нашего оружия старые наци не одобрят,  но что может быть лучше в городском бою, чем израильский "узи"?
   Пока я проверяю оружие, ты делаешь нам по паре дорожек на стеклянной крышке журнального столика.
   Кокаин бодрит. Последние кристаллы растворяются на  губах, когда я тебя целую.
   Легче всего проверить любовь войной.  Для этого все готово.
   И мы выходим в город.
 
2008