Городок тихий и спокойный, сплошь аристократичный. Река. Паром. Лиловые сумерки. Где-то вдалеке гремит железная дорога, как рокот перемен. С минуты на минуту паром должен отчалить. К причалу спешит невероятно тонкий, смешной человечек, придерживая цилиндр. Он, безусловно выходец этого городка, но совершенно ему не принадлежащий: такой же изящный, но стремительный, такой же воздушный, но слишком звонкий. Молодая кровь, покидающая давно не юный организм.
Мерная дробь каучука о брусчатку, легкие, почти не уловимые шаги. Листопад в самом разгаре октября и тот громче, и тот ощутимее, чем эти шаги и эта дробь. Неприметный, не поражающий красотой или блеском одеяний юноша, - да где там! - юнец, подобный теплому дуновению ветра в липовом саду. Рядом с ним так же неприметный, так же будто бы не здешний, шагает пес, отмеривая камень за камнем к парому, который должен отвезти на встречу с новым удивительным миром.
Вот они подходят к парому, пропускают кипящего, бурлящего человечка вперед, поднимаются и замирают у поручня. Вдыхают свежий речной воздух на полную грудь, словно расправляя крылья, что куда более призрачны, чем ожерелье паутины в августовском небе.
Тонкий человечек, кажется, просто не в силах остановиться. Кажется, он пересечет паром, рухнет в реку и вплавь доберется до противоположного берега. Но нет. Он просто влетает в дальние перила и замирает, всем видом демонстрируя нежелание обернуться. Странно, за ним ведь никто не шел. Для кого этот ломкий, пропитанный протестом спектакль?
Пес, набравшись смелости у речных ветров, оглядывается по сторонам, принюхивается, смешно склоняет голову на бок наблюдая за другими людьми. Порывается подойти к ним, поздороваться, подружиться. Он молод, открыт всему миру, как и его хозяин, который неподвижно замерший на своем месте, подобный статуе. Пес все же тихонько сбегает, в его мозгу есть уверенность в том, что хозяин здесь замер надолго. Пес пробирается между людьми, коих не так уж и много, тычется холодным, влажным носом в коленки и ладошки. Участь быть обласканным вниманием не избегает и человечка, так отчаянно не желающего обернуться к призракам тех, кто должен был заламывать руки не желая его отпускать. Или, быть может, к тем, кто с радостью провожал его, как это часто бывает с надоедливыми родственниками.
Парень присаживается на корточки, теребит холку пса и улыбается, как старому знакомцу. Глаза его искрятся радостью и неподдельной благодарностью за тепло и дружелюбность. Надо отметить, что звонкий человечек красив, как ангел. Белокудр, голубоглаз, с чувственнын изгибом губ и аккуратным носом. Сама чувственность с примесью исконно осенней грусти.
Пес ластится, даже тихо гавкает, чтобы не привлечь к своей персоне внимание. Виляет хвостом выражая крайнюю степень желания порезвиться. Припадает к доскам и лукаво поглядывает на неожиданно открытого человека.
А человек, как волшебник, уже извлекает из кармана маленький шарик, оплетеный золотыми нитками, и бросает на палубу. Мячик пружинит, подпрыгивает и возвращается человечку в ладонь.
Пес восторженно, ни дать, ни взять - ребенок в цирке, наблюдает за полетом мячика. Переводит взгляд на человека и будто бы спрашивает "ты ведь поиграешь со мной им?". Нет, пес однозначно, от всей широты собачьей дружелюбной души, покорен человеком с мячиком и ясным, как небо в январе взглядом.
- Только сильно баловаться не будем. Мы ведь не хотим помешать почтенным людям, - заговорщицки произносит он, пару раз подбрасывает мячик на ладони, а потом снова на палубу. Тот подпрыгивает высоко-высоко, приземляется почти перед носом пса и снова подпрыгивает.
Пес клацает пастью, но мячик не так прост, он ускользает из-под носа шаловливого создания, стремительно и весело. Пес выдает трель не то разочарования, не то охотничьего азарта. Лопоухий щенок, не иначе, мнит себя великим охотником, практически Акелой, если бы только пес знал кто это. Подпрыгивает чтобы ухватить мячик и мотает головой, победно рыча. Однако пес хорошо воспитан и опускает мячик под ноги человеку, ожидая еще одного броска.
- А ловко ты. Мой старый пес так ни разу его и не поймал, - улыбается человек, и снова отправляет непоседливый мячик скакать по доскам. Кажется, он даже забыл где находится и отчего печалится. Да и о печали своей он забыл совершенно.
Сорвавшись с места пес мчится по парому за мячиком. Временами едва ли не сбивая людей с ног. Клацает зубами, однако мячик на шаг впереди. Не замечая пред собой ничего кроме желанной цели пес со всего размаху врезается в своего хозяина, который пошатнувшись зажимает в пальцах мяч. Пес пристыженно сопит и прижав уши к голове, виновато смотрит на юношу.
- Снова шалишь, дружище? - ладонь опускается на загривок пса, проходится по шерсти. - Отведи меня к владельцу мячика. Наверняка покорил сердце ребенка своей выразительной мордой? Идем, идем...
Пес вновь вышагивает рядом, а юноша выстукивает тростью по доскам, будто презентуя марш никому не известной армии. Торжественно и величественно, совсем неуместно выглядящим в сравнении с его видом.
А тонкий-звонкий, кажется уже и позабыл о мячике. Снова с неподдельной тревожной печалью смотрит в темную воду реки.
Пес останавливается перед человечком, тихо, проникновенно гавкает. Юноша же протягивает мячик на раскрытой ладони. Однако в жесте этом скользит неуверенность. Как жаль, что пес не может описать того, кто бросил мяч!
- Простите... - голос чистый, но тихий, будто бы река и паром своим шумом ожесточенно глушат его. - Этот мячик... Он Ваш?
- Когда-то был моим. Но он, кажется, понравился господину псу, и я его подарил, - улыбается парень просто и открыто, тоже неуверенно.
Голос только расширяет горизонт обликов, которые стремительно вспыхивают на обратной стороне век. Губы юноши едва уловимым росчерком складываются в улыбку. Он поворачивает голову на источник звука и карие, теплые, однако таящие пустоту в глубине зрачков, глаза упираются в лицо визави.
- Боюсь, господин пес излишне нагл, - трость еще раз опускается на доски палубы, будто бы узаконивая слова. - И подарок... мм... излишен...
- Ну что Вы... Пусть играется, - тонкий-звонкий теряется, и взгляд его наполняется неподдельной печалью и теплом. - Господин пес хороший, надо платить ему радостью за радость.
Ресницы пушистым занавесом прикрывают глаза и юноша склоняет голову.
- От лица господина пса я благодарю Вас за подарок, - протягивает мячик псу. - Следи внимательно за подарком, дружище. Береги его, - пес с радостью забирает мячик и укладывается на доски, выплюнув мяч себе на лапы и накрыв мордой. Видимо, господин пес решил никуда отсюда не уходить до срока и стеречь подарок.
Юноша же растерянно замирает на своем месте. Пес все еще рядом, но что еще рядом? Кто еще? Где перила за которыми темные волны? Мир стремительно вращается вокруг него, едва ли не со злыми насмешками.
Человечек все понимает, хотя скорее чувствует. Он берет хозяина пса под локоть и подводит к перилам. Сам же отходит на шаг, чтобы не мешать.
- Спасибо... - проводит ладонью по перилам, смыкает на них пальцы, как утопающий на окаянной соломинке. Неожиданная помощь смущает и раскрашивает скулы румянцем. - И простите.
- Не извиняйтесь, - почти строго. Он бесстыдно изучает юношу, разглядывает восхищенно, как новое чудо света.
Юноша, как уже было точно подмечено, не блистает запредельной красотой. Черты его лица только начали подвергаться мучительному преображению переходного возраста. Короткие темно-каштановые волосы, которыми играется речной ветер; несколько грубоватые линии скул и челюсти, сочные губы и легкий, золотистый отпечаток солнечного лета на коже. Сам же юноша из тех, кто в будущем будет жилистым, невысоким, но и не приземистым, сильным. Однако едва ли это касается нашего мальчика.
- Отчего же? - чуть оборачивается к собеседнику. И в голосе сквозит, нет не гордость слепого, а искреннее удивление ребенка.
- Потому, что не сделали ничего предосудительного, - отвечает и улыбается. - Не стоит использовать слова там, где им не место, иначе они изотрутся и истрепаются.
- Разве извиняются только за что-то предосудительное? - легко улыбается, как ему кажется в ответ. - Я со своим непоседливым другом потревожил Вас. Не предосудительно, но все же неловко.
- Это совершенно не повод, - точно так же строго, как если бы журя за невинную, но в корне неправильную шалость. - В любом случае если бы я не хотел, я бы не стал играть с господином псом и помогать Вам найти точку опоры.
И не то, чтобы голос звонкого человечка причиняет боль, но звучит хлёстко, так, будто обвинили его и он старается оправдаться, зная, что на самом деле не виноват.
Юноша же тихо смеется. Смех, к слову, приятный - ласкающий слух.
- Сэр, - касается ладонью того места где, по его мнению, должна быть рука визави, - как Вас зовут?
- Ференс, - юноша вздрагивает, будто его током ударило, и совершенно несознательно отдёргивает руку, затянутую в тонкую перчатку. А потом, как будто чувствуя вину - возвращает руку, накрывая руку собеседника.
- Красивое ли небо сегодня, сэр Ференс? Показали ли нос неуклюжие, огромные тучи? - кажется или нет, но в голосе плещутся нотки лукавства.
Образы на обратной стороне век все сменяются и сменяются, ожидая решающей подсказки.
- Небо совершенно чистое, сэр, - спокойно звучит голос. Но смена эмоций на лице - фантастическая. Это почти невероятно: весь спектр от растерянной почти напуганности до упоения некоторой властью и страха перед этой своей властью. - Небо лиловое, сочное. Уже появляются перавые робкие звёзды...
- Вам нравится такое небо? - склоняет голову к плечу, смотрит и, будто бы, видит Ференса. Но нет, не видит. Может быть чувствует? Рука юноши уже выскальзывает из теплого плена, за мгновение до прикосновения проводит по лицу визави. Неслыханная дерзость, но вид у юноши такой, что не рассердишься, не обидишься.
- Нравится. Наверное. Для меня - несколько холодновато... - вот тут совсем пришлось напрячься, чтобы ещё и лицо не выдавало волнение. - А почему Вы спрашиваете?
- Я слеп, я не увижу ни неба, ни Вас, - убирает руку в карман, так как прячут нечто очень важное. - И пока Вы не растворились в окружающей меня темноте мне хотелось бы узнать какое сегодня небо.
Поправляет шарф на своей шее, плотнее затягивая.
- Я напишу это небо и Вас.
- Нет, почему Вы спрашиваете, нравится ли мне это небо? - нет, это не капризность и не требовательность. Так может только показаться, но это будет ошибочное мнение. Это скорее какой-то напор - воодушевлённый, но почти задушеный, чтобы не показаться слишком ярким, вспыльчивым и ненормальным.
Юноша вздыхает и смущенно улыбается.
- Мне хочется знать, как Вы выглядите. А это... А это я могу угадать по тому нравится ли небо... Не знаю как Вам объяснить, Ференс... - поводит плечом.
- Понятно.
Конечно, ничего уже не понятно. И от этого становится почти по-детски страшно. Ференс отводит взгляд, снова смотрит в воду.
- Куда или откуда Вы едете?
- Я еду проводить своего учителя, - закрывает глаза. - И занять его место, быть может.
Весь облик юноши с собакой пропитан неким умиротворенным романтизмом. Неким флером таинственности.
- Я еду к старому фортепиано, сэр Ференс. Если Вас это удовлетворит, - улыбается. - А Вы? Такой стремительный, многогранный, однако тревожно-лиричный, - не наугад, но без должной уверенности.
- Я... просто уезжаю отсюда. Мне больше нечего делать в этом месте, - старается отвечать как можно спокойнее. - Мне не для кого играть здесь.
- Вы музыкант или актер? - любопытство все же дает о себе знать. Становится еще интереснее - как выглядит этот человек, какая у него мимика, сверкают ли его глаза.
- Музыкант, - пожимает плечами. А слово получается - как название смертельной болезни. Как диагноз, как заведомое поражение перед миром. - Хотя... это они так считают. А я просто играю.
Кивает и замолкает на какое-то время. Выражение лица у юноши чуточку расстроганное, пусть и непонятно чем именно. Пальцы порхают над перилами, будь под пальцами черно-белые клавиши - с речной водой смешались бы тревожные переливы разбавленные терпкой вереницей нотных перепадов.
Ференс улыбается, последний раз смотрит на небо и отворачивается лицом к пустому причалу. И улыбается легко и горько одновременно, неосознанно поглаживая перила. Кажется, он готов вот-вот расплакаться, но слёзы почему-то не текут.
Пес, доселе смиренно охранявший мяч, поднимает голову, смотрит на своего хозяина, потом на Ференса, тихо ворчит, как умеют только собаки и вильнув хвостом гавкает.
- Что случилось, дружище? - опускается рядом с псом, гладит. - Чем ты недоволен?
Ференс переводит взгляд на пса и успокаивающе улыбается, будто извиняется, будто говорит "всё в порядке, господин пёс. Со мной иногда бывает"
Пес зажимает мяч в зубах и переворачивается на спину, забавно болтая лапами в воздухе. Его хозяин сокрушенно качает головой и улыбается.
- Подлиза, - тихо выдыхает юноша и, чуть пошатнувшись, судорожно цепляется за перила. На лице четко проступает испуг и раздосадованность.
- Что? - подхватывает под локоть с крайней обеспокоенностью. И в этом "что" - столько силы и фундаментальности, что на секунду Ференс кажется каменной стеной, за которой спрятаться можно.
Юноша, кажется, тоже решил, что Ференс стена, за которой можно спрятаться. Пальцы вцепляются в рукав Ференса.
- Я... Простите... - едва ли не виновато. - Потерял ориентацию в пространстве... - сел на холодные доски и прижался спиной к перилам. Глубоко вдохнул и медленно выдохнул, сжал трость до того, что костяшки побелели. - Приступы паники...
- Вы не от рождение слепы? - совершенно бестактно интересуется Ференс и закуривает, на этот раз глядя на собеседника с таким холодным любопытством врача.
- Нет, - качает головой и трет висок, - я потерял зрение несколько лет назад.
Пес тычется носом в локоть хозяина, подбадривая.
- Вот оно что... не привыкли ещё... - досадливо цокает языком и качает головой. - Ну, с таким верным другом, как господин пёс, Вам ничто не должно быть страшно.
- Да... - согласно кивает и чешет пса за ухом. Кажется, он справился с собой. Однако расстерянность в каждом движении.
- Ничего, думаю, раз Вы юное дарование - встретят Вас по достоинству и Вам ничего не придётся бояться, молодой человек. Таланты сейчас в цене. Вы... куда? В Париж? - Ференс очень старается не быть язвительным. Но больно он восхищается всеми музыкантами. Настолько, что ненавидит всей душой. Считая их недостижимыми целями.
- В его предместье, - поднимается на ноги. - Мне нечего делать в Париже, я вовсе не юное дарование, сэр, - отряхивается. - Я займу место своего учителя. Хотя едва ли кто-то пойдет учиться у слепого.
Юноша возмущен, хотя старается держать себя в руках.
- Пойдут, - беспощадно смеётся Ференс. - Обязательно пойдут. Слепые, знаете ли, куда тоньше слышат, а значит - куда большие виртуозы. К тому же в предместье Парижа вы довольно скоро станете достоянием. Так что не стоит прибедняться. У Вас великое будущее, даже если вы не станете великим музыкантом.
- Не мелите чепухи! - смех этот отчего-то задевает, больно цепляет что-то глубоко в душе. - Вы даже не слышали, как я играю. Прекратите издеваться.
- А я не издеваюсь, - фыркает Ференс. - Я знаю. Я вижу. И Вы можете мне поверить, - почти зло. - И может быть мне и хотелось, чтобы всё, что я говорю было чепухой, но нет. Так оно и будет.
Отчего-то хочется ударить визави. Юноша не понимает откуда столько злости у этого человека, но понимает, что злость скорее не на него лично, а на музыкантов в целом. Хотя музыкантом себя он никогда не называл. Он всегда играл для себя. Особенно, когда потерял зрение.
- Прости...те... - Ференс смущённо отвернулся, будто забыв, что визави слеп. То есть сначала просто отвернулся, а потом и вовсе зашагал куда-то вдоль парапета.
- Да чего уж там, - растерянно отвечает юноша, - не берите в голову, Ференс, - он не сразу понимает, что собеседник ушел. А когда понимает отчего-то грустно вздыхает и вперивает невидящий взгляд в воду.
Ференс ещё какое-то время совершенно не хочет понимать, что на него вообще только что нашло. Но, к сожалению - прекрасно понимает. И от того ещё более горько и стыдно. С чего это он сорвался на слепом очаровательном мальчишке, простоту и витиеватость которого уже причислил к величайшему чуду света?
Юноша же время от времени гладит своего пса, извиняется, что не может с ним сейчас поиграть. Он читает псу стихи, в пол-голоса, чтобы никто не слышал. Впрочем внешне все еще заметно, что он расстроен, пусть и улыбается.
Ференс курит и злится, злится и курит. А потом, как и должно ему, тонкому человечку, нервно подходит к недавнему собеседнику, и как будто нападает, обрушивая на него чеканные слова. Так извиняются дети, которым настолько стыдно, что они начинают злиться и огрызаться.
- Простите меня, я не хотел Вас обидеть. И да, если Вы не считаете себя музыкантом, у меня совершенно нет повода быть с Вами агрессивным и нервным. Я надеюсь, вы примете мои извинения, потому, что второй раз я просто не стану всего этого повторять.
Ференс с тирадой объявляется слишком уж неожиданно. Юноша замечтавшийся о своем вздрагивает и прежде чем обернуться с минуту приводит мимику в порядок.
- Не беспокойтесь, сэр, - улыбается. - Я не столь жесток, чтобы принуждать Вас повторять извинения, которые и в первый раз не нужны были. Вы не обидели меня, Ференс, но задели и расстроили, - и тут же, спохватившись, добавляет, - совсем немного.
- Я? Чем? Другие бы радовались пророчеству яркого будущего, - Ференс непонимающе улыбается и передёргивает плечами. "Какой странный малый" - думает он. - "Любой другой на его месте радовался... А этот..."
- Но мне оно не нужно, Ференс, - качает головой. - Разве похож я на того, кто жаждет признания? - и уже шепотом. - Мне неуютно в больших компаниях. Я просто люблю играть. Нашел в этом отдушину...
- Всем нужна компания, - пожимает плечами вспыльчивый Ференс. - Так или иначе. А если компания молчит и слушает, то её будто бы и нет, но с другой стороны она есть - незримая и мощная, наполняющая силами, чувствующая. Любой пианист в тайне мечтает об этом и не признаётся себе.
- Он моя компания, - указывает на пса. - Большей мне не нужно.
Ему непонятно отчего Ференс так настаивает на своем.
- Любой музыкант жаждет признаний и толпы, что разинув рты будет слушать все, что он будет играть, - спокойно продолжает юноша. - И так же молча уйдет, пресытившись. Вы хотите такого, Ференс? Я - нет.
- Я вообще не хочу ничего слушать о проклятых музыкальных инструментах. Была бы на то моя воля - я бы уничтожил Их. Все до единого. Чтобы ни к одному не прикасаться, ни один не слышать, ни один не наблюдать... - кажется, молодой человек снова заводится, уж слишком искрится его голос тонким звоном раскалывающегося льда. - Я ненавижу музыку, но это совершенно не значит, что я не жлаю Вам успеха... как, кстати Вас зовут?
- Дювиль, - улыбнувшись. - Отчего Вы ненавидите музыку?
Ференс в воображении юноши вулкан эмоций, которые стремительно сменяют друг друга, да так, что владелец не все замечает.
- Потому, что музыка - это проклятье. Тем более если ты совершенно бездарен, а от тебя чего-то просят. И каждый раз, когда ты опускаешь пальцы на клавиатуру, ты понимаешь, что ничего не можешь, а эти идиоты поливают тебя откровенной лестью. Гениев - они признают после смерти, бездарей - при жизни, и это не справедливо. Музыка - это убийца. Ртуть. Она разрушает судьбы. Вот потому я и не люблю музыку, Дювиль.
Всё - на одном дыхании. И перепадами от крика до шёпота. От отчаянья до откровенной язвительности в адресс самой Музыки.
Внимательно слушает визави. Если до этого хотелось ударить Ференса, то теперь хочется обнять и успокоить.
- У Вас голубые глаза, Ференс, верно?
- Да, голубые. Только это совершенно не имеет отношения к тому, о чём я говорю... - сокрушенно вздыхает и качает головой.
- Ну, я все равно не узнаю бездарь Вы или нет, пока не услышу Вашу игру, - разводит руками и умиротворенно улыбается. - А суть понятна. Правда, дружище? - кивает псу, на что пес звонко лает.
- С чего Вы взяли, что говорю о себе? - возмутился-смутился Ференс. Благо, Дювиль не видит его лица. А вот господин пёс - видит, но, благо, не умеет говорить.
- С таким жаром, страстью и обидой... Так ненавидеть музыку... Простите, если ошибся, - отвернулся, чтобы скрыть румянец стыда.
- Просто музыка сломала множество жизней и разбила множесто сердец... - Ференс качает головой и ложит руки на плечи парнишке. - Моё в том числе.
Молчит в ответ. Да и что тут сказать? Только накрывает руку Ференса своей и легко сжимает.
Ференс ещё некоторое время просто стоит и молчит, глядя куда-то через плечо визави, а потом, опомнившись, убирает руки.
- Ещё раз простите... Не стоило нарушать Ваше личное пространство.
- И вновь не вижу повода. Вы не сделали ничего предосудительного, Ференс, - тихо смеется. - Если Вас это успокоит - мне понравилось.
Дювиль оборачивается и лукаво улыбается Ференсу.
Ференс вроде и собирается что-то сказать, но совершенно теряет дар речи. Смотрит на Дювиля и моргает, глядя на него широко распахнутыми, почти детскими глазами. Почему-то перед глазами юноши проносится вся его жизнь, ещё не прожитая, та, что впереди, и единственное, что шёпотом выдыхает он совершенно случайно - болезненно и сладко, как стон:
- Мы же убьём друг друга...
На лице Дювиля растерянное, непонимающее выражение. Трость снова ударяется о палубу, возвращая спокойное выражение лица и умиротворенную улыбку.
- Не загадывайте так далеко, - доверчиво шепчет, приблизившись к Ференсу.
Ференс мотает головой, отгоняя наваждение и улыбается неуверенно.
- Конечно... да, конечно... Вы правы. Не стоит думать о будущем. Вовсе. Потому, что пока что его не существует.
Возвращается к спасительно-стабильным перилам, прижимается к ним, словно ища защиты. Прикрывает глаза, склоняет голову, пряча лицо. Дюваль запоздало смущен, поражен, удивлен.
Ференс смущен не меньше. Он то краснеет, то бледнеет и вообще слова сказать не может. Потому что ком поперёк горла. Бежал ведь от этого, чтобы прям на пароме начать всё ту же историю?
- Ференс, все в порядке? - тихо, от того, что непонятно здесь еще визави. Тянется рукой вперед и только упершись в грудь Ференса, убеждается.
А он стоит как вкопанный и не может ни слова произнести. Только дышит тяжело и всё время моргает невинно и поражённо. В его голове сейчас происходит что-то невообразимое, понятное и видимое только ему. А вот тем, кто мог видеть вполне могло показаться, что Ференс вот-вот схватится за сердце и грохнется на палубу замертво.
Жестом подзывает пса и положив ладонь ему на загривок отходит в сторону. Уже слышится шум с причала. Дюваль по-своему трактует молчание Ференса и не намерен обременять этого тонкого-звонкого человечка.
- Постой... - выдыхает парень вслед. - Что ты имел в виду, когда ты сказал, что тебе понравилось?
- Что мне понравилось прикосновение, - оборачивается Дюваль. - Понравилось Ваше тепло. Это не было вторжением в личное пространство.
- Понятно. И... часто у тебя так... бывало? - от волнения Ференс даже перешёл на "ты". Голос немного дрожал, как и весь тонкий-звонкий.
- Никогда, - качает головой. - Но я знаю, что так может быть.
Сейчас, как никогда, не хватает зрения. Сейчас, как никогда, хочется видеть собеседника. Чтобы понять, что происходит.
- В исключительных случаях... - улыбается. - С очень близкими.
- Понятно... - выдыхает. Не то разочаровано, то ли наоборот. В общем ничего не понятно. Даже Ференсу. Ему и страшно, и приятно, и соль на старую рану, и какая-то безрассудная надежда. И сомнение: а вдруг он всё не правильно понял?
- Пойдемте, - протягивает руку Ференсу. - Смелее.
Пес уловив нетерпение хозяина тянет Ференса за край пальто.
Ференc молча берёт парнишку за руку и покорно следует, задыхаясь от переживаний.
Дюваль спускается с парома, крепко удерживая Ференса за руку, как маленького ребенка. Идет по улицам полагаясь на память. Отстукивает танго своей тростью по мощеным тротуарам.
Он удивительно гармонично смотрится в этом городе. Но вот искомое место - небольшая, уютная кофейня, - наконец находится, а это Дюваль понимает по запаху.
- Прости, дружище, тебе туда нельзя. Я принесу тебе булочек. Обещаю, - треплет пса по холке, а затем поворачивается к Ференсу. - Пойдемте?
- Почему бы и нет... - Ференс смущается, как мальчик. И в то же время его одолевает такое невероятное эмоциональное возбуждение, что его аж колотит - настолько мощно и сильно получается всё.
Шарит по двери в поисках ручки. Открывает дверь и пропускает Ференса первым.
- Выберете место, Ференс? - смущенно шепчет спутнику.
И Ференс, подхватив Дюваля под локоть, с какой-то невероятной гордостью летящей своей походкой шевствует через весь зал к отмеченному им столику. Галантно отодвигает стул, помогает сесть. И столько в нем обольстительной легкости, что дыхание перехватывает. Сам же он садится напротив и с вызовом смотрит на всех присутствующих.
Дюваль откладывает трость в сторону, к счастью расположение вещей в этом заведении не меняется. К их столику подходит молодая девушка, официантка, улыбается Дювалю и только потом Ференсу.
- Дюв, тебе как всегда? - с тихим смешком осведомляется девушка.
- Да, как всегда. И заверни кренделей, я обещал угостить своего пса, - юноша легко улыбается, чуть склонив голову.
- А Вам, сэр? - официантка переводит взгляд на Ференса.
- То же, что и ему, - растеряно пожимает плечами юноша. В конечном итоге какая разница? Отчего-то Ференс остро ощутил себя не в своей тарелке.
Когда девушка уходит Дюваль тихо вздыхает и подается вперед, приблизившись к Ференсу.
- Вы снова молчите, Ференс, - грустно произносит юноша. - Я Вас чем-то задел? Простите, если это так... И...
Дюваль несколько растерянно умолкает. Он не до конца уяснил зачем повел Ференса с собой, не уяснил почему этот человек за ним пошел. С чего вообще рядом с этим человеком, незнакомцем, не чувствуется дискомфорт. И молчание визави только усугубляет ситуацию.
- Здесь я тоже чужой, - грустно улыбается Ференс. - Так привычно... А молчу я лишь оттого, дорогой мой, что не нахожусь что сказать.
- Там, на пароме, Вы были взволнованы, - нерешительно начинает Дюваль. - Вы можете ответить - чем? - руки юноши беспомощно мнут салфетку. Сейчас Дюваль и умиротворенно-собран, и взволнованно-расстерян одновременно.
- Я... о, друг мой! Чем только не был я взволнован... Но Ваша реакция на мое нахальное касание окончательно привело меня в растерянность... Хотя... А о чем конкретно Вы спрашиваете? - Ференс смущен и растерян. Скользит расфокусированным взглядом по потолку в поисках правильного ответа. Но есть ли он - правильный?
- Что же было в моей реакции такого? - склоняет голову к плечу, умолкает, когда приближается звон чашек на подносе. Дождавшись, когда кофе и круасаны перекочевывают на стол и официантка уходит, продолжает. - Прикосновения и слух заменяют мне зрение. Признаться, я был удивлен, Вы не походите на человека, который приблизится к кому-то не с целью втоптать в землю бушующим потоком эмоций, - отпивает глоток кофе. И вот что странно - движения абсолютно уверенные, ни намека на дрожь или растерянность.
- Давайте просто оставим это, - Ференс неуверенно и виновато улыбается. - Эту тему я считаю глубоко интимной и болезненной.
- Как Вам будет угодно, Ференс, - улыбается Дюваль. - Вы мне очень помогли, - поворачивает голову к окну. - Могу ли я Вас как-нибудь отблагодарить?
- Я не сделал ничего такого, за что стоило бы благодарить, - почти возмущается Ференс, едва ли не с детской обидой. - Не преувеличивайте, Дюваль.
- Позвольте мне решать сделали Вы или нет, Ференс, - греет пальцы об чашечку кофе.
Ференс только раздосадованно фыркает в ответ, отворачивается к залу, старательно не глядя на визави.
- Я не приму от Вас ничего в благодарность сверх того, что Вы уже сделали, потому, что не вижу в этом необходимости, - гордо и упрямо, будто ему только что предложили взятку, оскорбив до глубины души.
Со вздохом качает головой, едва заметно улыбаясь.
- Почему Вы пошли со мной, Ференс? - пальцы юноши касаются трости, будто проверяя на месте она или нет. - Останетесь ли, цунами подлунных миров?
- Я не знаю зачем пошел и не знаю, зачем Вы меня позвали, - с некоторым трагизмом отвечает юноша. - Не знаю, зачем останусь и как надолго. Да и стоит ли задаваться вопросом "зачем", "почему"? На них не бывает честных ответов. Всякий - ложен.
- Уж коли Вы останетесь любой ответ лишит меня сомнений, - тихо смеется. - Все, все, Ференс, я больше не буду пытать Вас вопросами. Я вижу с какой неохотой Вы на них отвечаете.
- Просто Вы задаете не те вопросы. Или я - не тот человек, которому стоит их задавать, - виновато пожимает плечами.
- Может быть, - едва заметно поводит плечами. Затем мило щурится, с долей лукавости в паутинках морщин в уголках глаз, улыбается тепло и ласково и все это только Ференсу.
- Да, в этом мире может быть почти что угодно, - улыбается в ответ Ференс, явно думая о своём. И в этих мыслях ему невероятно сладко и до слёз практически страшно. Этак его растерянность в глазах, и вечно испуганное почти детское личико... он умилителен до потери сознания, вот только Дювалю не суждено этого видеть.
- У Вас должно быть красивая улыбка, - Дюваль тихо вздыхает. В голову приходит крайне дерзкая и нахальная мысль о том какого было бы почувствовать эту улыбку своими губами. Юноша краснеет, понимая, что скорее луна исчезнет с небосвода, чем эта мысль станет реальностью. И не сказать, что Дюваля тянет к Ференсу, как к любовнику. Но как человек это сложное, многомерное существо притягивает неимоверно.
- У меня самая обыкновенная улыбка, Дюваль, - вздыхает, краснея. Ну, вот зачем парнишка так интересуется? Ведь неудовлетворённая душа музыканта-Ференса сейчас просто разорвётся на куски.
- Позволите? - тянется кончиками пальцев к Ференсу, рука подрагивает, как будто преодолевает электрическое поле вокруг собеседника. Выражение лица у Дюваля умоляющее, решительное. Юноша прикусывает изнутри губу до того хочется коснуться визави.
- Конечно... - совсем расстеряно. Ференс весь напрягается, дрожит от волнения. Ему кажется, что если прикосновение произойдёт, сердце просто остановится. Но тем не менее он разрешает.
Дюваль на мгновение замирает, словно в нерешительности. Закрывает глаза, как если бы был зрячим и хотел ощутить много больше, чем образ. И вот он с невообразимой нежностью касается подушечками пальцев уголка губ Ференса. Мягко, чтобы не вспугнуть этого человечка, ведет по губам. На лице Дюваля буря эмоций - от смущения до восхищения. Ладонь юноши змеей скользит по щеке Ференса, не теряя ни нежности, ни мягкости.
Ференс даже не дышит. Сидит, как каменное изваяние и только моргает поржённо и удивлённо. Нет, конечно он понимает, что Визави слеп, и он хочет знать, с кем общается. Знать в лицо, так сказать. Но что он. Ференс, должен делать в таком случае, если почва уходит из под ног, и не сидел бы он - точно упал бы.
- Вы невообразимо красивы, Ференс... - на выдохе, искренне и восхищенно, не прекращая, быть может первого и единственного, прикосновения. - Ангел... - по щекам Дюваля катятся жемчужины слез и, - кажется или нет? - слышно, как со звоном слезинки разбиваются о стол.
Ференс вздрагивает от этих слов. Тело непроизвольно шарахается назад, но он удерживает себя в прежнем положении. И хотел бы возразить, но слова просто не хотят произносится. Кажется, он и сам вот-вот расплачется. Губы предательски дрожат, он судорожно втягивает воздух и жмурится, стараясь держать себя в руках, но ничего не получается. Ференс плачет. Извиняется. Поднимается из-за стола и уходит в уборную, чтобы выплакаться как следует и умыться.
Дюваль же прижимает ладонь к груди, там, где в тесной клетке ребер-рифов рывками гепарда на охоте колотится сердце. Растирает слезы по пылающим багрянцем щекам. Делает судорожный глоток кофе, сдавленно выдыхает. Мысли сумбурным хороводом кружатся в голове Дюваля.
Ференс возвращается только черед полчаса. Нервным шагом, весь на взводе. Как сжатая пружина. Садится за стол. Переводит дыхание.
- Простите... Простите мне мою... несдержанность... - осипшим от рыданий голосом.
- Это Вы... Вы простите мою наглость... - сжимает трость, оставляет на столе деньги и рывком поднимается из-за стола. - Простите, что позволил себе слишком многое... Пал жертвой совершенства линий...
Дюваль стремительно идет к выходу, уверенно огибая столики. Вырывается на улицу в прохладу лиловых сумерек, пытаясь отдышаться. Прижимая ладонью стремящееся вырваться на волю сердце.
Ференс не сразу понимает, что вообще происходит и откуда столько стремительности. Он и сам-то не способен что-либо так быстро предринимать. Значит и в этом новый его знакомец - совершенен, значит, Ференс снова не ошибся. Юноша сгребает деньги Дюваля, оставляя вместо них свои и отправляется следом. Вырывается в прохладу уже почти что ночи.
- Дюваль! - окликает он юношу, - Куда это Вы собрались? Я, между прочим, из-за Вас оставил целых полчашки вкуснейшего кофе! - и в голосе столько добродушной иронии, как если бы старший брат журил мальчишку за то, что пришлось выполнять его капризы немедля, а не чуть погодя.
- Вернитесь и допейте... - Дюваль впитывает щекой прохладу шершавой стены. Голос его взволнованно прерывист и тих. - Что Вам нужно от меня, луноликий ангел? Нет, не отвечайте!.. Поздно... Уже слишком поздно спрашивать... - распрямляется, как пружина, стремительно и напористо. - Вы уже поразили меня в самое сердце... - смеется, устремив невидящий взор на Ференса.
- Во-первых, я хочу, чтобы Вы приняли свои деньги обратно. Во-вторых я хочу, чтобы вы успокоились, - спокойно отвечает Ференс и нежно сжимает плечи парня, позволяя себе прижаться к нему. - Я надеюсь, Вы благоразумны, и выполните обе моих просьбы.
- Ну, что Вы за невозможное создание, Ференс? Я Вам о чувствах - Вы же о деньгах. Я Вам о потерявшем ритм сердце - Вы же о спокойствии толкуете! - обвивает свободной рукой талию Ференса. - Ваша взяла. Бессмысленно противиться.
- Вот и... вот и... - Ференс, не ожидающий такого ответа, такой реакции, совершенно теряется, не находит, что ответить, а потому засовывает деньги в карман юноши. - Вот и чудно. Хорошо, что Вы не берётесь со мной спорить, Дюваль. Иначе я бы хорошенько отхлестал бы Вас по щекам.
А при всём при этом просто не может выпустить мальчонку из объятий.
Прижимается щекой к плечу спутника.
- Так что там с Вашим кофе? - улыбнулся Дюваль, проводя ладонью по спине визави.
- Чёрт с ним, Дюваль. Он уже остыл, - выдыхает в висок парнишке Ференс и улыбается неуверенно. - Так куда Вы собрались? Может быть, я провожу Вас?
- Это недалеко отсюда... - качает головой. - Но я отвлек Вас... И уже поздно, а значит никуда я Вас не отпущу. Пойдемте.
Поднимает голову, совершенно не намеренно скользит губами по щеке Ференса.
- Х-хорошо... - Ференс растерянно замирает и улыбается. - Пойдём. А куда, собственно?
- Я поведу Вас, - улыбнувшись берет Ференса за руку. - Мавр, идем. Пора проведать старый новый дом.
Пес срывается с места и несется к Дювалю. Сам юноша уверенно идет по улице, к дому своего учителя, к старенькому фортепиано.
- Только молю Вас, если там есть фортепиано... не стоит играть в этот вечер... хорошо? - несколько надорванным, нервным шёпотом, в котором столько страха, что он физически ощутим.
- Не стану, - качает головой. - Оно еще не мое, - чуть сильнее сжимает ладонь спутника. - Не бойтесь, Ференс, - тихий, успокаивающий шепот.
- Я просто не выдержу этих звуков... - почти умоляюще. - Я не готов сейчас к такому....
- Тише... - останавливается, приобнимает визави. Так, как обнимал бы ребенка спасая от страшного сна. - Никто не будет терзать Вашу душу... Обещаю.
- Спасибо, - настолко искренне благодарно, что это просто невозможно. - Вы добрый человек, Дюваль. Вы, даже если не понимаете меня, по крайней мере не мучаете.
- Не благодарите меня, Ференс, я ничего не сделал для этого, - ободряюще улыбается и идет дальше.
Домик, возле которого останавливается Дюваль, ничем не отличается от десятка своих соседей. Двухэтажный, небольшой, неприметный. Юноша открывает дверь потемневшим от времени ключом, толкает дверь и не решается войти внутрь.
Ференс так же замирает и даже забывает злиться на Дюваля за то, что тот передёргивает вопросы Ференса и использует их не совсем по теме. Перед этим домом он чувствует некий трепет, как и перед своим Визави. Ему кажется, что ему предложили таинство, к которому он не имеет права прикасаться.
Дюваль выдыхает и делает первый шаг, переступая порог дома. Из груди его вырывается сдавленный, сиплый хрип, так похожий на сдавленное рыдание. Но юноша справляется с нахлынувшими эмоциями и проходит дальше, зажигая свет. Подолгу замирает в дверных проемах, будто не решаясь идти дальше.
Ференс идёт на пару шагов отставая, будто боясь спугнуть или помешать, или опорочить... Он следит за каждым движением Дюваля и сам едва ли не плачет, проникнувшись силой момента.
Но Дюваль едва ли помнит, что с ним еще кто-то. Он полностью погрузился в воспоминания почти одиннадцати лет своих визитов в этот дом. Только одну дверь Дюваль не открывает. Стоит перед ней, приложив ладонь к старому дереву, но не открывает. За него это делает мальчонка лет семи, с огромными карими глазами, который входит в комнату с приоткрытым ртом, как будто за дверью другой мир, наполненный чудесными созданиями. Подходит к огромному, по его мнению, фортепиано, проводит ладонью по черному дереву и восторженно, счастливо улыбается. Дюваль тоже улыбается и вытирает выступившие слезы. Как много всего собрано в одном месте...
Ференс просто не выдерживает этого накала. Он быстро выходит из дома, останавливаеся на ступенях и закуривает, стараясь взять себя в руки. Он понимет, что не должен быть здесь. Понимает, что вообще не должен был следовать за мальчишкой, что ничем хорошим это в любом лучае не закончилось бы. У кажного есть свой дом и своя сказочная страна. Но только не у него потому, что такие ненормальные, больные люди, каким считает себя Ференс, просто не имеют на такое права. Он повсюду чужой. Появился, исчез - и ничего не изменилось. Случайный ветер, но иначе.
- Ференс? - Дюваль растерянно вертит головой, пытаясь определить где его спутник. - Ференс! - и в голосе юноши практически испуг.
Краем уха (а слух у Ференса хороший), улавливает зов и возвращается. Быстро, стремительно, как обычно.
- Да? Я здесь, Дюваль.
- Я решил, что... что Вы ушли, - сколько облегчения в голосе Дюваля!
Оставляет трость в углу, здесь он без нее прекрасно обходится. Пес привычно занимает свое место у окна, на пестрой подстилке, благоговейно выплевывает мячик и через несколько минут уже сопит, как говорится, в обе дырки.
- Нет. Просто позволил Вам побыть наедине со своими воспоминаниями, - тщательно пытается скрыть некоторое подобие зависти в голосе. Не хотелось бы задеть этим человека ни в чём не виноватого. Просто - нормального. Без той червоточины, что есть в Ференсе.
- С-спасибо, - Дювалю неловко за то, что он так расклеился. - Вы голодны, Ференс? - не знает куда себя деть. Столько противоречивых чувств раздирают сердце слепого мальчика! Хочется снова касаться визави и вопреки этому хочется забиться в самый темный угол скрываясь от сильных чувств.
- Нет, я не голоден... Я очень редко хочу есть... Не утруждайте себя, - улыбается несколько виновато. - Я, признаться, просто не знаю, что мне стоит делать и как себя вести...
- Можно Вас попросить побыть рядом? - подается всем телом вперед. - Можно Вас обнять, прекрасный ангел?
- Конечно, - пожимает плечами. - Наверное, в такие моменты очень не хочется быть одному... Не знаю. У меня никогда ничего подобного не происходило и не может произойти, потому, что я категорически не люблю людей.
- Не потому! - почти что крик, полный обиды и возмущения. Осекается и отворачивается. - Простите, Ференс. Я не имею права такое просить. Особенно, если Вы категорически не любите людей. А я всего лишь человек, чье сердце потянулось к Вам, - сокрушенно качает головой. - Не слушайте. Какое Вам до этого дело, верно?
- Мне всё равно некуда идти, - выдыхает Ференс как-то болезненно. - Почему бы мне не поддержать Вас в трудную минуту?
- Минута и вправду трудная. Вы меня совершенно не слышите, - тихо фыркает Дюваль. Однако не настаивает больше. - Упрямец... Ну, почему Вы не слышите? - почти расстроенно.
- Повторите, то, что говорите так, чтобы я понял Вас, Дюваль, - тоже начинает нервничать и заводиться. Потому что его тут едва ли не в открытую называют дураком.
- Хорошо, Ференс, я повторю. Наверняка покажусь Вам легкомысленным выскочкой и дураком... Не страшно, - подходит к собеседнику. Дюваль ниже Ференса, поэтому приходится поднять голову. Плевать на то, что он слеп. - Меня к Вам тянет. Я практически болен Вами. С чего вдруг? Не знаю. Искра, вспышка... - тараторит вдохновленно, взволнованно. - Только не молчите, умоляю!
- А что мне говорить, молодой человек? - Ференса вдруг одолевает невероятная злость, почти ярость. Правда, направленная на самого себя. Но у него всегда всё зашкаливает так, что выплёскивается наружу. На самом деле по большей части он просто растерян, взволнован. - Не позволяйте себе заболеть этим! Не делайте то, о чём потом будете жалеть. Вы же будете страдать всю свою жизнь. Вы же возненавидите меня совсем скоро. Я же... я же больной, испорченный человек! Вы же ничего обо мне не знаете!...
- И чем же Вы больны, чем испорчены? - отчаянно. - Страдать? Я уже страдаю - Вы отвергаете меня, - сжимает плечи Ференса. - Тогда добивайте! Если мои чувства не нашли отклика в Вашем нежном сердце - убейте.
- Да ты что, совсем с ума сошел? - хлёсткая, уверенная почти женская пощёчина. И ещё одна, чтобы привести мальчишку в чувства. - Ты не понимаешь, это же проклятье. Такие люди не могут жить! Это ненормально! Мы же мужчины. И ты, и я... И... И... Я невыносим, понимаешь?!
- Да я заметил! - срывается на крик. - Проклятье значит? Чего Вы боитесь, Ференс? Вы мне нравитесь и я не вижу в этом ничего плохого, - встряхивает Ференса за плечи. - Что в этом ужасного?
- Никто и никогда не поймёт этого. Будут смотреть на тебя как на прокажённого... Родители будут бояться отдавать тебе мальчиков на обучение... Зачем тебе всё это? И я... я же буду ненавидеть тебя за то, что ты прикасаешься к этой шкатулке дьявола, извлекая из неё звуки... - юноша дрожит, едва дышит, готовый вот-вот расплакаться снова. И в этом - столько боли, страха, но всё таки - желания как-нибудь реализавать себя, своё неправильное желание, своё проклятое влечение, свою нездоровую наклонность.
- С-сакр дье! - впечатывает визави в стену. - Меня это не пугает. Не пугает, слышите? - трясет Ференса, как яблоню по осени. - Я не боюсь своих чувств. Я не боюсь чужого мнения.
Дюваль разошелся не на шутку. Эмоции кипят в нем, да так, что его визави рискует получить ожоги. Юношу колотит от невозможности выразить словами все что хочется.
- Дурак! Ты совсем дурак... - Ференс истерически смеётся, заливаясь при этом слезами. - Ну что ты... Что ты делаешь... Сначала потерял зрение, теперь собираешься похоронить себя заживо... Дюваль... Мальчик... Ты ведь совсем не знаешь меня...
- Так дайте мне шанс узнать Вас! - вот теперь Дюваль злится. До такой степени, что едва ли удержится от того чтобы поколотить Ференса. А потому обнимает этого звонкого человечка, до боли крепко. И шепчет на ухо. - Дайте мне этот шанс...
- Бери! Хоть подавись! И клянусь тебе, в течении ближайшийх суток ты сам пожалеешь о том, что попросил, - так же зло и ядовито отвечает Ференс. Зло - потому, что боится. Потому, что не верит, что это происходит с ним на самом деле.
А Дюваль успокоившись гладит Ференса по волосам, стремясь успокоить, убедить, что все будет хорошо. Шепчет Ференсу на ухо что-то убаюкивающе-ласковое. Юноша чувствует, что визави боится. И старается оградить тонкого-звонкого от страха.
Ференс медленно сползает по стенке на пол и некоторое время так и сидит, глядя сквозь Дюваля, куда-то далеко-далеко, не то в прошлое, не то в другое измерение. Его всё ещё колотит. Всё ещё не может он в мозгу у себя всё это уложить.
- Ну тогда поцелуй меня, Дюваль. Как умеешь. Вдруг ты поймёшь, что заблуждаешься.
- Дурак Вы, Ференс... - с улыбкой выдыхает Дюваль. Ладонями приподнимает лицо визави, большими пальцами нежно проводит по скулам. Склоняется и целует. Неторопливо собирая вкус губ, с мягким напором проводя кончиком языка по ним. Вплетает пальцы в волосы Ференса, притягивая к себе.
Ференс теряется совершенно. Абсолютно не понимает, что происходит. Видимо, у Дюваля был опыт прежде... А вот Ференс всегда сбегал в последний момент и дальше поцелуев - и то, почти школьных, целомудренных, в губы - никогда не заходило. А тут... Юноше кажется, что он сейчас задохнётся, что потеряет сознание. Или умрёт. Но тем не менее не предпринимает попыток сбежать или отстраниться, являя собой трепет и покорность.
Дюваль аккуратен и внимателен. Углубляет поцелуй, наполняя его и нежностью, и долей страсти, боясь вспугнуть чем-то большим, и чувственностью. Дювалю нравится целовать Ференса, нравится чувствовать его так близко. Со всей искренностью он счастлив сейчас.
Ференс совсем уже не понимает, что происходит, да и не хочет понимать. Вот только что-то совершенно не его, не лёгкое, не звонкое вырывается из него на поверхность. Что-то горячее, тяжеловесное, пряное. Эдакая животная страсть горячих испанцев, которых никогда в роду юноши не было. Обжигающая, звериная, напористая. Нет, он не перехватывает инициативу, скорее направляет, задаёт атмосферу, такт.
И Дюваль подхватывает эту атмосферу всем своим естеством. Не сдерживая более страсти, вкладывая всего себя. Уверенно, напористо, жарко впивается он в губы Ференса. Пускает руки в пляс по телу визави. Дюваль обещал не играть на фортепиано, но Ференс сам по себе музыкальный инструмент на котором юноша начинает играть торопливую, обжигающе-властную мелодию.
Ференс, ошарашенный и растеряный, ничего не может поделать со своими разыгравшимися эмоиями и страстями, тем более, что этот слепой мальчишка оказался настолько пламенным. Едва ли сам юноша смог бы поступить вот так смело, а оттого восхищался своим визави ещё больше. Настолько, насколько это вообще было возможно. Таял и поддавался, хотя внутри постепенно сжималась пружина его принципов, не позволяющая продолжать. Медленно, но неотвратимо, вопреки желаниям самого Ференса.
Дюваль отстраняется, безжалостно губя поцелуй, сорванно дышит, обнимая визави.
- Мы не достаточно знакомы, чтобы я мог позволить себе продолжить... - шепчет Дюваль, а внутри все сжимается и горит. - Пусть и хочется... Очень хочется.
- У тебя ведь это не впервые... - Ференс старается проморгаться, но мир всё ещё плывёт перед глазами, а руки до того крепко вцепились в плечи Дюваля, что тот и шелохнуться не может. Просто Ференс не может отпустить его от себя, впервые ощутив то, к чему всё это время стремилась исковерканная его душа.
- Не впервые, Ференс, - прижимает юношу к себе, касается неимоверно горячими губами его виска. Да так и замирает, не в силах шелохнуться от захвативших в водоворот обжигающих эмоций, страстей, желаний.
- А у меня это... - и так и не договорив замолкает. Незачем извергать из себя тонны того, что не выразить словами. Да и незачем. Ференсу снова становится панически страшно и в то же время смешно. Глупо всё это как-то. И в то же время - не этого ли он искал? - И много?
- Нет, - садится рядом, но не разрывая контакта. Боясь, что Ференс бесследно растает в темноте. - Один раз.
- Он был моложе? Старше? - Ференс не хочет этого знать. И хочет. В нём уже переплетается огненный дракон ревности и скользко-холодный - отвращения. Странный коктейль, но знакомый до тошноты. Ференс так часто старался убить в себе это состояние, но так и не справился. Дальше следовало самое худшее - творческий порыв. И Ференс будет кромсать свои пальцы, ломать себе кости, чтобы только не сесть за фортепиано. Ужасно. И в то же время... так естественно для этого юноши.
- Он был, Ференс, - Дюваль поводит плечами. - А теперь его нет.
Странный, но очень знакомый вопрос. И юноше знакома горечь, которая следует за этим вопросом.
- Ты любил его? - совершенно глупый вопрос сквозь стиснутые зубы. Кажется, Ференс сейчас сойдёт с ума и на этом закончится их история. Даже быстрее, чем за сутки. Потому, что он задушит Дюваля. Сотрёт в пыль, чтобы потом сказать "Он был. А теперь его нет."
- Да, любил, - чуть помолчав отвечает Дюваль. С той ноткой грусти, которая свидетельствует о трагическом исходе любви.
Все это смахивает на танго. Так же как и в танго исход неизвестен.
- Хорошо тебе, - заводится с полоборота Ференс, быстро поднимаясь на ноги. - А я не любил. И не хочу. Это бесполезное чувство, такое же бесполезное и жалкое, как люди, как музыка. В нём нет никакого прока. Только разрушение.
Дювалю словно оплеуху отвесили. Звонкую, крепкую, незаслуженную.
- Вы трус, Ференс, - дрожащим от обиды голосом чеканит юноша. - И даже сейчас сбегаете, потому что боитесь.
Дюваль, мотнув головой, поднимается с пола, придерживаясь за стену.
- А ты пытаешься меня удержать, потому, что боишься, - хлёстко парирует он. - И почему-то я вынужден считаться с твоими жалкими страхами. Просто потому, что ты не умеешь применять элементарные вещи себе в пользу, - фыркает едва ли не презрительно. - Можешь захлёбываться своей любовью сколько тебе будет угодно. А я под лезвие этой гильотины голову совать не намерен.
- И чего я боюсь, Ференс? - смеется Дюваль. Негативные эмоции редко надолго задерживались в голове юноши. Вот теперь он снова умиротворен и доброжелателен. И слизывает вкус губ Ференса со своих. Садится в небольшое кресло и открыто улыбается своему собеседнику.
- Раствориться в своей чёртовой темноте в гордом одиночестве, вот чего. Вы, Дюваль, - и это "Вы" так нарочито болезненно подчёркнуто, - готовы полюбить что угодно, лишь бы не закончить в пустоте и никому не нужности. И это только доказывает, что любовь - это удел слабых или обречённых.
- Я отвечу Вам, разгневанный ангел, Вашими словами - Вы меня не знаете, - юноша склоняет голову к плечу. - Вы пытаетесь сжечь меня в своей злости или заморозить в презрении? Никто Вас ни к чему не принуждает, - разводит руками. - Вы правы, Ференс, мои чувства следовало оставить при себе. И еще в одном Вы правы, хотя может и не о том шла речь, своей отзывчивой страстностью Вы перепутали мне все мысли, - Вы невозможно, неповторимо, невыносимо... хорошо целуетесь.
Ференс замирает на половине жеста, и некоторое время не может пошевелиться. Ни вдохнуть, ни слова сказать. Он понимает, что единственно верным решением будет просто взять и выйти из дома, оставить всё позади и уехать в Париж. Там - закрутиться, завертеться, расствориться в свободных нравах и найти тех, кто поймёт вопреки всему. А мальчишку этого оставить побираться здесь в ожидании учеников. Тоже мне! Иисус нашёлся! Проповедник любви! Но что-то держит и не даёт сделать шаг. А слёзы уже катятся по щекам и Ференс даже не успевает их размазывать по щекам. Плачет, всё так же не издавая ни звука, даже не всхлипывая.
- Ференс... - тихо, ласково произносит Дюваль. - Ференс, идите сюда, - поднимается из кресла и протягивает руку. В этом жесте, в выражении лица юноши есть что-то завораживающее, манящее.
И Ференс, как загипнотизированный повинуется. Подходит к мальчишке, которого уже ненавидит всей душой.
- Зачем Вы делаете это со мной, Дюваль? Вы же знаете, что всё это закончится большой болью...
- Которой может и не быть, - тянет визави на себя, усаживает к себе на колени. - Боль не обязательное условие, - бережно стирает слезы с щек Ференса, гладит по спине. Дюваль всем своим видом является подтверждением своим словам.
Ему очень не хочется ранить тонкого-звонкого. Больше хочется отогреть его, залечить раны...
- Вы не знаете, не можете знать... Мы с Вами не знакомы, не знаем ничего, кроме имён. Я знаю, что Вы слепой, Вы знаете, что я ненавижу весь мир. И на этом - всё. Вот только будь Вы прозорливее, сделали бы какие-нибудь выводы из того, что Вам уже известно... - Ференс вздыхает и качает головой. Нет, его не понимают, не слушают. Дюваль даже не представляет, на что собирается себя обречь. И вдруг рождается невозможное желание продемонстрировать, усевшись за фортепиано. Для того, чтобы преодолеть желание, Ференс всем телом напрягается, плотно жмурится. Кажется, ему больно - всему. Каждой клеточке его тела. Настолько больно, что из груди вырывается хриплый и задушенный полустон.
- Да что же Вы с собой творите, упрямец?! - шипит Дюваль. - Зачем калечите себя? - юноша почти плачет от невозможности уберечь Ференса от боли.
- Ничего я с собой не делаю, - сквозь зубы, отгоняя последние капли "приступа". - Всё в порядке, Дюваль. Всё хорошо. Просто мне нужно немного выпить. - и немного подумав зачем-то добавляет: - Да, я хотел бы выпить.
Выбирается из-под Ференса, идет к старому буфету. Опускается на колени, открывает дверцы, на ощупь находит стакан и бутылку. Наливает почти полный стакан и закрыв дверцы относит стакан Ференсу.
- Вот, держите, - со вздохом.
Даже, если Дюваль и сделал выводы касательно этого человечка он держит их при себе.
Ференс принюхивается к содержимому, а потом плюет на всё и выпивает залпом. Хорошо, что Дюваль этого не видит. Не умеющий пить Ференс кривится, но пьёт, как лекарство. До дна. А потом стряхивает оставшиеся капли наязык.
- Спасибо, Дюваль.
Он садится в кресло и закрывает глаза. Знает, что вот-вот начнётся действие неведомого напитка.
- Не за что, - пожимает плечами Дюваль, садится на диванчик, напротив кресла. По телу пробегает дрожь озноба, от чего юноша передергивает плечами.
- Я буду пить часто и много, - не открывая глаз произносит Ференс. - Ты меня не выдержишь и бросишь.
- Я смастерю Вам кляп, - с улыбкой отвечает Дюваль. - Чтобы Вы не делали за меня выводов.
- Я буду ревновать тебя ко всему на свете, а когда ты будешь садиться за инструмент - буду уходить из дома и возвращаться непойми когда, - продолжает он монотонно и спокойно. Излишне спокойно. Почти безжизненно. - Ты и этого не выдержишь.
- Я договорюсь с начальником полиции, - на губах юноши все так же теплая улыбка. - И в случае чего Вам выделят хорошую камеру.
- Я не выдержу твоего непонимания и сбегу. Или умру, - пожимает плечами Ференс. - Тогда ты окончательно разуверишься в себе и будешь мучаться до конца своих дней.
- Я склонен верить в то, что однажды мы поймем друг друга, - поводит плечом. - И никому не придется умирать или сбегать.
- А я уверен, что если ты будешь делать именно так, как ты сказал - то это неизбежно, - смеётся Ференс.
- Вы упрямы, Ференс. А я запаслив, - с улыбкой разводит руками. - И мне будет спокойней, если я буду знать, что в случае Ваших глупостей Вы не будете сидеть в компании алкоголиков и бродяг. Сопьетесь ведь с ними и не захотите возвращаться к нам с господином псом, - тихо смеется.
- А что плохого в алкоголиках и бродягах? - с некоторым вызовом. - Я не согласен. Я никому не позволю контролировать мои действия. Иначе я зачахну, и от меня останется только симпатичная мордашка, которая вам ни к чему потому, что Вы всё равно её не видите.
- Я не смогу контроллировать Ваши действия, - пожимает плечами. - Потому что я слеп. Можете быть спокойны на сей счет, Ференс.
- Страсть и ревность погубят нас... - последний аргумент Ференса. Или просто констатация факта? Хмель уже здорово кружит голову.
- Это неизбежно, Ференс, - обнимает себя за плечи и откидывается на спинку дивана. - Что-нибудь нас обязательно погубит.
- Замечательно... - фыркает. - Тогда что толку во всём этом?
Ференс предпочитает не открывать глаза. Ему нравится сейчас ничего не видить, позволять своей фантазии рисовать что-нибудь эдакое в угоду своему хозяину. И пусть он что-то говорит Дювалю, но мысленно он там, где темно и жарко, где истеричные скрипки и перестукиваются кастаньеты. Где полно ощущений и сама атмосфера пьянит. Кажется, Ференс не соврал о том, что будет пить, если с помощью алкоголя можно оказаться там, где хорошо.
Дюваль молчит, сейчас не хочется говорить. Вместе со словами уйдут последние крохи тепла и слепой мальчик замерзнет насмерть. Ему и так холодно до того, что зубы стучат. Дюваль, заодно, уясняет для себя, что спорить с Ференсом бессмысленно.
- Хватит мёрзнуть. Иди ко мне, - выдыхает Ференс, не понимая, что он это говорит вслух. Он сейчас вообще мало чего понимает, но ему это даже нравится. Нет возможности задуматься о последствиях.
С тихим вздохом Дюваль поднимается с дивана и пересаживается на быльцу кресла в котором сидит Ференс.
- Вот он я, Ференс, - мелко вздрагивает.
- Ну вот и всё, - сгребает парнишку в охапку. - Прекращайте дрожать, друг Вы мой сердечный...
Дюваль, кажется, только рад этому. Одной рукой обнимает Ференса за шею и всем телом к нему прижимается.
- Вы закончили запугивать меня смешными Вашими предупреждениями о склочности Вашей натуры?
- Я понял, что пока Вы сами этого не... ну, не столкнётесь с этим лично - не поверите, - тихо смется Ференс, наслаждаясь теплом присутствия Дюваля. Ему по прежднему лень открывать глаза. Сейчас в темноте так уютно...
- Верно, - потерся щекой о плечо Ференса. - Я уверен, что Вы все это делаете из вредности. А на самом деле Вы приятный в общении человек
- Мне искренне жаль вас, мой милый Дюваль, - вздыхает Ференс и качает головой. - В своей вере в людей вы ещё более слепы, а в желании оправдать - беспощадны и жестоки к себе.
- Мне сейчас станет жалко себя и я расплачусь, - смеется Дюваль. - Ференс, прекратите это все. Мое решение принято и неизменно, - крепче обнимает юношу.
- За что вы себя так не любите? - Ференс улыбается и тихо вздыхает. - А в прочем это ваша жизнь, Дюваль. И не мне решать как Вы должны её проживать.
- Спасибо за понимание, Ференс, - улыбнулся Дюваль. Немного поерзал устраиваясь поудобнее. Юноше сейчас невообразимо хорошо и тепло, и уютно.
- Не благодари. Потому, что я всё равно не понимаю тебя... - тихо смеётся Ференс. - Да и не пойму никогда. Но, думаю, моя попытка не предосудительна.
- Не предосудительна, - кивает Дюваль. Закрывает глаза, погружаясь в мягкую, теплую темноту. Расслабляется, тихо мурлычет, кончиками пальцев исследует плечо Ференса.
Ференс и сам расслабляется окончательно, нежится в своей темноте и уже почти забывает где он находится и кто рядом с ним. Он слишком давно не спал. А спать и не хочется. Подремать, повитать в своих иллюзиях - это да. И Ференс с радостью предаётся такой возможности.
Дюваль и сам не замечает, как дрема подкрадывается к нему, укрывает теплыми искорками звезд, осколками снов впивается в обратную сторону век. Дыхание юноши замедляется, становится практически не ощутимым, да и сам он больше похож на мертвеца. Живым в нем остается только сердце, тревожно рвущееся вперед.
Ференс видит какие-то странные, рваные сны, где что-то приятное чередуется с ужасающим, разрывающим сознание. И всё - в каких-то багрово-липких, кровяных тонах. Периодически он вздрагивает во сне, и сквозь всё это плетение его преследует одна навязчивая, выворачивающая всё нутро наизнанку мысль, которую он не хочет ловить, но которая нагоняет, впивается в сознание. И вот он уже просыпается, взмокший и насмерть перепуганый, разврывая тишину криком:
- Не буду! Я не буду!
И в ответ раздается тихий, чуть хрипловатый голос Дюваля, который успокаивающе, раз за разом, гладит Ференса по руке:
- Это только сон, Ференс, - тихо кашляет. - Тише, ангел... Тише... Всего лишь сон...
Сам Дюваль не то в полудреме, не то уже проснулся - не понять.
Ференс вытирает лоб рукавом, старается отдышаться. Затем - встаёт с кресла, проходится по комнате, наворачивая несколько кругов. Подходит к окну, распахивает настежь, впукая ночную прохладу дождя. И молча закуривает, щурясь, будто бы стараясь разглядеть что-то в темноте.
Дюваль, все же проснувшись, тоже покидает нагретое кресло и выходит из комнаты. Гасит свет, поднимается на второй этаж, забирает теплый плед, спускается вниз и садится на диван. В комнате становится прохладно и юноша накидывает на плечи плед.
- Спать со мной тоже невыносимо, - подытоживает Ференс и улыбается горько, закрывая окно. - Вот не было у тебя головной боли, Дюваль... Надо было мной обзавестись.
- Вам часто снятся кошмары, Ференс? - юноша забирается на диван с ногами и плотнее укутывается в плед. Пропускает мимо ушей слова о головной боли.
- Мне? Постоянно, - отвечает юноша и передёргивет плечами. - Хотя чаще я в них живу, чем они мне снятся, потому что бодрствую я чаще, чем сплю. Но во снах они особо проникновенны.
- Что Вам снится? - Дюваль снова закашливается, мотает головой и укладывается, обнимая себя за плечи. - Что за кошмары преследуют Вас во сне и наяву?
- Ничего существенного, Дюваль. Мне снится моя музыка. И богиня.... ну или бог... моей музыки, - Ференс сокрушенно вздыхает и качает головой. - Тебе незачем знать и чувствовать это.
- Почему? - юноша тих и практически незаметен. Больше похож на духа, случайно забредшего в дом.
- Потому, что для окружающего мира это не имеет никакого значения, - твёрдо так, как аксиому в которой совершенно уверен, как истину. - У каждого человека есть то, что принадлежит только ему. И если мне даны только мои кошмары, я оставлю их себе.
- Как пожелаете, Ференс, - слабо улыбается Дюваль. Слабо, но тепло и ласково. - Я не стану отбирать их у Вас...
- Странный ты, Дюваль. Вот что с тобой происходит? Отчего ты постоянно мёрзнешь? - Ференса почти раздражает этот факт, но он старается сдерживать себя. Мальчик-то по сути ни в чём не виноват.
- Я уроженец теплых краев, - смеется Дюваль. - А может просто простыл, - пожимает плечом. - Не обращайте внимания, Ференс. Оно того не стоит.
- У меня никогда не будет времени переживать и волноваться за тебя, Дюваль. Потому постарайся поберечь себя сам, - Ференс беспощаден. И ему больно быть таким, и тем не мнее боль эта настолько естественна и сладка, что он не может от неё отказаться.
- Я не стал бы перекладывать заботу о себе на Ваши плечи, Ференс, - строго, почти сердито. Будто бы визави сморозил сейчас несусветную глупость. - Вас это никоим образом не касается.
- Хорошо. Сойдёмся на этом, - кивает юноша, не удовлетворённый таким разговором. Как-то слишком быстро и мирно. Но бог с ним... Пусть будет так.
- Замечательно, - как-то сухо выходит ответ Дюваля. Будто бы эта тема его безумно раздражает.
- Я пройдусь, если ты не против. На улице замечательная, невероятно холодная ночь... Проветрю голову, - Ференс ещё раз выглядывает в окно и уже почти чувствует, как скоро его обнимет холод.
- Вы вольны делать все, что Вам угодно. Хватать Вас за руку я не буду, - поднимаясь с дивана, качает головой Дюваль. Направляется к лестнице наверх. - Только если вернетесь - заприте дверь. Хорошо?
- Хорошо, - бросает Ференс уже подходя к двери. Он уже предвкушает ощущение одиночества и знает, что совсем скоро промёрзнет и решит согреться где-то в кабаке с совершенно незнакомыми людьми. Надо только молиться о том, чтобы там не было рояля... иначе все усилия - напрасны...
Дюваль медленно поднимается по ступенькам, словно не плед на его плечах, а камень, весом куда большим, чем он способен выдержать. Открывает дверь в комнату, которая прежде была его временным пристанищем. Раздевается, совершенно механически, не отравляя действие мыслью. Расстилает постель и ныряет под одеяло. Дюваль дрожит, все же он простыл, на пароме, наверное. Юноша обещает себе завтра сходить в аптеку. Уговаривает себя уснуть. Но в голову, как назло, лезут мысли о Ференсе и уснуть - непосильная задача. Так он и ворочается с боку на бок.
А Ференс гуляет по ночнум улицам, разглядывает, как в свете фонарей блестят капельки дождя, превращаясь в нимб над масленными головами. Сочиняет что-то, хотя запрещает себе сочинять. Ему грустно. И в то де время светло. Больно, но в то же время так холодно, что думать об этом некогда. Ференс впервые здесь. Но ему кажется, что бывал тут прежде. Воспоминания-фантазии роятся в его голове. И так - несколько часов. А потом - обратно, не помня дороги но безошибочно повторяя свой маршрут.
Так и не сумев уснуть Дюваль натягивает штаны и укрывает плечи пледом. Как призрак ходит по дому, пока не натыкается на пса, который встревоженно бродит по дому. Изумительное создание - мирно спит пока все кричат и не может уснуть, когда в доме тихо.
Дюваль оседает на кухне. Заваривает себе крепкий чай, добавляя туда пару чайных ложек настойки. Прикуривает сигарету и греет руки об горячую чашку, задумчиво прикрыв глаза.
Ференс возвращается глубоко за полночь, часа в три ночи. Входит, запирает дверь, прижимается к ней спиной и закрывает глаза. Почему-то кажется, что в доме не теплее, чем на улице. Почему-то кажется, что тут тоже - дождь. Или что-нибудь куда более страшное и холодное. Что-то, что давит на плечи и заставляет спрашивать себя ещё и ещё раз: зачем ты пришёл сюда, Ференс? Зачем ты пришёл? Почему не остался в одном из пройденных тобой кабаков? Почему не купил чью-то любовь на ночь, чтобы немного согреться в объятьях женщин, которых ты ненавидишь ещё больше, чем музыку, в которых можешь разглядеть только сестру или мать, но не того, о ком можно мечтать.
Пес выходит встречать Ференса радостно виляя хвостом. Подбегает к юноше, тычется носом в его ладонь, как бы приветствуя его.
Дюваль как сидел на кухне так там и сидит, положив голову на скрещенные руки и, кажется, уснув, разморенный горячим чаем. Однако кто его найдет до утра?
- Здравствуйте, господин пёс, - слабо и болезненно улыбается Ференс. - Надеюсь, Вы простите мне, что я замёрз и устал и невероятно хочу спать? Обещаю, завтра я с Вами поиграю.
Юноша опускается на пол, опёршись спиной о дверь и поджав колени к груди, обхватив их руками.
- Вы же не обижаетесб, господин пёс?
Пес тихо гавкнул и ободряюще лизнул Ференса в нос. Прихватывает зубами рукав и тянет юношу за собой.
- Нет-нет-нет, господин Пёс... Я никуда не пойду. Мне нужно немного отдышаться, - извиняющимся тоном, но вполне серьёзно. - Идите-ка лучше к своему хозяину. Он простыл, и ему как никогда нужна Ваша помощь.
Грозно рычит и продолжает тянуть Ференса. Пес невероятно упрям. Кажется, в этом они с Дювалем похожи.
- Кажется, я уже сказал, господин Пёс, что и с места не сдвинусь. Ну чего Вы от меня хотите? - Ференс действительно очень устал. Он вымотан и опустошён. И ему спокойнее знать, что за его спиной - дверь. И если здесь начнётся очередной кошмар, он всегда близок к выходу. - Я благодарен Вам за заботу, но тут мне вполне комфортно.
Пес недовольно ворчит и отступается. Уходит на кухню, будить хозяина. В конечном итоге пес привык, что хозяин спит на кровати и утром можно нагло будить его, прижимая к постели и обслюнявливая. Вцепляется в брюки зубами и с рыком тащит Дюваля со стула. Юноша, естественно, падает, неловким движением смахивая чашку со стола.
- Ну, что такое?.. - сонно бормочет и в попытке подняться напарывается на осколок чашки, который глубоко загоняет в ладонь. Тихо всхлипывает, чертыхается. - Ох-х...
Дюваль морщится от боли, поднимается на ноги и зубами вытягивает осколок. Пошатываясь выходит из кухни, отмечая свой путь рубиновыми каплями крови.
Ференс уже почти спит. Когда он делал это в последний раз? Два, три дня назад? И как долго это длилось? Три, четыре часа? Он не слышит на падения, ни шагов Дюваля. Он слышит что-то совершенно иное, потустороннее. Визгливы истеричные скрипки и ритм, который старается подчинить сердце. Но если сердце будет биться таким образом, человек не сможет жить, сердечная мышца не выдержит скачущих синкоп и сдастся. Умрёт ли Ференс во сне? Или снова проснётся с криком? Имеет ли это значение сейчас, когда всё тело уже протестует, не желает работать без должной порции сна.
Дюваль прошел бы мимо спящего, кабы не вездесущий пес. Тот тянет хозяина к двери и только сейчас юноша обращает внимание на то, что в доме есть кто-то еще. Подходит ближе к Ференсу, опускается на колени и укрывает спящего пледом.
- Оставайся здесь, дружище, - тихо шепчет юноша псу. - И не буди его, пожалуйста...
Оставляет Ференса в покое, продолжая путь обратно в спальню. Там наспех заматывает руку какой-то тряпкой и падает на кровать, почти сразу засыпая.
Пес укладывается под боком у Ференса и засыпает.
Ференс спит беспокойно. Вздрагивает, что-то стонет сквозь сон. Нет, не стонет. Напевает. Настолько болезненно, что, кажется, с каждый звуком из тела вырывается кусочек души. Да, пожалуй будь душа материальной, привязанной к тонким нитям нервов, то именно с такой болью покидала бы она тело.
Всё заканчивается часа через четыре, на рассвете. Вот только голоса на крик не хватает. И Ференс распахивает глаза, и шепчет в расплывающийся от слёз мир:
- Нет, я не хочу. Не хочу... Почему именно я? Будь ты проклята, слышишь, дудь проклята! Ну что мне сделать, чтобы ты оставила меня?
Пес тут же просыпается и трется мордой об юношу. Не то успокаивая, не то поддерживая.
- Я больше не могу, понимаешь? - Ференс смотрит на пса, но не ясно, обращается ли он к нему, или говорит с кем-то из сна. А потом - поднимается на ноги резко, и идёт к той самой двери, у которой останавливался Дюваль. Пусть это будет кощунством. Пусть. Просто держать в себе юноша это уже не может. Всё тело ломит в желании услышать мелодию, которая приходит к нему по ночам. Потому, что во снах ему не дано её слышать. Он видит, как её играют. Один раз даже заглядывает в ноты невидимого музыканта. Но не слышит ни звука. А должен. Просто обязан, иначе он просто умрёт.
Ференс открывает дверь, садится за фортепиано, откидывает крышку, замахивается. Но пальцы замирают за несколько миллиметров до клавиш. По щекам текут слёзы, и юноша прикладывает всю свою силу, чтобы дотронутся до прохладных клавиш. Но руки будто отказываются. И вот - уже играют мелодию, только обозначая прикосновение. И Ференс снова не слышит её. Видит, но не слышит, не в силах заставить себя попробовать извлечь звук.
Дюваль выныривает из сна вместе с жестоким приступом кашля, от которого сгибается пополам. Отчаянно пытается вдохнуть и не может. Так продолжается с минуту, когда же истерзанные легкие принимают глоток воздуха юноша едва не воет от боли. Размазывает по щекам слезы... и будто бы шестым чувством осознает что что-то не так. В самом доме. В комнате со старым, черным фортепиано. Дюваль срывается с постели, мчится вниз, задевая все углы, едва не падая на лестнице. Влетает в комнату и, тяжело дыша, практически рычит, ощутив запах Ференса.
- Вы... - юноша не на шутку взбешен. - Что Вы здесь делаете?! Кто Вам дал право быть здесь?!
Ференсу будто оплеуху отвесили. Мощную такую, опрокидывая со стула. Он некоторое время совершенно растерянно моргает, не понимая, что здорово приложился об пол, не чувстуя боли, не до конца понимая, что происходит. А затем - молча поднимается, отряхиваетя. Понимает, что ничего говорить не хочет. Оправдываться тоже. В конечном итоге он даже не чувствует себя виноватым. А потому болезненно молча срывается с места прочь из комнаты. Так, будто снова опаздывал на паром и не желал оглядываться. На лету плечом задевает Дюваля, но не придаёт этому никакого значения.
Сложно описать, что он чувствует сейчас. Это смесь стыда, ненависти к самому себе и к музыке, и в то же время ненависть к Дювалю, который окончательно дал понять, что не судьба Ференсу играть. Действительно - не судьба. Юноша верит вприметы и знаки свыше. И в этом моменте он видит исключительно злой рок, запрещающий ему услышать то, что видит он во сне.
Хватает Ференса за руку, крепко сжимая запястье. Шипит от боли в ладони, но только крепче сжимает пальцы, заливая руку визави кровью из открывшейся раны.
- Что же Вы сбегаете, Ференс? - в голосе Дюваля яркой вспышкой ненависть. - Вы уже сделали первый шаг. Так делайте же второй! - хорошо, что Ференс не видит гримасу боли, отчаянья и жгучей ненависти на лице Дюваля. - Вы уже вторглись сюда, - дергает юношу за руку буквально забрасывая обратно в комнату. - В мою святая святых. Продолжайте. Садитесь и играйте, - в приказном тоне, с которым едва ли возникает желание спорить. Захлопывает дверь за собой. - Играйте, черт бы Вас побрал!
- Идите к чёрту, Дюваль! - правда, замирает, не в силах пока отчаяться на шаг. - Я не собираюсь пачкать свои руки о то, к чему касались Вы с... Я не буду играть на этом, - капризно-ледяное спокойствие удачно маскирует почти что истерику. Если мальчишка сейчас не остановится, Ференс просто убьёт его. Или разобьёт окно и всё равно сбежит отсюда. Ему невыносимо сейчас. Страшно, мерзко. В голове - воспоминание за воспоминанием. И в этих воспоминанияхчто-то настолько мрачное, липкое, грязное, что Ференс невероятно нервничает, пищевод сжимается в болезненных рвотных позывах.
- Выпустите меня отсюда немедленно, - кажется, что сердце вот-вот разорвётся. Голос уже не маскирует эту патическую безисходность, это немое согласие на что угодно, лишь бы его не заставляли. - Я не буду! Слышите! Только не я!..
- Сядьте! - рявкает Дюваль. И не дожидаясь пока визави решит что ему делать с силой давит на его плечи, усаживая на стул. - И замолчите пока я не убил Вас, - слова Дюваля не просто принуждение - это хлесткие удары впечатывающие в стул, уже не слова, а действия. - И сыграйте то, что собирались, испуганный мой ангел! - юноша лишь на мгновение становится нежным, безмерно заботливым, почти любящим. Осыпает всем этим Ференса, будто извиняясь за весь этот инцидент. Но злость снова берет свое и Дюваль беспощаден. Он не оставляет собеседнику иного выбора, кроме как играть.
Ференс плачет, как ребёнок. В полный голос. Пытается раз за разом взять первый аккорд, но у него ничего не получается. Руки не слушаются. А он всё пробует и пробует, но пальцы не прикасаются к клавиатуре. И только когда юноша прокусывает губу в попытке сдержать всхлипы, когда первые капли крови падают на белоснежные клавиши, тело наконец-то сдаётся, видимо, не ожидая этой боли.
Ференс бьет по клавишам что есть силы, вырывая из нутра фортепиано совершенно чудовищную музыку. Тёмную, как сама Преисподня, жаркую, как само сердце ада. И столько в ней ненависти и страсти, столько боли, столько страха, что Дюваля просто испепеляет каждая новая нота. Это какое-то звуковое безумие. Ритмичное, истеричное, взрывоопасное. В ней дикость далёких жарких стран и их же беспощадность. И в то же время тошнотворная приторность тлена - тонкой алой ниточкой. Эта музыка не из этого времени, не из этого мира, настолько она безобразна и божественна в то же время. И Ференс не в силах остановиться. Его будто током бьёт. Он закрывает глаза, запрокидывает голову. Тело его бьётся в каких-то болезненных судорогах в такт бешеному напору звуков. Кажется, что сердце музыканта не выдержит. Но он всё ещё живёт, продолжает жить, уничтожая своей музыкой всё вокруг, выпивая всё живое досуха.
Злость какая бы она ни была, ненависть к Ференсу жгучей болью вгрызающаяся в сердце, отчаянье сковывающее разум Дюваля - все сметает волной с первыми аккордами музыки визави. Самого юношу стирает в порошок, перемалывает жерновами дикой боли, которая рождает безумные образы за хрупким барьером крепко сомкнутых век. С губ Дюваля с кровью срывается отчаянно-болезненный стон, фактически мольба - не останавливаться. Виски юноши уже разрывают в клочья барабаны далеких, диких стран. Сердце пылает пронзительным криком тысяч скрипок. Безумный хоровод музыки из-под пальцев Ференса лишает рассудка.
Юноша падает на пол захлебываясь кровью, слезами, стоном.
- Прекрасный ангел... терзай...те... божес...тью музыки... своей души... - Дюваль бормочет еще что-то, неразборчиво, все заглушает кашель и музыка. Юноша и представить не мог, что кто-то умеет ТАК...
И безжалостный Ференс не прекращает. Он сейчас до такой степени ненавидит всё вокруг, что даже если бы Дюваль умер на полу в этой плохо освещённой комнате, то вряд ли Ференс пожалел бы его. Он сам заставил играть. Он первый начал эту пытку, так пусть вкусит её до конца. Пусть. Пусть! Пусть получит по заслугам этот дерзкий мальчишка, посмевший поднять на него голос, посмевший заставлять играть. Ференсу вполне буквально больно играть. Всё тело ломит, и, кажется - по крайней мере ему так кажется, - он умрёт совсем скоро, потому, что сил его больше не останется. Никогда прежде он не играл с таким наплывом эмоций, мечтая разрушить весь мир и себя вместе с ним, как нечто проклятое и увечное, как ошибку создателя.
Дюваль раз за разом пытается подняться. И раз за разом падает, впечатываемый в пол шквалом нот. С трудом садится обливаясь слезами. Его тело, марионетка во власти этой музыки, конвульсивно, до боли, выгибается, на излом. Дюваль не просто сопереживает, он проживает каждую ноту. И это пытка. Безжалостная пытка, которая обращается катарсиальным наслаждением.
Последний аккорд. И Ференс хлопает крышкой фортепиано. Закрывает лицо руками и пытается отдышаться. Ему невероятно плохо. Плохо настолько, что единственное, чего он сейчас хочет - умереть. Ему не становится легче. Наоборот. Все эти ноты наваливаются на него, выжигают медленно и мучительно вперемешку с обрывками снов и обломками воспоминаний. Он продолжает плакать всё это время.
Дюваль, пересиливая напирающее со всех сторон беспамятство, поднимается, цепляясь за фортепиано и отдергивая руку от него так будто обжегся. Он дрожит и телом, и душой. Страх в перемешку с восхищением. Осознание того, что ему никогда не понять Ференса, потому что они на категорически разных и далеких друг от друга уровнях придет позже.
Сейчас же Дюваль сгребает Ференса в охапку и из последних сил выводит из комнаты, из дома. Что это - запоздалое раскаянье или попытка спасти себя?
Ференс молчит. Ему всё равно что происходит, куда его ведут. Ему всё равно кто сейчас находится рядом и что будет потом. Он где-то не здесь. Пусть тело послушно переставляет ноги, пусть по щекам катятся слёзы, но тело сейчас живёт совершенно отдельно. Сам же юноша заблудился в лабиринтах воспоминаний, страхов и надежд. Где-то посреди улица его сгибает пополам, выворачивая наизнанку. Ничего, кроме желудочного сока. Почти тут же подкашиваются ноги, и Ференс оседает на брусчатку мостовой.
Подхватывает юношу, не позволяя упасть, оттаскивает в сторону, натыкается на одинокую лавочку. Усаживает Ференса, а сам бессильно опускается на землю. Дюваль не чувствует ничего, кроме набирающей обороты пустоты внутри. Ни холода, ни боли в сбитых ногах, ни болезненно саднящих легких. Ни-че-го. Ференс выжег его чуть меньше, чем полностью.
- Доволен, - дрожащий голос Ференса звучит как будто отовсюду, будто бы в продолжение того, что он сыграл. - Ты доволен, Дюваль? Ты этого хотел?
Дюваль едва заметно кивает и молчит. У него нет слов и едва ли они найдутся в скором времени. Да и что будет правильным ответить? Дюваль не знает.
- Я тебя ненавижу, мальчик. И мне тебя не жаль. Ты приехал сюда умирать - и ты умрёшь, - слова настолько безжизненны, что Ференс сам себе поражается. - Отправишься за тем, кого любил. Я ненавижу тебя за то, что впутал меня в историю своей жизни и за то, что заберёшь меня следом за собой. Ненавижу от всей души. Не говори мне больше о любви. Любви не существует. Это обман, наживка для тех, кто ищет убежище и плечо, на которое можно всё переложить. Это - способ оставить кого-то виноватым. Не говори мне больше о любви. Я не верю в любовь. Я не верю тебе.
- Это и есть любовь, Ференс, - едва слышно, старательно выговаривая каждое слово. - Вся эта ненависть и есть любовь в которую Вы не верите. Просто мы смотрим на нее с разных сторон, - переводит дыхание и продолжает. - Я благодарен Вам. Прожив сотни жизней можно не услышать даже эхо Вашей музыки. Вы же сделали мне бесценный подарок. Это и есть любовь. В каждой ноте. Верите Вы или нет... - на лице Дюваля расцветает теплая, благодарная, счастливая улыбка.
- Мне совершенно не интересно, что ты думаешь по этому поводу и как ты называешь всё это, - выдыхает Ференс. - Я жалею только о том, что один из нас не успел умереть до того, как поднялся на этот чёртов паром. Жалею о том, что кто-то свыше позволил нам встретиться. Жалею о том, что стал играть с твоим псом и ещё более о том, что признался тебе в этом... Я ненавижу тебя потому, что берёг свою чертову жизнь. Единственное, что я любил на самом деле. А теперь всё это не имеет никакого смысла. Потому, что с этого дня я мёртв.
Он молчит некоторое время, затем закуривает.
- Я не увижу Париж. Не наслажусь компанией сумасшедших и понимающих. Я никогда не найду своё место под солнцем, не успею оставить по себе ничего стоящего. А всё потому, что я встретил тебя. Ты можешь называть это любовью, а я искренне ненавижу тебя, Дюваль. Потому, что ты отнял последнее, что у меня было, предопределив мою судьбу. Теперь можешь не звать меня по имени. У мертвецов нет имён.
Дюваль только фыркает в ответ. Поднимается на ноги, сжимает плечи визави.
- Пойдемте, Ференс, - говорить невыносимо больно, но в то же время легко. - Вы не ослепли и Париж ждет Вас. Ненавидьте меня, прекраснейший из ангелов. Хороните себя по сто раз на дню. В Париже Вы найдете свое место, - запредельная уверенность в каждом слове. - Вы бессмертны, Ференс. Пойдемте. Вы же не намерены опоздать на паром?
И если создастся впечатление, что Дюваль пытается избавиться от Ференса, то оно в корне ошибочно. Ему не хотелось бы отпускать этого человечка. Но и хоронить его тоже не хотелось. В душе слепого юноши вызревали чувства, которые грели и окрыляли его. Однако были они только в нем и тонкого-звонкого они не интересовали. А значит быть рядом не получилось бы.
- Где бы я ни был... - с невообразимой долей трагизма в голосе, - мне суждено умереть в один день с тобой. Ты играешь в жестокие игры, мальчик. Ты сам не понимаешь, что наделал.
- Я умер сегодня, - в голосе Дюваля нотки грусти, почти печали. - Когда Вы переступили порог той комнаты. Когда прикоснулись к фортепиано. Немногим позже... Если бы не Ваша стремительность - все было бы иначе... А так - я умер сегодня.
- Ты сам пригласил меня в свой дом, пусть я и не просил твоего доверия. Ты соблазнил меня ядовитой своей искренностью, - Ференс ни жив, ни мертв. Он где-то на грани, наблюдает, как раскачиваются чаши весов его судьбы. - Ты убил сегодня бесчисленное количество возможностей для себя, меня, нас. Так что твое самоубийство сегодня - достойный финал нашей встречи. Надеюсь, ты доволен количеству мертвецов.
Дюваль опускается на лавочку, трет ладонями лицо. Ощущения, постепенно возвращающиеся, накатывают волнами, захлестывают с головой.
- Фаталист и идиот, - цедит сквозь зубы юноша. Не зло, не раздраженно, как-то неуловимо мягко. - Ференс... Уж коли мы с Вами оба мертвы, времени у нас полно. Давайте отложим пересчет мертвецов на потом?
- Нет, - Ференс качает головой и улыбается болезненно. - Признаться, ненавидеть тебя еще сильнее - невозможно, так же как и простить. Возвращайся домой, Дюваль. И продолжай жить своими святынями. А я постараюсь не вспоминать о тебе.
- У меня нет дома и святынь, как у Вас отныне нет возможности не вспоминать обо мне, - пожимает плечами. - Уходите, Ференс, незачем Вам здесь быть, - откидывается назад и закрывает глаза. - Вас ждет Париж.
- Меня никто не ждет. Но это не повод оставаться с тобой, демон, - рявкает Ференс, и развернувшись на каблуках уходит. Сам не зная куда. Но прекрасно понимая откуда.
Дюваль, кажется, засыпает. На какое-то время погружается в себя, так глубоко, что холодный ветер не задевает его, не беспокоят и ссадины. Там, внутри себя, Дюваль слышит мелодию, которая успокаивает, убаюкивает воспаленный, разбитый в дребезги мозг юноши. Убаюкивает вместе с гулкими шагами удаляющегося прочь Ференса.
Ференс, конечно же не вернется. И, конечно, никогда не увидит Париж. Все, что останется в его жизни - это ледяная осень, не согревающее вино и отчаянные попытки не спать. Так будет продолжаться несколько недель, пока сон не догонит его в какой-то подворотне, где музыкант уснет в последний раз. Впервые без сновидений.
Занавес.
Без названия
© Copyright: Дамьен Дюруа, 2010
Свидетельство о публикации №210102900894
Свидетельство о публикации №210102900894
Рецензии