Охота на Журнал 3-4

3.

Лёля Финтифлюшкина была страстной модницей. В жизни она любила три вещи: деньги, одежду и мужчин, которые дают деньги на одежду. Она была блондинкой, несмотря на то, что брюнеткой, и всегда носила с собой в кармане сигарету и мундштук, хотя и не курила. А вдруг? В кругах, к коим она имела честь принадлежать, было плохим тоном, если все пили коньяк и дымили сигарой, а вы весь вечер строили из себя бедную овечку, ведущую здоровый образ жизни.
Мама Лёли, бывшая натурщица ее папы – известного художника Павла Пикассовского, с детства прививала дочке вкус к высокому искусству, благодаря чему ее дочь очень скоро стала сама посещать выставки картин и прочие светские мероприятия, где собирается вся элита и бомонд вместе взятые, в поисках неокольцованного олигарха. Там она и встретила будущего мужа, крупного (во всех отношениях) бизнесмена Мойшу Шекельмана, в определенных кругах более известного под прозвищем «Щёб-Ви-Так-Жили-Как-Я-Буду-Померать». Мойша был толстым евреем, который тоже любил в жизни три вещи: деньги, маму и русских женщин. Причем, первое и последнее он иногда любил даже больше, чем второе. Лёля Финтифлюшкина сразу же покорила его сердце своими большими очаровательными глазами, которые располагались чуть ниже головы, и он предложил ей связать друг друга узами Гименея прямо в уборной галереи современного искусства. Лёля сказала, что уборная галереи слишком мала, и предложила выбрать для этого священного действа уборную ЗАГСа, где они смогут предварительно поставить пару росчерков на бумаге. Мойша был вынужден согласиться, хотя жениться ему не особо-то и хотелось, но желание пощупать «глаза» Лёли взяло над ним вверх.
Однажды Мойша понял, что ему и его бизнесу нужны наследники, и начал делать детей. Процесс этот поглотил его полностью, ибо, как ни странно, карапузов он любил, в результате чего за девять лет беспрерывной беременности Лёле пришлось произвести на свет 28 мальчиков, 12 девочек и попугая по кличке Гоша, которого они отдали в цирк, чтобы веселить людей и снимать проценты от его выступлений. Гоша оказался их самым прибыльным проектом, поскольку остальные дети работать не хотели вообще и жили исключительно за счет богатого папочки, целыми днями смотря сериалы, пожирая еду из «Макдональдса» и играя на компьютере в стрелялки-догонялки. Что ж, за что боролся, на то и напоролся, подумал Мойша и сделал вазэктомию.
Лёля Финтифлюшкина часто выгуливала детей в парке культуры и отдыха имени Сергея Шнурова. Сегодня настала очередь их самой младшенькой дочки – Гюльчатай. Она кое-как завернула ее в тряпку, на которой спал их декоративный серенький мопс по кличке Хрюша, кинула в коляску и вышла на улицу. Лёля часто слушала астрологические прогнозы, и ничего экстраординарного на сегодня вроде бы не предвещалось. Она толкала коляску перед собой, вдыхая осенний воздух парка и размышляя о том, какого цвета пенис Антонио Бандераса в состоянии эрекции.
Внезапно её нос уловил какой-то странный запах.
Нет, не странный, а довольно приятный. И не запах, а, скорее, аромат. Он ласкал стенки ноздрей и тоненькими струйками проникал по каналам в мозг. Лёля шла на запах. Пенис Антонио Бандераса потерял для нее всякий интерес. Неожиданно она обнаружила, что в жизни есть вещи гораздо интереснее и приятнее. Например, этот аромат. О Боже, давненько она такого не испытывала! Словно ей десять лет и она снова пошла в школу. Словно по всем предметам ей поставили пятерки не только потому, что ее папа был тайным любовником директора школы – пожилого вьетконговца Ёси Нахуюси, ветерана войны во Вьетнаме и единственного сына Жанны д’Арк. Даже трещина прямой кишки и отверстие вагины размером со спасательный круг – побочный эффект беспрерывных родов – более не выглядели столь ужасающе.
Лёля Финтифлюшкина закрыла глаза и целиком отдалась во власть божественного аромата. Она шла все быстрее, толкая коляску перед собой, а запах усиливался. Он становился невыносимым, как бурный оргазм, отчего она была вынуждена остановиться и сделать передышку. О Господи, подумала она, а ведь я и в самом деле чуть не кончила.
Впереди сидела тварь. Нет, не тварь. Сука. Лёля возненавидела ее сразу, хотя еще не поняла, за что. Это была горбатая, худосочная старуха в черной бейсболке с эмблемой «Бостон Ред Сокс» и в синих джинсах. Эта гадина развалилась на лавочке, словно это был не парк, а какой-то захолустный бордель, где она, скорее всего, работала, и нагло потягивала пиво. Что-то было в ее руке, другой, той, что оставалась недоступной для обзора. Допив пиво, кривая шмара поставила бутылку рядом с лавочкой («Ну конечно, за тобой ведь уберет дворничка, так что можно гадить сколько влезет», - подумала Лёля) и, лихорадочно озираясь по сторонам, быстро засунула загадочный предмет в штаны, затем прикрыла его свитером так, чтобы ничего не выступало.
«Что же ты скрываешь от меня, сука? – бесилась Финтифлюшкина. – Что это? Что ты прячешь?!»
Мозг ее с заторможенностью эстонской черепахи обрабатывал информацию и анализировал визуальные образы. Клац! Что-то щелкнуло в голове, картинки собрались воедино, и она получила ответ: AVON! Эти четыре священные буквы мелькнули перед ее глазами прежде, чем тварь в бейсболке спрятала «предмет» в штаны.
«Сучка ты крашена! – возмутилась Леля. – Вот оно что!»
И тут же ее и без того большие глаза, объект чрезмерной любви мужа, округлились и остекленели, волосы встали дыбом, ноздри вздулись, как у лягушки, а челюсть отвисла и изо рта брызнул поток слюны. Прямо на дорогую норковую шубу, которую она выклянчила у Мойши, когда пребывала в депрессии из-за неудачного маникюра. В голове Лёли, сметая остатки разума, пульсировала лишь одна мысль: «МОЁ! МОЁ! МОЁ! МОЁ! МОЁ! МОЁ!..»

4.

Шериф Энтони Хопкинс никогда не видел столько крови. В их городке время от времени происходили самые разные вещи, но эта - выходила за грань его разумения. Молодого парня посреди белого дня убили ударом тупого предмета по голове, и теперь он лежал на тротуаре, истекая собственной кровью, а люди проходили мимо, словно ничего не замечая.
«Черт, да малому просто размозжили череп! – думал Хопкинс. – Что за сумасшедшая тварь могла сотворить подобное? Я не знаю. А ты знаешь? Нет? Жаль. Мама будет недовольна».
- Шериф Энтони! Шериф Энтони! – зазвенел кто-то, как колокольчик, вырывая его из паутины размышлений. Конечно же, это был помощник шерифа Эдик Паркинсон. Молодой паренек лет двадцати пяти, он слыл единственным человеком на Земле, которого действительно нашли в капусте. Шериф считал его хорошим парнем, но малость несмышленым. К тому же, Эдика все время трясло, как больного Паркинсоном, он вечно умудрялся что-то напутать, или задеть и перевернуть, за что и получил свою замечательную фамилию.
- Что такое, Эдик? В чем дело? Ты что-то опять натворил и твоя мама теперь недовольна?
- Что? А? Моя мама? Чья мама? Аааа! Понял! Это такая шутка, да? Шутка юмора!
- Можно и так сказать. – Шериф поправил свою широкополую шляпу и окинул взглядом место преступления. Улица как улица. Все куда-то спешат, мельтешат, не замечая друг друга, по трассе снуют машины, а бомжи играют в прятки в полуразрушенном доме напротив. Все так обыденно. Привычно. Кроме этого парня. Он никак не вписывался в картину. Особенно его голова. Она была напрочь расквашена, как переспелый арбуз, раздавленный грузовиком, а куски черепа и сгустки мозга вперемешку с запекшейся кровью разлетелись по всему тротуару, словно праздничное конфетти. Пространство вокруг трупа ограждала желтая ленточка, а над телом колдовали судмедэксперты. Чертовски неприятное зрелище, решил Хопкинс. Если бы его мама была жива и смогла бы видеть это, она была бы весьма недовольна. – Ну, что там у тебя, Эдик? Есть хорошие новости?
- Да! – завопил педерастическим фальцетом Паркинсон. – Новости просто отличные! Я оббегал все вокруг, опросил всех, кого только можно опросить, и – представляете? – кое-что выяснил! Я! Сам! Да!
- И что же ты выяснил, Эдуард? – Иногда шериф Хопкинс проявлял невероятную тактичность. По крайней мере, для человека его профессии.
- Я выяснил, что та старушка, что торгует семечками в переходе, и те бомжи, которые играют в прятки в доме напротив, да и просто прохожие, словом, НИКТО ничего не видел! Представляете, шериф Энтони?
Хопкинс потупился. Он знал, что бить обделенных умом грешно и несправедливо, но в данный момент сие желание превалировало над всеми прочими. Он втянул через ноздри большой объем кислорода и таким же путем выпустил обратно. Постарался успокоиться. Достал сигарету.
- Представляю, - сказал он и закурил. – Но в чем же заключались хорошие новости?
- Как в чем? Я выиграл в ночной телевикторине путевку в республику ШкИД!
- Серьезно? Это что за викторина такая?
- Хорошая викторина! Замечательная! Шериф Энтони, там даже не надо быть таким умным, как вы! Представляете, ведущая сама называет ответ, а вам достаточно отправить его в виде СМС на указанный номер, и вы автоматически становитесь победителем! Нет, ну вы о таком слышали? Слышали?
- Слышал. Я всякое слышал. Ты счет свой на телефоне проверял?
- Н-нет. А что, надо?
Шериф Хопкинс стряхнул пепел от сигареты и внимательно взглянул на сумку убитого парня. Косметика, лаки, туш, помада и баночки с кремом. Чушь собачья. Проклятая зараза двадцать первого века. Вся эта дребедень продавалась на Привозе, и за значительно меньшую сумму, так что молодые бездельники, не желающие добросовестно вкалывать на нормальной работе и устраивающиеся в эти гребаные конторы, что плодятся, как тараканы, в лучшем случае оставались с такой же голой задницей, как и была до этого. В худшем – залезали в долговую яму. Он не раз слышал чудные истории о том, как обобрали очередного лоха (и никогда доказать что-либо им не удавалось), разыграв дешевый трюк с похищением товара, и всегда шерифа Хопкинса удивлял один факт: как ловко и непревзойденно соплякам промыли мозги! Они-то рассчитывали ничего не делая загребать кучу денег, а, в итоге, получали страуса в задницу.
- Шериф Энтони! Шериф Энтони! Что с моим телефоном?! Вы что-то знаете?
- Проверь счет, - сказал шериф, выбрасывая окурок в придорожную канаву (дворничка уберет). – И мой тебе совет: больше не играй ни в какие викторины. Мама будет недовольна.