СССР - пролог человечества

Часть третья. СССР – ПРОЛОГ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА
«Все, что происходит в сегодняшнем мире и что так мощно воздействует на человечество, суть аспекты следствий, начало которым было положено где-то на каком-то уровне, в какое-то время человеческими существами, как индивидуально, так и в массе. Сейчас урожай созрел, и род человеческий пожинает посеянное, готовясь к новой вспашке весенней порой Нового Века». (А.Бейли)
ВСЕМИРНЫЙ ЛОХОТРОН…
На Тибете говорят: «Если вы хотите знать, какой была ваша прошлая жизнь, рассмотрите свое нынешнее состояние; если вы хотите знать, какой будет ваша следующая жизнь, рассмотрите ваши теперешние действия. И важно никогда не забывать, что следствия ваших деяний полностью зависят от намерений или побуждений, лежащих в их основе».
Итак, занавес противоборствующих идеологий пал: Советского Союза, который шел правильным путем, делая упор на образование, когда во главу угла были положены творчество и труд, с его великолепнейшими наработками социальной защищенности граждан, не менее великолепнейшим примером экономической и духовной интеграции, в силу излишней воинственности государства, борющегося за мир во всем мире, не стало.
(Вспомните библейское: «Ибо когда будут говорить: «мир и безопасность», тогда внезапно постигнет их пагуба».)
Не стало потому и для того, чтобы, отказавшись от противоборства и гонки вооружения, повернулись, наконец, друг к другу страны, нации, люди.
И что же?
Вместо того, чтобы воспользоваться бесценным опытом, и быть, таким образом, центром ДУХОВНОГО ВОЗРОЖДЕНИЯ МИРА, Россия, поправ интересы тех, чьим трудом созидалась страна, вслед за недальновидными, вступила на абсолютно тупиковый путь - путь личного обогащения. Как доказала История, именно он-то и ведет к войнам, конфликтам, хронической усталости, озлобленности, жестокосердию.
В переводе на язык современных священников, политиков, экономистов, руководителей разных мастей всех стран и народов, обладающих властью (а, следовательно, и наибольшей ответственностью), это означает, что пока данная категория граждан, именующая себя элитой, не начнет сеять среди своих подданных ЧУВСТВО ВСЕМИРНОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ (наука, кстати говоря, успешно доказала общий корень Великого Древа Жизни, где каждый из нас – что листик на дереве: он - и сам по себе, но он - и со всеми. Более того, такое ЕДИНСТВО И ВЗАИМОЗАВИСИМОСТЬ друг от друга, в том числе от погодных аномалий, не менее успешно доказали и украинский парламент, впавший в законодательный маразм, принявший в рекордно короткие сроки, за 45 минут, 50 законов; и российские военные, испытавшие очередное сверхновое оружие, сметающее все живое: Москва, тем днем, задыхалась от 36-градусной жары, а Швейцария, тогда же, коченела от лютого холода), до тех пор, вольно или невольно, они будут обрекать человека на пустую борьбу, а человечество – на страдания.
Стоит ли удивляться, что первой строкой мировых «новостей» - лавиной! - идут прискорбные новости?
Здесь, видимо, вновь нелишне повторить: разделение общества на «богатых» и «бедных», мало того, что является причиной страданий, но и противоречит законам развития мира, в основе которых лежит социальное равенство. Социальное равенство – это не равенство в нищете; это равенство стартовых возможностей, когда дети тех, кого обычно называют «простыми людьми», имей они упорство и желание, могут «выбиться в люди», то есть реализовать свое божественное право – свободную волю: стать великими людьми.
Дети тех, о ком речь шла в предыдущей главе, отслужив армию, служили в охране, в частных лавчонках лепили пельмени: выше этого сегодня они уже подняться не могли.
Лично я - девушка не кровожадная: устала  от страданий сама и не хочу, чтобы страдали другие. Даже те лихие мздоимцы, шатры которых, рано или поздно, сожрет очередной огонь перемен.
Сожрет!
Но разве мне от этого станет легче? Не станет легче и моим детям. У кого, к сорока годам, на территории необъятной России, защищаемой моими отцами и прадедами, нет своего угла. Да и кому полегчает, если отнимут частную собственность у детей и родни чаушеску, акаевых, лужковых, абашидзе, рахимовых и шеварнадзе?
Пусть живут, процветают они.
Но, черт их возьми, пусть не мешают жить мне!
Такие мысли посетили меня, когда тело первого президента России, оставившего о себе недобрую память у большинства населения бывшего Советского Союза, после долгих заупокойных песнопений и военного салюта, предали Земле. Вспомнилось, как в той самой рукописи, переданной Раисе Максимовне ровно за год до ее кончины, среди прочих опусов, она почему-то отметила небольшой рассказ о деревенском кладбище немецких и советских солдат, погибших во Второй мировой войне, особо выделив слова: «Так и спят они, по обе стороны разрушенного храма, примиренные вечным сном враги, что-то когда-то делившие, превратившиеся в прах, осененные единым крестом и единым небом, на многострадальной русской земле».
И вот теперь, 25 апреля 2007 года, по иронии судьбы, эти люди, сыгравшие важную роль в истории всего человечества, Горбачевы и Ельцины, у которых при жизни, в начале пути, было столь много общего (обе семьи - плоть от плоти своего народа, имеют рабоче-крестьянские корни), а в конце пути - общей стала лишь территория кладбища, вновь оказались рядом.
Как и тогда на похоронах Раисы Максимовны, но уже сидя у телевизора, я пристально всматривалась в сурово-трагичные лица земных кумиров и богов. Мне даже показалось (то была какая-то вспышка), будто знаю, что ожидает каждого из них.
Увиденное вызвало во мне сочувствие: над многими висело проклятье.
… И РУССКАЯ КАДРИЛЬ
Не миновало двух месяцев, и совершенно случайно я оказалась рядом с загородным владением одного из ближайших родственников Ельцина.
А было так.
Втроем мы сидели около бани моей соседки по даче Любаши – болтали.
- Они отняли у нас детей, - говорила ее знакомая, приехавшая из Украины. - Ругают советскую власть, а эта власть помогла мне вырастить пятерых детей. Что бы я делала теперь? Даже если и дадут мне их «материнский капитал». Нет, это не жизнь, а прямо-таки битва - за выживание. А это бешеное количество законов: настоящее минное поле! Они же делают из нас потенциальных преступников… Жуткое время, - измотанная безрезультатным хождением по каким-то инстанциям тетка (она оформляла документы на право владения собственностью, из которой украинские законодатели грозились ее выселить) еще долго рассказывала о своих мытарствах в братской республике.
Я, молча и понимающе, слушала ее (меня, из более чем скромного московского убежища тоже грозилась выселить пьющая мою кровь царица ДЭЗа - Айкина), пока вновь не услышала: «жуткое время».
- Ну, причем же здесь Время? – взорвалась я. - Страшное время, ужасное время… ВРЕМЯ всегда одно и то же. Одна и та же Земля, одни и те же луна и солнце, весна сменяется летом, на смену лету приходит осень… Оно лишь обладает уникальной способностью – становиться Историей. И каждая прошедшая секунда – это уже История. А Историю, согласитесь, все-таки творят люди. Каковы люди – таково их Время. Изменятся люди – станет другим и Время. Разве не так?
Тетка ничего не ответила: думала. Пока она думала, ко мне подошла внучка. Протянув на ладошке иконку, спросила:
- Лиль, ты веришь в Бога?
- А почему ты спрашиваешь? Где ты ее нашла?
- В лесу.
Взяв отпечатанную типографским способом картинку, где Георгий Победоносец копьем убивал змея, я долго рассматривала изображение. И вдруг поняла, что меч – это слово (кто будет спорить, что слово и мысль способны убить человека?), а змей – символ смертных грехов. Не мог же Христос, когда-то сказавший: «Не мир, но меч я на землю принес», «Живите как птицы», призывающий всех к любви, быть кровожадным.
Живите как птицы, легко и просто, свободно и радостно, не зная границ; созидайте, внимая собственному разуму и голосу Природы!
Вечером мы с внучкой уехали. Машина, за рулем которой сидела беременная Людмила, сотрясалась на ухабах вместе с ее семимесячным пузом. Я боялась, что Люда родит в дороге.
- Вам надо найти какого-нибудь богатого спонсора. Как у нас. Он проведет и газ, и шоссе, - сказала она.
- А кто у вас такой богатый?
- Сосед мой. Зять президента.
- Да брось, – не  поверила я.
Так, оставив позади мемориальный танк времен Великой Отечественной войны с надписью «За Родину!» (здесь отчего-то больно защемило сердце); мусорные свалки вдоль пешеходной тропинки; калитки, на которых красовались эмблемы «Росгосстраха» и какой-то партии (таким вот образом, видимо, и создаются страховые агентства, взимающие денежки с долготерпеливых лохов, что идут потом на создание карманных партий – по соседству и знакомству: во всяком случае, мой знакомый, бывший офицер КГБ, вначале создал страховую конторку, затем стал влиятельным бизнесменом, а недавно перевоплотился в профессора одного из самых престижных вузов Москвы); высоченно-сплошную, навроде кремлевской, краснокирпичную стену, я ступила на обустроенную местность с большим вольером для собак, где висело предупреждение: «Территория охраняется сотрудниками спецподразделения «Альфа»...
Возвращалась домой электричкой.
На одной из станций в вагон вошел хромой инвалид чеченской войны: пел под гитару. Люди слушали, верили его искренности, сочувствовали горю молодого солдата. Когда тот удалился, я взяла со скамьи кем-то забытый журнал, на обложке которого, среди прочих снимков наследниц и наследников миллионов, кому «все дозволено», приняв фотогеничную позу, красовался популярный телеведущий: «Я слишком долго голодал…».
Начала листать журнал, русское издание «Аксель Шпрингер Раша»: парадный выход мировых суперзвезд в лондонском Hampton s Court; сияющие белозубьем мировые звезды и спортсмены на отдыхе и шопинге; улыбающиеся лица российских актеров на сочинском пляже (сейчас моден Позитив); звезды на пятом Венском балу в Москве: «такого количества бальных нарядов и смокингов публика еще не видела… как только главный танцмейстер произнес «Alles Walzer!» – ноги сами понесли столичного градоначальника в пляс… в полночь объявили русскую кадриль, которая так понравилась всем гостям бала, что ее исполняли на бис до самого утра!»; рассказ о самых интересных событиях светской и культурной жизни (оказывается, все это теперь в одной упаковке – «тутси», «настоящий мужик рома зверь» и цитаты от «тарантино», считающего, что фильм без крови – деньги на ветер)…
А вот и он, скандальный герой номера, что «слишком долго голодал». Дает интервью: «Есть ведь разные стадии популярности. Первая называется «Неважно, что я делаю, важно, что я существую»… Ну, если бы мне кто-нибудь предложил хороший и трудный путь к славе, я, возможно, выбрал бы его. Но у меня был только плохой и легкий, если можно так выразиться. … Я не нравлюсь тебе, но я всегда приносил домой фрукты в свою семью. А вот ты мне нравишься, зато со своими принципами ты можешь оставить близких голодными. Что лучше? Я бы на твоем месте пошел брать интервью у кого угодно. Потому что в свое время слишком долго голодал. Да, в прямом смысле – еды иногда не было! Мы с мамой очень бедно жили… мне важно не твое мнение, а благополучие моих родных и близких… Я считаю, что хорошо украденное не является украденным…»
Наспех пролистав еще несколько однообразных страниц (все глянцевые журналы на одну и ту же ногу - гламурный мрак светских приемов, где никто не думает, что подобные перлы отзовутся обильными всходами в сознании тех, для кого они, публичные кумиры и шоумэны, СОВРЕМЕННЫЕ ЛЖЕПРОРОКИ, - непререкаемый авторитет. Ложные ценности, ложные идолы… Итог: чужие разбитые судьбы, за которые придется платить - своей разбитой судьбой), отложив «раша», посмотрела в окно.
Изнурительную жару, сущий ад, наконец, сменил западный ветер: принес долгожданный ливень. Он был таким стремительным и неожиданным, таким напористым и мощным, что сокрыл горизонт и небо. Сокрыл на мгновение, обдал водопадным потоком, и так же стремительно умчался к востоку.
Сквозь чистые стекла я смотрела на воспрянувшую духом ожившую зелень и думала: сколько же определений у дождя! Дождь короткий, быстрый, легкий, теплый, холодный, нежный, тихий, занудливый, лучезарный, скупой, щедрый, веселый, тоскливый, нежданный, радужный, ласковый, неистовый, солнечный, звездный…  И каждая капля отражает весь мир.
А еще я подумала, что нищета – аморальна. Но аморальна она не для тех, кто несет ее тяжкий крест, а для тех, кто имеет реальную возможность что-то сделать для людей и не хочет этого делать.
ДВОЕ ДЕРУТСЯ - ТРЕТИЙ ВЫГАДЫВАЕТ
Жалкое зрелище представляют люди, у которых все в прошлом. Особенно - мужчины. Если мужчина говорит, что он «бывший», сие означает, что у него нет ничего за душой в настоящем.
Все - было. И чем больше было когда-то, тем труднее сейчас. Но жизнь тем и славна, что равняет в итоге всех. Остается лишь память. А вот какая она, эта память, останется, и определит судьбы потомков, ибо сказано: «Заботься об имени, оно пребудет с тобой долее, нежели многие тысячи золота: дням доброй жизни есть число, но доброе имя пребывает вовек»...
Было это много лет назад, в год Олимпиады. За небольшие деньги, месяц работы, купили домик в деревне.
Шел последний месяц весны. Свежевспаханную землю, от которой струился легкий парок, осыпали лепестки отцветающих деревьев. Соловьи неистовствовали. По вечерам влажное, насыщенное майским ароматом, пространство разрывалось от их чарующих трелей. Деревня замирала, наслаждаясь бесплатными концертами. По тональности звуков можно было догадаться, о чем поет он и чем занимается она.
Из раскрытого окна соседского дома доносился стон. Стонала женщина: глухо, тихо, потом кричала, снова смолкала и опять кричала. На фоне весеннего торжества жизни стон ее казался таким ужасным, что у меня от сострадания выступили на лице капельки пота.
- Кто это? - спросила у Тонечки, молодой местной женщины.    
- Бывший начальник управления торговли. В свое время человек очень большой, - ответила она. - Сняли два года назад. Болеет сейчас. Видела бы ты ее тогда: полная, сочная, красивая. Не поверишь: кортежи автомобилей стояли у дома. Вся знать города была здесь. Коньяки лились рекой. Икру скармливали собакам...
Мы замолчали. Из окна раздался пронзительный крик. Затем стихло. Через некоторое время на улицу, пошатываясь, вышла худая высокая женщина с лицом черным, опухшим, отечным.
- Тоня, - дай чего-нибудь, в субботу Леша привезет, - она просила лекарства.
- Сейчас, Вера Георгиевна!
И Тоня убежала.
Так впервые я увидела Веру Георгиевну, бывшего партсовработника, типичнейшего представителя номенклатуры. (Ныне многие из ее учеников правят балом в столице.)
Она была одинока. Невестка не жаловала ее и только внуки из города наезжали иногда навещать. Мы подружились и, что интересно, ей полегчало. То ли от моего терпеливого внимания, с которым слушала ее рассказы, то ли еще что-либо было причиной, но огромное количество съедаемых Верой Георгиевной таблеток сменилось пачками сигарет, выкуриваемых за чаем.
Деревенские - народ настороженный, не гостеприимный. Если случайно попадешь к обеду, за стол не пригласят: сидят, едят, беседуют - гость смущенно стоит у порога. Вера Георгиевна - родом из Питера. Как сегодня, помнит блокаду, холод, голод и, наверное, от того хлебосольна не в меру: накормит, согреет и одарит любого.
Обладая уникальной памятью, хранившей все до мелочей, она любила вспоминать и рассказывать - о своей бурной комсомольской юности, о деятельности на высоких партийных постах, об известных людях, вошедших в историю, с которыми ее сводила судьба. От нее я много узнала о некогда царящих, ушедших теперь в места иные, заоблачные.
Время шло и принесло перестройку. Из распахнутых окон доносились песни о свежем ветре. Люди, скованные приемниками, носившие их на шее, не высыпались: следили за трансляцией депутатских сражений. Работали мало - слушали, кто что сказал, и ожидали, что же будет. Страна втягивалась в междоусобные разборки, дробилась на партии, движения, блоки, регионы, лиги, конфессии; одни двигались с красными флагами, другие - с трехцветными, третьи - с ликами святых, четвертые ринулись откапывать останки монархов. Многомиллионные массы колыхало: кто поведет и куда поведут?
А тем временем...
Тем временем люди, сидящие на материальных ценностях, как то: высшее и среднее звено руководителей всевозможных мастей, чинов, рангов, - используя отлаженные партийно-хозяйственные связи, а также опыт взаимодействия с себе подобными, имея в наличии квадратные метры производственных площадей, лавируя между старыми, отмирающими, законами и еще не родившимися новыми, эти люди окапывались. Они гребли под себя: тащили, продавали, покупали, обменивали, брали взятки...
Леша, сын Веры Георгиевны, перенявший от матери смекалку и находчивость, динамичный молодой мужик, круто и энергично взялся за новое дело: ваучеры. Организовал акционерное общество с громким названием «Народная инициатива».
Общество с инициативой масс, направленной не в ту сторону, просуществовало недолго: дивидендов никто не видел. Зато у соседей появились три квартиры, а в пригороде (зачатке нового поселения - колонии особо инициативных людей под названием «новые русские») фундамент четырехэтажного особняка, который одним из первых возвел Леша.
Прошло еще несколько лет. В деревне все оставалось по-старому: так же заливались весной соловьи; так же мужики, потягивая самогонку, кляли и ругали новую власть, а бабы, бросая огороды и скотину, летели к очередной серии заморских сказок о красивой жизни.
Люди нищали, соседи богатели.
Вера Георгиевна по-прежнему болела.
АУТОТРЕНИНГ ПО-ТИБЕТСКИ
- Мам, дай костюм.
- Не дам. Не проси. Когда Флавио приезжает? Вчера звонит: «Где Кира?». Отвечаю: «Но каза». Нет, значит, дома. Он не понимает. Бегу к соседям, звоню в одну дверь, в другую, умоляю: «Скажите: раз, два, три». А они - забыли! Десять лет учат английский и не могут вспомнить «раз, два, три»!
- Конечно. Влетаешь и диким голосом орешь. Забудешь, как тебя зовут. Ну дай хоть пиджак! Обещаю!
- Не дам! Не проси. Как дела у Высоцкой?
- Ей надо искать квартиру.
- А у нее своей нет?
- Есть. На Остоженке. Но там идет такая битва! У нее же брат. Ненормальный. Чуть что не так, грозится выброситься из окна. На дачу тоже их не пускает. Говорит, вскроет себе вены. Мне, сволочи, при этих словах, каюсь, стало так хорошо, ведь у кого-то дела обстоят еще хуже.
- Боже, что происходит с людьми! Даже не раздвоение личности, а прямо-таки расчленение – на мелкие атомы.
- Ну дай хоть костюм! Не дашь? Ох, и мерзопакостная ты личность! Юлька вчера подарила мне книгу. Аутотренинг по-тибетски. Как надо всех любить. Пока читаю, люблю. Отложу в сторону, снова злюсь. Ну почему у него нет денег? Я хочу жить. Сейчас. Не потом.
- Он любит тебя. А это – главное. Я не встречала более отзывчивого и доброго человека, чем он.
- Из-за этой порядочности он ничего не имеет! Он не умеет делать деньги. Другие тоже любят. И при этом у них есть деньги. Антон ездит на машине, которая стоит 70 тысяч баксов. Дядя Леша купил всем квартиры...
- Да что ты равняешь нас с дядей Лешей?!
- А на чем он сделал деньги?
- Приватизация! За бесценок скупил ваучеры - по всей области.
- Да, денег там – пропасть…
- Лучше питаться травой, чем иметь такое богатство.
- Ясный перец, тебе все по барабану. Чужим отдашь, только не своим. Ну дай хоть пиджак. Обещаю!
- Черт с тобой. Бери.
- Все. Люблю. Целую. Пока.
Дочь повесила трубку, а мне вспомнился кот по кличке «Чубайс», чем-то похожий на самого Чубайса. Кот был упитанным и крепко пощипанным. Слово «приватизация» вызывало у него судороги. Кот вздрагивал, выгибаясь дугой, и мчался в кусты. Запугал Чубайса Сашка по кличке Система. Бесхребетный малый пил ежедневно. Засыпал у дома, где подносили. Просыпаясь, гонялся за рыжим котом.
Вздрагивала от этого слова и я. Но что греха таить, одно я знала наверняка. У Леши, скупившего ваучеры, были хоть свои, частные, интересы, а у Системы и того не было. Если бы в нашу деревню вместо водопровода подвели две трубы, из одной сыпались бы золотые монеты, а из другой лился самогон, Система предпочел бы вторую трубу. И надо родиться слишком ленивым, чтобы при такой ситуации трезвенник Леша не нажил бы «золотых гор»…
И вот как-то однажды, листая журнал для деловых людей, я наткнулась на небольшую заметку «Окно в Европу из города О»: «Новым председателем совета директоров АОА «П-ская база океанического рыболовного флота», расположенного в Н-ской области, стал бизнесмен из города О. Алексей Владимиров.
Алексею 49 лет, он инженер-электромеханик. 15 лет проработал на О. машиностроительном заводе – прошел путь от мастера до главного инженера. Владимиров – президент финансово-промышленной группы, генеральный директор компании, владеющей контрольным пакетом акций ВО «Нефть», генеральный директор компании «Стройинвест».
Возможно, в Н-скую область бизнесмена привело то, что здесь недавно обосновались его бывшие земляки – начальник Н. железной дороги Б. и прокурор области Ч. До этого базу контролировал ее бывший гендиректор, он же бывший руководитель Госкомрыболовства С. Теперь бизнесмены из команды Владимирова приобрели контрольный пакет акций этого предприятия, прорубив свое «окно в Европу». Владимиров рассматривает П-скую базу как отдельное звено целой программы. По его словам, О-ская промышленная компания в скором времени станет владелецей рыбоперерабатывающей компании «Черноземрыба». В итоге рыбу из П. будут перерабатывать в В. и продавать в Черноземье»...
Это был он – Лешка, сын Веры Георгиевны, мой бывший сосед.
Ему не было тридцати, когда мы познакомились. Высокого роста, совершенно не пьющий, он приезжал в деревню к матери: копал грядки в саду; носил воду из ручья, делая передышку против нашей скамейки. Оставлял ведра на тропинке и шел к нам - пить чай, который мастерски умел заваривать муж. Словоохотливый Леша мог говорить часами. До тех пор, пока на его поиски не отправлялась мать. Вера Георгиевна присоединялась к дружной компании. Затем, как правило, все собирались на рыбалку.
Удочки и снасти у Лешки водились самые аховские – он с детства обожал ловить рыбу. И рассказывал о ней также часами: как прыгал у носа судак; как резвился лещ на изломах течений; как пикировала над водой серебристая плотва. Но за те семнадцать лет, что мы прожили рядом, в мелкой и быстрой реке он выловил только однажды. Да и то – пьяного в дупель Систему.
Непросыхающий Система, упившись на деревенской свадьбе, переходил реку вброд. Как раз возле того места, где Леша в это время усердно ждал рыбку. Сбитый с ног потоком воды, незадачливый пьянчужка стал тонуть. Лешка бросился ему на помощь. Вытащил к берегу, крепко поранив при этом ногу.
И вот голубая мечта сбылась: Владимиров, скупив Балтийский флот, через окно в Европу, обещает всех снабдить «Черноземрыбой»...
Я радовалась за Лешку: зависть – преимущество убогих. Он, вроде бы, всего достиг сам – своим трезвым умом. Разве что деловые связи достались от мамы. Однако радость отчего-то была с большой долей горчинки. И вовсе не потому, что моя судьба, не в пример Лешкиной, сложилась иначе. А потому, что страсть к накопительству для людей, подобных Лешке, превратилось в своеобразное личное хобби, когда увлекающийся забывает, для чего и с какой целью он все это делает?
СИСТЕМА КОЛЛЕКТИВНОЙ БЕЗОТВЕТСТВЕННОСТИ
Нэля, моя двоюродная сестра, дочь полковника Тиханова, приехала на орловщину из Алма-Аты. К тетке, что умерла в тот недобрый чернобыльский год, унесший половину деревни. Вышла замуж за Муху, друга Сашки Системы, которому спас жизнь Лешка Владимиров. В том, что богатейшего Лешу, спасшему жизнь Системе, хорошо знают известные политики Зюганов и Строев, наверное, убеждать никого не стоит: они не могут его не знать.
Так мы и варимся – в одном черноземном котле, с надеждой на балтийскую рыбу, которой бизнесмен Владимиров обещает всех накормить.
Нэля подарила Мухе трех девочек, внешне похожих на отца. Впятером они ютились в комнатенке, купленной в доме, выстроенном птицефабрикой, где когда-то трудился Муха-отец. Жили они таким образом лет пятнадцать назад – при власти под флагом красным. Живут доселе и поныне – под флагом трехцветным. О чем мне поведала сестра: она привезла в Москву на лечение младшую дочь.
- Как там наша деревня? – спросила я Нэлю с порога.
- А никак. Остались только старухи.
- И все так же, на своем горбу, таскают воду и дрова?
- Да как заморозились в войну...
- Дорогу-то провели?
- Нет. Еще та жива, что немцы пленные строили.
- А газ?
- Нет, конечно. И свет теперь отключают.
- А как же теплицы и птицефабрики? Они-то живы?
- Да нет же: все развалилось! Работы нет совсем.
- А Система?
- Спился совсем.
- Надя?
- У нее сына забрали в армию. Прислал письмо: «Мама, меня избивают. Чтобы оставили служить рядом с домом, нужны деньги: 15 тысяч – командиру». А где она их возьмет? И пацана отправили в Чечню. Через три месяца толстомордый военрук привез матери гроб. Дали ей денег - на похороны. На эти деньги Надька купила себе пальто...
- Чубаровы как?
- Витька повесился. Года четыре назад.
- А дочь?
- В газете статья была: лишили Аньку материнства – за пьянство. Ей же Вера Георгиевна, мать Лешки Владимирова, дом отписала и сад. Анька все продала, а деньги пропила. Детей, мальчика и девочку, забрали в детский дом. Сама Вера Георгиевна умерла. Два года назад.
- Леша-то наезжает?
- Да что ему делать в деревне? Он скупил всю страну. Вот ты мне скажи, что же это за кабализация такая: все строилось руками нескольких поколений, а теперь принадлежит ему одному? Когда началась эта разворуха, я, знаешь, о чем, первым делом, подумала? На фига ж мы с немцами-то воевали? Свои-то – не лучше. А жизни, конечно, жалко. Угроблена жизнь!
- Расскажи о Толике.
- В тюрьме он. Без тюрьмы уже не может. Выйдет на волю, украдет что-нибудь и снова туда. А куда ж еще? Жилья нет, работы нет, родителей нет, семьи нет...
- А твой?
- На инвалидности он. Ноги совсем отнялись. Три месяца назад инфаркт перенес.
- Сколько ему?
- Сорок девять. Сидит возле дома. Или выйдет на угол и ждет, когда появятся с бутылкой. Говорю ему: «Иди на работу. У нас, в детском садике, нужен плотник». Не хочет.
- Сколько плотнику платят?
- По-нынешнему – 12 у.е.
- Я бы тоже не пошла. Что на них купишь? Пару книг Билла Гейтца о влиянии мысли на бизнес.
- Да хоть бы это! И то – в помощь! Нет. Сидит. Ждет. Чего?
- А на какие шиши они все пьют, если никто не работает?
- Угощают...
Я хорошо знала тех людей. Прожила с ними, бок о бок, немало лет. Сказать, что они лодыри, значит солгать. Напротив, когда-то все, включая Муху и Систему, ходили на работу - ежедневно.
Ежедневно, в любую погоду, одолевая непролазную грязь, в резиновых, по пояс, сапогах, они, деревенские, переобуваясь в придорожных кустах, ехали за десятки километров строить, шить, ткать... И так – изо дня в день, из года в год: на протяжении жизни, руками своими, они возводили свое государство. А теперь это же государство, но уже с другими вождями, словно ненужную, отслужившую срок худую вещь, выбросило их на свалку истории...
Вместо пары дней Нэля с дочерью пробыли в Москве две недели.
Первый анализ сделали быстро – за плату: она равнялась двум месяцам ее работы в детском саду. Деньги закончились – лечение приостановили. Иначе нельзя – рынок. И отношения – рыночные. Каждый торгует тем, что производит. А что производит она, воспитатель детского сада?
Утром родичи ехали в клинику. Возвращались вечером – измученные, голодные, полуживые.
- Ты сходи к главному врачу, - наставляла я сестру. – Скажи, что тянут и вымогают. Не надо бояться. Сейчас люди дорожат любым местом.
- А толку-то что? Везде – стена. Бейся-не бейся, головой стены не прошибешь. Ты бы знала, как я сожалею, что родила троих детей! Я прикована к жизни – детьми. Я завидую тем, у кого их нет и не будет. Передать им в наследство сегодняшнюю жизнь – грех, покруче всех остальных. Я понимаю тех, кто уходит из жизни по собственной воле: они не могут смириться с тем, что творится вокруг.
У меня были надежды на Москву. Ну что мы можем изменить там, у себя в глубинке, где нет света, дорог и никакой связи? А Москва и сама превратилась в город контрастов: бедность и роскошь живут по соседству. Здесь нет денег на больницы, но зато они есть для шикарных балов. Московский Лас-Вегас – среди всероссийского моря нищеты! Объясни мне, почему мы газ тянем за границу, а сами утопаем в грязи? Что это за «рука дружбы» такая, оказывающая всем и везде помощь, уничтожающая тех, кто у нее под боком? Нет, что ни говори, но тогда было легче. И лучше. Все же была перспектива. Сейчас ее нет вообще...
В судьбе сестры, словно в истории болезни, я пыталась найти ошибки, что привели ее к печальному итогу: муж-алкоголик и две дочки-инвалида. Где и когда произошла та роковая ошибка, столь жестоко перекроившая ее судьбу?
Спешный брак – ошибка номер один, которую совершает едва ли не каждая женщина. Страх перед старостью и одиночеством толкают в спину: скорее бы замуж! Не думая и не глядя. Был бы муж, а вот каким он будет отцом, это неважно.
Но я представила на мгновение, окажись Нэля в паре с другим, непьющим, трудягой, многим легче была б ее жизнь? Едва ли. Человек-то – существо социальное. Он – не один. Он – среди людей. А если люди, на каждом шагу, вместо того, чтобы дарить друг другу крылья, выщипывают у крыльев последние перья, какое значение имеет муж?
Каждый к кому-то с претензией: воспитатель – ко врачу, вымогающему у воспитателя его жалкие крохи; врач – к учителю, убивающему душу чужого ребенка; учитель – к сантехнику, канючащему деньги, которые он должен нести воспитателю; сантехник – к начальнику, оставившему его без зарплаты; начальник – к чиновнику, превратившему должность в доходное место; чиновник – к депутату, опоясавшему всех законами...
Система Коллективной Безответственности, где мои соотечественники держат круговую оборону - против своих же людей.
НАШЕСТВИЕ ВАНДАЛОВ,
или ПОЧТИ ДЕТЕКТИВНАЯ ИСТОРИЯ СО СЧАСТЛИВЫМ КОНЦОМ
Мы с внуком собирались в «МакДональдс» на Тверской. Зазвонил межгород и я взяла трубку:
- Ты где?
- На острове. Недалеко от Сенегала, - узнала голос сына.
- А слышно! Будто за спиной! Где этот остров?
Остров оказался на самом краешке Земли.
В «МакДональдсе» народу было много. Скоренько разделавшись с едой, решили позвонить знакомым: без предупреждения идти к ним, конечно же, неловко. Перебежав дорогу у Центрального Телеграфа, вдоль которого выстроился ряд таксофонных будок, внук направился к ближайшей.
- Здесь по карточкам, - без особого воодушевления заметила я.
- У меня есть! Новая! – Сенька радостно вынул из кармана яркий квадратик.
Вставил в проем - квадратик исчез.
- Попробуем достать, - шпилькой для волос я ткнулась в таксофон.
- Нет, - Сенька вернул мне шпильку. - Карта упала. Жалко - совсем новая. На тридцать единиц.
Растерянные и одураченные, мы топтались на месте, не зная, что делать, куда двигаться дальше.
- У вас какие-то проблемы? – около будки вырос приятный мужчина.
- Да вот... хотели позвонить. А он, кажется, сломан, - я потихоньку начала закипать. – Нет, это не люди. Это - нашествие варваров! Все вокруг разворочено! И еще в обиде на власть. У них во всем, видите ли, виновата власть!
- Жаль, - покачал головой приятный мужчина. - Не успели заменить - уже сломали. Вскрывают, знаете ли, аппараты. А карты продают. Сознания нет у людей. А стоит он, между прочим, 1600 долларов - только один аппарат. Хотели еще справочники здесь повесить. Как за границей. Коды городов и прочее...
- А вы... извините... кто? - с подозрением я всматривалась в мужчину.
- Начальник обслуживающего цеха. Шел мимо. Друзей провожал.
- Да бросьте! Так не бывает. Вы... жулик, конечно. Хотя по лицу не скажешь. Как вас зовут?
- Владимир Леонидович.
Приятный мужчина, что-то записав в блокноте, перешел к соседней будке и стал куда-то названивать.
- Вернут вашу карточку. Давайте свой телефон...
После кровавых телесюжетов, где сплошь бандиты, убийства и воры, я испытала легкий озноб. Однако свой номер продиктовала.
- Ожесточились люди, - Владимир Леонидович положил бумажку с номером в карман. - Миллионы бродят по стране - ищут работу и деньги. А ведь все бы сложилось иначе, прояви каждый из нас в это непростое время лишь малую долю сознательности.
- Вы правы, - я подхватила наболевшую тему. – Верят объявлениям о найме. Едут за границу и ночуют - трое на одну кровать. А кто их туда направляет? Свои! Свои, ради трехсот долларов, торгуют жизнями своих!
На том мы разошлись.
В понедельник утром – телефонный звонок:
- Здравствуйте. Меня зовут Любовь Александровна. Карточки достали тот же день: вашей там не оказалось.
- Быть того не может! Я видела, как ребенок ее опустил.
- Что на ней изображено?
- Солнышко, говорит.
- А вы не могли бы к нам подъехать?
- Хорошо. Но дело, знаете, не в карте. Просто я не хочу, чтобы малыш начинал свою жизнь с обманов и разочарований.
Во вторник поутру - вновь телефон. На этот раз была Вета, Сенькина бабушка, доктор наук, скромную квартирку которой чистили дважды.
- Лиля, что там у вас произошло? Мне Сенька говорил...
Я рассказала Вете историю с приятным начальником цеха, случайно оказавшемся рядом.
- Не вздумайте туда ехать! Не вздумайте давать наш телефон! Вы уже наделали глупостей! Была публикация в газете - там орудует банда!
- Отчего же? Поеду. Пусть ребенок не думает...
- Ну-ну! Шубку-то - не надевайте!
Одевшись победнее (не совсем, чтобы очень, и не совсем, чтобы так), оставив в кошельке пару монет, я направилась по указанному адресу. Бесстрашно передвигаясь по узким и скользским арбатским переулкам (с одной стороны - ногу может оторвать поток машин, с другой - на голову упасть массивная сосулька), добралась, наконец, к искомому зданию без каких бы то ни было (как нынче принято) опознавательных знаков.
- Раздевайтесь, пожалуйста, - тепло меня встретила Любовь Александровна. Женщина не менее приятная, чем ее «начальник цеха». И повела на экскурсию.
Соседняя комната, видимо, мастерская, была завалена телефонными аппаратами, ожидающими ремонта. Любовь Александровна, показывая их обезображенные, изуродованные, выкорчеванные детали, с горечью говорила о том, что телевизор и пресса нынче - источник негатива.
- Своей публикацией вы нам оказали дурную услугу, - в комнату вошел еще один приятный молодой человек. – Ваша статья - это рецепт ворам и негодяям. На следующий день после вашей публикации чуть ли не все автоматы были выведены из строя. Мы оказались бессильны перед нашествием вандалов. Детали дорогие, запчастей нет. А ведь людям таксофоны нужны: кому-то скорую вызвать, кому-то помочь... Своей статьей, по сути, вы мобилизовали варваров на дальнейшие действия.
- Володечка, у нас совсем другое, - перебила парня Любовь Александровна.
- Извините. Я мастер по ремонту автоматов.
- Догадалась, - я натянула нечто вроде улыбки. - Скажите, Володя, а не проще ли было - вместо дорогих испанских аппаратов - установить наши, отечественные? Чтобы звонить обычной монеткой? Мне, к примеру, карта не нужна. Это, во-первых. Во-вторых, если уж мы хотим, чтобы у нас, в России, все было по-заграничному, необходимо вначале поднять уровень жизни: дать людям работу, хорошую зарплату. А уж потом...
- Они тоже есть. Но ставим их рядом с милицией. Иначе...
- А как и кому продают эти карты?
- Читайте газеты, - отрезал Володя и удалился.
Через минуту вернулся - с кучей обломков.
- Вот, - разложил на столе. - И таких у нас - мешки!
- Заморские таксофоны, Володя, напомнили мне другую историю. Лет двадцать назад некое министерство закупило в Бельгии комбайны. Для уборки льна. Технику доставили – то ли в Псковскую, то ли в Вологодскую область. Но машины не пошли. Отчего? Там, за границей, земля-то - будто английский газон. Здесь же – холмы, буераки, болота, овраги. Деньги – огромные! - в очередной раз, из-за недоумства чиновников, оказались выброшенными на ветер. И так происходит всегда, когда не считаются с особенностями нашего национального «рельефа».
- Хотели - как лучше, получилось - как всегда, - согласился Володя, рассказав мне свою историю об импортной технологической линии, когда умный начальник, кое-что изменив, в результате имел великолепный итог. - Прежде чем делать, надо подумать! Думают же - только о своем кармане...
Мне искренне было жаль Володю. В мороз и холод он идет на службу – с надеждой что-то заработать. Обычный трудяга, на плечах которого еще держится страна. И при другом раскладе дел, окажись он среди нормальных людей, уважающих чужой труд, он мог бы жить достойно. Он мог бы ездить зимой на курорт - в ту же солнечную Испанию. Если б им заработанное шло лично ему, а не оседало в чьих-то карманах. Да и те же реформы, затеянные столь нелюбимым в народе Чубайсом, имели бы совершенно иной – положительный! - эффект, начнись они среди людей, а не среди вандалов.
Я вдруг поняла и Чубайса - с его неудавшимся мероприятием. Более того, я поняла, что приватизация являлась верным шагом на пути продвижения общества к цивилизованным отношениям. Ибо ЦЕЛЬЮ приватизации (если рассматривать это действо с точки зрения законов Эволюции) был не столь передел собственности, сколь предоставление возможности – инициативным людям.
Именно приватизация как раз и давала человеку то, чего не хватало великой советской державе с ее однопартийно-тоталитарной диктатурой, сковывающей и подавляющей беспартийную личность, мешая ей в полной мере раскрыть свой творческий потенциал. Против чего, в свое время, первыми восстали лучшие, включая Горбачева. И она бы имела совершенно иной – положительный! – эффект у людей с высокой степенью ответственности, имей они эту степень ответственности.
«Ну что плохого в том, - думала я, слушая Володю, - если бы каждый имел свою долю в общенациональном богатстве страны? Насколько легче было бы тем же творческим людям - изобретателям, философам, поэтам, художникам, музыкантам, - без их стабильного заработка, желающим заниматься своим любимым делом, будь у них хоть какой-то доход. Разве искали бы спонсоров? Разве ходили бы с протянутой рукой, будь у них эта малая доля, гарантирующая надежный кусок хлеба и свободу выбора? Человек, защищенный таким образом, не рассчитывает на государство – совокупность безликих сограждан. Поскольку он сам – уже государство!»
Но, неожиданно, мне стали понятны и те, кого раньше я осуждала. Те, кто воспользовавшись безвременьем и финансовой тупостью масс, сделав первые, не всегда честные, деньги, тут же упрятали их в заграничные банки. Когда в любую минуту могут придти, отнять, избить, убить, посадить, сломать, лишить, изменить, что остается делать? Как не поднимать экономику других государств, если свое государство никогда, никого и ничто не умело ценить? Оно вообще не знает, что это такое - дорожить человеком! Будь то руки «безынициативных» или головы «инициативных».
Мое государство привыкло только карать.
Осознавал ли сам Чубайс глубинный смысл своей идеи? Возможно, да. А, возможно, и нет. Во всяком случае, его благие (будем так думать) намерения постигла участь перестройки. Малая – безответственная - часть населения, уподобившись саранче, опустошила страну до нага. Лучшая часть, способная на самоотверженный подвиг, осталась за бортом жизни. Тогда как именно эта часть и должна быть на деле опорой, главной созидающей силой любого общества. Сейчас же силы созидания скованы злыми силами. Кто их разбудит?
Хотели - как лучше, получилось - как всегда.
Отчего так получилось?
Сердце и разум у наших людей, как всегда, оказались позади желудка.
- Володечка, - накинув пальто, я стала собираться, - хотите дам бесценный совет? Проверено жизнью! Поменяйте местами слагаемые: не ставьте целью – заработок; ставьте целью – добрые помыслы. Уверяю вас, итог будет -  великолепный!
Мастер лишь ухмыльнулся.
- Одну минутку, - Любовь Александровна держала в руках две пластиковые карты. - Вот эта, просроченная, ваша. А эта - ребенку в подарок, - и протянула оранжевый квадратик, где улыбалось солнце.
ПРОСТИТЬ – ЛЕГКО, ЗАБЫТЬ – НЕВОЗМОЖНО
Мы ехали за город, споря о «ночных бабочках», выстроившихся  вдоль шоссе.
- Их надо легализовать, - убеждал меня сын. - Как во всех цивилизованных странах.
- Этого нельзя делать, - возражала я. - Такая «цивилизация» и привела мир к вырождению. 
- Да, - поддержала меня дочь, - наши предки, наверное, ворочаются в гробу, глядя на позор, до которого скатилась Россия. Внучки тех, кто защищал Сталинград и Москву, в поте лица трудятся на подступах к ним.
- Ты бы видела, что творится в малых городках и селениях, где один фонарь на всю округу, да и тот не светит. Идут на панель не от любви к искусству. Идут от безысходности. Нет работы, нет возможности учиться. Их этого лишили - мы.
- Кто это - мы?! – хором воскликнули детки.
- Мы - все! – повторила я. – Чем они-то виноваты? Виноваты родители: спившиеся отцы, измученные бытом матери, за ошибки которых молодежь расплачивается. Но особенно – наши правители. В частности, думцы. Их кретинизм достиг своего апогея тогда, когда они заговорили о «жрицах любви»: якобы надо тех «узаконить». Хотя я очень сомневаюсь, что среди законописцев найдутся такие, кто бы желал, чтобы их жены, сестры и дочери удостоились чести быть проституткой. Прелюбодейство – грех смертный. Он же потому и называется «смертным», что за него придется дорого платить. Ведь для смертных грехов срока давности не существует. Больше того: способствующий преступлению является его СОУЧАСТНИКОМ. Притормози на минутку. Мне надо купить сигареты.
С трудом одолевая черные сугробы, я направилась к торговому киоску. Было шесть часов вечера, но уже светила луна, матово поблескивали звезды. Я стояла у витрины, разглядывая лежащий за стеклом товар, дивясь его названию: ядовито-зеленый лосьон для ног под этикеткой «Рассвет» и мелок для тараканов с нежным именем «Машенька».
Пока дивилась, к киоску подкатил милицейский автомобиль, откуда выкатился шарообразный мужчина. «Готовь!» - шепнул продавщице. И двинул дальше – по рядам.
Не долго думая, я пошла вслед за ним.
- Как же вам не стыдно! – прошипела из-за его плеча.
Вздрогнув, тот испуганно оглянулся:
- Что-о-о?! – привыкший к забитым, пуганым иногородним гражданам, выпучил от удивления глаза.
- Настоящий русский мужчина всегда отличался милосердием.
- Пусть не ездют сюда! - откормленный дармовыми хлебами амбал, опустив голову, сник. Искоса глянув по сторонам, спешно ретировался.
- Видели, как дань собирают? – с чувством собственного достоинства, ощущая себя Александром Матросовым, закрывшим грудью амбразуру, я уселась в машину. - А тетка в киоске посинела от холода.
- Мам, что ты ему сказала? Он так мотонул от тебя!
- Сказала, что из-за таких, как он, свиней, русских отовсюду гонят.
- Ну, ты даешь! – захохотала дочь.
- Доходные нынче места: ФСБ, таможня, налоговая служба. Сашка Егоров, сосед мой, хвастался вчера: «Купил новый «Мерс»: через полгода работы», - сын тронулся с места, и, что-то вспомнив, тоже засмеялся. - Вчера, между прочим, рассказал такой случай. Сбил пьяного - на улице «Промышленный тупик». Есть же названия! Вызвали ГАИ. Те, в кромешной темноте, что-то пишут под копирку. Егоров спрашивает: «Так куда мне идти: в суд или в милицию?» А они не могут объяснить. Мент же – он простой человек: он не понимает того, что придумали думцы. Он и сам запутался в этих законах. Потом говорят: «В нашем районе можешь сбивать кого хочешь - за деньги уладим все!» Бизнес, короче, охватил все сферы жизни!
- Ни одно слово не вызывает у меня таких судорог, как слово «бизнес», - вякнула я. - Шоу-бизнес, нарко-бизнес, кино-бизнес, теле-бизнес… Торгуют всем: совестью, нефтью, справками, телом, талантом, живыми младенцами, государственной тайной! Сумасшествие голодных!
- Ага, надо как ты! – подала свой голос уснувшая было дочь. – Всю жизнь - картошка да грибы!
- Нет, конечно. Так тоже нельзя. К чему эти крайности? И что любопытно, для каждой социальной прослойки – свои теле-шоу. Шоу «блондинка в шоколаде» – для недоумков. Шоу «перезахоронение останков и торжественный ввоз святых мощей» - для самых сирых и убогих. Кости и прах, будто ядерные отходы, бережно несут, а живых умертвляют - заживо!
- Ладно. Давайте закончим.
Мы помолчали. Включили магнитофон: cпокойная музыка всех примирила.
- Мам, твои идеи безоблачной жизни - либо идиотизм, либо утопия: пора вступать в КПРФ! – неожиданно выпалила дочь.
- Ой, детки, - снова в голос возопила я, - только не надо сваливать в кучу прекрасную идею всеобщего блага и поганых людишек, извративших эту идею. Они и в партию-то вступали - ради корыта. Они и сейчас - у корыта. С другим лишь названием. И тебя к нему не подпустят. Там - свои поросята.
Настоящие коммунисты, жизнью своей, прокладывали дорогу к Свободе - твоей и моей. Отождествлять истинных коммунистов с партейцами - что сравнивать антифашистов с фашистами: совершенно разные люди. У партейцев убеждений нет: они везде и во всем ищут личную выгоду. Они и раньше нами управляли, и сейчас управляют. Всего лишь поменяли вывески: диктатуру партии сменили диктатурой доллара. Раньше народ заставляли шагать строем, теперь, вроде бы дав возможность бежать, стреножили деньгами.
Полностью перечеркнув свое славное прошлое, убеждают всех, что «возврата назад не будет», что «Россия – страна демократическая». Ну какая же тут демократия? Плутократия это! Более того, столь изощренного рабовладения, построенного на лжи и обмане, российская история не помнит. Делают из власти эдакого заступника народа, искренне заботящегося о нуждах обездоленных, сея в обществе мысль, что социального равенства быть не может: мол, всегда были «богатые», и те, кто должен их обслуживать. Навязывают России чуждый ей образ жизни, тогда как, напротив, кое-чему не мешало бы у нас поучиться. Разумный Запад, между прочим, делает это довольно успешно. Программа ЭСОП, о которой у нас не имеют понятия, что это, как не тот же опыт Советского Союза?
- Какая еще такая программа? – сын недоуменно пожал плечами.
- Вот, ты первый раз слышишь! – едко воскликнула я. – Потому как тебе денно и нощно пудрят мозги. Обыдливают – изо всех щелей. Итак, слушайте, я объясняю.
Американский философ и экономист по имени Луис Келсо, еще в 60х годах, пришел к выводу, что капиталистическая система – система наемного труда – плохо работающая система. И сделал заключение: оптимальный вариант производственных отношений – партнерство, когда рабочие становятся совладельцами крупных и средних предприятий. Каким образом? Государство им, а не частным владельцам, отдает акции.
Он утверждал, что частная собственность – это не только средства производства, но и результаты того, что сделали люди, распределяемые в зависимости от квалификации рабочих. Лишь в этом случае труд становится не в тягость, а в радость. В 1974 году Конгресс США одобрил идею Келсо и принял закон о предприятиях, собственниками которых стали рабочие. Так множество заводов и фабрик из частных рук перешло в руки коллективов. Подобные предприятия сегодня есть во многих странах мира.
Российский народ, как, впрочем, и большинство населения Земли, никогда не был рабом денег. Многим из нас нужны не деньги, а тот материальный достаток, который позволил бы безбедно жить. И он глубоко прав. Поскольку смысл жизни, разумеется, не в деньгах. «Деньги должны служить человеку, а не порабощать его» – так говорил и Святослав Николаевич Федоров, понявший, что смысл жизни – в самом человеке, в осуществлении социальной справедливости. Что, надо заметить, не химера и не красивая метафора, а реальность, привнесенная в жизнь все той же Великой социалистической октябрьской революцией, изменившей мир, память о которой стараются тщательно вытравить из сознания людей.
Отменив пролетарские праздники, 7 ноября и 1 мая, власть надеется, что с уходом старшего поколения об этих датах люди потихонечку забудут. Никогда не забудут! Не забудут точно так же, как когда-то, во времена активного построения социализма, большевики хотели уничтожить «опиум народа» - религию. Разрушили до основанья все храмы, перестреляли и пересажали священников. И что? Миновали годы и святых отцов стало еще больше. Чуть ли не все бывшие выпускники института марксизма-ленинизма, побросав партбилеты, одели сутану.
И потом, чтобы вы знали: понятие коммуны - изобретение не Маркса и Ленина, как принято считать. Коммуны более всего соответствуют общинной природе самого человека. Общины существовали еще в древней Индии. В России им было положено начало в 14 веке Сергием Радонежским. Да и та же семья, в конце концов, разве не малая модель коммуны? Так что коммунистическая идея далеко не нова – не надо ею пугать людей. На ней мир держится и к ней еще вернутся. А вот система нынешняя, с ее главным тезисом «выживает сильнейший», обречена на погибель.
- Это почему ж?
- Вспомни библейские заповеди...
- Я их не читал. Прочту, когда будет пятьдесят.
- А зря. Ты прочти сейчас, потом будет поздно. Первая заповедь гласит: чтобы хорошо было тебе, чти Бога выше себя. Что она означает? Думая о себе, не забывай о мире. Поскольку Бог и есть окружающий мир, существующий по своим, особым, законам.
- Ты о них знаешь?
- Иначе бы не писала.
КОНКУРЕНЦИЯ ИЛИ ЗДРАВОМЫСЛИЕ?
- Мам, - тихо сказала дочь. – И ты думаешь, что своими книжонками этот мир изменишь? Сколько всего написано! Сколько сказано умных вещей!
- Да умные книги читают свободные люди! – заорала я. - Ну когда измордованным черным трудом тетям и дядям читать Вернадского или Чижевского? Это дело науки: нести их знания в доступной каждому форме. Но наука высокомерна - по отношению к простому человеку. Она не больно-таки стремится помочь своим ближним. Как сказала наша Нина: «Наука на то и наука, чтобы в ней ничего не понимали»…
Однажды на даче мне подвернулся листок: аннотация научной работы, отредактированная тещей моего среднего сына, защитившей докторскую диссертацию по молекулярной генетике. Текст выглядел примерно так: «Мембранный лимфотоксин представляет собой гетеротример...». Поскольку генетика на физическом уровне неотделима от генетики судьбы (ДНК существует и на духовном плане), зная строптивый характер тещи, я, весьма осторожно, попросила ее перевести шифровку на человеческий язык.
- Лиля, – довольно грубо отрезала та, женщина во всех отношениях наичудеснейшая, но временами невыносимый сноб, – вы же абсолютно неграмотны. Как вам объяснить?!
Внутренне содрогнувшись, подумав про себя, что грош цена той образованности, которая сложное не желает делать простым, а также учености, нацеленной на защиту диссертаций и не умеющей защитить человека, с тех пор вопросов зловредной теще я больше никогда не задавала.
Правда в ее словах, конечно, была. Я – полный профан в науке и экономике. Хотя знала то, о чем не подразумевали они, дипломированные экономисты и доктора всевозможных наук: большинство болезней – это результат подавленной жизни души.
По сути, мы с ней шли к одной цели – помочь человеку избавиться от душевных и телесных недугов. Но шли, естественно, разными путями: она, как личность академическая, проводила физические опыты, доверяя лишь своим глазам и микроскопу; я, как личность творческая, наблюдая за судьбами людей, верила не только глазам, но еще и своей интуиции.
Она была большим ученым, любила классическую музыку, регулярно посещала театры, много читала, обладала гибкой памятью. Таких людей, после их смерти особенно, обычно называют гордостью нашей науки, высокодуховными людьми. Мне же гордость науки казалась надменной, блуждающей где-то между гордыней и тиранией. А у этих двух качеств с высокой духовностью ничего общего нет.
- Способность к науке и экономике, умение вести бизнес еще не предполагает знания Жизни: любые прогнозы может враз опрокинуть один катаклизм, - продолжала наставлять я своих детей. - А наука о Жизни – особая наука. У нее, как у физики и геометрии, с их формулами и законами, едиными для всего человечества, так же есть свои законы и формулы, единые для всего человечества.
Взять хотя бы тот же террор. Он носит локальный характер, так как Третью мировую войну - в масштабах двух предыдущих - планета не выдержит. Бороться же с терроризмом, не зная истинных причин столь дикого явления, все равно что рубить дерево, оставляя его корни: когда-нибудь они дадут новые побеги. У террора, кстати говоря, тоже есть своя – эволюционная – цель: подтолкнуть мир к сближению. Ну, что поделаешь, если не сельское хозяйство удостоилось такой чести? если люди не слышат голоса Природы? Изменить их могут лишь горе, страдания, экстремальная ситуация. Таким вот ужаснейшим образом, терроризм, как это ни парадоксально звучит, и вынуждает мир идти на сближение. Власти, осознавая его глобальную опасность, забыв о межнациональных распрях, вынуждены контактировать между собой.
Так что руководить государствами должны не политические партии, каждая из которых - носитель какой-либо однобокой идеи (чем больше партий, тем беднее страна), а мудрецы. Честные, достойные, всеми уважаемые, не пресмыкающиеся перед авторитетами люди. Для меня, к примеру, таким человеком является лауреат Нобелевской премии Жорес Иванович Алферов. Только такие люди и правительства способны избавить мир от страданий.
А кто сейчас у власти? Распухшие от собственной значимости самовлюбленные кошельки. Тем больше боятся за собственную шкуру, чем меньшую ценность для общества она представляет. Сколько работы в России! Надо все строить заново. Как нужен Земле хороший хозяин! Как устала она от дрязг, лозунгов, партий – белых, синих, полосатых! Рвутся к власти профессионалы тщеславия. Рвутся не из любви к народу. Дай им зарплату дворника – и вопрос о власти исчезнет: они первыми отползут в запасные окопы.
Когда меня убеждают перспективами капитализма, я улыбаюсь. У капитализма нет будущего. Капитализм лишь потому и возымел некоторые преимущества, что в нем, какой-то момент, сработал тот самый третий инстинкт - инстинкт самосохранения. Дабы не повторить урок России с ее революцией, хозяева вынуждены были рабочую скотину кормить. Чего не могут понять наши «новые русские». У наших господ, как всегда водилось на Руси, третий инстинкт еще не включился. Видимо, слишком велико их чувство голода. Видимо, они так отощали за семьдесят советских лет, что понадобится еще семьдесят, чтобы голод утолить. Увы, у них нет и уже не будет этой возможности!
- Ты могла бы без философии? – сын был раздражен: ему надоели проповеди.
- Отчего же? Могу. Могу объяснить и математически, почему система сегодняшняя, как бы ни противилась тому бизнес-элита, весьма недолговечна. Если миллиарды людей прозябают, а тысячи пухнут от сытости, такая ситуация, с точки зрения Законов развития мира, более чем катастрофична. Именно этот огромный разрыв, а не Ленин и Маркс, которых сегодня клянут «демократы», и спровоцировал в России революцию: о том пишут все учебники.
Когда они кричат: «Отрекитесь!», то совершают ужасную ошибку. От прошлого – каким бы оно ни было – нельзя открещиваться. На прошлом надо учиться. И только учиться. А советской власти следует сказать великое «спасибо» хотя бы за то, что, ликвидировав неграмотность, она дала возможность всем этим господам получить бесплатное образование, сделать политическую карьеру. О боже, если, говорят, каждый народ достоин своих вождей, каков же тогда мой народ, избравший столь пышный букет дураков? Впрочем, я не права. Они далеко не глупы, коли так ловко водят за нос доверчивых граждан, вовремя подбрасывая тем пятачки.
Те же «демократы» учат: Россия должна смотреть туда-то, а куда, и сами не знают. Смотреть надо вглубь себя. Замечая, что происходит вокруг. Стереотипы мышления типа «выживает сильнейший» столь прочно укоренились в их мозгах, что иного не представляют. Будто так и должно быть. Будто одни должны страдать, а другие жировать. Избрали богатство как панацею, как стимул, как высшую точку вершины, которую следует штурмовать, сделав накопительство основным смыслом жизни. Хотя в эпоху полетов на Марс даже говорить об этом стыдно: светское общество, субсидия для малоимущих, потребительская корзина, срок дожития... Удивительно, что подобные штампы, налагая отпечаток на поведение людей, легко въедаются даже в неглупые головы.
- Это тоже я понял. Что дальше?
- Мы только что говорили: семья – малая модель коммуны. Да, семья – маленькое государство, а государство – большая семья. Как управляется семья, так должно управляться и государство. Ты встречал семьи, где имеет место конкуренция, а всех ее членов делят на «сильных» и «слабых»? Нормальные люди, если считают себя таковыми, заботятся друг о друге. Кто увлечен любимым делом и счастлив в семье, тот становится сильным. Заставь Березовского, умеющего клепать деньги, написать лирическую поэму в стихах, и он окажется слаб. Заставь меня руководить министерством финансов, и государство враз обанкротится. Каждый должен делать то, что умеет: бездарных людей практически нет. А то, что сегодня каждый занимается не своим делом, оспаривать смысла нет. Больных, несмотря на усилия врачей, не убывает; порядка в мире, несмотря на усилия политиков, не становится больше; счастливых людей, естественно, тоже. А ежели мало счастливых, бессмысленно взывать к богам. Боги несчастных не слышат – они их наказывают.
Так что Америка, Запад или Восток, с их фанатичным стремлением к обогащению и религиозным фанатизмом - нам не пример. И вот почему олигархи, сумев в короткий срок нажить бешеные деньги, не дающие жить другим, сами же рубят сук, на котором сидят. Вот почему индивиды, не выговаривающие букву «эр», осевшие на местах, где пахнет деньгами, вызывают у всех раздражение – мир интуитивно чувствует гибельность такого пути.
А отчего люди не выходят на улицы? Не потому, что согласны с подобным порядком. Они устали и никому не верят. С развалом социалистического лагеря они утратили ориентиры. Бросились в религию, дабы найти там ответы, но религии и сами в тупике. Поэтому и спорят с наукой: кто из них более прав? Спор, надо сказать, бесполезный. Поскольку сами ученые делают массу ошибок. Упиваются специфической терминологией, понятной настолько узкому кругу лиц, что знания их становятся лишенными всякого смысла. Тогда как смысл знаний – в доходчивости. Человек должен знать, для чего пришел в этот мир и что собой мир представляет. Если он это поймет, мир и станет другим – совершенным и справедливым.
- И ты на это надеешься?! – снисходительно посмотрев на меня, дети дружно засмеялись.
- А, знаете, что самое страшное в жизни? Безверие! Убийственная сила безверия и отрицания, когда люди, не желая идти, и сами топчутся на месте, и мешают двигаться другим.
С МИРУ ПО КОПЕЙКЕ – НЕНАСЫТНОМУ КУСОК
Подъехали к многоэтажному зданию, чем-то напоминающему бывший обком партии, окольцованному высоким каменным забором с колючей проволокой поверху. Механические ворота отворились и навстречу нам выкатил роскошный «Мерседес».
- И где же она столько наворовала?! – искренне, будто малый ребенок, удивился мой взрослый сын. - Видимо, сидит на месте, где можно дать или не дать, разрешить или запретить…
- Всего лишь простенький чиновник. В одном из министерств.
- Ты ее знаешь?
- Знаю. Мне о ней рассказывала Джинни, когда гуляли здесь с собакой. Сущий бабо-боец. Волосы – ежиком. Речь – отрывистая. Тон – приказной. У нее куча прислуги. С такими тетками разводятся редко - на слишком доходных местах! Но до чего ж они, все эти чиновницы, внешне похожи. Любящие мамы - ими дети гордятся. Правильные жены - мужья их боятся. Неплохие соседи - с ними, если ладить, с голоду не умрешь. Страшны они местом, где делают деньги. А вскормили их мы - взятками…
- Опять – мы! Причем же тут мы?! – хором воскликнули дети.
- Кто же еще? Они очень просто плодятся: бухгалтер расчетной группы ДЭЗа берет мелкие взятки и тоже дает - тому, кто выше ее; тот, кто чуть выше ее, берет и, в свою очередь, тоже несет - тому, кто еще чуть повыше его... И так – до уровня мэров. Наш мэр, точно, не берет. Зато берут другие. С каждого по перышку – нагому оперение.
Но знаете, чем особенно страшны эти люди? Они, как раковая клетка, способны сгубить любой здоровый организм. Глядя на их детей, сытых и наглых, заболевают дети других. Если можно одним, отчего ж нельзя другим? Все хотят жить: сегодня и сейчас. Осели на доходных местах, не впуская в свой круг не представляющих ценности людей. Ценность для них представляют лишь те, кто, в свою очередь, сидит у доходной скважины. Они и произвели на свет криминал. С них началось разложение общества.
- Вчера в каком-то журнале видел таблицу российских внешних долгов. Своего пика они достигли между 91 и 94 годами…
- Тогда и поднялось фантастически благосостояние нашей предприимчивой дамы. Пока законодатели спорили, быть или не быть частной собственности, она, тем временем, трудилась – во благо свое.
- Да ты ей просто завидуешь! - сын включил музыку. 
Прильнув к окошку, за которым шли сплошные заборы, я стала думать, кому могла бы позавидовать? Взирающим на презренную челядь с вершин финансового изобилия? Уже были дворяне и дворовые, потом меняли бриллианты на хлеб...
- Старикам! Вот кому я завидую. Тем, о ком говорят, что жили они долго и счастливо, а умерли в один день!
Димочка был рад уйти от надоевших тем. Влюбленный до беспамятства в Кубу, стал рассказывать о жизнерадостных кубинцах:
- Классный народ, – лицо его посветлело. – Едешь по Гаване, а из окон дворцов, где нет стекол, смотрят детские мордахи. Довольные! У них красивые женщины. Особенно – молодые.
- Молодые все красивые.
- Не все. Их женщины светятся.
- С нашими мужиками будешь светиться! – рявкнула я. - Из пяти новорожденных – четыре от пьющего отца. Исключения – наверху: Кремль, Белый дом, Дума – Бермудский треугольник, опустивший в пучину страну.
- А самое смешное, - Димка не слышал меня, - они не мыслят себя без танцев. Сломался, скажем, переполненный автобус, народ спокойно вываливает на мостовую. Танцует, ожидая другой. Подходит второй, у водителя которого обед. Толпа по-прежнему танцует. Можешь представить такое? – он мельком взглянул на меня.
Помолчал. Что-то вспомнив, снова заговорил:
- А помнишь под Тулой? Заклинило мотор. Колбасу, три коробки из-под бананов, которую везли деревенским, выгрузили на обочину. А ее сожрали лисы. Каждый батон, блин, надкусили, - он рассмеялся. - А наша деревня? 400 км от Москвы, глухота, бездорожье. Папаня въехал в березу. Мотор накрылся, запчастей нет. Ленчики – пришли, Ваньки – пришли, Витьки – пришли. Всем бухануть надо. Разобрали по частям. Собрали. Завели! Без них бы наш «Запорожец» никогда не заработал. Они же профессиональные шоферы. Что ни говори, но в беде-то одни мы никогда и не были.
«ДУМАТЬ В КОРОБКЕ»
Джинни, вскладчину, купила в Переделкино дом: с бассейном и просторным, по-европейски, холлом. Этот загородный дом, оснащенный всем необходимым, как и коттеджики в городке Святослава Федорова, вызывал у меня чувство горечи. Нет, опять же не зависти: можно ли завидовать тому, кого искренне любишь? То была горечь контраста, горечь понимания того, как живут люди в России и как они должны бы жить.
Свернув с главной дороги, мы въехали в сосновый лес. Пошел снег, густой и рыхлый. Узкую тропу, мохнатые темные сосны в мгновение ока укутало белым. Час блудили среди глухих заборов, вдоль которых тянулись свалки со строительным мусором.
- Джин, - Димка взялся за мобильный. - Мы уже у пруда. Дальше-то куда? Какой забор, какой лес? Джин, здесь один лес, одни заборы! Это не Джинни, а Иван Сусанин, - накалялся он. - Говорит, давно нас ждут...
Совершив еще пару кругов, поминутно утыкаясь в сваленный хлам, наконец, подъехали к искомому дому, откуда, виляя хвостом, навстречу нам устремился Виски - любвеобильный пес Джинни.
Пока Джинни колдовала над праздничным ужином, Бонни, ее мама, расположившись в глубоком кресле, улыбаясь, молча сидела рядом со мной.
- Спроси у нее, - обратилась я к Димке, ласково глядя Бонни в глаза, - как они там, в Америке, после 11 сентября живут?
Димка перевел.
Бонни, нежно погладив меня по руке, начала рассказывать.
Говорила она эмоционально и долго: ее монолог длился несколько минут. Я, с трагично-печальным лицом, следила за движением ее губ, рук, мимики, жестов, не понимая при этом ни слова. Вспоминала случай, произошедший недавно на презентации немецкого журнала, когда директор Издательского Дома, после краткой речи, избрав почему-то среди многолюдной толпы приглашенных в качестве собеседника именно меня, подошел, спросив по-английски:
- Мадам спик инглиш?
- Но, - ответила я, улыбаясь.
- Эспаньол?
- Поко-поко. Мало-мало. Очень плохо.
- Парле франсе?
- Но, - ответила я, улыбаясь еще шире.
- Шпрехен дойч? – не отклеивался назойливый директор, видимо, принявший меня, в ярко-красном вечернем наряде, за бизнес-леди из высшего света.
- Мадам говорит только по-русски, - между нами возник Джеймс, муж Джинни, как позже выяснилось, знающий пятнадцать языков.
Тем вечером я осознала, что обречена на оседлость, на пожизненную привязанность к одному и тому же месту. Особенно – сегодня. Когда в каждой суверенной губернии свой диалект. А раз обречена, черт побери, буду, как говорят мужчины, «бороться». Сражаться с ними – за свой суверенитет.
Бонни, окончив длинный монолог, вновь любовно погладила меня по руке.
- Что она сказала? – поинтересовалась я у Димки.
- Сказала, что американцы сильно изменились. Трагедия их сблизила.
- Ну, да, - кивнула я. - Понятное дело, - и вышла курить на балкон, откуда был виден ухоженный двор соседей, владельцев крупного банка.
Там, за двухметровым забором, под присмотром няни гуляли дети: мальчик лет пяти и девочка лет четырех. Около сторожевого домика, на пеньке, сидел охранник. Сторожевой домик, где толклась остальная охрана, по своим габаритам был равен домику офтальмолога Святослава Федорова. Отличие заключалось лишь в том, что всемирноизвестный хирург жил в коттедже, принадлежащем Институту, обитель же охранников являлась частным владением банкира. Самого владельца собственности не было видно: он затерялся в лабиринтах многоэтажной бойницы, размеры которой, по самым скромным подсчетам, раз в восемь превышали масштабы Института.
Да, мир, действительно, тесен. Хозяин домовладения, сосед Джинни, молоденький мальчик по имени Сергей, скупивший десятки крупных предприятий Москвы (на какие шиши? – загадка века), оказался еще, в некотором роде, другом моего семейства. Его родителей, простых советских служащих, хорошо знала теща моего серфингиста, а сам серфингист обучал Сережу покорять гавайские волны.
Познакомилась с Сережей чуть позже, уже осенью, и я.
Улетая как-то в отпуск, оставляя на меня хозяйство и псину, Джинни разрешила пользоваться ее компьютером. Чтобы, значит, не теряла времени даром. Забыв, что злосчастный компьютер - английский. Отмучившись сутки, я привычно бросилась к соседям. В наших-то деревнях, трудной минутой, народ бежит на выручку по первому зову. И вижу: на веранде своего владения, точь в точь за таким же компьютером, работает парень. Его я и окликнула.
Как юноша испугался, как рванул он с места – будто ветром сдуло! Бедный банкир, видимо, меня принял за снайпера.
«Несчастное дитя! – подумала тогда. - Свобода и страх несовместимы. Свобода – окрыляет, страх – порабощает. Свобода - дарит здоровье, страх - отнимает. А что может быть дороже здоровья? Когда ты это осознаешь, будет уже поздно».
И я поймала себя на мысли, что жалею их всех: и хозяина банка, заточенного во дворце; и его иссушенную скукой неулыбчивую злюку-жену; и охранников, мужчин в расцвете лет, томящихся бездельем; и очаровательных детей, лишенных самой большой роскоши на свете – роскоши общения с людьми. Какой-то миг, вспомнив свое вольное детство, когда безграничный окружающий мир - с его полями, лесами, реками, садами, цветами, заливными лугами - был моим собственным миром, я даже начала завидовать себе. Не имеющей тот момент ни копейки.
Девочка, приметив меня, взобралась на плечи няни. Смотрела, не отрываясь: новое лицо!
Перебросившись парой слов с няней, я вернулась в дом.
По дому сновали дети. Маленький Содом, где каждый занимался своим делом. Три молодые семьи из Франции, Англии, Голландии (все браки смешанные) временно находились под крышей Вирджинии. Детей было так много, что Джеймс, два года назад мечтающий о ребенке, теперь тихо сходил с ума. Взяв бутылку красного вина и фужеры, мы отправились выгуливать пса.
Зима осыпала снегом. Пушистый и чистый, он кружил в свете сумеречных фонарей и все вокруг казалось некой призрачной сказкой, которую надо смотреть молча, не дыша. Но, в лучших традициях русских застолий, подкрепившись французским вином на свежебодрящем переделкинском воздухе, как-то сразу, ни с того, ни с сего, Джеймс погрузил меня в мутную воду российских реформ.
- Все ваши реформы – это реформы навыворот, - он заполнил фужеры вином. - Ни одна из них не идет вам на пользу.
- Что правда, то правда, - согласилась я. – Умные - живут, безумные - проводят реформы. Тяга к реформам лично мне напоминает неисправный электрический стул: уже и сам жаждешь умереть, а умереть не дают; вроде дадут шанс пожить, но тут же его отнимают.
- Ре-фор-ма, – произнес Джеймс по слогам, - значит «разрушать старую форму». Я так понимаю?
- Не разрушать – видоизменять.
- Вот! – сказал торжественно он, сделав короткий глоток. - Вы же, русские, все только и разрушаете! Вы не живете, а находитесь в постоянной борьбе. И это - ваша основная ошибка. Хотя вашу прежнюю, советскую, форму вовсе не надо было ломать. Вам надо было принцип ожидания врага сменить на умение ладить с людьми. Смотришь на вас: вроде неглупый народ, - Джеймс склонился над псом; потрепав ему уши, отстегнул ошейник, - а живете глупо. Запад берет у вас самое лучшее, вы у Запада – самое худшее. Там – создают прозрачные границы; вы – их укрепляете, тратя на это огромные средства. Там – уходят от деления на социальные слои, вы – их создаете. Там – вводят свободу передвижения, бесплатную социальную базу; вы – все это режете ножом. Вы не умеете распоряжаться свободой. Не понимаете, что свобода и ответственность – неразделимы! Ваши люди, как говорит Вирджиния, «живут в коробке», «думают в коробке». Они - как бы в замкнутом пространстве, оторванном от остального мира. У вас не заложено чувство ответственности - ни за дела, ни за поступки. Человек рождается и умирает с полной уверенностью, что ему все позволено. Наворовал, убил, согрешил - покаялся и живи спокойно дальше. Причем, так везде: и наверху, и внизу. Теперь понимаешь, отчего вас боится цивилизованный мир?
Я молча кивнула. Потом спросила:
- Скажи, Джеймс, а как англичане относятся к деньгам?
- У нас нет зацикленности на деньгах. Американцы – да. Те чокнуты на деньгах, - он погладил рукой умного пса, сделавшего свои дела и севшего у наших ног.
В том, что животное умнее человека, я убедилась, глядя на Виски. Которым, еще несмышленым щенком, одарил Джинни кто-то из ее друзей. 
Породистую собаку сытно кормили, дрессировали, обучая аристократическим манерам. Тем не менее, во время прогулки пес использовал малейшую возможность сбежать. Он смиренно и чинно позволял нацепить ошейник, величаво ступал по территории участка, и, выйдя на волю, совершал бешеный рывок. Сбегал безоглядно – только его и видали. Хозяева, с криком, сутками искали свободолюбивого пса. А однажды Джинни попросила меня присмотреть за Виски. Что я и сделала. Перво-наперво сбросив с пса поводок. Собака оценила доверие. Немного пошлявшись вблизи, исполнив моцион, она спокойно возвращалась.
Джеймс внедрил мою систему воспитания.
- Тебе не кажется, что сильно похолодало? – зябко поежившись, он вылил в фужеры остатки вина.
- Иди домой. Я погуляю.
Джеймс и Виски ушли. Я же, оставшись одна среди заснеженных сосен, лишь удивлялась, насколько англичанин прав.
«Думать в коробке» - то есть иметь ограниченное сознание, замыкающееся лишь на себе. Не к тому ли сводится основная мысль моего длительного повествования? Вырваться из коробки - каждому и всем, сохраняя личную свободу и чувство ответственности: за каждого и всех.
Банально? А иного не дано. И пока это не будет понято людьми, до тех пор они так и будут чесаться вопросом: отчего (несмотря на бодрые улыбки политиков и процентный рост по всем показателям) у них нет ни здоровья, ни личного счастья?
НЕЗНАНИЕ НЕ ОСВОБОЖДАЕТ ОТ НАКАЗАНИЯ
Россия - страна уникальная. Ее уникальность заключается в том, что здесь практически никогда не возникало конфликтов на межэтнической и религиозной основе. На этой почве проблем почти не было: многочисленные нации неплохо ладили между собой. Зато ее извечно-неразрешимой проблемой является конфликт между властью и народом.
Сегодня, когда российское сообщество насквозь пронизано конфликтами и представляет из себя некую горючую смесь, способную взорваться в любую минуту, почему-то модно говорить о духовности «великого русского народа», сваливая вину за все его беды то на «краснокоричневых» (слово-то какое бандитское!), то на мировое правительство, то на олигархов.
Мне же думается, настала пора назвать вещи своими именами. Настала пора отделить зерна от плевел: правду – от лжи, шкурничество от самоотверженности, патриотизм от лжепатриотизма, истинную духовность от псевдодуховности. Настала пора выйти из-за широких спин Кутузова и Суворова, Циолковского и Королева, именами которых прикрывается мой «великий» народ.
И потом, если он такой уж «великий», тогда почему столь надрывно живет? Если он такой «духовный», тогда почему взрывал свои храмы? Если он такой «великодушный», тогда почему просят милостыню его старики? Если он такой «мудрый», тогда почему, словно глупый осел, всегда в хомуте?
Будь наше прошлое действительно «духовным» (а духовность и религиозность – совершенно разные вещи), мы не пришли бы к столь плачевным результатам. Мы не пожинали бы сегодня плоды того, что сеяли вчера…
Возвращаясь как-то из Сочи в Москву, глядя из окон вагона на захламленную, превращенную в свалку бытовых отходов и мусора, Ростовскую область; на украшенные цветами могилы, расположенные чуть ли не рядом с жилыми домами, я думала о том, что мой «великий народ», вместо того, чтобы сделать хоть маленький шаг в сторону нового, предпочитает дремать. Тогда как следует бодрствовать.
Убедить его в том, что с каждым оборотом меняется планета и если где-то что-то происходит, значит, это для чего-то же нужно, - дело почти бесполезное. Большинство населения скажет: «В этой жизни ничего не изменишь». И будет ждать очередного Спасителя. Которого, со временем, непременно подвергнет распятию.
Такие люди будто кони. Они тянут повозку, куда их впрягли, не поднимая головы, не мысля себя без невзгод и недугов. (Как образно заметил Святослав Федоров, «за три-пять килограммов овса готовы таскать на себе любого негодяя»). И так – изо дня в день. До самой могилы. Не понимая и не задумываясь.
Если бы не эта холопская привязанность многострадальцев к своим отцам-лидерам (лично мне, во всяком случае, она напоминает пуповину, соединяющую матку с недоношенным плодом); если бы не эти крайности, когда вначале взрывают, а потом - восстанавливают, вначале отвергают, а затем - возводят в культ; когда освящают «святой водой» все, вплоть до оружия, или ползут на коленях от Орла до Новосибирска, пытаясь, таким образом, искупить свои грехи; когда партии множатся подобно микробам и на смену однопартийному единодушию (с аплодисментами) приходят 189 партий (с мордобоем), - если бы не все эти шараханья из стороны в сторону, разве довелось бы России пережить столь тяжкие потрясения, что пережила она?
Меж тем отсутствие чувства меры - в чем бы то ни было! – по-прежнему остается общим врагом номер один.
И все же, как бы там ни было, народ мой (опять же в своем большинстве) все-таки не настолько страшен и плох, чтобы его так изощренно мучить. Не настолько он грешен, чтобы его, ежегодно, умервщлять - миллионами. Ведь мне помогали тысячи - едва ли не на каждом шагу. 
Не те, конечно, у кого сегодня деньги, власть, слава и возможность оказывать помощь, коих вокруг меня сотни, а те, кто знаком с нуждой и бедой. Обманутые, безденежные, затравленные, полуголодные, отчаявшиеся и разуверившиеся, брошенные на вымирание в малых городках, деревнях и селениях, куда не доходит Правдивое Слово, они устремлялись навстречу, не спрашивая себя: а надо ли? а правильно ли? а стоит ли? а что я буду от этого иметь?
Те, в ком, несмотря на боль и обиды, еще остались сердечность и потребность помочь, и кому день ото дня все труднее: сердечность ныне не в чести.
Да и как, в конце-то концов, можно сравнивать самых разных людей с разными характерами и разными помыслами? Даже в своей семье и то все мы – совершенно разные. (И в этом, кстати говоря, сокрыт глубокий - нравоучительно-воспитательный - смысл!) Можно ли сравнивать тех же спасателей, перед кем, благодарно, хочется встать на колени, с откровенными подлецами и ворюгами? Что общего у политических интриганов и демагогов, выпестованных в кухнях закулисных дрязг, одержимых манией величия, с моей сестрой Нэлькой, воспитателем детского сада? Что общего у Верочки из поселка Станционный и Тонечки из деревни Альшань, живущих в глухих селениях без какой бы то ни было связи, с нашими правителями? До кого из «вышестоящих» могут достучаться они, эти затравленные диким бытом бедные женщины, если я, живя в столице, имея среди своих знакомых кое-кого из «влиятельных», не могу никого разбудить?
Нет, эти люди не так плохи и страшны.
Страшно в России то, что мы называем «государством». Тот бездушный и неповоротливый административно-бюрократический аппарат, сочиняющий законы, ведающий справками и разрешениями, кому я посвятила предыдущую книгу. А нынче - в эпоху очередных перемен, когда сей аппарат, торжествуя победу, в сладострастном экстазе слился воедино с мафиозно-номенклатурными кланами, он страшен особенно. Ибо познал вкус денег. Которые, между прочим, тем легче добывать, чем больше этих самых законов, справок, постановлений и разрешений.
Долго, очень долго, я размышляла над причиной извечного конфликта так называемых «верхов» и «низов», следствием чего и являются социальные потрясения, прежде чем поняла простейшее: причина эта – в социальной безответственности граждан. Тех и других – одновременно. Чувство ответственности - выдающееся свойство человеческой души. Чем выше занимаемый пост, тем выше должна быть степень ответственности. А именно этого, за редким исключением, как раз никогда не было и нет – ни у ненасытных верхов, ни у прозябающих низов.
Вторая причина заключается в том, что любые преобразования в обществе, включая законотворчество, должны опираться на общественное мнение: знание того, чего желает и к чему стремится народ. Только такое правление ведет к свободе и соблюдению законности - к социальному совершенству. Ибо совершенно не то общество, где много богатых, а то, где мало преступлений. 
В России же все происходит с точностью до наоборот: преобразования, как правило, идут сверху, зачастую игнорируя волю народа. (Термин «политическая воля» возник не случайно.) А это и приводит к росту правонарушений, к обострению социальных конфликтов. Если судить по состоянию махровой преступности, опутавшей государство сверху донизу, можно смело заявить, что наше российское сообщество, избравшее чуждый ему путь, сегодня активно катится в пропасть.
Конечно, сердечность, искренность, незлопамятность, самоотверженность, бескорыстие, способность к подвигу – то, за что я люблю свой народ, - все это прекрасно и свойственно русским. Но без чувства ответственности; без понимания того, что же такое Судьба и как она складывается (грехи-то наши не отпускаются, а – искупаются); без знания того, для чего мы приходим на Землю; без взаимного движения народа и власти навстречу друг другу (о чем я также заявляю с полной ответственностью) на судьбе государства российского можно смело поставить крест: ситуация демографическая (только в 2004 году отсев населения составил 1 миллион 700 тысяч человек) – ярчайшее свидетельство тому.
Уверена и в другом: когда данный конфликт себя исчерпает; когда свободу и справедливость, вместо громких деклараций, заложат в основу социальной жизни, звезда России воссияет – страна обретет былое величие.
ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА – ПРИВАТИЗАЦИЯ
«Не в деньгах счастье» - так успокаивало себя мое поколение, от роду не имевшее денег: мы все жили высокими материями. Доля правды в том, бесспорно, была. Счастье – не в деньгах. Деньги – лишь дополнение к Жизни. Счастье - в гармонии: с самим собой и окружением.
Когда разрушилась привычная среда обитания, мы стали губоко несчастны. Задавая себе бесконечно вопрос «почему?», искали ответ и... не находили. Хотя и этот ответ лежал на поверхности: а мы не были счастливы. Поскольку гармония невозможна, если отсутствует хотя бы один ее компонент: будь то любовь, секс, жилище, здоровье, любимое дело, личная свобода, те же деньги, наконец.
Это сегодня, имея возможность сравнения прошлого с настоящим, кажущемся страшнее всех прочих времен, нам думается, что тогда было лучше.
И тогда было не лучше!
Престарелые вожди со вставными челюстями нас раздражали. Мужья наши беспробудно пили. Женщины наши пахали, не разгибая спины. Вспоминая те годы с их повальным дефицитом (когда дорога в светлое будущее, то есть день нынешний, выстилалась талонами; когда большая часть энергии уходила на добывание корма и предметов первой необходимости, как-то: туалетной бумаги, обоев, машин, стирального порошка, сигарет и пр. пр.; когда все, да буквально все, добывалось с невероятным трудом), мне становится тошно.
Еще более тошно сейчас: имея скудный доход, взирать на изобилие!
Помнится, как однажды ночью, засидевшись в кухне и выкурив все сигареты, мы с друзьями в поисках новой ядовитой дозы отправились к метро. Опрокинули урну, насобирали чинариков, и, простерилизовав сие богатство огнем, до утра наслаждались общением. А рано утром, на боевой машине «Запорожец», поехали с мужем в Орловскую губернию – за мешками с картошкой: основной продукт тех лет. Дабы он не уснул за рулем, читала ему, журналисту, специализирующемуся на экономической тематике, работающему в цепочке, связывающей воедино российскую глубинку и политический олимп, статью теоретика «великого переустройства» 39-летнего доктора наук Егора Тимуровича Гайдара. Через его руки - он заведовал отделом экономики газеты «Правда» - проходили публикации мужа.
- Гайдар спасет Россию, - сказала тогда.
Как показала жизнь, будучи талантливым - «тепличным» - теоретиком, Гайдар оказался напрочь оторванным от российской реальности. Ведь быть теоретиком, имеющим специальное образование, смоделировать какую-либо модель и пытаться ее внедрить, не обучив элементарной финансовой грамоте общество (включая такого профана как я), кому данная теория предназначается, - все равно что звать слепых штурмовать непролазные джунгли: и слепые погибнут, и водители будут прокляты.
Создавая «теории» в своих головах, подстраивая под эти «теории» всю законодательную базу, наши руководители почему-то упускают из виду самое главное – «маленького» человека.
Ринувшись в церковные храмы, стоя со свечкой в руках, молясь и взывая к Богу, они забывают о том, что любой Человек, хоть и бывает он жалок, все-таки подобие Бога. Забывая же о простом человеке, пренебрегая мыслями и чувствами отчаявшихся (как содрогаются люди от одних только счетов по квартплате! Лично я каждый раз, извлекая из почтового ящика эти разбухающие день ото дня коммунальные счета, ставшие какой-то непосильной, но обязательной данью, тяжеленным оброком, прежде чем их оплачивать, бросаюсь искать поблизости подходящее дерево, чтобы повеситься), они провоцируют ЦУНАМИ ДУХОВНОЕ, следствием чего и являются ЦУНАМИ ЭКОНОМИЧЕСКИЕ и ЭКОЛОГИЧЕСКИЕ.
А поскольку в Жизни, уже говорила, все взаимосвязано и все повторяется (только один страшный пример: в августе 2000 года в Баренцевом море затонула атомная лодка «Курск», где погибли 118 человек; ровно через два года – в августе 2002 года в Ханкале был сбит вертолет, где погибли также 118 человек), вспоминая Олимпиаду-1980, через 11 лет после которой рухнул «великий и нерушимый» Советский Союз, видя радость танцующих министров, выигравших Олимпиаду-2014, я задаюсь вопросом: если Россия не изменит свой курс, порабощающий, но не раскрепощающий личность, что у нас рухнет в 2025 году?
Таким вот образом глубокоуважаемые правители и доктора всевозможных наук, кому Судьба оказала высокую честь быть лидером своего народа (в чьи благие помыслы я упрямо продолжаю верить), не зная Законов Вселенной, нарушая эти Законы, даже не подозревая о том, втянули страну, оказавшуюся на изломе Третьей мировой, еще и в гражданскую бойню, начавшуюся с расстрела Белого дома и продолжающуюся, на мой взгляд, до сих пор.
В том, что идет самая настоящая Третья мировая война, меня окончательно убедила книга экономиста Сергея Глазьева «Почему мы такие богатые, а живем бедно?», где он пишет: «Кривая сокращения численности населения России, начиная с 1990 г., на графике выглядит так же, как и аналогичная кривая, показывающая сокращение численности населения СССР в годы Великой отечественной войны.» (Подчеркнуто мною).
Меж тем перед очередными выборами вновь группируются - уже по интересам: для нового штурма - на следующем витке четырехгодичного круга. Несметное число партий и у каждой – свое знамя, свой лозунг, свои законы, свой (весьма нехилый) кошелек.
Чем это закончится?
Очередным крахом: и тех, кого они пытаются вести, и тех, кто за ними пойдет.
Чтобы предугадать подобный исход, особого ума не надо. Надо, опять же, вернуться назад, вспомнить прежние порывы, призывы и лозунги. Вспомните хотя бы лозунг на «ускорение». Только в московском метрополитене полторы тысячи агитаторов и двести пятьдесят политинформаторов (немалая часть которых нынче ходит в священниках) старались не зря. Их зов воплотился в жизнь: колосс на глиняных ногах зашатался и рухнул.
Осознавая опасность момента, люди зрелые и дальновидные предостерегали: «Не спешите! Подумайте!» Но миллионы озабоченных лишь собственным желудком, не шелохнувшись, сидела на картофельных грядках, наблюдая со стороны, как будут развиваться события. Другая часть граждан, не ведая о том, что любая Свобода – это прежде всего шанс обрести свою ИНДИВИДУАЛЬНОСТЬ (а уж потом имущество!), взяла на вооружение новый лозунг ИНДИВИДУАЛИСТА: «тащи что можешь и сколько можешь».
В итоге событий каждый поимел то, что должен был иметь. Сидевший у «алюминиевого» корыта один наш высокопоставленный знакомый, бывший директор металлургического комбината, хапнул несколько заводов. А Руслан, второй наш знакомый, остался даже без расчески.
Так Система однопартийного тоталитаризма плавно перешла в культ Золотого Тельца.
ДУХОВНАЯ РЕФОРМАЦИЯ
Нынче в голове россиянина полный коктейль. С одной стороны, ему внушают, что альтернативы частной собственности нет; с другой, он понимает, что у большинства населения, когда все растащено и поделено, организовать свое дело шансы весьма ограничены; с третьей, он видит, что от смены правительств качество жизни не улучшается; с четвертой, от перепадов погоды он страдает не меньше, чем от отсутствия перспектив.
ЧТО, в такой ситуации, делать ему самому?
Философ Александр Панарин в своей книге «Реванш истории: российская стратегическая инициатива в ХХ1 веке» пишет, что сегодня Россия находится в эпицентре всемирного кризиса и главный вопрос для русских о смысле ХХ века – это «вопрос о смысле страдания, которое именно в ХХ веке достигло своего пика и потрясло народ».
Он считает, чтобы разрешить глобальный кризис (а в его основе, надо сказать, лежат те же самые причины, характерные для российского конфликта «низов» и «верхов» + потребительское сознание человека + всеобщая экологическая безграмотность), нужно ни много - ни мало, всего лишь… ПРОБУЖДЕНИЕ СОВЕСТИ: «глубокое духовное потрясение и соответствующее прозрение, относящееся к смыслу жизни». И называет такой процесс духовной реформацией.
Совершенно верно. Я тоже так считаю. Более того, знаю: страданиям человеческим наступит конец, когда им на смену придет СОСТРАДАНИЕ.
Однако на сострадание зарвавшихся соотечественников, скупающих самую дорогую недвижимость по всему миру, не слишком надеюсь. Алчность – серьезная болезнь: ею поражено множество человекоподобных. И эта болезнь, с приходом рыночных отношений, словно шизофрения с наступлением весны, обострилась как никогда. Совесть нынче превратилась в некий аппендикс, в физиологический дефект, носитель которого, по мнению самих больных, вообще не имеет права на жизнь.
Отсутствие стыда, отсутствие чувства меры в чем бы то ни было, безответственность - по-прежнему остаются выдающимся свойством и российской так называемой «элиты», и немалого количества самих граждан. Будь иначе; будь совестливых хоть на один процент больше, нежели бесстыжих, мы никогда бы не потеряли свое государство, взамен которого приобрели номенклатурно-мафиозный альянс с теневым капиталом, имеющим криминальную основу и контролирующим национальную экономику.
Панарин пишет, что «из всех путей, ведущих прочь от тоталитаризма, российское общество и его лидеры выбрали наихудший». В итоге великая мировая держава совершила геополитическое самоубийство: «государство как носитель всеобщего интереса исчезло, будучи приватизированным подпольными кланами. Это не означает, что в стране исчезли честные администраторы, честные милиционеры или добросовестные работники спецслужб. Но их профессиональная исполнительность стала подобием сизифова труда, ибо сводится на нет представителями высокопоставленного «подполья». Администраторы делают свою работу, но их муравьиное усердие перечеркивается росчерком пера тех, кто уже знает, что государства нет, а есть одни только частные интересы. Младшие офицеры ловят мелких преступников в то самое время, когда старшие офицеры пируют с главарями банд. Разведчики и контрразведчики добывают или охраняют важные секреты, но те, кто выше их, свободно торгуют тайнами. Одни настойчиво, ценой неслыханных уступок, добиваются трех миллиардов долларов от Международного валютного фонда, другие ежегодно вывозят из разоренной страны в 20 раз больше.
Урок, который получил сегодня народ, живущий без своего государства, по своей убедительности напоминает тот, который в свое время преподнесли нам монголо-татары, наказавшие всех за государственную безответственность враждующих князей. Обездоленная и обессиленная нация сегодня уже поняла, что всех негодяев мира ей не насытить. Выход один: от них надо защищаться. Российское государство должно быть восстановлено!
Как же сделать это в условиях, когда все поры прежней прогнившей государственности пронизаны коррупцией и предательством? Альтернатива воистину назрела, но откуда она придет и какие формы примет? Во что выльется новая фаза российской истории? Заявит ли в ней о себе российское общество как новая демократическая сила или история и впредь останется историей государства российского – историей взлетов и падений, его силы и бессилья?»
Переложив ситуацию общероссийскую, социально-катастрофичную, на круг ближний, где и выросшие на моих глазах дети олигарха Владимирова, Антошка и Дашка; и спившийся вконец Система; и уставшая Нэля с ее дочерьми; и бесквартирные приятели моих детей, которых очень люблю, я также задаюсь вопросами: как совместить несовместимое и невозможное сделать возможным - разбудить совесть олигарха, реанимировать гниющего заживо пьяницу и воскресить полуживых?
Как в сумасшедшем доме не заболеть самому?
А сделать это, пока всемирный кризис - следствие всеобщей деградации духа (в эпицентре которого и находится Россия с ее страдающим народом) - не разразился вселенской катастрофой (следствием чего, в свою очередь, станет всемирный потоп) необходимо – СЕГОДНЯ и СЕЙЧАС. Поскольку с таким багажом идти вперед невозможно: дальше будет еще хуже.
Чтобы переломить ситуацию и совершить прорыв из мрака к свету, вовсе не нужны какие-либо революции: достаточно совершить революцию в своих собственных мозгах. Достаточно, даже сидя в домашнем окопе, без помощи святых угодников, а лишь внедряя библейские заповеди в свою повседневную жизнь, в свои дела и конкретные поступки, осознавать себя Личностью, ответственной за свою судьбу, судьбу своей родины, судьбу всего человечества.
Достаточно лишь воспользоваться своим ПРАВОМ ВЫБОРА, ибо Время сегодняшнее уже тем хорошо, что каждому дана возможность сделать САМОСТОЯТЕЛЬНЫЙ выбор: каким из путей двигаться дальше – путем страданий или путем сострадания; то ли опускаться вниз – к полуживотному существованию, то ли продвигаться вверх – к высшей мудрости и красоте.
Подобный сдвиг в сознании тех, кому еще не безразлично отечество, и приведет к позитивным переменам в стране. А это более чем необходимо. Ведь Россия слишком велика и значительна, чтобы не оказывать влияния на мир. И в том - ее особенность, ее исключительность.
Почему Россия? И чем таким особым она от всех отличается?
Да потому что на территории нашей страны сосредоточено более половины мировых запасов НЕВОЗОБНОВЛЯЕМЫХ природных ресурсов, расточаемых нещадно! Ее экономика базируется как раз на этих самых ресурсах. А Земля, напомню, что человек: единый живой организм - нарушение баланса в одной точке земного шара эхом отзывается в другой.
В качестве альтернативы психологии потребителей Панарин называет народный капитализм. Мне не слишком нравится слово «капитал»: от него веет каким-то насилием. Но суть, конечно, не в определениях. Суть в том, что он имеет в виду идею самоуправления трудящихся, реализованную в свое время академиком Святославом Николаевичем Федоровым, речь о котором пойдет в заключительной части книги.
«Только она действительно связана с существованием независимого и самодеятельного гражданского общества. Собственно, народный капитализм и означает массовую гражданскую самодеятельность в экономической сфере. Установление этой модели в постсоветской России экономически было вполне возможно. Достаточно сопоставить две цифры. На личных вкладах населения к концу 80-х годов находилось около половины национального дохода – почти 500 млрд руб. (в ценах того времени!). К этому же времени неликвиды предприятий – продукция, осевшая на складах и не находившая сбыта, также составила около 500 млрд руб.
Если бы приватизация государственной собственности была проведена действительно демократическим путем, то эти деньги и оборудование могли бы встретиться. Добавьте к этому уже опробированные меры демократизации капитала: доступный банковский кредит для начинающих предпринимателей, поощрительное, а не конфискационное налоговое законодательство, наконец, лизинг – аренду производственного оборудования – и мы получили бы основу для народного капитализма. Капитализма действительно рыночного, соревновательного, угождающего потребителю, а не мафиозным кланам. Но именно этот путь решено было во что бы то ни стало блокировать.
Сначала были отпущены цены, что заложило инфляционную мину в народное хозяйство; мало того, все безналичные, т.е. условные деньги, переданные в руки номенклатурных собственников, решили тут же обналичить. Таким внезапно внерыночным и внепроизводительным образом, у нас появилось множество миллионеров и миллиардеров, числившихся в тайном списке претендентов на приватизацию. Все эти меры – отпущенные цены и обналичивание номиналов, при отсутствии антимонопольного законодательства – вызвали такую волну инфляции, что она в считанные недели опустошила многолетние сбережения населения. И только после такой конфискации народных средств объявили приватизацию.
Так бывшая партноменклатура получила беспрепятственное право грабить «слабых», стараясь любыми мерами сохранить безраздельную монополию. Законный протест против этой разбойничьей практики тут же получает ярлык красно-коричневого бунта против рынка и демократии. Началась дискредитация патриотической оппозиции путем внедрения в ее ряды провокаторов и экстремистов».
Что к этому добавить?
Приватизация, конечно же, очередная гражданская война в истории российского народа, которая еще долгие годы будет сказываться на судьбах тех, кто, на первый взгляд, в ней, якобы, выиграл, и тех, кто, вроде бы, проиграл.
Поскольку - что бы там ни говорили! - это все-таки война. А война (какой бы она ни была – локальной, глобальной или виртуальной) намертво связывает: живых и убиенных, победителей и побежденных – навсегда. И судьбы поверженных когда-то (ныне вполне процветающих) Германии и Японии одержавшей великую победу (ныне распятой) Россией – разве не свидетельство тому?
Так что глубоко прав Коран, утверждая, «что было для вас хорошо, оно для вас плохо, а то, что плохо, оно для вас хорошо».
МОЯ РОДИНА - СССР
Я родилась после войны и всегда считала: мое поколение - самое счастливое. Вовсе не потому, что вдалбливалось с детского сада: «Эх, хорошо в стране советской жить»! Мы не пережили ужасов голода, не вздрагивали от шума автомобилей, увозивших родителей в черную ночь. Мы, действительно, несмотря на послевоенную разруху и отсутствие достатка, были свободны и счастливы.
Когда мне исполнилось семь лет, мои родители, вслед за миллионами энтузиастов, из Прибалтики подались в Казахстан – осваивать целинные земли. Надо сказать, что в те годы страсть к перемене мест имела всесоюзные масштабы: армяне служили в Украине, украинцы – в Грузии, грузины осваивали Север, северяне - Туркмению.
Кочевали родители, вместе с ними, разумеется, кочевала я: школы меняла дважды в квартал.
Позднее, когда родились мои дети и я начала уже кое-что соображать, не раз задавалась вопросом: почему моя родина – Советский Союз – так много производит оружия? А еще позднее, когда дети выросли и появилось свободное время, размышляя над своей жизнью, я находила много общего – в своей судьбе и в судьбе той страны, где жила. На каком-то этапе я, мать многодетного семейства, имеющая орловско-смоленские корни, даже стала олицетворять себя с Россией. Думая порой: ах, как было бы хорошо, если б матушка Россия, тянущая на своем горбу воз из четырнадцати разношерстных республик-сестер, хоть на малое время, освободилась бы от этого бремени и занялась самой собой.
Вскоре дружная семья распалась, и Россия обрела столь благоприятную возможность: заняться только самой собой.
Увы, осиротевшая матушка, в отличие от меня (ставшей вдовой ровно за сорок дней до развала Союза), не сумела распорядиться обретенной Свободой. Она уподобилась склочной блуднице, пустившейся во все тяжкие: она продавала себя, она торговала собой, она разбазаривала то добро, что ей оставили в наследство. И отреклась от тех, кто ее созидал.
Республики-сестры, не долго думая, ринулись вслед за старшей сестрой. И началось подлинное светопреставление - парад нелепостей, на котором грели руки прежде всего политиканы. Развязывались межнациональные бойни, бикфордовым шнуром распространившиеся по стране; затрещали по швам границы и семьи; заметались потерявшие дома и отечество люди. А сатанизм входил в силу - подкреплением ему служили лживые ценности, хлынувшие из-за кордона.
И произошло всеобщее затмение, когда воистину стало темно...
Тем не менее, несмотря на все тяготы последних лет, я благодарю судьбу, что родом оттуда – из СССР.
Благодарю за то, что имела возможность свободно передвигаться – по всей необъятной стране; что у меня не спрашивали штамп о наличии гражданства (до этого никому не было дела – все были заняты более важными делами: строили, пахали, сеяли, учили, лечили – созидали!); что у меня не было страха лишиться имущества (все наше семейное имущество, насколько мне помнится, состояло из перины и подушек, доставшихся от кенигсбергских немцев); что не знала ничего о нациях – мы делили людей на плохих и хороших; что искренне верила в счастливое будущее (иначе бы не родила троих детей).
Я благодарю судьбу за то, что моя родина и родина моих детей – Советский Союз.
А то, что было, всего лишь пролог.
Прелюдия - ошибок и поиска, длившаяся семьдесят лет.
Глубоко сожалею только о том, что моя родина - СССР, стремящаяся к свободе и миру, не сумев одолеть инерцию страха перед нападением извне, впустую потратила громадные ресурсы и средства на борьбу с мифическим внешним врагом, тогда как хищник реальный таился внутри.
Ну, прямо как в сказке: достаточно было оголодавшим бросить под ноги купюры, чтобы затоптали молодые – старых, сильные – слабых; чтобы перегрызлись и расслоились – на высшую и низшую касты; чтобы возомнили себя «звездами», из-за которых не видать небосклона.