Живые картины Чюрленис

Живые картины «Чюрленис»






















Автор о цикле ЖИВЫЕ КАРТИНЫ «ЧЮРЛЕНИС»

Картины К.М. Чюрлениса всегда были для меня чем-то большим, чем просто картины, а сам художник кем-то большим, чем просто ушедшим задолго до моего рождения человеком. Хотя на протяжении своей жизни я поменял немало художественных приоритетов (в юности мне больше нравились импрессионисты и постимпрессионисты, позже захватила мрачная мистика Иеронима Босха и сновидческие фантасмагории Сальвадора Дали, а в более зрелом, прозрачно-осеннем возрасте стала милее пейзажная живопись), но лишь один художник незыблемо занимал один и тот же уголок души: Константинас Микалоюс Чюрленис, который оставался для меня и не художником даже, но незримым духовным наставником, с которым время от времени возникал безмолвный эмоционально-эдейтический контакт, погружающий в радостные успокоительные грезы, уносящие вдаль от серых буден несовершенного мира.
И получилось так, что со временем я словно бы начал глядеть на мир сквозь многоцветную призму Чюрлениса, испытывая те эмоции и чувства, которых не было до знакомства с его творчеством. Полотна его я воспринимал даже не как живопись, где целые абстрактные категории, невыразимые словами, можно представить виде символической картины-ощущения. И все же этого мне всегда было недостаточно, а поскольку даром живописца я не обладал и главный канал выражения миропонимания у меня проходил через слово и гармонию словосочетания, то со временем, когда стихосложение стало неотъемлемой частью моей жизни, не мог не появиться цикл «ЖИВЫЕ КАРТИНЫ «Чюрленис»
В этом цикле я попытался отразить ту гамму ощущений, которая у меня возникала при созерцании волшебного мира художника. Мысленно я называл этот поэтический прием звукоцветом, как живопись Чюрлениса – цветозвуком. Именно его живопись породила большое количество поэтических откликов самых разных поэтов, таких как Соломея Нерис, Эдуардас Межелайтис и другие. Возможно все дело в том, что Константинас Микалоюс в действительности видел тот горний мир, который изображал, а не перерисовывал физическую реальность, не фантазировал красками. Возможно тот мир или миры, которые он сумел запечатлеть за свою короткую жизнь гораздо более чувственно интегральны, чем тот, который мы все видим и слышим, и в них такие неологизмы, как цветозвук и звукоцвет являются неразделимой основой восприятия.
Так это или нет, каждый выбирает сам, кто-то прочно стоит на земле и ею ограничивается, для кого-то мир грез не менее реален, но возможно именно этой последней категории людей предлагаемый стихотворный цикл покажется чем-то большим, чем обычная поэтическая игра в слова, созвучия и метафоры.

                А. Беляев





























ВСТУПЛЕНИЕ

Дебют скрипичного ключа,
Затеявшего петь картину,
Что ноты в спектре размечал,
Иль робкий вокализ луча?
Кто первый произнес «Едины!»
И взмахом кисти обвенчал
Тех, кто основы двух начал,
Но в ком две близкие личины?
И цветогаммой зазвучал.

Я ощутил – в тех двух есть третий,
Явив поэзию холста,
Что скрыта рифма в звукоцвете
И цветозвуке, и свидетель
Тому – слиянность, красота.
Что две стихии есть в поэте,
Чей цвет поет, чей голос цветен…

Доверься холст моим устам.


















ПЕЧАЛЬ

Печаль сочилась по коре.
Кустилась черными кустами,
Вгрызалась блеклыми шипами
В промозглый сумрак в ноябре.

И было тихо. Только стон
Кого-то, кто давно отплакал
Чуть слышно по сердцу царапал,
Туманя разум, словно сон.

Он был преддверьем похорон
И продолжением покоя:
Все то же озеро немое
И тот же серый небосклон.

Вдруг, словно вопль немой мольбы
Пронзил сутулость горизонта,
Птиц зачеркнув под неба зонтом
Сквозным предчувствием стрельбы.

И лишь развалины в пыли,
Как в метроном – отрешенность
И только звон «Опустошенность»
На фоне скрипа «Костыли».













ПОХОРОНЫ

Я часто вижу одноглазых.
Маскообразны
Их лица были,
И экстазно,
Как змеи – руки в клочьях пыли
Седое прошлое лепили
Из павшей взвеси вековой,
Чтоб все, кружившие пургой
Неслышно на землю легли
Снегами времени вдали,
Где расстояние – не мили,
Куда ныряют с головой…

Да, в тон заливке восковой
Их лица были
Как сон средь были.

Они пришли издалека,
Из ранних детских наваждений,
Волной закатных наводнений
В рассветной тяге ветерка,
Они безропотной толпой
Прошли тропою похоронной
И извивались подо мной
Смертельно жалящей змеей,
Обвив фасады горных склонов.

Сгустился сумрак и вдали
В пределах пепельной долины
Созвездья факелов цвели,
А в небе плыли цеппелины.

Был вечер, вечер похорон,
Поток безликих капюшонов,
И кто-то звездами смущенно
Пометил темный небосклон

ПРОШЛОЕ

Из-за цветущей болтовни
Весну рождающего леса
Спустилась времени завесам
В давно затерянные сны.
Она сгущалась изнутри,
Сужалась в хороводе диком
И становилась монолитом
Среди морозной тишины.
И в мире правило «замри»,
И стало многое забытым,
Цвело подобие зари
Того, что было камнем скрыто,
Того, что было многоликим,
И только узенький ручей
Сочился из-под основанья,
И еле слышное шептанье
Уж доносилось до ушей,
И кто-то всхлипнул, тьму буравя –
Так шепчет семя, прорастая,
Врезаясь в изможденный снег,
Пуская в небо луч побега…

Как будто каменные недра
Исторгли памяти побег.













ПОКОЙ

Еще недавно воздуховорот
Носил безумства воющие тени
И призраки минувших поколений
Браздили глубину озерных вод.

Росу пила безудержность лучей,
Шел спор стрижей с пронзительностью линий…
Но вот вечерний лепет белых лилий
Стал громче солнца огненных речей.

И где-то в чреве каменных пещер
Ворочалась дремотная махина.
Она ползла по гальке, выгнув спину,
Невидимый, пугающий ощер
Был весь сплетен из детского испуга,
Из ужаса магического круга,
Из таинства блуждающих свечей.

Но вот затих последний ветерок,
Концерт сверчков сменяет звездный шепот –
И яркость глаз не кажется жестокой,
Где их преддверье – озера порог.















ЗИМА

Трезубец свечей,
И холодное пламя
Как тень промелькнула в дрожащем экране
Слепым двойником.
Синева запотела
И только огонь в наготе онемелой
И только узор.
И все это дышало,
И ткало ажурного льда покрывало,
И пахло смолой
И колючие ветры
В хрусталь окунали янтарные ветви.
Озябшие руки…
Сегодня со мною
Все то, что представилось в детстве зимою.






















СОНАТА УЖА

АЛЛЕГРО

Извилистое аллегро,
Извечная колоннада
Сползающий уж. Ступени,
Пустыни намек в сюжете,
И первой из царства лени
Росточков-сверчков канонада
Пыталась рассвет разметить.
Но звук замерзал в полете,
Оставив немые тени –
И те становились строем,
Застыв под ножом горизонта,
Готовые стать покоем.

Наверное уж был вечен.
Он полз, обтекал столетья,
Уж крепость ветвила ветви
(Цементом служила плесень),
Она протянулась в небыль
(Но кто ее мог увидеть?)
Извилистое аллегро.
(Но кто его мог услышать?)
И кто мог сказать, что звенья
Ужа ждут Его рожденье?












СКЕРЦО

Рожденье.
Ты мал и хрупок,
И пропасти зев бездонный
В тебе вызывает трепет.
И почвы дыханье лепит
Тебя по своим законам.
Рожденье – и звездный купол.
Рожденье.
Ты мал и хрупок,
Но твой первобытный космос
Принял очертанье песни.
Ее бы назвать предсмертной,
Но кто-то назвал пресветлой.
Рожденье.
Ужа коромысло
Наполнит звучанье смыслом.





















ФИНАЛ

Стекающий уж. Расплата.
Тоннели прозренья арок.
В тумане загадок сфинкса
Роятся глаза отгадок.
Стекает финал заката,
Сутулятся горные выси.
Пока что в хаосе мысли
Стучат молоточки веры,
Но стук затихает, тает,
Ведь некому их доверить.
Разгадан священный символ,
Повержена ниц корона,
Былое величье трона
Легло гробовой плитою.
И тело ужа чертою
Прошло между Ним и нимбом
Богов.




















ВСАДНИК

Он Хотел проявится в пространстве,
Пробуравиться штопором смысла
Дон Кихотом придуманных странствий
В океане безумия мыслей

Бирюзой омертвелость расправить,
Разметать очищенья сполохи.
Кто ты, всадник, и в чем твое право,
Гражданин и изгнанник эпохи.
 
Что ты мог? Дней привычные четки
Кинуть в многоголосье хорала?
Смыть границы и спутать расчеты
Лишь затем, чтобы флейта звучала?

Город детства разъять на оттенки,
Все смешать с многоцветной палитрой
И лепить мимолетные сценки,
Рассыпая средь яви нехитрой.

В новом городе брезжило утро,
Утро мира, рожденье планеты,
Уносились в раздумье понуром
Серых буден дома и проспекты.

В этом сне, словно Фата-моргана
От литовских полей к Назарету
Потянулась дорожка тумана,
Серебрясь феерическим светом.

Распускались бутоны приллюдий,
Из грядущего мчались кометы…
Только в городе правили люди,
И никто ничего не заметил.



ЖЕРТВА

Он жертве внимал. Взмах заломленных крыл,
Одежды туман, ниспадая клубами,
Скрывал оголенность далеких светил,
Мерцающий блеск и холодное пламя.

Как будто в ларце он, смеясь, спрессовал
Чудовищность скал, перекошенность линий –
Для бледности стоп – это лишь пьедестал,
Песок для оазиса в знойной пустыне.

О, эти глаза знали истинный свет!
Подножье какой-то невиданной выси
К нему нисходило, как некий ответ
На то, перед чем расступаются мысли

Земных мудрецов. Кто ж посмел подойти,
Посмел прикоснуться к вуали прозренья
Тотчас же сгорал, лишь слегка осветив,
Слегка отогрев золоченые звенья

Огромной цепи, что на шею легла
Монистом безумья неслыханной тайне…
А жертва дымилась, как будто цвела
Понятным ему одному оправданьем.













ДЕМОН. БАЛЛАДА О ЧЕРНОМ СОЛНЦЕ. ПРЕЛЮД.

Вопли, сверлящие в разные стороны,
Черные вороны, черные вороны!
Ужаса кляп – не когтями, не крыльями –
Черные полосы, черные линии.
Молохом каменным
Души раздавлены –
Слушайте! Слушайте!
Крик распростерло,
На самое горло
Стало, удушите.
Давятся хохотом темные своды,
Прыгают карлики, скачут уроды.
Голые крысы
Падают с крыши,
С адской подсветкой женские груди,
Лезут калеки
В ржавые клети,
Ползает студень,
Ползает студень…


















2

Но, Господи, что это?
В хаосе крика
И фантасмагорий
Рождаются ритма
Точеные блики,
Чеканные доли.

О, только не это!
Безумия смена
Яснее, яснее!
Качаются лица,
Качаются стены
Скорее, скорее!

И колокол болен
Стремительным боем
Во всей амплитуде
Шагают по городу
Дьявольским строем
Стеклянные люди.

















3

Исступление истекает,
Умирает безумия ритм.
Все стихает… стихает… стихает.
Город спит… город спит… город спит...

И предвестники черного утра
Прорастают в недвижимость плит,
Стынет башня в величие мудром,
Город спит… город спит… город спит.

Все! Чудовище черного солнца
Проступают сквозь неба гранит.
Только легкий дымок из оконца.
Разум спит… разум спит… разум спит.























4

Раствори тишину,
Занавеску отдерни,
Видишь, ужас уснул
Над мариною черной.
Стих растоптанный крик
Пузырящейся боли,
Спит измученный миг
Утихающих колик.
Раствори холодок
Облегченного вздоха,
Видишь – черный восток
Расчищают сполохи.
Ты уж думал: зажглось
Вечно черное солнце?
Все ушло, все ушло!
(Легкий дым из оконца)…
Все забудешь, придет
(Пробуждается разум)
Многоцветья восход,
Узел жизни развязан.
Не прибиты лучи
К наготе небосвода
Спит безумье, молчи
И увидишь: природы
Удивительный лик
Стал иконообразен,
Серебро распылив,
Пишет огненной вязью,
Оторвалось, растет,
Разметав в беспорядке
Пестроту и полет,
Словно в детской тетрадке.





СКАЗКА О КРЕПОСТИ

Синь, рожденная порядком,
Четких линий совершенство,
Всех пропорций, отношений
Отрешенность. Только рядом,
За ажурною оградой,
Близь колонн, зовущих небо
На мгновение спуститься,
Подивиться их устройству,
Простодушная речонка
Неуверенно струиться.
Удивительное свойство
Всех, кто убегает в небыль
К растопыренному солнцу
Быть таким несимметричным,
Но наивно-симпатичным

«Я» ворот, расставив ноги,
В завершенности спокойной
Равнодушно пропускает
Суетливого уродца:
Лишь бы вел себя достойно –
Пробежит и унесется,
Посмешит своим кривляньем
Синих линий благородство.

И глядели стены сонно
На речонку, что искрится,
Не заметив, что колонны
Превратились в кипарисы.








СКАЗКА О ЗАМКЕ.

Здесь никогда не теплело.
Замок не знавший тепла,
Пик в наготе онемелой,
Словно в алмазах игла.

Здесь никогда не темнело,
Здесь никогда не цвело,
Шпили – точеные стрелы,
Башня – клинок наголо.

Свет, белизна, ослепленье,
Солнца полярного круг.
Словно застыл в напряженье
В вечность нацеленный лук.

Замок, не ведавший жизни.
Воздух стерилен и чист,
Всюду хрустальные призмы,
Вместо деревьев – лучи.

Сушит озон стратосферы,
Холод пронзает и жжет,
Выше – все то, что без меры,
Ниже – все то, что пройдет.

Кто-то небесные брашна
Тронул – и вновь тишина.
Спит Вавилонская башня,
Людям она не нужна.

Так умирает вчерашний
День, не связавший звена.
Спит Вавилонская башня,
Богу она не страшна.



СОЛНЕЧНАЯ СОНАТА

ВСТУПЛЕНИЕ

Неужто Солнце выбирает
Кому поплакаться в жилетку,
Про тайну намекнуть – и вспыхнуть,
И спохватиться: проболталось!
И торопливо распрощавшись,
Исчезнуть с миною досады,
Скрыв облегченье и тревогу:
- Поймет ли? Право, как он хрупок!
Всю эту гамму изменений,
 Игру и тайные намеки
Лишь он поймет, как очевидность,
Никто другой, но до конца ли?
И как о том поведать людям,
Чтоб избежать клейма « безумец»?





















АЛЛЕГРО

Обозначенье паутинкой,
Когда воздушность с синевою
И прорастает заревое
Солнцеподобное зерно.
Когда укол полунамека
Дает чуть значимую тень,
Где до цветения востока
Дышала влажностью сирень
Где до полудня – столько зноя
И ясно виден каждый штрих,
Где золотое, голубое
Рождает с воздухом триптих,
Когда сгустился птицеконтур
На золотом над голубым,
Когда не аист и не кондор,
А только крыл прозрачный дым,
Когда ни ветра, ни пылинки,
Когда нет завтра – есть сейчас…
И вот соткался в синей дымке
Прозрачно-праздничный рассказ.

















АНДАНТЕ

Золотое  победило,
Подавило голубое,
Проросло, переродилось
Пробудило песню зноя.

Поначалу еле слышно,
Поначалу еле дышит
Удушающая трель.
Просочась в многоголосье
Сушит разум, гнет колосья
Исступленья колыбель.

Звон в ушах, лучей тяжелых
Солнце пики разметало,
И родился в небе желоб,
По которому стекало
Золотое, став лиловым,
Сделав легкое свинцовым,
И сжималось в островок,
Где от красок пробужденья
Не осталось и движенья,
Только прошлого намек.















СКЕРЦО

Солнце? Серпик? Чудо! Чудо!
Освежающий мираж,
Хороводы незабудок,
Мотылька живой вираж…

Очень странная картина
Проявилась, поплыла,
Влага, влага, снова синим
Заискрилась, зацвела
Непонятным балаганом.
Вдруг подернулось туманом,
Как тончайшей занавеской,
Стала призрачной, не резкой –
Только стайка красок резвых…

Или это сладкий сон
Средь полуденного зноя,
Или солнце золотое
Вспомнило о голубом
И покончило с лиловым,
Призывая к жизни новой,
Став из круглого серпом.















ФИНАЛ

Спи, удивительная жизнь,
Спи удивленье. Фантазеры
Уснули. Времени озера
Струят живительную синь.

Пусть дремлет колокол мечты,
Раскинув чуда паутину,
Чтоб снов волшебные картины
Рождали память красоты.

Пусть будут звезды и цветы,
И непонятного глубины,
Где затерялись я и ты.

И вновь сирени аромат,
И вновь остывшие вершины…
Спи, жизни красочный набат.




















МОЙ ПУТЬ

Он путешествие начал
В зыби придуманных лип,
В яви домишек прозрачных,
В синей органной дали.

Вскрик петушиного утра –
Детства забытый сигнал
Звал его просто и мудро
В мир зарожденья начал,

В царство ярчайших иллюзий,
В край воплощения грез,
В битву с Горгоной Медузой
В городе огненных гроз.

Что-то менялось в дороге,
Словно затеял игру
Раньше колючий и строгий
Танец светящихся струн.

Словно штрихи озаренья
Слились в густой частокол,
Словно былого значенья
В дымке растаял укол.

Было ли это движенье
Или искрящийся всплеск?
Странным пейзажам служенье?
Власти венец или крест?

Выстрел по призрачной цели?
Контур прозрачных высот
Принял его колыбелью
В пух отчужденных красот,

Тех, что таили измену
Бурной поэзии дня,
В бархат спокойного плена,
В мудрость – восторги маня.





































ПУТЕШЕСТВИЕ КОРОЛЕВИЧА

В этой сказке все иначе,
Не рогожкой вышит купол,
Облака смеются, плачут,
Нет в помине старых кукол.

Странных облачных блужданий
Перевернутая карта:
Предстояли испытанья
Королевичу из пара,
Порожденному капризом
Переменчивых течений:
Слеплен, оживлен и призван
В мир воздушных приключений.

Неужели поиск счастья,
Городов зарей рожденных,
Укрощение драконов
В лодке, пухом серебренной
В дымке отчего участья
Так нужны крылатым принцам
В свежесть утра облаченным?

Неужели счастье птицы
Не в полете освещенном
Опьянением восторга?
Неужели нужно биться
С непонятными врагами,
Острый меч вонзая в горло,
Оставаясь облаками?

Но недолго шло сраженье
В чистом поле поднебесья,
Нет победы, пораженья –
Только жаворонка песня.
Только облачное царство,
Где не властно постоянство.

МОРСКАЯ СОНАТА

Где символ моря зародился?
Уж не в песке ли, что отхлынув,
Оставив пены мыльной накипь,
Ладонь волны освободила,
Прошелестев тепло и тонко,
Так гладит мать лицо ребенка,
Так выдыхают имя милой.

Не в той ли влаге, что заполнит
Следы идущего по краю
Границы контура морского
Шевелится намек пучины?
Намек незримого почина
Всего, что в этом слове тает?
В нем чайки белые летают,
И синева уже пропела,
И стайки рыбок ошалело
К цветам актинии порхают…

В нем есть начало – нет предела.

















АНДАНТЕ

Есть глаза у притихшей равнины –
Воплощение сна и покоя.
Есть рука, что ласкает глубины
И щекочет тщеславье людское.

И плывут перед мысленным взором
Корабли. И видны очертанья
Пробудившейся тихим укором
Никому не поведанной тайны.

Рябь чуть слышно поет отходную
Островам, погребенным волнами,
Всех, кто канул в прохладу морскую
Засыпая песком и цветами.

Присмотрись, присмотрись, там, в пучине
Чьих-то домиков странные башни,
Где горят огоньки и лучины.
Кто живет там, холодный и страшный?

Моряков ли заблудшие души?
Целых стран утонувших загадки?
Море скажет, внимательно слушай,
Намекнет чуть заметно, украдкой.













ФИНАЛ

Волна художника. Она
Душевной бурей создана,
И вот в бурунах полотна
Уж бьются контуры челна.
Воды тяжелая стена
Под свод небес вознесена,
Шальным лучом озарена –
Сейчас взметнется галька дна!
Себе ты кажешься сильна,
Но кисть художника вольна
Лепить из пены имена…

И в обрамлении венца
Застыли символы творца.























СОНАТА ПИРАМИД

АНДАНТЕ

Давай станцуем танец пирамид
Чтоб в ужасе шарахнулись столетья,
Вдруг ощутив тщету своей возни.

Чтоб в раскаленном воздухе возник,
Песок пустыни вздыбив в поднебесье
Столб вечности, направленный в зенит.

И прошлого обманчивый магнит
Чуть-чуть отдернет времени завесу,
Открыв подножье серых пирамид.
























СКЕРЦО

Застыла треугольная гряда,
Истлели зодчих хрупкие скелеты.
Сияет Соломонова звезда.

Забрезжили, качаясь города
В пыли веков, сплетенные из света:
Вы здесь на миг - и только мы всегда.

Неделями жонглируют года,
И слышен шелест канувшего в лету
Эдгарового слова «Никогда».


























ВЕСЕНН ЯЯСОНАТА

АЛЛЕГРО

Текучесть твердого. Откуда?
Текут деревья и холмы.
Ландшафт ли скрючила простуда,
Иль пневмония у зимы,
Что так течет неудержимо?
Но слышен шепот: «Живы! Живы!»
Как щебет птицы из тюрьмы,
Сквозь хрип саднящего дыханья,
Сквозь агональное прощанье
Предсмертной корчи белизны –
Давно в ней жил микроб весны.
Текучесть охры и сурьмы?
Как будто кто-то выжимает…
Но слышен писк «Мы  выживаем!»
Откуда ж эти полыньи?
Откуда это просветленье
Средь всхлипа хляби. В нем тисненье,
Все разъедающий размыв,
Иль хаос самопожераем?
Но крепнет голос: «Мы рожаем!» -
Терпенье, вскроется нарыв,
Мученья краткое мгновенье –
За ним приходит обновленье,
Могучий жизненный прилив.











АНДАНТЕ

Ты слышишь молоточков стук?
Ты угадал, пришел чеканщик.
А может мельник иль зеркальщик,
Настройщик золоченых струн
На неизвестном инструменте.
А кто раскрашивал соцветья?
Кто двигал легкие крыла
Летучих ветряков-«Голландцев»,
Расшифровал поток вибраций
Там, где бессмысленны слова
А Песнь песней не допета.
И, уплывая в море света,
Грустил, что тема не нова.
Благословляя новобранцев,
Он ветра гнал протуберанцы,
А мельниц чудо-жернова
Мололи в светоупоенье
Тоску и холода забвенье
В муку туманного тепла.


















СКЕРЦО С ПЕРЕХОДОМ В ФИНАЛ

Жила память о стрижах
Отпечатками в ограде
Вдоль неведомого сада.
А теперь они кружат!

Сад недвижимостью сжат
Был еще совсем недавно,
Тлели свечи ровно, плавно.
А теперь огни дрожат!

Как на острие ножа
Ярким трепетом любовным.
Всколыхнулись чувства-волны,
О, от них не убежать!

Проще крылышки сложа,
В ослепительном паденье
Им отдаться на мгновенье,
Словно грудью на кинжал.
…………………………….
Но вот басы и тенора,
Разноголосые пассажи,
Что вьются словно мошкара
И растравляют слуха жажду,
Слились в многоголосый гам
Настройки майского оркестра.
О, упоительный бедлам,
Где лишь одно пустует место,
Точнее – дирижерский пульт.
Где музыканты-чародеи
Из сказок полотно плетут,
Но нет связующей идеи.

Басы и трели сметены,
Сигналу властному послушны,
Глоток щемящей тишины –
И вот из тишины воздушной
Возник торжественный аккорд,
Он рвется ввысь неудержимо,
И сотрясает небосвод
Могучий голос: «Живы! Живы!»
А там внизу в незримый сад
Уже распахнута калитка,
Где примеряется наряд
Слепых дождей и листьев липких.































АРФИСТЫ

Они ворочались в тиши
Глухой теснины подсознанья,
Где иероглифы души
Не находили пониманья.

Ни легкокрылые слова
Не залетали в те глубины,
Ни память – павшая листва,
Ни ясных символов картины.

Вершины гор освещены.
Но там – небытие и нечто
В тревожном трепете струны
Плывет, как дымное колечко.

Подобье скорченных фигур:
Не силачи, не исполины –
Безлик блаженного ощур,
Согбенны скованные спины.

Что могут «Нечто» и «Никто»
С руками, мягкими, как глина,
Перелистать познанья том?
Раскрыть грядущего личину?

И с пробуждением светил
Шептать в сладкоголосье звездном:
«Художник, это твой мотив!
Лови и пой иль будет поздно!»








РАЙ

Запечатлелась немота
В сереброликих Серафимах,
В тончайшем благовонном дыме,
В снующих бабочках-цветах
В точеной хрупкости фигур.
В телепатическом безмолвье
Эфиром дышащие волны
Бездумность Рая стерегут.





























ЖЕРТВЕННИК

Сегодня жертвенник готов
Рассвету возвестить о том,
Что мир исхлестанный кнутом
Тихонько стонет,
Что странно бледен океан,
Что он в тревоге за землян,
Что корабли из дальних стран
В чаду агоний.

Сегодня он поет о той,
Что убивала резедой,
Дохнула грушевой водой,
Горчичным газом,
Что ночью не смолкает гул
И под мерцающий разгул
Пространство сполохи стригут
Безумным глазом.

Что мир устал от вечных ран,
Что благовонный фимиам –
Как боли вспененный фонтан
Растущей силы,
Что иллюзорен наш покой,
Что не стихающей пальбой
Звучат два слова: «Вечный бой»
В устах мессии.

Что тишина еще страшней,
Что в пляске мысленных теней
Порою трупики детей
Узрят глухие.
Что неизвестность с немотой
За матерьяльности чертой
Страшнее, чем снаряда вой,
Чем рев стихии.

Так пел он, а багровость плит
В себе хранила не гранит,
Не тяжесть пыльных пирамид,
А привкус крови.
Где просветленность доброты
Рождала вечные цветы
Любви на фоне темноты
Огнем Христовым.
































ЛЕТНЯЯ СОНАТА

Выросла паперть зеленая Господа,
Летнего храма святилище дивное,
Дымкой истомы цветов ополоснута
После того, как насытилась ливнями.

Это молитва земли плодоносящей,
Волей семян в небеса вознесенная
Робкой листвы трепетаньем полощется
В зыбкой купели рассветотворения.

Нужен сегодня твой лик очищающий
Птицам, жукам, ползунам и летающим –
Всем, кто под синей небесною чашею
Хрупких птенцов щебетанье вынашивал.

Вспыхнет небес позолота сусальная,
Лик Божества воссияет над папертью,
Скромной весны покрывало венчальное
Сменится пышной июльскою скатертью.

Это земли подношение, Господи,
В апофеозе ее плодородия!
Пусть не смутят анемичные проседи
Утренних рос на зеленых угодиях.













СКЕРЦО

А после пахло чешуей.
Был день настолько налит влагой!
Там некто в сером тихо плакал
Сморкаясь колкою пыльцой.

Потом (пока еще светло),
Он занимался рыбной ловлей
(Скрипели дышла и оглобли…
В их скрипе грезилось село).

Раскинув капельную сеть
С предельно мелкою ячейкой
Ей грустно и бесцельно черпал,
Пока не начало темнеть.

И только вечер сеть свернул,
Развесив на кустах и ивах,
И долго зябнул сиротливо,
И долго сумерки тянул.


















ПОТОП

Покуда жили руки,
Сквозящие сквозь ливень,
Сквозь колокола звуки,
Смиренны и слезливы,

Пока жила надежда,
Что это не фатально,
Слова метались между
Неведеньем и тайной.

В них то мольбы звучали,
То «динью» колоколец
Разжалобить пытались,
Покорны Высшей воле.

Но тщетно выпросталась
В молитвенном сплетенье
Смертельная усталость,
Несущая смиренье.

Рок став, стопой кинжальной
На пальцы детской ручки,
Роняет обещанье
Не долго грешных мучить.

И в ослепленье алом,
Узнав, что нет надежды,
Рвут руки одичало
Смирения одежды.

И погружаясь в небыль,
Влекомы Божьим жезлом
Плюют уста в ад неба
Расплавленным железом,

Своим надрывным пульсом,
Своей предсмертной песней,
Что страшным богохульством
Несется в поднебесье.





































АРКА НОЯ

У Высших сил свои понятья
Добра и зла.
Утихнут страшные проклятья,
Растает мгла.

Растает боль, расставит мили
Морская гладь.
Скрой в глубине мир лжи, насилья,
Чтобы ваять.

Извечно зная совершенство –
Перечеркни,
Пусть так, коль нет иного средства,
И вновь начни

Мир в ореоле арки Ноя –
Внутри кольца,
Где обновление - основа
Игры Творца.


















СКАЗКА О КОРОЛЯХ

Как было б холодно в лесу,
Как мерзли б дарящие руки,
Когда б не маленькое чудо,
Когда б не светлячок в ладонях –
Любви застенчивый попутчик,
Что скрыть бессилен даже хаос.

Как зябко б ежилась земля,
Как стыла б мертвая равнина,
Когда б не сказочное свойство
Былинки, искры эфемерной
Сгорев, родив себе подобных,
Развеять мили тьмы и страха.

Да как бы выжила любовь
В дыму страстей, тоски и боли
Когда б не вечное соседство
Любви и света, зла и мрака,
Когда б не дарящие руки
Уставшей вечности…

















УТРО

В мути мычания часа быка
Мыслился спазмом комок предрассвета,
Теплился еле в догадке зеркал
Мяту мусолящий теркою лета

И, упиваясь парным молоком,
Мнился разрыв, возвестив о разделе
Двух полусфер, о сраженье с быком
В схватке немой тонкорогой газели.

Все это было началом начал.
Нож гильотины, кроваво-багровый,
Срезав полнеба, в слепящий накал
Сталь погрузил мирной вилкой столовой.

И, ослепленный своей белизной,
Некий призыв к быстро крепнущей жизни
Ясно вибрировал света струной,
Вечным заводом вселенской пружины.


















КОЗЕРОГ

Кто, просветленный, меж холмов,
Глоток тумана или зов
Завороженности минут,
Блеснувших в контурах рогов?
Какую весть они несут?

Кто, просветленный, или в нем
Вода поспорила с огнем
И очертился окоем
Того, кто светом опоен?

Неужто ль веки вещих плит
На нем дремали. Вечность? Миг?
Иль это вехи, или слит
С ночными чарами Лилит?
Чьи косы росами слезит?

Назвать – запутать, не назвать –
Пошире в мир раскрыть глаза,
В сплошной гряде увидеть путь
И озарением связать
Свет, воздух, влагу, землю, суть.















ЗВЕЗДНАЯ СОНАТА

Прорвав сансары тесный круг,
Туда, в завременные сферы
Летит стрела, покинув лук
Своих упадх, свой лик трехмерный.

Туда, в сотворчество миров
От тягот чувств и тяготений
Всего земного – в над любовь,
В пред воплощенье,
В Вед реченье,
В расцветший лотос вещих снов.

В мир Будд и далее – к черте,
За грань, в безбрежье Абсолюта,
В извечный свет, в безмолвье, в те
«Не то», где Сарасвати с лютней –
Давно покинутый предел.

О сердце! Сбрось тщету одежд!
Гляди! В сей миг вселилась вечность,
Твой третий глаз глубинных вежд
Разверз космическую млечность,

Незримую очам глупца,
Бредущего в оковах плоти…

К вам, ждущим скорого конца
В игре иль тягостной дремоте

Взывает мандолы узор
И древний Лиелвардский пояс…

Но глухи мы и слаб наш голос,
И мишурою застлан взор.



МЫСЛЬ

Дивен свет, рожденный тьмой –
Давней пеленой незнанья.
Или это – щель сквозная
Между Истиной и мной?

Бормотаньем первых слов
В ход запущено кресало,
Или суть уже мерцала
В мельтешении основ?

Зов, срывающий покров
В изначальной жажде смысла,
Или неразумность риска,
Соблазненного зеро?

Свет – загадка и ответ.
В жажде самопостиженья
Освещает лишь движенья
Ускользающий сюжет,

Ведь одно – прорезать тьму,
Мыслимо ль светить при свете?
Что ж уйдем? Задуем свечи
Зыбкий памятник. Чему?













ГИМН

Без единой нотки –
Гимн соединенья
Высших центров отклик,
Заглушил сомненья.

Перекинут мостик
К смене состоянья
От мычанья плоти -
В монолог Звучанья

Гимн любви без формы…
В бесконечном, в малом
Самоизреченным
Пульсом бьется АУМ.























ИСКРЫ

В тумане вечернем
Роятся глаза,
Нездешним свечением
Ткут образа.
И видятся блики,
И слышатся всхлипы,
Но запер незримые двери сезам.

Как будто оконца
Посмертных жилищ
В неведавшем солнца
Пространстве зажглись,
Лишь искорки-точки
Горят среди ночи –
Их взоры покинули паперти лиц.

Как будто холодный
Безрадостный мир
К нам дымные струны
Тоски устремил.
И в сумраке полночи
Просит о помощи
Среди безымянных забытых могил.

И каждый терявший,
В ком свет не угас
Услышит ушедшего
Грустный рассказ.
И вздрогнет от шепота
Темная комната,
От тихой печали блуждающих глаз.

Затеплится памяти-веры огонь,
Касанье-пожатье погладит ладонь,
Душа-ощущенье
Попросит прощенья
И тихо отхлынет в серебряный звон.
Пусть тот, кто остался
За смертной чертой
Согреется капелькой
Жизни земной.
Ушедшим когда-то
Особая плата
За право нарушить беспечный покой.
































ВЕЧЕР

Гондола скользила по глади канала,
К причалу сбегались прозрачные тени,
Казалось, мелодия где-то звучала,
И вроде бы кто-то кривлялся на сцене.

Затем этот некто в асбестовой маске
В ермолке Пьеро и плаще Арлекина
Умчался на резвой скрипучей коляске
Туда, где мелькала средь ив Коломбина.

Все стихло. Ладья под шестом гондольера
Ныряла сквозь низкие лунные арки,
А рядом, в проеме прибрежного сквера
Таращился сумрак, тревожный и маркий.

Казалось, неслышно открылись ворота,
И статный привратник с мерцающей свечкой
Манил из подземного гулкого грота
Очнувшихся после сиесты беспечной.

Затем (не сменилась и первая стража)
 Он выпустил в мир мотыльков миллионы
Что в мареве быстро густеющей сажи
Забавно кружились у бледной колонны.

Как будто безмолвные хрупкие души
На час посетили родимые земли
И тщетно пытались, порядок нарушив
Средь окон найти позабытые семьи.








ГОРОД (УТРО)

Было зябко и сонно и рано,
И светился проспекта проем,
В неподвижной завесе тумана
Серых зданий застыл окоем.

Ночь, распавшись по швам на лоскутья
Уползала в свой мраморный грот,
И набросил на тонкие прутья
Волны розовой марли восход.

Все, казалось, готово к показу,
Лишь развеять Гекаты вуаль,
Да промолвить волшебную фразу,
Например, про цветущий миндаль,

И откроются милые взору
Стрелка Невского, Зимний, Пассаж,
Лишь отдернуть потертую штору
За которой былого пейзаж.

Между тем пелена загустела,
Погружая картину в обман,
Смяв шоссе удлиненное тело,
Смыв прибежище спящих землян.

Вместо строгих кварталов проспекта
Очертился каньона провал,
Где возился бесформенный Некто
И поблескивал мутный канал.

Сны, что ночь в небытье уносило
Вдруг восстали и хлынули прочь,
Словно утро придало им силы,
Хоть должно было в пыль истолочь.

И, как чары проказницы-феи,
Что резвились в волшебном саду,
Беспокойные дети Морфея
Оседлали двойную гряду.

Но и хаос им скоро наскучил:
Сколько ж можно в пятнашки играть? –
Обернулись степенною тучей,
Что таращилась из-за бугра.

И когда осозналась дорога
С чередой серебристых дворцов,
Я открыл, что стою у порога,
За которым утрачу лицо.

На востоке приятно алело,
Город ждал кавалеров и дам…
………………………………..
Я когда-нибудь бренное тело
Сдам ему. Только душу не сдам.





















ГОРОД (ДЕНЬ)

Я  брел по видимости города
И постигал его невидимость,
Пытаясь, словно фалды полога
Оттенки давнего нанизывать.

Я раздвигал пласты истории,
И, веря в вечную изменчивость
Глядел, как внешним знакам вторили,
Стремились обрести очерченность,

Свиваясь из клочков туманного,
Строений мертвенные призраки,
Как перекраивались заново,
И, словно мыльные пузырики,

Бесшумно множились и лопались,
Напоминая о текучести,
Лачуги, храмы и некрополи,
Скорбя о незавидной участи.

Они вторгались в область зримого,
Из тьмы веков и дня недавнего,
Их словно прошлое не приняло,
А настоящее задалило.

Они, неузнанные высились
И через них сквозили площади,
Они пугали строем виселиц,
И успокаивали рощами.

Но в мире ветреном и солнечном,
Где до заката дремлет мистика
В своем обличье, мглисто-облачном,
Лишь мне показывались изредка.

Так строки вех сиюминутности
Слагались в манускрипты вечности,
Где форма – временные трудности
И только дух – оплот нетленности.





































НОЧЬ. ЛЕС

Тьма вмещала так много,
Но являть не спешила.
Может стены острога
Рать незримо крушила?
И в песках Палестины
После яростной битвы
Замерев, паладины
Бормотали молитвы?

Может, ритм трепетанья
Огоньков заплутавших
Это строки-посланья
Грозных ангелов падших?
Может, капельки света
Над невидимым бродом –
Свечи канувшим в лету
Позабытым народам?

Тени жадное чрево
Плавит сочные краски.
Пронеслась королева
В черной бархатной маске
Вслед, шелками увита,
Вея летним туманом
Вся дворцовая свита
Скачет в облаке пряном.

Может им отомстили
Оскорбленные феи
И в сердцах превратили
В вековые аллеи?
Дотемна им качаться
В снах веселья былого
И не сметь оторваться
От покрова земного.

Только ночью глубокой
Отступают заклятья
Ветви ели высокой
Обращаются в платья
И спеша насладиться
Упоительной скачкой
Свита бешено мчится
 По аллее прозрачной.
































ОДУВАНЧИКИ

Мне говорят: «Вначале было слово –
Первичное звено». А до звена?
Ответа нет. В молчании основа…
Итак, вначале стыла тишина.
………………………………
Мне снятся три ничтожные травинки,
Три шарика на тонких черенках,
И - ни души, ни явственной тропинки
К безделице из детского венка.

Где моря розовеющее лоно?
Где утреннее марево небес?
Все спуталось… лишь вздрагивает сонно
Какая-то мерцающая взвесь.

В ней видятся то замки исполины,
То города, то башни-маяки…
Все кануло, все стало серой глиной,
Остались только эти стебельки
На узенькой границе меж мирами –
Намек на тлен и тайну бытия,
Опушенные белыми шарами,
В которых растворились ты и я.
………………………………….
Сейчас подует ранний летний ветер
И полетят пушинки-семена.
И будет день, тревожен, звонок, светел.
И будет ночь – пустынна и темна.









НА СМЕРТЬ ЧЮРЛЕНИСА

О, чувств безжалостных приют
И мрачных мыслей откровенья,
Что ткань надежды не соткут,
А лишь скуют бессилья звенья,
Неся сомнительный уют
Предельно жалкой установки:
При жизни в гения плюют –
Посмертно ж…явна ложь уловки.
……………………………………
Вновь ночи стылой замер крик,
Вновь убегает в лес Чюрленис.
Он с хвоей колкою, зеленой
Последний раз… последний миг.
























ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Ты был так близко. Как-то раз
Мне показалось – разглядел
И оболочку. Но сейчас
Я все сказал, что ты хотел.

Что ж, я внимал, как мог, как смел,
Ведь речью были не слова,
Ведь, посещая наш предел
Ты их в полотна шифровал.

Я кодом был, ты гидом был.
Избрав безвестные уста,
Ты ими двери приоткрыл
В страну с названьем «Красота».

Ты улетаешь…в добрый путь –
Закончен круг надземных дел,
Вновь форма переходит в суть
И покидает наш предел.

Тебе – небесное, а мне –
Привычных дел земной хомут,
Да страх, что недалек конец
Связавших крылья плотских пут.

И все же толика небес
И в нас, покуда дышит стих.
И все же дивен жизни срез,
Где голос вечного не стих.