Все в прошлом. Возвращение

 
Возвращение

         Последний день работы в садике. Слезы расставания. Вздох облегчения. Я возвращаюсь к родной биологии.

         Ассистент кафедры ботаники. Язык преподавания – русский. Со второй сессии добавляются молдавские группы.  Согласна, я согласна на любые условия. Передо мной студенты. Их глаза, их перешептывания, переглядывания. Я – в своей среде.
          В конце сентября подошла к расписанию посмотреть, нет ли перестановок,  и с ужасом увидела, что через два дня у меня лекция  (лекция!) в молдавской группе. Бегом к декану.
          – Владимир Владимирович! Вы же обещали со второго полугодия. Я же не владею молдавской  специальной терминологией.
          – Ну, вот и овладевай.
          – С Вашей стороны это просто подло. Когда я буду овладевать?
          – Кх-м! Ночью, конечно, а когда еще?! – Он улыбнулся. – Пиши, пока полные конспекты.  А перед лекцией я буду их просматривать. Ко второму полугодию перейдешь полностью на молдавский язык.
         Чуть не плача, пошла  в группу. Все время мучила мысль. – Он сделал это специально. Видно, кто-то накапал. Кому нужна нищенка в институте. Я по-прежнему была одета очень бедно. Все мои студенты имели современные нейлоновые кофточки с рюшечками – предмет моей непреходящей зависти. А я ходила в свитерочке с продранными локтями и юбочке, ежедневная глажка которой не скрывала ее древнего происхождения.
          Практические занятия в русских группах и лекции в молдавских по всем проверкам проходили хорошо. Старшие преподаватели молдавских групп хвалили лекции, говорили, что даже  нет акцента. Они же не знали, что я наполовину молдованка и молдавский знала с детства.
           – Пусть думают, что я такая талантливая, – думала я про себя. Теперь я уже была благодарна Владимиру Владимировичу, что он меня так авантюрно «кинул» осенью.
           Дела на работе у меня шли все лучше. Начала готовить кандидатский  минимум по философии. В Кишиневской академии получила работу: выполнить рисунки к  монографии И. Таргона (я неплохо рисовала).  По окончании работы он пригласил меня поступать к нему в аспирантуру.
           А дома был тот же ад, что и в детстве. Только намного хуже. В детстве мамина  пьянка, постоянная матерная ругань, побои – были для меня обычной средой обитания. Многие так жили. Сейчас  я была в другой среде, а она по-прежнему оставалась там в своем виртуальном мире. 
          Часто под окнами лекционного зала раздавался ее пьяный хриплый крик, сопровождаемый трех – четырехэтажным матом. От стыда и отчаяния, что ничего нельзя сделать, я практически теряла сознание. Однажды один из моих заочников, не выдержав, предложил мне:
          – Я работаю в милиции, позвольте выйти и усмирить эту «дамочку»?
          – Будет только хуже, – тихо ответила я. – Вы меня знаете, считайте это издержками производства.
         Студенты меня уважали. С той злополучной лекции и до конца сессии  заочников уже не было истеричных криков, типа – шлюха, про….дь. с…а отдай ключи, а то «пиймаю твою Лору и убью ии». Я и не знала, что студенты по очереди дежурили, отгоняя мать от окон института, охраняя мой покой на лекциях.
         Практически в конце сессии мне стало плохо на лекции. Я потеряла сознание. Пришла в себя от мертвой тишины. Кто-то  склонился надо мной. Мужчина. Белый халат. Шепот – это из-мамы.. …  Проводили домой.
            Дома попыталась поговорить с мамой. И она, чуть протрезвевшая, вполне вразумительно мне ответила, что она имеет право меня обзывать, проклинать и так далее, но, если кто-то чужой попробует – ему не сдобровать. Я у нее самая любимая дочка и мою дочь (свою внучку) она тоже безумно «любыть».
           В ее безумной любви я убедилась буквально на второй день, когда, возвращаясь с лекций, встретила ее с кирпичем в руке, догонявшей мою дочь «шоб провалыты ии голову».
           То тяжелое время не было для меня  обременительным. Молодая, сильная, не требующая излишеств, я оставалась наивной в житейских вопросах. Я очень нуждалась в ласке и внимании и была готова верить всем и всех считать друзьями, кто хоть однажды протягивал мне руку помощи или хотя бы не брезговал  знакомством с нищенкой. Кстати, этот  «таракан» так и остался в моей бедовой головушке до сегодняшнего дня. Давно не нищая, я не могу освободиться от детских ярлыков и стараюсь быть подальше от богатых и знаменитых. Когда мне начинают оказывать знаки повышенного внимания, восхищаться мной, выступлениями, лекциями – я страшно теряюсь. Мне все время кажется, что надо мной насмехаются. Надо быть с детьми очень осторожными в детстве. Приклеенный в детстве ярлык определяет всю жизнь ребенка.

                (Продолжение  следует)