Готические сказки

***
Сказка на ночь

Сумрачный влажный лес.
Запах древесной гнили.
Едва различимый блеск
темной воды.

Застыли странные тени по краю болот.
Опали мертвые листья серым ковром.
Пролезшие к небу корни из-под земли
собою образовали подобье ворот.
Изгибы, будто живые; остатки коры –
ободранной кожей жутких скрюченных рук;
цепляются пальцами.
Страх гонит вперед –
и ты обречен попасть в заколдованный круг.

В ворота – налево – и трижды их обойти,
всё внутрь проходя, корней касаясь рукой.
И если сумеешь, достигнешь цели пути:
средь мрачных болот обретешь долгожданный покой.

Не смерть остановит тебя,
не исчезнут следы
в тягучей воде среди кочек и мшистых коряг.

Поодаль, в тумане, у самого края воды
безмолвна фигура того, кто как будто твой враг.
Окутан безвременной тайной и серым плащом,
стоит, не касаясь ступнями холодной земли.
Никем не прощен, непрощеньем не отягощен…

Чуть подсвечивает облако луна,
желтовата, мертвенно-бледна.
Сквозь сплетенье ссохшихся ветвей
лягут тени мрачные под ней.
Тихо-тихо. Воздух, как стена,
неподвижен, плотен и тяжел.
За спиной – тумана пелена.
Этот путь меня насквозь прошел.

А навстречу – пара серых глаз
в ореоле спутанных волос.
Может, я умру на этот раз?
В голове звучит чужой вопрос:
"Ты зачем – сюда?"
И тишина
режет слух. И страх растет в груди…

Я всегда, всегда была одна.
Так не пох#~, что там, впереди?!
Отшвырнув последнее "а вдруг" –
шаг навстречу – отдаюсь во власть,
чувствуя на горле холод рук.
Только воля не дает упасть…
 
Всего лишь шаг,
всего лишь взгляд.
Я умираю наугад.
А он плывет чуть над землей –
за мной.
Лицо бледней,
чем свет луны.
Глаза – туманом рождены.
В них – неземного блеск огня.
Меня
улыбки тень
пугает чуть.
А по большому счету – жуть!
Но жду. Сама сюда пришла.
Зажгла.
Весь мир – туман.
Весь мир – обман.
Мы погружаемся в дурман,
не видя флаг великих дней.
сильней, больней…


Тонкие бледные пальцы – сзади за плечи.
Холод пронзительный. Сдержанное дыханье.
Может быть, это последняя новая встреча.
Нежно касается шеи… впиваясь зубами!..
Нет, не насквозь – осторожно. Будто на завтра
главное дело отложено, ныне – проверить.
Так умереть от волненья/желания можно.
Странно. Но все-таки очень хочется. Верить.

Спрячет себя луна.
Тени поблекнут чуть.
Как и всегда, одна
свой продолжаю путь.
И как будто ничего не изменилось, но это не так.

Неизбежно приближение ночи.
Я приду на то же самое место.
Если жить полноценно хочешь –
падай заново в полночи бездну.
Захлебнувшись волнами света
меж луной и седым туманом,
ты, возможно, найдешь ответы
в своем сердце безумном, рваном…
 
***
С сыном ночи

…Холодный, жесткий круг стальных объятий.

Как я могла?!

- Да, это – мое время!

Бежать – куда?!
И смысла в том не вижу.
Смотрю в лицо –
и наискось,
на крышу чужого дома,
в паре сотен метров.

- Ты отпустил меня однажды, помню.
Зачем теперь понадобился случай?
Забудь. И не ищи. Не мучай.

- Да, отпустил.
Затем, чтоб видеть снова
испуг в глазах – и жажду ощущений,
чтоб слышать грохот сердца,
импульс вены –
я жертвы не хочу обыкновенной
для столь таинственного превращенья.
Ты шла навстречу –
встреча состоялась.
Нам ничего иного не осталось,
как только догонять –
бежать друг друга
под мертвым светом тающего круга пустой луны.
Я отпущу –
Беги.
Беги, но помни:
ты пахнешь жизнью, осенью и кровью.
Твой дивный аромат меня, бесспорно, манит вослед.
И я иду упорно,
читая в прочих, безупречных судьбах порно.

Раскрылись руки, выпустив на волю
с волнами страха,
ожиданьем боли
и жаждой жизни –
ветром полетела.

А в спину – взгляд.
Пронизывая тело,
парализуя мысли,
заморозив меж ребер рваный вдох.
По шее – холод.
Перед глазами – тысячи дорог
в одно, усталое, заплаканное небо.

- Беги… Ты пахнешь осенью и кровью…
 
***
(Ruska by Apocalyptica)

Над Землей,
погруженной в море
одинокой боли,
на краю безмолвья
мы стоим с тобою,
наблюдая, как

в синем, бездонном тонет солнце мое.
Тихо, покорно стынет солнце мое.

Бесполезны вопросы
и мольбы безответны.
Мы – в последних лучах на ветру
наполнимся светом.
Но отныне, город
оставляя тени,

в синем, бездонном тонет сердце мое.
Тихо, покорно стынет сердце мое.

Все доступное было взято насилием. Каждый знал о последствиях, но, тем не менее, шел вперед. Желание и страсть заменили любовь. Мир обречен. Этот город умрет. Липкие лапы тумана похоронили его под собой. От последнего света пьяная, я с тобой.

В синем, бездонном тонет солнце мое.
Тихо, покорно стынет солнце мое.
Сколько беспечных рассыпано дней!
Сколько ты светишь этой Земле!
 
***
Мертвый город

Сознание навзничь.
Поверх опривыченных схем
невидимые наслоения.
Это не туман,
это не гроза –
знание, входящее в закрытые глаза.

Остановись.
По следу твоему
пойдут не лучшие, чем я.
Они, как я, чужое время пьют.
Остановись.
Начни с нуля.

Набухшее мрачное небо
навек поглотило рассвет.
Навязчивый бред
оскаленных улиц.
Смотри:
уходящие вдаль обернулись,
давление страха чуя спиной.
Иди со мной.

Попытка пропасть,
затеряться средь улиц –
наивность, ведущая в серую мглу
и холод могильный…

Замри на минуту.
Замри на углу
Забытой и Прожитой.
Внезапной дрожью
кайся.


***
Танец жизни

Меж трав, крестов, могильных плит, надгробий
молитвою без божьего ответа
звучала, упокоившая многих
и стольких же уведшая за Лету.

За черной покосившейся оградой
хромая память опустила плечи –
и меж ступней окаменелым взглядом…
И нечем жить – и убиваться нечем.

Поодаль же, на мрачном пьедестале
покрытого осклизлым мохом камня
в тенях ночных единственное пламя –
душа живая, отлетая, танцевала.

 
***
Ты печален и мрачен
в своем молчаливом раздумьи
о бессмертии правды
и неиссякаемой лжи.
Твоя память хранит
обреченность истерзанных мумий.
Череда поколений
в тебе мертвым грузом лежит.
Сквозь просветы меж ребер твоих,
в затуманенном взгляде –
очертанья заброшенных,
скрытых травою могил.
О тебе, о кладбищенской старой ограде
завязалась петлею,
скользнула у самых стропил.


***
Веет хладным оптимизмом
от земли среди могил.
Беспокойно ноет призрак,
над сырой землей склонясь.
Он утраченное ищет безвозвратно:
три рубля,
что в траву еще при жизни ненароком обронил.

Ночь затягивает небо
пеленой тяжелых туч.
Завывает ветер гневно.
Под ударами его
торопливо и неровно,
завернувшись в черный флаг,
беспокойная фигура мимо кладбища идет.
Тяжкий хрип дыханья слышен,
желтым пламенем – глаза…
Мрачный путник явно жаждет
анекдотец рассказать,
как с земли обетованной
за немалые грехи
отпускают раньше срока.

Анекдотец – с бородой.

 
***
Я черная готка с Чукотки.
В бескрайней полярной ночи
от ягеля, дыма и водки
мой череп натужно трещит.

И полные мрака глазницы
уперлись в потухший очаг,
над коим погибшие птицы
о тщетности жизни кричат.

Кривые костлявые пальцы
бесцельно сгребают золу,
разодранный бубен для танцев
отчаянно бросив в углу.

Зловещие движутся тени
за согнутой крюком спиной –
то бродят вкруг чума олени,
жестоко убитые мной.

И воя неистово, ветер
швыряет пригоршнями снег
на тело немого калеки,
что гордо звалось "человек".

Я страшная готка с Чукотки.
Опасно мое ремесло:
подобно костяшкам на четки,
нанизывать бусины слов.


***
Обвинения
в разрушении
очевидно безосновательны,
но твердите вы до посинения,
сотрясая гробы-кровати.
Да пускай всему миру хочется
нам повесить ярлык на шею –
обломается ваше общество.
Не про вас огонь Прометея.

Неизбывные агитаторы
плагиатят друг друга речи.
Мы же, верные альма-матери,
все по-своему, не переча.

Что за полночью укрывается,
что таится в сердцах кровавых,
вас, попсовые,
не касается!
Не откликнется в ваших нравах.
Отгородимся
черным образом,
занавесимся паутиной –
не стой, не заглядывай, мимо проходи!


***
Ах, как же Вы меня пленили
изящной худобою рук,
холодной белизною кожи,
застывшей глубиною взгляда,
неторопливостью манер,
своей тактичностью молчанья,
улыбкой холодно-печальной
и строгостью костюмных брюк.
Я безоглядно следом шла,
внимая звукам вечных грез.
В дрожащих пальцах, облаченных
в гипюр перчаток, тонкий, черный,
в знак восхищения
несла букет –
две пары мертвых роз.


***
Упав в глубокий депресняк,
на помощь не зови.
Старайся сам по мере сил
поглубже затонуть.
Режь пальцы в кровь, суставы рви,
об острые края
зияющих в твоей душе,
омытых солью ран.
А если щупальца обид
вокруг сплетутся ног,
позволь чудовищу отгрызть
ненужные ступни –
чтоб Ахиллеса слабых мест не знать,
а заодно
и испугавшейся душе
отрезать к бегству путь.
На глас спасительный в ответ ори,
чтоб, не дай Бог,
не услыхать простой совет,
как выбраться на свет.

Когда ж останешься один,
лицом к лицу с бедой, -
дай в морду ей.
Наверняка, за то тебя добьет.
Тогда спокойно и легко
накроешься плитой
с умильной надписью о том,
каким страдальцем был.

 
***
Если ты труготом хочешь обязательно прослыть,
не шатайся по кладбищу
в одиночестве ночном
и не прыгай в клубе стильном,
атрибутами звеня, -
все равно ведь не поверят
в философию твою.

Лучше ты сходи к зубному,
нарасти себе клыки,
а потом под стоны HIMа,
завернувшись в черный плащ,
заберись на крышу дома
(лучше – в 20 этажей)
и с утробным завываньем
головой кидайся вниз.

Вот тогда во всех газетах,
может, даже в новостях
прогремит:
«Погиб достойно настоящий N-ский гот!»
И никто теперь не скажет про тебя,
что ты – позер.


***
Если мама убеждает, что на улице опасно,
если папа поздней ночью не пускает погулять,
без капризов и истерик Вы в свою идите спальню
с ледяным молчаньем гордым,
как воспитанная дочь.

Ну, а там скорей белила по лицу себе размажьте,
черной тушью и помадой наведите марафет.
Нарисуйте также шрамы или тени под глазами,
в гардеробе отыщите стильный траурный прикид.
А для пущего эффекта
спрячьте лезвие в корсете
и поглубже суньте плетку в голенище сапога –
важно, чтоб в глаза бросались
Ваши средства обороны,
придавая в то же время эротичности чуть-чуть.

И в таком вот облачении покажитесь Вашей маме –
потеряв сознанье, мама ничего не запретит.
Да и папа убедится,
что страшнее – только мертвый.
И спокойно Вас отпустит на прогулку до утра.

 
***
Красная Шапочка

Темный лес.
В лесу избушка.
Дверь надежно заперта.
В той избушке спит старушка
лет на ощупь, этак, ста.
Цепко в судороге пальцы ухватили простыню.
Покрывает одеяльце жалких прядей седину.
Бледен лоб,
морщины грубы,
глубоки провалы глаз.
Только нервно дрогнут губы
да раздастся хрип подчас.

И к избушке той сквозь чащу,
через ельник, березняк
мчится самый настоящий
злобный людоед-маньяк.
Меж деревьев
лишь мелькает пара желтых злых огней.
Знать, старушку ожидает
окончанье прежних дней.

Солнце клонится к закату,
окровавлен край небес.
По тропе витиеватой девочка бредет сквозь лес.
Беспокойно озираясь,
спотыкаясь на ходу,
красной шапкой утираясь,
тащит, бедная, еду.
ей идти еще далёко,
но не сесть, не отдохнуть:
к полумертвой одинокой бабке
труден, долог путь.
Над тропой сгущаясь,
тени движутся, вселяя страх.
Отраженья впечатлений
в детских плачущих глазах.
После встречи с незнакомцем - сколько времени прошло!
С неба
раненое солнце в лапы хвойные стекло.

Как девчонка оказалась в ситуации такой?
В ней от страха сердце сжалось…
Но – вперед, а не домой.

Дело в том, что из деревни
умирающей помочь
мать-садистка снарядила в лес
единственную дочь.
И всучив корзину с хлебом,
маслом (или молоком),
не снабдив ее обедом,
в путь отправила пешком.
Да еще поиздевалась:
"В тех краях маньяк живет.
Чтобы ты не испугалась – на!" –
И шапку ей сует.

И послушная малышка
кожей впитывает ночь.
Хоть ори – никто не слышит.
И не кинется помочь.
Только в памяти мелькает бабкин домик-огонек…
Там девчонку поджидает
извращенец – Серый Волк.

P.S.
Если за спиною где-то чуешь ты садистский смех,
вспомни, детка, сказку эту – и пошли их лесом всех!