Зеркала

***
Я – ветер.
Что возводит дюны –
и тот, что разрушает их;
лелеет зелень листьев юных –
и рвет с ветвей огонь сухих;
тот, что ласкает нежно кожу –
и с силой бьет дождем в лицо;
что тучей пыли придорожной
идущих превратит в слепцов.

Я – ветер.
То холодный, свежий –
то обжигающий огнем.
Я – запах ночи, вкус надежды –
и крик любви осенним днем.


***
К пяти утра возвращаюсь домой.
Холодный ветер целует лицо,
темнеют джинсы от мокрой травы,
хотя могла бы остаться и спать.

Шагаю вдаль по ступеням минут
то вверх, то вниз, но всегда в одного.
Под серой моросью мне не взлететь –
бегу в уют четырех своих стен.

Да, я не знаю совсем этот мир,
но мне в нем так не хватает тепла!
И все, кто ждал на вокзале любви,
все так же ждут свои поезда.

А я – вот дура! – бегу от себя,
ловя случайные ласки и лесть.
А впрочем, это – иллюзии, сны.
Я убиваю любовь – и плачу;.

Да, я хочу быть цветущей весной!
Но я – сырая осенняя ночь.
Кто попытается ветер согреть?
Кто мое сердце укроет в руках?

 
***
Я сделаю так, как хочу.
Напрасно взывать к моей совести.
Я автор – я и плачу;
за издание жизни-повести.

Напрасны угрозы, шантаж,
безрезультатны внушения.
Я – ветер. И я – не ваш.
Вся жизнь моя – неба скольжение.

А коль пожелаете вдруг
мне крылья свободы подрезать –
я вырвусь из ваших рук
с тем, чтоб навек исчезнуть!


***
Девочка (вальс)

Вдыхая ночную прохладу широкого неба,
кормя комаров обнаженной средь стекол балконных,
я время зачем-то пытаюсь прочесть, где ты не был;
но строчек не вижу и букв отчего-то не помню…

Зовешь меня девочкой…
Да, я, пожалуй, наивна.
И максимализм подростковый не лечится больше.
Пускай я умна и, возможно, немного красива,
но это нисколько не делает жизнь мою проще.

Я песни пою о любви, о закатах, о свете;
я счастье и радость пытаюсь ловить поминутно.
За тех, кого приручили, всегда мы в ответе.
А я – будто вольная птица,
я – ветер как будто.

Беспечная девочка…
Ясные серые глазки
распахнуты в мир в ожидании нового чуда.
Я сердце бросаю в огонь безо всякой опаски!
Так кем, когда вырасту (если я вырасту), буду?

А если люблю – то люблю навсегда, обреченно,
открыто и смело и, может, немножко безумно.

Скажи, отчего такой взгляд у тебя удивленный?

Что б ни было –
я буду вечно
наивной и юной!

 
***
Последнее пламя лета втоптано в грязь,
последние блики солнца опали с берез.
Шагаю во времени, нервно над миром смеясь,
за дерзким изгибом скрывая звучание слез.

За яркостью образа – рваное сердце кричит
беззвучно-пронзительно, жаждая ласки огня
в залитой дождями холодной осенней ночи.
Кто слышит меня?
Кто сейчас понимает меня?

***
Больное сердце

Чем-то болеет сердце.
Что-то рисуют руки.
Рвутся наружу
звуки из хриплого горла.
Что-то гуляет в венах,
делая плечи –
легче.
Мне оградиться нечем
от внешнего мира.
Кто-то хотел заставить
делать совсем другое –
дескать, оно такое
важное очень.
Да только еще хватает
силы сопротивляться,
жить на свои пятнадцать,
жить, не взрослея.
Кто-то хотел попроще –
искренняя забота.
Да вот, не прельщают что-то
ваши идеи.

 
***
Новый диагноз

- У нее раздвоение личности!
Психиатров сюда! Санитаров!

На пределе тупой истеричности,
кривотолков, звонков, перегаров…

У меня – раздвоение местности.
В параллельных мирах обитаю.
От несказанности к неизвестности
и обратно все время летаю.
И в одном из миров – независимость,
вдохновенье, любовь и прозрение,
а в другом – полумраки окрысились,
полудурки навесились бременем.

У меня – раздвоение вечности.
На святую, горящую, гордую,
увлекающую к бесконечности
и звучащую смеха аккордами –
и на вечную серость промозглую,
беспросветную в сумраке тупости,
шаролобыми мордами полную,
ограниченную поездами, теплоходами, велосипедами, самолетами, авто и прочей техникой, перемещающей человечество в искаженном войнами пространстве.


***
Я хотел бы в нее поверить,
но она так неуловима
и отчасти, наверно, в прошлом,
а частично – в далеком завтра.

Я хотел бы ее запомнить,
но она – дочь неверного ветра:
пролетая беспечно мимо,
изменяется так внезапно!

В дружелюбной прохладе смеха,
в подавляющем болью крике,
в пробивающем путь цинизме
скрыт огонь негасимый, ясный.

И в ее пылающем сердце
я хотел бы навек остаться.
Мне б один только раз решиться –
разрешить себе быть счастливым!

 
***
Наивная!
Разве есть дело кому-то до солнечных глаз?!
Беспечная смерть посреди пустоты без прикрас.
Кому – навсегда.
Для кого – без вины за кормой.
Я – голос. Я – вечное "да".
Только отзвук не мой.
Я – знамя по ветру, нелепое цветом души.
Зовущее небо
без времени, прозы и лжи.
Неверная поступь по иглам сомнений и слов,
по алым лучам в окруженьи тугих берегов.


***
Я пытаюсь обнять воспоминанье средь ночи,
ощутить дорогое тепло, где его уже нет.
И сознанье, в отсутствии сна уменьшаясь до точки,
твой рисует портрет и вмещает в него целый свет.

Я – разбитая ночь среди окон, деревьев и улиц,
разделяющих струями серых бездонных небес
и тебя – и меня, что пером на бумаге танцуя,
утверждает любовь для тебя и с тобой, но не без.

Я – бесшумные крылья осенней любви аромата.
Я – укромный среди лабиринта души уголок.
Собираю осколки разбитого сердца когда-то,
чтобы ты снова жить, снова верить и чувствовать мог.


***
Не скачи, дорогуша, так прытко –
и увидишь сквозь пальцы-ресницы,
когда бабочка станет улиткой,
а трава – перелетною птицей.

Заглуши голоса меж ушами,
хочешь, музыкой, хочешь, терпеньем.
Наяву наполняешься снами
об утраченном поколении.

Не трави, что хотела бы раньше,
да родители, мать, тормозили.

Не твоя опрокинулась чаша
раздражений, бесплодных усилий.
Стук вагонных колес, соблазняя,
растворился в чужих горизонтах.

Для тебя – только тряска трамвая.
в чьем нутре ты всегда одинока.
Да глаза с отражением неба,
да и то под ногами, сквозь тучи.

Этот праздник беды твоим не был.
и, наверное, даже к лучшему.

А ступать обнаженно по кленам,
чуять листьев прохладу ногами –
просто сказка девчонки зеленой,
подкормившей кровавое пламя.


***
Прогулка

Отпусти погулять мазохистку
по заплеванному асфальту,
отобравшему тепло солнца
и зеленой травы пространство.
Там цветет молодежь пышно,
золотая звонкая нечисть –
буду чувствовать себя лишней,
своего не найду места.
Там царапают глаза краски
вездесущих тенет рекламы
и меняются в секунду маски
от смазливой до уродской самой.
Я пойду на голоса, звуки
и на свежий речной берег,
но добьюсь только новой муки,
созерцая похабных племя.
От конкретных маслянистых взглядов,
прожигающих в платье дыры,
липких фраз, сочащихся ядом –
только вырыть себе могилу.
Смутной жаждой найти нечто
вдоль загаженных вод гонима,
в одиночество голые плечи
мимо праздника, толпы мимо.

Отпусти. Я пройду полдень,
летний полдень по эспланаде,
огибая, кто сексом голоден
в августеющем Перми-граде.
Что-то медленно жуя в "фаст-фуде",
разобью еще час жизни,
а к закату – туда, где люди.
Так больней. Это верный признак.
И назад, вверх по теченью,
чтоб убитое втоптать в землю.

Отпусти. Я вернусь к рассвету,
с окровавленными руками.
Больше силы искать нету –
принесу пустоту в кармане
между ребер, в груди гордой.
Наполняй, если есть, смыслом
иль бессмысленною любовью.
Не пугайся – я все вынесу,
если сядешь у изголовья.

 
***
Дерзкий жест –
держитесь, гады!
кто сказал, что вам не рада?
Боль моя, моя отрада –
косность ваших мест.

жесткий смех –
пожара искра.
только чиркни – вспыхнут быстро
вверх
горящей крови брызги,
спалят ваш успех.

Долгий взгляд
бездонной негой.
За любимым – где бы не был.
В жертву – все, о чем не ведал.
Без пути назад.

Странный вид.
Девчонка эта
синевой небес одета
да неверным ветром спета;
бредит в полночь;
бродит где-то;
не приемлет мир запретов;
почитает зиму – смертью,
осень – совести расцветом…
Для любви.


***
Маленький, никем не понимаемый зверек,
дико ощетинившийся к ласковым рукам,
прячет обескровленное небо на века
в сердца отдаленный уголок.

Жаждущий любви, но так боящийся успеть
выпить ее прежде, чем остывшей жизни сок.
Части самого себя – в безвозвратный долг,
залогом принимая смерть.

Дерзок, необуздан – и печален изнутри,
горестен и счастлив в одиночестве своем,
в черную подушку за раскрошенным углом
вонзает обреченный крик.

 
***
Сизиф

Красные ноги – в липкое месиво
почти до колена.
Чавк. Чавк.
Работать сизифом ужасно весело!

Плечом – в глыбу гладкую, серую.
В теплой крови ноги скользят.
Все возможное было сделано.
Теперь – невозможное.
Не глядя назад.
Вот, покачнулся! Чуть сдвинулся!
Больше усилий!..
Стерто плечо.
Время мертво. На исходе силы.
Босым ступням уже горячо.
Еще. Упор. Еще! Сильней!
От этой судьбы никуда не деться:
без разговоров и жестов вовне
двигать валун
с обнаженного сердца.