Охота на Журнал 5-6

5.

Ту-ду-дууууууууууу!!!
Заиграла тревожная музыка, оркестр замер на одной низкой и мрачной ноте, затем, затихнув, взял ее снова. Кассетой с записью сего аккомпанемента пользовались все режиссеры малобюджетных триллеров, периодически вставляя его то в один, то в другой фильм. За столь продолжительный срок службы пленка изрядно затерлась и порой заедала и зажевывалась даже самой современной аппаратурой. Режиссеру этой картины пришлось изрядно попотеть – сначала, чтоб достать кассету у тупых америкосов, которые перешли на формат аудио-сиди, потом, чтобы склеить всю пленку лаком для ногтей его жены и вставить в допотопный приемник «АЭЛИТА-102». Однако – о чудо! – кассета играла. И от звуков дьявольской музыки у зрителей в зале пробежал неприятный холодок по спине.
Клава Рубероид шла быстро. Никакой музыки она не слышала, может, потому, что та звучала за кадром, может, потому, что от счастья оглохла. В этом мире на данный момент ее волновала лишь одна вещь – журнал. Ее губы подергивались, самовольно желая растянуться в улыбке, а по телу бегали радостные мурашки с криком «УРА! Долой тоталитарный режим!» Она предвкушала, как придет домой, поставит кипятиться кастрюлю воды, переоденется в домашний халат и завалится на диван с журналом. Она будет нюхать его, пока не откажут органы обоняния, потом, когда закипит вода, нальет ее в ванну и, разбавив холодной из-под крана, вырвет одну страницу из каталога и опустит в воду. О да, именно так она и поступит, а затем, сняв халат и дождавшись, когда вода впитает в себя неземной аромат этой дико сексуальной и будоражащей ее «киску» бумаги, Клава погрузит свое худое тело в ванну и будет нежиться в океане блаженства, пока не кончит. Либо не сойдет с ума. Одно из двух. Ее муж уже давно не проявлял к ней интереса как к супруге, благодаря чему она совсем позабыла, что она – женщина, живая женщина, у которой тоже есть свои желания и потребности, которые нужно удовлетворять. Пускай она и выглядела на семьдесят, но взаправду ей было всего тридцать девять, и ставить крест на половой жизни она пока не собиралась. К тому же, ее благоверный себе ни в чем не отказывал, вероятнее всего, сейчас пропивая ее зарплату в какой-нибудь дешевой наливайке со своими друзьями-собутыльниками, так почему она должна?
- Пошел ты на, ублюдок! – буркнула Клава себе под нос, не замечая, что говорит это вслух. – Грязное животное! Ненавижу!
И тут, словно услышав ее слова, рядом зарычала собака. Большая, судя по звуку. Клава остановилась. В сердце вонзилась иголка, впрыскивая лошадиную дозу адреналина, а по спине пробежал холодок («Ну наконец-то эта дура что-то заметила!» - вздохнули зрители). Она не любила собак, и чувство это было взаимно. Два продолговатых белых шрама на левой ноге и сорок уколов прививки от бешенства отлично напоминали, почему с этими тварями лучше держаться настороже.
«Хорошо, - сказала она себе, - спокойно. Не нервничай. Это всего лишь собака. Если ты будешь бояться ее, она это почувствует, и тогда тебе не поздоровится».
Собака зарычала снова. Теперь ближе. Клава начала медленно поворачиваться, стараясь не делать резких движений. Бежать поздно – животное слишком близко подобралось к ней. И как назло рядом не было ни одного человека. Все словно вымерли. Вот вам и парк называется.
- Грррррр! – сказала собака. – Рррааввв! Рррааввв!
«Что-то мне не нравится твой тон, подруга. Мы едва знакомы, а ты уже материшься».
Клава повернулась. Она видела всяких животных, и в зоопарке, когда была маленькой, и на улице, когда приезжали циркачи и катались по городу на лошадях, показывали номера с попугаем и медведями, управляющими велосипедами. Она видела животных разных пород, и даже то дерьмо, что они оставляли после себя на улицах, которое ей потом приходилось убирать, тоже было разных пород. Но это… то, что стояло напротив нее в парке, посреди белого дня и в зоне, максимально отдаленной от паранормальных явлений, не подлежало никакой классификации.
- Отдай. Мой. Журнал. – Молвило оно нечеловеческим голосом. - Мой. Журнал. Дай. От. Абэ-абэ. Абэ-гррррррр…
- Срань Господня! – выдохнула Клава Рубероид. – Тётя, ты чего? Белены объелась? Ты чо, а? У меня ничего нету! Ни денег, ни мужа, ни прописки. Да. Я сама неместная и вообще мне давно домой пора – в подводную лодку К-222. Я же лётчик-подводник, тетя! Так что я пошла. Пока.
Клава сделала два шага назад. Существо, которое стояло перед ней, зарычало и вырвало зубами клок шерсти из своей шубы. Это был дама лет тридцати-тридцати пяти, в черной норковой шубе и кожаных сапогах на высоком каблуке. Руки ее сжимали ручку коляски, в которой, предположила Клава, спал вечным сном ребенок. Но не это ее беспокоило. Глаза дамы налились кровью, как у собаки, готовой атаковать свою жертву, волосы встали дыбом, а из оскаленного рта, набитого отполированными до белизны туалетного фаянса зубами, текли реки слюны.
- Никуда ты не пошла! – гавкнула тварь. Это было единственное, что ей удалось выговорить слитно. – Журнал! Ррраавв! Ррраавв! Ррраавв!
«О Господи, только не это! – мелькнуло у Клавы. – Я так и знала, что счастье не может длиться вечно».
- Какой журнал? Тетя, ты бредишь! Я понимаю: все мы женщины, и каждая по-своему переносит ПМС, но какого хрена на людей кидаться-то? Вон лучше дай дитяти сиську, а то, небось, издох соколик!
Глаза дамы в шубе загорелись, как фары у автомобиля. Клава поняла: шутки закончились.
- Ой! – сказала она и, развернувшись, пустилась наутёк.
- Отдай. Мой. Журнал! – прорычала Лёля Финтифлюшкина. По-прежнему не расставаясь с коляской, она начала набирать скорость. – Абэ-аф! Абэ-грр! Мой! Мой! Журррнаааллл…
Колеса коляски заскрипели, ломая попадающиеся по дороге ветки деревьев, пластмассовые стаканчики из-под кофе, хрустя листьями и спотыкаясь об выбоины в асфальте. Клава бежала изо всех сил, выкрикивая призывы о помощи, но парк внезапно опустел. Остались двое: она и это полоумное существо, что гналось за ней, как гребаный Куджо. Иногда Клаве казалось, что за ее спиной несется товарный поезд.

6.

- Проклятая кофеварка! – выругался шериф Хопкинс. – Господь свидетель, если я сейчас же не выпью кофе, ты отправишься прямиком в Ад! Ты меня слышишь? Нет? Мать твоя китаец! – Он схватил маленькую грязно-белую штуковину и потряс ею в воздухе. Затем с силой ударил об стол, от чего по левому боку её пошла трещина.
- Шериф Энтони! Шериф Энтони! – зазвенел в очередной раз колокольчик. В кабинет вбежал Эдик Паркинсон. Шляпа его покосилась набок, а по лицу бежал пот. Его трясло, как эпилептика. – Шериф Энтони! У меня новости!
- Проклятые демократы! Проклятая демократическая кофеварка! – сокрушался шериф. – При Советском Союзе такого дерьма не делали! Нет, сэр. Пускай у нас был дефицит и небольшой выбор, но продукция была доброкачественной! Ты понимаешь, о чем я говорю, Эдуард? Доброкачественной! А эти идиоты не могут даже кофеварку сделать по-человечески, зато лезут в политику. Кретины! Демократия – это диктатура закона, а не вседозволенность, а ваша кофеварка – это беспредел!
Шериф достал из кобуры револьвер и, не целясь, выстрелил. Кофеварка разлетелась на мелкие кусочки, оросив пол кабинета водой.
- Что там, Эдуард, говори скорей, я зол.
Помощник шерифа Паркинсон сглотнул подкативший к горлу комок и дрожащим голосом сказал:
- Ничего. Все в порядке, шериф Энтони. Может, там просто шнур перегорел?
- Что?
- Ну, в кофеварке. Может, просто какой проводок перегорел и надо его заменить. Это ведь не сложно.
- Хм. Я об этом как-то не подумал. За наводку спасибо, но все-таки ответь на мой вопрос.
- Все в порядке, шериф Энтони.
- В порядке? По тебе не скажешь. Выкладывай. Хуже уже не будет. Что там? Небось, влюбился и хочешь посоветоваться со мной, какие трусы лучше нацепить на первое свидание? Одевай семейные – ты так потеешь, что твоим яйцам нужен сквозняк. Все?
- Нет, шериф Энтони. Пришли данные на того парня. Пока, конечно, не полные. Но мы над этим работаем. Парня звали Мушля Бронетадик, 18 января 1987 года рождения. Он работал распространителем в компании «AVON», хотя они, возможно, будут это отрицать. Сами понимаете, никому не нужна такая реклама. После обеда, я думаю, нанесу им визит. Тело уже в морге и патологоанатом преступил к вскрытию, но, подозреваю, в заключении о смерти ничего интересного нас не ожидает. Также, был обнаружен один свидетель, который утверждает, что в предполагаемое время убийства видел пожилую женщину с тростью, которая неспешно удалялась от места преступления.
- И что за свидетель?
- Бомж Вася. Один из тех, что играли в прятки в полуразрушенном доме, если помните.
- Помню.
- Мне пришлось выделить из собственного кошелька пять гривен пятьдесят копеек на бутылочку спирта, чтобы добыть эти сведения, поэтому…
- Родина тебе этого не забудет, Эдик. Дальше.
- Это, собственно, все.
- Все? А почему у тебя тогда такое лицо, как будто ты крупно наложил в штаны?
- Шериф Энтони…
Шериф Хопкинс пристально посмотрел в глаза помощника, и тот, не выдержав его сурового взгляда, отвел глаза и встал в проеме двери.
- Есть еще одна маленькая новость. Ну, такая… совсем мизерная… ггг…
- Выкладывай.
«И кто только берет дураков на службу в полицию? – подумал шериф. – Можно подумать, тут балаган какой-то. А как он закончил академию?»
«Как-как? – ответил внутренний голос. – Ты же и помог парню, не помнишь? И сюда его устроил тоже ты. Так что терпи, коза, а то мамой будешь».
- Произошло еще одно убийство. На этот раз – женщина, - выпалил Эдик Паркинсон и опрометью выскочил из кабинета шерифа.
- Мать твоя китаец! – закричал шериф Хопкинс, и второй раз пристрелил кофеварку.