Искра Рычагова. Невстреча с Австралией

Искра  Рычагова

Невстреча с Австралией
(Записки о моем друге – поэте Ларисе Патраковой)

Эту статью я написала 10 лет назад, и она явилась первой попыткой обратить внимание русских австралийцев на замечательного поэта.
И. Рычагова

Весной 1998 года Ларисе Патраковой было отказано во въездной визе в Австралию.. Через год мы снова послали ей приглашение и  ей вновь отказали. Так, нам и  не удалось организовать ее выступления в Сиднее и познакомить наших соотечественников с творчеством этого талантливого человека.

Она жила в Вологде,  на левом берегу реки, почти напротив знаменитого Софийского собора. Ее творчество было тесно связано с лесными просторами  Севера  Руси, с его историей, культурой, древними храмами и монастырями. Стихи Ларисы пронизаны искренней, пронзительной любовью к этому краю белых ночей, к его памятникам.   

Если только возможен
О таком разговор:
Я хочу быть похожей
На Софийский собор.

Линий мудрая память,
В каждом куполе - взлет,
Не отнять не прибавить:
Тишина в нем поет.

Мощь, крылатая строгость,
Сути всей -  не объять,
Если это суровость –
Нежным что мне назвать?

У начала России
Встреча с детской мечтой:
Вологодской Софии
Стать бы младшей сестрой…

Словно чудо возможно –
Я мечтаю с тех пор
Стать однажды похожей
На Софийский собор.

Впервые я увидела Ларису в тенистом укромном дворике Ферапонтова монастыря, что в двухстах километрах севернее Вологды.Она вела экскурсию по монастырским храмам, возведенным здесь начиная с XIV по XVII века. Главная жемчужина – Храм Рождества Богородицы с хорошо сохранившимися, потрясающими фресками Дионисия. Ферапонтов монастырь, расположенный на холме между  двух чистых, с хрустальной водой озер, с древних времен был местом паломничества простых русских людей, художников, писателей, ученых и студентов. Их, как магнитом, притягивал сюда знаменитый храм, которому Лариса посвятила серию стихотворений. Одно из них начиналось так:

А даль двух озер распахнула объятия
Холму, на котором, как облако белое,
Крылатый Собор Рождества Богоматери
С прильнувшим к нему Никольским приделом

И ныне в далекой Австралии , когда я перечитываю ее стихотворение “Собору Рождества Богородицы ”, передой мной возникает знакомый строгий облик этого прекрасного русского храма.

На паперти под ветра шум,
Перед знакомой дверью в рай,
С тревогой вещую прошу:
“Помедли, дверь не отворяй.

Войду, когда не станет сил
Земною музыкою жить …”
Но имя Гавриил спросил,
И невозможно отложить

Пока сияет Деисус,
Пока за этой дверью свет,
Войду, и если не вернусь,
Не верь, что этой двери нет…

Тему этого стихотворения навел облик западного фасада  Церкви Рождества Богородицы с ярким порталом входной двери и изысканной наружной росписью.

Надо заметить, что Лариса сразу же привлекала к себе внимание своим  удивительным обликом. Небольшого роста, необычайно женственная, с  милым круглым  лицом  с высокими скулами. Длинные простые домотканные платья, обычно отороченные вологодскими кружевами, русые, гладко зачесанные волосы, старинный, магический серебряный браслет с камнем и легкий посох в маленькой руке. Так обычно выглядела Лариса во время своих экскурсий по Ферапонтову монастырю.

Ее тихий и одновременно властный голос завораживал и не отпускал до конца беседы. А это, действительно была не лекция, а доверительный разговор не только о Дионисии и архитектуре  древнего храма, не только о вечном присутствии в этих стенах духа низложенного патриарха Никона, заключенного сюда на долгие десять лет, но и разговор о духовном влиянии на человека Веры и  древнерусской культуры, о вечных и простых человеческих ценностях.
Лариса помогла мне открыть для себя величие творчества Дионися. И  альбомы с изображениями его знаменитых фресок перебрались со мной из Москвы в Австралию.

    Дионисию

Из глубины другого бытия
Смотрели лики неотступно, строго.
Не жизнь за ними – тайна жития…
И день мой сирый, сумрачный, убогий
Вдруг озарился солнечным лучом,
Который исходил из тех приделов...
Я оглянулась – ангел за плечом…

Я привозила группы туристов из Москвы в Вологду. Среди них были люди разного возраста и образования, но всегда я видела лица, эавороженные, просветленные, и  все суетное, мелкое, казалось, уходило и появлялась радость от соприкосновения с прекрасным, вера в добро, надежда на лучшее…Часто ученые из Академии наук, физики из Черноголовки, из каких-то закрытых институтов тут же брали Ларисины координаты и просили ее приехать в Москву, рассказать о себе, почитать свои стихи и позднее организовывали ее творческие вечера. У нее была особенность излагать давно известные истины простыми словами, но люди впитывали их в себя как откровение. Однажды я была свидетельницей довольно тяжелой сцены, когда во время экскурсии Лариса вдруг побледнела – сломался ее любимый браслет-талисман. Мои туристки начали в каком-то экстазе срывать с себя свои украшения (серьги, браслеты) и протягивать их Ларисе. И только властный окрик и удар посохом в землю остановили это сумасшествие.
Среди физиков из Петербурга, приехавших однажды в Ферапонтово и зачарованных Ларисиными рассказами, оказался человек, который заметил остановившиеся часы – куранты XVII  века. И мечта оживить эти часы, вернуть им бой  эавладела им на долгие годы. Он выпиливал в своем институте какие-то детали, приезжал в Ферапонтово в свой отпуск, и … часы заговорили.
Когда я впервые услышала, как Лариса читает свои проникновенные стихи о России, о себе, о Ферапонтово, о Дионисии, я была совершенно покорена – так началась наша дружба. Она часто приезжала из Вологды в Москву, Санкт-Петербург, Великий Новгород и другие города со своими выступлениями на радио и в аудиториях. Перед ее лекциями я бегала на рынок в поисках самого красивого, яркого яблока. Выступая, она держит его в руке (“это организует мой жест”),  и многое в ее стихах связано с этим чудным плодом.

   И завтра Спас. Не уставала ждать:
Год рисовала яблоки в тетради…
С рассветом в старый сад могу вбежать,
И яблоко созревшее погладить…

Прольется свет в ладони до конца,
А сверху свет преображенный хлынет
И ослепит, и даже жизнь отнимет –
Не отверну счастливого лица.

Понемногу я  узнавала Ларису все ближе – насколько можно узнать поэта с его внутренней глубокой духовной жизнью. Всплывали какие-то внешние подробности ее бытия. Оказалось, что она многие годы вела экскурсии в Пушкинском Михайловском и Тригорском, по любимым местам поэта, и много ее стихов посвящено этому тихому краю, всегда вдохновлявшему Александра Сергеевича.  Высокие сосновые боры, неспешная река Сороть, озера, духовитые земляничные луга – все это я увидела, когда стала приезжать летом в гости к Ларисе сюда, на “кордон”. Этот бывший домик лесника с банькой и чудным колодцем был отдан под жилье экскурсоводам.  А вокруг этого дома высились царственные сосны с черничными полянами.

Падала в ноги знакомым соснам,
Жадно полдень пила под ними…
Мир, как будто вчера лишь создан:
Нет еще ни греха, ни имени.

Мы обе были влюблены в Михайловское, занимавшее особое место в жизни и творчестве Алесандра Сергеевича Пушкина. Впервые он  посетил его в 1817 году после окончания лицея. А самым продолжительным периодом его пребывания в родовом имении на Псковщине были годы ссылки, когда им было написано более 100 произведений,  в том числе: “Борис Годунов”, несколько глав “Евгения Онегина”, “Пророк”, “Я помню чудное мгновенье…” , и другие замечательные стихотворения. Сколько раз Лариса бродила по лугам, напоенным ароматом трав, по лесам в окрестностях Михайловского и Тригорского, по городищу Воронич, Савкиной горке… И от этого со-присутствия на земле, помнящей Пушкина, рождались стихи.

Необходимость сердца -  знать,
Что эта даль всегда открыта
Для взора, песни и молитвы,
Ей можно душу рассказать.

Но не дано осуществить
Молчание на этой ноте.
Душа твоя звенит напротив,
И нечем душу защитить…

Необходимость сердца -  знать,
Что эта даль всегда открыта,
Что можно душу рассказать
Молчанием, песней и молитвой.…

*  *  *
Как плавен переход:
За озером, у края,
Темнеет лес.
Над кронами паренье
Спокойных птиц
С неярким опереньем.
Потом зари полоска золотая.
Потом строка.
Потом стихотворение.

Несколько лет Лариса была хорошо знакома с ангелом-хранителем Пушкинского музея-заповедника, его директором - С.С. Гейченко, который полностью восстановил разрушенное во время Великой Отечественной Войны имение Пушкиных. Этому замечательному энергичному человеку она посвятила следующее стихотворение:

                С.Гейченко
Все обнажилось до предела:
Все связи, переходы, тайны.
И вяза жилистое тело
Полно свободы изначальной,

Где мускулов видна работа,
Струной натянутые корни
И направление полета
Стареющей, но сильной кроны.

Листва до срока облетела,
И обнажилась радость плоти:
Могучее, литое тело,
Где жила каждая в работе.

Во время одной из вечерних прогулок по Михайловскому родилось короткое и сильное стихоитворение:

С холмов стекали мощные слова,
В траве свивая сумрачные гнезда,
И даль небес пронизывали звезды,
И ярче всех одна  звезда была.

Других примет стихам не отыскать:
Спасая жизнь предчувствием рассвета,
Разматывали нить времен поэты,
Все остальные продолжали спать.

Писала она чудесные стихи о Тригорском парке и усадьбе семьи Осиповых-Вульф, друзей и дальних родственников Пушкина, которых он так любил посещать. Сколько раз в гостиной этого дома звучал голос великого поэта, читавшего свои стихи. Здесь звучала музыка, танцевала молодежь… И Лариса писала:

Холодные белые залы,
Мазурки призывный звук…
А если и я там бывала.
Была украшением бала,
Входила в привычный круг…

Откуда же память надежно
Хранит второе столетье
Мазурки полет невозможный
И руку на эполете…

Особенно мне полюбилось стихотворение Ларисы “Дом в Михайловском”,  которое,  как мне кажется, пронизано трепетной любовью к поэту и его имению.

Закрыв глаза, смотрела в даль зеркал.
И видела себя в чужом обличье:
Заветный перстень серебром мерцал,
Фрак чуть потертый, но еще приличный,
Очеркивал изящный силуэт,
И рук крылатых сильное течение
Отбрасывало яростные тени –
Навстречу пристально смотрел Поэт.
Мы жили в этих зеркалах вдвоем –
Мы жили, совмещая два столетья,
И не было ни суеты, ни смерти,
Нас поглощал старинный водоем…
Все в зеркалах струилось за предел
Судеб и тайн, отчаянья и сказок:
Поэт оттуда в даль мою глядел,
Я не окликнула его ни разу,
И он меня ни  разу не позвал –
Слова для нас утратили значенье…
Но тех  зеркал чарующий овал,
Но времени нездешнее течение,
Но вечность там, где даже вздоха нет,
Но эти сны, в которых было странно
Смотреть, как слово добывал Поэт,
Полжизни прожила за черной рамой,
Цедила жадно этот вечный свет
И знала цену мудрого обмана.

Со стихами Ларисы о Михайловском органично связано ее эссе об истории и предназначении Святогорского монастыря, где судьбой было указано место , в котором надлежало покоиться праху русского гения. В нем она писала, что в этой Святой земле “во всей полноте настаивался дух русского народа…..небо, пространство, деревья, птицы, земля, воды, душа человека – все переливалось друг в друга, во всем искалась мера, соразмерность, созвучие, соучастие, совесть….И Пушкин придет потом как человек, способный это вместить почти полностью и, соединившись с этой землей через Слово, слиться с ней до конца, лечь в нее”.
Стихи Ларисы писались, копились, переполняли, но как может нищий поэт (что такое зарплата экскурсовода?) издать свои стихи в России сегодня?
 
Мне посоветовали умереть
И рукопись прервать на полуслове...
И сразу выйдет книга с предисловьем,
Где раннюю мою оплачут смерть

Пути другого для стихов моих
Не видит их восторженный читатель.
В глаза твердит заботливый издатель,
Что после смерти заживет мой стих…

Мне логика такая не с руки,
Хотя известны всем ее примеры…
Бог даст мне силы, мужества и веры –
Не осквернить отчаяньем стихи.

И свершилось чудо –а чудеса сопровождают Ларису всю жизнь – и мне пришлось поверить в них. Приезжает в Михайловское жарким летом бывший россиянин, живущий в США, на очередной съезд скаутов (оказывается, такая молодежная организация существует в Росии и  ныне), и Ларису просят показать Пушкиногорье высокому гостю. Думаю, Владимир, как и все, кто умеет слушать, был покорен ее стихами, проникнутыми подлинной любовью к России, пал под обаянием Ларисы и пообещал помочь с изданием книги. Мы, конечно, мало поверили в такую удачу, но через некоторое время позвонил из подмосковного городка Черноголовка редактор издательства “Богородский печатник”, состоялась встреча, корректура, оформление (Лариса сама своим перышком чудно дополнила стихи графически). И, свершилось – в 1995 году увидел свет  небольшой томик. Случилась радость…

Нечаянная радость в каждом дне:
Как слышишь мир, так он и отзовется,
Черно в глубинах старого колодца,
Но светлый родничек бежит на дне.
Ценою страшной доставалось мне
Сквозь толщу черных вод его заметить…
Как слышишь мир – так он тебе ответит:
Нечаянная радость в каждом дне.
 
Лариса печаталась и раньше и потом в некоторых толстых журналах за очень небольшой гонорар, но от публикаций в псевдо-патриотическом издании категорически отказалась.
В ее жизни состоялось много неожиданных, на первый взгляд будто бы случайных встреч. Ее выступление по радио услышала Ольга Ивинская, близкий друг и муза Бориса Пастернака. Стихи Ларисы ей так понравились, что она разыскала ее, захотела встретиться  и подарила ей свою книгу “Годы с Борисом Пастернаком (В плену времени)” . Судьба послала Ларисе долгую дружбу с Аллой Андреевой (недавно трагически погибшей вдовой философа и писателя Даниила Андреева), человеком проникновенным, близким ей по духу. А после ее выступлений от Москвы и  до далекого  сибирского Братска   множество людей шло к ней со своими исповедями, со своим горем, в стремлении найти   душевное тепло, совет и поддержку. В одном из последних писем мне сюда, в Австралию, она написала:  “Жизнь прекрасна. Но мне бывает бесконечно трудно среди всего этого хаоса держать свою праздничную ноту. Замечаю, что мои последние выступления все меньше напоминают вечера поэзии, и все больше какие-то массовые сеансы психотерапии”.

Когда возникли разговоры о моем возможном отъезде в Австралию, Лариса заболела мечтой, которая, как оказалось, владела ею с детских лет – увидеть и услышать эту необычную страну-сказку, страну-миф. Казалось,  этому желанию не суждено осуществиться никогда – таких денег у нераскрученного поэта в России 90-х годов просто не могло быть. И вдруг ее мама продает дом в одном месте, покупает в другом  и дарит Ларисе  полторы тысячи долларов, которые та  с радостью готова была потратить на возможность увидеть Австралию.
Я отправила приглашение, но в Австралийском посольстве ей было отказано в визе, в связи с отсутствием постоянного места работы. Лариса отправила письмо Послу Австралии в России, в котором пыталась объяснить, насколько смешно подозревать ее, русскую поэтессу, всей плотью и кровью связанную с русской землей, с Россией, в намерении нелегально остаться в Австралии. Ответа на письмо не последовало, а доллары, положенные в один из российских банков, пропали в дни августовского кризиса 1998 года.

Как горько написала мне тогда Лариса: “Австралия проплыла мимо …” Это письмо она закончила грустным стихотворением, которое назвала “Письмо Искре в Австралию”   


Дорогая и далекая –
Тайны все давно рассказаны –
За околицей дуб охает:
Ветры там к дубам привязаны.

На холме стоит и борется
Дуб в кальчуге, ржою тронутый –
И как трубы за околицей
Ветра золотые стоны там.

Ночь конечно… Осень… Глухо так.
Два огарочка до света мне
За окном дуб с ветром ухают,
Победителей – то нету там.

Дорогая и австральная!
Ветр и дуб – мое обличие –
Как любовь моя астральная,
Та,  которой нет в наличии…

Мы продолжали  дружить, переписываться. Я звонила ей в Вологду, в Питер,  в Москву…  Дважды во время моих приездов в Россию мы встречались. А в 2003 году мы даже вновь пожили на кордоне в Михайловском. И мне захотелось  закончить этот рассказ о моей солнечной, преодолевающей трудности подруге, ее жизнерадостным стихотворением “Июльский день”.

Сочился день из трав, камней, цветов
Из детской рубашонки на заборе,
Сияние берез на косогоре
Слепило, как сияние снегов.


Соединились Запад и Восток,
Душа и полдень, космос вытек в розы…
И золотой стрелой пронзив висок
День уходил, пронзительно высок,
И руки целовали мне стрекозы…


Послесловие:

Прошли годы. Лариса Патракова дважды побывала в Австралии, продолжала выступать на Родине. Из печати вышел замечательный двухтомник ее стихов. А перед первым отъездом из Сиднея в Россию она подарила нам с мужем  следующее очаровательное стихотворение, навеянное  впечатлениями о прекрасной и необычной австралийской природе. В нем, переполненном незнакомыми для русского уха названиями растений, звучит светлая грусть от  необходимости расставания с чудесным  краем ее давней мечты.
         
Искре и Льву

Плакали и пели франджепены –
Рай я покидала ровно в восемь.
Океанских волн живая пена
Мой последний сон с собой уносит.

Эвкалипты целовали руки,
Признаваясь в откровенной страсти,
В солнечном  круженьи милейлуки
Сбрасывали кожаное платье.

Джакаранды раскрывают душу,
Бенксии  бегут за мной рядами,
Томный шепот золотого буша
Застревает в ветках каннингамий.

Стая неутешных попугаев
Умоляет разноцветной песней:
“Сдай билеты! Рай не покидают!
В нашем хоре голос твой уместен!”

У самой себя меня украли:
Как вернуться мне назад не знаю…
Прорасту в ряду араукарий,
Буду сниться золотому раю.

Лариса Патракова   
31.12.2008 
Голубые Горы, Австралия.