Кошка

Может быть вы не знали, но для черной кошки самое опасное время – ночь.
Вы видели когда-нибудь полностью черную кошку? У любой черной кошки на животе есть хотя бы одно маленькое белое пятнышко, пусть крошечное, но есть. Таких кошек не надо бояться – они хоть десяток раз на дню могут перебегать вам дорогу – ничего не случится, будьте покойны.
Но я знал другую. Она сама была – ночь. Её породила тьма июльской ночи, такая густая и теплая, что казалось, человеческие мысли вязли в её короткой шерсти. Она питалась человеческим страхом… и больше всего боялась ночи. Ночью люди забывали о ней. Они переставали её бояться, как это ни странно звучит. Да-да, ночью они переставали бояться черной кошки. Потому что переставали её видеть. Они начинали бояться собственного страха, отнимая у неё силы… и тогда ночь, породившая её, могла её поглотить.

Однажды я встретил её.
Я жил тогда на крыше. Это был старый дом, моим в нем был только чердак, зато вся крыша была в распоряжении. Там были мои кисти, краски и холсты, там отдыхало по утрам моё вдохновение, и по ночам там отдыхал я сам.
И вот однажды я просто сидел на крыше. Я смотрел на свой город и думал о том, что у меня нет ничего более любимого и ненавидимого, чем эти бесконечные крыши, этот простуженный ветер, эти чернильные каналы и реки, эти болезненные огни окон.
Она возникла передо мной. Да, мне показалось, что она просто соткалась из темноты. Кто знает, может, так оно и было? Она появилась передо мной и посмотрела своими оконно-желтыми глазами. Я сразу понял, что глупо предлагать ей молока. Такие женщины предпочитают вино из крови испуганных брюнетов, но я мог предложить ей только коньяк. И она не отказалась.
Она была удивлена. Она спросила, почему я не боюсь. Я ответить не смог. Она сказала, что пришла ко мне не случайно. Ночь забрала у неё всё и ей срочно нужна была свеженькая порция человеческого страха или хотя бы просто эмоций, чтобы не сгинуть. Я был удивлен… и ей этого хватило.
Мы много беседовали. Она стала часто приходить по ночам. Она рассказывала мне всё, что знает, но просила не спрашивать ничего о ней. Я не пытался погладить её. Мне казалось, что если я коснусь её короткой грильяжной шерсти, меня утянет в пустоту. Скорее всего, так оно и было. Она не просила меня её бояться. Она вообще никогда никого ни о чем не просила.
Но вскоре её жизнь вновь стала невыносимой. Может быть, из-за меня. Я привык к ней. И перестал удивляться. Это стало самым страшным для неё. И тогда она попросила меня. Попросила и сказала, что сможет заплатить. Заплатить наконец за всё. За коньяк, за моё удивление, за теплый свет моей крыши, который мешал тьме добраться до неё. Я ответил, что помогу. Но взамен мне нужно лишь одно – её история. Я не надеялся, что она согласится. Потому что я знал – она исчезнет сразу же, как только расскажет. Я это просто знал. И был очень удивлен, когда получил согласие. Так я совершил сделку с ночью.
Её просьба была действительно странной. Она попросила меня нарисовать её портрет. Много её портретов. Разных. Много маленьких черных кошек на отдельных листах. И обязательно чернилами – никакого угля! Когда я спрашивал, зачем это и что будет дальше, она просила подождать. Я рисовал. Это было не так уж трудно, зато весьма увлекательно и пахло настоящей тайной.
И вот, их стало тринадцать. Я совершенно не удивился, когда, завершив тринадцатый портрет, услышал от неё сдержанное «Хватит». Ну, конечно, тринадцать, как же еще!
Она сказала, что теперь её ход и попросила меня вытащить рисунки на крышу. «Пойдем», - сказала она. Я спросил её, уверена ли она в этом? Там было действительно темно и она имела все шансы исчезнуть. Она, разумеется, не ответила. Просто пошла на крышу и мне ничего не оставалось, кроме как следовать за ней с рисунками в руках.
Мы сели. Она сидела на карнизе напротив меня.
«Ты знаешь, я сама – страх. Я питаюсь страхом. Я сама – ночь. Меня породила ночь, она же добьется моей смерти. Всё правильно. Только я не всегда была такой. Моё кошачье тело неощутимо для прикосновения, оно – маленькая черная дыра, если так можно сказать. Маленькая смерть для всего сущего. Маленькая смерть за… за другую маленькую смерть. Ты знаешь, я ведь была человеком. Я жила в этом городе. И очень любила ночь. Я любила окна, реки, ветер, это море… и его. Знаешь, я не буду тебе рассказывать, как всё было. Я скажу только, что сначала я его любила, потом он меня… да, всё было именно так! А потом – снова я. И это повторялось бесконечно долго, и мы никак не могли встретиться, ведь мне иногда казалось, что я его даже не знаю! Мы любили один другого… но никогда – друг друга. Мы никогда не были вместе, и когда один любил, другой обязательно ненавидел. Это было как проклятье. Да, это было настоящее проклятье. Кто-то просто поиздевался над нами и мне кажется, что это была Ночь. И кто-то должен был сделать этот шаг. Знаешь, это было просто невыносимо.
Я старалась закрывать на ночь окно. Чем выше живешь, тем сильнее хочется прыгнуть, правда? Я знала, что могу во сне сделать это… и однажды забыла закрыть окно. Знаешь, я не буду тебе рассказывать. Только – я не разбилась. Я упала на мостовую на четыре лапы.
Знаешь, это была ревность. Я узнала потом, что Ночь слишком сильно его любила. И не могла простить мне ничего. Ни этой любви, ни этой ненависти. И это – всё, что она могла сделать. Она наказала меня. Обрекла пугать и ненавидеть людей, бояться самой своей сущности – тьмы, и бесконечно смотреть на их роман. Роман с Ночью – представляешь? И всё это невыносимо.
Я знала только одно – её можно обмануть. Её можно как-то обмануть. Только как – я не знала. И вот именно тогда, когда она могла забрать меня навсегда, мне попался ты. Ты не испугался меня. И я поняла, что ты поможешь. Ведь она не сможет жить без таких же как я черных комков, пугающих людей и питающихся страхом?.. Они нужны ей. Ну так мы ей их дадим. А я смогу сбежать в это время. Я уж сбегу. Я сбегу туда, где нет этого ничего. Только я должна буду успеть. Ты видишь – светлеет небо. И я уже совсем прозрачная. Всё правильно. Ты сейчас увидишь всё. Только меня ты больше не увидишь. Смотри, скоро будет ветер. Я уже чувствую порыв, это с моря. У тебя высокая крыша, это будет хорошо. Я оставила тебе кое-что… кроме моей истории. Прощай»
Порыв ветра с севера сорвал с моей головы шляпу. Он подхватил мои листы и заставил их кружиться над крышей. Они чудовищно вальсировали в воздухе… а я пытался увидеть её. Но от тонкого кошачьего силуэта уже почти ничего не осталось. Она была похожа на каплю чернил, растворяющуюся в стакане воды. Листы кружили и кружили, они плясали и играли, пока не стих ветер. А он стих. И всё тринадцать листов легли на крышу – не улетел ни один. Небо совсем посветлело. Я собрал листы… они были совершенно белыми, чистыми и нетронутыми – будто я и не рисовал на них черных маленьких кошек…

Я собрал эти листы и пошел рисовать. Мне захотелось рисовать. Только я не знал, что. И стал просто чертить каракули. Карандашом. А когда сдувал с  листа стружку ластика, то сдул и жука… которого там не было. Потом бабочку… потом цветок… а потом я понял, что оставила мне эта черная загадка. Это был хороший подарок! Тринадцать живых листов… Мои рисунки оживали… с ветром. Как раз в те годы я и научился рисовать радость, счастье, восторг, любовь…

Ну и надо ли говорить, что в то утро в городе стало меньше на одну черную кошку, но больше на тринадцать черных котят?..

Май 2009