Василь Загуменик. Глава 7

В десять утра Плакса, Псих и Жопорукий были уже в больнице. К Василю их не пустили – шёл обход врачей. И вообще, как гласило объявление на дверях, проведывать больных разрешалось после тихого часа, в специально отведенное время – с семнадцати до двадцати.


У пробегавшей по коридору медсестры они узнали, буквально схватив её за полу халата, что  операция прошла успешно,  состояние удовлетворительное. Больше она ничего не знала. Ребята решили подождать окончания обхода – авось удастся поговорить с лечащим врачом, наверняка тот расскажет подробнее. Да и с  Василём надо бы повидаться; может, врач сделает им исключение и пустит в палату.


«О! – воскликнул врач, которого они таки поймали на переходе между палатами, – больной сегодня будет спать весь день: здесь медицинский наркоз наслоился на алкогольное опьянение, в котором он пребывал при поступлении, а это сочетание, сами понимаете, не способствует быстрому пробуждению – одно усугубляет другое. Процесс выхода из наркоза затягивается. Так что лучше не тревожить его сегодня. Ступайте домой, всё будет нормально, не беспокойтесь».


Ребята обрадовались: раз всё нормально, а это главное, то что им, действительно, тут делать? И вообще, стоит ли сюда таскаться? Обивать пороги, томиться в предбанниках... Зачем? Днём всё равно в отделение не пускают. А вечера у них заняты – работа. И они ушли. Ушли и больше не приходили.


Между тем у Василя не всё складывалось так гладко, как расписал ребятам врач. Во-первых, из наркоза он вышел с ущербом для психики – видно, имела место передозировка эфира, пусть, может, и небольшая, но передозировка. Во-вторых, весь дальнейший  послеоперационный период протекал неважно: беспокоили боли в животе, вздутие, не было аппетита. С трудом восстанавливалась функция  кишечника. Рана, правда, зажила своевременно и хорошо, а вот живот был неблагополучный.


Так и выписали с болями – хоть и терпимыми, но почти постоянными. Пошатнулись нервы, настроение стало подавленным, полезли дурные мысли типа «чем так жить, лучше прекратить всё одним махом». Каким «махом», Василь не уточнял. Он спросил у лечащего врача, почему это так получается, что у  одних после операции всё бесследно проходит, а у других, как у него, например, не проходит.


Врач «успокоил» больного, премудро объяснив: «Вы же не забывайте, что у вас вследствие повреждения паренхиматозного органа, каковым является печень, был гемоперитонеум (кровоизлияние в брюшную полость). Хоть кровь и удалили, какое-то количество её всё же осталось – всю не уберёшь, особенно между кишками. Теперь выпавший при свёртывании фибрин – есть такой белок в плазме – организуется и превращается в спайки. А спайки склеивают петли кишечника и нарушают его моторику. Поэтому и болит. На этой почве даже непроходимость бывает...


Ничего, постепенно всё уляжется, боли уменьшатся, не беспокойтесь. Ну а ипохондрий… Ипохондрий (угнетённое настроение) почти всегда имеет место, когда мучит живот. Классический симптом, так сказать. Благодарите Бога, что хоть не было жёлчного перитонита, а то всё могло бы закончиться иначе – в смысле гораздо хуже. Ну, в общем, понимаете о чём речь...»


И уже непосредственно при выписке, вручая Василю документы о пребывании в стационаре, врач строго-настрого приказал: «Категорически запрещаю спиртное, нельзя ни капли. Даже смотреть не смейте в сторону бутылки. Договорились? Не то помрёте от цирроза печени: начальные проявления этой болезни у вас уже налицо, мы это видели во время операции».


Василь скептически отнёсся к наставлению врача насчёт спиртного. «Подумаешь, напугал бабу яйцами!» – хотел было сказать он, но из деликатности промолчал. Простой народ считал, что советы «не пить, не курить» – излюбленный врачебный конёк. Если бы не этот конёк, врачам и говорить с больными было бы не о чем.


Василь вернулся домой – не в свою кизиярскую халупу (там ему делать было нечего), а к Белле «Кровь с молоком», куда с самого начала своей фотомодельной карьеры был определён Кувалдиным в качестве квартиранта. «Кровь с молоком» её прозвали за пухлые пунцовые щёки и белый холёный подбородок, ниспадающий каскадом почти до самых грудей. Квартировал он бесплатно, причём в заботе и неге, ухоженный и заласканный, обстиранный и обштопанный – в общем, купался в довольстве, «как вареник в масле».


И вся эта благодать свалилась на него за то, что Белле  перепадало кое-что от его мужских прелестей. Правда, перепадало нечасто, «по большим праздникам», но она и этому была несказанно рада, и даже считала себя счастливой. «Ну и что, что редко! Зато метко! – мысленно признавалась она сама себе. – Где бы я ещё нашла такого жеребца! С моей-то мордой – как жопой…»


Вообще-то, Кувалдин не разрешал Василю расточать силы на нецелевые спаривания, тем более со своими. Служебные романы он жестоко пресекал. Но Белла «Кровь с молоком», вербовщица нужных девушек, была стержневой фигурой его тайного бизнеса и притом  ветеран. Поэтому Кувалдин, хоть и со скрипом, дал им санкцию на спорадический «перепихнин». «Ладно, – сказал он, – чёрт с вами, но только чтоб не в ущерб делу, а то уволю – пойдёте на линию шпалы таскать».


Последнюю фразу Кувалдин добавлял для красного словца, ибо  прекрасно знал, что кому-кому, а Белле шпалы таскать не придётся – она торговала бочковым пивом и за сезон зарабатывала столько, что могла хоть всю жизнь содержать Василя без всякого ущерба для своего бюджета. Она даже его пенсию по инвалидности ни разу не потребовала в общий котёл – Василь откладывал эти жалкие копейки на «чёрный день».

 
Белла не навещала Василя в больнице – по неписаному закону «фирмы» всякие «телячьи нежности», под которые подпадало и посещение больного в стационаре, категорически запрещались. Единственное исключение существовало для самого Кувалдина: во время его пребывания в больнице Ольга приходила почти каждый день. Но только Ольга, больше никто!


Поэтому, когда Василя выписали и он появился на пороге их общего с Беллой жилища, та испугалась – его внешность изменилась до неузнаваемости. «Ну прям Кощей Бессмертный! – всплеснула она  короткими, будто недоразвитыми (как у всех толстых дам), ручонками и принялась клясть врачей: – Да что ж они с тобою сделали, гады проклятые! Надо же, довести человека до такого состояния! – кожа да кости. Только попадись им в лапы – уж они так просто не выпустят. Хорошо ещё хоть живой остался».


В тот же день вечером Василь предстал перед ясные очи шефа. Кувалдин не мог не заметить потери «товарного вида» Василя,  но ничем себя не выдал. Он не сожалел, не утешал, не охал и не ахал – он только сказал: «Тебе надо прийти в форму. Так нельзя. На откорм даю три недели, потом начнём, а то все уже без дела замаялись, пока ты там по больницам валялся».


И потекли однообразные будни. Василь у Беллы был на полном пансионе. Она принялась пичкать его базарными сливками, всевозможными котлетками, сдобными булочками – короче, кормила «как на убой» – и этим перегрузила и «сорвала» желудок. Перекормила. К болям в области пупка присоединились боли под ложечкой. Мучила тошнота, аппетит полностью исчез.


Они пошли к знахарке, Ивановне, чтобы та, во-первых, погадала на судьбу, а во-вторых, помогла с желудком. Ивановна раскинула карты – и ей не понравилось, как они легли. «Будешь шшо (ещё) долго болеть, но сычас не помрёшь, – сказала Ивановна. – Лечиться табе надоть, наберись терпення». И посоветовала от болей в желудке пить по столовой ложке чистого спирта натощак –  для прижигания язвы, которая будто бы у него образовалась. Велела Белле варить ему жиденькие кашки и никаких сметан и сливок. Дала измельчённую траву – зверобой пополам с тысячелистником – готовить настой и принимать по полстакана три раза в день в течение месяца.


Василь стал лечиться. Ему помогло почти сразу, и он на все лады прославлял Ивановну. Алкоголь хорошо заглушал боль. С первого же дня к спирту Василь самовольно подключил водку – кашу, мол, маслом не испортишь: раз назначили спирт – почему нельзя водку? Кто сказал? Ведь она больше чем в два раза слабее спирта, и уж подавно никакого вреда на организм не окажет. А вот пользу может принести большую, коль полезен сам спирт.


Теперь уже без бутылки водки в день не обходилось – Василь просто не мог без неё жить. Белла составляла компанию – у неё был свой дальний прицел: алкоголик никому не понадобится, и тогда он навеки достанется ей.


Так Василь пропьянствовал три недели, отпущенные ему Кувалдиным на восстановление сил и приведение себя в форму. Он чуть-чуть поправился, и всё, может быть, было бы хорошо, если бы не одно обстоятельство: его «балалайка» перестала играть и висела между ногами мёртвым грузом. Белла трепала её и так и сяк, но воскресить из мертвых не могла. «Шутки шутками, – сказала она, – а хвост набок. Надо опять идти к Ивановне».


Ивановна как-то сомнительно покрутила головой и озабоченно произнесла: «На энтот раз дела похужей… Видать, наркозу врачи переборщили, часто так буваить. А теперь чижало справиться… Я, конешно, дам яму (ему) поповых ииц (поповых яиц)*, да тольки гарантии полной дать не можу. Попробуем допомогти (помочь), а там хтозна (кто его знает) как получится…». Белла выложила хорошую сумму, потому что поповы яйца стоили дорого, получила инструкцию как их употреблять, и они со спокойным сердцем и с  чистой совестью, что все меры приняты, пошли лечиться.


Василь вышел на «работу».  Кувалдин отослал его к Семёну Семёновичу. Тот  ждал со всеми фотографическими причиндалами, готовый в любую минуту начать съёмку. Ждала и девушка Рая, задействованная вместо взявшей тайм-аут Нади. Надлежало запечатлеть струю спермы в свободном полёте (лучше с брызгами), направленную на  распростёртую в вычурной позе Раю. Девушка должна была показать момент, как она разверстым ртом пытается перехватить эту струю; верхняя часть её лица была небрежно, как бы случайно, задрапирована ажурной тканью, скрывающей глаза.  На такие фотографии уже давно был получен заказ от оптовых покупателей.


Всё зависело от Василя. А он не смог не то что семяизвержение воспроизвести, а даже элементарной эрекции добиться. Семен Семёнович успокаивал его, рекомендовал не сосредотачиваться на поставленной задаче и чувствовать себя непринуждённо – тогда, мол, всё придёт само собой. А девушке Рае в доступной и деликатной форме объяснял: «Понимаете, Раечка, нужна эякуляция (выброс семени), кровь из носу нужна. Распалите же Васеньку, любым способом распалите, уж постарайтесь. Приложите максимум усилий. Не жалейте ни пальчиков, ни язычка, ни губок, ни ротика – всё пустите в ход. Вы же умница, не мне вас учить».


Но ничего не получалось. Чем слёзнее увещевал Семён Семёнович, выдавливая из себя последние подбадривающие словечки, чем изощрённее работала Рая – ну прям наизнанку выворачивалась, чем больше лез из кожи вон сам Василь, – тем дальше, куда-то вглубь, уходило желание, и становилось всё очевиднее, что ничего не выйдет – кончить не удастся. Василь досадно плюнул и решительно произнёс убийственную фразу:
– Всё, с меня хватит! Не цепляет, ну что я могу поделать! Понимаете – не це-пля-ет! – Когда Семён Семёнович предложил ещё одну попытку, Василь набросился на него как разъярённый тигр на дрессировщика: – Ах, ещё раз? Нетушки! Попробуйте сами, тогда скажете! Учить – каждый горазд, а сделать... – Но тут же понял, что сморозил чушь, извинился и горестно произнёс: – Никогда со мной такого не было…


Сказали Кувалдину, что марафет не состоялся. Тот вначале рассвирепел – плачу, мол, деньги, обязаны… Но потом понял, что говорит ерунду, и успокоился. Велел Ольге пойти к бабке Тяпке, державшей огромное стадо кур, и взять двадцать штук свежих яиц, отделить желтки и дать Василю выпить. Вдогонку крикнул Ольге:
– Пускай насобирает тёплых, с холодных толку меньше. Если есть индюшачьи, возьми ещё и десяток индюшачьих, добавим к куриным.
Бытовало мнение (оно и сейчас не изжило себя), что яйца повышают  потенцию и вызывают либидо.

 
Василь с отвращением выпил весь этот гоголь-моголь, его стошнило и тут же вырвало. Яйца пошли насмарку. Кувалдин позвал в свою комнату Василя и стал журить. Тот рассказал, что у него нелады с «этим делом» с тех пор, как он выписался из хирургического отделения. «Но, – поспешил он заверить шефа, – я думаю, что всё наладится. Мы были с Беллой у Ивановны, она сказала: повлиял наркоз, а может, и сама операция.  Дала поповых яиц. Мы заплатили кучу денег. Должно помочь. Я уже начал принимать…»


Кувалдин слушал со скептической улыбочкой, а потом сказал:
– Заткни те поповы яйца себе в жопу. Если лошадь подохла, ей уже никакой кнут не поможет. – Потом почесал затылок, как бы соображая, что же делать, и спросил: – А с Беллой живёшь? Хоть раз в неделю…
Василь отрицательно повёл головой, у него даже увлажнились глаза и блеснули слёзы – так он был удручён. Только и вымолвил избитую фразу:
– Х-й не стоит, хоть отруби.
Кувалдин ухмыльнулся:
– О, как вижу, ты в классику вдарился. Поэма «Лука Мудищев». Как раз по теме.

 
Но ни тому, ни другому было не до шуточек. Кувалдин искренне жалел Василя – всё-таки друг, проверенный временем. Одинок – ни единой близкой души. И доход принёс немалый всему их преступному сообществу. Но дело есть дело, и тут не до сантиментов. Кувалдин вздохнул глубоко-глубоко, аж в носу засвистело.
– Ладно, ступай домой, к Белле, – неопределённо шевельнул он ладонью, – я подумаю, что с тобой делать. Сниматься ты, конечно, вряд ли сможешь, по крайней мере, в ближайшее время. Потом, если помогут поповы яйца, в чём я очень сомневаюсь, может, и вернёшься к съёмкам…


Василь не очень-то и расстроился: он с самого начала не пылал большим желанием заниматься этим нечистым и опасным делом. Его тогда взяли шантажом, сам бы ни за что не согласился. Так что нет худа без добра. Тем более что пришло время подумать о женитьбе, о детях. Белла спит и видит связать его супружескими узами. Сколько раз говорила ему: «Бросай к чёртовой матери Кувалдина, скажись больным и уходи от него; что, мало фуястых мужиков, что ли! Найдут замену, незаменимых людей нету».


Поповы яйца, как и предрекал Кувалдин, не помогли. Василь продолжал заливать горе водкой, благо Белла пока молчала. Но когда она поняла, что к «былому нет возврата» и что вместо настоящего интима он только шкрябает её пальцами по клитору, доводя до сексуального исступления, не реализуемого в оргазм, посыпались упрёки, типа: «И долго ты будешь меня мучить, а? Что я, по-твоему, железо, что ли? Весь низ живота тянет, прямо не могу. Столько мужиков вокруг меня трутся, а я тут с тобой вошкаюсь (вожусь)». Он с новой силой принимался её тискать, злился и говорил: «Ты поддрачивай мне немножечко, поддрачивай, а то лежишь как обапол – конечно, ничего не получится». Но как она ни поддрачивала – всё впустую.


И наступил день, когда она прямо сказала ему:
– Вася, знаешь, иди-ка ты туда, откуда пришёл. Мне надо устраивать свою личную жизнь. Сколько можно ходить в девках с раздолбанной дыркой! Юрка Вытрищак ко мне сватается... Да и твои портки, честно говоря, надоело стирать.


Вытрищаков на Кизияре было огромное множество – как небитых собак. Все – братья: родные, двоюродные, троюродные... Фамилия эта наверняка происходит от украинского слова «вытрищить» (вытаращить) – имеются в виду глаза. И глаза-таки у них у всех были вытаращенные – как говорили слободчане, «булькатые». У всех «булькатые», кроме одного – Юрки, претендента на руку и сердце Беллы. Может быть поэтому он выглядел самым симпатичным из всех своих собратьев.


Неудивительно, что у Василя сообщение Беллы вызвало нечто похожее на ревность, чего раньше никогда не бывало. Он даже спросил, а что, у Юрки х... такой же здоровый (в смысле большой), как и у меня? Или здоровей моего? Белла тут же и без всяких обиняков ответила, будто ждала этого вопроса:
– Ты знаешь, Вася, я пришла к выводу, что главное – не здоровый, а живой. Что толку что у тебя здоровый?! Извини, сам напросился... – А потом улыбнулась и добавила: – Хотя, если честно, здоровый тоже очень приятно. Но величина всё-таки на втором месте.

 
Настроение было испорчено. По старой привычке Василь пришёл к Кувалдину как к палочке-выручалочке. Ему больше некуда было идти и некому жаловаться. Он был не в состоянии что-либо делать, и не потому, что не умел, а потому, что был уже сформировавшимся алкоголиком, разрушенным физически и морально. Ему постоянно требовался допинг, через каждые час-полтора он должен был поддать газу.


Белла перестаралась: спаивая всё это время Василя, она не думала, что алкоголь так скоро ударит его по самому ценному – по тому обольстительному месту, от которого женщины буквально теряли головы: бились смертным боем, терпели изощрённые унижения, кидали в жертву карьеры и семьи, да что карьеры и семьи! – жизней себя лишали. Четыре девушки, как минимум, покончили с собой за какие-нибудь полтора года: одна утопла с камнем на шее, одна отравились уксусной эссенцией, две повесились. Ближайшее окружение Василя, которое было в курсе его амурных дел, с опаской пожимало плечами: "И что он там с ними делает, что они чуть что не так – сразу в петлю лезут". Теперь лафа кончилась: Василь стал почти импотентом. И всё благодаря Белле. Вот уж где поистине "благими намерениями...".


Кувалдин просил Беллу, чтобы не выгоняла квартиранта, но та заартачилась и ни в какую. Теперь Белла диктовала условия, а не Кувалдин и уж тем более не Василь. Кто не знал цены поставщице живого товара! Да без неё все эти кувалдины-роторы-лапоноги  просто бы задохнулись, и "дело" перестало бы существовать. Она давала им жизнь. А что мог дать Василь?! Теперь - ничего. Он стал балластом. И Кувалдин согласился, не стал ей перечить, поджал хвост. Продавщица бочкового пива имела высоких покровителей и заступников. 


Но Кувалдин не оставил Василя на произвол судьбы, заботу о нём взял на себя. Участливо отнёсся к его здоровью, старался вытащить из алкогольного капкана. Велел прекратить пьянствовать и включить ум. Причём он знал, что это пустой разговор, и, тем не менее, боролся до последнего.


– Тебя же врачи предупредили: не бросишь пить – умрёшь от цирроза, ты же сам мне говорил. Мало этого?
– Ничего подобного, – парировал Василь, – я встретил Федотыча, фельдшера с Кирпичного завода (он когда-то спас меня от почесухи), так он прямо сказал: «Правильно, цирроз у алкоголиков бывает часто. Но правильно и то, что не каждый алкоголик, желающий стать цирротиком, может им стать». Так что это ещё бабка надвое сказала, заболею я циррозом или нет. Да и не алкоголик я вовсе!


– Цирроз у тебя  есть, его обнаружили во время операции, так что ты уже болен.
– Ну, во-первых, Петрович, врач сказал не цирроз, а начальные проявления цирроза, а это вещи разные. Я, честно говоря, считаю, что он меня просто припугнул, и никакого цирроза у меня вообще нет.  Во-вторых, Федотыч выразился так: не одна рыжая кобыла существует на свете, что есть, мол, циррозы, к которым алкоголь не имеет никакого отношения. 


Короче, на всякий довод Кувалдина у Василя находился свой антидовод. Видя что того по-хорошему не убедить, Кувалдин в приказном тоне дал окончательное распоряжение, не подлежащее обсуждению:
– Всё, закрывай свою коробочку. Хватит! Не в твоём положении фордыбачиться тут. - И  спокойно, как ни в чём не бывало, добавил: - Жить будешь пока у нас, а там – посмотрим, может, подберём что-нибудь подходящее. И столоваться будешь пока у нас.


– А как же мне быть с этим? – Василь глазами показал на проблемную зону (что ниже пупа).
– А что "как"? Никак! Он же у тебя не работает, только пописать и может.
– А как же вы фотографии будете делать?
– Да мы уж нашли тебе замену…


Василь удивлённо вскинул брови - он не поверил ушам. А может, подумал, что шеф шутит.
– Как нашли! Правда? Давно? - Хорошо зная, что Кувалдин не любит, когда его допрашивают, не стал ждать ответов, и задал новый вопрос, от которого уж никак нельзя было отвертеться: - И кто же этот везунчик, если не секрет?
– Дедов, небезызвестный тебе.


– Дедов?! Он что, обладает данными? – недоуменно пожал плечом Василь. И тут же, деланно улыбнувшись, протянул: – А-а-а... Я, кажется, понимаю: на бесптичье и задница соловей…
– Нет, Вася, дело не в этом. Может, конечно, он тебе и уступает по внешним данным, но у него есть то, чего у тебя нет и никогда не было. Тем более что ждать мы больше не могли. И зависеть от того, зашевелится у тебя там или не зашевелится, тоже не могли.


– И что же у него особенного, чего нет и не было у меня?
– Он – эксгибиционист, – едва выговорил Кувалдин столь трудное для произношения слово. – Знаешь, что это такое?
– Нет, не знаю. Откуда мне!..


– А это, Вася, когда человек обнажает свой ливер напоказ и наслаждается этим, как будто совершает настоящий половой акт. И чем больше народу на него глазеет, тем большее удовольствие он испытывает. И кончить ему при всех ничего не стоит. Не то, что ты в своё время – надеюсь, не забыл?  Условия тебе надо было создавать идеальные, да чтоб поменьше глаз видело, отвлекался по пустякам…


Нет, я ничего не хочу сказать о тебе плохого, ты тоже был крепким парнем – помнится, на стоячем х... вешалку с моими пиджаками таскал по всей комнате как пушинку… и струя у тебя почти до потолка доставала… – тем не менее настраивался ты всё же долговато, приходилось возиться с тобой… А с Дедовым никаких проблем: снял штаны – и готов как штык. Перед фотообъективом он – рыбка в воде. Да что рыбка! – сущий лев, прямо так и рвёт жертву, аж перья сыплются во все стороны, женщины пищат как резаные... Семён Семёнович уже пробовал его, говорит, хорошо получается.


– Так он же вроде как наш оптовый покупатель… – пытался не то возразить, не то  что-то доказать Василь.
– А какое это имеет значение?
– Да по мне лучше бы его вовсе тут не было… Ещё тот негодяй! Ну да начальству видней… Кстати, а мне какую роль ты отводишь, Петрович?
– А ты будешь распространять товар. Надо же как-то отрабатывать свой хлеб, да ещё с маслом. Так что ступай к Плаксе, Психу и Жопорукому, поделите между собой сферы влияния и, как говорится, вперёд с песнями.


Василь встретился с неразлучной троицей. Вместе они хорошо выпили, мило посидели, по-братски поделили «злачные места» и, довольные жизнью, разошлись.


Василю достался привокзальный рынок, весьма бойкое место.


Как-то раз Дина Георгиевна пошла на базар за покупками и возле отхожего места увидела его, Василя. От прежнего красавца мало что осталось, но она сразу узнала милого. Балансируя между потоками рыжей мочи, вытекающей из зловонного загаженного туалета, он что-то предлагал из-под полы входящим и выходящим мужикам – не всем, а выборочно. Судя по тому, как он опасливо озирался по сторонам, Дина догадалась, что предлагал он что-то запретное – то ли всё те же порнографические фотографии, то ли дурман какой-то, то ли что-то краденое. «Но если и фотографии, то наверняка уже с изображением чужих, а не его прекрасных жил», – с ностальгией о тех лихих временах подумала Дина.


Она его хорошо видела, затаившись за углом газетного киоска, он её – нет. Наблюдая за своим бывшим кумиром, Дина жадно разглядывала его и всё больше поражалась: «Ужас! Неужели я любила этого человека, да ещё так безумно?! Какой омерзительный тип! Когда он только успел так опуститься! – и дрожащим от обиды голосом, почти сквозь слёзы, кинула кому-то упрёк: – Сгубили, подлецы, такую красоту! Ни себе, ни людям…».

--------------------------------------
*Поповы яйца – клубни ятрышника,
многолетней травы семейства орхидных; издревле
используются для лечения импотенции.

Конец
Начало: http://www.proza.ru/2010/09/08/1391