Из мифического рода Весь - поэтесса Т. Купреянова

Музыканты измеряют время внутренними часами, выверенно звучащими композициями. Татьяна мерит время буквально сгорающими часами и минутами. В начале своего выступления она зажигает свечу и ставит рядом на лесенку с "гусельными" дисками. Пока горит свечка – Татьяна нараспев церковно-славянским певучим речитативом проговаривает духовные стихи и аккомпанирует себе на гуслях.

На гуслях (они все именные – эти зовут Лилит) струн десять, они не настроены на привычные до-ре-ми, а созвучны струнам души сказительницы. Поэтому играть как она на ее гуслях не сможет ни один даже признанный музыкант. О себе Таня говорит так: "Можете не спрашивать, где я училась или как я играю. Ничему не училась, играю – как могу, как подсказывает моя душа. Только ее и слушаю".

Когда перешла к ответам на вопросы слушателей-зрителей, ее восковой «секундомер» прогорел ровно наполовину. Мальчик с первого ряда не удержался – спросил: «А зачем вам свечка»? Татьяна ответила вопросом на вопрос: что именно свечка ему напомнила? Он и ответил сам себе, не ведая об этом: церковь увидел, когда он ходил в нее с родными, то видел как там зажигают свечи. После этого Татьяна лишь иносказательно подтвердила его догадку: «Когда прошлом году внук Дима – ему было тогда два года – впервые взял в руки гусли, тоже тихо спросил: «Это – храм?»

Ее собственные стихи – иногда просты как аз и буки, иногда закручены как футур-ребусы. Но всегда в них – собственная философия, сверхсмысл, всегда стихи на-низаны, про-низаны сверху до низу, снизу доверху ее микрокосмом. Ни слова – просто так, ради забавы. Вся вязь письменная – священна, вся первобытная стихия стихо-творения – на жертвенный огонь алтаря: во имя того, что гораздо больше, чем наша жизнь, чем наша планета.

Поэтому и прочтение стихов для нее – тоже по-первобытному священно. Про-чтение как перебирание четок, в котором – не только перечисление имен близких в молитве, но и поименное упоминание живущих ныне или умерших не своей смертью деревьев. Как если бы при перебирании четок вы-читывает она сокровенное между строк, вы-числяет тайниковый зазор между слов, из которого выпадает наружу, проявляется как на негативе полумифический архетип русского народа, древний как мамонт – народ ВЕСЬ.

Чтение для нее – священнодействие, священночтение. Читает стихи или «Слово о полку Игореве» как читают молитву. Хотя в ее медитативном про-чтении молитва «Отче наш» уходит вглубь гораздо дальше отца-бога – к колыбели человечества, к истории религии, к сближению святого отца с матерью-богиней. Поклонение священной богине-природе – для нее не только языческая русская «Весна священная» Стравинского. И гусли, и их изготовление, и слушатели – тоже – храм. Люди, услышавшие хоть раз, тоже входят в священный круг, и хоровод продолжается.

Древний русский пантеизм в соединении с православием для нее не просто народничество, модная марка «а ля рюс» или есенинские плывуче-певучие «ризы в образах». Это сама кровь ее древнего русского черниговского рода. Даже внешне Татьяна выглядит так, как если бы она была из того времени. Недаром поэтесса Светлана Алексеевич (которую помнят по одной сточке «У войны неженское лицо») как-то сказала, что у Татьяны внешность исчезнувшего ныне славянского народа…

-----------------------------------
На фото Татьяны Зоммер:
поэтесса-гуслярша Татьяна Купреянова
с гитаристом Алексеем Кравченко
на совместном концерте в московском «Сокуршопе»