Человек и Кошка

(Впечатлительным людям лучше не читать)


Старик стянул с окоченевших рук заледенелые варежки и, поднося по очереди ко рту, дышал в них, словно надувая воздушные шарики. Когда они оттаяли, надел и снова взялся за лопату. От работы он весь вспотел и даже расстегнул ватную фуфайку, вот только руки и ноги мерзли до онемения. Не спасали ни валенки, ни шерстяные носки и рукавицы, заботливо связанные дочкой из верблюжьей шерсти. Снегопад намедни прошел обильный, все замело, как в его детстве говорили — по сидячую собаку. Хотя, какая еще собака. Одно дело такса, другое — сенбернар.

Трактор сюда не заезжает, платить за него некому — соседи зимой не живут, а у Старика лишних денег нет. Вот и приходится от большака до своего дома аж двести метров вручную расчищать. Иначе дочка на своей малолитражке не проедет. Тут бы хорошо на «УАЗике» или на «Лендровере». Но дочка не любит большие машины.

Размеренными движениями Старик отшвыривал снег в сторону. Через сугроб, словно снежный барс, пробиралась серая полосатая кошка. Сделав последний прыжок на расчищенное место, она подошла к Старику, потерлась о заснеженный валенок, замурлыкала. Старик прервал работу, снял рукавицу и погладил кошку по спине.

— Что, Кошка, нагулялась? Иди в дом, сухарики свои погрызи.

Сухариками Старик называл шарики кошачьего корма. Оба питались в основном всухомятку. Старик не любил и не умел готовить, считая это пустой тратой времени. Продукты раз в месяц привозила дочь. Изредка Старик сам выбирался в магазин в соседнее село, до которого шесть километров — побаловать себя какой-нибудь «свежатинкой», а для кошки купить свежего молочка. Но большей частью Старик и Кошка вели аскетический образ жизни.

Кошка, изогнув хвост вопросительным знаком, медленно направилась к дому, а дойдя до окна, запрыгнула в приоткрытую форточку. Старик этого не видел, он продолжал отбрасывать снег. Работал он долго, часто останавливаясь, чтобы отдышаться и в очередной раз отогреть руки. Быстро уставал он последнее время, а вверху грудной клетки все чаще стала появляться жгучая боль. Дочка говорила, с этим шутить нельзя, надо врачу показаться, но Старик отнекивался. Рано еще по врачам. Не такая, мол, я и развалина.

Старик пробился к дороге, когда совсем стемнело. В груди жгло, словно изнутри был прилеплен горчичник, сердце колотилось. В кармане телогрейки зазвонил мобильник.
— Пап, привет, как дела?
— Нормально все, — тяжело восстанавливая дыхание, ответил Старик.
— Снегопад был какой! Смотри, дорожки не чисть, я приеду, сама все сделаю.
— Хорошо, не буду.
— Пап, прости, не обижайся, но на Новый год я не смогу. На Рождество только. Меня в компанию встречать пригласили.
Сердце опять кольнуло, но Старик ответил как можно бодрее:
— Дочь, я все понимаю. В компанию, так в компанию. А Дашуля с кем останется?
— Я маму попросила с ней посидеть. Не волнуйся. А на Рождество мы к тебе вдвоем с Дашулькой. А, может быть, и втроем…
— Да ну? Хорошо, доченька, рад за тебя!

Сердце отпустило. Если у дочки что-то налаживается в личной жизни, это куда важнее, чем встречать Новый год с престарелым отцом. Старик сунул в карман мобильник и, волоча лопату, зашаркал к дому. У крыльца прихватил дров из поленницы и вошел в темный дом. Кошка сидела на остывшей печке, в темноте сверкнули ее глаза. Она тут же вскочила и с громким мурлыканьем кинулась к хозяину, путаясь у него в ногах. Старик доплелся в темноте до печки, бросил дрова, лишь после этого включил свет.

Дрова в печке затрещали, потом загудели. Старик очистил две картофелины, сваренные в мундире, порезал их ломтиками на тарелке, посолил, полил постным маслом. Кошка, все это время наблюдавшая за ним сидя на табуретке, спрыгнула, подошла к своей миске и захрустела сухим кормом. Ела она всегда только за компанию с хозяином.

Покончив с трапезой, Старик прошел в другую комнату. Откинув с мольберта ткань, он несколько минут всматривался в женский портрет. Непонятно, от кого он закрывал этот холст, ведь в доме кроме него и кошки никого не было, возможно, просто по привычке. Портрет был еще не окончен. Не хватало фона и некоторых деталей, но с задумчивого лица на него уже смотрели большие грустные глаза, светло-русые волосы струились и падали на левое плечо женщины, потому что голова ее была склонена набок.

Старик никогда не видел этой девушки. Точнее, он видел только ее фотографию, очень мелкую и плохого качества. То была ее аватарка с портала электронной почты. С изображенной на портрете женщиной он переписывался четыре месяца. И за это время они стали друзьями, настолько душевно близкими, что теперь у Старика были три родных человека — его дочь, внучка Дашуля и Она. И еще Кошка. Когда старик работал в своей импровизированной мастерской, Кошка всегда сидела на стуле и наблюдала за ним. И лишь когда Старик прекращал работу и накрывал тканью мольберт, Кошка уходила по своим кошачьим делам.

Старик был художник-неудачник. Точнее, он считал себя гением, но таковым его признавали только он сам и Кошка. В давние советские времена Старик рисовал колбасу, огурцы, арбузы и тыквы для витрин продовольственных магазинов. В начале перестройки сидел у входа в парк и писал углем портреты посетителей, пытаясь заработать. Но сей бизнес не приносил большой выгоды. Устроился в дизайн-студию — расписывать футболки и сувениры. Современные дизайнеры плохо владеют карандашом, умение рисовать «от руки» давало Старику преимущество перед молодыми. Однако супруга постоянно твердила, что он неудачник. Картины его, выставленные на продажу, успехом не пользовались, в Союз Художников Старика так и не приняли. А жена пилила, дескать, не тем он занимается и вообще не умеет жить — вот и дошло до развода.

Домик в деревне Старик купил за гроши — развалюха, да к тому же двести километров от города. Квартиру после развода он оставил жене и дочке. Дочка через год вышла замуж, родила и почти сразу же развелась. Но мужнину квартиру они разделили, и дочка с Дашулей живут отдельно.

В деревне Старик продолжал писать картины. Фотографировал свои работы, выкладывал их на собственном сайте. В конце лета похвалила его одна женщина, написала письмо. Завязалась переписка, и не только на тему искусства. Общих тем находилось много.

Так случилось, что почти в тот же день, когда Старик получил первое письмо от своей новой знакомой, в его дом приблудилась кошка. Видимо, какие-то соседи закончили дачный сезон и в город уехали, а кошку бросили. Старик не стал ее гнать, с кошкой веселее. Да и мыши доставать не будут. Думал Старик, как назвать ее, да так и не придумал. Вот и звал ее просто Кошкой. У Кошки сразу появились две привычки: она любила смотреть, как Старик работает у мольберта, и еще всегда сидела у него на коленях, когда он переписывался с Людмилой.

Виртуальную знакомую звали Людмила, ей было тридцать девять лет. Долго не раскрывал ей Старик свой возраст и сразу велел называть себя на «ты». Она и считала его поначалу ровесником. А на днях признался — сколько ж можно таить, все тайное когда-то станет явным. А вчера набрался храбрости, пригласил Людмилу встречать Новый год. Машины у нее, как он уже знал, нет — она водить боится. Старик рассчитывал, что дочь сможет прихватить ее, но она сама не поедет. Надо что-то придумать, девушки нынче пошли избалованные, на электричке два часа, да на автобусе час навряд ли захочет ехать. Ладно, если согласится, решим этот вопрос.

Старик включил компьютер проверить почту. Писем нет, один только спам. Но ничего, до Нового года еще два дня, может, ответит. Он снова посмотрел на портрет. «Завтра закончу, — подумал, — покрою лаком, к Новому году высохнет. Будет ей подарок».

И на следующий день письма от Людмилы не было. Конечно, думал Старик, какой интерес молодке со стариком в деревне Новый год встречать? Но ведь она — единственная, кто похвалила его работы. Она писала, что сама очень одинока, что только с ним у нее душевный контакт, только ему она полностью открывает душу, только с ним ей легко. Написать ей еще? Старик начал стучать по клавишам. Кошка, замурлыкав, устроилась у него на коленях.


До Нового года оставались считанные минуты. Они сидели за столом втроем. Кошка, Старик и Людмила.
— Не знаю, стоит ли открывать шампанское? — Старик покрутил бутылку в руках.
— Ты все равно не пьешь, — обратился он к Кошке, — а тебе есть ли смысл наливать?

Людмила ничего не могла на это ответить. Ведь она была в масле, на холсте и в раме.

— А мне одному столько не выпить. Хоть бы поздравила старика…

Он повернулся к монитору. Дочка прислала поздравление. И красивую открытку от МэйлРу. А Людмила так и не ответила ни на одно письмо, после того как получила приглашение встречать Новый год. Ведь могла бы написать, в конце концов, что занята, уже приглашена, не хочу, мол, не поеду…
За окном разыгралась настоящая вьюга. Резкий порыв ветра звякнул по оконному стеклу мелкими льдинками. Что-то больно кольнуло в сердце Старика.


Дочь, как и обещала, приехала на Рождество. С Дашулькой и своим любимым мужчиной.  В доме было не топлено несколько дней — все промерзло насквозь.

— Не заходите сюда, — мужчина, вошедший в дом первым, преградил дорогу женщине и девочке. — Отведи Дашку в машину!

Он достал сотовый телефон.

В комнате на полу лежал окоченевший труп Старика. Из-за мороза он еще не начал разлагаться. На нем сверху — Кошка. Они умерли в один день. На них с холста в раме, склонив голову набок, равнодушно смотрела женщина с русыми волосами.