Что с тобой?

Что с тобой? В который раз спрашивает навязчивый внутренний голос? Разве не ты, голос, должен точно знать, что со мной? Просто грустно. Просто в окна бьет холодный дождь. Просто я не знаю, как убежать от боли. Что со мной? Никогда прежде я не была столь наивной и доверчивой. Яркие редкие шарики солнечного света немного согревают, когда я начинаю забывать тебя, а потом все начинается снова.
Что со мной? Я не люблю, я знаю это наверняка, так же точно, как и то, что в году двенадцать месяцев. И сейчас идет самый грустный из них – октябрь. Вчера грело, даже припекало солнышко, по небу ходили задумчивые отдельные тучки. Я выходила на улицу. Гуляла по узким тротуарам, забрела в старый, совсем запущенный парк. Пиная листья, добралась до ближайшей скамьи. Хм… их всего две. Остальные – близко живущие жители растащили на собственные нужды. Я села. Оглянулась вокруг: тебя нет. У меня в кармане до сих пор валяется твоя пачка сигарет. В ней – четыре штуки. И не помню уже, почему она оказалась в моем кармане. Да это сейчас и не важно.
В целом, все отлично. Я не плачу, не извожу себя истериками, нормально сплю. Что греха таить: я сплю великолепно. Ведь ложусь часов в восемь-девять вечера. А чем мне заниматься? Я возвращаюсь домой около пяти. Ужин, посуда, уборка… На выходных, правда, мне становится тяжелее: я остаюсь одна. Пока решаю эту проблему тем, что заставляю себя спать. Могу проваляться в полудреме часов до четырех вечера, а там снова пора спать. Хорошо, что рано темнеет, так легче уговорить себя на сон. Особенно под звуки тихо шумящей стиральной машины-автомата.
Сегодня воскресенье. Холодно и дождливо. Я сварила кофе с молоком, закуталась в плед и уселась на широкий подоконник и тупо уставилась в окно. Одни зонтики кругом! И чего людям не сидится дома??? Выйдут завтра на работу промерзшие и простуженные. Кто-то звонит. Не отвечу. Даже смотреть не стану. Мелодия на сигнале красивая, пусть трезвонит. А я к маме хочу. Давно у них не была. Точно знаю, что никаких расспросов она бы не учиняла. Сказала бы: так бывает, не переживай. Мама всегда права. Накормила бы чем-нибудь вкусным и сытным, положила бы мою голову к себе на колени, мы долго молчали бы, пока не пришла пора ложиться спать.
Ладно, должна признаться себе в том, что без тебя очень плохо. Никто не будет по утрам ласковым голосом, некого теперь встречать вечером, не за кем ухаживать, кроме Пушистика. Он тоже скучает. Вот и сейчас подобрался ко мне, положил мордашку на коленку и жалобно смотрит в глаза, вопрошая: «Где он?». Я и сама хотела бы это знать.
Глупо у нас все получилось. Глупо и обидно. Ты не стал слушать, я – объяснять. Может, ты тоже переживаешь? И у обоих из нас не хватает силы переступить через свою гордость, чтобы набрать знакомый до боли номер и тихо-тихо шепнуть в трубку: «Привет». А, может, все мои мысли – иллюзия. В состоянии полуотчаяния я, таким образом, пытаюсь помочь себе.
Второй месяц пошел. Мы расстались первого сентября. Было очень тепло, два часа дня. Ты выдернул меня из-за рабочего места… Стоп! Не хочу, не хочу об этом думать, не хочу слез, не хочу никого. Снова телефон. Да что же ты трещишь сегодня без конца?! Где эта трубка? Подруга. Не хочу! Она пытается вывести меня из этого транса любым способом. Мы часто гуляем, говорим на отвлеченные темы, выпиваем кофе и расходимся. Но… наступает вечер, и я остаюсь одна. И чтобы не плакать, поскорее укладываю себя в постель. Что с тобой? Каждые две минуты спрашивает внутренний голос. Вот именно, что со мной? Возьми телефон, набери его номер, успокойся, наконец! Мне будет легче, даже если он нагрубит. Набери!!! Что с тобой? Что с тобой? Что с тобой? Все, хватит. Так-так, где же ты? Гудки. Сердце вот-вот выскочит, тела я уже не чувствую. Один гудок, три, пять... Боже, ну ответь же мне!
«Привет». Тихий-тихий, едва уловимый голос на другом конце провода. «Можно, я приеду к тебе?» Мольба, надежда, тоска – в звуках отразилась гамма собственных чувств. Как же мне хочется закричать: «Конечно!!! Приезжай скорее, ты так нужен мне!!!», но душащие слезы, внезапно перекрывшие доступ кислорода, позволили вымолвить только больное и измученное «Да».