Посмотри мне в глаза

Посмотри мне в глаза. Я вижу в них ту самую рыжую осень, ту самую золотую, щедрую осень, которая сочна и спела, нет в ней засушливости и жажды. В этой осени не пахнет ранним утром из окна открытого настежь торфом, горящим в испепеляющей духоте… Твои глаза напоминают мне ту самую осень, которая была когда-то давно, когда шли проливные дожди, когда невыносимо горела калина на почти голом кусте, горела так отчаянно, потому что знала, что завтра с утра ударит мороз, и она навсегда застынет во льду, как капля крови внутри граненого хрусталя…
Но почему я все чаще вспоминаю тот октябрь, когда не было большего удовольствия, как встать утром рано, распахнуть окно, и, устроившись на влажном подоконнике пить крепкий кофе, и курить. Может потому, что мне невыносимо хочется курить, но не то уже, не то… Теперь даже в моем курении не будет того великого смысла бытия, а будет только тень, жалкая попытка вернуть хоть немного себя былого.
Но я не могу, потому что прошлое никогда не возвращается, и нет смысла его возвращать, потому что оно никогда не станет настоящим. Впереди ждет только будущее, пугающее нарастающим темпом жизни, пестрой сменой событий, непредсказуемостью, да и просто самим фонетическим строем слова «будущееееееее». Ой как страшно. И мне хочется в свое уютное прошлое, но в какой именно отрезок, я никак не могу решить – то ли во все тот же октябрь, то ли во вчерашний день, когда первый на свете мужчина не солгал мне, объясняясь в любви: только словам сына я могу верить теперь, только он со всей наивностью своего возраста, крепко обвив мою шею, мог сказать «я тебя люблю» так, что я поверила.
Есть еще один короткий временной отрезок, который мне хотелось бы посетить, хотя бы ненадолго. Этот тот самый день одиннадцать лет назад, когда я случайно приоткрыла дверь, в которую не стоило заглядывать. Я бы сейчас ударила бы по той руке, потому что заглядывать не надо было, я поняла только сейчас, а все события, последовавшие тогда как и положено в череде непрерывной цепочки, конечно же повлекли за собой все прочие фатальные шаги. А шагала я тогда широко и много… Вот бы сейчас ударить себя по той руке, да так, чтобы она больше не тянулась.
Сейчас иначе, я уже перешла на бег. Мне ведь уже за тридцать, но я говорю про себя мне всего за тридцать. В таком возрасте начинаешь следить не за прыщами на лице, а за состоянием организма в целом. Впрочем, что такое прыщи, я забыла уже давно. Я завела себе собаку, бегаю по вечерам, качаю пресс, вешу меньше, чем в двадцать лет, научилась быть красивой… И главное, я обрела внутреннюю гармонию. Но отчего же каждую осень мне хочется, чтобы он позвонил. И я снова бью себя по рукам, и радуюсь, что моя память давно спит с другим, и ей не до меня – я никогда не вспомню ни адреса, ни номера телефона сама. Да и наверно в потоке лиц на улице не узнаю уже: ведь он не ездит по тем же улицам, что и я, не ходит по тем же магазинам, да и живет уже в другом городе. Вернее, я живу.
И я поняла, что подвигает меня рожать детей: с каждым разом на свете становится больше еще одним человеком, искренне любящим меня. И потому что с каждым ребенком я отдаляюсь от своего прошлого, от того самого, которое как трясина пытатется ухватить. Но мне давно известны все кочки, о болоте я помню только один факт, что на нем растут клюква и брусника.
И сейчас, пока ты читаешь эти слова, они становятся тоже прошлым, и мне в нем тоже уже нет места,  да я в нем уже и не нуждаюсь – мне уже пора туда, в будущее.  И что самое приятное, меня наконец-то там ждут, и там никуда без меня и никак.
03.11.10.