Сурия

СУРИЯ
Бат-Шева Краус               
Сурия сидела в кресле-качалке и кормила грудью ребенка, появления которого ждала в течение пятнадцати лет. Среди ее черных, как воронье крыло, волос поблескивали отдельные серебряные нити, добавлявшие ей прелести. Наслаждаясь чудесным переживанием, она сказала самой себе: «Этого момента я ждала с тех пор, как познакомилась с Амиром». Краешком глаза она заметила Сограва, опирающегося на косяк двери и подглядывающего за ней и ребенком. Когда она подняла голову, он поспешно скрылся.

«Кто знает,  - думала она про себя, - как Сограв поведет себя теперь, когда ребенок уже появился; его чувства, страх потерять любовь Амира, а также и ее, не составляют тайны. Ведь такое соперничество возникает в любом доме, когда рождается второй ребенок, тем более в нашем, после всего, что случилось».

*
Когда Сурия увидела Сограва впервые, она не могла разобраться в своих ощущениях  из-за сильного волнения, охватившего ее. После всей ее тоски он выглядел в точности, как ребенок ее мечтаний, но взгляд его был отстраненным, испуганным, паническим и готовым к любому несчастью, которое даже еще не пришло. Она хотела обхватить его руками, но чувствовала, что он может отпрянуть. Сзади него стоял Амир, и его лицо выражало предостережение. Она бросилась навстречу мужу, обняла и вытерла слезы. Прошел всего месяц, а ей казалось, что она не видела Амира, по крайней мере, год.
- Пойдем, я покажу тебе комнату, которую приготовила для тебя, - сказала Сурия.
Сограв послушно последовал за ней. Комната понравилась бы любому мальчику - она оборудовала ее, скрупулезно обдумывая каждую мелочь. Широкая и мягкая кровать, сверкающие белизной простыни, персональный компьютер, телевизор и сверх всего громадная корзина, заполненная разнообразными книгами, которые, по ее мнению, могли заинтересовать его. Сограв остановился на пороге, придя в замешательство от комнаты и от Сурии.
«Наберись терпения, - сказала она себе. – Он не видел подобной комнаты никогда в своей жизни и еще не привык к мысли, что у него есть настоящий дом и что здесь никто не задумает против него ничего плохого, что это надежное место».
Амир и Сурия переглянулись. После пятнадцати лет совместной жизни она научилась угадывать его мысли. «Он, конечно, думает, какой прекрасной матерью я стала бы, если бы мне не изменила моя матка».

Малыш закончил есть. Сурии показалось, что он урчит от удовольствия.
«Обещаю тебе, что ты никогда не почувствуешь себя униженным, как я чувствовала себя у своего отца», - подумала она про себя.

*
Генерал, как все называли его, вел себя в семье в точности, как имел обыкновение вести себя в ней до того, как они поспешно покинули свою страну. В Афганистане никто не обжаловал решения главы семьи. Так же и здесь, в Америке, новой, свободной стране, ничто не изменилось в его доме. Покорная жена поддерживала его авторитет даже ценой страданий своей дочери Сурии, которая не могла смириться с диктатурой отца.
Обычно он на каждом шагу делал ей замечания и не уставал напоминать о своем уважаемом положении в стране, а также подчеркивать, что, с его точки зрения, ничего ровным счетом не изменилось и, несмотря на эмиграцию, все их обычаи и образ жизни остались прежними.
Так случилось, что Сурия, которая не могла терпеть его педантичность, пала жертвой шалостей юности с американцем, проповедовавшим «свободу» и склонившим ее к запретным отношениям. Всю свою взрослую жизнь Сурия раскаивалась в этой ошибке, которая была актом протеста против отца и вынудила ее в дальнейшем вести себя скромно и покорно.
По прошествии лет, в течение которых ни один мужчина не постучался в дверь генерала, чтобы просить руки его дочери, Сурия поняла, что цена, которую ей придется заплатить за ошибку юности, будет очень высокой: «До каких пор все ‘друзья’ семьи будут перешептываться за моей спиной?» И несмотря на все эти мысли, ее гнев против отца не утихал, и она именно в нем видела причину своего поступка.
Она рада была начать работу в качестве учительницы английской литературы. Там, в школе, она могла позволить себе чувствовать, что находится в Америке, в противоположность своему дому, где царил афганский образ жизни и где, по мере  возможности, она старалась вести себя в соответствии с ожиданиями отца, со всею скромностью и покорностью.

*
У Сурии были бархатные, черные, как уголь, глаза, широкие черные брови, которые почти сходились посередине лба, как нарядные крылья птицы в полете. Нос, изогнутый с благородством принцессы со старинной монеты. Глаза затенялись ресницами, вызывающими ассоциации с веером. В точности над левой скулой у нее была родинка в форме полумесяца. Все это не укрылось от глаз Амира, когда их глаза встретились в первый раз на короткое мгновение и тотчас были в смущении опущены.
Сурия заметила, что молодой человек слушает в пол-уха, а главное – не может отвести от нее глаз. В ее голове быстро промелькнула мысль: «Ни коим образом не выдать своей заинтересованности. Если отец хоть на минуту заподозрит, что я заинтересовалась юношей, у меня не останется никакого шанса узнать его поближе». Ночью, лежа в постели, она с улыбкой размышляла о нем. «Я должна продумать свои действия с осторожностью. Может быть, все-таки есть надежда». Ведь она слышала, как отец рассказывал матери о неожиданной встрече с их земляками. Тот факт, что и они уехали из Афганистана, работает ей на пользу. Она должна дать времени сделать свое дело, а отцу - уважение, которое так важно для него.
В следующий раз она увидела Амира, когда приводила в порядок полки. Он подошел к их семейному лотку с книгами и, смущенный, вступил с ней в беседу, а она колебалась в нерешительности, опасаясь прихода матери или, что еще хуже, - отца. Все-таки она ответила ему, как положено, тем более, что была заинтересована в нем, а также хотела показать себя в его глазах умной и образованной девушкой, какой и была в действительности.
Когда генерал через какое-то время заметил взгляды молодых людей, он разъяснил Амиру, что, даже если они в эмиграции, афганские обычаи – единственный правильный путь и что он будет максимально строго следить за связями своей дочери. Амир, который на этой стадии уже не был способен думать о чем-нибудь, кроме Сурии, решил ответить на толстый намек, несмотря на то, что знал и видел, как ведут себя американские парни, ухаживая за девушками, и попросил своего отца, бывшего к тому времени уже тяжело больным, обратиться к генералу в соответствии с традицией и просить для него руки дочери.
Сурия с большой опаской честно рассказала Амиру историю приключения, происшедшего с ней в юности. Среди прочего она боялась, что он узнает об этом от кого-нибудь другого. Амир, который носил в душе свою ужасную тайну, не чувствовал себя вправе упрекать ее за легкомыслие юности.
Сразу же, как только они, счастливые, поженились  в соответствии с традиционными правилами церемонии, Сурия начала ухаживать за его больным отцом и всем сердцем приняла его. Его душа была спокойна, хотя он знал, что дни его сочтены. Сурия, которая была очень преданна ему, иногда даже давала ему украдкой его любимую сигарету.

*
Амир и Сурия подумывали о расширении семьи, счастливые и ожидающие своего ребенка. Однако время шло, а Сурия каждый месяц заново приходила в подавленное состояние. Подбадривания ее матери не улучшали настроения супругов, и они решили обратиться к врачу. После длинной череды проверок врач по результатам анализов не нашел медицинской причины того, что Сурия не может забеременеть, и предложил  подумать об искусственном оплодотворении. Несчастье, разочарование и даже гнев были ее участью. Амир, старавшийся ободрить ее, лишь усиливал чувство вины, которое она испытывала. В конце концов она согласилась последовать совету доктора. Сурия понимала, что для достижения цели потребуется время, но несмотря на это каждый раз, когда не оправдывались ожидания, ее снова охватывало и поселялось в ее сердце отчаяние.

Они лежали друг возле друга, каждый со своими горестями и одиночеством, и между ними возникала отчужденность. Сурия чувствовала, как между ними вырастает стена холода. «Что со мной будет, если он разлюбит меня? Каждый мужчина хочет иметь детей, а афганец особенно. Что со мной будет? Какие ужасные мысли приходят мне в голову! Я всегда была так уверена в его любви».
Эти размышления прервал телефонный звонок. Амир был сильно взволнован разговором и объяснил ей, что должен на короткое время уехать в Афганистан, чтобы выполнить свой старый долг. Сурия поддержала его, не выдав даже намеком свои страхи и опасения.

*
Шло время, а она не получала от него никаких вестей, и ужасная мысль, не нашел ли он в своей стране молодую женщину, которая с радостью родит ему сына, чего он страстно желает, неотвязно крутилась в ее голове.
И на работе, которая была ею столь любима, ей было трудно сосредоточиться, и она не решалась никому рассказать, поделиться с кем-то своим горем. Она не рассказывала ничего даже матери, боясь, как бы не узнал отец.
Когда, наконец, зазвонил телефон, она сказала себе: «Что бы он ни сказал тебе, ты не покажешь вида, что происходит с тобой». Она села в ожидании горькой новости. Во время трансатлантической беседы Амир рассказал ей, что с ним случилось в детстве, о предательстве  с его стороны лучшего и верного друга, об угрызениях совести, мучивших его, и о том, что никого никогда не посвящал в свою тайну. О тяжелых событиях, которые произошли, когда он вернулся в Афганистан, и о сенсационных открытиях, обнаружившихся во время этого его визита.
Душа Сурии словно воспарила во время его рассказа. Две мысли промелькнули в ее голове: «Он не оставил меня и не изменил мне», - громко стучало ее сердце. Другая мысль: «Как он мог носить в себе ужасную вину все эти годы, почему не решился рассказать мне, через что ему пришлось пройти? Как между нами могла стоять эта тяжелая тайна?»
- Безусловно, ты должен привезти мальчика с собой, - сказала она искренно, - он ведь сын твоего друга…

*
- Нет никакой причины для волнения, госпожа, Вы абсолютно здоровы. Все боли, на которые Вы жаловались, пройдут окончательно через семь месяцев, когда родится ребенок.
Сурия не могла произнести ни звука, потеряла дар речи. Выйдя из кабинета доктора, она села на первый же попавшийся свободный стул и сказала про себя: «Неужели это возможно? После всех этих долгих лет ожидания? Ведь мы уже давно потеряли надежду, что у нас будет наш малыш. Я даже не поделилась с Амиром беспокойством по поводу моего здоровья - он ведь так озабочен проблемами привыкания к нам Сограва и тем, чтобы вселить в него веру в нас, что я не хотела взваливать на него дополнительные беды. Не могу поверить, не могу.
Амир подпрыгнет от радости, его давняя мечта вот-вот осуществится, но как отреагирует Сограв? Наверняка, он снова уйдет в себя и опять будет переживать, что его передадут в дом сирот и оставят там, или станет ревновать к нашему ребенку из боязни соперничества. Как сложатся отношения между ними, когда они вырастут? Сможет ли Сограв когда-нибудь почувствовать себя членом нашей семьи и даже ответственным за младшего брата? Не усилится ли его разочарованность и опасения из-за болезненного прошлого, результаты чего станут необратимыми?»
Сурия помнила тот трудный период, когда Сограв отказывался мыться. Уже в первый вечер его появления в доме она предложила ему мягкие полотенца и сказала, что ему стоило бы помыться перед сном. «Я помоюсь утром», - сказал он шепотом. Сурия не придала этому никакого значения и не поняла, что здесь будет гнездиться очаг для конфликтов и постоянного напряжения. Утром душ был случайно отложен и то же самое на следующий день. Сурия не знала, что Сограв думает и тоскует по далеким счастливым дням, когда его мыла мама. Ей ничего не было известно и о продолжительных ваннах, которые он принимал, находясь с Амиром в отеле, когда хотел покончить с собой и перерезал себе в воде вены после того, как услышал от Амира, что, возможно, ему придется короткое время пожить в приюте. Из своего жизненного опыта он вывел, что самый лучший приют – это самая страшная вещь в мире. Сурия не знала обо всех этих страхах, и ей казалось, будто демонстрация против умывания направлена лично против нее. Вместе с тем, она помнила жесткое отношение к ней отца и говорила себе: «Самое последнее, чего я хотела бы в своей жизни – это быть похожей на отца и использовать методы его воспитания». В один из дней Сограв объявил: «Я иду в душ». Глаза Сурии засветились. «Наконец-то», – радостно подумала она. Вода текла, а Сурия хлопотала на кухне, приготавливая ужин. Сограв вышел из ванной, выражая всем видом ожидание оценки своих действий. 
- Молодец, Сограв.
Вскоре Сурия зашла в ванную чтобы убрать там, и когда собрала полотенца, заметила, что они совершенно сухие. «Мало того, что не помылся, но я еще приучаю его ко лжи, – прошептала она про себя с горечью. – Что же мне делать?»

Был жаркий день. Жаркий и влажный. Ни у кого в этот день не было желания трудиться слишком много. Сограв сказал, что хочет выйти во двор. У нее не было сил даже спросить его, зачем в такой день выходить. На улице Сограв встретил мальчика из соседнего дома.
- Я слыхал, - сказал тот задиристо, - что ты отлично стреляешь по мишени. Ты готов соревноваться со мной?
- Почему бы и нет? – услышал он в ответ.
Вдвоем они начали состязаться в стрельбе по мишеням. Сограв, несмотря на то, что в течение долгого времени не тренировался, с легкостью одолел противника. Уголком глаза он заметил в окне хорошенькую девочку, наблюдающую за ними. Наверное, сестра его противника.
- На сегодня хватит, - сказал тот, с трудом пытаясь скрыть обиду. – Меня зовут Джо, а тебя?
- А меня Сограв, встретимся в другой раз.

Сурия удивилась, услышав звук текущей воды в душе. Ей показалось также, что она слышит, как Сограв напевает детскую афганскую песенку.
- Неужели у меня галлюцинации в такую жару?
С того дня, даже если Сурия не обнаруживала явных признаков сближения, она замечала иногда легкую улыбку и проявление теплого отношения с его стороны.

*
Ребенок начал гулить и смеяться. Она прижимала его к груди и думала: «Кто кого греет? Разве я не ждала этих минут всю свою жизнь? Как я смогу выйти на работу и передать его в руки чужой няне? Директор школы уже намекал, что ученики скучают обо мне. Он знает, что я очень люблю преподавание, но как я смогу оставить это создание и отсутствовать дома по несколько часов в день? - Она с улыбкой вспомнила, как боролась со своим отцом, когда он объяснял ей, что следует изучать юриспруденцию, чтобы она смогла, когда придет срок, получить министерскую должность по возвращении на родину, в Афганистан. - Работа для меня важна, но еще важнее, чтобы я пока оставалась дома, и ради Сограва тоже».
В те дни родители зачастили к ним. Мать, улыбаясь, говорила ей:
- Твой отец влюбился в малыша и каждый день спрашивает меня, когда мы уже пойдем посмотреть на нашего принца.
- Да, - подтвердил отец, - и я также чувствую, что от кого-то здесь исходит приятный запах чистоты…

*
Семья сидела за ужином. Все как будто бы проходило тихо и спокойно. Вдруг заговорил Амир:
- Помните, в прошлом году мы ездили в парк в Парамаунте и запускали там воздушных змеев? Завтра первый день весны. Как думаете, может, нам снова отпраздновать этот день?
- С малышом? – спросила Сурия.
- Да, почему бы и нет. Может быть, когда наступит такой день и он вырастет, он тоже сумеет запустить воздушного змея.
Сограв не отреагировал, но было заметно, что разговор ему интересен.
На следующий день утром, когда все уже было готово, малыш расплакался, требуя положенной ему еды. Кормление грудью продолжалось обычное время, и Амир с Согравом начали поглядывать на часы и переминаться с ноги на ногу.
- Мы опоздаем! - крикнул Амир жене.
- Что поделаешь? Именно сегодня он проснулся с таким большим аппетитом, - улыбнулась Сурия.
Стоял ясный, солнечный день. Небо голубое, трава все еще влажная. Парк заполняли афганцы, празднующие начало их года. Люди поздравляли Сурию и Амира, заглядывали в коляску, чтобы увидеть малыша, который так задержался с приходом в этот мир. На Сограва не смотрел никто.
 Когда они поняли, что опоздали участвовать в состязании воздушных змеев, они подняли глаза к небу. На легком ветерке спокойно колыхались воздушные змеи, синие и зеленые, красные и желтые, как будто все время, что есть в мире, - их время. «Хотя бы посмотрим на сражение», - подумал Амир.
Когда детская коляска начала скользить по склону, единственным, кто заметил это краешком глаза, был Сограв. Мгновение замешательства, и вслед за ним сумасшедшая гонка за коляской, стремительно катящейся в направлении озера. Когда Амир и Сурия заметили это, они застыли на месте с разинутыми ртами и содрогающимися сердцами. Сограв настиг коляску и, карабкаясь на вершину холма, помахал им свободной рукой, смущенно улыбаясь и пыхтя, и сказал:
- В конце концов я мчался за коляской, вместо того чтобы бежать за змеем.