Не укради

    Эту историю я вспомнил, прослушав один репортаж на ЦТ. Корреспондент натурально волновался, рассказывая телезрителям о том, что в нашей стране резко возросли примеры самосудов над чиновниками разных мастей и рангов. Мол, с каждым годом их количество только увеличивается.
Чего он паникует? Так было и будет всегда, пока перед законом не равны не все. И у нас не всегда успевают до милиции добежать. Часто на месте, под горячую руку суд вершат.
А помнятся времена, когда один участковый по фамилии Журавлёв шпану огромного района в кулаке держал. Сам сажал, сам встречал, сам «реабилитировал». И ни у кого в голове мысли не возникало, что дядю Мишу можно ослушаться или, не дай Бог, проучить.
Дядя Миша – ЗАКОН! Он разведчик и Герой! Появится бывало среди шпаны вокзальной среди ночи один, (когда нам море по колено) и всё … стоим, глазами землю царапаем. Как перед батькой, сопим в трубочку. Не вякнешь лишний раз, потому, как дядя Миша авторитет! Уважали его и мы, и родители наши. Честный был милиционер, справедливый. Сколько нашего брата от «решётки» да «колючки» уберёг. И поговорит по душам, и подзатыльник отвесит, если совсем «без мозгов», но не отмахнётся, все попытки использует. К каждому подход имел персональный. Целое поколение в жизнь выпустил, в настоящую, где своими руками и без «подляны».
         
 … «Мы здесь хозяева!  Чужие тут не ходят!  А кто ходит, тот нам плотит!». Так вдохновляли друг друга Лёха и Санёк, два приятеля из одного района. Считай соседи, дома друг против друга, через сквер и детскую площадку. Парни не парни, мужики не мужики – недоросли и круглые балбесы (сейчас сами так говорят).
Когда по причине нежелания учиться и трудиться и бесполезности призывов к совести, на них махнули рукой родители, учителя и наставники, тем самым освободив от каких бы то ни было обязанностей, друзей с головой «накрыла» свобода. То ли сами сообразили, то ли надоумил кто, только решили наши умники «прокатить» этот участок жизни «на халяву». Растянуть его до необозримого … Пока тянется.
    А началось всё в смутные девяностые, когда страна сошла с ума. В припадке безумной ярости так рванула по живому, что посыпалось Великое и Нерушимое, как песочек сквозь растопыренные пальцы. А надо было лопаткой и назад в «песочницу» и покараулить, пока народ очухается и протрезвеет от «свобод» и «палёнки».
А ещё лучше, если бы по трезвому, сообща обсудили. Мудрецов пригласили бы со всего света, отцов святых во главе, и людей, много людей. Чтобы без прогулов и уважительных причин. Тогда, глядишь, и обошлось бы без традиционного «весь мир насильем мы разрушим до основания, а потом …». Глядишь, и вкатили бы в эту самую «демоНкратию» на русской тройке в голове крёстного хода. Увы, у нас оказывается свой особый путь! Почему всегда «до основанья»?  Откуда столько уверенности? Мы же старались: строили, создавали, воздвигали … верили, наконец!
    Лёха и Санёк из тех, кого к потерянному поколению отнесли. Мол, потеряли, чего уж там, не до них, у нас новое подрастает. С ними надо что-то решать, разбегутся ведь кто куда.
Росли пацаны сами по себе, как полынь у дороги. По законам улицы. Драки, разборки, грабежи «по лёгкому». Когда пьяного обчистят, когда салагу в подворотне прижмут, чужих «потрошили» безжалостно. Где, что плохо лежит, тоже мимо не проходили.
Работа? Ну, какая работа? Разгрузить, посторожить, отнести, принести. «Такие копейки, а унижений, нам западло!»» - отрезали друзья. Начали подворовывать, шпану (мелочь пузатую) приручали, тоже доход.
Район стонал от друзей-товарищей.
А когда после «отсидки» вернулись, то совсем с катушек слетели. И статейка-то так себе, коридорная статейка, зато гонору вывезли, картинок мудрёных на запястьях и прочих частях тела, вроде авторитетный сиделец заглянул могилки родительские проведать и попрощаться с домом родным на навеки вечные. Знаем мы таких переростков - для парней староваты, до мужиков не дотянули. Застряли в узком месте переходного периода, будто в горлышке бутылочном. Через этот проход в демоНкратию не протиснуться, однозначно. Да и кто их там ждал? Больно много желающих до хорошей жизни – всем не угодить! 
Горлышко поуже, сторожа построже, затыкать почаще и на подольше. С этой стороны, где Лёха с Саньком застряли, и делить-то вроде нечего. Кто порезвей был, тому это «хорошо» и досталось, а остальные там трепыхаются, где его быть не должно по определению.
    К водочке «травка», потом в вену всякую всячину давай пихать. «За похмельем ломка … чернота и паника». 
Вышли друзья на «большую дорогу», на дозу денег больше и больше требуется.
    «А стыд, совесть»? - не до того. Дачи пошли шерстить, картошку с полей таскать, стариков у сберкасс в дни пенсий караулить.
    «Где милиция»? – не ко мне вопрос.
Старушку на днях пришлось толкнуть на палисадник. Раскудахталась за своих кроликов. Боевая бабуля попалась, чуть не огрела Лёху по горбушке лопатой. Да не тут-то было, летела метра три по воздуху. Умора с ней. Правда, когда Лёха обернулся, показалось ему, что тяжело бабуле. Лежала она как-то неловко, будто куча тряпок на заборе.
    В это самое время вернулся в родные края Генка - маму проведать, с роднёй повидаться. Генку и на зонах уважали, и на воле прислушивались. Его Север, как в песне поётся- «а я милого узнаю по походке» - так и Гену узнавал. К тому времени, как этой истории приключиться около сорока ему было. Знаю Генку всю жизнь, в одно время росли, оба вокзальские. Он меня постарше года на четыре будет.
Года он не считал, путался в них, и они к нему шибко не вязались. Есть люди, к которым время без всякого интереса. Ходки три на нём, если не больше, и всё по драке. Как начал с «хулиганки», лет с четырнадцати, так до конца и остался верен своей статье.
    Среднего роста, лёгкий, кривоногий, необыкновенно приветливый и дружелюбный, юморной. От Генкиной отваги и широты душевной девчата головы теряли, таяли, как пломбир на солнцепёке.
Работы не боялся, наоборот, уважал тяжёлую работу. В свободное от «исполнения наказаний» время, бессменный бугор у грузчиков на ХПП (Хлебоприёмное предприятие). С кулями, будто с мячами футбольными, управлялся. С зерном мешочки по пятьдесят кг. выходили и поболи. А за смену вагон, а то и два загрузить надо.
    Как это у него получалось? Со стороны посмотреть - в чём казалось душа держится? Обманчивая внешность у Генки. Мы это знали, поэтому старались не нарываться, не доводить до греха. А если случался какой конфликт среди своих, всеми силами пытались примирить стороны, не допустить до «братоубийства». Конечно, это касалось только своих. Что касается чужаков, тут уж не обессудьте, такое «кино» бежали наперегонки посмотреть. «Мастер класс!», сейчас называется.
    У настоящих уличных бойцов рука должна быть лёгкой, без напряжения и груза. У Генки они вообще невесомыми казались, как крылья у сокола. И сам он на сокола походит, толкни и улетит на небо.
Наливался  свинцом кулак в момент удара и отдельные части тела, если в какой-то из них понадобилась бычья сила. И металась эта бешенная Генкина силушка от ног к рукам, от плеча к груди, от кулака к кулаку.
Разные у нас мастера были «красиво» подраться, но до Генки им как до Луны.
В боксёрскую секцию несколько раз принимали и каждый раз до первого спарринга. Тренера провожали до порога и вежливо давали пинка под зад. Вздыхали с сожалением: «По всему видать над этим пацаном потрудился Создатель, его учить только портить».
И зона, и публика блатная к Генке без претензий. Каким уходил, таким и возвращался – с юмором и мухи не обидит.
      
    Столько лет минуло - а встретились - он такой же балагур и душа нараспашку. Эх, обманчивая внешность у Генки. Сколько лет знакомы, а я никак не привыкну, что с двойным дном его натура. Под второе лучше не заглядывать.
Так вот, вернулся Гена из тайги родимой, где золотишко намывал, корешки собирал, шкурки ценные добывал и … лес валил, не без этого.
Бабуля, та, что на палисаднике повисла, Генкиной мамой оказалась. К его приезду она только-только вставать приноровилась, с костыльком. Слава Богу, не перелом! Вывих и растяжение голеностопа, ещё ушибы от падения на штакетник.
Расстроился Гена. Мама женщина мудрая, добрая, в авторитете большом у сына. За что так-то с мамой? Мама человек святой!
    «Кто такие?» Пацаны местные доложили: «Дядя Гена, дикие они, совсем без башенные. Сколотили бригаду и прут по беспределу с бельмами на зенках. Есть у них авторитет «ряженный», залётный какой-то. В «Берлоге» тасуются – там у них что-то вроде офиса. «Танцор» кликуха у «ряженного»».
Вечерком Гена заглянул в «Берлогу». Заказал бутылку шампанского, подошёл к столику, где этот «авторитет» и трое его «гайдамаков» пивко потягивали, да пальцы топырили. Поинтересовался вежливо: «Лёху и Санька позарез надо?». В ответ обидные слова … Приглядеться бы «танцору» внимательней в тот вечер к незнакомому человеку, да дёрнуть что ест духу, куда глаза … без оглядки. Инстинкт подвёл, не сработал, а мерзкая привычка говорить через губу и подавно – не помощник. Судьба устала от танцора. Гена подмигнул Судьбе, и бутылка шампанского разлетелась вдребезги на тыквообразном черепе «танцора». Голова с хриплым хлюпом провалилась в жирное брюхо хозяина. Была голова – «хрясть» - и нет головы.
Аминь!
Троица вспорхнула было над кедровым полом «берлоги», но тут же скукожилась, распластавшись на пятачке у бара. Гена не повторялся. Три молниеносных движения и нет «опричников».
Как он отыскал Лёху и Санька, точно не скажу. Конечно, помогли старые связи. О том, что «пригрел» их у себя в зимовье, соседи узнали дня через три. «Пригрел» - это с натяжкой, хотя …
Приковал Гена маминых обидчиков к печке, нагишом. Печка в два обхвата, посреди кухни красуется. Ноги кожаными ремешками стянул. Лёхина левая к Санькиной правой, Санькина лева к Лёхиной правой. Обнимают бедолаги печку, а руки попарно старинными «браслетами» пристёгнуты. Картина по рассказам очевидцев не для слабонервных.
Печку Гена топил через день. А на дворе осень к зиме ближе. Морозно! За ночь выстывает зимовье. Сутки в тепле, сутки в холоде. Испытание!
Маму увёз к родне. Решил: «Не надо маме смотреть на голых придурков».
Корешей старинных пригласил для воспитательной работы. Кореша пацаны правильные. Урок о «понятиях», другой о Святом писании проводят. Доносили основательно и проникновенно.
Санька и Лёху освободили в пятницу, в конце трудовой недели. Одевать не стали. Прикрыли срамоту и пинка под зад. Ещё зелёнкой разукрасили с головы до ног. Правда лица не тронули, чтобы сомнений ни у кого не возникло, кто такие с голыми задницами средь бела дня по закоулкам скачут.
    Десять лет минуло с тех пор, как Генкин приговор вступил в силу.
«Танцор», с тех пор как в «Берлоге» с Геной пересёкся, так из больнички и не выходил. Голова у него сразу из плеч торчит - не вся - до верхней губы. Врачи говорят, хорошо «клювом» за грудину зацепился, а так бы из живота доставать пришлось. Не рассчитал Генка, переборщил. Пытались доктора вынуть голову наружу, куда там … мастер постарался.
Так и бегает «Танцор» по коридорам, теперь уж родной больнички, улыбается и каждому встречному объясняет: «Я не люблю шампанское из бутылки, пузырится, и в голову шибат». Надо было повнимательней пригляделся к тому дяде в оленьих унтах и лисьей шапке. Судьба! От неё и за печкой не спрятаться.
    Другие подросли, тоже хулиганят, но с оглядкой. Гена на Севере живёт, но у него сын подрос. На вид не такой хрупкий, скорей наоборот, крепко скроен парняга, и кулак у него потяжелей будет батькиного. Тут на днях колесо зиловское вместе с диском легонько так в кузов закинул, любо дорого посмотреть. Петрухой зовут парня, наше имя сибирское. И так по всей земле сибирской - подрастают сыновья, внуки, правнуки – не такие проворные, но с двойным дном, как у отцов и дедов. Внешность тоже, на первый взгляд, душа нараспашку и балагуры, мухи не обидят. И без печки в Сибири не обойтись. Она и обогреет, она и - верно - в воспитательных целях на первом месте.

    Поезд приближался к родному городку. Не всё в жизни Лёхи и Санька было так грустно и безнадёжно. Сейчас-то они научились улыбаться, полюбили жизнь. А в родной город возвращались с одной единственной целью - встретить дядю Гену и отблагодарить за тот урок. За то, что не переступил черту, что пощадил дураков, что не озверел, оставил надежду и дал шанс вернуться к людям.
На вид им было около тридцати пяти. Два крепких мужика со светлыми лицами и добрыми глазами. Живут они под Архангельском при монастыре. Работают от зари до зари, молятся, любят весь Белый Свет, живут по Законам Божьим и мечтают; Санёк о дочке (у него два сына), а Лёшка о сыне (у него две дочки).
    Татуировки извели в ту же осень. Ушли в тайгу, неделю жгли друг дружку раскалёнными головёшками, кромсали охотничьими ножами. Потом запрыгнули на товарняк и с разными оказиями добрались до северных широт. Проснулись как-то, а над ними монах склонился, улыбается. Сразу успокоились, тиски грудь отпустили, тепло на сердце сделалось, монаху в ответ заулыбались.
 «Вот и добрались»! - то ли сами, то ли монах молвил, то ли послышалось? «Трое услышали – значит, не послышалось»!

   … Это мне уже Борька рассказывал: «Умеет батька с людьми разговаривать, чтоб те зла на него не держали. Макаренко блин! Долго мы с ними общались. Считай, вся улица собралась поглядеть на бывших «фулиганов».
А они смеются, как будто эта история не про них. Когда к печке приблизились, замолчали, но справились быстро, только поинтересовались с усмешкой: «Не дымит?» …
И вроде те, а со стороны посмотришь, никакого сходства … Чистые они какие-то, светлые, что ли».