Зов кентавра или розовый мальчик на белом коне

                маленькая романтическая повесть


                «Все зло происходит от двух причин –
                от женщины и от лошади…»
                Магомет

1
Он показался в просвете рощи так же внезапно, как минуту назад подал голос.
Преследователи замерли . Издалека его можно было принять за розового мальчика, оседлавшего белого пони, но теперь, вблизи, все ясно видели стройный торс юноши, неожиданно переходящий в тело лошади, длинные мускулистые руки, пепельный пляшущий хвост – такой же пепельный, как и грива волос на мальчишеской голове… 
Он вновь пронзительно крикнул, прыгнул в сторону и исчез раньше, чем люди вскинули винтовки, а его звонкий смех еще долго прыгал далеко в роще…

  2
В ту ночь Гард вернулся поздно, ворвался ошалелый, весь в степной пыли, пропахший дымом коротких  привалов. Нике долго ждала его, и только что легла. Она еще не заснула, но дрема уже успела сковать тело, и шумное появление Гарда: его возбужденное лицо, резкие жесты…  не радовало – раздражало.
- Ни – ке! Ни – ке! – кричал он, подхватывая ее на руки, – ты посмотри, какого красавца…
– Гард…– прошептала Нике, не открывая глаз.
–Ты все еще спишь, негодница! – гремел его голос. Слишком громкий голос…– Нике! Идем.… Нет, лучше я вынесу тебя на руках и покажу… покажу тебе его!
Гард ударом сапога распахнул дверь и шагнул на крыльцо. Ночной ветер ударил снизу, захлестнул волосы Нике и сорвал с нее остатки дремы. Нике вздрогнула, задохнувшись, вскинула голову и оцепенела. Внизу, под крыльцом, плясал мустанг-альбинос, ослепительно белый в ночных сумерках. Одно лассо приковало его к коновязи, другое опутало ноги.
– Ну, как тебе этот красавчик?- Гард кричал Нике прямо в ухо, перекрывая шум ветра,- нравится?
Глаза пленника встретились со взглядом Нике – и мустанг, до того яростно пытавшийся освободиться из пут, вдруг замер, будто обратился в статую белоснежного мрамора.
– Нравится?- настаивал сквозь ветер голос Гарда.
– Да…да!
Конь коротко ржанул, переступил и вновь замер, впившись глазами в Нике. Странное чувство  вдруг овладело ей: стыд и восторг одновременно переплелись в нем сверкающими  пляшущими лентами. Однажды она уже испытала это чувство.… Когда же? Ах, да... В ту ночь, когда впервые открылась перед Гардом. Как и теперь, тогда в ней боролись, сплетясь, два крайних желания: спрятаться, закрыться, и тут же – стать еще доступнее, еще обнаженней… Взор пленника обжигал, раздувшиеся ноздри жадно ловили тепло ее тела. Наконец это стало невыносимо, и Нике шепнула:
– Гард…мне холодно.… Унеси меня.

3
– Ты видел их? Говори! Видел?!
– Редко. Она никого не впускала в дом. Стреляла…- старик поежился, глубже залез в куртку и продолжал, - сначала понимал. Одна в лесу, женщина, понимал – боится.… Потом на коне ее увидел. Не скакала она, а будто играла…То гриву погладит, то припадет на шею… Да. Лет семь они жили здесь…
Мужчина в пыльном, рыжем плаще откинулся назад и что-то пробормотал.
– Что?- не понял старик.
– Дальше! Дальше!! – мужчина нетерпеливо наполнил стаканы содержимым фляжки. Старик пожал плечами.
– Лет семь, значит… Однажды  возле ее дома… Его увидел. Сперва подумал – мальчишка на жеребенке. Потом пригляделся – нет! - старик хлопнул по столу багровой ладонью. Стаканы прыгнули, но устояли.– И мальчишка, и жеребенок – все едино!..
Очкастый парень уронил пепел на рукав рубашки, аккуратно сдул его и сказал:
– Кентавр…
Старик покосился на него, выпил виски не спеша – маленькими, аппетитными глоточками – и только тогда ответил:
– Не знаю… но главное – я понимать перестал. Завернул как-то к ним из любопытства – черт меня дернул! - так она… - старик вдруг набычился и эаговорил странным сдавленным шепотом, - она меня чуть к воротам не пришила… А Он смеялся тогда…
Мужчина встал – его передернуло – и вышел из дома.
– Чего он так? - тем же шепотом спросил старик.
– Это его жена, - ответил парень. 
               
4
Когда Гард возвратил тело Нике теплому еще гнезду постели, спать ей уже не хотелось. Гард понял это по-своему и с восторгом обнял ее дрожащие бедра.
Позже, когда все кончилось, и мо-жно было спать, Нике вдруг спросила:
– Гард! Как ты назовешь его?
Заснувший уже было Гард вздрогнул, потом медленно, вялыми ладонями огладил ее теплые груди, и откинулся на спину.
– Назови ты…как хочешь…  Спи.
               
5
– Иди первым, если хочешь,- старик коротко выглянул из-за дерева, к которому привязал лошадей, и снова спрятался, - а я уж следом. Только повторюсь – она метко стреляет. Я как-то – черт меня дернул! – завернул к ним…
Не дослушав, Гард шагнул вперед. Он шел спокойно – не прячась и не пригибаясь, будто по своему ранчо. Переглянувшись, старик и очкарик невольно потянулись следом. Гард толкнул незапертые ворота, быстро и уверенно пересек двор и поднялся на крыльцо. Мгновение помедлив, резко ударил дверь прикладом.Она распахнулась сразу, будто ждала этого удара. Пригнувшись, Гард вошел в дом. Золотые пылинки, подхваченные сквозняком, заплясали в лучах ворвавшегося вместе с ним закатного солнца. Вбежавший следом старик выругался и со стуком опустил винтовку.
– Пусто, как в волчьем брюхе!
Гард, не целясь, выстрелил в забытую на полу старую шляпу. Та сме-шно прыгнула и перевернулась, как подбитая лягушка. Обойдя старика, а потом очкарика, Гард двинулся было наружу, но замер в распахнутом зеве двери.
На холме, над самым домом стоял розовый кентавр. Миг они смотрели друг на друга, потом мальчик прицелился. Выстрел скатился с холма. Пуля ударила в косяк, и в висок Гарду брызнул фонтан серых щепок. Встряхнув головой, он повернулся к остолбеневшим спутникам, взглянул на них устало и обреченно.
– Они объявили нам войну.
Кентавра на холме уже не было.
 
6
Нике еще долго не могла заснуть. Не открывая глаз, слушала она то песни ветра, то дыхание Гарда.
Мысленным взором медленно разворачивала она тропинку  своего детства. За спиной незримо стоял родной дом, впереди – открывались бесконечные серо-зеленые холмы, вылизанные летними ветрами. Тропинка взбегала на вершину одного из холмов и обрывалась прямо в небо.
На самом ее краю, на обрыве стоял конь – замершая, недвижная беломраморная статуэтка. Нике вновь была маленькой девочкой – не старше десяти. Плавно замедлив бег, она остановилась на тропинке в нескольких шагах от коня. Конь не видел ее, он смотрел в южную сторону неба. На плечо Нике легла тяжелая рука. «Не бойся, – услышала она голос отца,– это Альби.»  Тут же конь встрепенулся, прыгнул с обрыва вверх и расстаял в небе, сливаясь с белым табуном облаков…
Разбудил ее топот копыт. Сразу вспомнилось все: вернувшийся ночью Гард, гром его голоса, его объятия, и – мустанг, прекрасный пленник со странными, жгущими глазами.
Вскочив, Нике распахнула окно. В тесной коробке загона муж объезжал мустанга.
– Нике! – Гард поднял коня на дыбы,– ты придумала ему имя?
– Альби! – не то позвала, не то ответила Гарду Нике.
Конь обернулся на голос, прядая ушами.
– Альби…- повторила она ласково.
Мустанг вдруг рванул и, хрипя, кругами пошел по загону, до дрожи натягивая лассо.
– Гард!- испугалась Нике,- Альби!
Будто новый заряд бешенства взорвался в мустанге – он надрывно ржал, вскакивал на дыбы, едва не переворачиваясь.
– Уйди! Уйди, Нике-е! – крикнул Гард, судорожно цепляясь за пепельную гриву, – не волнуй его! Уйди-и-и!

7
Старик с воем влетел в дом и, шатаясь, застыл посреди комнаты.
– Что?! – закричал Гард, хватая винтовку.
Старик едва не упал – очкарик вовремя подхватил его. Сипло дыша, он простонал:
– Скорее…Он украл мою дочь…я видел, как Он гнал ее по реке…
На старческих, желтых дрожащих веках повисли слезы.

8
  Уезжая, Гард сказал Нике:
– Не подходи к дикарю близко. Он может тебя затоптать.

9
Девушка не заметила, как Он спустился к реке.
 Любуясь своим отражением в зеркале залива, она забыла об осторожности, и когда обернулась, все же услышав всплеск, было уже поздно.
 Взвизгнув, девушка рванулась было назад, к берегу, потом вперед, наткнулась на скрытую отмель, упала, вскочила вслед за фонтаном брызг и побежала вдоль по реке. Камни отмели ранили ей ноги, но девушка бежала все быстрее и, стараясь сохранить равновесие, высоко вскидывала руки, будто пыталась взлететь…
А Он, любуясь, легко гарцевал вслед и звонко смеялся, догоняя ее отражение, ловя на ладони поднятые бегом девушки брызги…
 
10
Альби вышел спокойно, щурясь на раннее солнце, встал посреди двора, повернул голову к Нике. Нике погладила его, заглянула в бездонные глаза: «Ты ведь будешь умницей, правда?» – и ловким прыжком вскочила на белую упругую спину. Мустанг ржанул и торжественно пошел по кругу.
Конь ликовал – так гордо, так пружинисто он переставлял ноги, неся легкую фигурку Нике так бережно, как носят только самое бесценное…
Нике тоже ликовала, опьяненная скорой победой над дикарем – ерошила его гриву, смеялась звонко и счастливо. Альби чуть ускорил шаг, перешел на легкую рысь…
Щелчком кнута выстрелил голос Гарда:
– Как ты посмела?
Альби резко встал и замер, обернувшись на голос.
– Нике! Прыгай! Скорее, пока он стоит…
– Зачем?- засмеялась Нике, - смотри, какой он послушный!
Гарда словно ударили по лицу. Побледнев и вытаращив страшные глаза, он шагнул к жене:
– Ни-и-ке! А ну, прыгай!
Альби вдруг угрожающе заржал, дробно ударил передними ногами в землю, и пошел на Гарда. Гард невольно отступил и выхватил хлыст.
– На –а-зад, дъявол!
Нике легко скользнула на землю.
– Гард! Не бей его! Гард, не надо! Не смей.
Она встала перед мужем и раскинула руки, пытаясь заслонить мустанга. Челка ее рассыпалась по лбу, серые глаза смотрели исподлобья. Из-за ее плеча прицелились глаза мустанга.
– Как хочешь,– Гард отшвырнул хлыст и, взойдя на крыльцо, яростно хлопнул дверью.   
               
11
– Догоните его.…Спасите! Спасите ее! – кричал старик, цепляясь за коновязь, когда Гард и очкарик уже рванули поводья.
– Люди! Если вы есть, спасите ее от зверя!
В сердца влетел ветер погони, их гулкие удары смешались с дробью подков, а в ушах все еще звенело:
– Спасите ее-е!
   
12
Конь стоял, подавшись вперед – навстречу скрипнувшей двери. Нике вошла тихо-тихо и замерла у порога.
– Альби, – шепнула она, – здравствуй!
Мустанг не шевелился.
Нике вновь показалось, что перед ней ожившая статуя.
Словно белое облако тумана окутало ее. Ноги отказывались слушаться, но она через силу сделала несколько шагов, подняла руку, пре-возмогая поле тумана, и коснулась вскрыленных ноздрей Альби. Конь вздохнул – и струи теплого воздуха ударили ей в ладонь.
Теряясь в смутном желании, Нике сделала еще шаг, прижалась к белоснежной щеке мустанга и обняла его голову. Конь не шевелился. Только шумное, глубокое дыхание и дрожь, пробегающая от холки по всему телу, выдавали его волнение. У Нике сладко заныли ноги. Они стояли так долго-долго, и нежность окутала их тела, околдовала, скрыла от всего огромного, ставшего для них вдруг таким чуждым, окружающего мира…

13
На песке четко вырисовывались следы босых ног и лошадиных копыт. И те, и другие уходили в воду. Не сговариваясь, Гард и очкарик пустили своих коней по реке. Взрывы
брызг разлетались вокруг, вода тугими каплями сползала по пыльным сапогам всадников. Река становилась все глубже. Наконец кони фыркнули и поплыли.
– Здесь Он ее настиг.
Очкарик только кивнул в ответ.
– Ищи место, где Он вышел из реки.
Всадники разминулись, вышли на разные берега и поскакали, вглядываясь в песчаные отмели по обе стороны реки.
 
14
– Альби…– шептала Нике.– милый мой Альби…
Глаза мустанга стали еще глубже. Взгляд Нике скользнул по его телу вниз – и женщина поняла все.
Как завороженная, смотрела она на разгадку таинственных взглядов, непонятных волнений, что с первого мгновения наполняли их встречи. У Нике закружилась голова. Чтобы не упасть, она обняла шею Альби, утопив лицо в его густой пепельной гриве.
Конь терпеливо ждал.
Страх, стыд, смятение переполнили грудь Нике и бурлили в ней, пока время (минута?, час?) не отбросило все, кроме страстного, непреодолимого желания…
Она подняла глаза. Альби ждал.
– Хорошо, – прошептала Нике и крепко зажмурилась, чтобы не выпустить слезы, – сейчас…
Конь понял, что победил. Он легким дыханием коснулся ее шеи и утопил губы в вырезе  рубашки. Тугая струя воздуха  с шумом раздваивалась, огибая теплой волной ее груди.
Дрожащими пальцами Нике рвала  шнуровку рубашки – и целующие губы мустанга опускались все ниже. Нике переступила из брюк, скользнувших на пол, и обнаженной кожей бедер коснулась его гудящих мускулистых ног. Захлестнуло сердце – и, уже не помня себя, Нике бросилась на грудь мустанга, чтобы всем, теперь уже свободным для осязания телом  ощущать его, только его тело…
Отступив на шаг, Нике отвернулась, и пошла вглубь конюшни. Царящий здесь острый запах пьянил ее, в щели ломилось солнце, бросая зайчиков на ее нагое тело. Она чуствовала – конь любуется ею, и сама светилась ответной любовью.
Нике остановилась перед низкой полкой с пустыми ведрами. Со стены  в них плоскими змеями струлись вожжи. Долго, будто пьяная, смотрела она на вожжи, потом щелкнула по ведрам – те ответили долгими колоколами. Вскинув голову, Нике распустила волосы, солнечным  веером рассыпав их по плечам…
…обернулась…
– Иди ко  мне.
Конь пошел, едва касаясь пола точеными ногами. Нике отвернулась и встала так, что он легко нашел на нее, поставив передние ноги  на полку рядом с ее ладонями…

15
Песчаные отмели кончились. По берегам все чаще вставала сочная трава. Выскальзывая из-под копыт, ее упругие стебли тотчас выпрямлялись, и любой след таял в их изумрудной глубине.
Очкарик пересек реку и подъехал к Гарду.
– Следов уже не будет, – сказал он.
Гард не ответил. Его бледные губы свела судорога бессильной злобы.
– Поехали! – громче сказал очкарик, – мы зря теряем время. Надо прочесать рощу.
Гард встряхнул винтовку, бесцельно зажатую в руке, потом вдруг пальнул в небо и рысью пустил лошадь. Очкарик скоро нагнал его, и оба, не сговариваясь, развернулись к дому старика.

16
Нике лежала у его ног – измученная, истерзанная первой близостью. Улыбка застыла на ее, все еще горящем лице, волосы разметались, обрамляя грудь, взлетающую в редком, глубоком дыхании.
Альби стоял над ней, гордый и прекрасный. Нике плакала от боли и счастья, и когда конь наклонялся, осторожно слизывая соль ее слез, Нике ловила его губы, и целовала их, такие большие и нежные…

17
Вода скрыла ноги, бежать стало трудно – и девушка поплыла. Но силы уже покинули ее. Ударившая в губы волна сбила дыхание, ослепила, накрыла с головой. Когда девушка ощутила на своих бедрах цепкие пальцы, она уже не сопротивлялась.
Он поплыл к берегу и взошел на него, сияющий от воды и счастья. Крепко прижимая к своей груди драгоценную добычу, Он сделал великолепный прыжок, и помчался вглубь леса.
Девушка лепетала что-то бессвязное, плакала и слабо толкала Его в грудь дрожащими кулаками. Кентавр нес ее на руках и пламенными губами схватывал жемчуг ее слез, подобно тому, как жадное солнце осушает росу с лепестков ночных бутонов…

 18
Оставаться в доме Гарда Нике больше не могла. Все душило ее, даже стены спальни, некогда любимые и казавшиеся такими уютными, стали вдруг ненавистными.Бежать! Бежать прочь из этой тюрьмы, бежать туда, где Нике и Альби – дети одной природы – могли бы свободно любить друг друга, жить друг другом – на волю, на волю!
Нике встала, зажгла свечу и быстро оделась. Уже в дверях вдруг остановилась, почувтвовав дрожь в ногах. Вернулась к столу, глотнула вина, затем, достав из очага холодный уголек, крупно набросала на стене: «Не ищи меня, если хочешь нашего счастья!»
Раскрошив уголек в точке восклицательного знака, Нике сдернула со стены винтовку, быстро задула свечу и выбежала из темного дома.

19
Старик сидел спиной к двери, уронив на стол косматую седую голову. На звук шагов он едва обернулся и застыл в полуобороте, спрашивая только красными от слез  глазами: «Что? Что?!»
Вошедшие молчали. Старик все понял и, снова упав лицом на стол, застонал. Очкарик шагнул к нему.
– Вот, нашли у реки.
Он разжал руку и, с шелестом обнимая его ноги, на пол скользнуло неживое платье. Но старик даже не оглянулся.

20
Альби встретил ее восторженным ржанием.
– Милый, – шептала  Нике, выпуская его из тюрьмы, – любимый мой, мы бежим…мы бежим с тобой, понимаешь?..
Конь понимал. Он изогнул шею и на миг прижал Нике к себе. Затем отпустил ее, нетерпеливо храпнул, дробно переступил на месте. Нике вскочила ему на спину и, прижав лицо к холке, жадно вдохнула терпкий запах жесткой гривы.
– Ну, милый, неси! – крикнула она.
И конь рванул.
Легко перемахнув ограду, он вынес Нике на простор родной степи – туда, откуда его привели на удавке. Недавний пленник вновь обрел волю. И  возвращался к свободе он не один – на его спине в степь летела освобожденная им из неволи пленница.
Конь знал, куда нести ее, где укрыть от погони – и летел к цели, с бешеной силой отталкивая от себя землю. Нике задыхалась встречной волною ночного ветра, как и тогда – в самую первую их встречу. Она беззвучно рыдала, переполненная  ранее неведомыми ей чувствами любви и свободы. Даже сквозь чертову кожу походных брюк икры ее ног слышали игру спинных мускулов несущего ее Альби, и грудь ее ныла желанием, а губы сыпали поцелуи хлестким всполохам пепельной гривы…

21
Он опустил девушку на траву и лег рядом. Глаза ее были закрыты. В ложбинку меж грудей стекали капельки воды. Кентавр провел по ней  длинным нервным пальцем.
Девушка очнулась и попыталась укрыть маленькие, тугие холмики грудок своими ладонями. Тихо прошептала:
– Отпусти меня.
– Никогда, – прошептал он в ответ, – никогда я не смогу отпустить тебя. Ты нужна мне. 
Девушка еще раз попыталась отстраниться.
– Зачем? Зачем я тебе нужна?
– Давно, когда мы еще оба были совсем маленькими, я так решил. Я часто подсматривал, как ты играла в своем дворе, как бегала по долине, как купалась в реке. Ты нравилась мне. Уже тогда я хотел тебя украсть, но мать была против. А теперь уже все равно…
– Почему же теперь «все равно»?
Девушке удалось прикрыть грудь ладонями, но кентавр легко вновь развел ее руки в стороны.
– Мы уходим из этих мест. Ты пойдешь со мной и станешь моей женщиной.
Девушка, собрав все силы, вдруг рванулась в сторону, забилась в объятиях крепких мускулистых рук кентавра, но вскоре сникла.
– Ты станешь моей женщиной, – повторил он и поцеловал ее в губы.
– Но… – прошептала девушка, как только кентавр позволил ей сделать жадный вдох, – …ведь ты не любишь меня… отпусти!
– Прикажи – и я буду любить тебя, – кентавр вдруг покорно положил свою тяжелую голову на ее грудь.
Девушка хотела оторвать кентавра от себя. Обхватив  обеими руками его пепельную голову, она вплела свои тонкие пальцы в жесткую гриву волос, да так и застыла, и шепнула неожиданно для себя:
– Любить не прикажешь…
22
Они скакали всю ночь и к рассвету вылетели к маленькому озеру. Альби остановился, роняя пену на высокую траву. Нике сползла с его спины и – ноги ее не слушались – упала без сил.
Конь бесшумно вошел в озеро. Он жадно пил, и круги от его губ растекались по воде, темными кольцами обнимая его ноги и добегая до берега. Альби услышал плеск и обернулся.
Обнаженная от одежд Нике осторожно входила в воду. Ощупывая кончиками пальцев ног невидимое дно озера, она медленно погружалась в глубину. С каждым шагом темная вода отнимала часть ее матово светящегося тела. И, когда под водой исчезли бедра, Нике была уже впереди Альби. Полуобернувшись, она обвила руками его голову, повлекла за собой, обжигая касанием груди. Конь послушно поплыл. Нике, крепко обняв его шею, скользила вслед за ним по озерной поверхности, где еще отражались слабеющие звезды. Отражались они и в глубоких омутах глаз мустанга, которым Нике дарила долгие влажные поцелуи…

23
– А ты красивый,– улыбнулась девушка, – отец называл тебя зверем. А ты красивый. Как тебя зовут?
– Кенни, – он вновь поцеловал ее.
– А тебя – Лея.
– Лея…– то ли удивленно, то обрадованно подтвердила девушка.– Ты все-все про меня знаешь, правда?
– Я часто следил за тобой, – повторил кентавр и обнял Лею так сильно, что она даже слегка задохнулась.– Ты все еще боишься меня?
– Немножко, – шепотом ответила девушка,– у тебя такие сильные руки…
На этот раз объятие было чуть мягче, но зато продолжительнее, и завершилось оно поцелуем, которому Лея уже не противилась. Она изогнулась и вдруг мелко задрожала всем телом. Пытаясь унять внезапную дрожь, девушка невольно прижалась к кентавру.
– Тебе холодно?
– Нет…  да… согрей меня…
Ураган ласкающих рук налетел на девушку. Они гладили, мяли, ломали ее тело, и Лея стонала, а губы кентавра глушили стоны.
– Так ты станешь моей женщиной?– стучался в нее его горячий шепот, – станешь?
– Это, наверное, больно? – простонала Лея в ответ, но  огонь ее глаз, дрожь рук, ноющая грудь – все ее тело горело, звенело, стучало сумасшедшим: «Да! Да! Да!»
И услышав этот безмолвный, безумный зов, Кенни обнял девушку, высоко поднял ее и вновь опрокинул на спину. Лея забилась, пытаясь свести ноги. На мгновение она очнулась от собственного крика, но когда боль прошла по всему телу и застучала в висках, снова провалилась в странное забытье….

24
Устав плыть, Нике взобралась на спину Альби. Конь повернул к берегу и вскоре, расшыривая гальку, вышел из озера.         
Луна нехотя, медленно уступала небо еще невидимому солнцу. 
Альби вдруг насторожился, вновь превратившись в статую. Прислушалась и Нике. Где-то, пока еще далеко, послышался топот множества копыт, затем – едва различимое многоголосое ржание.         
«Погоня?» – вздрогнула Нике и огляделась в поисках одежды и оружия.      
Но Альби и не помышлял о бегстве. Он вдруг стал отвечать  приближающимся призывным ржанием.      
И вот из кольца тумана вынырнул табун диких мустангов. Вороные, буланые, гнедые жеребцы и кобылицы топочущей волной вылетели к противоположному берегу и по невидимой орбите помчались вокруг озера. Поравнявшись с Альби, табун, не сбавляя бега, приветствовал его радостным, дружным ржанием.
Альби отвечал всем, дробно гарцуя на месте, будто восклицая: «Я вернулся! Я свободен! Я снова с вами!»       
Пропустив больше половины табуна, Альби все же не устоял и, повинуясь древним инстинктам, с места в галоп примкнул к пролетающему ми-мо племени собратьев. Нике едва не свалилась наэемь, но удержалась, вцепившись в спасительное крыло гривы. Скорость стремительно нарастала. Альби обгонял, его обгоняли – теперь он уже скакал в самой гуще потока. Нике уже не сомневалась – это была его семья, его родное племя…         
Ничто не мешало Нике осязать кипение мускулов, пляшущих под влажной кожей скачущего мустанга. Всем нагим своим телом отдалась она этой дикой пляске, растворяясь в ней вся, до мельчашей крупиночки…         
Вокруг них – впереди, сзади, справа и слева хлопали разноцветные гривы скакунов, как буруны в горном потоке, подпрыгивали их мускулистые спины. Одни лошади неслись все дальше без остановки, другие сходили с орбиты. С шумом и плеском они врезались в воду, жадно и коротко пили, и вновь вплетались в  непрерываюшийся поток безумной скачки.            
От конского храпа, ржания, топота… от все нарастающей скорости, которой,казалось, не было предела… от беспорядочной, совершенно хаотической перетасовки скачущих вокруг нее лошадей у Нике закружилась голова. Альби же, казалось, забыл о своей всаднице – он старался занять место среди лидеров предрассветной гонки. Он втирался в малейший просвет между телами скачущих лошадей. Уже не раз голые ноги Нике обжигались о скользящую мимо, почти впритирку, жесткую кожу мустангов.            
Над озером медленно восходило до боли яркое, необычно красное солнце. Нике понимала, что скоро не выдержит гонки, что сползет со спины позабывшего вдруг о ней, обезумевшего коня и неминуемо погибнет под копытами его соплеменников…
Пальцы, вцепившиеся в гриву, уже предательски разжимались, а тело сползало на круп…
И тогда, собрав последние силы, Нике крикнула:
– Альби! А-а-альби!..
               
25
– Они уходят в лес.
– Они идут к озеру, – возражал старик. – И надо догнать их раньше, чем они окунутся в воду.
Гард молчал. Вот уже третьи сутки шли они по следам беглецов. Шли без отдыха, меняли лошадей, чтобы вымотать силы Альби и кентавра. Шли, чтобы догнать – догнать и убить.

26
Ее крик был слишком слаб, чтобы перекрыть неистовый топот нескольких сотен копыт о мелкую гальку, но близко идущие мустанги все же услышали голос человека, в испуге шарахаясь в стороны. И – о счастье! – ее услышал Альби…
Он не встал сразу, иначе был бы просто смят страшной силой табуна, мчащегося следом. Медленно сбавляя скорость, он начал забирать вправо, от озера, стремясь выйти за границы живого потока.         
Солнце вздымалось все выше. Туман истончался до прозрачности, исчезал. Мир утрачивал такую недолгую утреннюю гулкость.         
Табун промчался мимо остановившегося наконец Альби и, обогнув озеро, скрылся за дальней рощей.         
Альби все еще нервно подрагивал. Вытянув вслед ускакавшему племени белую, в мыле, шею, он заржал несколько раз коротко, затем  один раз – надрывно и долго. Но затихающее вдали ржание дикарей уже не было ему ответом. Кони мчались все дальше, в степь, навсегда позабыв о сошедшем с круга собрате.            
Обессилев, Нике сползла вниз, упала на изрытую копытами землю.
– Альби.., – тихо позвала она. На миг ей показалось, что замерший белой статуей конь вот-вот оторвется от земли и, как в недавнем ее сне, расстает вместе с туманом. Но Альби не прыгнул, не исчез, даже не пустился вдогон за мустангами. Он подошел к распростертой Нике и опустил к ней пыльную пепельную голову. Бездонные глаза его наполнились цветом вишни. Нике поднялась на колени и двумя поцелуями причастилась к этим печальным омутам. Ее губы обожгла соль слез…
– Ты плачешь, милый? – прошептала Нике, – не плачь… Ведь у тебя есть я, а у меня – есть ты. И больше нам никто-никто не нужен… Правда?

27
На пятый день они увидели кентавра, бело-розовой молнией пересекающего долину. На его спине сидела нагая девушка, и длинные черные волосы ее нес ветер.
– Лея! – вскрикнул старик, – Ле-е-я!
Гард прицелился.
– Нет, нет, - застонал старик, – вы можете убить ее…
Гард выстрелил.       
Кентавр развернулся, вспахав копытцами землю и замер. Мгновение он искал цель, потом вскинул винтовку и выстрелил в ответ. Лошадь Гарда взвилась на дыбы и упала, в агонии едва не подмяв седока. Из ее бурого горла брызнула шипящая кровь.
– Прости, сестра! Я не в тебя стрелял! – крикнул кентавр и помчался  к кромке леса.   
Старик с очкариком пустили лошадей с холма и пошли ему наперерез. Гард, вскочив в седло запасной лошади, быстро догнал их, и даже вырвался вперед…

28
И наступило несказаное облегчение. Открыв глаза, Нике словно впервые увидела потолок из жердей,  бревенчатые стены, и совсем рядом  – темные глаза Альби.      
Но тут тишину взорвал тоненький, как волосок, голос. Неведомые ранее волны страха и нежности подхватили Нике. Цепляясь за округлые выступы стены, она села… ахнув, наклонилась вперед… схватила и прижала к себе крохотное розовое тельце. Сморщенное личико смешно тыкалось ей в плечи, стараясь отыскать грудь. Потешно барахтались маленькие ручонки и две пары коротких ножек с розовыми копытцами. С влажного еще крупа свисал серый, мокрый хвостик.         
Кентавр орал у нее в руках.

29
Кенни и Лея быстро скрылись за полоской деревьев. Преследователи уже пригнулись было, собираясь нырнуть  вслед за ними, под ветви, как вдруг сверху, справа, грохнул выстрел – и с Гарда слетела шляпа. Старик, а вслед за ним и очкарик закружились на месте, стараясь увернуться от прицела, но других выстрелов не последовало.       
Из-за укрытия выступила красивая женщина на белом коне.
– Стойте! – она щелкнула затвором и подняла руку, – зачем вам жизни влюбленных детей?
По бледному лицу Гарда побежали красные пятна.
Нике опустила руку:
– Гард! Ты пришел за моей жизнью. Так бери ее. Но прежде позволь мне сказать… Пусть твои друзья отойдут…
Не оборачиваясь, Гард сделал спутникам неопределенный знак, и те отступили, не опуская винтовок.
Нике спрыгнула на землю и с оружием в руках шагнула вперед. Гард сделал то же самое.
– Ты пришел отомстить? – спокойно спросила она.
– Да, – ответил он, – я пришел убить тебя. Ты обманула меня – и я вправе это сделать…
– Обманула? – искренне удивилась Нике, – Когда? Ты взял меня глупой девчонкой и на долгое время сделал своей игрушкой. Я поверила, что люблю тебя , и верила в это до тех пор, пока не полюбила на самом деле…
– Полюбила? – вскрикнул Гард так, что даже сам испугался своего голоса,  и тут же перешел на полушепот, – кого ты полюбила?.. мустанга?..
– Боюсь, ты никогда не поймешь этого. Для тебя он навсегда останется только зверем…
– Но он и есть зверь!
– Пусть так! Но я не блудница! Я не осквернила твоего ложа тайной изменой. Я покинула твой дом. «Не ищи меня, если хочешь нашего счастья» – так я сказала тебе на прощание – помнишь?
– «Вашего» или «нашего»?
Нике горько улыбнулась:
– Разве ты станешь счастливее, убив нас?
– Нет…
– Мы были счастливы все эти годы. Но пришел ты. Что ж, в конце концов, за все приходится платить. Только не думай, Гард, что ты  минуешь этот закон, - Нике вернулась к замершему в напряженном ожидании Альби.
- Нике! 
Гард невольно рванул ворот своей рубашки.
– Нике… Я думал, что убью тебя, как только увижу. Все эти годы я жил только этой мыслью. Много раз, во всех подробностях я представлял себе, как это будет… И искал, искал, искал тебя повсюду… А теперь… Послушай! Я отпущу тебя… только отдай нам его, – он кивнул в сторону Альби, – и его выродка. Я не прощаю тебя, но …
– Гард! – Нике вдруг рассмеялась легко и свободно, – что мне твое прощение? Я была свободна как ветер, как гроза, как птица… Я была счастлива. Вкусивший хоть один глоток такой свободы  никогда уже не вернется в неволю. Я люблю Альби, и если понадобится, умру вместе с ним. А тот, кого ты называешь «выродком» – мой сын – и я скорее задушу вас всех, чем выдам его под пули.
 – Нике! Опомнись – он зверь!
– Зверь – тот, кто убивает.
– Он похитил девочку… он осквернил ее – и должен умереть.
– Лея любит его, и идет с нами по доброй воле. Так и передай ее отцу.
– Он…
– Довольно! – Нике гневно выпрямилась, – ты стоишь передо мной всего лишь без шляпы, а мог бы уже лежать без головы. Оставь нас – и мы будем квиты.
  Нике вновь повернулась к Альби, ее рука привычно легла на пепельную гриву.
 – Если ты хоть однажды испытал, что такое любовь, во имя ее ты должен отступить. Прощай.
 Точно окаменевший, Гард смотрел, как Нике вскочила на мустанга, как тот с нарочитым спокойствием развернулся и, махнув серебристым хвостом, скрылся в чаще.    
Потом Гард взял под уздцы свою лошадь, медленно повернулся к товарищам и, мотая головой, как пьяный, пошел прочь от леса. Лицо старика , а потом очкарика проплыли мимо. Под ноги Гарду попала его шляпа, сбитая пулей. Споткнувшись, едва не упав на колени, он удержался, но тут же, выпрямившись, с жутким  «Не-е-ет!» вскочил в седло.
От неожиданности лошадь взвилась на дыбы, а Гард осадил ее и галопом послал к чаще.  Ветви ударили в лицо, рассекли бровь и губы, но Гард уже не чувствовал боли.  Спутники рванули за ним. Лес оказался неожиданно узкой полоской, впереди тут же запрыгало небо. Внизу, а самом центре пологой долины, подожженое ранним восходом, горело озеро. Путь к нему преграждала гряда скалистых сопок.   
 Нике услышала топот погони и поняла, что все кончено.
– Альби, – крикнула она, прижавшись к шее мустанга, – неси, милый, неси…    
Конь вытянулся в летящем галопе. Догнав скачущего впереди кентавра с перепуганной Леей на спине, Нике крикнула сыну:
– Скорее, Кенни!
Кентавр ударил копытами, в три прыжка поравнялся с Альби, и теперь они летели рядом – отец и сын, унося от настигающей их смерти свои жизни и жизни своих любимых.У самой гряды они разминулись, направившись к разным сопкам.
 И когда преследователи пересекли долину, выстрелы обрушились на них с двух сторон. Старику раздробило пальцы. Очкарика ранило в бедро.
Гард выпрыгнул из седла, покатился по земле, нырнул в редкие заросли. Задыхаясь, он ломился вперед и вверх, ломая ногти о серо-молочные камни. Деревья мешали ему, вставая на его пути то тут, то там  – и Гард в ярости отталкивал их в стороны…



30
– Кенни, бежим! Они убьют тебя…
– Бежать некуда, Лея. Днем на этих сопках не спрячешься… Скакать я больше не могу, – кентавр приподнял ногу с разбитым в кровь копытом, – а защищаться мне нечем…       
Кенни с треском расщепил о скалу приклад умолкнувшей навсегда винтовки.
– Кенни… Я не позволю им убить тебя… я пойду и скажу отцу… 
Лея не договорила, потому что кентавр резко схватил ее за плечи и с силой прижал к своей груди.       
– Ты никуда не пойдешь! Они свяжут тебя как сумасшедшую, а после придут, чтобы убить меня. До смерти осталось так мало, Лея! Подождем ее вместе…
Не в силах более стоять, Кенни упал на колени, а потом и вовсе лег на яркий брусничный коврик, притулившись к огромному валуну.   
– Милый мой! – девушка опустилась рядом с ним, – хорошо, я никуда не уйду… Но почему, почему надо умирать? Ведь мы только-только полюбили друг друга! Кенни, ты говорил, что уже давно хотел похитить меня... И почему ты  не сделал этого раньше?
Кенни не отвечал. Лея сама обняла кентавра и прошептала, гладя его израненные ноги:
– Кенни, милый… Мы оба умрем сейчас. Но ведь мы еще успеем… да? Возьми меня, возьми меня скорее…Кенни… да… да! Да!

31
Оттолкнув наконец ствол последнего дерева, Гард выскочил на вершину сопки и тут же увидел их... Статуей из белого мрамора замер мустанг на сером гранитном постаменте, на самом краешке пропасти.
Нике сидела на нем так же недвижно, лишь  волосы ее золотым пламенем рвались вверх, подхваченные восходящим  воздушным потоком. 
Гард прицелился. Сзади засопел старик.
– Ты хочешь убить нас, – не отрывая глаз от восхода, сказала Нике, – не трудись.      
Голос ее дрожал, и губы прыгали, но держалась она спокойно – даже головы не повернула.
– У нас кончились патроны. Побереги свои и ты…   
Сказав это, Нике склонилась к Альби и что-то шепнула ему в дрогнувшее ухо.
Конь переступил на месте, ржанул и, прыгнув вверх и в сторону, вмиг исчез, как будто расстаял в рассветном небе.

32
Кентавр возлежал на самой вершине  сопки, крепко обняв обнаженную Лею. Они целовались, шептали что-то друг другу, и вновь целовались – так увлеченно, словно не замечали ничего вокруг : ни людей, подошедших к ним совсем близко, ни винтовок, нацеленных в бесшабашную пепельную голову.
На миг оторвавшись от бессвязного шепота алых, возбужденных девичьих губ, Кенни промолвил негромко, не отрывая взгляда от лица возлюбленной:
– Стреляйте, стреляйте… Вы нам ничуть не мешаете…
Тут он заботливо прикрыл ладонями уши Леи и вновь слился с ней в долгом поцелуе.
– Не стреляйте! –  донесся снизу слабый голос очкарика, – подождите… это же единственный экземпляр… не стреля…
Ахнул выстрел, и Кенни уронил пепельно-красную голову на грудь Леи. Струйка его крови скользнула по ее животу, алой змейкой нырнула в расщелинку меж камнями
– Нет, Кенни, не-е-ет! – кричала девушка, цепляясь за липкие от крови плечи кентавра и жадно, лихорадочно целуя его бледнеющее лицо. Наконец старику удалось оттащить ее  в сторону. Дважды ударив дочь по щекам, он отбросил ее подальше от убитого и попытался прикрыть своей курткой.
Лея оттолкнула отца, тут же вскочила с колен и кинулась назад, к бездыханному телу:
– Будьте вы прокляты!   
Гард сидел к ним спиной, утопив лицо в пропахшие порохом ладони. Снизу полз очкарик, волоча онемевшую ногу.
– Будьте вы все прокляты! – кричала Лея.
Старик перехватил ее и нещадно бил по лицу, по плечам – она не защищалась.
– Говори – ты беременна? Отвечай! Говори же!
Лея не отвечала ему. Разбитыми губами она продолжала повторять:
– Про-кля-ты… будь-те  вы прокля…ты...    
Потом вдруг легко вырвалась, но уже не кинулась к телу кентавра. Вскинув гордое лицо, Лея размазала по нему кровь со слезами и, пошатывась, пошла вниз.   
Она шла мимо Гарда, мимо скалящегося очкарика – вниз, вниз. Шла и улыбалась, слегка опираясь ладонями на стволы деревьев.
Лее казалось, что в ней, в небесных глубинах ее озаренного любовью тела действительно шевельнулось и застучало чье-то маленькое сердечко. Она верила, что это проснулся и теперь робко просится на свет ее крохотный сынишка. Ее занимало, каким он будет – сын кентавра? Она уже видела чудесного розового мальчика на стройных ножках белого жеребенка. Она улыбалась ему, своему сыну, еще не рожденному, но уже скачущему ей навстречу из своих невидимых, тайных миров…   
Лея не заметила, что давно уже вышла из леса, и все еще поднимала ладошки, будто касаясь невидимых никому деревьев.
Солнце начинало новый день.
Подпрыгнув над горизонтом, оно мгновение помедлило, и все же продолжило свой путь, проторенный через тьмы веков светом любви и огнем страсти. Радужными бликами играло оно на разбегающихся от солнца облаках, на каменных зубцах сопки, на маленьких, взлетающих к небу ладошках.