Малуанец. Глава 17

Глава 17.

Подбежав ближе  к яркому фонарю, я остановился на секунду, замер, будто в ожидании чего-то   неизвестного, пугающего и зовущего.

Меня мучило желание узнать, что же там…

И одновременно я был  напуган  всем новым и неожиданным. Это завуалированная пытка, которую я устроил себе сам.
Если в письме нет ничего такого странного, почему мадам не сказала мне сама, а решила написать?

Что же не отважилась? Или боялась увидеть мою реакцию и последующий за ней отказ? Но разве она в чем-то заинтересована, чтобы не желать его получить…
Я был на грани отчаяния.

Несколько раз я подбегал к реке как сумасшедший, норовя бросить в воды  ночной Сены ключ и записку и спокойно отправиться домой, но смогу ли выдержать такое испытание и никогда не узнать, что же скрывало письмо, адресованное мне…
Я уже изнемогал от усталости, не хотелось ничего, я приводил сотни аргументов и доводов относительно того, что мне пора завершить поиски Жюли, быть может, ей хорошо там, где она нашла себе приют.
Неважно, где: в борделе ли или при дворе королевы Евгении*.
Богата ли она или бедна, как мышь под Королевским мостом.

Неважно, ничего не важно….

И одновременно важно все. Я противоречил себе.
Быть может, мадам Гривер передала это письмо именно от нее? И Жюли нужна моя поддержка…
Она ищет встречи со мной, тайной встречи?!
Нет, все же вопреки здравому смыслу, если я так сильно люблю ее, я должен привести к развязке эту ситуацию.
Помедлив еще какое-то время, не в силах преодолеть сильного искушения, я раскрыл послание.  И вот что я прочел:



                «Любезный мой друг!

Мне известно, как вы страдаете, более того, я понимаю вас.
Искренне понимаю. Ваша молодость дает вам право совершать некие безумства, но, быть может, моя помощь будет вам  весьма  кстати.
Прошу вас, не отказывайтесь от моего предложения. Подумайте вначале как следует.
Будьте сегодня в час ночи в особняке «Веселое утро», воспользуйтесь ключом, что у вас для главного входа.
Осторожно минуйте парадную и войдите в дверь слева, оказавшись в бальном зале, держитесь все время правой стороны, пока не окажетесь в гостиной и не увидите белую мраморную лестницу.
В гостиной на бюро,  что обнаружите по правую руку, вы найдете послание и другой ключ. И запомните, вам надлежит быть крайне внимательным и осторожным. О вашем визите никто не должен знать!

Ваш друг! ».

               
Закончив читать письмо, я поднес его к носу и глубоко   вдохнул,  ощутил, что оно хорошо пахнет.
Это не были духи мадам, хотя я знал ее совсем немного. Но запах исходил от нее несколько иной.
Мадам пахла теплым и нежным ароматом духов,   этот же был резкий, восточный, сладковато-терпкий запах благовоний…
Г-н Морель любил окуривать свой кабинет похожими благовониями. Они ему помогали сосредоточиться и расслабиться.

Почерк письма неразборчивый, витиеватый, словно писавший был левшой.
 Мой отец писал наподобие этого, и он был левшой.
Я прочитал еще раз, дабы не пропустить ни одного слова,  ни одной  детали, после чего меня охватило странное чувство непонимания всего, что там написано.
Кроме всего прочего, меня смутило, что в письме я не нашел намека на то, кто его писал: мужчина или женщина, все четко и отточено, и даже подпись говорила о большой скрытности адресанта.
Какая интересная уловка, неужели мадам Гривер плутовка и играет со мною? Или же это Жюли?
Снова сотни вопросов и ни одного ответа. Мысли, догадки и пустота.
На размышление времени не было, разумеется, я буду в особняке, коли так велено.
Но почему именно ночью мне надлежит быть там?!
Я ломал себе голову, и она уже распухала от этих странностей. Кто знает, а если мои тревоги напрасны…
Но для того чтобы узнать, так ли это, мне нужно сделать шаг.

Оставалось поскорее найти экипаж и уговорить кучера отвезти меня в столь поздний час обратно в Пасси, я пообещаю уплатить ему тройную сумму, пусть гонит лошадей во весь опор.
Торопливо  я зашагал по набережной в сторону Собора Парижской Богоматери. Под мостом частенько бывает экипаж – скорее всего, мне и сейчас удастся обнаружить его там.

Людей, прогуливающихся в этот поздний час, было совсем немного. В основном влюбленные парочки, держащие друг друга за руки,  женщины легкого поведения в поисках «добычи», уставшие цветочницы с пустыми корзинами,  переполненные экипажи грохотали по мостовой и все как назло были переполнены, каждый торопился скорее  попасть домой.
Еле ползущие пустые омнибусы в упряжке с обессиленными за день лошадьми.

Ночной Париж был прекрасен, в воздухе ощущалось  некое напряжение страсти и нежности, ненависти и добра, словно клубок человеческих судеб, сама ночь распутывала нитку за ниткой.
Звезды водили хороводы вокруг купающейся  в густых облаках луне. Она то скрывалась под легкостью облаков, то выныривала.
Собор гордо возвышался, упираясь башнями в ночное небо. Пахло дождем, несколько капель упало на мое лицо, я вздрогнул.
Собиралась гроза, первая в этом году.

Я замечтался. На миг представил, как под руку с Жюли вхожу в  Нотр-Дам, и наше венчание… Я поймал себя на мысли, что за год ни разу не был в этом соборе, однажды подойдя к нему, я увидел, что он закрыт, множество людей как муравьи облепили его.

Протиснувшись сквозь толпу, я поинтересовался, что за событие такое. Мужчина в военной форме, вышедший мне навстречу, объяснил, что собор реставрируют. А собравшийся люд протестует и пытается мешать этому. Больше я и не ходил туда.
Какой же я неукротимый и несгибаемый романтик, безумец.
Мечтаю повести под венец девушку, о которой ничего даже не знаю. А тот страж под руку с ней, что повсюду?!
Быть может, он супруг ее…
Я похож на бездарного художника, которому то кисти широки, то ультрамарин не ярок, то холст груб.
Даровитый же, к чему ни прикоснется, все шедевр рождает. Разве талантливый человек, кем бы он ни был, не осторожен?!
Разве он не оберегает себя, ну а я?! Млею от имени Жюли, трачу свои силы на поиски. Но мне не задавить это чувство, какие бы я аргументы ни сыпал и как ни увещевал бы себя.

Вдруг меня кто-то окликнул, я обернулся и увидел моего доброго приятеля Клода, он был в обществе двух девушек, на первый взгляд достаточно приятных и скромных милых барышень.

—Дружище Гийом, увидев тебя ночью здесь, я не поверил своим глазам.
Дай, думаю, окликну, быть может, обознался. Так нет же – да, это ты.

Клод широко улыбнулся, обнажая белые крупные зубы.
Мы обнялись, как и делали прежде, он потрепал меня за нос, а я его, у нас это уже вошло в традицию.
Красивый, высокий, худощавый, темноволосый, с  большими карими глазами и бронзовой кожей. Одетый элегантно, даже слишком. Он любил щегольнуть своим положением, настоящий парижский аристократ.
Клода я знал всего месяца три, но мы сдружились, сблизились, он часто посещал  «любительские концерты» у г-на Мореля, всегда был щедр и учтив, ценил мой талант и восторгался моей игрой.
Он никогда не был хмур или обижен, чем-то недоволен, ему всегда хотелось улыбаться, что он и делал.
У него была забавная ямочка на подбородке, и когда он смеялся, она  озорно дрожала.
Клод — настоящий светский лев, он делает то, что ему заблагорассудится, думает, как настоящий бунтарь.
Но при этом  ни один светский прием не обходится без него, он остроумен и  всегда  умеет задать тон, и женщины вздыхают при виде него.
Клод несносен, нетерпелив и  капризен как дитя, но не эгоистичен, и поэтому по нему страдает не один десяток парижских красоток.
Он умеет нравиться, влюблять в себя и располагать. Его отец, барон Арни, филантроп и поклонник талантов разного рода.

Клоду двадцать пять лет, он особо не утруждает себя заботами о насущном, отцовское состояние позволяет ему жить в свое удовольствие до поры до времени. Ну конечно, он не бездельник, он окончил Сорбонну, получил диплом юриста и выбросил его в Сену: а зачем он ему?!

Когда и так жизнь дарит ему все сполна и благоволит к нему. Он куда великодушнее, нежели можно было бы предположить по манере его общения. За бастионом ребячливости и шутливости скрывается доброй души юноша.
— Клод, я несказанно рад тебе, ты прости меня, все дни не получалось к тебе зайти. –  Я немного смущался, несмотря на то, что как следует соскучился по нему.
И  все хотел рассказать ему о Жюли: быть может, он сможет помочь мне, но не решался, боялся: вдруг он неправильно поймет меня?
Но мне нужно было ему как-то объяснить, что я тороплюсь, а это непросто, начнутся расспросы.

— Нет, нет, я не прощаю тебя, и поэтому, если ты не согласишься отужинать с нами, я обижусь, чего не делал прежде. Хочу представить тебе моих кузин Мари и Луизу, не далее как вчера я заставил их приехать в Париж из Нанта, и теперь они, неугомонные, не желают сидеть дома.
Озорницы, замучили меня, мы весь день и вечер на ногах. Где только не были: и в Латинском  Квартале, и посетили Комедии Франсе, смотрели водевиль, отобедали у  графа де Фора, даже ездили смотреть на его зверинец.
Только подумай, у него уже четыре пумы и несколько крокодилов. А какие у него арабские скакуны, ему какой-то тунисский бей презентовал их.
Нет, тебе нужно увидеть этих красавцев, к тому же граф через пару дней дает прием, звал и тебя.
Он смеялся   и  то и дело хлопал меня по плечу.
Я так  и не понял, какая из них Мари, а какая Луиза,  а новости, передаваемые им, слышал вполуха, я торопился, и время поджимало.

— Клод, прошу, смилуйся, я все объясню тебе завтра, я приду к завтраку, жди меня.
Я пожал ему руку и бегом бросился по мостовой, я чувствовал, что Клод в недоумении. Он прокричал мне вслед:

— Мы просыпаемся поздно, приходи не ранее чем к часу дня.
Я крикнул не оборачиваясь:
— Ну разумеется, не раньше часа.

Когда я все же оказался на пороге особняка, я немного перевел дыхание и попробовал успокоиться, прежде чем вставить ключ в замок и двигаться дальше.
Кучеру я заплатить вдвойне,  к тому же он был нетрезв и мало желал подзаработать, чудом мы добрались до Пасси, я попросил остановиться за несколько домов до особняка мадам, но кучер хотя и «лыка не вязал», ехидно и бесцеремонно на прощание  отпустил какую-то шутку насчет «дома для важных господ».

Я вставил ключ в замок и осторожно повернул его влево, замок заскрежетал и поддался моему упорству. Я нажал на медную ручку, дверь открылась, и я  вошел внутрь дома.

В парадной было совсем темно. Как следует оглядевшись, я прислушался, было тихо, мажордом, наверное, спит спокойно себе, подумал я. И представил его в короткой рубашонке и белом ночном колпаке.
Увидев  вдали тусклый свет от свечей, поспешил на него. Крадучись, я пересек парадную, припоминая, что же было в записке, куда дальше двигаться. Я старался не наступать на голый пол, а находить те места, где были ковры, так мои  шаги были менее слышны.
Я то и дело натыкался на белоснежные скульптуры,  они смотрели на меня с презрением, как на вора.

Похоже, для мадам Венеры Милосской и исполинского Давида мой ночной визит  оказался некстати и нарушил их  романтику.
Исполнив все, как сказано в письме, я оказался в большом зале.
Он был почти пуст, здесь было куда светлее, чем в парадной, на огромных окнах не были опущены тяжелые портьеры.
Зал был наполнен лунным светом, возле стен стояло множество пузатых кресел в стиле Людовика XV.
У каждого кресла в ногах приютились маленькие пуфики, по бокам китайские столики  с черным перламутровым покрытием, с изогнутыми ножками, такие  обычно принято ставить в бальном зале.
Судя по отсутствию ковра  на хорошо отполированном паркете, так и было. Стены украшали золотые зеркала, рефренные золотые узоры. Красиво как, быть может, здесь танцевала Жюли…

Наконец, пройдя всю залу, я выбрался к тем тусклым огням,  что заметил, как только вошел в дверь влево из парадной.

Гостиная утопала в полумраке, не спасали положение несколько тусклых, уже догорающих свечей. Я увидел перед собою большую мраморную лестницу, ведущую наверх.
Оставалось найти бюро в гостиной и  забрать еще одно письмо, что я и собирался сделать.
И тут  до меня донеслись чьи-то стремительно приближающиеся шаги. Я испуганно замер: кто это мог быть?! Я вслушивался  в каждый звук, но шаги неумолимо приближались.
Они явно не могли принадлежать женщине: тяжелые, монотонные, басовитые.

Все пропало, это западня, кем-то специально подстроенная, меня накрывала паника, но дать себя обнаружить, вот так стоя посреди  чужого дома, в гостиной, ночью я не мог.
Быстро окинув взглядом гостиную, я приметил неплохое укрытие. С хваткой убегающего зверя, не помня как,  в один шаг  я оказался за  плотной, тяжелой портьерой.
Я почти задыхался от волнения, считал каждый шаг незнакомца, мое сердце отчаянно билось, я обязан был унять волнение, только вот как...
Шаги  переместились в гостиную, затаив дыхание,  я стал ждать, что же будет дальше…






Продолжение следует...