Церковь, что это?

Известно, что спасение в христианстве не является индивидуальным героическим деянием, что христианин спасается соборно. Потому что христианину для спасения нужен по меньшей мере один ближний, которого он сможет любить, ибо таково условие, поставленное Спасителем, такова новая заповедь: любите друг друга, которую дал Бог через Христа Своего. Именно об этих двоих, ближних друг другу и любящих друг друга, молвит Христос Иисус, когда определяет церковь через этот элемент соборности, говоря: где двое соберутся во Имени Твоём, Отче, там церковь моя.

Отсюда проистекает известное догматическое положение, что вне церкви нет спасения. Высказывание этого догмата, тем не менее, вызывает полемический вопрос: что есть церковь? И, поскольку мистическая церковь остаётся сокрытой, спор ведётся вокруг внешнего обнаружения единого во Христе человечества, или Града Божия. И если полемисты философски не подготовлены, над ними имеют власть привычные ассоциации, сопряжённые с именем. Имплицитно присутствуя, они затрудняют понимание. С именем «церковь», прилагаемым к столь древним, столь многим и столь значимым учреждениям, естественно ассоциированы многие представления, разные у разных людей. Между тем слово «церковь», или экклесия, будучи переводом еврейского слова «синагога», означающего собрание, само по себе, вне конкретного культурного габитуса, ничего не сообщает ни о характере этого собрания, ни, тем более, о скрытых единствах, гипостазирующих его.

Поэтому употреблять слово «церковь», не уточняя социо-культурного контекста, некорректно. Отсюда ясно, что, богословствуя о церкви, следует прибегнуть к Откровению, как источнику безусловному.
    
В Евангелиях термин «церковь» прикладывается лишь к собраниям  евреев, в таких формулах, как «учил в синагогах их» и т.п. Единство же народа Божия, имеющего удел в следующем веке, выражается в образах Тайной Вечери или Пира брачного. Но, главным образом, живое единство народа Божия означается как Град Божий, Небесный Иерусалим и Царство Божие. Заметим при этом, что, несмотря на объявление Царства Божия уже присутствующим, ныне сущим в человеках, обнаружение Его нигде не квалифицируется как собрание (сиречь церковь).
   
Хотя Блаж. Августин рассматривает церковь как странствующий в Истории Град Божий, однако в исторически более поздней церкви «Царство Божие перестало быть актуальной формой христианского единства, но заняло место ветхозаветного Рая, отождествляясь с ним. Выпячивание литургической общности, возглавляемой таинством Евхаристии, в ноэтической области сказалось понятием  церкви как Тела Христова, которое является скорее описательным, чем актуальным, так как говорит о субстанции христианского единства, но оставляет не проработанной сферу воли, которой принадлежит свобода. Хорошо, конечно, говорить, что во мне якобы живёт и действует сам Христос Иисус, которому я причастился через евхаристическую теургию, а на вопрос «как?» отвечать, что сие есть тайна. Это, однако, предполагает пассивность и относит действие целиком насчёт благодати. Бернар Клервосский сводит свободный акт христианина к акту согласия на действие Бога в нем.
Между тем активность предполагает не освещенность только, но излучаемый свет. Светильник же не ставится под спудом, но должен осветить пространство, определяющее свободу. И здесь гораздо продуктивнее понятие Града Божия во главе с Царём, Иисусом. Мы привыкли одурманивать себя словом «Христос», напрочь забывая о том, что Христос означает помазанник, то есть царь. Град – это единство закона и суда, которое обнаруживается не в собрании, а в единообразном законе воли, исходящем от единого Судьи; так что христиане, находясь в рассеянии, вдали друг от друга, будучи затерянными в миру, обнаруживают единство Града Божия в поведении, отличающем их от граждан градов земных.

Для актуализации этого единства вовсе необязательно собрание в каком-то месте. Собрание, в котором осуществляется совместный теургический акт, наверное, важно для укрепления душ, но непосредственно оно не конституирует христианского мира. Напротив, Град Божий способен конституировать общество, в которое вкраплён, и преобразить его по образу своему, означая для неодухотворённой воли ведомые ему границы Жизни, задавая, в соответствии с ними, критерий правого и выстраивая через это всю систему позитивного права, а через последнее и всю общественную жизнь. В этом находим оправдание слов Писания, которые молвят, яко «возлюбил Бог мир».

Продолжая сравнение, скажем, что литургическая общность не имеет градообразующих выходов в мир, но влияет подспудно: через душевные настрои и, как образ идеального града, в котором все едины во Христе и уравнены в достоинстве равной ко всем любовью Бога. Здесь, однако, возникает вопрос, каким образом храмовая теургия заняла столь значительное место в христианстве? Ведь она чужда ему по сути. Разве Христос Иисус не разрушил храм, вернув тем самым народ к первоначальному Завету хождения с Богом (в отличие от вещного служения идолам)? Только ли это уступка массовой церкви народному язычеству? Что явилось тем ядром, в первоначальной христианской жизни, вокруг которого смог кристаллизоваться языческий храм – это выделенное священное пространство, овеществлённый сон, связанный с бодрствующим бытом только через знамения и пророчества, нуждающиеся в истолковании? Не без основания предполагаем в качестве такого ядра первоначальную общину Апокалипсиса, которая, отчуждившись от порочного мира, спасается в катакомбах, тайно собравшись вокруг живительной трапезы тела Христова, в то время как мир рушится вокруг. Это видение приводит нас к следующему делению.

       Исторически в Начале лежат две церкви: обрезанных и язычников; но это деление ничего не даёт нам для освещения последующего, так как мы не наследуем церкви обрезанных, и она в дальнейшем выступает как ересь. Для нас более продуктивно разделение, усматриваемое в духовном плане, а именно: на церковь платоническую, зависимую от Времени (вращения Космоса), и церковь сократическую, вневременную.
 
 Церковь платоническая жила в наступлении конца Века, в воскресении мёртвых, как знамении этого конца, и в отчуждении от мира, извещённого о конце света и не верящего этому известию; она жила в исповедании Имени Бога, как средства Спасения в гибели века сего. Это церковь, для которой слова: Царство Божие приблизилось, означали, прежде всего, близкий, со дня на день, конец света, наличность всех признаков этого конца, в том числе важнейший, в плане личной экзистенции, признак: присутствие святого,или пророческого духа в членах церкви.
   
Церковь сократическая никак не соотносит себя с вращением Космоса и не сообразует свою жизнь с этим вращением. Она есть, собственно, град Божий, сущий здесь и теперь в лицах своих граждан, управляемый не от мира сего, а от трансцендентного Неба, Посланником которого (Демоном Сократа) в тайной комнате души является Царь Иисус. Эта церковь не отчуждается от мира, но рождает новый мир, проводя в жизнь волю небесного Царя, - за что подвергается поношению, гонению и казни. Но, в конечном счёте, побеждает.
   
Нетрудно видеть, что первая из различённых нами церквей лежит в дряхлом Веке, в ожидании его конца и своего переселения на тучные небесные пажити. Она отделяет себя от грешного человечества и не хочет погибнуть с ним вместе. Тогда как вторая церковь есть уже новый Век и новое человечество, которая не отделяет себя от человечества ветхого, но обновляет и преобразует сей Вавилон силой Царя Небесного: воскрешает мёртвых в духе и рождает новых человеков.
   
Из проведенного различения совершенно ясно просматривается историческое будущее указанных двух церквей. Первая будет пребывать в постоянном ожидании последнего дня (который всё не наступает), замкнувшись в храмах и молельнях, бесконца испрашивая у Бога милости в Погибели; она сделается ходатаем и посредником для мирян, запуганных неизбежным концом и Судом, и поэтому готовых содержать этого посредника из своих «греховных» достатков, которые ни на что не пригодны перед лицом Конца, кроме как купить на них милость Судьи. Эта коррупция, оправданная концом времён, будет перманентно разъедать первую церковь. Вторая же (церковь) понесёт на себе культурную миссию и будет проводить в жизнь языческого мира христианский закон личного достоинства, личной свободы, милосердия и любви к ближнему. Именно благодаря этой церкви будет обновляться и оживляться эсхатологическая церковь, дичающая в своей отрешённости.
   
В конечном счёте, из усилий этой церкви восстанет новый свободный мир: сообщество святых, слушающих своего Царя, соединённых его Любовью и Универсальностью. Этот мир разрушит властную монополию литургической общины и вернёт христианство к самому себе из инобытия Платоновского мифа.


   

Полезные диарезы

   Для того чтобы уяснить себе исполнение закона и отличие христианства от иудейства, полезно иметь в виду следующую диарезу:

1. Известен закон суждения о поступке, но сам Судья, чьим авторитетом закон держится, отсутствует. В этом случае встаёт вопрос о толковании закона и законоприменении в данном конкретном деле. Таким образом, самодеятельность и самовольство не устраняются из энтелехии человека, с ними же остаётся и первородный грех, который, как известно,  заключался в самовольстве, воспроизводящем себя в поколениях (оттого что ниспровержение авторитета Творца ниспровергает и авторитет отца).

2. Судья присутствует. Большее совершенство, по сравнению с первым случаем, заключается здесь в том, что возможно испрашивание суда на всякое данное конкретное обстояние, - чем исключается всякое самовольство. Об этом Христос Иисус говорил, яко ничего не делаю от себя. А также в том, что здесь присутствует само Царство, тогда как в первом случае – только память о Царстве, запечатленная в Законе.