Друд - сын пирата Время бежит и останавливается

15 Время бежит и останавливается


Углубившись в центральные улицы, Друд спросил дорогу к дому, в котором снимал квартиру Иннокентиас Морны. Ему нужно было пройти два квартала прямо, затем свернуть направо, дойти до дома с вывеской в виде сапога, повернуть налево и где-то там уточнить, в какой двор свернуть. На первый взгляд, всё было несложно. Но Сен-Катарен был большим городом, и только до нужного поворота, периодически уточняя дорогу, Друд шёл часа два. Он с удовольствием рассматривал высокие дома, витрины лавок, жизнь, кипевшую за открытыми окнами, на которых возвышались вездесущие горшки с геранью. Наступавший вечер был таким тёплым и ласковым, что, казалось, под его влиянием все люди тоже смягчались и расцветали. Движение транспорта на центральных улицах продолжало оставаться затруднённым, но зато здесь для прохожих были сделаны приподнятые над уровнем мостовой тротуары. Ближайшие к центральным улицы были полупустынны, но приветливо залиты солнцем. Друд почти дошёл до здания с сапогом, когда, заглядевшись на флюгер в виде позолоченной кошки, на кого-то налетел. С минуту они смотрели друг на друга. Потом губы мужчины слегка шевельнулись, сказав: «Ба! Вот это удача!»
Столбняк Друда продолжался только секунду. Это бледное, с виду маловыразительное, но полное внутреннего напряжения лицо подействовало на него, как взмах флажка человека, дающего старт, на участника скачек. Он не успел ещё ни о чём подумать, как организм, пронзённый чувством опасности, всё сделал сам. Швырнув в Фробишера Борда Орильи узелок со старой одеждой, он кинулся бежать в боковую улицу. Шедшие вслед за провокатором два полицейских вёльнера даже не успели ничего понять. Юноша успел порядочно опередить их, прежде чем блюстители порядка бросились за ним в погоню. Проспекты в Сен-Катарен были довольно широкими, но не часто пересекались другими, так что свернуть особой возможности не представлялось. Поскольку шёл седьмой час вечера, большинство лавок  на улице, где развернулось преследование, уже закрылось или закрывалось, прохожих почти не было. Сначала Орильи и вёльнеры бежали, ограничиваясь криками: «Стой!» Увидев, что Друд может уйти, они изменили крики на «Держи вора!»
По опыту жизни в купеческом квартале юноша знал, что торговцы, прячущиеся подобно улиткам в свои домики, в случае любых социальных потрясений, становятся отважными, как львы, если дело идёт о защите собственности и поимке вора. Следовало исчезнуть с глаз лавочников, прежде чем они совместно со своими учениками примутся его ловить. Друд свернул на соседнюю улицу, такую же прямую и длинную, как та, с которой он только что выскочил, метнулся под арку, влетел в часовую мастерскую и, сам не зная как, выпалил:
-Ради Бога, я – сторонник объединения провинций! За мной гонятся вёльнеры! Помогите мне!
В мастерской находились старик, сидевший за столом, на котором были разложены разные колёсики и пружинки, и девушка, вешавшая на стену, среди уже готовых часов,  ещё один образец часового мастерства своего деда.
Крики «Держите вора!» приближались. Друду не хотелось, чтобы его схватили на глазах у таких простых и с виду хороших людей, как преступника столь низкого толка, но у него не было времени переубеждать их. Поэтому он просто поглядел на того, и на другую и сказал:
-Это неправда.
Должно быть, его облик был очень убедительным, потому что девушка соскочила со скамеечки, на которой стояла, подбежала к нему и втолкнула в тёмную заднюю комнату. Оттуда они проникли на деревянную лестницу, ведущую на второй этаж, и, едва не упав несколько раз, очутились в маленькой светёлке. В ней стояли узкая кровать, стул и сундук для вещей. На стене висело зеркало. Сквозь мелкие стёкла частого переплёта оконной рамы падал свет заходящего солнца, образуя на полу узор из фигурных прямоугольников.
-Я сейчас дам вам переодеться, и выведу через задний двор, - сказала девушка и, открыв сундук, начала выбрасывать вещи.
Видя, что вся отвергаемая одежда женская, Друд попробовал её остановить:
-Постойте, ничего мне этого не нужно. Просто выведите меня на соседнюю улицу и всё.
-Сейчас весь квартал оцепят! – возразила девушка. – Скидывайте кафтан, берите вот эту юбку, чепец и шаль!
Друду вспомнился его первый опыт ношения женской одежды, когда он был выброшен из игорного дома почти без ничего, а девица Агафия отдала ему свои вещи.
-Нет – нет! Я не надену юбку, - заявил он.
-Вы хотите, чтобы все соседи увидели, как вы выходите из нашего дома, и донесли на нас? – выпрямилась девушка и в упор посмотрела на него. – Решайтесь, они в любую минуту могут быть тут!
Друд молча снял кафтан: он не имел права провалить свою миссию в последний момент, да ещё и погубить ни в чём неповинных людей. Управиться с поясом юбки, а затем и с чепцом никак не получалось, поэтому хозяйке пришлось помогать своему незваному гостю. От её прикосновений у Друда горели уши.
-Шаль плотная, - приговаривала девушка за работой, - но вы держите её здесь, чтобы она не разлеталась. А чепец вам идёт. Хорошо, что у вас ещё нет усов.
Приведя гостя в относительный порядок, молодая хозяйка свела его вниз и выпустила в приоткрытую дверь, сказав на прощание: «С Богом!»
Друд очутился на улице, параллельной той, на которой находился вход в мастерскую. Хотя рядом с домами сидело много женщин, у ног которых играли ребятишки, спросить дорогу юноша не решался. Опустив глаза и наклонив голову, чтобы края чепца бросали тень на лицо, он быстро пошёл прочь. Сгорая от стыда, Друд не знал, что делать. Ему казалось, что любая женщина без труда узнает в нём переодетого мужчину, а о том, что подумают мужчины, разгляди они его истинную сущность, он и вовсе думать не хотел. Оставалось только дожидаться, когда спасительные сумерки укроют от мира его облик, тогда он быстрее решится расспросить кого-нибудь о дороге. Вот только кого? Лучше всего какую-нибудь подслеповатую старушку.
-Что пригорюнилась, кумушка? Со службы выгнали? Может, я тебя найму? – услышал Друд и почувствовал, как кто-то вцепился ему в локоть.
Шарахнувшись в сторону, словно настоящая добродетельная девица, он увидел пьяницу, который, судя по всему, свалился ему на голову из двери, где, судя по запаху и доносящимся звукам, была харчевня. Сглотнув слюну, юноша вспомнил, что с утра ничего не ел.
Если к нему засветло цепляются такие типы, что же будет поздним вечером, когда он станет искать дорогу? Да, быть добродетельной девицей в большом городе нелегко…
Зайти в харчевню Друд не рискнул. Мелкие деньги у него оставались в кафтане, а кафтан – в доме часовых дел мастера. Остальные были зашиты в пояс, а потому без распарывания недоступны.  Кроме того, Друд опасался, что в харчевне к нему могут пристать ещё какие-нибудь поклонники Бахуса.
Покружив ещё немного, юноша всё-таки решил спросить дорогу. Опасаясь проницательности женщин, он обратился к некоему кавалеру неопределённой сословной принадлежности, чей несколько истасканный костюм пытался отдельными деталями внушить окружающим, что его хозяин знаком с достатком. Кавалер вызвался проводить Друда, и тот вздохнул с облегчением. Хотя юноша не был знаком с городом, вскоре ему показалось, что они удаляются от центра, а дома становятся более обветшалыми. Остановившись у арки одного из них, кавалер стал уверять, что дальше нужно свернуть в тёмный двор. Пока Друд колебался, из арки вышла дряхлая старуха и, взглянув на него, с презрением прошипела: «Ишь, бесстыдница!»
Печальный опыт самостоятельного существования сделал юношу подозрительным, а потому, мгновенно оценив ситуацию, он бросился бежать прочь, благо в роли женщины его поведение выглядело вполне естественным. Не хватало ещё угодить в притон, преодолев столько препятствий!
Пробежав две улицы, Друд тоскливо огляделся. Было уже семь или восемь часов вечера. Начинало темнеть. Теперь он вполне бы осмелился подойти к какой-нибудь порядочной женщине, да вот беда, ни одна из таковых в столь позднее время ему не встретилась. Зато из-за угла на юношу вышли Орильи и два уже знакомых вёльнера.
Друд пониже опустил голову, уповая на спасительную тень чепца, и, казалось, благополучно миновал своих преследователей, когда сзади его окликнул знакомый голос: «Эй, красотка!»
Впереди по улице маячили силуэты четырёх конных вёльнеров, а в боковом переулке – ещё два пеших. Видимо, центр оцепили и прочёсывали. Друд бросился в проходной двор. Сзади раздалось: «Да она в сапогах!»
На пустынных мостовых, окружённых каменными громадами домов, топот бегущих ног отдавался гулким эхом. Несколько раз, мечась в лабиринтах стен, юноша едва не попался. Раздавшийся выстрел и толчок в плечо заставили его прибавить скорости. Оторвавшись немного от преследователей, он свернул в какой-то тупичок. По левую руку от него тянулась кирпичная ограда сада, а по правую – фасад дома. На высоком крыльце стояла девушка и никак не могла справиться с замком, ворочая ключом в замочной скважине.
-Ради Бога! – бросился к ней Друд. – Спасите меня! За мной гонятся какие-то мужчины!
Вздрогнув, девушка как-то по-особому повернула ключ, благодаря чему замок сработал, а дверь распахнулась. Она втолкнула Друда, скользнула сама и заперла дверь изнутри.
-Тихо! – прошептала незнакомка. – В доме почти все спят. Сейчас осторожно пройдём в мою комнату. Старайтесь не шуметь, иначе меня заставят выставить вас из дома.
Они двигались в полной темноте, и Друд сообразил, что они пришли только тогда, когда, велев ему стоять на месте, девушка ушла, а затем вернулась со свечой.
-Это-школа, а я здесь – учительница, - пояснила она, - поэтому я не могу принимать никого по своей воле. А вас как зовут?
-Шэерлот, - сказал Друд первое, что пришло ему в голову.
-Вы приехали из деревни?
-Да, к сестре, но не смогла найти её адрес, потому что все направляли меня в разные стороны. А потом ко мне привязались эти…
-Бедняжка! – пожалела его девушка. – Я бы вас угостила, ведь вы наверняка голодны, но после ужина хозяйка запирает шкаф с продуктами.
-Спасибо, сударыня, я не голодна. Разрешите мне только побыть здесь немного, пока они не уйдут.
Они сидели за столом на табуретах, а между ними стояла свеча. Друд смотрел в пол, не зная, как вести себя дальше. Учительница тоже не знала и, смущаясь, взялась за рукоделие. Иногда она мягко задавала вопрос-другой о деревне. Друд выпутывался довольно сносно до тех пор, пока, почувствовав, что ему становится хуже, не положил руку на стол. Яркий свет упал на совсем не женскую кисть. Он не заметил, как левая бровь учительницы слегка дрогнула. Не изменившись в лице, она спокойно сказала:
-Шэерлот, помогите мне. Вденьте, пожалуйста, нитку.
В пылу бегства и в первые минуты после спасения Друд совсем забыл о полученной ране. Теперь же, сидя в безопасности, он ощутил, что в левом плече его находится пуля, а по рубашке стекают струйки крови. К голове начала приливать дурнота, и он прилагал все усилия, чтобы сидеть ровно.
Услышав просьбу, Друд придвинулся к свече и стал нанизывать иголку на нитку, опершись на стол локтями. Прядь волос, бившись из-под чепца, упала ему на лоб.
-Я помогу вам, - сказала девушка и, оттянув край чепца, поправила непослушные волосы, засунув руку в него едва не по локоть.
Проделывая всё это, учительница уронила напёрсток, который закатился под табурет юноши.
-Ах, какая я неловкая! – сказала она и, взяв свечу, присела на корточки, чтобы найти пропажу.
-Нет, ничего не вижу, - заявила, наконец, учительница, после того, как несколько раз попросила его передвинуть ноги. – Посмотрите вы, Шэерлот.
Друд не мог отказаться, опасаясь, что будет разоблачён и окажется на улице, где, как известно, его ждали. Опустившись на колени, он с минуту приходил в себя от боли, разорвавшейся в голове. В глазах его потемнело. Поздравив себя с тем, что не упал в обморок, он внимательно оглядел пол.
-Я тоже ничего не вижу, - сказала мнимая Шэерлот и, повернув голову, увидела нацеленную на неё кочергу.
-А теперь, сударь, признавайтесь, с какой целью вы проникли в этот дом? – спросила учительница и, увидев, что Друд пошевелился, взмахнула у него перед носом своим опасным орудием. – Сидеть! Не двигайтесь! Иначе я проломлю вам голову!
-Да что вы! Я – честная девушка, - забормотал молодой человек.
-Говорите правду! Тогда я, быть может, не стану будить всех в доме и не позову полицию!
-Да с чего вы взяли…
-Молчите! У вас – мужские руки, и иголку вы нанизываете на нитку, а женщины делают наоборот! И волосы у вас острижены, как у мужчины,  а под юбкой – сапоги! Вы ещё будете утверждать, что вы – женщина?
 - Нет, не буду, - согласился Друд, - но у меня не было ничего дурного в голове по поводу вашего дома. Просто за мной гнались…
-Кто?
-Полицейские вёльнеры.
-Вы – вор?
-Я – сторонник объединения провинций, и я ранен. Если хотите, зовите жильцов. Я больше не могу, - С этими словами Друд стал сползать на пол.
-А ну-ка, поднимайтесь сейчас же! – громким шёпотом сказала девушка – Что подумают люди! Вылезайте из-под стола сию же минуту! Я доведу вас до двери, и ступайте, куда хотите!
Друд с трудом поднялся, но тут же согнулся пополам. Его начала трясти дрожь. Шаль сползла с плеча, открыв залитую кровью рубашку.
-Свалились же вы на мою голову! – со слезами на глазах воскликнула учительница. – И почему я такая несчастная? Садитесь на табурет, куда вы теперь пойдёте?
Она подошла к сундуку, стоявшему в углу, приподняла кованую крышку и достала простыню, которую начала разрезать на части, тихо всхлипывая. Друд сидел, не шевелясь.
-Господи! – причитала девушка. – Если только кто-нибудь узнает, что я привела в дом мужчину, меня выбросят на улицу! Я останусь одна и без работы!
-Я могу уйти, - сказал Друд.
-Сидите уж! Вы и так наделали дел! – оборвала его она. – Хотите, чтобы меня загрызла совесть?
В доме что-то громыхнуло. Молодые люди замерли.
-Тихо! – прошептала учительница. – Это старшая служанка или хозяйка шпионят по дому! Если они обнаружат нас, мы погибли!
Ожидание показалось обоим вечностью. Миг, когда за дверью раздались шаркающие шаги и сопение, был одним из самых ужасных. К счастью, невидимая шпионка, удовлетворившись подслушиванием, вскоре ушла.
-Давайте, я вас перевяжу, - одними губами произнесла девушка, и оба очень смутились.
Друд старался не смотреть в сторону своей спасительницы, когда она начала разрезать ножницами рубашку у него на плече.
-Очень плохо, - сказала она, - пуля осталась внутри и втащила за собой кусочки ткани в рану. Я не смогу вытащить.
-Завяжите так, - сказал Друд.
-Я выпущу вас утром, - пожалела его девушка.
Убедившись, что ему действительно плохо, она перестала его бояться:
-Вам есть куда пойти?
-Д-да, вы мне подскажете, как найти один адрес? – спросил молодой человек, которого продолжала бить дрожь. – У меня есть деньги в поясе. Вы можете их взять.
-Не нужно денег, - отмахнулась учительница. – Я не сильно завязала?
-Нет, в самый раз.
-А теперь ложитесь на мою кровать. Мне всё равно не уснуть.
Девушка помогла Друду добраться до низкой и жёсткой кровати, скрытой за ширмой. Сама она села возле на маленькую скамеечку, а свечу поставила на стоящий рядом табурет.
Юноша думал, что если приляжет, то ему станет легче, но его надежды не оправдались. Боль уже не была оглушающее острой, но её тупые удары куда-то в ключицу не прекращались ни на секунду. Лицо его то горело, а лоб покрывался испариной, то смертельно бледнело. Невольная сиделка то раскрывала, то вновь укутывала больного. Ночь тянулась бесконечно. Видя, что взгляд Друда становится стеклянным, а губы белеют, учительница завела разговор, чтобы не дать ему впасть в беспамятство.
-Не спите. Вам нельзя. Давайте разговаривать, - начала она. – Как вас зовут?
-Дорстен.
-Дорстен, - как эхо отозвалась девушка. – У вас есть родные?
-Нет… Не знаю…
-Совсем никого?
-Друг есть.
-Это хорошо. Думайте о друге. Он вас ждёт. Вам нужно держаться ради вашего друга.
-Говорите о чём-нибудь, пожалуйста, - попросил Друд. Он сам не меньше девушки боялся, что потеряет сознание, а ведь нужно было дожить до утра, встать, пройти, быть может, не один квартал, чтобы добраться до квартиры Иннокентиаса Морны. Только бы застать его дома…
-Я не знаю, о чём говорить, - сказала учительница, – о школе – не хочу, а моя жизнь – совсем неинтересная. Давайте я вам тихонечко спою.
Друд кивнул.
-Эту песню, как говорил отец, любила моя мама. Слушайте.
Корабли с синей дымке тают.
Люди машут руками им вслед.
Как я жду, что с земного края
Ты пришлёшь мне любви привет.
Чайки носятся над волнами,
В море плавится солнца круг,
Ты вернёшься ко мне, я знаю,
И весь мир расцветёт вокруг.
Друд затаил дыхание. Сама того не зная, сидящая с ним рядом девушка, из лучших побуждений погрузила нож в самую глубокую и болезненную из его ран. В одно мгновение родители и капитан Эсклермонд слились в общий образ навсегда утраченного всего самого дорогого, что только может быть у человека. Охватившая его душевная боль была так сильна, что пересилила даже боль физическую. Девушка пела с закрытыми глазами и потому ничего не заметила. Слова песни так волновали её, что, погрузившись в них, она мысленно унеслась из комнаты:
-Верю, ты приплывёшь однажды
Ранним утром, когда заря
Обольёт золотым своим блеском
Мачты твоего корабля.
Мы из порта по улицам тихим
Через город с тобой пойдём.
В целом свете не будет счастливей
Нас с тобой в старом городе том.
Девушка открыла глаза, но она была всё ещё не здесь.
-Какая я глупая! – воскликнула она, переведя взгляд на заострившиеся черты Друда и сразу вернувшись в реальность. – Может, мне лучше помолчать?
-Нет, говорите, пожалуйста.
-О чём?
Видя, что девушка всё больше ему сочувствует, Друд решился расспросить её о дороге к дому Морны. Выбора у него не было: либо он рискнёт и получит помощь, либо всё рухнет. Конечно, называя адрес после того, как он заявил, что является членом тайного общества, юноша мог подставить офицера, но он полагался на то, что рискуя сама, молодая учительница до сих пор его не выдала. А ведь у неё было больше оснований опасаться его, мужчину, бежавшего от полиции в женском платье…
Девушка сообщила, что нужный ему дом находится примерно в квартале от школы.
-Мы выскользнем, когда поутру служанка пойдёт за молоком, - добавила она.
-Для вас это может быть опасно, - возразил Друд.
-Если мне повезёт, я прошмыгну обратно так, что она не заметит.
Юноша не стал разубеждать её, чувствуя, что один может и не дойти.
Когда начало светать, девушка помогла Друду сесть на постели. Его сразу прошиб такой пот, что вся рубашка стала насквозь мокрой.  Он безропотно дал уложить под чепец растрепавшиеся волосы, вытереть лицо холодной водой и завернуть себя в шаль так, чтобы не было заметно окровавленной одежды.
Щёлкнул замок и хлопнула входная дверь: это служанка отправилась за молоком и продуктами на рынок. Молодые люди тихонько вышли из комнаты вслед за ней. В тёмном, заваленном какими-то вещами коридоре Друду стало совсем худо, и если бы не утренний холод, пахнувший со стороны входа, он бы упал на месте. Его тошнило от голода и болезни, трясло от слабости. Увидев в серых сумерках лицо юноши с жёлтой кожёй, натянутой на чётко обозначившихся скулах и остром носу, с провалами под мутными глазами, заполненными чернотой, учительница решилась не покидать его до конца. Они тащились, словно черепахи. Когда учительница в очередной раз усадила его на какой-то приступок отдохнуть, Друд, отдышавшись и облизав сухие губы, спросил:
-Если я выживу, за кого мне поставить свечу?
-За рабу Божию Енну.
-А полным именем?
-А полное имя Бог сам знает.
Друд молча кивнул. Говорить было трудно: горло горело огнём, его мучила жажда. В глубине души он удивлялся, что учительница всё ещё не оставила его, а продолжает тащить, не обращая внимания на косые и любопытные взгляды прохожих.
До юноши долетали обрывки разговоров окружающих:
-Гляди-ка, бедолага, как её шатает! Наверно, заболела.
-Как же! Нахлебалась вчера, а теперь голова раскалывается.
Наконец они добрались до двора дома, где снимал квартиру Иннокентиас Морны. Посреди него стояла тележка молочника, и квартирные служанки, покупавшие молоко,  так громко кричали из-за какой-то их товарки, которая попыталась пролезть без очереди, что не обратили внимания на чужих, скрывшихся в одном из подъездов. Офицер жил на втором этаже. У его двери сидел денщик и начищал сапоги. На вежливый вопрос учительницы, здесь ли проживает господин Морны, денщик поднял глаза, а затем грубо ответил, чтобы они убирались вон, потому что его господин не водится с дамами подобного сорта. Учительница побледнела от обиды, но поскольку ей некуда было девать Друда, она потребовала доложить о них хозяину. Грубый малый встал и замахнулся на неё щёткой, обещая спустить с лестницы. На его вопли из двери выглянул сам Иннокентиас. Увидев спутницу Друда, он так удивился, словно знал её давно, но не ожидал здесь увидеть.
-Вы? – только и смог спросить он.
Учительница, казалось, тоже была в замешательстве, но не долго. Выдвинув вперёд Друда, она сказала:
-Это к вам.
-Ваша тётушка из Ваноццы посылает вам весточку, - сказал Друд условленную фразу.
Переведя глаза на вторую «гостью», офицер был поражён не меньше и медлил с ответом.
-Вы нас впустите? – раздражённо спросила девушка.
-Конечно, конечно. Проходите.
Они прошли сквозь прихожую в большую комнату с камином, в которой царил беспорядок. Однако учительницу не смутили ни разбросанные в беспорядке вещи, ни остатки вчерашнего ужина на столе. Дотащив Друда до кресла, она осторожно усадила его.
-Ваш друг ранен и нуждается в помощи, - сказала девушка, оборачиваясь к офицеру.
По лицу Морны было ясно, что он ещё не в полной мере понимает происходящее. Осторожничать уже не имело смысла: Друд чувствовал, что силы его на исходе. Поэтому он поднял голову и сказал:
-Спешите. Я привёз важные вести из столицы, а не то я умру.
В этот момент со стороны двери раздался сильный шум, и в комнату влетела решительного вида полная женщина.
-Господин Морны! – закричала она. – Когда я сдавала квартиру, то с самого начала мы договорились, что вы не будете водить в неё женщин! А здесь я вижу сразу двух!
-Сударыня, - возразил офицер, - в нашем договоре речь шла о непотребных женщинах, а здесь всего лишь дочери моего друга, одной из которых стало плохо. Неужели вы настолько жестоки, что предпочли бы дать умереть невинной девушке на улице, чем обратиться за помощью к другу семьи, хоть и холостяку? Поглядите на это лицо! - Морны указал на сидевшего с низко опущенной головой Друда.- Разве на нём есть хотя бы тень порока?
Хозяйка замолчала и нахмурила лоб, соображая.
-Вы ведь добрая женщина, - продолжал Иннокентиас, - так пришлите сюда поскорее воды и нюхательной соли!
Помедлив немного, хозяйка ушла. Учительница, стоявшая так, чтобы закрыть от неё Друда, сказала быстрым шёпотом:
-Одной солью тут не обойдёшься. У него в плече пуля и, может быть, задета кость.
-Нужна наёмная карета, - решил офицер. – Мы поедем к доктору Линси.
-Я – с вами, - заявила Енна.
-Подождите здесь.
В дверях офицер столкнулся с посланной хозяйкой служанкой. Было слышно, как он отбирает у неё соль и воду, а затем приказывает бежать искать карету. Захлопнув дверь, Иннокентиас вернулся в комнату один. Он поднял голову Друда, стащил с него чепец и похлопал по щекам, сунув под нос стеклянный флакон. Ресницы юноши задрожали, а глаза открылись.
-Вы узнали меня? – спросил он.
-Молчи, ты не должен говорить, - ответил офицер и обратился к Енне: - С какой стороны рана?
Учительница молча расстегнула брошь, скреплявшую шаль. Едва глянув на пропитанные кровью тряпки, Морны помрачнел и, встретившись глазами с девушкой, задал всего один вопрос:
-Вы – с нами? – имея в виду, входит ли она в тайную организацию.
-С вами, - ответила Енна, в ту минуту подразумевая лишь то, что тоже хочет поехать к доктору.
-Избавьте меня от женских тряпок, - попросил Друд. – Не хочу, чтобы меня так видели.
-Придётся потерпеть, дружок, - отозвался офицер, - раз сюда вошла девица, девицу и вынесут.
-Я сам пойду, - пробормотал юноша.
Раздался громкий стук и послышался голос служанки, возвещавшей, что карета подана ко входу. Учительница спешно намотала волосы Друда на руку и натянула на него чепец. Офицер подхватил раненого и, велев денщику следить за квартирой, решительно вышел на лестницу. Ступени были высокие, а проход узкий: спускаться приходилось боком, ноги Друда то и дело цеплялись за перила. Учительница шла позади, следя, чтобы юбка юноши скрывала сапоги, а также, чтобы Иннокентиас случайно не наступил на неё.
Во дворе уже собралось несколько зевак, а некоторые жильцы высунулись в окно. Когда карета отъехала, хозяйка и квартирные служанки пустились в обсуждение странного происшествия.
Кузов кареты покачивался и содрогался на неровной мостовой. Друду казалось, что каждый последующий толчок станет для него последним. Он согнулся и закрыл лицо здоровой рукой, чтобы скрыть, как его мутит. Офицер заметно нервничал, глядя на него, а учительница, обхватив руками, утешала и уговаривала. Как и следовало ожидать, в одной из боковых улиц они попали в пробку: перекрёсток переезжало сразу восемь подвод с дровами. Морны высунулся в окно и присоединился к хору недовольных владельцев и пассажиров других транспортных средств, чьё продвижение было задержано этим досадным препятствием. Друд, откинувшись на спинку сиденья, взмолился:
-Снимите с меня эти женские тряпки! Я не хочу умереть в них!
-Ну, что ты, душа моя, ты не умрёшь! – чуть не плача, ответила учительница.
Наконец они подъехали к дому доктора Линси, белому зданию, отделённому от улицы глубокой канавой, через которую был переброшен мостик, поднимавшийся на ночь. Перед фасадом, прямо на вымощенной белым камнем площадке, стояли кадки с цветами. По стенам вился уже выпустивший молодые листья плющ.
Не обращая внимания на открывшую дверь служанку, Морны со своей ношей  решительно прошёл вглубь дома, как видно, ему хорошо знакомого. Доктор, человек лет тридцати пяти, в очень белом безупречном парике, завтракал в обществе гладко причёсанной девицы с несколько длинноватым носом, с виду очень строгой, но явно не жены и не сестры. Если он и удивился внезапному вторжению, то не подал виду.
-Линси! Вопрос жизни и смерти!  - воскликнул офицер. – Это человек из Ваноццы, и он ранен!
Доктор встал и, вытирая руки об очень белое полотенце, выразительно посмотрел через плечо Морны. Иннокентиас обернулся и увидел учительницу.
-Это наш человек, - сказал он, совершенно уверившись по поведению девушки в карете, что гонец не мог явиться к нему с совершенно посторонним человеком.
Друда перенесли в соседнюю комнату и усадили на большой стол. Через некоторое время туда вошла девица с длинным носом. Её волосы были спрятаны под чепцом, а платье защищено фартуком. Она принесла таз с тёплой водой. Доктор и офицер стали освобождать раненого от рубашки, а девица принялась размачивать засохшую повязку. Друду уже было всё равно, и он даже не постеснялся вскрикнуть, когда заскорузлые тряпки отодрали от раны.
-Тебе повезло, - сказал доктор Линси раненому. – Лёгкое цело, хотя пуля задела кость и застряла внутри. Ничего, зато она прощупывается. Небольшой надрез – и мы её извлечём.
Повернувшись к своей помощнице, он заметил в дверях учительницу:
-А вы что здесь делаете?
-Мне случалось помогать в подобных ситуациях. Я не боюсь крови.
-Удержите голову раненого вовремя операции?
-Удержу.
-Рут Эвиль даст вам вымыть руки и выделит платок. А вы, Морны, - обратился врач к офицеру, - помогите мне снять с него грязную одежду и обувь.
Девушки вышли и вернулись с горячей водой, корпией и стопкой белой ткани, разорванной на длинные ленты. Друд уже лежал на столе. Его ноги и здоровая рука были зафиксированы ремнями. Он глядел в потолок. Щёки юноши горели то ли от температуры, то ли оттого,  что здесь присутствовали женщины. Доктор велел офицеру держать ему колени, а Енне – вставить в зубы платок и изо всех сил стараться, чтобы больной не поднял голову.
Друд всегда думал, что от сильной боли человек теряет сознание и ничего не чувствует. Однако всё время, что длилась операция, он остро ощущал каждое движение ножа и пальцев врача, разрезающего, а затем раздвигающего мышцы. Инструменты скользили по пуле и вытащить её сразу не удалось. Тело Друда трепетало и обливалось холодным потом. Он грыз платок и глядел на качающийся потолок, обитый тёмным деревом, зажмуривал глаза и чувствовал, как по вискам стекают слёзы. Только когда пуля с отвратительным железным стуком ударилась о дно таза, подставленного Рут Эвиль, Друд впал в какое-то сумеречное состояние. Он смутно слышал и чувствовал, что с ним происходит, но у него не было никаких сил дать знать об этом. Внезапно сознание его сделалось очень ясным и чётким, но стало воспринимать не то, что находилось вокруг, а то, что внутри. Перед глазами юноши сплетались какие-то узоры, фигуры людей и фантастических существ. Все они участвовали в неких тягостных и страшных событиях. Друду очень хотелось проснуться, но ничего не получалось. Когда же последним, отчаянным усилием он вырвался из этого мрака, то ничего не смог вспомнить из своих снов. Некоторое время Друд глядел перед собой и ничего не видел. Потом до него начало доходить, что он лежит на постели в комнате, погруженной в вечерние сумерки. Окно комнаты со свинцовым переплётом чуть приоткрыто, а за столом перед ним, куря белые голландские фарфоровые трубки, расположились доктор, Иннокентиас Морны и двое незнакомых людей. Один из незнакомцев, коренастый мужчина с волосами, похожими на гриву льва, которую пытались уложить, да так и не смогли, сидел к Друду спиной. Другой, молодой человек в парике, оседлал стул задом наперёд и положил подбородок на скрещенные на спинке руки. Все эти люди разговаривали, и разговаривали о нём.
-Я встретился с этим мальчишкой в тюрьме Кистоля, куда попал за вызов на дуэль. Он назвался Дэвидом Рудольфом и обвинялся в краже курицы. Помню, ещё нёс какую-то околесицу про Северные провинции, будто он оттуда родом. Потом меня выпустили, и я забыл о нём, а вновь вспомнил, получив письмо от Мельхиора Баллири. Баллири просил меня написать о мальчишке всё, что я знаю. Я выполнил его просьбу, заодно поинтересовавшись, зачем ему это нужно. Он ответил, что мальчишка служит торговым учеником у его деда, и что капитан Эсклермонд признал его за сына, - рассказывал Иннокентиас.
-В каком смысле признал? – перебил офицера человек с «львиной гривой».
-Я не стал уточнять через письмо, да и вообще выбросил всё это из головы, пока мне вновь не напомнил о нём другой человек – Эронимас Борстен. Он написал, что у капитана Эсклермонда в Ваноцце появился второй сын. Зовут его, как и первого, Дорстен, и что Осе Ланселин и его дед давно о нём знали, а для остальных наших товарищей данное обстоятельство было полной неожиданностью. Больше я  ничего об этом Дэвиде-Дорстене не слышал, пока сегодня он не заявился ко мне раненый и в женском платье. Вероятно, у капитана были причины скрывать мальчишку так долго даже от близких товарищей. Всё это кажется  мне подозрительным и странным.
-При нём были документы? - снова спросил человек с «львиной гривой».
-Да. Вот они. Все, что мы нашли в карманах его одежды. – Доктор Линси разложил на столе смятые листки. – Вот метрика. Она принадлежит погибшему Дорстену. А вот паспорт. Он выдан магистратом от имени первой купеческой гильдии на то же имя, но торговому ученику, в то время как всем нам известный Дорстен брал уроки у доктора Алисандера, чтобы сдать экзамен на судового врача. Ещё есть письмо капитана, где он называет адресата «дитя моё» и сообщает, что едет в Лидон и оставляет старику Баллири деньги на его содержание. Насколько я знаю почерк Руфрия, оно подлинное. А это ещё одно письмо о том, что капитан болен и якобы просит сына приехать в Сен-Катарен, но оно уже явно подложное, хотя почерк очень похож. Видимо, оно служило поводом для выдачи паспорта на отлучку из города.
-Больше ничего?
-Ничего.
-Но должно быть ещё письмо для нас! – воскликнул Иннокентиас Морны. – Вы всё обыскали?
-Каждую нитку в его одежде. Возможно, он его спрятал.
Офицер встал и подошёл к Друду, успевшему закрыть глаза, чтобы никто не узнал, что он всё слышал.
-Эй, Дорстен, или как там тебя, проснись! – затормошил он юношу довольно бесцеремонно.
Друд разлепил ресницы и посмотрел на него наполовину отсутствующим взглядом.
-Кто прислал тебя? – строго спросил офицер. – Назови имя.
Юноша хотел ответить, но из горла вылетел только сиплый писк: оно пересохло и словно покрылось коркой.
-Постойте, - сказал доктор, встал и вышел из комнаты.
Вскоре он вернулся, неся в руках чашку мятного чая с лимоном. Горячая вода вернула юноше голос.
-Меня прислал глава столичной организации патриотов господин Уостерли, - сказал он.
-Он велел нам что-то передать?
-Да, письмо.
-И где же письмо?
-Со мной.
-Он бредит, - обернулся офицер к своим собеседникам.
-Нет, оно у меня в голове.
-В голове?
-Я выучил его на память. Я должен прочесть его наизусть только одному человеку, главе северной части организации Сторонников Объединённых провинций – господину Эухению Лильберту Лилье.
-И больше никому? – поднимаясь со стула, спросил человек с «львиной гривой» и направился к постели, на которой лежал юноша.
-Кроме него я могу открыть содержание письма лишь главе всей организации – господину Лаврансу Маригюрду де Веру.
-Господин де Вер перед тобой, - грубо вмешался Иннокентиас, указывая на внушительную фигуру «львиноголового».
Друд молча переводил глаза с офицера на вождя патриотов и обратно. Сейчас, в эту решительную минуту, ради которой он преодолел столько препятствий, молодого человека вдруг охватило какое-то совсем детское чувство обиды. Он абсолютно ясно читал в обращённых к нему взглядах, что эти лица отлично знали капитана Эсклермонда и его казнённого сына Дорстена, что они мысленно сравнивают его с этими двумя, и что сравнение не в его пользу. Грубость же Иннокентиаса объяснялась ещё проще: офицер принял его за незаконнорожденного сына капитана.  Как никогда ясно Друд вдруг понял, от чего его пытались защитить члены семейства Баллири, сам Эсклермонд, отдавший ему документы сына, и Осе Ланселин, постоянно пресекавший среди товарищей разговоры о происхождении Друда. Осе, да и он сам из метрики казнённого Дорстена знали, что капитан родом из Сен-Катарен, следовательно, тут полно людей, которые, несомненно, будут озадачены появлением второго Дорстена не меньше, чем стоящие возле его постели. И уже никто здесь не встанет на его защиту. Если такую грубую реакцию вызывает одно предположение, что он незаконнорожденный сын капитана, то что будет, если они узнают, что он, возможно, незаконнорожденный сын морского грабителя и двоежёнца? Падение из дворян в торговые ученики покажется просто сказкой. Рождение вне брака – это клеймо на всю жизнь, закрывающее дорогу практически во все виды службы. Даже помощником учителя не возьмут: родители не захотят, чтобы их детей обучал человек из столь безнравственной семьи. Да, Осе был прав, когда сердился на него за эту поездку! Друд судорожно вздохнул. Ему хотелось провалиться сквозь землю вместе с кроватью с глаз Морны, господина де Вера, доктора и парня, сидевшего задом наперёд на стуле. Совсем не так он представлял себе венец этой поездки. Чувство горечи было столь сильным, что, боясь выдать себя, юноша напряг все оставшиеся у него силы. Мышцы раненого плеча свело судорогой, и на белой повязке начало расплываться яркое пятно крови. Внезапно Друд почувствовал, как на лоб ему легло что-то большое, шершавое и тёплое, закрывшее разом и глаза, и всю голову до затылка. Он не сразу понял, что это ладонь господина де Вера.
-О чём письмо, которое ты привёз, мальчик? – спросил вождь патриотов так мягко, словно говорил с ребёнком.
-О доносе неизвестного лица, который был похищен из канцелярии наместника. Там описано устройство северной части тайного общества, названы имена и фамилии его членов, а также их род занятий. Больше двухсот имён…
-Я должен вмешаться, Лавранс Маригюрд, - обратился к  главе тайного общества Линси.
-Что такое?
-Если ты захочешь услышать всё это сейчас, мальчик быстро выдохнется и неизвестно, когда снова сможет говорить. Он должен отдохнуть.
-Сколько нужно времени?
-Хотя бы часов шесть.
-Вы с ума сошли, Линси? – вмешался Иннокентиас. – Если в голове гонца столь важная информация, мы должны узнать её как можно быстрее. Промедление подобно смерти! Дайте ему какое-нибудь возбуждающее силы средство, а потом, когда он всё расскажет, пусть отдыхает, сколько хочет!
-Не суетитесь, господин Морны, мы подождём, как советует доктор, - невозмутимо сказал де Вер, не убирая руки с лица Друда.
-Но у нас нет времени!
-Именно поэтому мы и подождём. Я не хочу, чтобы нелепая случайность лишила нас возможности услышать это письмо.
-Но ваше пребывание здесь сопряжено с большой опасностью! – не унимался офицер.
-Моё пребывание везде сопряжено с опасностью, и я намерен усугубить её, пригласив сюда господина Лилье и ряд других лиц, которым будет интересно услышать послание из столицы. А пока вы и Арцимболдо (молодой человек, сидевший задом наперёд на стуле, кивнул) обойдёте их и позовёте сюда, как раз пройдёт шесть часов.
Господин де Вер снял ладонь со лба раненого. Он не выказывал ему симпатию, но и не обижал подозрениями, как Иннокентиас. То, что гонец из столицы оказался неизвестно откуда взявшимся вторым сыном его старого друга, вождь патриотов принял к сведению, решив не делать никаких выводов до полного выяснения всех обстоятельств. Друд почувствовал спокойную силу, исходящую от большой тёплой ладони, и успокоился.
Господин де Вер пригласил всех, кроме доктора, выйти из комнаты. Последний, низко наклонившись к раненому, спросил:
-Плечо сильно болит?
-Терпимо.
- Носоглотка болит?
-Откуда вы знаете?
-Ты говоришь в нос, а когда сглатываешь слюну, на твоем лице отражается усилие.
-Носоглотку дерёт и горло.
-Поэтому я не хотел, чтобы ты много говорил сейчас. Чувствуешь, как тебя бросает в жар?
Друд кивнул.
-И ещё слабость, не так ли?
Друд снова кивнул и зажал здоровой рукой рот: на него напал приступ внезапной тошноты.
Доктор быстро подставил таз и приказал ему сплёвывать. Сплёвывать, кроме слюны, было нечего.
-Ты когда ел в последний раз?
-Вчера утром.
-Я пришлю сюда Рут Эвиль, и ты немного поешь. Если будет противно, то просто глотай и всё. А потом постарайся хоть немного уснуть. К тому времени, когда соберутся все, ты должен набраться сил и рассказать своё послание.
Друд жестами показал, что согласен, и постарается выполнить всё, как ему велели. Единственное, что ему не удалось сделать, это заснуть. Юноша лежал с закрытыми глазами, чтобы не видеть света свечи, освещавшей погрузившуюся в ночной мрак комнату, и прислушивался к мерному стуку железных спиц Рут Эвиль, исполнявшей роль сиделки, когда за дверью раздался негромкий шум.
В комнату вошли двенадцать мужчин, из которых он знал только четверых – господина де Вера, Иннокентиаса, доктора Линси и Арцимболдо. Некоторые из пришедших принесли с собой стулья, которых в комнате явно не хватало. Длинноносая Рут Эвиль встала и, не говоря ни слова, вышла. Вошедшие тоже молча расселись.
-Господа, позвольте мне представить вам гонца, который прибыл к нам из столицы от Роберта Уостерли, - сказал Лавранс Мригюрд де Вер.  – Арцимболдо, - обратился он к молодому человеку, - садись поближе к столу возле кровати и записывай всё важное, что скажет нам этот юноша.
Молодой человек встал на поставленный боком стул коленями, вытянувшись всем корпусом через стол, на котором горела свеча, чтобы лучше слышать. Перед собой он положил стопку чистых листов, шесть гусиных перьев и поставил чернильницу с откидывающейся железной крышечкой. Его покрытая веснушками физиономия с острым носом и подбородком напоминала лицу. Остальные присутствующие, сидевшие дальше, почти все находились в тени. К постели подошёл доктор Линси и стал в ногах.
-Ты будешь говорить, - обратился он к Друду, - но как только почувствуешь, что устаёшь, закроешь глаза и замолчишь. Я дам тебе попить. Ты отдохнёшь и продолжишь, понял?
Друд мысленно сосредоточился. Перед его внутренним взором возникли, словно огненные письмена, строки послания Роберта Уостерли, обращённого к товарищам по борьбе на севере. Оно содержало вступление, а также полный текст доноса Анонима, которые юноша выучил по рукописным оригиналам.
-Братья на севере, - начал он, словно читая по строкам, - спешим сообщить вам о новом доносе Анонима, похищенном одним из наших сторонников из канцелярии наместника. Поскольку он может иметь неизвестные нам копии, необходимые меры, вытекающие из содержания данного документа, следует принять незамедлительно. На настоящий момент выявлено лицо, доставляющее доносы Анонима, но о личности самого автора мы по-прежнему ничего не знаем. Последний донос ставит под угрозу всю тайную сеть не только на севере страны, но и в столице. Нами уже принят ряд мер для обеспечения безопасности некоторых наших людей. Виду чрезвычайной опасности  означенного документа посылаю вам его полностью…
Друд сглотнул слюну и приступил к чтению наизусть доноса. Он описал подробное устройство тайной сети патриотов на севере, перечислил более двух десятков неизвестных ему населённых пунктов, а также всех членов сторонников объединения провинций, проживающих в каждом из них, которые стали известны предателю: имена, фамилии, возраст и занятие – всего чуть более 200 человек. За всё время чтения юноша останавливался не более двух раз, замолкая только, чтобы отдышаться.
Люди, слушавшие его, сидели безмолвно, не шелохнувшись, но Друд почти осязал их невидимые в темноте взгляды. Единственным звуком, который нарушал тишину, кроме прерывающегося звука его собственного голоса, был скрип пера Арцимболдо, быстро записывавшего за ним. Когда юноша замолк, скрип пера тоже прекратился. Повисла гнетущая тишина. Друд, шумно дышавший открытым ртом, скосил глаза на смутно очерченные во мраке силуэты слушателей. Один из незнакомых ему мужчин поднялся (это был Эухений Лильберт Лилье – глава северной части организации патриотов) и, не произнося ни слова, поклонился. За ним встали все остальные и тоже поклонились.
Время сделалось ощутимым и остановилось. Слияние мелких ручейков судеб в одну большую общую судьбу закончилось. Пружина подспудно набиравших темпы событий сжалась. Кровь героев Мартовского мятежа воззвала к небесам, и они не остались безучастными.
Склоняя головы перед неизвестным им юношей, прибывшим из столицы с важными вестями, видные представители тайного патриотического общества чтили в его лице не только человека, уже принесшего жертву на алтарь Родины, но и неотвратимо надвигавшуюся на них силу обстоятельств.