В чужом саду смородина

               
Через дорогу от нашего старого дома, подле которого мы в детстве бегали с утра до вечера, за глухим забором стоял деревянный особнячок с высокой светёлкой, резными наличниками и узорными ставенками на окнах. Жила там не совсем обычная семья Ильичевских: две молодые женщины – родные сёстры – и двое маленьких детей – Павлик и Сержик – сыновья младшей из сестёр Людмилы Валентиновны. Павлику было шесть лет, а Сержику – три года. Мужчин в доме не водилось. Взрослые говорили, что они либо попали под репрессии в недавние сталинские времена и сгинули где-то в дальних лагерях, либо просто покинули странную семейку, не выдержав «несовременного» образа жизни сестёр. Обе женщины были нелюдимы и почти ни с кем не общались. Соседи полагали, что Ильичевские – бывшие дворяне, и, похоже, это было правдой. Домик со светёлкой достался им в наследство с дореволюционных времён. Детей они воспитывали в старинных традициях – на французский манер. Обе сестры работали то ли в библиотеке, то ли в школе – учительницами. За детьми  присматривала домработница Полина – молчаливая пожилая женщина, которая, как и её хозяйки, с соседями не общалась и о секретах «дворянского гнезда» никому ничего не рассказывала.

Мы, дети, прозвали Ильичевских «немцами», видимо, потому, что среди простых людей и ребятни всех иностранцев или чужаков всегда именовали именно этим словом. Иногда, с замиранием сердца, мы подглядывали сквозь щелочки в заборе и видели, как Павлик и Сержик под строгим присмотром домработницы бегали в саду около дома, собирали ягоды с ухоженных смородиновых кустов и перекликались на каком-то неведомом нам языке.
 Так хотелось нам  иногда хоть чуть-чуть прикоснуться к волнующе-запретной тайне существования настоящей аристократической семьи, хоть одним глазком взглянуть на чудом сохранившийся островок «старинной» жизни на нашей тихой улице.
Каково же было моё удивление, когда однажды вечером к нам в дверь постучала «немка» Людмила Валентиновна. Мама пригласила её в комнату, усадила за стол, а я вертелась на кухне, внимательно прислушиваясь к необычной беседе.
- Мария Петровна, - начала Ильичевская очень вежливым тоном. – Я хочу попросить вас об одном одолжении. Вы, наверное, знаете, что у нас в семье растут два мальчика. Мы воспитываем их в старых традициях – разговариваем дома только по-французски. Павлику скоро в школу, а он французский язык освоил лучше, чем русский. Ему трудно будет общаться со сверстниками, играть с ними. А младший – Сержик – по-русски вообще почти не говорит. Это большое наше упущение, и надо срочно исправлять ошибку. Мальчикам необходимо общаться с другими детьми, пусть даже немного постарше их. Тогда у сыновей появится языковая практика, умение ладить с ребятами. У вас, Мария Петровна, семья интеллигентная, ваша дочь Леночка мне очень нравится. И мне бы хотелось, чтобы она и её подружки несколько раз в неделю приходили к нам и играли с Павликом и Сержиком, разговаривали с ними о разных вещах. Надеюсь, вы не будете против?
- Нет, конечно, - откликнулась мама, всегда готовая всем помочь. – Но давайте спросим у Лены.
Меня позвали в комнату, и я с радостью согласилась стать подружкой маленьких «дворянчиков». Первое знакомство с таинственной усадьбой было назначено на следующий день.

После ухода Людмилы Валентиновны я выскочила во двор и восторженно закричала, так, чтобы все слышали:
- Девчонки, девчонки! «Немцы» пригласили меня играть со своими детками! Завтра я узнаю, как они живут! Кто хочет со мной?
Решили идти втроём – я, Валя и Дина.

С утра пораньше надели нарядные платьица, вплели красивые банты в косы и чинным, неспешным шагом (как подобает «культурным», «интеллигентным» девочкам) отправились к особнячку со светёлкой.
Щеколду на калитке открыла угрюмая домработница Полина и сразу повела нас к дому. На крыльце «гостей» встречала улыбающаяся Людмила Валентиновна. Она держала за руки Павлика и Сержика. Павлик был в белой рубашке и светлых коротких брючках, а белокурый Сержик – в синей матроске и шортиках. «Очень симпатичные», - подумала я. Мы вежливо поздоровались. Хозяйка дома познакомила нас с сыновьями. Потом сказала мальчикам медленно и внятно:
- Ну-с, дорогие мои, разговаривать с вашими новыми подружками надо только по-русски. Ни одного французского слова. Вы поняли?
- Да! – ответил старший.
- Oui, - пискнул маленький Сержик.
Нас пригласили в дом – позавтракать. Обстановка в гостиной была старинная – явно с дореволюционных времён. Такую мебель я видела только в краеведческом музее, в зале, посвящённом дворянскому быту Х1Х века. Массивный буфет ручной работы поражал затейливыми узорами на дверцах, высокие напольные часы с маятником тикали звонко и мелодично, большой овальный стол на гнутых ножках был застелен не клеёнкой (как это водилось у нас), а белоснежной скатертью с вышивкой по краям. А у стола гордо красовались настоящие венские стулья. В смежной комнате я заметила несколько высоких книжных шкафов, заполненных книгами.
Стол, за который нас усадили, был сервирован, как в ресторане – множеством тарелок, ложечек, вилок и ножей. Когда нам подали салфетки, мы даже немного растерялись и оробели, потому что ни в школе, ни дома нас особенно не учили, как правильно пользоваться столовыми приборами. Но, глядя на то, как ловко и умело орудуют вилкой и ножом Павлик и Сержик, мы постепенно пообвыклись. Блюда подавала домработница Полина. За столом то и дело звучала французская речь, но сёстры Ильичевские постоянно напоминали мальчикам, что сегодня надо говорить только по-русски, а то девочки не поймут. Я невольно чувствовала себя уязвлённой, как будто принадлежала к некоему низшему, малообразованному сословию, не способному постичь всех тонкостей утончённого дворянского этикета и иностранной речи. Моё весёлое пионерское детство осталось где-то там, за забором, а этот новый, необычный мир не принимал меня, не хотел доверять мне своих особых порядков и правил.
После завтрака Людмила Валентиновна собрала нас в кружок и сказала:
- Дети, мне бы хотелось, чтобы вы поиграли на улице в слова. В русские слова, - уточнила она. – Берёте мячик, кидаете его друг другу и по очереди называете предметы. Каждое новое слово должно начинаться с последней буквы предыдущего. Вот, например: луна – апельсин – незабудка. Поняли правила?
- Ага! Мы так играли в «города», - бойко откликнулась Дина.
- Ну вот и славно. Павлик, принеси мячик.
Людмила Валентиновна отвлеклась на минутку для каких-то распоряжений  домработнице, а Павлик тем временем взял меня за руку и галантно предложил:
- Пойдёмте в кладовку за мячиком.
Он повёл меня куда-то в таинственную глубину дома, в небольшую комнату без окон, где на полках лежало много разных вещей. Меня поразили стены кладовки: все они были оклеены портретами Сталина, вырезанными, как видно, из старых журналов. Вот Сталин в форме генералиссимуса, вот – на отдыхе в парке, вот – с дочерью Светланой. Но все портреты, как один, были перечёркнуты крест-накрест чёрной акварельной краской.
- Павлик, вовсе не обязательно было вести Лену в кладовую, - недовольно сказала мать, появившись в дверях. Она взяла мячик из рук сына, проследовала во двор и распорядилась:
- Дети, пожалуйста, начинайте игру.
Мы стали вяло перебрасывать мяч и придумывать слова. Правда, маленькому Сержику часто требовалась помощь. Мне было как-то неловко оттого, что Людмила Валентиновна стояла рядом и, слегка улыбаясь, следила за нашей игрой. Потом к ней подошла сестра, что-то тихонько шепнула, и мама Павлика и Сержика наконец-то покинула нас, двигаясь легко и грациозно, явно гордясь своей аристократической осанкой. Игра оживилась, но вскоре Валя предложила:
- А давайте лучше в прятки! Можно прятаться за сарайчик или под ягодные кусты – вон их сколько.
- Давайте! Давайте! – запрыгал Сержик и начал спрашивать что-то по-французски у старшего брата, наверно – о правилах новой игры.
Валя зашептала мне возбуждённо:
- Видела, сколько на кустах ягод растёт? Целые гроздья! Сейчас спрячемся и поедим, как следует, а мелкие дворянчики пускай нас ищут.
Братья, как видно, никогда раньше в настоящие прятки не играли. Они так радовались новой игре, так веселились, когда находили кого-нибудь, спрятавшегося в укромное местечко, что я начала радоваться и ликовать вместе с ними. Про ягоды я и забыла, хотя видела краем глаза, как Валя с Диной угощались красной смородиной в своё удовольствие.
Через некоторое время из дома вышла Людмила Валентиновна и сказала, что детям надо отдохнуть, а она рада будет видеть нас завтра поутру – в это же время.
 
Днём  во дворе мы, захлёбываясь от эмоций и впечатлений, рассказывали мальчишкам, как интересно было побывать у этих странных «немцев» Ильичевских.
- Вас, девчонок, не понять, - презрительно сказал шестиклассник Борька Савин. – Вы ведь, вроде, в пионеры вступили недавно, а зачем-то к господам-«немцам» пошли да ещё им всяко угождали. Это ведь дворяне недобитые, буржуи самые настоящие. Они нашу Советскую страну и Октябрьскую революцию ненавидят. Вот даже и Сталина всего зачёркали.
- Так ведь Сталин нехороший был, - неуверенно возразила Валя. – Он, говорят, - враг народа.
- Он всё равно наш, революционер, - отрезал Борька. – А «немцы» эти нас всех не любят. Они даже русский язык и то не знают, как следует. Так зачем им помогать и играть с их детками?  Им, наоборот, насолить надо как следует, чтобы неповадно было дворян из себя корчить. Сейчас не царские времена! Знаете, что? Можно мусора набрать и притащить к ним во двор. Вот смех будет! Я лазейку в заборе знаю: там доска отодвигается.
- Зачем мусор? -  захихикала вдруг Валя. – Я придумала получше! Давайте залезем вечером к «немцам» в сад и обдерём всю красную смородину с кустов! Встанут они утром – а на ветках нет ничего!
Валин план был полностью одобрен. Все с удовольствием обсуждали предстоящий набег на «вражескую территорию» и чувствовали себя чуть ли не героями-красноармейцами, собирающимися в опасный рейд по тылам белых армий. А у меня почему-то тоскливо сжималось сердце при мысли о том, как утром, выбежав в сад, малыши Павлик и Сержик увидят вместо красных, спелых ягод одни только ободранные, поломанные кусты. Мальчишки, наверно, заплачут от обиды…
Я заикнулась было о том, что рвать чужие ягоды нехорошо, но ребята подняли меня на смех, обозвав трусихой и ненастоящей пионеркой. И тогда я твёрдо вознамерилась совершить этот «героический подвиг», дабы доказать приятелям свою смелость и пионерскую солидарность.

Вечером, в час голубоватых сумерек, все заговорщики собрались у ворот в предчувствии опасной и волнующей затеи. Мальчишки должны были стоять на стрёме около дырки в заборе, а мы втроём – Валя, Дина и я – собирались лезть в чужой сад, ибо знали уже достаточно хорошо расположение ягодных кустов и дворовых построек.
Мы тихонько отодвинули доску в заборе и по очереди проскользнули в сумеречный сад. В руках у нас были большие бумажные пакеты для сбора ягод, которые мы склеили днём. Мы выбрали себе каждая по кусту смородины, присели на корточки и торопливо начали обрывать спелые ягоды, то и дело вздрагивая и прислушиваясь, не идёт ли кто от дома в нашу сторону. Сердце в моей груди стучало громко и испуганно, дыхание перехватывало, и я вовсе не чувствовала, что совершаю героический поступок – наказываю недобитых дворян и тайных буржуев за все их прошлые грехи. Где-то на краешке сознания билась трезвая и горькая мысль о том, что на самом-то деле я занимаюсь банальным, позорным воровством – самым гадким деянием на свете. При этом красть ягоды в чужом саду было не только стыдно, но и страшно.
Мои всклокоченные мысли, как видно, притянули к себе беду. В доме неожиданно открылась дверь, и на крыльцо выскочили весёлые братья – Павлик и Сержик, - а за ними вышла мама. Мальчишки, крича что-то по-французски, побежали в сад. Вдруг Сержик остановился, как вкопанный, и пискнул: «Ой!». Наверное, он увидел меня под кустом. Потом мальчик узнал свою утреннюю подружку и весело крикнул:
- Лена! Лена! Прятки! Прятки!
Позади затрещали кусты: это улепётывали со всех ног Валя и Дина. А на меня будто столбняк напал. Я замерла, не в силах шевельнуться, и с ужасом ожидала приближения встревоженной Людмилы Валентиновны. Та подошла, пристально взглянула на меня, на белый кулёк с ягодами, мгновенно всё поняла, молча взяла меня за руку и повела к калитке. Ноги мои едва передвигались. Они казались ватными, чужими. Слова извинений и оправданий застряли в горле и никак не могли выплеснуться наружу. Щёки пылали, а глаза невольно застилались пеленой слёз. Мне хотелось вырваться и убежать отсюда далеко-далеко, куда глаза глядят, чтобы не видеть никогда больше ни эту женщину, ни этот сад, ни двух маленьких мальчиков, молча стоящих на дорожке и недоумённо смотрящих нам вслед.
Людмила Валентиновна привела меня домой, к маме. Сказала грустно:
- К сожалению, Мария Петровна, совместных игр у наших детей не получилось. Как видно, девочек интересовали только ягоды, и ничего более. Кушайте их на здоровье, -  и кивнула на кулёк. Потом повернулась и гордо, прямо, грациозно вышла из комнаты.
- Простите нас, - пролепетала ей вслед побледневшая мама.
Белый пакетик выпал из моих рук, ягоды покатились по полу, а я громко, в голос, заплакала.
- Как же так? – воскликнула мама. – Неужели ты это всё украла? Позор-то какой!
Она села на стул и закрыла лицо руками. Я бросилась к маме, стала её целовать, пытаясь отнять руки от лица, и всё повторяла, громко и отчаянно:
- Да нет же! Нет же, мама! Я не крала! Я просто… хотела насолить этим «немцам»-буржуям!
- Какие ещё «немцы»? Какие буржуи? Мы все здесь россияне – жители нашей страны. И ещё все мы – люди. Просто кто-то хочет жить по-своему, не так, как мы привыкли. Это их право. Людмила Валентиновна – очень уважаемый человек – преподаватель французского языка. А ты перед ней так осрамилась… на всю жизнь.
Я всхлипнула и прошептала чуть слышно:
- Мамочка, прости... Я обидела их... Я так больше не буду... никогда... 

Мне кажется, что слово это я  сдержала.  Только иногда по ночам снится мне маленький мальчик в синей матроске и шортиках. Он протягивает ко мне ручки и кричит: «Лена! Лена! Прятки! Прятки!». А я отвожу глаза.