Счастье в ладошке...

               
                ГНЕВ НАД ГОЛОВОЙ

        Половина рабочего дня прошла в молчании. Наташа работала, боясь поднять голову, чтобы не встретить глаза Вадима, а Вадим, чувствуя в чём-то свою вину, тоже боялся смотреть в её сторону.
       Оба напоминали нахохленных воробьев.
       Что в эти минуты творилось с ней, Наталья понять не могла:  злилась - нет, была рада признанию -  тоже нет. Но время от времени прокатывалась сладкая, сжимающая сердце, волна.  Подойди Горин сейчас и поцелуй её... Что тогда?! Как всё будет?! 
       Сердце  не выдерживало этой пытки!
       Нет, Наташа не могла додумывать дальше, что  было бы с  ней...  Не могла!
       Дома ходила в полусне: всплывали в памяти то один момент, связанный с ним,  с Гориным, то другой...
      И вдруг, как молния, сверкнула мысль: «А что, если он пошутил?»
      Через несколько дней,  волнуясь и запинаясь,  обо всём  рассказала мужу.
      Максим слушал жену с грозным видом судьи, насупив брови, и его хмурое «нуканье» непостижимым образом внушало ей  чувство её вины, удесятеряя его, доводя до полной растерянности и отчаяния, воздвигая тупик и невозможность спокойного тона.
      И вдруг над её головой прогремел его гневный голос:
     - Ты хотя знаешь, куда ты скатываешься?
     -  Максим! Я  же... Я же ничего...
     - Что  «якаешь»? «Я же» ... «Я же»? – кричал уже он, передразнивая её. – Он читал тебе любовные стихи, а ты слушала, развесив уши. Ты что не понимаешь, к чему всё это? Если женщина не захочет, ей стихи читать не станут. Ты повод дала! Понимаешь? Повод!
     - Максим. Выслушай  меня! Мы  вместе работаем. Мы - коллеги, и часто у нас бывают литературные передышки. Что здесь плохого?  Учимся друг у друга...               
     - А то плохое, что ты съехала с рельсов примерной и верной жены. Вот что!
     - Ты должен знать, если ты  не знаешь, что я еще никогда и ни одного шага не сделала, чтобы себя унизить и кинуть в руки чужому мужчине...
      Прервав её,  Максим  рванул  на груди рубашку и  прошипел, сузив полные гнева  вращающиеся глаза:
     - Сгною!..  Испепелю!..  Размажу по стенке!..
     Выручил Наташу Андрейка: он заплакал, и она, бросилась к нему за своим необходимым спасением.      
        - Оставь ребенка! – кричал ей в спину Максим. – Ты с этих пор вообще не должна его брать на руки.  Ты – плохая мать! Не касайся сына!
      Наташа поняла, что сына действительно надо оставить в спальне, и она понесла его туда, а вслед ей  громыхал зычный голос мужа:
       - Ты даже не представляешь, куда ты катишься? Что позволяешь себе? Ты - стерва!
      Мертвой хваткой сдавила  обида Наташино горло: нигде и никогда она не совершила ошибки в семейной жизни, всегда была верна только ему, Максиму. За что всё это?! За что?
      Ночь утонула в море слёз. Рядом, похрапывая, спал Максим, в кроватке напротив разметался сынишка, её самый родной человечек, которому она отдаст все силы и жизнь.
     Роем обступили мысли, на которые не было ответа. Плакала, уткнувшись в подушку, и очень боялась, чтобы не проснулся Максим. Будет тогда  настоящая «выволочка», А с другой стороны, очень хотелось, чтобы  он проснулся, тихо обнял  её и сказал: «Ну, дурочка,  чего ревешь? Ревную я... Понимаешь, ревную! А ревную потому, что люблю...»
      Она тут бы успокоилась, прислонилась бы к нему и уснула...
      - Ну-ка, сейчас же перестань реветь или уходи отсюда и там лей слёзы хоть до утра! Дай поспать! Мне завтра на работу, - услышала злой голос мужа, прозвучавший ударом хлыста, и рыдания задавили её.
       Максим схватил её за вырез ночной  рубашки – и послышался треск. Потом выдернул из-под головы подушку  и силой перевернул её на спину. Наташа, заглушая рыдания,лишь  закрывала ладонями рот. Максим одной рукой схватил два тонких запястья и, сдавив их до боли, зачем-то пытался оторвать руки от лица. Это оказалось непросто: их словно свело судорогой. И он тряхнул её так, как трясут дверь, держась за ручку, и снова бросил на  кровать. Подушка уже лежала на полу.
       - Сейчас же замолчи! Разбудишь мать! А тебе этого я не прощу!
       Наташа и сама понимала, что надо бы замолчать, но ничего уже не могла поделать с собой: беззвучные стоны сдавливали все её коченеющее тело.
       А утром, увидев Наташу, Максим внутренне  вздрогнул: лицо опухшее, веки красные и чёрные круги под глазами. Он и раньше замечал, что ночи у неё часто бывали солёными, но такого – ещё не видел.
       Наташа замкнулась в себе. Уйти из семьи? Но куда?  В деревню к тёте-маме? А как работа и учеба?  А сынишка?
       А Горин, греясь в лучах её неотразимого взгляда, был в приподнятом настроении.
       Однажды, идя домой вместе с Виталием, он вдруг услышал:
       - Слышь, Вадим! Нельзя с Наташей так... Она – сущий ребёнок. Всё, о чем вы с ней говорили, рассказала мужу, а тот всю свою неоправданную обиду вылил на неё.
       - За что же на неё? При чём тут она?! Наташа, как ангел, непорочна и чиста... По-моему, по всем законам Максим должен со мной говорить.
        - По каким таким законам! Рыцарским? Тоже еще один книжный чудак. Проснись и учти: тебе он морду бить не станет, а ей – да!
       После этого доверительного разговора с другом Горин дал себе слово никогда более не затевать с Наташей подобных разговоров и не читать ей любовные стихи.
       Отношения складывались дружеские, ровные. Наташа тем не менее всё больше и больше привязывалась к Горину, а он – к ней. И если они любили друг друга, то тайно и держали эти чувства, ежедневно борясь с ними, под семью замками.
       Наташа, почувствовав свою безопасность, была с Гориным ласковая, полностью ему доверяла, со всеми вопросами обращалась только к нему  и не боялась, что Горин ненароком нарушит её такие честные и чистые  отношения.
        Вадим же рядом с Наташей чувствовал себя несколько иначе. Нельзя сказать, что и в нём не было ничего другого, кроме душевного влечения, но это «другое», проходя сквозь чистоту и непосредственность Наташи, преобразовывалось в их родственные отношения.
        И всё же в Горине жила неосознанная готовность превратить их в другие, да только стоило ему задеть иную струну, как Наташа тут же уходила в себя, крепко-накрепко закрывая душевные створки.
       «Ёжик!.. Точно ёжик! – думал Вадим. – Бегает, работает, резвится, а чуть тронь – сразу иголки  для обороны...»
        Так и стал Горин звать Наташу Ёжиком. Кому  – Наталья, а ему, Горину, - Ёжик. Откуда? Почему? Только плечами пожимал, еще не догадываясь о его дальнейших поступках...