Резензия на повесть Антона Ромина Осы

 Повесть Антона Ромина «Осы» можно прочесть здесь:  http://www.proza.ru/2009/09/17/448

     Сегодня я не без волнения берусь за рецензию на текст, который воспринимаю как исследование человеческой души. Повесть «Осы» затрагивает основополагающие вопросы бытия – жизни и смерти, любви и выбора пути, счастья и одиночества, ответственности и границы между добром и злом. При этом текст обладает яркой метафоричностью и художественной образностью. Чего стоит, к примеру, центральный образ ос, предваренный приведенными в эпиграфе выдержками из разных источников. И сами осы – с их укусами, соотносимыми с «укусами» реальности, но и способностью бросаться в бой, чтобы неминуемо погибнуть после него.
     Все начинается именно с укуса осы, а на деле – с «укуса» реальности. И укусы эти описаны довольно точно. Первый же диалог разверзает бездну, куда падает наш герой, а ведь мы узнали его только что, из слов его возлюбленного, который жалит нашего гл.героя в самые больные места. А в конце диалога и вовсе ставит точку в отношениях. И описано это всего двумя-тремя короткими абзацами.
     Точность, краткость, прицельность – вот отличия этого текста от многих других в рамках жанра. Нет излишней, неоправданной детализации и занудной бытописательщины. Наверное, и вам встречались тексты, в которых автор подробнейшим образом вбивает в голову читателю информацию о том, кто во что одет, кто куда пошел, что съел, куда повернул, при том, что все это никак не работает на центральную идею произведения, и хорошо, если эта идея вообще присутствует. А как много есть текстов, написанных вроде бы прекрасным языком, изящным стилем… но совершенно пустых.
        А «Осы» сразу ввергают нас в пространство какого-то почти базального одиночества и невыносимой боли, знакомой каждому человеку, и мы проникаемся этой болью и явственно ее ощущаем на тактильном уровне, так остро она описана, так пронзает нас каждым словом, мы становимся не вольны в том, чтобы не ощущать ее.
     Ведь каждый человек, обладая, казалось бы, свободой воли, неизбежно и обязательно сталкивается с той проблемой, что свобода его всегда детерминирована чем-то или кем-то. Материально: мотивами – рабством у своих страстей или прихотей. Формально: самой формой свободы выбора – возможностью выбирать или не выбирать. Но, избрав невыбор, я уже все равно выбрал. Таким образом, естественным путем я не могу выйти из свободы выбора.
     Но оставим философию и вернемся к герою, который также вынужден делать выбор, и свобода его выбора также детерминирована. Тем, что он не похож на большинство людей, он иной, он гей – оса одиночка, а это обстоятельство диктует образ жизни, отличный от жизни большинства, от жизни улья, то бишь, социума.
     И мы всё это видим и понимаем, хотя для нас пока «за кадром» остается и история индивидуального развития, и постижение самоидентичности, и самоопределение героя. Все это мы узнаем потом, и все это будет пропитано болью, как бинты – кровью.
    Однако ж вернемся к проблемам  героя, ведь жизнь ос продолжается – с укусами, с четкой иерархией, с гнездом, механикой полета и с работой крыльев.
    Наш герой – оса-одиночка, и аналогия полная – в нем предостаточно монстров. Разве не корыстен он в своих стремлениях? Корыстен – в желании обладать возлюбленным, и обладать не просто телесно. Но он всем для этого готов пожертвовать, ведь слишком хорошо усвоены им жизненные уроки, и слишком он больно ошибался, проходя их. Потому и знает о любви нечто такое, что многим недоступно. Взять, к примеру, вот здесь:

«Не только секс, но и  любовь предполагает механику, и только идеалист-новичок  может не знать  этого. Механика напряженных  мыслей, механика ожидания, механика бесконечного волнения за другого – как за себя, больше, чем за себя, механика ревности, наконец. Изматывающий ритм чувства не оставляет любовникам выбора. Но началось, конечно, с секса».

     Именно любовь заставляет героя сопротивляться социуму и сохранять свое отличие  от других, быть только таким, каков ты есть от природы. Хотя однополая любовь, как и любая другая, претерпевает все фазы развития и также подвержена волнообразному течению – то угасая, то возгораясь вновь, согласно естественным циклам, как и все в природе. Впрочем, у однополой любви есть и свои, только ей присущие, отличия и только для нее существующие препятствия.

«А  потом ритм любви  затормозился, и Димс стал снова присматриваться  к Игорю и вспоминать о сыне, который  с женой Ритой, которому тринадцать, и который «не  дай Бог, чтобы как ты».
– Как я?!
Это было первое, что встало между, и потянулась длинная стена непонимания, и стала расти вверх. 
– А как ты?
– А я женат был, и с женщинами я могу».

     Хотя, разве так уж важна суть препятствия в любви. Важен сам факт возникновения такого препятствия – барьера, разделяющего двоих, стены непонимания… или, лучше сказать, расхождения во взглядах на то, как следует «правильно» жить. И в этом мы опять чувствуем влияние социума, диктующего свои правила, уточняю – данного социума, поскольку существуют и другие, более толерантные к сексменьшинствам. Хотя даже в самых толерантных обществах проблемы взаимоотношений мужчин и женщин, их природной созависимости в процессе продления рода, никуда и никогда не денутся. И всегда будет стоять проблема выбора между плотской и родительской любовью.
     Социум довлеет над тем, кто избрал путь, отличный от пути большинства представителей этого самого социума. Но наш герой оказывается еще и в сфере интересов влюбленной женщины с ее насущной потребностью обволакивания и проникновения в мир мужчины любым путем. Просочиться… и сделаться необходимой – глубинный инстинкт, желание стать почти частью тела, адамовым ребром, сродниться настолько, чтобы мужчина не смог оторвать от себя эту часть тела и не хотел с нею расстаться; прирасти к нему, чтобы он не смог избавиться от тебя, чтобы даже не помышлял об этом – повязать по рукам и ногам своей лаской, любовью, беззащитностью.

«Изматывающая дружба. Изматывающая, несмотря на то, что  Инга не мучит ревностью, не пилит, а, наоборот, всегда готова выслушать, поддержать и помочь советом. Кто не купится  на такое? Рядом –  на блюдечке с голубой каемочкой – человеческое неравнодушие. Как не взять? 
И он взял. И только потом понял, что стоит за этим что-то большее, чем дружба-симпатия-влюбленность, но настолько тайное, что она никогда не признается. Просто возьмет и джинсы такие же купит, как у него. Возьмет и стрижку такую же сделает. Возьмет и так же усмехнется. 
И тогда Игорь оказывается перед зеркалом – один, без дружеской поддержки, наедине с самим собой. И ясно видит, что не нравится себе в этом зеркале, да и никто ему таким не понравился бы. Но не спрашивать же, осознанно Инга ему подражает или невольно. Кажется, она и сама не понимает, откуда эта мимикрия».
    
     И что для этой женщины знание того, что избранник ее гей, разве может это остановить ее, если инстинкт самосохранения у нее не работает? Напротив, непреодолимое препятствие порождает просто патологическую тягу и любовь, что является очень частым и вполне объяснимым явлением, когда женщины, зная о безнадежности такой любви, все-таки отдаются ей без остатка. В этом кроется особый, неискоренимый мазохизм женской природы и глубинное неустранимое желание силой своей женственности обернуть мужчину-отступника в «свою веру», притянуть его к себе, привязать, в надежде сделать его натуралом, а, следовательно, своим поклонником.
     Как понять женщину? Как понять истоки ее корысти, когда она идет на то, что корыстью вроде бы не диктуется, что, напротив, выглядит крайней безрассудностью и даже бескорыстием на грани жертвенности? Но именно корысть движет ею – не материальная, иная, глубоко лежащая. Ибо любовь женщины к мужчине, впрочем, так же, как и любовь мужчины к женщине, и секс с ней – всегда корыстны в своем основании, и предметом этой тайной и часто неосознаваемой корысти является зачатие и последующее рождение ребенка. Герой наш чувствует корысть со стороны женщины, вроде бы не претендующей на него, но понять ее сути не может и до времени не ощущает опасности, потому что поглощен своими проблемами, весьма далекими от ее источника.   

«Угадывался подвох. За всеми ее словами угадывался подвох – стискивал запястья и вонзался острыми коготками. «Но в чем? В чем?» – недоумевал Игорь наедине с самим собой. Между тем знакомство с Ингой все длилось, плавно перетекая в приятельство-дружбу. 
– Я нашла тебя, нашла тебя! – любила повторять ему Инга. 
– Ну, нашла, – он пожимал плечами. – И даже двадцати пяти процентов взять не можешь. 
И она точно так же пожимала плечами. 
– Мне и не нужно».
    
     Человек многосложен и в нем, наравне с непреодоленной инфантильностью, может жить вполне осознанное существо, способное на то, чтобы все сделать для любимого, даже ценой саморазрушения. Что уж говорить о таких мелочах, как презрение к условностям – в любви все средства хороши, она не признает «постыдности» и плюет на гордость. Она идет к своей цели, переступая через унижение.

«И вдруг Инга глазки потупила. 
– Может, мы… страпон купим? 
Раньше она так же серьезно ребенка завести предлагала. 
Кровь уходит куда-то, Игорь вдруг чувствует, что вся кожа саднит, как ободранная.
– Кому? Давай-давай поговорим об этом. Тебе? Для меня? Или мне? Типа у меня своего нет?
– Ну, Игорь… Что ты сразу? Если уже мы вместе, это можно продумать…
– Мы не вместе! Не вместе!
Крикнул, думал, что неестественность разобьется, но ничего даже не треснуло. Инга села спокойно и взглянула непонимающе. 
– Зря ты так. Это просто физиологические детали. 
– Я не хочу никаких таких деталей!
Очень сложное существование, очень. Конечно, должен был сказать резко: «Финиш сожительству – с вещами на выход!», но смолчал. Привык к ней что ли. Подумал вдруг, что она же в первую очередь о нем беспокоится. И шкура снова запекла, как обугленная».

     Попытка соединить несоединимое…этому не суждено произойти, хотя существуют примеры вполне мирного сожительства геев с женщинами на условиях договора о роли каждого в таком союзе. Но наших героев разделяет некая граница в восприятии и понимании жизни, в ощущении ее, как таковой.
     Однако женственность беспощадна в борьбе за свои права. Она набрасывается на героя и не только с ножом. Она набрасывается на него отовсюду, все время пытаясь отнять у него надежду на счастье. Она принимает облик женщин его любовника и пытается помешать той жизни, о которой он мечтает и которая исключает присутствие женственности.
    Для нашего героя желание избавиться от женщины не просто примитивный архетипичный страх – это нечто большее. Это желание полностью, ПОЛНОСТЬЮ, отказаться от общепринятых норм жизни в социуме, от норм гетеро большинства, и пожертвовать для этого всем, даже возможностью продлить свой род естественным путем. Такой отказ – не малодушие, он требует недюжинного мужества, и далеко не каждый гей на него способен. Ведь многие так и живут всю жизнь на два фронта в угоду ментальной матрице, навязанной обществом и собственным страхом перед будущим одиночеством в старости без детей, которые когда-нибудь тебе, немощному, возможно, подали бы стакан воды.
     Кажется, что герой на время сдается, уступает, принимает правила ее игры, поддается на провокацию и перестает защищаться от медузы-горгоны, всепоглощающей вагины, как символа женственности. Он стремится к ее любви так же корыстно, как и прогоняет ее, когда она ему неудобна.

«Странное чувство было у  него к Инге, не ревности – нет, а собственности, права на свое отражение. И если бы его отражение вдруг ушло из зеркала и стало бы жить своей, отдельной от него жизнью, с другим мужиком, он бы не чувствовал себя целым. А ведь сам выжигал этот фантом каленым железом, изгонял, как беса. Наверное, такое чувство возникает к ненужной вещи,  которую хочешь выбросить, но так, чтобы другой ею не пользовался, чтобы никому не пригодилась, потому что в ней – часть тебя. Нехорошее чувство».

     Он сам желает измениться. Но разве он может измениться в угоду кому-то? Очень быстро алчная женственность терпит фиаско. И бой для нее оканчивается гибелью, как и для осы, ужалившей противника. Но женщина не просто убивает себя от отчаяния. Она идет на жертву ради любимого, теперь уже на последнюю в своей жизни, ведь были и другие жертвы с ее стороны, – чтобы освободить его от себя и освободить ему путь для самоопределения, поскольку рождение ребенка сломало бы все его планы, возможно, навсегда….
     Сущность данной жертвы мне видится во фразе из Евангелия: «Пусть будет не так, как я хочу, а как Ты хочешь» (Мф. 26, 39). Хотя чего тут больше – отчаяния или жертвы? Думаю, и того и другого поровну, так же, как и страха взять на себя ответственность перед жизнью, ее тяготами и ее жестокостью, с которой она все время ставит нас перед выбором.
     Однако насколько универсальны проявления любви – они одинаковы у женщин и мужчин, у геев и натуралов. Взять хотя бы любовь-зависимость, описанную в «Осах».

«Димс подошел и остановился в шаге. Тоже смотрел, словно ощупывал. И казалось – протяни он руку – Игорь целовать ее будет, растает весь, как пластилин под солнцем, растечется рядом с дерьмом в этом туалете – таким же дерьмом. Он и сейчас уже пластилиновый, мягкий, липкий. Но Димс руки не протянул». 
     И столь же универсальны в своем основании чувства отверженного любовника, готового на месть.

«Димс его ненавидит. Так ведь и он ненавидит Димса до такой степени, что мечтает убить его, а убитого разорвать на куски».

     И даже месть, как средство – тоже универсальна, хотя герой, поглощенный планами своей мести, совершенно для себя неожиданно оказывается мишенью другой мести – женской.

«И Игорь понял вдруг, что Инга – это не та Инга, которая утешала его в барах, и даже не та, которая бросалась на него с ножом, а та, вместе с которой он живет уже три месяца – спит в одной постели и занимается сексом. Это не прежняя его подруга. Это его жена. При чем тут Димс»

     Герой и не заметил, как оказался в ловушке, причем, по собственной воле или, вернее, по глупости, а еще вернее, думая, что извлекает для себя выгоду. Но ловушка захлопывается, и остается только одно средство. Убить… но как и кого? Убить женщину, которая мешает, которая путает все карты? Нет – ту, которая сидит внутри тебя самого. И хотя ты всего лишь жаждешь освобождения из ловушки, цена слишком велика – ведь это значит убить не просто ту, которая поймала тебя в ловушку, а и твоих еще нерожденных детей – обязательно, ибо женщина сосуд, несущий плод, и она всегда беременна… ну, или почти всегда.
     Но именно потому, что наш герой не ощутил и не понял вовремя всей своей ответственности, он неизбежно оказывается один на один с величайшей проблемой – неустранимости неких ценностных систем и нравственно-мировоззренческих ориентиров, вне которых и без которых человеческая жизнь теряет всякий смысл. Хотя культ индивидуальности всегда являлся неотъемлемой чертой гуманистического идеала и нередко толкуется именно в духе автономии и самозамкнутости индивида. Можно даже сказать, что это преобладающая тенденция в современной культуре и философии. И классическим выражением такого настроения всегда было знаменитое декартово выделение индивидуального сознания как единственно неоспоримого и несомненного человеческого достояния. Мало того, такое понимание человека, его сознания, его «Я», повлияло на развитие всей европейской философии, определив способ формулирования проблем в онтологии, эпистемологии, методологии, этике и даже в ряде наук о человеке, например в психологии. Отсюда, например, такие проблемы, над решением которых билась в течение столетий европейская мысль, как взаимоотношение «Я» и внешнего мира или возможность выхода из самозамкнутого индивидуального сознания к другому человеку, к взаимодействию с ним.
     Человеку не дано самому быть подлинным собой. Он самого себя в существенной степени должен постараться разыскать и обрести. Если человек не потрудится достаточно во всех своих устремлениях и жизненных открытиях – познавательных, художественных или нравственных – разыскать и обрести самого себя более подлинного, нежели тот, кого он первоначально в себе застал, все его движения в этом направлении окажутся безуспешными, сколь бы энергичны они ни были.
     И путь самообретения подобен лестнице из множества ступеней, среди которых нет никакой однородности и взаимозаменимости: каждая ступенька уникальна, а ни одна из них не похожа на другую. Восходить по ней – вовсе не оставлять пройденные ступеньки позади, но вбирать в себя и всегда носить в себе их иерархию.
     Однако чтобы видеть в себе некий недостаток или изъян – видеть, что нечто ущербно, нужно иметь внутри себя хотя бы сколько-то, хоть самый минимум, этого самого нечто. Ибо мы способны замечать у себя недостаток, скажем, совести или сострадания, только когда в какой-то степени все же обладаем ими. Особенно это касается глубинного общения: привычка жить в ситуациях его отсутствия делает нас невосприимчивыми к эмпатии. Мы перестаем чувствовать необходимость глубинно-сущностного общения с близкими нам людьми и оказываемся слепы и глухи к любому голосу, о нем напоминающему. И только вид смерти может вернуть нам и зрение, и слух, и понимание той глубины, которая была нам до этого недоступна.
     Но я хочу вернуть читателя к самому началу, и если принять шахматную терминологию, то – к дебюту, ибо автор «Ос» истинный мастер дебютов. А последний, как известно, и в шахматах, и в прозе является залогом успеха, ведь совсем не зря опытные редакторы, прочитав всего пять-шесть первых страниц произведения, могут с уверенностью сказать, талантлив ли текст и будет ли он иметь успех у читателя. И в этом есть свой резон, хотя не буду здесь выражать своего мнения об уровне внутренней культуры многих редакторов наших известных издательств.
     Тем не менее, именно в дебюте кроется огромная доля того, что может сделать произведение очень и очень успешным. Хотя дело совсем не в том, умеет ли автор так начать повествование, что сразу зацепит читателя на крючок, как карася, лихо закрученной интригой или эпатажем. Я говорю здесь о мастерстве и таланте, который позволяет автору уже в дебюте зашифровать и упаковать и завязку, и ядро, и финал. И это вполне в традициях большой литературы – эдакая закольцованность конструкции текста. Ведь если присмотреться внимательнее и произвести скрупулезный дешифрующий анализ «Ос», все произведение и его главную идею можно увидеть в дебюте, как под микроскопом.
     Мы прошли этот путь вполне обычным образом – разбирая текст поэтапно, но я не могу не отметить, что все произведения автора «Ос» имеют великолепные текстуальные конструкции и не менее великолепные дебюты. Именно поэтому прекрасную стилистику и превосходнейшие находки в способе описания тех или иных моментов и явлений мы замечаем уже как бы на втором плане восприятия, настолько сильно держит наше внимание основное содержание произведения, его напряженный нерв.

     Я хотел бы пожелать автору многого – и успехов, и читательского признания, и заслуженных больших гонораров, но остановлюсь лишь на одном вполне своекорыстном пожелании. Я желаю автору писать, писать и писать и как можно чаще радовать нас своими новыми произведениями.

© Copyright: Марк Шувалов