Проводник. Часть первая

    Чудесное осеннее утро.  Лучи  солнца пронзают студеный воздух, ломаясь об

окна верхних этажей. От листопада  светло и чисто.  Хороводы из бесчисленных  желтых

ладоней пускаются в пляс, заигрывая с  задумчивыми прохожими.

  Новый сентябрь решительно ворвался в Город, превратив его в разноцветную ярмарку.
 
Он развесил свои пестрые афиши на городских деревьях  и румяные яблоки в опустевших

садах, он разлил  на асфальтах чернильные лужи и принес новый ветер, пахнущий кострами,

 горькой полынью и луговым медом, он раскачал колесо обозрения в городском

парке и прогулочные лодки в старом пруду, он отпустил перелетных  птиц и тронул тонкие

струны  человеческих душ, заставив их хоть  ненадолго задуматься о скоротечности бытия. 

   Таким прекрасным утром, сладко потягиваясь, Город вырывался из ласковых объятий

Морфея. Смыкая стрелки надрывались будильники.  Чуть хмурясь и не доверяя

безжалостным циферблатам,  Город начинал  новый день:  включал радио и спускал

воду, правил бритву  и  простужено  кашлял, гладил сорочку и гремел кастрюлями на

кухне, дымил кислой папиросой и хрустел газетой, бранился на сбежавший кофе и нерадивых

соседей, наступал  в потемках коридоров на орущих кошек, хлопал дверьми, язвил

заспанным голосом  незадачливому абоненту:   

-  «Любезный, это не квартира Боголюбских (зевок) и это не Катин папа (протяжный зевок),

Кати нет, не было и никогда не будет. Повесьте трубку», затягивал галстук и надевал

шляпу, спускался по плохо освещенной лестнице, выходил на улицу, спешил

по умытым мостовым, заскакивал  на подножку дребезжащего трамвая, протяжно гудел

клаксонами лакированных автомобилей, рычал грузовиками,сливаясь в привычный шум

Большого Города.

  В небе парило облако в виде огромного сердца. Редко кто обращал на него внимание.   

 Мирские заботы склоняли людские взоры к земле. Обычно имеющие до всего дело  назойливые

горожане, поутихли и  присмирели, спрятавшись  от осени и зябкого утра в высоких

воротниках пальто. Порывы  ветра безжалостно кололись под складками верхней одежды,

заставляя прибавлять шаг ноги. Среди этих тысяч лиц было и одно мое. Я был частью 

толпы, человеком в сером пальто и фетровом берете. Ежась, я  на ходу досыпал  последние

сладкие минуты. А ведь это толпа имеет имя и фамилию, дату рождения и прописку согласно

данным паспортного стола.  Толпа также имеет работу или место учебы. Разбредясь по

рабочим местам, она  напускает на себя важности и делает строгие казенные лица. 

  Отличный, в сущности, парень, балагур и весельчак, мимикрирует в ужасного зануду под

емким термином «специалист». Вертлявая модница и игривая кокетка чудесным образом

исчезает под безупречностью белого халата. Ближе к концу светового дня начинается

обратный процесс.

  Ежедневно толпа рождает и вынашивает под своими шляпами  громадье планов: о новой

работе поближе к станции метрополитена, о Вселенной без тещи, о том, где вечером

сшибить деньгу на «три топора» с ребятами, нежится серебристыми мечтами о  бархатном

загаре следующим летом на побережьях Крыма.  Наиболее дерзкие лелеют  робкие грезы о

личном легковом авто... Ты строишь планы на будущее, но строит ли будущее планы на

тебя?   

 Случайный прохожий  грубо прервал полет моей мысли, чуть не сбив  с ног. Нахал

обернулся, оценивающим взглядом окинул с ног до головы, и процедил сквозь зубы:

 -Куда спешишь, па-а-а-рниша, - он привычным движением губ перебросил

папиросу в угол рта,- Не торопись,а то успе-е-е-ешь. …И одним движением натянул мне

беретку на самые глаза.

  Поведение незнакомца  сразило меня.  Я застыл в неподвижности.

 Прохожие оживленного бульвара то и дело толкались, пытаясь обойти нас  стороной.
 
Не успел я открыть рта, чтобы возразить зарвавшемуся хаму, как тот бесследно

растворился  в муравейнике толпы. В руках у меня остался  черный конверт из плотной

бархатной бумаги, на глазах беретка, в горле ком.  Я спустился в метро, чтобы появиться

в другом конце города.

   По ухоженным тропинкам университетского парка гулял  опрятно одетый старик. Бородатый

дворник в кепке и белом фартуке добродушно журил осень. Опавшие листья

были собраны  в аккуратные кучки, груженая тачка протяжно скрипела,  хромая на одно

колесо.

 Старик рассматривал узоры осени, и казалось, поддавшись ее очарованию, целиком

погрузился  в себя. Заметив меня, он остановился и замер. Наши взгляды на мгновение

пересеклись.

- В этой жизни умирать не ново, но и жить, конечно, не новей, - процитировал он голосом

не старого человека. Словно подведя итог своим мыслям и глубоко вздохнув, снова

закрылся в себе. Я в недоумении пересек парк и растворился в стенах альма-матер.

Довольно странное выдалось начало дня.

Продолжение тут  http://proza.ru/2010/12/19/579