Противостояние. Часть 1. Глава 2

- Олеся!

Я подняла голову от перевода романа, над которым работала последних несколько недель и посмотрела на офис – менеджера Аллочку, стоящую в дверях моего кабинета.
 
- Номер Один на связи. – сказала она и сделав страшные глаза,  показала пальцем на стационарный телефон.

- Иван Иванович? – переспросила я и сморщила лоб.

- Он самый! Можно, я немного у тебя посижу?

Мне нравилась Алла, с ней было легко и комфортно, мы давно были с ней на «ты», несмотря на разницу в возрасте (одиннадцать лет) и то, что она являлась моей подчиненной. Нас нельзя было назвать подругами, но мы любили общество друг друга – в обеденный перерыв вместе ходили в ближайшее кафе на бизнес ланч, пили кофе по утрам и беседовали на кухне, когда она, вытаскивая из кармана жакета длинную дамскую сигарету закуривала, а я сидела подле нее и слушала ее пространственные рассуждения о пользе вегетарианства и гречневой диеты. Она была несколько легкомысленна и отчаянна, увлекалась сразу несколькими парнями, поясняя мне, что в этом нет ничего дурного, хотя я была другого мнения,  и всегда ходила на высокой шпильке, чем вызывала уважение всего женского населения нашего офиса. Мы были с ней немного похожи, со стороны могло показаться, что идут две сестры – у обоих  темно – каштановые волосы и карие глаза, обе высокие, стройные, с изящными запястьями и щиколотками, но у Аллочки лицо было овальное, а нос аккуратный, с тонкой переносицей, я же была круглолицей и немного курносой. Она была прекрасна своей ранней молодостью, свежим видом, блеском в глазах, так характерным для девушек двадцати одного года. Мне нравилась ее непосредственность, простота и та невесомость в разговорах, без излишней тяжести ненужных секретов, которых не существовало в наших приятельских отношениях.
 
Алла все еще стояла в дверях, но только я кивнула ей, она тут же впорхнула и устроилась на стуле напротив меня.

Я подняла трубку:
- Да?

- Добрый день, Олеся Станиславовна, - начал Ван Ваныч своим громким и хриплым голосом, - Позвольте извиниться перед вами за те неприятности, которые я вам доставил.

Я поздоровалась и замолчала, ожидая, что он скажет дальше.

- Вам пришлось перенести несколько неприятных мгновений из – за того, что исчезла база клиентов, которую вы так кропотливо составляли для меня, да?

Я чуть не бросила трубку, но, сдержавшись, лишь сжала в руках острозаточенный карандаш.
 
- Дело в том, что я совершил опрометчивый поступок, в чем раскаиваюсь сейчас. Как вы знаете, я далеко не простой человек, но никогда не был подлецом и трусом. Я позвонил вчера, с утра, вашему новому директору, господину Лодзинскому и Александру тоже. Я признался, что кража информации – моих рук дело и пообещал, что верну ее в ближайшее время.

В его сбивчивой речи я поняла одно – новый директор с самого начала знал, что я не являюсь вором базы заказчиков, тем не менее, не преминул унизить меня ложными подозрениями и, вызвав меня в мой единственный выходной день, подверг допросу! Покраснев, я нервно застучала карандашом по письменному столу. Алла смотрела на меня с изумлением. Номер Один еще несколько раз извинился и наскоро попрощавшись, закончил разговор.

- Что с тобой?

Я бросила карандаш и приложила руки к лицу:
- Ты знаешь, что Ван Ваныч подставил меня, украв из компьютера списки клиентов нашего агентства?

- Знаю только, что информация исчезла… И да, ты была в числе главных подозреваемых. - ответила Алла, с сожалением глядя на меня.

- Подожди меня здесь. – и поднявшись, я вышла в холл.

Я приходила на работу в девять утра, сонная, добиралась до кофейного аппарата и, сделав двойной кофе, шла к себе в кабинет, чтобы в тишине написать план работы в  ежедневник и проверить электронную почту. Вместе со мной приходила Алла, начиная свой день с двух сигарет, трех чашек кофе и одного сухарика, которые лежали в ее столе. Основной работой нашего офис - менеджера было набор текста и приступала она  к своей непосредственной обязанности ближе к десяти, когда собирался весь офисный штат переводчиков и приезжал Номер Один.

Сегодня, я зашла в офис раньше обычного, взглянула на часы и почувствовала тяжелый запах благовоний, которыми пропитался уже каждый кубический сантиметр воздуха. Я пыталась идентифицировать острый, пряный и такой знакомый аромат, но голова упрямо отказывалась выдавать ассоциации.  Дверь кабинета Лодзинского была приоткрыта и я остановилась перед ней, раздумывая, зайти ли мне поздороваться или крикнуть приветствие с порога. Он  опередил меня, выдав из глубины комнаты многозначительное:
- Добрый день и будьте добры, закройте мою дверь.

Я поздоровалась и взялась за ручку, как самая преданная подчиненная, хотя мне совсем не хотелось быть доброй.

Спустя несколько часов, я стояла перед этой самой дверью, вся кипя от злости после разговора с Ван Ванычем. Стукнув по деревянному массиву, я тут же вошла, окрыленная боевым духом и готовая начать резкий разговор. В комнате витала белесая дымка благовоний. Концентрация душистости была так высока, что у меня запершило в горле, а перед глазами поплыли круги, делая неясными очертания мебели, фикуса в кадке, многочисленных полок с книгами – показательная работа нашего агентства переводов – и самого  Лодзинского, который сидел в кресле, повернувшись к окну и по обыкновению, смотрел вдаль.

- Почему без приглашения? – резко спросил он.

- Можно я открою окно? – мне стало тошно от сильного запаха, который больше походил на смрад.

- Вас смущает аромат сандала? –  что он обращается ко мне, было ясно от самого факта моего присутствия. Ни легкого наклона головы в мою сторону, ни одного движения тела – более ничего, что указывало бы на его диалог с живым человеком.

- Скорее, это газовая атака. Как вы можете переносить такое скопление пахучих веществ в закрытом пространстве?
 
- Я не люблю, когда мне задают слишком много вопросов. – ответил он не грубо, а скорее, утомленным тоном, с некоторой ленцой, на полувздохе. – Что вам?

- До меня дошла информация, что вы были уведомлены в моей невиновности касаемо пропажи базы клиентов, что не помешало вам вызвать меня в выходной день, унижая подозрениями и задавая обидные вопросы! – я закрыла ладонью нос, стараясь хоть немного освободить обоняние от сумасшедшей концентрации сандала.

- Разве я смел бы, унизить одну из самых лучших работников этого офиса?
 
Мне показалось, или Лодзинский усмехнулся?  Я вгляделась в его силуэт, который тонул в легком мареве благовоний и не заметила ровным счетом никаких эмоций, зато увидела молодость, в адском замесе циничности и бахвальства, умело скрываемых за маской чопорности и бравады.

- Видите ли,  - продолжил директор, - Мне предоставили сделать выбор – либо оставить вас на посту замдиректора, либо пригласить нового специалиста. Считайте, вчерашний разговор с вами – это было собеседование на вакантную должность, которое вы успешно прошли, а что до некоторой странной манеры моего общения с вами, считайте, это моим личным стилем. Я люблю ставить людей в неожиданные ситуации, где бы проявилось их истинное нутро, знаете ли, не люблю несдержанных людей. Я – ценитель умения властвовать собой.

« По тебе видно». - подумала я и закашлялась, не в силах больше терпеть рези в горле.

- Вам следует привыкнуть к благовониям, потому что они помогают мне думать и концентрироваться на работе. – сказал Лодзинский.

- А нельзя хотя бы сократить число палочек до двух? – с надеждой в голосе спросила я, указав на индийскую тарелочку из красного дерева в которой одномоментно дымилось четыре тонких  прутика.

- Мой ответ удовлетворил вас? – ровным счетом не обращая внимания на мой вопрос, директор развернул кресло к столу, и быстро открыв ноутбук, бросил на меня взгляд своих цепких, прозрачных, до хрустальности глаз.

Я схватилась за его взор, как утопающий хватается ха спасательный круг, проверяя свою недавнюю ассоциацию его мерцающей радужной оболочки с каплями воды, которые способны отражать предметы, находящиеся в непосредственной близости с ними. Я ожидала увидеть нечто подобное, старалась рассмотреть в его глазах оттенок густо – фиолетовых стен комнаты или иссиня – черный цвет рубашки, в которую он был одет, но ровным счетом, ничего не произошло. Глаза были светло – голубые, а взгляд он быстро отвел на монитор компьютера.

- Я вас более не задерживаю. – почтенно произнес он, и я чуть было не сплюнула – мне начинал надоедать его патетичный тон.
 
Выйдя в холл, я с огромным облегчением вдохнула чистый воздух, мельком посмотрела на двух переводчиков, работающих сегодня в офисе и вернулась в свой кабинет, где меня все так же ждала Алла.

- Кто этот индюк? – обратилась я к ней и увидев непонимающий взгляд, добавила, - Ты читала резюме господина Лодзинского?

Аллочка хитро улыбнулась и откинулась на спинку стула, на котором сидела:

- Откуда столько вопросов? Уже попала под раздачу от нового директора? – и она захихикала, - Я многого не знаю. Только, что у него польское гражданство и в прошлом году он закончил Оксфорд, факультет журналистики. С ним Саша беседовал, и после их разговора, на лице учредителя было такое выражение, будто он напал на золотую жилу.

- Еще бы. – протянула я, сев на свое место и щелкнув мышкой, зашла в папку с анкетными данными наших сотрудников, - Оксфорд, говоришь, вот где дядька чопорности набрался… - хмыкнув, я придвинулась ближе к монитору, - И что понадобилось выпускнику одного из самых престижных ВУЗов мира, в нашей дыре?

- А что плохого в нашем городе? – обиделась Аллочка моим словам.

- Что ты, ничего плохого, только вот, уровень заработной платы, положенный выпускникам такого уровня, с подобным багажом знаний и умений, полагается гораздо выше, нежели может предложить наше агентство. Посмотри – ка,  - и я ткнула пальцем в компьютер, - Господин Лодзинский в совершенстве владеет семью языками, не считая своего родного, польского и если верить тому, что здесь написано, он за четыре года сдал на степень магистра.

- Да уж, это тебе не курсы кройки и шитья. – вздохнула Аллочка, - Законченные мной в семнадцать лет. Знаешь, я ведь до сих пор не видела нового директора, уже три часа дня, а он так и не вышел на обед. Но его благовония  - это нечто страшное. Они уже успели достать всех в офисе!

- О! Посмотрела бы ты на сизый туман в его кабинете! А главное – прочувствовала аромат! – меня передернуло, - От концентрата сандала у меня до сих пор кружится голова.

- Он хорош собой? – спросила Алла и с нетерпением приготовилась слушать мой ответ.
Я, было, начала говорить, что его русский язык просто потрясающий, но запнулась, понимая, что говорю не по существу.

- Ох, видимо,  таки да, хорош! – улыбнулась Алла.

 Я посмотрела на ее ровные, белые зубы, приоткрытые в улыбке, и отвернулась к компьютеру:
- Я не хочу обсуждать с тобой внешность человека, который младше меня на одиннадцать лет и является нашим общим начальником. Я считаю это неэтичным и непрофессиональным, тем более, тебе самой скоро представится возможность оценить внешние достоинства господина Лодзинского.

- Ой, да ладно… - протянула Алла и всплеснув руками, улыбнулась еще шире.

В данный момент, ее веселость не радовала меня, и я холодно оборвала разговор:
- Не пора ли работать?

Аллочка ушла, поджав губы. Иногда, я жестко ставила ее на место, в противном случае, я могла получить из достаточно хорошего работника – человека, с совершенно панибратским отношением ко мне, что являлось недопустимым, потому что ставило под сомнение мою профпригодность.

После того, как офис – менеджер ушла, я надела наушники и включила симфонический рок – последнее время я увлеклась этим направлением в музыке. Первые же ноты любимой композиции заставили меня расслабиться и со вздохом откинуться в кресле. Мелодия растекалась успокаивающим бальзамом, даря ощущение умиротворения и спокойствия – сейчас, эти эмоции были жизненно необходимы. Закрыв глаза, я думала о вопросе Аллы. Казалось бы, самый обыкновенный вопрос – без какого-либо тайного умысла, без символики, без насмешки, а он поставил меня в тупик и вверг прямо – таки в пучину смущения и конфуза. Я блефовала перед Аллой, отказавшись поддержать с ней беседу о красоте нового директора, я просто неожиданно испугалась того странного ощущения, которое проснулось во мне, услышав от нее этот вопрос. Даже если Жан Лодзинский и являлся симпатичным парнем, я не могла себе в этом признаться, для меня было своего рода табу – мужчины, моложе меня. Я мысленно вызвала перед собой его образ и принялась изучать его скуластое лицо с темной щетиной и густыми бровями. Русые, ровные волосы, взлохмаченные руками и та небрежность в дорогой одежде, которую могли себе позволить только самодостаточные люди с хорошим вкусом, когда пиджак был из тончайшего египетского хлопка, а брюки из шерстяного волокна лучших альпийских овец. Я усмехнулась, - сегодня, его рубашка была из жатого черного шелка, попросту, очень мятая, пуговицы на рукавах были не застегнуты, открывая взору, серебристые часы и браслет на котором была гравировка мелкими буквами - будучи близорукой, я так и не смогла ее разглядеть.

Замигала лампа дневного света -  я не любила этот холодный, неприятно режущий глаза свет, но что поделаешь – она была мощной и экономичной. Щелкнув выключателем, я выключила лампу и, подождав несколько секунд, снова включила – тот же эффект бьющейся в стекле бабочки, подумав, я опять приложила палец к белой клавише и тут меня осенило - я вспомнила про яркую девушку – хакера, которая запиралась в моем кабинете вчера.

- Что ей было нужно? – подумала я, - Что она имела ввиду, под словами «все чисто», ведь на тот момент Лодзинскому было известно, что я не виновна в краже информации?!

Я нахмурилась и, зайдя в папку документов на своем ноутбуке, быстро пролистала все файлы – ничего такого, что могло бы заинтересовать хакера – одни лишь мои переводы и редакции, которыми я занималась, ревезируя тексты подчиненных. Не понимая  в чем дело, я еще раз все проверила, не пропало ли что, но все было на месте. Выключив плеер, я сорвала наушники с ушей.

- Ничего не понимаю, - пронеслось в голове, - Неужели выпускников Оксфорда могут интересовать переводы романов  на русский язык?

Я запуталась. Включив настольную лампу, я решила поработать, но и она замигала, а на мониторе компьютера высветилась предупреждающая надпись о перебоях с электроэнергией и советом сохранить сделанную работу. Разозлившись, я оттолкнулась от стола и проехала на кресле до стены, мягко стукнувшись об нее спиной – гнилая проводка являлась еще одним недостатком нашего старинного офисного здания. В комнате стало темно, а в углах залегли черные тени, нарастая причудливыми образами и закрывая собой все светлое пространство. Короткие осенние дни. Светлый квадрат окна все больше становился самым ярким предметом интерьера, пропуская через себя вечер, мерцающий холодными оттенками серого. Этот свет отразился на моих руках, лежащих на подлокотниках кресла, на строгом классическом жакете, на пуговицах белого батника – тусклая муть, медленно зашедшая и окрасившая собою все остальные цвета.

Полумрак медленно подступал, обволакивая каждый сантиметр потолка и моих каштановых волос. Я покачала головой и пощелкала выключателем – реакции лампочки не последовало, тогда я потянулась за телефонной трубкой, чтобы вызвать Аллу, но вспомнив, что без электричества  современные телефоны с переносными трубками тоже не работают, лишь слегка коснулась прохладной пластиковой поверхности и отдернула руку. Потерев неожиданно защемивший затылок, я уставилась на стену, ожидая, когда включат свет - как правило, штатный электрик нашего бизнес - центра в течение десяти минут справлялся с поломками на линии.

Я сидела, тихо перебирая пальцами по столу, как вдруг, мое внимание привлек мигающий красный огонек сигнализации, установленной на стене – она работала от генератора. Эта маленькая красная точка, реагировала на движение, и все было бы ничего, если бы я не знала, что сигнал направлен на окно, я же находилась значительно левее, далеко от зоны действия сигнализации, в статичной позе и как следствие, не могла вызывать волны, активирующие ее. Звук и экстренный вызов милиции был отключен, когда в здании находились люди, но цветовая визуализация срабатывала. Я глянула на окно и подумала, что, наверное, сегодня день поломок – на подоконнике не было ровным счетом ничего – все тот же сумрак, сгущающийся с каждой минутой, соскальзывающий тенями прямо на пол. Все также как и всегда, правда, потемнело необычайно быстро. И похолодало. Я поежилась, чувствуя, как по ногам побежала «гусиная кожа», я была в юбке и тонких капроновых колготках, через минуту у меня в буквальном смысле застучали зубы от холода.

- Да что же это такое?! – в сердцах вскрикнула я и вскочила с кресла.

 Выйдя из – за стола, я на мгновение встала напротив окна, недоуменно вглядываясь в не прекращающий мигать красный луч сигнализации:

- Что за… - и тут моего лица что – то коснулось.

Коснулось слегка, как дуновение ветра или поток воздуха от сквозняка, а потом еще и еще: колко и морозно, как – будто в лицо запустили горсть мелких льдинок. Я вскрикнула - от ужаса звук застрял в моем горле, превращаясь в сип - а сама бросилась вон от окна, неуклюже размахивая руками и вжимая шею в плечи. Холодное дуновение прошлось по ногам, и я рухнула на пол, так и не сообразив, то ли я подвернула ногу, то ли виновник этот странный ветер в закрытом пространстве. Но конечности горели, горели огнем стужи, как бывало в детстве, когда голыми руками лепила снежки на морозе, а потом руки становились красными и болели.

Свалившись на пол, я тут же попыталась подняться, оглядываясь назад и уже от ужаса клацая челюстью, но меня удержали за щиколотку. Почувствовав ледяное прикосновение, я громко закричала, но голоса не было. И тогда я дернула ногой, настолько сильно, насколько это было возможно, пытаясь разглядеть хоть какие – то человеческие очертания в воздухе и перебирая руками по полу, скребла  ногтями паркет, силясь уползти, но ногу сдавливали, не отпуская.

- Кто ты? – выдохнула я и, услышав свой голос, испугалась, он стал низким от испуга и был так не похож на мой собственный, - Зачем?

Густой и вязкий звук распространился по комнате, странно вибрируя эхом, словно на открытом пространстве, как бывает в лесу между высоких деревьев, -  только отзвук был наоборот, сначала прозвучало: « Зачем?», а позже: « Кто ты?». Я попробовала снова закричать, но голос утонул в моем же горле, а холодное прикосновение усилилось, совсем замораживая вывернутую щиколотку.

- Что ты хочешь? – прошипела я, все еще делая слабые попытки ползти по направлению к двери, но все было тщетно.

- Хочешь ты? – повторило эхо.

 И мои губы затряслись и скривились, а сама я заплакала от боли, страха, холода, от невозможности повлиять на ситуацию:

- Ничего не хочу! – заревела я и попробовала оттолкнуть холодное объятие ноги, но мои руки резали лишь воздух. Я никогда не была в Арктике, но подумала, что, должно быть, температура воздуха там была именно такой, какая стояла сейчас около моих несчастных ступней и коленей.

- Хочу – не хочу! – вторило эхо, - Хочу!

И тогда я зашептала. Зашептала горячо, страстно, благоговейно, молитву «Отче наш», которую знала с детства. По моему лицу текли слезы, пальцы дрожали, я захлебывалась собственными рыданиями, но облегчение пришло со второго предложения –  холод уменьшился. Все уверенней и уверенней, я говорила святые слова и чувствовала, как ко мне возвращается голос, который я знала вот уже тридцать два года, как ослабевает хватка ноги, а самое главное, мне перестало подражать эхо, а в комнате стало светлее.

Со словами « но избави нас от лукавого», я очнулась: голова на столе, щека на раскрытой ладони, на мониторе - открытая программа текстового редактора с мигающим курсором, полная световая иллюминация всех ламп, из брошенных наушников слышалась музыка.
« Разве я не выключила плеер?» - мои руки тряслись, в груди бешено стучало сердце, а голова болела так, что казалось, сейчас что – то треснет в черепной коробке. Запустив пальцы в волосы, моим первым желанием было смахнуть ноутбук на пол, а за ним все, лежащее на столе, но ограничившись захлопыванием крышки, я уставилась на свои наручные часы – пол четвертого дня. Вспомнив, что Аллу я видела еще в три часа, и отчетливо припоминая мои размышления о девице – хакере, я пришла к выводу, что пробыла в отрубе не более пятнадцати минут. Я взглянула в окно – было очень светло, рванув к двери, я высунулась из кабинета и посмотрела на переводчиков – все старательно работали, совершенно не обратив на меня никакого внимания.

- Алла, - крикнула я, - Сейчас было отключение света?

Было слышно, как Аллочка встала со своего места и через секунду, я увидела ее радостное, улыбающееся лицо, но увидев меня, вся как – то сникла и встревожено спросила:

- С вами все в порядке?

При других подчиненных она говорила мне «вы».

- Да. Скажи, сейчас свет отключали?

Алла нахмурилась:
- Нет.

- А ко мне кто – нибудь заходил? – я нервничала, теребя край рубашки.

- Нет.

- О Боже! – тихо сказала я, - Я заснула в собственном кабинете! – и зажав глаза пальцами, замотала головой.

- Тебе бы умыться. – быстро зашептала Аллочка, - Ты вся выпачкалась в косметике, даже шея и уши.

- Да? – переспросила я и, отняв руки от лица, увидела на них тушь и мои серые тени для век.

- А еще у тебя колготы порваны, да так сильно! – продолжила Алла, - У меня есть запасная пара, принести?

Я опустила глаза и увидела огромные круглые дыры с длинными стрелками. Сглотнув, я кивнула:
 - Буду благодарна. Зайдешь ко мне?

Алла кивнула и уже отходила от меня, когда я сказала ей вдогонку:
- Накапай валерьянки в мою чашку, пожалуйста.

Я зашла в свой кабинет и настежь открыла дверь, оставшись стоять около нее. Первый животный страх прошел, голова перестала болеть, а пальцы – дрожать, но в памяти еще жили воспоминания пережитого кошмара. Я посмотрела на свои рваные колготы и подошла к тому месту, где во сне лежала на полу, прошлась к окну и посмотрела на красную точку сигнализации – она мигала, уловив меня в свой фокус, я отошла к своему столу – огонек погас. Я вытащила из сумки зеркальце, и взглянув на свое отражение, охнула: на щеках – размазанные подтеки туши и черной подводки, белки глаз и веки воспалены как после недавних слез, помада перекочевала с губ на подбородок. Я быстро дернулась к сумке, чтобы достать влажные салфетки, но вспомнив подробности ужасного сна, подняла ногу и взглянула на свою щиколотку правой ноги, ту, за которую держалось что – то ледяное и невидимое.

- О, Боже! – выдохнула я:  кожа на лодыжке была красного цвета, местами пузырчатая, с вытекающей из ранок, сукровицей. Я испуганно смотрела на повреждения, не в силах поверить в очевидное. Резким движением сорвав с себя туфли, я начала снимать порванные колготки, неистово дергая капрон и ругаясь про себя. Наконец освободившись, я швырнула уже никчемную вещь в корзину для мусора и запустив пальцы в волосы, рванула их для того, чтобы проверить, не сплю ли я сейчас. Охнув от боли, я потянула в ладони вырванные волоски.

- Получается, я не спала? -  еще и еще раз я рассматривала травмированную ногу, то поднимая ее, то опуская. Опять начался тремор рук. В шоке, я подняла ладонь на уровень глаз и наблюдала, как от страха трясутся мои пальцы. – Что со мной произошло?

В голову полезли страшные мысли о сумасшествии, невменяемости и самоистязании. Зашмыгав носом, я искоса смотрела в дверной проход, с благоговением ожидая Аллочку, которая вот – вот должна появиться. Мне как никогда в жизни было страшно и одиноко, до судорожного сжатия кулаков, до беззвучного шептания бессвязных слов, до сухости в горле и скрипа сведенных зубов. Легкий гул офисной жизни неприятно угнетал, давил на мозги и оголенные нервы, хотелось закричать, разогнать всех людей, оставив лишь Аллу, которой можно рассказать все, поделиться страхами, попросить помощи. Под руку попалась папка, с аккуратно сложенными в нее бумагами, с ненавистью глянув на нее, я смахнула ее со стола и она с грохотом упала на пол, вызвав у меня зверскую улыбку.

- Работа сводит меня  с ума! – горько подумала я и в этот момент, на пороге моей двери возник Лодзинский.

Он стоял в профиль, не заглядывая ко мне в комнату и не проявляя к моей персоне ровным счетом никакого интереса. Гордая осанка, выправка, словно после военной академии, руки в карманах черных брюк, жатая рубашка небрежно заправлена, открывая широкий ремень с массивной серебристой пряжкой. Он явно кого – то ожидал, а
я даже не спохватилась вытереть грязное лицо, зная, что гордец никогда не посмотрит в мой кабинет. Я чуть было не зашипела в его сторону, как дикая кошка, охраняющая свою территорию, так неприятно мне было сейчас наблюдать его монументальную позу, высокую изящную фигуру и русую голову с беспорядочно – торчащими волосами.

- Самохина? Алла Самохина? – произнес он, и я поняла, что его королевское величество соблаговолил познакомиться с Аллочкой.

- Да. – наша офис – менеджер не сказала, нет, она прощебетала.

- Будьте добры, зайдите ко мне в кабинет. – спокойно сказал Лодзинский.
 
- Только воды отнесу Олесе Станиславовне. – голос Аллочки пел.

Директор кивнул и скрылся в своем кабинете, тихо прикрыв за собой дверь.

Алла принесла мне новые колготки и валерьянки с водой:
- Вызывают… – прошептала она мне и закатила глаза на стену, разделяющую нас с Лодзинским.
Не успела я кивнуть и поблагодарить за все, как офис – менеджер уже унеслась на своих десятисантиметровых шпильках.

Я сидела, уронив голову на руки и согнув их в локтях, мучительно думая о случившемся: одно я знала наверняка – это не сон, потому что контакт был физическим, оставив вещественные доказательства – порванные колготы и главное, рану, по всем признакам, похожую на обморожение. В моей сумке были антисептические салфетки и, вытащив их, я подтянула к себе ногу и начала протирать травмированное место. Кожа была бордового цвета и горела огнем, отчего я вздохнула спокойнее, значит, ткани остались живы. Внезапно пришедшая мысль, заставила меня вытащить из корзинки для мусора свои порванные колготки и внимательно рассмотреть их – ничего, тогда я вскочила и, прихрамывая, подошла к подоконнику и наклонилась, прищурившись на его гладкую поверхность – я всегда так проверяла наличие пыли и если обнаруживала ее, ругалась с уборщицей. Мелкие серые хлопья равномерно покрывали белоснежное покрытие. Я провела по ним пальцем, оставляя за собой чистую дорожку и понимая, что ничто, имеющее вес, не смогло бы оставить за собою пыль, в каком – нибудь месте, она была бы обязательно сметена. Повернув голову на сигнализацию, я видела, как мигает красный огонек – точь  в  точь, как тогда, когда отключился свет. Я опять обернулась к окну и подняв глаза увидела, что один из шпингалетов, закрывающих мое высокое окно, не повернут в положение, при котором створки плотно прилегают друг к другу.

- Окно было просто прикрыто! – подумала я и с легкостью засунула ладонь между резиновыми прослойками металлопластикового окна, открывая его, - Кто – то или что – то просто просочился в щель! Кто – то такой, кто не сметает пыли на своем пути!

Выдернув руку из створок, я залезла на подоконник и повернула шпингалет вниз, закрыв окно.

- Невероятно! – я беспомощно оглядывала свой кабинет, - Хотя, то, что напугало меня, все – таки имеет какую – то плотность, недаром же, сигнализация сработала!

Вернувшись за свой стол, я раскрыла упаковку колгот, любезно принесенных Аллочкой и стала надевать их, предварительно еще раз протерев салфетками, раненную ногу, благо, сотрудникам было не до меня. Мне все еще было страшно, но облегчением было то, что везде горел свет, и я видела каждый уголок комнаты, а совсем рядом находились люди.

Аллочка вернулась через час, сосредоточенная, деловая и хмурая.
 
- Новый директор – сноб! –  тихо сказала она и показав на раскрытую дверь, спросила, - Можно, я закрою?

Я неопределенно дернула плечом и офис - менеджер расценила этот жест как положительный ответ, щелкнув дверным замком.

- Оставь приоткрытой! – сказала я ей.

Алла непонимающе обернулась:
- Так услышат же!

- Говори тише. – ответила я и схватилась за чашку с валерьянкой. Сказать по правде, я совсем забыла о ней.

Алла открыла дверь и подошла ко мне.

Я внимательно посмотрела на нее – длинные волосы заплетены в косу и убраны на затылке, лицо раскраснелось как от быстрого бега или волнения, бледные губы не накрашены, вырез тонкого серого свитера открывает золотой медальон на толстом, грубом шнурке – подарок одного из ухажеров.

- Ну как ты? – спросила она меня и неодобрительно покачала головой, видя, что я все еще не умылась.

- Как ты думаешь, что это? – ответила я вопросом на вопрос и выставив вперед ногу, показала тонкий поясок обмороженной ткани с пузырями, наполненными кровянистым содержимым.

Алла наклонилась рассмотреть рану, но тут же отпрянула.

- Где ты успела так пораниться, Олеся? – выдохнула она и брезгливо зажала ладонью рот и нос.

Закусив губу, я скривилась, собираясь заплакать. Что я могла ответить ей, своему секретарю, с которой обсуждала плотные леггинсы, парней и орфографию русского языка? Что кто – то забрался в щель моего окна и здорово напугав, сделал обморожение третьей степени? Что этот кто – то разговаривал и дразнил меня, а когда я начала молиться, оставил, а я проснулась перед своим компьютером, как ни в чем не бывало?

- Я  ударилась. – прошептала я  и отвела глаза, - Вернее, прищемила ногу дверью от машины, еще утром, а сейчас, нога так разболелась, что я, наверное, съезжу к врачу.
Голову неприятно саданула мысль, что разговор затевать не стоило. Моя реальность могла сыграть со мной злую шутку – мало того, что я пострадала от неведомого, так обвинение в сумасшествии тоже было не за горами, расскажи я, что случилось. Какой глупой была мысль поделиться, высказаться, поплакаться! Ведь это невозможно, в силу мистического контекста происходящего! Кто вообще мне поверит?

- Конечно, съезди. – закивала головой Алла. Мне повезло, что офис – менеджер не отличала обычную рану от обморожения.

- Что хотел Лодзинский? – спросила я и горько усмехнулась - на открытую, добрую улыбку я сейчас была не способна, - Ну, что, он хорош собой?

Мне сейчас захотелось только одного – принять обезболивающего и уснуть. Уснуть тихим, безмятежным сном, каким я не спала несколько последних лет, когда начала брать работу на дом, чтобы накопить денег на дорогую машину. Неожиданно стукнувшая догадка о невозможности пересказа происшедшего неприятно утомила безнадежностью. Моей безнадежностью. Я поняла, что стала заложником случая – странного, фантастического. Впечатлениями от него не поделишься и не добьешься сочувствия в случае рассказа, скорее вызовешь у слушателей недоумение, недоверие, а может, вообще неприязнь.
 
Я задала вопрос только из уважения к Алле, я знала, что для нее он был важен, а сама не слушала ответа, мне было плевать на римский профиль Лодзинского и его круглую ямочку над ключицей, я хотела просто лежать под одеялом и чувствовать, как веки смыкаются, а на тело наваливается приятная тяжесть блаженного сновидения, унося меня в царство Морфея и даря ощущение спокойствия и безмятежности.

- Я, наверное, пойду, – сказала я, - Нога печет, как бы заражения не случилось.
Взахлеб делящаяся информацией Алла резко замолчала и  схватив мою пустую чашку из – под валерьянки, пролепетала: « Помыть надо».

-  Вот и славно. До завтра, Алла.

Офис – менеджер еще обернулась около двери и сделала предупреждающий жест рукой – напоминание о том, что надо умыться. Я сморщила лоб и засунула руку в сумку, чтобы найти все те же антисептические салфетки.