***

Он  приходил  на  берег  каждый  день.  Молодой и сильный, как будто случайно  отбившись  от  табуна,  он  подходил все ближе и ближе к краю обрыва. А за ним бездна с бушующей соленой стихией. Откуда взялся этот бесконечный  океан?  Он  не  знал.  Здесь ветер сильнее трепал его гриву, и ему становилось грустно, что не может спуститься туда, где вот уже много дней он видел ее. Как волшебное видение, спустилась она однажды на водную гладь с небес, и  сразу  поразила его своей красотой. Прежде он видел здесь только чаек, но это  была  невероятной  красоты птица с длинной изогнутой шеей. Она не суетилась, как чайки, но каждый день подплывала к самому берегу, где наверху паслись лошади. Ей нравились эти необычные создания, и она подолгу наблюдала за ними снизу, вытягивая шею, играя с волнами, но, не решаясь подлететь ближе.

Океан казался ему чем-то невероятным и пугающим. То теплый бриз доносился с него, то грохот и капли бушующего шторма. Но это был некий предел, за который невозможно было ступить. Казалось, сама судьба провела эту черту, чтоб им никогда не быть рядом. И эта преграда разрывала его сердце. Он бил копытом, роняя мелкие камушки вниз, и изредка призывно ржал. Его голос тревожил ее сердце, и тогда ей хотелось обнять его своими белыми крыльями и успокоить. Но ей нельзя было подниматься на скалу, и она лишь с грустью смотрела ему в глаза.

Боги иногда сочувственно смотрели на них, но ничего  не предпринимали. Лишь Посейдон изредка вздыхал, и тогда волны сильнее бились о скалу.
Но  все ближе подступали холода, стая готовилась к новому перелету. От этого ее охватывала тоска и смятение. Он чувствовал эту тоску, но не  знал,  что  именно  волнует  ее  сердце, и не находил себе места. И вот этот день настал. Солнце  поднималось  все  выше, и первые птицы уже оттолкнулись от гостеприимных, но остывших вод. Она печально оглянулась в последний раз и сделала первый  взмах,  второй.…  Эти  удары как  молотом  отозвались в его сердце. В одно мгновение он все понял, и в такт со взмахом ее крыльев застучали его копыта.  Весь табун в недоумении обернулся  и, оцепенев, смотрел, как вожак в облаке пыли и мелких  камней приближается к роковой черте. Глаза его были устремлены вслед  улетающей  птице. Каждая мышца его тела была напряжена. «Нет!» пронзительно заржал он, отрываясь от края. Последнее, что он увидел, это как белая лебедь оторвалась от клина, и устремилась к нему.

Ее сердце разрывалось от боли. Улетающий  клин  звал ее за собой, но она уже никого и ничего не слышала, поднимаясь все выше, и выше.
Еще круги на воде не улеглись,  со скалы доносилось  ржание коней, до сих пор не понимающих,  что  произошло. Океан шумел и пенился. Но она этого  уже  не  видела.  Сложив крылья, она камнем падала с облаков.

Солнце уже садилось за горизонт, раскрасив облака багрово-золотыми лучами. Долго еще Посейдон пребывал в тоске и раздумии, глядя на водную гладь. Наконец он встал, выпрямился и взмахнул своим трезубцем. Водная  гладь  всколыхнулась,  пенные барашки стали превращаться в громадные валуны, океан закипел и вспенился. Волны стали подниматься все выше и выше. Они уже поднялись до края пропасти, и продолжали расти. И вот из бурлящей стихии показалась голова, а затем шея, корпус и копыта скакуна.  Но  теперь он весь был охвачен волнующейся пеной и, о чудо, эта  пена продолжала контуры его тела, превращаясь в крылья. Он открыл глаза и,  вздохнув,  взмахнул крыльями раз, другой и третий. Вода постепенно стала  опускаться,  а он поднимался все выше и выше, ощущая восторг от невыразимого чувства полета. Но он с тревогой смотрел вниз. Где же она, его любимая!

Вода  успокаивалась,  пена  отступала,  и здесь, в рассеивающемся тумане он увидел сияющую ее,  скользящую  по  волнам,  изящную  и  грациозную, слегка склонившую  голову набок. Он опустился почти к самой воде и пробежался по  глади копытами, как бы маня ее за собой. Она оттолкнулась – взмах, другой.  И  вот она отрывается от тяжелых волн, роняя последние капельки соленой воды с искрящихся перьев. Они мчались крыло к крылу навстречу звездам!